Александр Афанасьев
Сожженные мосты
Часть 1
Третья часть Бремени Империи. 

Судьба народов и империй решается не во дворцах и 
не на дипломатических раутах. Тегеран и Багдад, Варшава и Вашингтон, Вена и 
Санкт-Петербург — везде идет невидимая и жестокая тайная война, в которой каждый 
вынужден отстаивать свое право на дальнейшее существование. И в этой войне нет 
непобедимых!
Сетевая публикация
2011 ru Andreyka :) 12 June 2011 
http://samlib.ru/a/afanasiev_a_w/sozhzhennyemostychastx1.shtml 
1FA78315-8C43-40A8-8444-0A41201987B0 1.0 
1.1 — форматирование, сноски — Andreyka :)
Сетевая публикация Вам, может быть, одна Из падающих звЁзд, Может быть, для вас, 
Прочь от этих слЁз, От жизни над землёй Принесёт наш поцелуй домой. И может, на 
крови Вырастет тот дом, Чистый для любви… Может быть, потом Наших падших душ Не 
коснётся больше зло. Мне страшно никогда так не будет уже, Я — раненное сердце 
на рваной душе. Изломанная жизнь — бесполезный сюжет. Я так хочу забыть свою 
смерть в паранже. Лишь солнце да песок Жгут нам сапоги, За короткий срок Мы 
смогли найти Тысячи дорог, сложенных с могил, Нам с них не сойти. И может быть, 
кому Не дадим своей руки, Может, потому, Что у нас внутри Все осколки льда Не 
растопит ни одна звезда. Мне страшно никогда так не будет уже, Я — раненное 
сердце на рваной душе. Изломанная жизнь — бесполезный сюжет. Я так хочу забыть 
свою смерть в парандже. Звезда. Гр. Кукрыниксы. Сожженные мосты 
Какое общение может быть у праведности с беззаконием?
И что может быть общего у света с тьмой
Это из Библии. Книги книг. Но есть и другая, новомодная поговорка. "Да, он сукин 
сын, но он наш сукин сын". Такова современная политика.
А ведь Господь есть. Господь все видит. И карает. Каждый из нас получает по 
делам его.
В двадцатые годы Персия окончательно потеряла свою самостоятельность, шахиншах 
Персии стал вассалом русского царя. Долгие годы Персия развивалась под русским 
вассалитетом — и, занятые своими Восточными территориями, мы не обращали на 
Персию никакого внимания. Да, наша разведка достоверно знала о творящихся 
беззакониях, о возведенном в ранг государственной политики насилии над 
подданными — но мало обращала на это внимания, исходя из принципа "все-таки он 
наш сукин сын".
Первый звонок прозвенел во время событий в Бейруте — большое количество боевиков 
было заброшено в Бейрут с территории Персии. Тогда еще можно было что-то 
исправить — но снова не обратили внимания, не погасили пожар, пока он тлел 
малыми угольками.
Потом стало слишком поздно…
Лена появилась как раз кстати — только я начал вспоминать. Два искрящихся 
хрусталем бокала на серебряном подносе…
— Мы только что пересекли границу, господин контр-адмирал. По традиции, 
пересекая границу нужно выпить шампанского…
Два бокала — весьма деликатный намек…
— Я подумала, что русский офицер не станет пить в одиночестве… — сказала она, 
словно читая мои мысли.
Эх, Лена, Лена… Еще как станет, дай только волю. Жизнь — она не итальянская 
мыльная опера. Жизнь — это жизнь…
— Конечно, не станет. Присаживайтесь…
Кресла в самолете были обтянуты белой, такой шершавой, специально выделанной 
кожей. Белая кожа и черное африканское дерево, гладкое настолько что похоже на 
пластик. Не знаю, чей это самолет — но в ссылку меня ссылали с почетом, это 
точно….
Я поднял столик — кресла в этом самолете разворачивались на триста шестьдесят 
градусов, а в обычном положении устанавливались vis-Ю-vis, а между ними можно 
было поднять столик, тоже из черного дерева. Очень удобный самолет, даром что 
раньше был бомбардировщиком…
— Леночка… — я улыбнулся как смог, хотя на душе было совсем не весело — вы 
можете открыть мне военную тайну…
— Вам — смогу, господин контр-адмирал…
Лена… Напрасно ты так на меня смотришь. С одной стороны, конечно… сорока нет, и 
уже черные орлы на погонах, вкупе с эмблемой Морского генерального штаба… а с 
другой стороны… не стоит, в общем.
Знаете, для чего современным женщинам нужен мужчина? Для того чтобы родить 
ребенка. "А воспитать я его смогу и без тебя!" — теперь для воспитания ребенка и 
вообще для совместной долгой и счастливой жизни мужчина не нужен. Перевернулся 
мир — если раньше дама шла в аптеку и покупала бутылёк с серной кислотой — чтобы 
щедро плеснуть ею в лицо коварному соблазнителю, то теперь… теперь хоть мне в 
аптеку иди.
За средствами контрацепции, твою мать!
— Чей это самолет?
Лена рассмеялась. Звонко так.
— Ну… вообще то этот самолет приписан к Собственной, его императорского 
величества канцелярии… Но большего я вам не могу сказать, господин 
контр-адмирал, извините…
Бокалы тонко зазвенели, коснувшись друг друга, словно в мимолетном поцелуе…
— Вас не понравилось шампанское?
— Шампанское мне понравилось. Кристалл-Роедер[1] восемьдесят четыре, я прав?
— Восемьдесят шесть. Ошиблись всего на два года…
— Но я не любитель…
Лена улыбнулась
— Знаете… Первый раз вижу офицера который столь …
— Всегда что-то бывает в первый раз Леночка…
— А расскажите мне про службу, господин контр-адмирал. Вы должны были совершить 
что-то воистину выдающееся, чтобы в таком возрасте… Обычно адмиралы — это уже 
старички… хм… я не хочу ничего сказать…
Ну и что тебе рассказать, моя принцесса? Как пахнет залитый кровью, заваленный 
трупами Бейрут на пятые сутки уличных боев? Или про выжженный изнутри адским 
пламенем Шмеля полицейский участок в Белфасте, где все что осталось от 
находившихся там людей — это черный, жирный пепел, прибитый струями пожарных 
шлангов к полу?
— Ну… есть разные способы продвижения по служебной лестнице. Например, если 
великая княжна залетела от тебя, то тебя хоть и сошлют в ссылку — но непременно 
дадут приличные должность и звание. Считай, с царской кровью породнился, 
как-никак…
Ну и зачем я это сказал? Что вообще происходит со мной в последнее время? Каким 
же подонком я стал…
Да возвеличится Россия
Да сгинут наши имена
Девиз, который вот-вот станет и моим девизом. У офицера Генерального штаба, 
неважно сухопутного или морского нет имени. Нет права на место в истории. Место 
в истории есть только у России, у империи которой мы служим…
Академия Морского генерального штаба находилась на Суворовском проспекте, в 
здании напротив обычной Академии Генштаба и музея Суворова, который она 
организовала и который она содержала. В таком вот расположении двух академий — 
напротив друг друга, через улицу, словно в зеркале отражалась старая как мир 
вражда армии и флота, которую никому и никогда не удавалось погасить. Россия — 
страна, прежде всего континентальная, от контроля морского судоходства почти не 
зависит — поэтому, через улицу найдется немало горячих голов, которые будут с 
пылом и жаром, достойным лучшего применения доказывать, что Россия вовсе не 
нуждается в мощном океанском флоте, достаточно такого, который смог бы защитить 
ее берега. А отразить атаку чужого флота — британского или североамериканского, 
например — можно береговыми установками противокорабельных ракет, налетами 
реактивных самолетов-ракетоносцев, атаками кастрированного прибрежного флота, да 
ядерным оружием на крайний случай. А высвободившиеся в результате сокращения 
флота казенные средства нужно направить на усиление наземной армии.
Большую глупость себе и представить нельзя. Сильный флот нужен для того чтобы не 
было наземной войны, это аксиома. Читайте Мэхена[2]. И Колчака. Они все сказали, 
я повторяться не буду.
Кстати про адмирала Колчака. Последним, что он успел сделать в жизни — добился 
таки создания отдельной Академии Морского генерального штаба, по праву теперь 
носящей его имя. Это славное дело было не первым, которое он сделал в своей 
долгой и героической жизни — но безусловно нужным и заслуживающем того чтобы 
оставаться в памяти поколений. Поэтому теперь напротив музея Суворова гордо 
стоит музей Колчака — человека, в одиночку создавшего новый русский флот и 
заложивший основу военно-морской науки двадцатого столетия.
Это нельзя не помнить, это преступно не помнить. После позора Цусимы от русского 
флота мало что осталось — если у вас есть корабли и есть команды — это не 
значит, что у вас есть флот. Русский флот появился лишь в двадцатом году, когда 
адмирал и командующий Черноморским флотом Александр Васильевич Колчак первым в 
мире осуществил на практике комбинированную воздушно-морскую десантную операцию, 
в считанные дни выведя из войны Турцию и не допустив прорыва британской эскадры 
в Черное море. Эта операция стала первой в мире, в ходе которой был высажен 
столь массированный десант морской пехоты. Эта операция стала первой в мире, 
когда часть береговых батарей была нейтрализована и не смогла вести огонь по 
десантной эскадре силами русских добровольцев из морской пехоты — это была 
первая в мире операция морского спецназа, господа! Эта операция стала первой в 
мире, когда активно использовалась палубная авиация — расположенные на 
гидрокрейсере Румыния самолеты использовались не только для корректировки огня 
главного калибра линкоров — но и — опять-таки впервые в мире — для бомбовых 
ударов по критически важным целям. Захват Константинополя — тогда он назывался 
Стамбул — был проведен столь быстро и решительно что подошедшая к проливам 
британская эскадра напоролась на минные постановки и шквал огня неповрежденных 
(благодаря захвату их спецназом) турецких береговых батарей. Потеряв три 
броненосца, с тяжело поврежденным флагманом-линкором британцы были вынуждены 
позорно отступить. Именно эта операция, искусно задуманная и ювелирно 
выполненная, стала первым шагом в ужасном Восточном походе русской армии, 
закончившимся штурмом Багдада. Если бы не гений Колчака — проливы до сих пор 
были бы чужими, на Ближнем Востоке был бы неизвестно кто, а русский флот в 
Черном море — бессмысленным.
Именно Колчак, на основе осмысления результатов Константинопольской десантной 
операции написал библию современного моряка — книгу "Война на море". Именно он, 
став главнокомандующим русским флотом — первым в мире стал делать ставку не на 
линкоры, а на связки авианосец-линкор. Именно он придумал современный строй 
авианосного ордера. Именно он заложил основы минной войны на море — в искусстве 
планирования минных постановок равных ему не было[3]. Именно он создал теорию 
современных десантных операций.
Наконец, он создал академию. В которой я сию минуту защищаю свой скромный труд. 
Прошу любить и жаловать, как говорится…
На флоте я считаюсь человеком крайне опасным. Вольнодумцем, сумасшедшим, 
предлагающим свои теории вместо того, чтобы следовать начертанной на скрижалях 
истине. К тому же с мохнатой лапой наверху — дед начальник Главного оперативного 
управления Морского генерального штаба. И с подозрительно быстрым продвижением 
по службе. И — со скандальной репутацией, которую я заимел последний год 
благодаря петербургским борзописцам, живописующем высший свет. В общем и целом — 
человек, от которого лучше держаться подальше.
Ну и черт с ним.
В оппоненты мне выставили капитана первого ранга Борзых — невысокого, улыбчивого 
толстяка, теоретика и штабника за всю жизнь не командовавшего ни одним крупным 
кораблем. Сейчас, видя, как он стремится угодить и нашим и вашим — и меня надо 
критиковать, ибо мои предложения, высказанные в дипломной работе просто 
возмутительны, и в то же время переборщить нельзя, ибо МГШ я должен успешно 
закончить в любом случае… мне даже жаль беднягу стало. Вон как пот с чела 
поминутно вытирает…
— Господин Воронцов… Вам не кажется, что высказанные вами соображения… не дают 
сто процентного эффекта?
— Поясните, господин Борзых. Что вы имеете в виду?
— Смотрите… Предлагаемые вами методы действий в особый период — диверсионные 
группы, активное внедрение в экипажи, использование абордажных команд для 
внезапной атаки на стоящие в порту суда — все это хорошо. Но какова гарантия 
того, что эти меры — сработают? Гарантии по сути никакой, не правда ли?
— Хорошо. Возьмем так называемое "ракетное превосходство". Главный калибр наших 
ракетных кораблей — ПКР "Москит". Да, на сегодняшний день при ее скорости полета 
над водой в две и восемь скорости звука, перехватить ее существующими средствами 
противоракетной обороны очень затруднительно. При массированном залпе — и вовсе 
невозможно. Но это сейчас. А что будет в будущем? Как вы считаете — случайно ли 
североамериканский ВМФ лихорадочно проводит испытания перспективных комплексов 
на базе идей компании Metal Storm, у которых теоретическая скорострельность 
достигает миллиона выстрелов в минуту? Да, рано или поздно мы найдем способ 
обойти и это. Но поймите меня правильно, я вовсе не предлагаю забыть про 
ракетное превосходство тем более — оно у нас есть. Я предлагаю новую, 
нетрадиционную наступательную стратегию с применением сил специального 
назначения, когда часть сил противника выводится из строя еще до 
непосредственного соприкосновения с нашим флотом. Взгляните на новейшие 
авианосцы САСШ типа "Рональд Фолсом". Да, они напичканы электроникой. Да, на них 
мощнейшее авиакрыло. Да, они могут получать данные о целях со спутников и 
передавать их на находящиеся в полете самолеты в реальном режиме времени. Все 
это есть. Но давайте посмотрим на это с другой стороны. Корабль почти беззащитен 
против действий хорошо подготовленной абордажной команды! — я включил лазерную 
указку, вызвал на экран разрез новейшего атомного ударного авианосца — смотрите, 
здесь все переборки легкие. Во многих случаях прочные люки с кремальерами и 
вовсе отсутствуют — экономия, снижение веса. То же самое с новейшими британскими 
кораблями — о ближнем бое сейчас мало кто задумывается, все предпочитают 
останавливать противника на дальних рубежах. Но что делать, если остановить не 
удастся? Тогда эти корабли, на которые потрачены миллиарды, мало чего стоят…
— Господин Воронцов… — капитан Борзых вложил в произнесение моей фамилии всю 
иронию и желчь, какую только смог — как же вы доставите абордажную группу на 
борт идущего в авианосном ордере авианосца? Одного-двух человек — это я еще 
представляю, хоть и с трудом. Но целую команду… Поясните нам.
— Охотно поясню, господин Борзых… — я взял мел и начал набрасывать условными 
знаками на доске походный строй кораблей — предположим, это у нас будет 
британский авианосный ордер, идущий походным порядком…
Извозчик, уже давно сменивший лихого рысака и скрипящую рессорами коляску на 
авто марки "Ауто Юнион" лихо подкатил к парадному Императорского яхт-клуба, где 
у меня должна была состояться встреча с дедом. Дед членом этого клуба был, я — 
"молод еще"… Помимо этого — репутация у меня была… несколько подмочена прессой. 
Как минимум в ближайшее десятилетие писать на визитной карточке "И. я-к." мне не 
грозило.
— Примите, любезнейший…
Настроение у меня было хорошее. Хотя экзаменационные результаты сразу не 
объявили, я чувствовал — прошел. Хотя бы потому, что моя тема — абсолютно новая, 
не пережевывание старого с бесконечным поисков новых смыслов в трудах классиков 
— а именно попытки найти новое, найти пути дальнейшего развития скорости.
Поймите, как и почти во всех сферах человеческой деятельности, в искусстве 
вооруженной борьбы имеет место треугольник: мощность-скрытность-скорость. Если 
два параметра идут в одну сторону — третий непременно идет в другую. Моя задача, 
равно как и задача нескольких других энтузиастов развития флота — исследование 
путей повышения скорости, этой ахиллесовой пяты флота. Вода — такая среда, 
которая сама по себе задает параметры движения и параметры реагирования на 
угрозу — слишком велика плотность среды, слишком велико сопротивление движущимся 
в ней телам. Если же нам удастся нарастить этот параметр — за счет использования 
экранопланов: полусамолетов-полукораблей, за счет использования скоростных 
носителей на подводных крыльях или воздушной подушке, за счет использования 
беспилотных боевых платформ, запускаемых с подводного положения субмаринами — 
это изменит облик флота кардинально.
И настроение у меня было приподнятым. Я даже не огорчился, когда извозчик как 
минимум десять минут катал меня просто так — чтобы счетчик щелкал. В таких 
случаях обычно не дают на чай. Я — дал…
Взбежал по ступеням парадной лестницы, бросил на чай дородному швейцару, 
встречающему гостей у дверей…
— Николай Карлович изволят пребывать в большой гостиной…
— Спасибо…
* * * 
Дед и в самом деле пребывал в Большой гостиной — так называлось в клубе место 
где можно было не только посидеть, но и легко перекусить, а также ознакомиться с 
содержимым винных подвалов клуба, которые и по своему разнообразию и по качеству 
представляли несомненный интерес для любого энолога[4]. Вокруг деда сидело 
несколько человек, все в форме и все из МГШ, почтительно внимая патриарху — дед 
любил говорить и любил учить. Несмотря на его преклонный возраст — замены ему на 
посту начальника Главного оперативного управления МГШ так и не находилось…
— Виват, господа! — один из офицеров заметил меня — поприветствуем 
новорожденного офицера Морского генерального штаба!
Захлопали…
— Да бросьте… Еще ж результаты-то не известны. Рано праздновать…
Утихомирить народ удалось только после того, как на всех столах оказалось по 
бутылке шампанского — начинаем праздновать. Уж в чем-чем, а в праздновании своих 
достижений: званий и наград — русскому офицеру мало равных находилось. Хорошо, 
что тут морскую воду[5] не подают — а то бы пришлось…
Улучив момент — дед мигнул мне, легким кивком показал на двери, ведущие на 
второй этаж — понятно…
От желающих поздравить новоиспеченного офицера МГШ мне удалось отделаться не 
сразу, шампанского по этому поводу было выпито тоже немало, от полагающегося в 
таких случаях спирта я решительно отказался, отговорившись тем, что не стоит 
праздновать сдачу экзамена, пока не оглашены результаты. И, сделав смущенное 
лицо, направился в сторону якобы ватерклозетов…
Дед ждал наверху, в одной из комнат, где шумел маленький фонтан — комнаты 
шепотов, в них можно кричать друг другу в ухо самые сокровенные тайны Империи — 
и из-за шума водопада подлый ворог не услышит. По крайней мере, пока не 
появились компьютерные программы распознавания голоса с системой автоматического 
подавления шумов — все было именно так и не иначе…
На столе, на серебряном подносе стояла бутылка "Краг" — одной из самых дорогих 
марок шампанского в мире. Пенистая жидкость искрилась в бокалах…
— Давай! — дел встал, воинственно вытянув руку с бокалом, как будто со шпагой — 
за нового представителя династии Воронцовых-флотоводцев. Долгие лета, великие 
победы!
— Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена… — процитировал я
Дед скривился
— Я тебе говорил, что твоя разведка вкупе с диверсиями ничего хорошего в плане 
службы не принесут. Какая это служба — как лягушке под водой плавать, от всех 
хоронясь? Послушал бы меня в свое время — служил бы, как все нормальные люди 
служат. Сейчас, наверное, твой первый корабль обмывали бы…
— Как-никак, кап-раз[6] мне дали…
— Да брось! У тебя в личном деле то и дело читаешь — "без права ношения", "без 
права оглашения", "за заслуги, которые не могут быть поименованы в приказе, но 
которые тем не менее…". Геройствуешь втихую!
— Кто-то должен геройствовать и так.
— Геройствуй… Геройствуй… Давай — за Русский Флот.
До дна… Шампанское показалось легким, даже не пьянящим — веселящим…
— Что дальше думаешь?
— Не знаю… — искренне ответил я
Дед покачал головой
— Ты знаешь… Устроить тебя в МГШ — пара пустяков. Но ты ведь там ни с кем не 
сработаешься. Там заслуженные люди, тебе же как типичному представителю 
молодежи, что на мнение старших, что на старые заслуги — положить и забыть. В 
атташат[7], чтобы подальше отсюда — тебе тоже нельзя, сам понимаешь почему. Вот 
и думай…
— А что тут думать?
— Да подумать никогда лишним не бывает…
Я помрачнел — понятно, о чем пойдет речь. В таких вопросах дед отличался 
деликатностью поднятого с берлоги медведя
— А ты не хмурься! Не хмурься! Честь то она одна!
— При чем тут честь? Ты меня что коварным соблазнителем выставляешь?
— Да каким тут коварным соблазнителем… Если газеты почитать — не те что сейчас а 
за несколько лет — тут еще вопрос возникает, кто из вас коварный соблазнитель. 
Как бы Государь не разгневался…
— Ты считаешь, род Воронцовых недостаточно…
— То, что считаю я, не имеет никакого значения. Важно — что считает Государь. И 
как он ко всему к этому отнесется. Такого скандала в благородных кругах еще не 
было, всем кости будут перемывать — не один год.
— Пусть попробуют…
— Попробуют. И еще как попробуют… — вздохнул дед — ты мало знаешь двор и почти 
не вращаешься в высшем обществе. И правильно — офицеру там делать нечего. В 
высшем свете есть очень злые и гадкие на язык люди. Для них истинным 
наслаждением бывает укусить другого человека, причем, чем больнее получается 
укус, тем для них лучше. Иногда мне кажется, что это не люди, а самые настоящие 
бесы, наслаждающиеся чужим страданием. Многие из них, при всей показной роскоши 
— в долгах как в шелках, выродившиеся отпрыски некогда великих династий. Они 
считают для себя позорным даже отслужить в армии. Они предаются всем видам 
греха, какой только существует. Наркомания, мужеложство, дети… Но эти люди 
опасны, потому что они формируют то что называется "мнением высшего света". И 
даже Государь не может его полностью отринуть.
— Неужели Государь будет слушать эту мразь…
— Увы… Государь честный человек, это несомненно. Но он заложник традиций, на 
традициях держится спокойствие и власть. А значит — заложник и этой всей мрази…
 * * * 
Из клуба я вышел, когда солнце уже пошло к закату. Темнело, над весенними 
питерскими улицами мокрыми белыми шарами горели фонари…
— Сударь, не хотите завтрашнюю газету?
Это тоже было этакой … традицией. Вечером, можно было запросто купить 
завтрашнюю, еще пахнущую свежей типографской краской газету. Обычно так 
продавали газеты желтой прессы, нормальные издания считали такую практику ниже 
своего достоинства. Бывали случаи, когда некто неизвестный, прочитав такую вот 
газету, звонил в редакцию и выкупал за две цены весь тираж — своего рода 
заработок, схожий с шантажом. Разносили их пацаны, продавали за три цены…
— Получите, милейший… — я дал полрубля, развернул газету и …
…..
Первая полоса. Великая княжна Ксения, из одежды на которой самое крупное — 
морская фуражка. Роскошная цветная фотография на всю страницу. Что было написано 
дальше — даже пересказывать не хочу…
Разум включился секунде на пятой — до этого было только одно, затмевающее все 
желание — добраться до дома, взять лежащий там автомат и …
А потом включился рассудок. Рассудок офицера, годами действовавшего под 
прикрытием, четыре года проведшего в Белфасте, где взрывы и пожары являются 
неотъемлемой повседневностью бытия…
Так… За час можно добраться до Кронштадта. Там — не может быть, чтобы не нашел 
никого из однокашников. Однокашников, имеющих доступ к спецскладам. Адрес 
типографии — здесь же, по закону адрес типографии, где напечатано то или иное 
печатное издание обязательно указывается. Тираж начнут развозить не раньше 
двенадцати ночи. Тираж всегда развозят ночью.
Типография… Одна искра — не говоря уж о брошенной в склад готовой продукции 
морской, не гасящейся даже в воде спичке — и все. А для того, чтобы раздобыть 
такую спичку — даже до Кронштадта добираться не надо.
И еще нужен кнут. Потому что на таких даже пулю жаль тратить. И потом. Что по 
закону в таких случаях полагается? Телесное наказание. Вот вам и будет — 
телесное наказание…
Но это потом…
Я аккуратно свернул газету, положил в карман…
— Извозчик!
Собственно говоря — я такого не ожидал. Ожидал полицейской кареты, даже речь 
придумал в свое оправдание — но никак не ожидал "Руссо-Балта" с гербами на 
дверях…
"Руссо-Балт" подъехал к нашему, фамильному воронцовскому особняку рано утром — 
солнце было еще не палящим — оно было робким и нежно-розовым, оно только еще 
пробуждалось ото сна. И Петербург в эти минуты был… он словно застрял на границе 
бытья и небытия, яви и нави. Такое бывает еще в белые ночи…
— Капитан первого ранга Воронцов?
Я с трудом принял вертикальное положение
— Он самый.
— Извольте проследовать.
Понятно…
Старший — с невыразительными чертами лица, крепкий — принюхался, едва заметно 
скривился…
— Сударь… Извольте привести себя в порядок. Мы подождем…
Не нравится? Ну и …
* * * 
Примерно на пятой минуте поездки я понял, что мы едем не в дом предварительного 
заключения Кресты. Хотя бы потому, что в Кресты на "Руссо-Балтах" не ездят.
А когда до меня дошло, наконец куда мы едем — я аж побелел от ужаса, хмель как 
рукой сняло. Предстать… в таком виде… достойном пьяного забулдыги, но никак не 
русского флотского офицера… да все предки в гробах не по разу перевернутся…
* * * 
Подъехали мы не к парадному — к черному входу любимого Государем 
Александровского дворца. По темным, неприметным лестницам, по узким коридорам мы 
шли и шли, открывали двери. В трех местах нас остановили для проверки 
документов, в двух — обыскали. Такого, какое происходило в девятнадцатом веке — 
когда Каракозов запросто подкрался к Государю на дальность пистолетного выстрела 
— больше такого просто не могло быть.
Но и террористы сейчас другие — не то что неудачник Каракозов, который и 
стрелять то толком не умел.
— Извольте ожидать сударь…
Я огляделся. Темные, бесконечные ряды книг, многоярусные полки из дорогих пород 
дерева. Несколько старых, рассохшихся стульев, пара столов, лампа под зеленым 
абажуром…
Попал…
* * * 
Государь появился в библиотеке быстро, я прождал всего минут пятнадцать. Как и 
обычно он был в простой казачьей форме без знаков различия — почему то он любил 
эту форму даже больше чем синюю — военно-воздушных сил, где он служил.
— Ваше императорское величество! — я искренне надеялся, что о моем состоянии 
Государь не догадается.
— Присядьте.
Я остался стоять. Государь тяжело опустился на стул…
— Знаете, князь… — с какой-то едкой горечью в голосе проговорил Государь — я 
мечтал… в свое время… чтобы у меня было много детей… Трое мальчишек как минимум. 
Трое братьев. К сожалению… после Ксении врачи сказали, что детей у нас больше не 
будет. Тяжелые роды…
Я молча стоял навытяжку перед Государем. Слушал — в ужасе. То, что я услышал 
сейчас — не знал никто. Впервые я понял, насколько устал этот человек, 
вынужденный отвечать за целую Империю, насколько тяжек тот крест, который он 
несет ежедневно и ежеминутно. И насколько Государь постарел. Выглядел он на 
экране еще более чем… но теперь мне стало понятно что все это ухищрения гримеров 
и не более…
— Присядьте же, капитан… не стойте навытяжку… не на строевом смотру…
— Ваше…
— Сядьте!
Я сел — единственный стул был напротив.
— Ваше императорское величество… Во всем виноват я и только я… Готов понести 
любое наказание…
— Ай, бросьте! — раздраженно махнул рукой Государь — не надо этого сейчас! Я 
прекрасно знаю кто и в чем виноват! Я прекрасно знаю о ваших чувствах к Ксении 
еще с детских лет. И я прекрасно знаю, как моя дочь умеет манипулировать людьми. 
К сожалению, я не смог ей дать такого воспитания, какое следовало бы дать… и 
Мария тоже с этим не справилась. Николая я тоже не смог воспитать… но его 
воспитал кадетский корпус. А вот для девочек у нас нет… кадетских корпусов… и 
Смольный[8] ничего хорошего дать ей не смог… Если кого и наказывать — так 
наказывать надо меня… Что дальше собираетесь делать?
Я молча опустил голову
— Она отказалась?
— Так точно.
— Тогда — да поможет нам всем Господь…
Посидели. Молча.
— Вот что… сударь. Выбор был у вас. Выбор был у нее. К сожалению… что сделано то 
сделано… И виновата в том что теперь на нас льется грязь со всех сторон, что мы 
стали посмешищем … моя дочь. Увы… она так и не научилась ценить отношение людей 
к ней… и не поняла, что искренние чувства дороже всего на свете. Если вы 
останетесь здесь… будет только хуже. Я имею в виду… ту историю… с кнутом… и с 
пожаром.
— Ваше Императорское Величество, если позволять каждому подонку…
— У нас есть суд… — перебил меня Государь — правда, не всегда хочется выносить 
туда… свое грязное белье. А еще у нас есть свобода слова…
— Свобода правды, ваше императорское величество. Но не лжи.
— А кто отличит одно от другого? В наше поганое время правда сливается с ложью. 
Правда — это то, что крикнули громче. Да и… следующий раз ведь и пистолет 
возьмете. Все эти борзописцы… они горой друг за друга. Вы едва не убили одного 
из них… сожгли типографию… теперь они от вас не отстанут… добьются вашей крови 
хотя бы из вредности…
Государь снова замолчал, будто что-то досчитывая в уме… принимая какое-то 
решение.
— Относительно вас, князь… Поздравляю с успешным окончанием Академии. Надеюсь, 
вы поймете, почему я вас прошу не присутствовать на общей церемонии…
— Так точно, Ваше Величество…
— Второе. Сегодня я подписал рескрипт. Первое — вам присваивается звание 
контр-адмирала Российского флота… не перебивайте, прошу вас. Второе. Начиная с 
завтрашнего дня вы назначаетесь посланником Российской империи при дворе его 
Величества, Шахиншаха Персии. Это ваше официальное звание и ваше место службы.
Я молчал, осознавая…
— Не слышу!
— Служу России и престолу!!! — вскочив, гаркнул я, как полагается по уставу
— Вот так. Не кричите. Я еще не все сказал, князь… Как думаете, почему 
посланником назначаетесь вы, при том что у вас отсутствует опыт дипломатической 
работы?
— Не могу знать, Ваше Величество…
— Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, 
дабы разумением своим не смущать начальство… — процитировал петровский указ 
Государь — мало найдется фраз, схожих с этой по разрушительному воздействию на 
умы. Если не можете знать — попробуйте догадаться…
* * * 
Персия… Если это не ссылка — то что? Персия… Вассальное государство, персидский 
шахиншах является вассалом Российского императора. Довольно развитое в 
промышленном отношении, имеет собственную промышленность, налаженную в основном 
русскими инженерами и на русском оборудовании. Энергетически полностью 
независимо, имеет огромные запасы нефти и газа. Все добытое продает Российской 
Империи для глубокой переработки. Восемь атомных станций, двадцать энергоблоков, 
в основном последнего поколения. Армия слабая… в основном ориентированная на 
подавление возможных беспорядков. Есть министерство внутренних дел с 
подчиненными им силами и силы безопасности. Три базы русской армии, на каждой из 
них — по усиленной дивизии плюс база Черноморского флота в Бендер-Аббасе. 
Присутствие русской армии оплачивается как фактор безопасности страны и 
стабильности режима. Есть так называемые "туземные части"... Выгодное 
стратегическое положение, выход к Персидскому заливу. Нестабильная граница с 
Афганистаном, через нее постоянно просачиваются исламские экстремисты. Они есть 
и в самой Персии и считаются угрозой режиму шахиншаха. В отличие от Российской 
Империи нормального взаимодействия с мусульманскими общинами и духовенством 
наладить так и не удалось, часть населения относится к правящему режиму 
враждебно.
В целом страна считается довольно спокойным местом службы, даже престижным. Дело 
в том, что с давних времен за службу на Восточных территориях капает полтора 
оклада, за службу за границей — два. Поэтому… желающих на мое место достаточно…
В чем же все-таки дело? Там что-то происходит? Ваше официальное место службы — 
намек на то, что будет и неофициальное?
Отсутствует опыт дипломатический работы… Это верно. Но назначаюсь именно я. 
Значит, есть какой-то опыт, которого у меня есть в достатке. Какого? Агентурная 
разведка? Силовая разведка? Организация специальных операций? Или по дипломной 
работе — "Нетрадиционные способы нейтрализации авианосного ордера противника"?
— Там что-то происходит…
— Близко…
— Что-то, связанное с военными. Опять Британия, Ваше Величество?
— Возможно. Я подозреваю, что без Британии и здесь не обошлось. Думайте — для 
чего мне нужен человек, которому я могу полностью доверять?
Вопрос был настолько интересным, что я даже не оценил с ходу сказанное Государем 
— человек которому я могу полностью доверять. Это была одна из высших 
аттестаций, которую можно было получить в государстве. Личное доверие монарха. 
Это дороже любых званий и орденов, это заслуживает того, чтобы быть высеченным 
на фамильном гербе.
И на могильной плите тоже…
Кажется, понял…
— Происходит что-то, во что замешаны наши? Русские?
— В точку. Просто великолепно. Вы помните про Каху Несторовича? Помните, что 
тогда произошло?
Еще бы забыть… Те похороны не забудешь. И произошедшее тоже.
Каха Несторович погиб в Багдаде восьмого сентября две тысячи первого года в 
результате террористического акта. Вместе с ним погибли еще двести сорок 
человек, теракт произошел на церемонии официального вступления в должность 
генерал-губернатора Междуречья. Каким-то образом на территорию дворца, где 
проходила официальная церемония, проник смертник, обвязавшийся поясом с октолом. 
Должность генерал-губернатора дается обычно особо заслуженным людям, которым 
пора на пенсию и нужно что-то необременительное. Выйти на пенсию, пожить как 
человеку, Кахе Несторовичу так и не было суждено….
— Помню…
— Все подумали тогда, что эта должность дается исключительно в знак признания 
заслуг, как пенсион. На это и рассчитывалось. Меньше года назад, господин Цакая 
сидел на том самом месте, на котором сейчас сидите вы. И говорили мы о том же 
самом. Очевидно, кто-то раскусил истинный замысел — сразу. И решил прервать игру 
в самом начале.
— Каков же был замысел, Ваше Величество?
— Замысел? Замысел был в том, что хотя бы понять, что происходит. Несмотря на 
проведенную в Бейруте зачистку, спокойнее не становится. Террористическая война 
продолжается — Тегеран, Багдад, Иерусалим. Снова Бейрут — террористическая сеть 
там восстановилась подозрительно быстро. Все это не просто так. И мы снова 
вынуждены начинать с самого начала…
Вот так вот… Кровь пролитая в Бейруте оказалась пролитой напрасно. Хотя нет — 
пролитая за Родину кровь напрасно пролитой не бывает.
Никогда…
— Приказывайте Ваше Императорское Величество.
— Приказывать я вам не могу. Хотя бы потому что не знаю, каким именно должен 
быть приказ. Приказал бы, если бы мог. И не только вам. Пока что я могу вас 
просто просить…
Государь махнул рукой
— Будьте настороже. Будьте всегда настороже. Ваша задача — понять что 
происходит. Как только поймем — сможем действовать. Я надеюсь только на одно — 
что мы сможем понять до того, как будет слишком поздно. До того, как польется 
большая кровь. Слишком много ее пролито за последние годы…
— Кому я буду подчиняться?
— Никому. Действовать будете из Тегерана — но в зону ваших интересов должен 
попадать весь Восток. Из Тегерана — потому что там спокойнее и потому что там 
есть для вас вакантная должность. Информацию будет от вас принимать тайный 
советник Путилов Владимир Владимирович. Но и ему вы не будете подчиняться. 
Подчиняться вы будете исключительно собственной совести. Я бы просил Вас 
навестить господина Путилова как можно быстрее. А потом — отправляться к месту 
службы. Времени у нас очень и очень мало… 
А все-таки Бог есть…
В последнее время модным стал атеизм. Безбожие. Люди отрицают Бога, отрицая тем 
самым и те моральные устои, которые поддерживаются его властью. Конечно — верить 
никого не заставишь, а неискренняя вера еще хуже безверия. Но задумывался ли 
кто-нибудь, что способен натворить человек без Бога в душе — и неважно как этот 
Бог будет называться. Иисус, Аллах или Будда — какая разница как назвать…
Господь един. Едина и правда его. Едины и заповеди его — не убей, не укради, не 
соверши злодеяние. В последнее время находятся люди, с именем Бога на устах 
убивающие людей — небесный суд вынесет им приговор, даже если они избегнут суда 
земного. Я в это верю. Потому что иначе — нельзя.
Но иногда чаша терпения Господа нашего переполняется нашими злодеяниями. 
Напомнить, что тогда бывает?
"И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется 
зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на Руку свою, тот 
будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и 
будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем. И дым мучения их 
будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью 
поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его."
Шахиншах Персии был незаурядным правителем, истинным правителем Востока — 
мудрым, хитрым, жестоким. Но и старшим среди нас, начальникам народа, будет суд 
по деяниям их, и тем суровей будет приговор, чем выше они стояли. Никто не 
свободен от заповедей Божьих, и никто не избегнет гнева его, и возмездия по 
делам своим.
Вот так…
Это был просто удивительный день — светлый, солнечный — но в то же время 
нежаркий. Солнце словно щадило землю, иссушенную почти двумя неделями засухи. Ни 
малейшего дуновения ветерка, все как будто застыло. Застыло в ожидании…
Первым шла полицейская машина. Светло-зеленый, полубронированный русский 
внедорожник "Егерь" с форсированным мотором ходко шел по трассе, завывая сиреной 
и сгоняя на обочины тех, кому не повезло ехать в этот день тем же маршрутом, что 
и шах. На всякий случай, в крыше был прорезан люк, а в люке был установлен 
крупнокалиберный пулемет со щитом. Случаи, когда охранявшие шаха бойцы Гвардии 
Бессмертных открывали огонь по зазевавшимся, не успевшим убраться с дороги 
водителям уже были.
Вторым ехал броневик. Это был уникальный броневик, сделанный для охраны 
шахиншаха в Священной Римской империи. Обычный русский бронетранспортер, какой 
служил основной машиной прикрытия раньше, не подходил — слишком тяжел и 
тихоходен, из-за него весь кортеж шаха был вынужден тащиться со скоростью 
девяносто километров в час. И тогда в Священной Римской империи на моторных 
заводах Даймлера заказали бронетранспортер сделанный на основе шасси 
магистрального грузовика. Его пришлось разрабатывать заново, ни один из 
существующих кузовов бронетранспортеров на это шасси не вставал. Разработали — 
этакий шоссейный бронетранспортер, с неважной проходимостью, но способный 
поддерживать "крейсерские" сто сорок. Безумно дорогой — но у шахиншаха Персии 
деньги водились.
А дальше…
А дальше, один за другим, вытянувшись на дороге стрелой, шли восемь совершенно 
одинаковых черных бронированных "Руссо-Балтов" без номеров, постоянно тасуясь в 
красивом дорожном танце на скорости сто сорок километров в час. Восемь лимузинов 
— это было больше, чем у Русского Императора, обходившегося в таких случаях 
пятью. Но Восток — это не Россия, здесь и восьми может не хватить…
Замыкали колонну два грузовика, тоже бронированных, скоростных на шасси 
Даймлера, битком набитых бойцами Гвардии Бессмертных — личной охраны шаха. В 
целом, шаха при его обычных поездках по стране только в кортеже охранял чуть ли 
не батальон.
В одном из лимузинов, укрытый сантиметрами брони, взирая на несущийся навстречу 
мир — его мир — наслаждаясь кондиционированной прохладой, в одиночестве сидел 
средних лет человек, в полувоенной форме, с позолоченным пистолетом на поясе. Со 
стороны могло показаться, что человек спит, он сидел, закрыв глаза — но он не 
спал. Он — думал…
Война шла больше двухсот лет. Северная империя — и южная империя. Персы — и 
русские. Великая игра, как это потом назвали британцы. Все больше слабела 
Оттоманская империя, Блистательная Порта, все больше слабели и они — персы. В 
двадцатые годы не стало ни Блистательной порты ни Персии в таком виде, в каком 
они были до этого.
В отличие от блистательной Порты Персии удалось сохранить независимость. 
Свергнув шаха, на персидский престол взошел генерал казачьей бригады Ага-хан. 
Генерал русской казачьей бригады — она стояла в Персии еще с 19 века, 
возглавлялась русскими инструкторами, и служила великолепным средством 
обеспечения русских национальных интересов в Персии. Так на свет родилась 
династия Пехлеви, сменившая слабых и коррумпированных Каджаров.
Первое, что сделал Ага-хан — обратился к русскому императору с просьбой принять 
Персию в свой вассалитет, что и было сделано. Персия формально сохранила свою 
независимость, война обошла ее стороной.
В восьмидесятые история повторилась — почти в точности. Один из старших офицеров 
персидской казачьей бригады поднял мятеж. Непонятно, что было тому причиной, 
непонятно почему русский царь позволил этому свершиться. Пожилого и, как потом 
выяснилось, смертельно больного раком шахиншаха Мохаммеда Резу, последнего из 
династии Пехлеви казнить не решились — посадили под домашний арест, где он 
благополучно и скончался от рака через некоторое время. А на шахский престо 
взошел Мохаммед Хусейни, полковник Персидской казачьей бригады и основатель 
династии Хусейни[9].
Первым делом Мохаммед Хусейни посетил Петербург и бросился в ноги русскому 
императору. Возможно, его целью было вымолить себе прощение, возможно — не 
допустить, чтобы и его также свергли, как сверг шаха он сам, возможно и что-то 
иное. Как бы то ни было — стороны быстро достигли соглашения. Персидская казачья 
бригада разоружалась и расформировывалась. Вместо этого на территории Персии на 
постоянной основе расквартировывались части Русской армии. Они, а также 
вассальный договор, где черным по белому была прописана обязанность России 
защитить Персию в случае вторжения извне, должны были защищать целостность и 
ограниченный суверенитет Персии. Все сошлись на том, что новый шах поступил 
мудро — содержать армию в стране, где армия служит не инструментом защиты, но 
инструментом политической борьбы, где всего за столетие сменилось две 
царствующие династии, и обе — по воле армии — лучше кормить расквартированную на 
своей территории чужую армию. Вернувшись, Хосейни для верности расстрелял многих 
персидских офицеров.
Того же, что на самом деле задумал Хосейни никто не мог даже предположить. Это 
был первый ход в длиной, бесконечно длинной интриге. Государство со слабой 
армией никем не воспринимается как опасное, способное чему-либо угрожать. И 
напрасно. Потому что армию можно назвать и по-другому — суть ее от этого не 
изменится.
Немалые деньги и силы были перенаправлены с финансирования армии, способной 
бороться с врагом внешним на армию, способную бороться с врагом внутренним. 
Народ — вот главная опасность для шаха!
Безопасность шаха обеспечивали сразу несколько структур. Жандармерия — по сути 
та же армия, только без тяжелого вооружения и обращенная против своего народа. 
Обычная полиция. САВАК — Министерство государственной безопасности, тайная 
полиция. Наконец отобранная, преданная лично шаху Гвардия Бессмертных, 
подготовленная по нормативам спецвойск. И все это было направлено против персов. 
И против политических противников.
Сам пришедший к власти в результате государственного переворота, новый шах был 
настоящим параноиком в вопросах обеспечения собственной безопасности. 
Переворота, покушения, вооруженного мятежа он боялся смертельно. И возможно, 
поэтому он был до сих пор жив.
Все офицеры армии, гвардии и жандармерии были разделены на тройки, в обязанности 
каждого входило следить за другими членами своей тройки. Если один из них 
участвовал в подготовке переворота или покушения — казнили всех троих. К каждому 
офицеру иногда подходили и предлагали совершить покушение или поучаствовать в 
мятеже. Тот, кому это предложили, обязан был в тот же день донести. Кто не донес 
— исчезал бесследно. В стране вообще был культ шпиономании, процветало и 
ширилось доносительство. Доносили все и на всех.
Все ключевые посты в стране занимали близкие и дальние родственники шаха. Им 
прощалось все — жадность, глупость, жестокость — пока они были преданы. 
Полнейшей, рабской, собачьей верности требовал от своих подданных шах, те же кто 
хоть на секунду задумывался, кто осмелился говорить — исчезали. Без следа.
Да многих их тех, что жадным взором смотрел на престол, уже нет. Но предатели — 
остались. И, рано или поздно они поплатятся. Все — поплатятся…
Сейчас шах ехал в Исфахан. Ехал по отличной скоростной трассе, построенной 
двадцать лет назад русскими инженерами. И то, что он собирался открывать там — 
завод по производству удобрений — было построено тоже русскими инженерами. И это 
хорошо. Но — до времени. А как придет время — история повернет свой ход, как 
было не раз. И последние — станут первыми…
Колонна въезжала на мост, когда это произошло. Мост этот был не через реку, мост 
был через ущелье. Внизу, по бетонному желобу, искрясь, протекала вода — это была 
система ирригации тоже разработанная русскими и дающая возможность снимать по 
три урожая на этой прежде нищей и бесплодной земле. Мост был простой, бетонный, 
на четырех огромных опорах. И когда кортеж шаха несся по мосту, а головной Егерь 
успел съехать него — все четыре опоры вдруг дохнули дымом и пламенем, словно 
там, внизу разверзся ад…
От синхронного подрыва всех опор моста содрогнулась земля…
Шаха спасло чудо. Автомобиль, в котором он ехал, постоянно менял свое место в 
кортеже — и сейчас он по странному, прихотливому велению судьбы был первым из 
восьми. Это его и спасло — опытный водитель, почувствовав, как содрогнулась 
земля, больше по инстинкту, приказывавшему убираться как можно быстрее с места 
нападения, со всей дури врезал по газам. И восьмилитровый, восьмицилиндровый 
мотор-монстр под бронированным капотом выдернул машину с рушащегося моста. Мост 
какое-то время — может секунду, может две, постоял на искореженных взрывом 
бетонно-стальных остатках того, что было когда то его опорами, словно раздумывая 
что же делать дальше. А потом мост медленно, в клубах пыли и дыма начал оседать, 
проваливаться вниз, проваливаться очень медленно, со странным звуком, похожим на 
стон.
Шах протянул руку к микрофону, потому что иначе общаться с водителей, отделенным 
от шаха бронированной перегородкой было невозможно.
— Стой!
Водитель послушно затормозил, машина пошла юзом — но тут же выправилась…
Шах сам, не дожидаясь пока подбежит охрана, вышел из машины, жадно втянул 
ноздрями воздух, улавливая едкую смесь запахов — взрывчатка, пыль, дым…
— Ваше Сиятельство, нам следует уезжать! Они могут попытаться еще раз!
Смерив подбежавшего лейтенанта из Гвардии пустым, бессмысленным, мертвым 
взглядом, шах направился к обрыву, рукотворному обрыву, созданному за несколько 
секунд несколькими тоннами взрывчатки. Поняв, что кроме него, командовать 
немногими уцелевшими телохранителями — девять человек считая тех, кто в 
броневике и водители, лейтенант начал расставлять людей так, чтобы отрезать этот 
участок шоссе от дороги и обеспечить хоть какую-то безопасность. Снеся, смяв по 
дороге пару легковушек, бронетранспортер развернулся, встав поперек дороги и 
направив ствол скорострельной автоматической пушки на скопление машин. Остальные 
солдаты рассыпались по обочинам, направив винтовки во все стороны, чтобы 
обеспечить периметр.
Шах неспешно подошел к тому месту, где серая лента дороги обрывалась, посмотрел 
вниз. Поднятая взрывом пыль еще не осела, но внизу, среди искореженных обломков 
моста уже можно было различить раздавленные машины и несколько черных, 
разбросанных словно игрушки, раздавленных бетонными плитами бронированных 
лимузинов, в одном должен был ехать и он сам.
— Хорошо…
Лейтенант Табриз из Гвардии, почтительно державшийся на несколько шагов от шаха, 
держащий наготове свое оружие едва заметно вздрогнул, когда услышал это…
А потом шах опустился на колени головой к Мекке — и начал читать Фатиху…
Собственная его Императорская канцелярия располагалась в самом центре города, в 
старинном, с колоннами здании. Когда то раньше здесь же располагался и третий 
отдел, в те благословенные времена вообще в Империи было потише да и преступники 
были не такими изощренными. Ну, посудите сами: типография — целое здание. Это 
сейчас: принтер в каждом доме, скачал с британских сайтов инструкцию по 
организации массовых бесчинств или листовки с клеветническими материалами — и 
печатай, сколько влезет.
И самое главное — материалы то и в самом деле клеветнические могу честью офицера 
поклясться. То и дело опровержения печатаются, с цифрами и в интернете материалы 
есть. Скачал — так ты проверь, правда это или нет, прежде чем эту гадость 
печатать. Но нет — запретный плод как известно сладок. Есть отроки, которых 
хлебом не корми — дай сделать что-то запретное. А эта дорожка, как известно, 
скользкая…
Третий отдел СЕИВК располагался в неприметном, совсем недавно отстроенном 
семиэтажном здании на окраине. Хотя строить его начали еще до того как 
В.В.Путилов стал главой сего почтенного ведомства, они удивительно походили друг 
на друга — человек и здание. Серый, скучный бюрократ. Не подумайте плохого — 
такие люди тоже нужны, такие вот неприметные бюрократы (раньше их называли 
"письмоводители") как раз и двигают работу, делая ее изо дня в день, без фанфар 
и почестей. Но как мы с этим человеком сработаемся — не знаю.
Кабинет В.В.Путилова был на третьем этаже. Все в здании — и ковровые дорожки и 
унылые дешевые двери и одинаковые костюмы попадающихся мне навстречу людей несло 
отпечаток неизбывного канцеляризма.
Ладно…
— Капитан первого ранга Воронцов — сухо отрекомендовался я секретарю, 
представляясь пока старым званием — извольте доложить о визите.
— Сейчас…
Господи… Она ж еще наверное Николая Второго помнит…
В приемной меня продержали десять минут — хотя готов был поклясться, в кабинете 
никого не было. Еще один старый добрый бюрократический трюк…
— Господин Воронцов, прошу вас…
Наконец то…
Владимир Владимирович не поленился встать из-за стола, с любезной улыбкой, 
которая ровным счетом ничего не значила, пожал мне руку
— Господин Воронцов… Рад знакомству. Известная вам персона совсем недавно 
изволили телефонировать насчет вас…
— Благодарю! — кивнул я — и я бы предпочел приступить сразу к делу. Не далее как 
завтра я намереваюсь вылететь на новое место службы. Поэтому я бы предпочел 
получить задание прямо сейчас, не откладывая.
— Как вам будет угодно сударь… — В.В. Путилов, судя по голосу, немного обиделся, 
счел это обычным гонором флотского офицера, а возможно так оно и было на самом 
деле — но дать вам задание будет не так просто.
Путилов потер лоб, затем сунулся в один из ящиков старомодного стола, вытащил 
толстую папку, плюхнул на стол передо мной
— Для начала — извольте ознакомиться…
Секретно
Собственная Его Императорского величества канцелярия
Третье отделение
Его превосходительству
Тайному советнику
Путилову В.В.
Срочно. Лично в руки
N А4247-ВК/00
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
Настоящим сообщаю, что 22 апреля сего года исправник Али Магади установленным 
порядком сообщил по радиосвязи о том, что около пивного завода, принадлежащего 
подданному Его Величества Лейбовичу А.Ф., собирается толпа, имеющая явно 
погромные намерения. В соответствии с Уголовным уложением, законом РИ "О 
полицейских чинах и справлении полицейской службы", дежурным по городу, 
квартальным исправником М.Алиджани было принято решение о направлении к месту 
скопления людей казачьей сотни под командованием подъесаула Сивцова. По прибытии 
подъесаул Сивцов доложил, что около завода собралось не менее одной тысячи 
человек, настроенных явно погромно и имеющих в руках холодное оружие, палки и 
камни. В ответ на приказ подъесаула Сивцова разойтись по домам, из толпы 
закричали, что не уйдут, пока не сожгут принадлежащий Лейбовичу завод, 
производящий пиво, слабоалкогольные и прохладительные напитки, что Лейбович 
принимает на работу одних жидов, что работающие на заводе жиды наполняют мочой 
пивные бутылки и продают их как пиво, что Лейбовича надо повесить на заводских 
воротах. После чего собравшиеся начали кидать в казаков камни. В ответ подъесаул 
Сивцов приказал казакам сотни применить в отношении бесчинствующих спецсредства 
— гранаты с пластмассовой шрапнелью и газовые гранаты.
В этот момент по казакам сотни Сивцова был открыт одиночный снайперский огонь со 
стороны складов, расположенных за спиной бесчинствующих, примерно в четырехстах 
метрах от завода Лейбовича. В результате этого подхорунжий Слепых и старший 
урядник Кобыла были убиты, а сам подъесаул Сивцов тяжело ранен.
Ответным огнем казакам сотни удалось подавить снайперские точки, толпа во время 
боя рассеялась. В районе складов, с которых велся огонь, казаками сотни был 
обнаружен труп неизвестного с огнестрельным ранением головы, опознанный позднее 
как исправник Али Магади, а также кровь и следы волочения. Никого более 
обнаружить не удалось.
Проведенная экспертиза обнаружила на теле и одежде исправника Магади следы 
пороховых газов, неопровержимо доказывающих, что Магади стрелял в казаков 
вызванной к месту беспорядков казачьей сотни. Сам Магади был убит пулей калибра 
7,62, выпущенной из одной из снайперских винтовок казачьей сотни.
По указанным выше фактам департаментом собственной безопасности начато служебное 
расследование, результаты будут донесены отдельно спецдонесением.
Остаюсь верным Его Императорскому Величеству
Полицеймейстер г. Багдад
Ибрагим аль-Бакр
Интересно, интересно…
Наскоро пробежал еще несколько подобных же донесений. Везде сценарий один и тот 
же, разве что полицейских исправников на месте стычки не оставалось. Возможно, 
их там и не было, а возможно…
— Ваше превосходительство, надеюсь, Вас не затруднит приказать принести карту 
Багдада. Желательно полицейскую, с указанием мест расположения полицейских, 
жандармских и казачьих подразделений…
Пока несли — ознакомился с оставшимися бумагами — скорее не ознакомился, 
пробежал по диагонали…
Принесли карту. Позаимствовав из письменного прибора, стоящего на столе у 
начальника третьего отдела, я начал привязываться к карте, нанося на нее 
отметки, где произошли те или иные инциденты. Обычная штабная работа, нудная и 
на первый взгляд не нужная — но позволяющая многое понять. Путилов с интересом 
наблюдал за моей работой.
— Что скажете, сударь? — спросил он, когда я нанес последнюю точку и отошел, 
чтобы полюбоваться делом рук своих
— Ничего хорошего. Готовится вооруженный мятеж.
— Вот как? Что заставляет вас так думать?
— Все очень просто. Расположение мест, где все это произошло. Видите? Накрывает 
почти весь город. Равномерно, что очень важно, во всех районах. Ваши аналитики 
не сумели обработать информацию, которую получили оперативники. Это проверка, 
понимаете. Кто-то устраивает то тут, то там инциденты и проверяют реакцию. Кто 
прибудет на место, в какое время, какими силами, какие действия будет 
предпринимать. Они отслеживают маршруты выдвижения сил правопорядка к различным 
точкам города, планируют, как в час Ч они блокируют их либо в казармах, либо на 
улицах. Кто-то готовится — и готовится очень серьезно.
Владимир Владимирович покачал головой
— Нам надо было сразу привлечь вас.
— То есть ваши аналитики не уловили закономерности.
— Уловили. Но на это им потребовалось три недели. И то они представили доклад, 
где этот вариант фигурирует как "один из".
— Проблема в том, что они не служили в армии, тем более в частях Командования 
специальных операций. При подготовке операций применяются одни и те же 
методички, и один профессионал всегда узнает почерк другого профессионала.
— Не лукавьте, князь. Проблема с кадрами родилась не по моей вине. Скажите — вот 
вы бы готовы были пойти сюда работать? Хотя бы сразу — ко мне товарищем[10].
Я отрицательно покачал головой — только этого еще не хватало, в жандармерии 
работать. Предки в гробу перевернутся.
— Вот видите. И никто не идет. Считают ниже своего достоинства, ниже чести 
русского офицера работать в жандармерии. А между тем — это тоже работа и ее тоже 
кто-то должен делать. Если в загранке еще удается собрать людей, то здесь…
— Ваше превосходительство, каким образом я должен собирать информацию? Я так 
полагаю — есть какая-то агентурная сеть, не правда ли…
— А как вы работали в Бейруте? Забыли?
Хотелось бы забыть… но такое — не забывается до самого смертного одра.
— Да, я могу дать вам выходы на жандармскую и мою собственную сеть 
осведомителей. Да, я могу вам написать рекомендательное письмо. Но стоит ли? 
Если существующие системы безопасности не дают информацию — то стоит ли их 
использовать?
Поразмыслив, я пришел к тому же выводу — не стоит. Если существующие сети 
добывания информации скомпрометированы, если где-то идет утечка — то верхом 
глупости будет новому человеку продолжать пользоваться дающей сбои системой. В 
этом случае один агент, но не скомпрометированный не учтенный в своих расчетах 
противником стоит дороже целой агентурной сети…
— Вы правы, не стоит… — признался я. Вопрос номер два — какого рода информация 
наиболее интересна вам.
Путилов тонко улыбнулся
— Знаете, князь, с дворянами тем более потомственными в чем-то очень сложно, в 
чем-то очень легко. Когда я отправляю человека на работу за границу — он пишет 
мне подробный план, чего он намерен добиться, на нескольких листах. Завербовать 
источники там-то там то, наладить канал передачи дезинформации, и так далее тому 
подобное. Потом приходится проверять — действительно ли человек работает или 
пьет горькую на чужбине. С дворянами не так. Его Величество не просто так 
остановил свой выбор на вас — хотя есть немало людей более искушенных в 
оперативной работе. Поэтому — никакого задания я вам давать не буду, ни 
письменного, ни устного. Я поделился с вами той информацией, которая у меня есть 
на данный момент. Я предоставлю вам — в разумных конечно пределах — ресурсы, 
если у вас возникнет в них нужда. Во всем остальном — вы вольны действовать так, 
как подскажет вам ваша офицерская честь и ваш долг перед Родиной.
Несмотря на то, что вариант действий был наилучшим — без мелочного контроля — 
все равно, отчего-то мне стало неприятно.
— Вопрос третий. Как я должен передавать вам информацию?
— Вопрос своевременный
Путилов порылся в одном из многочисленных ящиков письменного стола, перебросил 
мне через стол нечто, сильно напоминающее флэш-карту для хранения данных.
— Система шифрования последнего поколения. Ключ на 2048 бит. Подсоединяете к 
любому персональному компьютеру, отправляете по стандартной почтовой программе 
все, что считаете нужным. Процедура связи — там же. Уничтожать ничего не надо, 
система сама позаботится об уничтожении. Восстановить информацию без второй, 
точно такое же карты — невозможно, сложно даже отследить факт передачи 
зашифрованной информации. Не теряйте. И удачи вам, господин Воронцов… 
Генерал гвардии Тимур, назначенный на эту должность меньше недели назад, 
выбрался из черного штабного лимузина, остановившегося в паре сотен метров от 
парадной лестницы. Одернул китель, мельком осмотрел себя — шах не любил 
разгильдяйства. Взяв под руку кожаную папку, широко зашагал по ведущим к 
мраморным ступеням парадного входа дворца, отчетливо ощущая как перекрестье 
оптического прицела, наверное, не одного — замерло на нем. Да, те люди, которые 
сейчас целились в него, они были его подчиненными — но если поступить приказ или 
он сделает нечто подозрительное — они застрелят его так же легко, как хозяйка 
сбивает газетой муху со стены. Никогда и никого шах не наказал за излишнее 
усердие в охране собственной персоны, что бы этот человек не сделал.
Генерал Тимур шел на прием к шаху, тая в душе страх. Страх — вот чего было в 
избытке в этой стране. Страх — вот орудие власти, универсальное, не дающее 
сбоев. Кем бы ты ни был, какого бы ты положения не достиг — однажды ночью ты мог 
пропасть точно также, как до тебя пропадали другие. Это было уже нормой. Не 
видеть, не говорить, даже не помнить. Никто в Персии не знал, кто будет 
следующим, на кого упадет взгляд диктатора. Никто не мог чувствовать себя в 
безопасности никто не мог знать, есть ли за ним вина — или нет. Персия не была 
единой страной, в ней были две страны. Дневная страна — жила, трудилась, чему-то 
радовалась, чем-то огорчалась. И ночная — где над людьми всевластно довлел 
страх, где каждый боялся ночного стука в дверь. До рассвета доживали не все — а 
те кто дожил — радовались новому дню и продолжали жить. И надеяться — что 
доживут до следующего рассвета.
На первом же посту охраны генерал Тимур сдал свое оружие — роскошный русский 
"Орел" с перламутровой рукояткой. Это было обязательным правилом для всех: ни 
один человек в присутствии шаха не мог быть вооруженным. Один из 
предшественников Тимура вбил в голову охране, что это правило относится ко всем 
очень просто: когда у него не потребовали сдать пистолет, он достал его сам и 
расстрелял наряд. Единственным вооруженным человеком в шахских покоях всегда был 
сам шах — его пистолет назывался "табанья" и имел сакральный смысл: считалось, 
что убийство из него угодно Аллаху. Не раз и не два шах применял его, один раз 
даже застрелил посмевшего спорить с ним министра. Это было что-то типа высшего 
суда и табанья олицетворяла собой самую большую власть, какую только мог иметь 
смертный на земле — власть над жизнью и смертью.
По дороге к шаху его останавливали еще три поста — причем на постах стояла как 
гвардия, так и люди САВАК — и дважды его подвергали тщательному обыску. Пронести 
что-то в кабинет диктатора при таком режиме было решительно невозможно.
Шах был в комнате с картами. Это была совершенно особенная комната, одна из стен 
ее представляла собой искусно выделанную рельефную карту всего мира, вторая — 
такую же карту — но самой Персии. Там же были и другие карты вкупе с трудами по 
военному делу. Непонятно почему — но шах любил эту комнату, быть принятым именно 
в ней на придворном языке означало знак доверия и одобрения. Впрочем, генерал 
Тимур занимал должность начальника САВАК всего несколько дней — меньше недели — 
и прогневать шаха ничем не успел.
Войдя в кабинет, генерал поклонился в пояс, как это и было предписано придворным 
этикетом. Шах — как всегда в своей темной, полувоенной форме смерил его 
взглядом.
— Я рад видеть вас, генерал — шах не любил норм придворного этикета и в таких 
случаях сразу переходил к делу — я надеюсь, вы пришли чтобы обрадовать меня. В 
последнее время мои министры меня больше огорчают, чем радуют.
— Я пришел чтобы порадовать вас, Светлейший… Предатель Кожомжар развязал свой 
поганый язык и все рассказал!
Кожомжар, точнее генерал Кожомжар еще несколько дней назад был одним из тех, при 
упоминании которого начинало трепетать сердце любого перса. Начальник тайной 
полиции, предшественник генерала Тимура, он жестокой рукой подавлял даже намеки 
на волнения в пределах принадлежащих шаху земель, его люди вели активную работу 
на всем Востоке, на самой сложной, персо-афганской границе, и еще Аллах знает 
где. Но уделяя внимание делам закордонным, он забыл про внутренних врагов шаха, 
а они не преминули воспользоваться его оплошностью, совершив покушение на 
Светлейшего. Волей Аллаха Светлейший остался жив — а вот Кожомжара в живых уже 
не было. Сам генерал Тимур арестовал его и сам лично присутствовал при пытках, 
чтобы ничего не упустить. И теперь пришел рассказать Светлейшему о последних 
словах умиравшего Кожомжара.
— Кожомжар и впрямь оказался предателем! Это он сказал исламистам о маршруте 
вашей поездки, и он же достал для них столько взрывчатки! Это он предал вас, 
Светлейший!
Шах потер выскобленный бритвой подбородок, усмехнулся в усы
— Какой же смерти заслуживает этот мерзавец…
Генерал Тимур опустил голову
— Увы, Светлейший. Этот негодяй заслуживает таких мук, какие не приходилось 
испытывать ни одному смертному. Но я виноват, я недосмотрел, и этот сын шакала 
умер от пыток…
На самом деле Шах об этом знал. Еще одной линией его обороны были люди, которых 
он вербовал лично. Это были офицеры среднего звена, каждый из них был чем-то 
обязан шахиншаху, и каждый из них был предан ему. Еще — у каждого была большая 
семья, и каждый знал, что его предательство означает мучительную смерть не 
только для него самого — но и для всей его семьи. Один из таких офицеров 
присутствовал при пытках Кожмжара и передал шаху все, что тот успел сказать.
— Но есть еще семья этого предателя… — напомнил Тимур
— Да, да… Надеюсь их тоже взяли?
— Немедленно, светлейший. Предателю даже на том свете не скрыться от вашей 
карающей руки…
— Это так.
Шах не сказал ничего про семью Кожомжара — это значило, что их всех необходимо 
уничтожить.
— Но то, что Кожомжар умер, не успев рассказать всего — это плохо…
Генерала пробил холодный пот. Он знал, что эти слова означают…
— Скорее всего, он был не один. Я надеюсь, вы выявите сообщников этого шакала, 
Тимур? Ведь это ваша работа.
— Всенепременно, Светлейший. А что делать с теми, кого Кожомжар назвал как своих 
пособников? Мы знаем, где они живут и…
— Об этом я тебе скажу сам, Тимур, когда придет время. Никогда не следует 
торопиться с местью…
Шахиншах дал понять, что аудиенция окончена — но генерал Тимур не уходил. Шах 
вопросительно поднял брови
— У вас что-то еще?
— Да, Светлейший, есть еще одно. Мои люди разузнали еще кое-что про нового 
русского посла, агреман[11] на которого испрошен царем Александром…
— И что же?
— Это очень опасный человек! Очень!
Шах слегка склонил голову, что означало, что он внимательно слушает.
— Опасный? В каком роде опасный, мой верный Тимур?
Генерал Тимур достал из папки, с которой шел на доклад несколько листов бумаги …
— Князь Александр Воронцов, представитель потомственного дворянского рода 
Воронцовых. Действующий контр-адмирал Российского флота. Из родственников в 
живых только дед, адмирал флота, начальник Главного оперативного управления 
Морского генерального штаба. Отец и мать погибли в Багдаде во время массовых 
беспорядков, последняя должность отца — генерал-губернатор Междуречья. Окончил 
Санкт-петербургское морское училище, затем Академию Морского генерального штаба. 
В Санкт-Петербурге заканчивал разведфакультет, военно-учетная специальность 
"разведчик-снайпер". Проходил службу в составе специальных подразделений флота, 
специалист по диверсионным операциям. Участник боев в Бейруте, награжден за них 
боевым орденом. После Бейрута место службы неизвестно в течение целых четырех 
лет. Затем неожиданно всплыл в мировых СМИ как человек, предположительно 
предотвративший покушение на президента САСШ, был ранен, лечился в Северной 
Америке, в госпитале ВМФ. Потом был вывезен в Российскую империю, 
предположительно награжден североамериканским правительством. Поступил в 
академию МГШ, менее месяца назад защитил труд "Нетрадиционные способы 
нейтрализации авианосного ордера противника", на диссертацию наложен гриф 
секретности. По данным полученным из неофициальных источников, поддерживает 
дружеские отношения с наследником престола цесаревичем Николаем. Входит также в 
возглавляемый цесаревичем "клуб молодых офицеров", в котором обсуждается 
развитие армии, флота и нетрадиционные методы ведения войны. Больше информации 
нет.
Закончив, генерал Тимур поклонился, выказывая этим повиновение шаху…
Шах встал со своего места, прошелся по комнате. Остановился перед картой, долго 
смотрел на нее, потом провел пальцем по острым отрогам Кавказского хребта…
— Кысмет[12]… А как же быть с первоначальной информацией? Не далее как три дня 
назад ты мне докладывал, Тимур, что царь Александр просто ссылает любовника 
своей дочери. Как же быть с этим…
Тимур похолодел. Никогда не знаешь, когда шаха посетит гнев — а когда он его 
все-таки посетит достаточно самого малого чтобы лишиться головы
— Это и в самом деле так, Светлейший… Но в этом может быть и другой смысл, я 
счел что не вправе скрывать такое от царя всех царей[13]…
Шах повернулся от карты, посмотрел на Тимура своим только ему присущим взглядом 
— пронзительным и пустым.
— Ваше Сиятельство прикажет…
— Нет! — резко оборвал своего слугу шах — ни в коем случае. Агреман мы на него 
все равно не сможет не дать, это было бы оскорблением Его Величества Александра. 
Пройдет еще много времени Тимур, прежде чем ты начнешь постигать всю глубину 
отправления власти. Как только новый посол вступит на нашу землю — установите за 
ним наблюдение. Возможно, есть что-то такое, о чем не знает даже царь Александр 
— и если это так мы откроем ему на это глаза. Я сам приму нового посла и только 
тогда решу, что делать дальше. А теперь иди!
— Господин сотник, мы на подходе! Две минуты! — прозвучало в наушниках
Сотник Петр Велехов оторвался от созерцания окрестностей в иллюминаторе
— Круг сделай над местом, прежде чем на посадку идти!
— Есть!
Вертолет слегка склонился вправо, пошел по широкой дуге над местностью. Казаки 
все как один пересели на левый борт, приникли к иллюминаторам.
Холмистые склоны, покрытые лесом, в основном хвойным и смешанным. Сверкающие на 
солнце ленты речушек. Узкие, плохо замощенные ленты дорог.
— Хреново будет здесь работать! — балагур и болтун, здоровенный хорунжий Певцов 
выразил общее мнение.
Еще бы не хреново. В таком лесу — видимость метров двадцать в лучшем случае. 
Густой лес, валежника полно — скрытно не походишь. Если есть травяной подрост — 
растяжку поставить за милую душу. Плюс еще то, что они здесь чужие, а те кто 
шарится по лесам — свои…
Лагерь располагался на вершине холма…
Это был обычный, укрепленный казачий полевой лагерь. Двадцать километров от 
Ченстохова на юг. Два ряда колючей проволоки, отгораживающей большое, примерно с 
гектар пространство, ровными рядами расставленная бронетехника и транспорт, 
несколько расчищенных и покрытых быстросъемными стальными плитами площадок для 
посадки вертолетов, вышки по углам, дозоры. Однообразное многорядье жилых 
модулей и палаток, кишащий в лагере народ — его было не так много, видимо, все 
"на территории".
Проклятая граница…
Это было одно из самых хреновых мест службы, какое только можно было придумать. 
Место, где почти сходятся границы трех империй — России, Австро-Венгрии и 
Священной римской Империи. Невозможно нормально ни дежурство на такой границе 
организовать, ни техническими средствами ее перекрыть. С воздуха толком не видно 
ничего, один лес — даже вертолеты как слепые ходят. Вариант что-то сделать 
только один — все-таки перекрыть границу датчиками движения и минами — то и 
другое местные научились обходить. И шарахаться по этим лесам рейдовыми 
группами, пытаясь остановить текущую рекой контрабанду.
Контрабанда…
Контрабанда здесь была всегда, на границе ею заняты целые семьи, целые поселки. 
Контрабанда — это образ жизни, это не преступное, а даже благородное по местным 
меркам дело. В контрабанду идут с малых лет, даже играющие в лесу и возле дорог 
пацаны имеют сотовые телефоны и стоит только увидеть казаков — сразу сообщают 
взрослым об активности властей. Соответственно, из пяти засад четыре 
оканчиваются впустую.
Контрабандой тащили все, что только можно. Оружие, спирт, сигареты, наркоту. 
Больше всего спирт. Что спирт, что сигареты в Российской Империи были обложены 
большой пошлиной, поэтому риск имел смысл — тащили и через горы, и через 
таможенные посты, в тайниках на машинах. Но это еще полбеды — бедой было оружие 
и наркота. И того и другого в последнее время стало подозрительно много.
А еще начались обстрелы. Лет десять назад такого не было — чтобы обстреляли 
таможенный или казачий патруль. Если попались — сдавались, благо за контрабанду 
максимальный срок — три года каторги. А сейчас, как повысили до пятнадцати лет — 
так и началось. Хотели как лучше, а получилось… неважно, в общем.
Вот их перебрасывали в числе прочих — самую настоящую рейдовую группу 
казаков-пластунов Донского казачьего войска — на усиление, имеющимися силами не 
справлялись. Не справлялись с потоком контрабанды через границу, даже вместе с 
таможенниками.
— Снижаемся! Готовность!
— Принял!
Сложновато будет, сложновато… Даже когда задачу ставили — про рельеф местности 
такой не довели
Поднимая винтами бурю, вертолет медленно снизился до предельно малой — а потом 
как бы рывком притерся к посадочной площадке. Пилот двигатели глушить не стал — 
оно и понятно, его задача — довезти их и обратно, в ППД. Бортмеханик отодвинул в 
сторону люк, выбросил легкую алюминиевую лесенку, огляделся.
— На выход!
Один за другим, казаки-пластуны подхватили свое снаряжение, пригибаясь, прошли к 
люку. Их группа была чисто разведывательная, она не готовилась для боя и поэтому 
в ней было только четверо пластунов, а не шестнадцать, как в 
разведывательно-боевых группах. Командир — сотник Велехов, из Екатеринодара, 
крепкий казачина, много лет оттрубивший, как его отец и дед, на Восточных 
территориях (там и сотника выслуживший) и приобретший там несходящий, въевшийся 
в кожу загар. Пулеметчик — хорунжий Певцов из крупной станицы Вешенская, 
отпахавший срочную в десанте, самый здоровый из всех, неунывающий балагур, 
шутник, забияка, не дурак и выпить — а впрочем, какой казак дурак выпить?! Он 
таскал на себе пулемет ПКМ, три коробки по сто, и еще одно отделение его 
безразмерного рюкзака было сделано как хранилище заправленной в пулемет ленты на 
пятьсот патронов. Пятисот патронов, выпущенных очередями, хватало в любом случае 
— или чтобы оторваться, или наоборот — подавить противника огнем. Певцов был 
главной огневой силой отряда. Снайпер — единственный в группе пластунов русский, 
хорунжий Петров, старовер из Сибири. В казаки он попал случайно, из армии 
сосватали и ни разу об этом не пожалели. Петров учился у мастеров своего дела, в 
особом учебном центре, он умел передвигаться так, что мимо проползет — не 
заметишь при свете дня, он умел ждать выстрела на позиции несколько суток. И 
стрелял — дай бог каждому. Последним был самый молодой — радист, урядник Чебак, 
тоже из Екатеринодара, но из пригородов. Только три года как срочную отслужил, 
ну и… в поле ветер, в ж...е дым, как говорится.
Такая и была — первая отдельная разведывательная пластунская группа Донского 
казачьего войска. Первая — не только по номеру.
Последним покинул вертолет командир, сотник Велехов, перед тем как спрыгнуть на 
землю, хлопнул по плечу пилота вертолета — спасибо мол, что довез. Пилот в ответ 
показал большой палец, что на слэнге означало "удачи".
Спрыгнув на рифленую сталь посадочной площадки, сотник, пригибаясь, перебежал 
подальше от рвущего воздух несущего винта, машинально перечитал тюки с 
имуществом — не забыли ли чего в вертолете. Потом махнул рукой.
Вертолет грузно оторвался от земли, покачиваясь, пошел на взлет…
— На месте, охранять имущество — скомандовал сотник — не разбредаться, не 
болтать. Я до штаба.
Оставишь имущество без хозяйского присмотра хоть на несколько минут — поминай, 
как звали. Казаки — они такие.
— Приказный, стоять! — приказал сотник, чуть отойдя от посадочной площадки — где 
тут у вас штаб квартирует.
— Налево, господин сотник, вон в ту улицу — показал молодой приказный весьма 
легкомысленного вида — и до конца. Три большие палатки рядом.
Охраны у штаба никакой не было — видимо, считали, что внешнего периметра охраны 
достаточно. У одной из палаток стояла группа младших чинов и двое офицеров, они 
курили, один рассказывал что-то размахивая руками, офицер недобро матерился, 
поминая всех святых. По незнакомому сотнику мазнули взглядом, но честь не отдали 
и разговор не прервали. Обстановка была совсем не армейской.
Откинув брезентовый полог, сотник вошел в среднюю палатку.
Обставлена изнутри палатка была довольно пристойно — складные стулья, две 
походные кушетки, карта на столе, еще одна на чем-то, напоминающем мольберт, 
только больше по размерам. На двух столах — аппаратура связи.
Среднего роста, крепкий, усатый, немолодой полковой есаул поднял голову на 
вошедшего. Глаза у него были красные от хронического недосыпания.
— Сотник Велехов… — отрекомендовался вошедший — первая отдельная 
разведывательная группа пластунов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы.
Есаул потряс головой, будто отгоняя комаров. Дошло — только через несколько 
секунд.
— Да… сотник… вчера насчет вас телефонировали из Екатеринодара. Помню. Сколько 
человек с вами?
— Трое, господин есаул
Есаул скривился как от зубной боли
— Трое? — переспросил он
— Так точно.
Есаул помолчал
— Вот козлы, хвитина им в дыхало… — устало выругался он — просто паразиты и все.
Есаул устало покачал головой, заговорил будто сам с собой
— Ведь доводил, граница не перекрыта. Нет, шлют четверых… — на этом месте он 
махнул рукой и закончил уже громче — садитесь, сотник…
Сотник пододвинул себе стул.
— Значит, довожу обстановку вкратце. Точнее тебе замбой скажет, и с таможни 
человек, у них здесь хоть какая то разведка агентурная есть. Это мы как котята 
слепые. Вот здесь — карандаш в руке есаула очертил большой круг по обе стороны 
границы — порядка как не было, так и нет. Что с той стороны, что с этой поляки. 
Краков — типичный польский город, только по ту сторону. Весь город контрабандой 
живет, там одного спирта — эшелонами завозят. Мы здесь на усилении стоим, 
агентуры никакой, просто выставляемся секретами — и все. Еще патрулируем — 
кое-как. Таможенники — не лучше. Оттуда — ходят каждую ночь, кто-то и по две 
ходки сделать успевает. Со стороны Римской империи — оружие идет, тоже немало 
головной боли. И чем дальше, тем больше — вот здесь на днях спиртопровод 
замаскированный обнаружили. Только с нашей стороны — четыре версты длиной. 
Сколько они успели спирта перекачать — неизвестно. Говорят — и тоннели подземные 
есть, и по ним добро идет.
— Подземные тоннели? — сотнику показалось, что он ослышался
— Именно, сударь, именно. Подземные тоннели.
Сотник присвистнул
— Это сколько ж надо труда чтобы это все выкопать…
— Копают целыми деревнями. И выкапывают.
— А обстрелы, господин есаул?
— Обстрелы… Обстрелы — это новая мода. Лес, сами понимаете. Как это говорится — 
руки с ногой не оставили? Вот и тут так. Обстреливают чаще всего издалека, 
просто чтобы мы остановились, вызвали подмогу — а они тем временем смоются. 
Особых потерь нет, но досаждает изрядно. Еще через границу то и дело каторжники 
просачиваются.
— В какую сторону?
— И в ту и в другую. Ихние — к нам, наши — к ним. Там дел натворил — шасть через 
границу сюда. Здесь натворил — туда ушел. Эти тоже могут дел наделать. Он 
трусливые, но если прижать… Крыса, зажатая в угол бросается на человека.
Сотник кивнул, соглашаясь.
— Господин есаул. Хотелось бы — хотя бы кратко — по задачам группы.
— По задачам группы. Конкретно задачи будет ставить замбой[14], подъесаул 
Чернов. И еще … есть у нас офицер связи от таможни, на нем агентурная работа с 
агентами таможенного управления. По необходимости будем придавать вас, потому 
что по селам в одиночку ездить… можно и пропасть без вести. На пятерых уже не 
сунутся. А так, если кратко. Задача один — поиск в нашей зоне ответственности 
складов с оружием и контрабандой, троп переправки контрабанды, 
взлетно-посадочных полос легкой авиации, схронов и тому подобной дряни. Задача 
номер два — реализация агентурной информации. У контрабандистов большие деньги — 
есаул немного помолчал, потом продолжил — и я не могу никому доверять. 
Информация утекает как через сито, в полиции на них работает каждый второй, тем 
более что полицейские — все местные. Я хочу сделать нечто вроде 
оперативно-боевой группы. Куратор от таможенников со своей агентурной сетью и 
вы. Чем меньше народу, тем меньше риск, что кто-то растреплет. Узнали что-то — 
сходили на реализацию, для полноты эксперимента не докладывая даже мне. 
Посмотрим, что получится. Задачи ясны?
— Вы упомянули о взлетно-посадочных полосах. Тут что — и самолеты летают?
— Не самолеты. А дельтапланы. По ночам. Каждый мотодельтаплан от пятидесяти до 
двухсот пятидесяти килограммов груза берет, а за ночь не один рейс можно 
сделать. Двести кэгэ — четыре бочки-пятидесятки со спиртом как раз, а тихий — с 
пятидесяти шагов уже не услышишь. И взлетает — с пятачка. Вот и прикиньте — 
сколько такие вот дельтапланеристы за одну ночь денег зарабатывают. Здесь все на 
деньгах, в приграничные села зайдите. Больше половины нигде не работает — у 
каждого дома по две-три машины стоят, дома кирпичные, двухэтажные, заборы тоже 
кирпичные. Мужиков мало — кто на каторге сидит, кто по ту сторону границы товар 
принимает. Кто-то и здесь — отдыхает или товар ждет. Вот так вот.
Сотник изумленно покачал головой. Про то, что на границе орудуют контрабандисты 
он знал — но про то, что творится такое — и ведать не ведал…
Видя это, есаул по-доброму улыбнулся
— Да не вешайте нос раньше времени, сотник. Я тут уже третью командировку 
кувыркаюсь — и нормально. А если бы я взял все то, что мне предлагали — 
наверное, самым богатым человеком на Дону был бы. Сейчас вас на довольствие 
поставим — и отдыхать до вечера. Сегодня в двадцать часов — оперативное 
совещание офицерского состава, там вас представим офицерам части. Оружие вы свое 
привезли?
Сотник первый раз сталкивался с тем, что оперативное совещание проводят не 
утром, а вечером, под ночь, считай. Но ничего говорить не стал.
— Так точно.
— Это хорошо. А машину я вам дам. Даже две дам. У меня тут с техникой нормально.
— Как насчет вертолета, господин есаул? — решил наглеть до конца сотник
Есаул мрачно посмотрел на нового подчиненного
— Дяденька, дай закурить, а то так жрать хочется, что переночевать негде? Так, 
что ли?
— Виноват!
— Вот-вот… — есаул немного задумался — в разумных пределах, обеспечим, конечно. 
Но заявки заранее подавать, а то всем "вчера" надо — на всех не напасешься. 
Понял?
— Так точно.
Есаул пошарил на столе, нащупал рацию.
— Витренко? Ты где ходишь там? Ко мне зайди.
Через несколько минут в кабинете появился толстяк — видимо всем зампотылам[15] 
на роду написано быть толстыми — в новенькой форме и с роскошными запорожскими 
усами.
— Сотник Витренко, зам по тыловому — представил своего зама есаул — а это сотник 
Велехов. На усиление к нам прибыл.
Офицеры кивнули друг другу.
— На все виды довольствия поставь на сегодня, их всего четыре человека. Посели 
поближе к воротам, им часто выезжать придется. И дай две машины. Небольшую, и … 
у тебя тот "Выстрел"[16] с ремонта пришел?
— Так точно.
— Ну, вот его и дай. Да ты не колотись, сотник. Машина новая совсем, просто 
подорвалась, ее на ремонт отправили. Пока ремонтировали — мы новую успели 
получить. Новую же я у людей отнимать не буду — а отремонтировали нормально.
Подорвалась?!
Этими словами есаул хотел успокоить сотника, мол с машиной мучаться не придется 
— но получилось так, что только больше обеспокоил.
— Егерь тебе на повседневные разъезды, а Выстрел — если куда с группой усиления 
надо будет ехать, или откуда чего вывезти. Да и бронированный он как-никак.
— Вас понял — механически ответил сотник, думая о своем.
— Тогда — вставай на довольствие и отдыхай до вечера. Осматривайся. Завтра — с 
утра у меня… И да… финаттестаты начфину сдай. Третья палатка, спросишь хорунжего 
Краснова.
 * * * 
Сотник Витренко хозяйствовал в большом, отделенном отдельным рядом колючей 
проволоки быстровозводимом ангаре. Тут же, рядом был мехпарк — просто навесы для 
техники, не более того. Зимой, наверное, тут не сладко — не Сибирь, но все же.
Сначала с размещением разберемся или как?
— С размещением.
Сотник достал толстый, засаленный гроссбух, с преувеличенно важным видом его 
полистал — тыловики любят строить из себя центр вселенной.
— В третьем модуле места есть, тебе как?
— Там народа много?
— Как раз четыре места свободные. Могу палатку дать — просторнее, но…
Ага…
— Не надо палатку. Модуль нормально.
Витренко записал что-то в гроссбухе, захлопнул его
— Матчасть сегодня будешь принимать — или до завтра терпит?
— А чего тянуть? Разместимся, пожитки бросим — и примем.
Сотник Витренко покачал головой, будто недовольный чем-то
— Как вам будет угодно. Идемте.
Модуль был не новый — но в хорошем состоянии, судя по внутренностям — крыша не 
подтекала. Вместо настежь открытой двери — легкий полог, против насекомых. 
Кондиционера нет, душно. Велехов с тоской вспомнил Аравию — там в каждом модуле 
кондиционер и баллон с водой стоит. Потому как жарко…
— Которые?
— Вот эти четыре.
Конечно же, у самого прохода. Так всегда и бывает — последними занимаются места 
у самого прохода — беспокойнее всего здесь спать, люди ходят, да и слышно все 
через дверь. Для пластунов же — в самый раз. Может, придется выходить из модуля 
ночью, да и не думают те, кто дальние места занимает, что может придется 
покидать модуль под обстрелом.
У каждого — примитивная кровать, свет, наподобие штурманского, с одной стороны — 
деревянный шкаф для личного имущества, с другой — железный, запирающийся — для 
оружия. Как и во всей армии — у казаков оружие старались держать поближе к 
солдату, Восточные территории научили жизни.
— Размещаемся. Пять минут.
Привычные к кочевой жизни казаки справились и быстрее — раскидали часть 
содержимого рюкзаков, заперли оружие в сейф — с пулеметом наперевес целый день 
таскаться — не самое легкое занятие.
— Теперь за матчастью — решил сотник
Неспешно прошли к мехпарку, народу по пути попадалось мало — видимо, все в 
полях. Встречные офицеры на новеньких не обращали никакого внимания.
— Многие спят еще — пояснил Витренко — по ночам в поле ходят, днем спят. Правда, 
в последнее время и днем таскают контрабанду, обнаглели совсем.
Откуда-то тянуло дымом…
Сотник Велехов хмыкнул — но ничего не сказал.
Мехпарк охранялся всего двумя казаками, Витренко махнул им рукой и прошел, на 
остальных они и вовсе не обратили внимание — в форме и ладно. Все было 
по-простому, на Востоке меры безопасности намного строже.
— Так… — Витренко сделал вид что задумался, а может и в самом деле задумался — 
машину пожалуй, эту берите…
"Егерь", в который сотник Витренко ткнул пальцем, стоял вторым от выезда. С виду 
— нормальный, не ушатаный, хотя проверить надо.
— Певцов, Чебак — проверьте машину. Двигатель погоняйте.
— Есть!
Ключи от машин висели совершенно открыто, на гвоздике, на столбах, 
поддерживающих пологи. Без ключей, флажком — нельзя, угонят на выезде и на 
запчасти разберут и не посмотрят что армейская машина.
— А "Выстрел" где?
— Дальше…
Выстрел ждал их на противоположной стороне мехпарка — зеленый, носатый, 
угловатый. Броневик сопровождения, не бронетранспортер — но в таких условиях он 
даже полезнее будет.
— А пулемет где?
Положенного крупнокалиберного пулемета на турели не было.
— А зачем он вам — простецки ответил сотник Витренко — АГС же есть. Пулемет у 
вас свой есть, поставите вместо крупняка.
— Э… нет. Так не пойдет. Ты зачем машину разукомплектовал? Что положено — то и 
давай.
Сотник Велехов знал, что если не выцыганить что положено сразу у зампотыла — 
вообще потом никогда не получишь. В Аравии легче, там можно трофеями разжиться 
хоть и редко. А здесь еще неизвестно.
— Так зачем он вам? Вас же четверо всего.
— Четверо — не четверо — неважно! Мне куда АГС твой? В лесу он — нахрен нужен? А 
НСВ — на два кэмэ достать может, и в лесу дерево пробьет, и в городе — стену 
кирпичную. Давай, сказал, пулемет.
Витренко махнул рукой
— Посмотри — потом подъедешь, дам я тебе.
— Посмотрю — потом пойдем на склад, и дашь мне пулемет. Может, машина еще кому 
нужна будет — и зачем она без пулемета?
Не дожидаясь ответа, Велехов подошел к машине, медленно обошел ее по кругу. Хоть 
и отремонтировали — а все понятно. Машина поймала даже не фугас — а самую 
настоящую мину. Не противотанковую, после противотанковой на списание только — 
но противотранспортную. А это — тоже не сахар с маслом. Поймала правым передним 
колесом, водила видать цел остался, хотя и контузило наверняка. Еще в четырех 
местах на кузове — следы обстрелов. В одном месте — серьезная пробоина заделана, 
интересно из чего били. Интересно, интересно…
Сотник привычно открыл водительский люк, забрался в машину, огляделся. В 
десантном отделении порядок — но пулеметов, конечно же, нет ни одного. В 
комплекте к этой машине два ПКМС идут, их можно и со станка использовать, и как 
ротные. Ничего удивительного — машина формально ничья, и чтобы пулеметы не 
тиснули? Щаз…
Велехов попытался включить внутреннее освещение — без толку. Уже понимая в чем 
дело пытался завести машину, повернул тумблер, раз, другой, стартер зажужжал, 
прокручиваясь — без толку…
Ну как же. Еще и аккумулятор свежий тиснули…
Глядя на мрачное до предела лицо Велехова, выбирающегося из десанта, сотник 
Витренко примирительно поднял руки
— Ладно. Пошли до склада — там все.
По пути попались Певцов и Чебак
— Ну?
— Нормально, вроде… — ответил Чебак
— Вроде — у тещи в огороде! — разозлился Велехов — ты двигатель погонял на 
режимах? Если в дороге заглохнет — тебя до рембата бегом отправлю!
Не понимая, с чего это так психанул командир, молодой урядник Чебак сделал 
озабоченное лицо…
— Да погоняли, погоняли. Семьдесят тысяч машина прошла, движок с полтычка 
завелся. Не стучит, не дымит, не троит — нормально.
— Вооружение?
— Дашка[17], старше меня, но ухоженная. Ствол новый, ковровский.
— Добро. Броня?
— Нету…
Велехов повернулся к Витренко
— Броников еще дашь. Значит, Певцов, заводите машину — и к складу. Чем таскать 
на горбу — довезем в одну ходку что получим.
— Есть!
 * * * 
 На склад сотник Витренко запустил одного только Велихова — любой разумный 
зампотыл понимает, что если солдат попал на склад — то не тиснуть что-нибудь он 
не может. За спинами ровно пыхал выхлопом "Егерь"…
— С чего начнем?
— С крупняка начнем.
Прошли мимо заполненных в несколько этажей стеллажей с разным военным имуществом 
в самый дальний угол склада. Там, на расстеленной на полу ветоши стояли целых 
три "крупняка" — Дашка, НСВ[18] с оптикой и совсем новый КОРД[19], тоже на 
станке, но без оптики. Как на выставке, честное слово.
— Давай. Грабь раз пришли.
Грабь… Три пулемета зажал — грабь… Вот ведь клещ…
Велехов быстро прикинул. Если пулемет предполагается не носить на горбе — а 
возить, то лучше всего — конечно же Дашка, ДШК. Она тяжелее и темп стрельбы у 
нее меньше — а при таком патроне и то и другое дает повышенную точность. Но одна 
Дашка у них есть уже. НСВ — хорош тем что на нем оптический прицел, но если в 
лесу шарахаться — тут и без оптики справишься. Вот в Аравии, в пустынях и 
нагорьях он бы без разговоров НСВ взял, именно за оптику, а тут — еще вопрос. 
Последний — КОРД, самый современный, у него ствол очень живучий, при стрельбе 
его не ведет. Оптики нет, хотя можно и поставить. Но у КОРДа есть одно 
неоспоримое преимущество — его можно снять с турели и использовать без станка, 
ни один другой пулемет такого калибра использовать так невозможно. ДШК у них не 
мобилен, а если этот пулемет будет за ними записан — то при случае, они могут 
устроить где-то засаду, без брони но с крупняком. Четыре человека — как раз 
хватит вытащить пулемет с лентами на позицию и его обезопасить. Да, точно.
— КОРД беру — отрезал сотник — теперь обычные пулеметы где? От "Выстрела", 
который вы разукомплектовали.
— Да зачем он тебе. Один же есть, в турель поставишь.
— Один. Надо как минимум два. Один по одному борту поставим, другой — по 
другому. Мне что — прикажешь под огнем пулемет с турели на турель переставлять?
— Ну, тогда хоть один. Все равно у тебя один есть, второй бес с тобой, дам. У 
тебя же четыре человека только.
Сотник подумал
— Давай один. Но тогда еще четыре броника дай, на окна в Егере повесить… и 
саперных зарядов еще дай.
— Заряды то тебе зачем?
— Надо.
— У тебя же сапера в штате нет.
— Я и есть сапер. Нештатный. Подумай сам — набредем на схрон или аэродром 
тайный. Что с ними делать? А так — подорвем и все, чтобы не было больше. И 
аккумулятор не забывай, аккумулятор надо.
Так, наседая внаглую, помимо пулемета и аккумулятора сотник Велехов получил еще 
один ПКМС, два ящика с тротиловыми шашками, бухту детонирующего шнура ДШ-А, 
несколько электрических машинок для подрыва старого образца. Вот как надо — сам 
себя не обеспечишь — никто не позаботится.
Погрузив все в машину, доехали обратно до мехпарка. Вчетвером сменили 
аккумулятор на выстреле — и машина радостно взревела мотором, приветствуя своих 
новых хозяев. Поставили КОРД, ПКМС тоже поначалу поставили, но потом сняли. 
Велехов решил держать его при себе в шкафчике с другим вооружением и брать по 
надобности.
Проверили люки и крепления для пулеметов — на этой модели броневика десантные 
люки в крыше откидывались "наружу", превращаясь в своего рода щит, прикрывающий 
бойца от дороги. Десантироваться неудобно — но есть ведь еще большой люк в корме 
и люк, ведущий к сидению водителя. А это — как раз при обстреле, чтобы 
прикрываясь люком отстреливаться в ответ из штатного, либо установив пулемет — 
из пулемета. На Востоке бывает и все шесть пулеметов ставят — машина как еж, 
ощетинившийся стволами, получается.
Вернулись — залегли "на боковую". Хороший солдат засыпает сразу, как только 
представляется возможность — никогда не знаешь, когда такая возможность 
представится в следующий раз…
 * * * 
Вечером, в двадцать нуль-нуль по местному времени, состоялось оперативное 
совещание офицерского состава части. Началось оно с представления вновь 
прибывшего, потом есаул Дыбенко долго и с удовольствием костерил последними 
словами казачье — опять обнаружили в расположении спирт. Казаки такого никогда 
не упустят — но случаи, когда подсовывали метиловый спирт, и люди из-за этого 
слепли, или вообще намертво травились — были и не раз.
Спирт, конечно же, из трофеев, утаили. Поэтому и решили: не может быть, чтобы он 
был паленым. Но в том то и дело что бывает в жизни — всякое.
Потом доложили о ходе выполнения поставленных задач, об обстановке в секторах 
ответственности, распределили новые задачи. Велехову пока ничего не дали и это 
правильно — надо несколько дней чтобы с обстановкой ознакомиться, разведке без 
этого — никак. Заканчивая совещание, есаул еще раз — для закрепления — в сильно 
нецензурной форме объяснил, что с кем будет, если он опять найдет в расположении 
части спирт.
После совещания, сотник поймал взгляд своего непосредственного начальника, 
замбоя, подъесаула Чернова. Тот едва заметно кивнул. Отошли.
— Куришь? — спросил Чернов, доставая сигарету из пачки дорогого, не пайкового 
"Князя Владимира".
— Нет.
— Что так?
— А в засаде попробуй — три дня без курева? Проклянешь все на свете, лучше уж 
вообще не курить.
Подъесаул расхохотался, едва не выронив подпаленную сигарету.
— Продуманный, ты, сотник. Ничего что я на "ты"?
— Да нормально. У нас поговорка бытует: "вы" — это вы...у, выдеру, высушу.
— Оно так. Здесь первая командировка?
— Верно.
— А крайняя где была?
— Крайняя… В Аравию мотался. Вышки охранял, нефтеперегонные заводы. Местную 
гвардию обучал.
— И как?
Сотник сплюнул
— Жить можно. Но хреново. Правда, два жалования платят. Жарко, ажник дышать 
нечем, от солнца солнечный удар — запросто. Всякой дряни полно — змеи, 
скорпионы, многоножки. Лихорадку — тоже запросто подхватить. Воду во многих 
местах — пить нельзя, не вскипятив.
— А вояки местные?
— Вояки? Тяжко с ними. Пять раз в день все бросают — встают на намаз, Аллаху 
молиться. Ураза — днем не жрут, ночами нажираются. Рамадан — вообще 
небоеспособны. Там где офицер нормальный, следит за всем — там боеспособные 
части. А где офицеру все до лампочки — вооруженный сброд.
— Да? А говорили — есть нормальные специалисты.
— Это если одиночки. Есть — нормальные, даже очень нормальные специалисты, те 
кто училище закончил а еще лучше те, кто с детства в русском кадетском корпусе 
обучался. Вот те — нормальные специалисты, но они специально стремятся с 
русскими служить, а не со своими. А кого так набирают — лучше бы не набирали…
— Понятно…
Подъесаул выпустил густой клуб дыма, понаблюдал, как он медленно уплывает в 
расцвеченное мириадами звезд небо.
— А здесь что?
— Бардак полный здесь, вот что… — подъесаул смачно выругался
— Слушай, Дмитрий… — спросил Велехов — если здесь такой бардак, почему здесь мы 
в командировки мотаемся? Почему нас нанимают? Почему регулярной армии нету?
Чернов посмотрел на него недоумевающе.
— Понятно… Хорошо, доведу раз не знаешь — в двадцатые годы был подписан 
Берлинский мирный договор. По этому договору каждая из договаривающихся сторон 
обязана была отвести регулярные воинские части от границы не менее, чем на 
восемьдесят километров, создав пограничную демилитаризованную зону. Но 
разрешались части народного ополчения и таможня. Вот мы, казаки — и есть части 
ополчения, иррегулярные части вроде как. Наемники. С той стороны то же самое — 
ландвер[20] стоит, вояки так себе. Тут и так — скандал на скандале и 
Австро-Венгрия и Священная Римская Империя и Британская Империя требуют признать 
казаков частями регулярной армии. Мы — не признаем, потому что мы и впрямь 
ополчение. Вот и мотаемся по командировкам. Хорошо хоть техники вдоволь дали, 
потому что в оперативном штабе Круга тоже не дураки сидят. Количество частей 
ополчения в приграничной зоне ограничено, а вот техники — нет за исключением 
артиллерии и самолетов. Когда договор мирный подписывали — ничего и не было 
кроме артиллерии и самолетов. Вот поэтому нас так мало тут, а техники нам дают 
сколько надо, за исключением артиллерии, потому как тут — мирные селения. В 
технике мы не ограничены.
— Понятно… — сплюнул на землю сотник
— Тебе матчасть выдали нормально?
— Нормально, проверили.
— Сколько тебе времени надо, чтобы ознакомиться с обстановкой?
— Трое суток.
Подъесаул усмехнулся.
— Извини — сутки. Потом нагружу сверх всякой меры. Людей совсем нет, каждый 
человек на счету. У нас тут и так — считай наш есаул это весь штаб, остальные 
все боевые. Я и сам в поле хожу. Сектор нашей ответственности видел?
— В три раза больше чем мы закрыть можем, если принять во внимание рельеф.
— То-то и оно. Здесь, чтобы границу перекрыть ночью надо посты в десяти метрах 
друг от друга ставить. Так что иди, отдыхай. Пока можешь.
Сотник остановил вопросом уже потушившего сигарету Чернова
— Дмитрий… а что там Дыбенко про какого то таможенного офицера говорил? Что-то 
связанное с агентурной разведкой.
Чернов остановился
— Не было его пока. Он перед нами не отчитывается, просто в курс ставит. 
Прикомандированный. Будет — познакомлю. Пойдем — я карту тебе дам, для работы.
Экипаж был опытный — приземления я даже не почувствовал. Просто в какой-то 
момент взвыли моторы, переходя на реверс — и самолет начал замедлять скорость…
Тегеран…
Это не Багдад, город тысячи и одной ночи, город-сказка на русском Востоке, город 
— центр, город почти что столица, город — штаб-квартира всех работающих на 
русском Востоке компаний, город, утопающий в нефтяных деньгах. Это не Бейрут, 
загадочный и манящий, стремительно отстраивающийся, блистающий великолепием 
побережья с его небоскребами, бульваром Корниш, яхтенными стоянками. Тегеран был 
своим — и одновременно чужим, современным — и одновременно древним, 
привлекательным — но где-то и опасным. И стоило мне только ступить на трап, как 
я уловил, буквально кожей почувствовал что-то недоброе. И дело не в 
предостережении Путилова, что не стоит воспринимать этот город как свой. Просто 
здесь и в самом деле что-то было… такое.
По статусу посланнику Российской империи не полагалось ездить на автомобилях 
нерусского производства — и я не удивился, увидев у трапа длинный, черный, 
словно облитый стеклом "Руссо-Балт". Почти точно такой же лимузин возил 
государя. Многие задавались вопросом — как мастерам "Руссо-Балт" удавалось 
достичь такого эффекта при окраске? Открою секрет — пятнадцать слоев краски, 
после нанесения каждого идет полировка. В результате — достигается эффект 
глубины окраски, машина и впрямь смотрится как облитая стеклом. Но стоит это 
дорого, и позволить себе такую роскошь может далеко не каждый. "Руссо-Балт" 
стоит дороже даже британского "Роллс-Ройса".
Рядом с лимузином стояла полицейская машина — внедорожник, зелено-белого цвета. 
Несколько полицейских стояли у трапа и как один — с оружием…
Стоило мне сойти с трапа — как ко мне чуть ли не кинулся еще один персонаж — 
невысокий, рыжий, явно не перс.
— Ваше превосходительство? Меня зовут Варфоломей Петрович, Кондратьев Варфоломей 
Петрович, до вашей аккредитации исполняю обязанности посланника. А так я 
торговый атташе и одновременно второй секретарь. Как долетели, как погода в 
Петербурге? Знаете, я четыре года уже в Петербурге не был, моей супруге 
противопоказан сырой климат и даже отпуска мы проводим не в России. Прошлый раз 
мы ездили на Маврикий, там…
Господи…
Видимо теряю квалификацию, что-то отразилось на моем лице — потому что господин 
Варфоломей Петрович Кондратьев резко замолчал. Господи, кто имя то ему такое 
предложил дать оно же устаревшее, сейчас так младенцев не называют. Еще был 
Акакием назвали, как у Гоголя…
— Варфоломей Петрович… Мы должны пройти какие-то процедуры при въезде в страну, 
как я понимаю, это нужно сделать здесь не свободный въезд…
— Да… я взял на себя смелость захватить таможенного офицера, он вон в той 
машине. Извольте ваш паспорт, ваше превосходительство.
Паспорт мне выдали новый — даже не в зеленой, дипломатической, а в коричневой 
обложке. Такие были только у чиновников по внешним сношениям — в ранге не ниже 
Чрезвычайного и полномочного поста, а внутри Российской империи — как минимум 
надо было дослужиться до тайного советника. Тиснение на обложках выполняли 
настоящим золотом.
Буквально выхватив у меня паспорт из рук, господин Кондратьев поспешил к 
полицейскому внедорожнику, заговорил что-то на незнакомом мне языке со скоростью 
пулемета. Да… фарси мне надо будет учить, чтобы хотя бы на бытовом уровне 
объясняться. Без этого задание будет выполнить проблематично, а вот попасть в 
ловушку — наоборот, проще простого.
Таможенные формальности заняли на удивление много времени, я то помышлял, что с 
дипломатическим паспортом проблем будет меньше. Наконец, Варфоломей Петрович 
подбежал с паспортом ко мне.
— Покорнейше прошу простить… Здесь ужасная бюрократия. Фарда, пасфарда[21] — их 
любимые слова. Но зато сразу визу и на выезд тоже поставили…
О как!
— А что здесь есть и виза на выезд?
— А как же? И на въезд и на выезд…
Первый раз с таким сталкиваюсь. Обычно визы ставятся только на въезд. А чтобы 
ставили и на выезд — впервые сталкиваюсь
— А что, и подданным такие визы ставят?
— Подданным то, как раз и ставят. По Венской конвенции дипломатический персонал 
перемещается беспрепятственно, но лучше все-таки поставить. Мало ли, наткнешься 
в аэропорту на какого-нибудь… вчера от кетменя. А нервные клетки они не 
восстанавливаются, знаете ли…
— Может быть, поедем в посольство? Признаться, здесь жарко.
— Да, да, конечно, ваше превосходительство…
"Руссо-Балт" был, конечно же, "Руссо-Балтом". Восьмилитровый мотор и 
гидропневматическая подвеска, на которую специально купили лицензию. Летишь 
будто, а не едешь.
Первым делом я поднял стекло отделяющее салон лимузина от водительского места — 
я сильно удивлюсь, если водитель машины посла не завербован местной службой 
безопасности. Равно как и весь технический персонал посольства.
— Варфоломей Петрович… я имею небольшое дело до вас.
— Весь внимание.
— Видите ли… Я не имею никакого опыта в представлении интересов страны. Тем 
более в ранге чрезвычайного и полномочного посла. Честно говоря, меня тяготит 
повседневная работа. Если бы вы согласились исполнять ее как исполняли раньше… 
тем самым вы бы заслужили мою признательность и солидную прибавку к жалованию. 
Надеюсь, что это просьба с моей стороны не будет сочтено за дерзость….
— О, ничуть… — торговый атташе даже обрадовался — мне это ничуть не в тягость, 
ваше превосходительство. Я даже буду рад продолжать исполнять те же обязанности 
что и раньше… со всем уважением к Вам, конечно.
Первая проблема решена. И решена как нельзя лучше. Общеизвестно, что должностью 
посла часто награждают родовитых людей либо людей, кого надо отправить в 
почетную ссылку, подальше от Санкт Петербурга. Готов спорить на червонец, что 
про мои петербургские похождения знает все посольство. А меня здесь воспринимают 
именно как сосланного в почетную ссылку. Поэтому моя просьба совершенно 
нормальна и ожидаема. А я тем самым выиграю время — для исполнения других, 
тайных поручений его потребуется немало…
Проскочив на скорости ворота, ведущие в VIP-терминал машина, сопровождаемая 
полицейским внедорожником, выскочила на отличную, шестиполосную — по три в 
каждую сторону — бетонную автостраду, ведущую в город. Случайно или нет — но в 
Тегеране было три аэропорта — и все три располагались как минимум в двадцати 
километрах от города.
Машин было немного — грузовики, автобусы, обычные легковушки. В основном белого 
цвета, что ожидаемо — жара. Ехали довольно быстро места на дроге хватало.
На обочине мелькнул громадный плакат, настолько огромный, что я даже удивился — 
высотой по меньшей мере с четырехэтажку.
— Что это? — я указал пальцем за окно
— Это… Это тут везде. Белая революция, через полтора месяца очередная годовщина. 
Главный государственный праздник страны, три дня не работают.
— Белая Революция? Что это означает?
— Белая Революция — это главное событие в жизни всего прогрессивного 
человечества в двадцатом веке. Благодаря Белой революции слабый и продажный 
режим Пехлеви был свергнут и к власти пришел царь всех царей шахиншах Хоссейни. 
Да святится, да пребудет, да здравствует в веках и все такое прочее…
Ирония русского дипломатического работника мне была хорошо понятна. Нормальный 
человек не станет себе воздвигать плакат в четырехэтажку высотой.
— Собственно говоря, шах Хоссейни и в самом деле немало сделал. До него Персия 
просто продавала России нефть и газ, а все что нужно — закупала, тем и жила. 
Теперь шах старается строить какую-никакую промышленность, здесь даже автомобили 
по лицензии производятся. Атомные реакторы есть, сталь варят, удобрения делают. 
Только нефть по-прежнему нам продают, потому что такие условия договора. А мы 
здесь просто поджариваемся как на сковородке…
— А чем в основном посольство занимается?
— Ну, в основном — обслуживание торгового обмена. Есть аппарат главного военного 
советника, все контакты по армии — на нем. Здесь народ особенный, русские купцы 
понятия "фарда" не понимают. А суда здесь нормального нет, перс перса не осудит 
никогда. Ну, когда приходит время вмешиваться — вмешиваемся. Только осторожно. А 
то недавно к шаху вошли с жалобой, что кто-то из местных товар не поставил и 
деньги не вернул. Денег так и нет, а купчину этого через пару дней безо всякого 
суда казнили. Еще недавно скандал был — партию рефрижераторов задержали, всего 
то на пять суток — а крика то было крика… Так что тут осторожнее надо быть. Вот 
это вот строительство, промышленность развивающаяся — и есть Белая Революция. 
Есть программа развития, она так называется. Каждые пять лет шахиншах обращается 
к народу, на тему что сделано и что сделать еще предстоит. Неплохо, на мой 
взгляд.
— Неплохо — согласился я — а как тут дела с мятежами, с терроризмом? Я слышал, 
тут спокойно…
— Спокойно… как в морге. Это в прямом смысле. Хватают по одному подозрению. Двое 
разговаривают — один потом обязательно донесет, о чем бы ни был разговор. Но 
иногда схватить не успевают — вы понимаете, о чем я?
— Понимаю…
— Недавно совсем было, на днях. Взорвали мост, по которому должен был ехать шах, 
он сам едва уцелел. Об этом — ни слова. Ни в одной газете, ни на одном 
телеканале.
— Шах жив?
— Жив… а вот директор САВАК пропал вместе со всей семьей. И никто даже вопросов 
не задает — был человек, и нет человека…
— И кто теперь директор?
— Генерал Абумаджид Тимур. Раньше отвечал за контрразведку.
— А предыдущего…
— Здесь в таких случаях даже не судят. Пропал человек — и все.
Тегеран вырастал на горизонте — загадочный, почти европейский, судя по безликим 
квадратным корпусам серого бетона.
— Что здесь производят?
— Да много всего. Это не Китай. Шах умный человек, он развивает не пошив, 
извините, трусов. Здесь есть собственные авто, собственные корабли, собственные 
железнодорожные локомотивы. Многое выпускается по лицензиям — но есть и свое. 
Недаром шах огромные деньги вкладывает в атомную энергетику — здесь у 
Атомспецстроя целый город построен.
— Город?!
— Ну, да. Екатеринбург-300 называется. Восемь с лишним тысяч постоянных жителей 
плюс те, кто вахтовым методом работает.
— И сколько уже построено?
— Двадцать реакторов введено в строй. Из них — десять тысячников[22], два — 
полуторатысячники. Есть шесть строящихся, четыре полуторатысячники — вот и 
считайте.
Я примерно прикинул. По уровню энергообеспеченности Персия превосходила любой 
регион Российской империи — а возможно и всего мира.
— Зачем столько? Куда девать свободные мощности?
Кондратьев зевнул
— Не знаю. Они платят — Атомспецстрой делает. Линии высокого напряжения 
протянули, продают. На Востоке ведь кондиционеры у всех. Летом — потребление 
вырастает лавинообразно, возможности купить свободную мощность всегда рады. Ну 
и… промышленность развивается как — никак.
Оно так…
На въезде в город стоял полицейский пост. С танком! Я даже не думал, что они 
где-то еще сохранились[23]. Самый настоящий "Богатырь-6", старый, с нарезной 
пушной калибра сто пять миллиметров если по иностранному мерить. Если по-нашему 
— выходит четырехдюймовка. Еще два пулемета — оба крупнокалиберные, 
пятилинейные. Неповоротливая, но опасная машина, особенно если против 
слабовооруженного противника.
— Откуда это здесь?
— Скупили. Здесь вся военная техника наша, кое-что не продаем, конечно, а вот 
такие вот раритеты — продаем только так. Шах скупает.
Последние танки были сняты с вооружения ведущих армий мира в середине 
семидесятых. Проблема была в том, что появились современные средства уничтожения 
танков непрямой наводкой —с вертолетов, управляемыми снарядами с гаубиц, 
управляемыми боевыми элементами крупнокалиберных РСЗО[24]. На смену танкам 
пришли универсальные шестидюймовые и восьмидюймовые гаубицы и штурмовые 
самоходки.
— Не все значит продаем?
— Не все, конечно. Самолетов здесь нет кроме наших, боевых вертолетов — тоже. 
Современные РСЗО и гаубицы тоже под запретом. Но старая техника — все равно ее 
девать некуда, а против народа и против террористов ее хватает. И еще — парады 
устраивать. Здесь очень любят парады, наши дивизии тоже участвуют.
Разумно…
Пост проскочили без досмотра, в то время как остальные вынуждены были ждать на 
жаре в своих машинах. Проверяли документы сплошняком, где то и машины 
обыскивали. Представить такое на Восточных территориях было сложно…
— Почему такие меры?
— Чрезвычайное положение. По случаю покушения на Светлейшего. Очередного.
Очередного?
— Очередного?
Варфоломей Петрович вздохнул
— Очередного. Конечно, все это только слухи — но за последние пару лет было как 
минимум три покушения и заговора. Все заговорщики естественно уничтожены, об 
этом запрещено не только говорить — но и думать. Только нам, дипломатам можно об 
этом говорить потому как иммунитет…
Мы въехали в город — скорость движения сразу снизилась, машин в городе было 
много. Не только легковых, но и грузовых, а также спецтехники. Наличие таких 
машин на улицах — верный признак того, что город строится и развивается. Для 
такой толчеи двигались довольно быстро, во многих местах были построены 
двухуровневые развязки вместо перекрестков, еще в каких-то местах — тоннели. 
Кое-где и строилось. Тоннели здесь строить одно удовольствие — не то, что в 
стоящем на болоте Петербурге.
— Куда сейчас?
— В посольство. Ознакомиться с обстановкой — я посмотрел на календарь в часах — 
завтра, кстати выходной. Как раз будет время обустроиться…
Кондратьев с жалостью посмотрел на меня
— Какой выходной… Выходные послезавтра начинаются.
— То есть? — не понял я — разве не в пятницу выходной?
— Нет. Шах запретил. Выходные — как в Европе, суббота и воскресение, у многих 
только воскресение и все. Религиозные праздники праздновать запрещено.
Мда-а-а… В Империи — несмотря на все связанные с этим проблемы — к югу от 
Босфора и в Казани выходной день — пятница. А здесь — получается, за Европой 
тянемся. Ох, напрасно. И тому что мост взорвали в этом случае — удивляться не 
стоит. Нельзя так с верой, если эта вера искренняя. Европейцами здесь все равно 
никто не станет — а вот дополнительное раздражение в общество это вносит.
 * * * 
 Посольство Российской Империи при дворе шахиншаха Персидского располагалось на 
улице Императора Александра Четвертого[25], названной так в знак уважения 
величайшему императору Руси. Ирония судьбы — рядом с нами, на соседнем участке 
располагалось посольство Великобритании. Нехорошее соседство, особенно учитывая 
то что меня в Великобритании знают как облупленного. Остается надеяться, что 
британские дипломаты способны любезничать даже с людоедом — шпиона и террориста 
как-нибудь перенесут.
Само по себе посольство (точнее представительское здание, здание основного 
аппарата, здание аппарата главного военного советника, представительство 
Атомстройэкспорта, представительство Русгаза, другие представительства 
находились в специально построенных зданиях в других местах) больше походило на 
богатую виллу, где-нибудь на Юге. Например, на наш, Воронцовский дворец в 
Одессе, только размерами побольше и парк тоже побольше, и даже с арыком. Парк, 
огороженный чугунной оградой, и впрямь был хорош — вековые сосны и платаны, 
посыпанные речным песком и мелким красным щебнем дорожки лужайки, беседки. Тот 
самый арык, из которого как я узнал, можно было даже пить.
Само здание — старинное, конца позапрошлого века постройки, о виду недавно 
капитально отремонтированное. Сильно портили вид отсвечивающие позолотой окна — 
их поставили для того, чтобы солнце не нагревало своими лучами, и этим самым все 
безнадежно испортили. Превратили в этакий новодел. Про себя я подумал, что окна 
надо заменить. Позор…
Кабинет посла находился на втором этаже и представлял собой последовательность 
четырех комнат — присутствие[26], где никого не было, сам кабинет посла, еще 
один кабинет с двумя столами, в том числе шахматным, вроде как предназначенный 
для переговоров в приватной обстановке. И последняя маленькая комнатка с 
холодильником, парой кушеток и всем прочим, что необходимо, если хозяину 
кабинета потребуется остаться на ночь.
На столе — слой пыли, на ежедневнике — прошлый год. В одном из ящиков стола я 
обнаружил две пустые бутылки "Столового вина N 5"[27] и одну полную. Бутылки я 
немедленно выкинул. Код сейфа мне сообщили, сам сейф был старым и сиротливо 
пустым. В общем и целом — предыдущий посол работой себя не утруждал…
Грязь в кабинете — непролазная, надо сказать, чтобы убрали. Карандаши даже не 
заточены. Окна тоже нуждаются в том, чтобы их помыли.
Выглянул в окно — только чтобы увидеть мелькнувшую по дорожке серую тень. Кошка 
— видимо, в парке их немало, прикормились. Люблю кошек — тихие и умные животные. 
Таким же подобает быть разведчику.
У Кондратьева я истребовал местный справочник по органам власти и 
дипломатическим представительствам. После чего, найдя перо и чистый лист бумаги, 
начал выписывать посольства и составлять график визитов… 
Космы седого тумана, окутывавшие город ночью отступали под настойчивыми ударами 
солнечных лучей, прятались в извилинах старинных улиц, ныряли в лениво текущую 
Вислу, опасливо прижимались к древним кирпичным стенам зданий центра города. Над 
Варшавой вставал рассвет.
Среди тысяч экипажей — почему то автомобили обычно здесь называли именно так, 
хотя мы в дальнейшем будем называть как привычно — так вот, среди тысяч 
экипажей, заполонивших в этот утренний час улицы древней Варшавы ярким пятном 
выделялась алая открытая "Мазератти", которую уверенно и даже лихо вел высокий, 
светловолосый человек. Он выделялся среди всех своим ростом, выправкой, 
изумительными, темно-голубыми глазами, некоей небрежностью в манерах — не одной 
варшавской паненке обещалось потерять покой в этот день. Чтобы описать его парой 
слов, и при этом сохранить идеальную точность следовало бы сказать — истинный 
ариец. Слава Иезусу[28], в этом благословенном мире слова "истинный ариец" не 
имели такого жуткого смысла, какой они имеют в некоторых других. И молодой граф 
Ежи Комаровский, поручик лейб-гвардии Варшавского гусарского полка при дворе Его 
Величества Императора Российского Александра, значения этих слов тоже не знал.
Молодой граф Комаровский служил в Санкт Петербурге вынужденно — служба в 
Гусарском, Его Величества полку не считалась среди польских аристократов 
престижной. Все дело было в отце молодого графа — в свое время он совершил нечто 
такое, после чего сыну ничего не оставалось как идти на службу к русскому 
императору. В Виленском крае, как называли это место русские национал-патриоты, 
или в царстве Польском, как говорили патриоты польские места графу Комаровскому 
не было.
В Санкт Петербурге граф Комаровский прослужил без малого три года — и город ему 
понравился. В первую очередь — графа радушно принял питерский высший свет, во 
всех петербургских салонах он был желанным гостем. Молодой красавец поляк, 
поручик лейб-гвардии гусарского полка, из состоятельной и титулованной семьи — 
желанная добыча для любой незамужней петербурженки. Для замужней кстати тоже, 
потому что чем-чем, а благочиньем в семейной жизни Санкт-Петербург никогда не 
отличался. Граф Комаровский в свою очередь не отказывался от благосклонности ни 
тех ни других — но сердце его по настоящему никому не принадлежало. Вот из-за 
одной такой истории, в которой дама сердца оказалась-таки замужней, граф 
Комаровский и вернулся в Варшаву — ему дали двухмесячный отпуск в полку, 
поправить здоровье.
Сейчас младший граф Комаровский катил через громадный, возвышающийся на Вислой 
как призрак мост Александра Четвертого — подарок великого русского императора 
одному из столичных городов. Официально назывался он "мост дружбы" — но все его 
так и звали — мост Александра Четвертого. Польская шляхта тот мост ненавидела — 
считалось что он обезображивает облик старой Варшавы — но как бы то ни было — 
шесть полос движения в каждом направлении плюс второй этаж предназначенный для 
поездов задачу пересечения Вислы, особенно в часы пик сильно упростили. До того 
как построили мост — в час пик пробки стояли аж до проспекта Войска Польского.
Позади недовольно загудели, граф вернулся из заоблачных высей на грешную землю, 
ловким маневром пришпорил горячего итальянского скакуна, сменил полосу…
Графу Ежи не хватало Варшавы. В этом смысле — кто бы что не говорил — он был 
патриотом своей страны и своего народа. Нигде он не чувствовал себя так как в 
Варшаве. Перезвон старых трамвайчиков в центре, подпирающие небо острые шпили 
костелов, зловещие стены замков на берегу Вислы, одуряющий запах свежего хлеба в 
булочных по утрам. В Варшаве было нечто такое, чего не было в 
надменно-аристократичном Петербурге, нечто такое, что заставляло сердце любого 
поляка трепетать от радости. Немного похож на Варшаву был Киев, и если был бы 
выбор — граф Комаровский служил бы там. Но — по негласному распоряжению по 
военному министерству в Киеве не было ни одного польского офицера. Были везде — 
в Петербурге, в Москве — а в Киеве не было. По известным причинам…
За то время, пока граф Ежи служил в Петербурге — более русским и менее поляком 
он не стал. Но своего отца он понимал и поддерживал. Воевать с Россией смысла не 
было, поднимать восстание тем более. Такие восстания уже были, закончились они 
большой кровью — польской, русской, результата же не было никакого. Просто 
русских было слишком много и русские умели хорошо воевать. Но русские были и 
великодушными, они даже сделали Варшаву одним из столичных городов. Молодой граф 
Комаровский был как и его отец имперцем, он понимал что случись даже Польше 
обрести независимость, она станет всего лишь маленьким, мало чего значащим 
государством, зажатым в тиски между Российской Империей на Востоке и Священной 
Римской Империей германской нации на западе. Речь Посполитую не воссоздать — 
слишком сильны соседи, за счет которых ее предполагается создавать. А раз так — 
лучше довольствоваться тем, что есть и гордо служить в армии самого большого и 
сильного государства в мире.
Сейчас Ежи Комаровский ехал к отцу. Старый граф Тадеуш служил в аппарате 
генерал-губернатора и командовал Виленским военным округом (был еще Варшавский, 
Польша по военным округам была поделена надвое), будучи генералом от артиллерии 
русской армии. Такая старая система военного управления территориями сохранялась 
сознательно — ради обеспечения единоначалия в армии и лишнего напоминания 
полякам, что они все-таки вассалы.
Штаб Виленского военного округа располагался на Гданьской набережной, прямо у 
самого моста, напротив Зоологического сада. Когда построили мост, припарковаться 
нормально стало и вовсе невозможно. Вздохнув, граф Комаровский свернул в 
совершено другую сторону и нашел место для парковки едва ли за километр от 
нужного ему здания. И то — место он захватил едва ли не силой, втиснувшись на 
него как только от тротуара отъехала старенькая Варшава, под возмущенный гул 
клаксонов водителей. Припарковался он лихо, и будь рядом полициянт[29] — не 
миновать бы ему штрафа.
Умная машина, подчиняясь нажатию кнопки подняла над водительским местом 
многослойный тент, мигнула фарами, вставая на охрану. Небрежно бросив пульт 
сигнализации в карман, граф Комаровский неспешно зашагал по тротуару в нужном 
ему направлении, наслаждаясь как классической музыкой неспешным говором его 
соотечественников. Польской речи в Петербурге ему тоже очень не хватало…
Это девушку он заметил, когда до нужного ему места оставалось метров триста. 
Вспоминая потом то что произошло он так и не смог воскресить в памяти момент, 
когда она появилась перед ним. Просто как из воздуха — только что не было — и 
вдруг на тебе…
В первую очередь, граф Комаровский, как тонкий ценитель женской красоты, конечно 
же обратил внимание на фигуру девушки. Понаблюдав секунд десять за плавным 
колыханием бедер под коротким летним красным платьем (как шутили остряки в 
гусарском полку "Производит плавные движения бедрами, провоцирует своим 
присутствием, понимаешь…") граф пришел к выводу, что он будет последний 
глупец[30], если не воспользуется дарованным ему судьбой шансом…
А посему граф слегка поднажал, догоняя девушку. Как и он — она шла к зданию 
Виленского военного округа — а возможно и за расположенной за мостом Цитадели — 
мрачной ставки русского генерал-губернатора Варшавы. И еще у нее была сумочка, 
большая такая кожаная сумочка, даже сумка, совершенно не подходящая к ее платью…
И графу Комаровскому это стало сильно не нравиться. Сумка эта.
Возможно, если бы он служил в каком другом полку — он бы и внимания на это не 
обратил — сумка как сумка. Но он служил в полку, расквартированном в Санкт 
Петербурге и приписанном к русской Гвардии. А это значит — ему, как и всем его 
сослуживцам давали краткий трехмесячный антитеррористический курс. Полк, как и 
все полки Русской Гвардии, расквартированной в Санкт Петербурге часто 
привлекался к обеспечению безопасности важных, государственного значения 
мероприятий. Пусть только в качестве оцепления — но все равно, основы борьбы с 
терроризмом они должны были знать, поскольку какие-то инциденты можно было 
предотвратить в зародыше. Таких безумных случаев, как с Александром Вторым 
Освободителем, когда террорист наносил во дворец столько взрывчатки, что 
шестьдесят человек при взрыве погибло, или когда один бомбист бросил бомбу — и 
никто не воспрепятствовал царю подойти к раненым, никто не воспрепятствовал 
второму бомбисту бросить в царя еще одну бомбу — такого больше повториться было 
не должно.
Граф Комаровский на сумку внимание обратил. Слишком тяжелой она ему показалась, 
судя по тому, что на ремешке она почти не покачивалась и ремешок оттягивала 
сильно.
Девушка шла, не обращая на него внимания — а он наблюдал за ней уже 
внимательнее. И кое-какие приметы, для неопытного глаза незаметные, выделял. 
Например — кроссовки — это с таким то платьем и на такой-то девушке! Вполне 
возможно, что кроссовки она надела потому, что в туфлях на шпильках невозможно 
бегать. А возможно — еще почему, может просто ей наплевать как она выглядит. Да 
нет, не наплевать… И эта сумка.
Так, забыв про желание посетить отца, граф Ежи прошел за девушкой мимо здания 
штаба Виленского военного округа, нырнул под мост — там было продолжение 
набережной. И, когда впереди закрякала сирена, оповещающая о проезде особо 
важной персоны, а девушка резко ускорила шаг, перейдя почти на бег, он понял, 
что пора вмешаться.
Девушка была спортивной, тренированной — но с поручиком русской лейб-гвардии ей, 
конечно, было не тягаться. В несколько скачков граф Ежи нагнал девушку, обхватил 
ее так чтобы блокировать ей руки и с возгласом "Пшепрашем, пани"[31] увлек ее в 
темноту, к гигантским, упирающимся в берег опорам моста…
В следующий миг у графа посыпались искры из глаз — девушка молча и с недюжинной 
силой врезала ему коленом промеж ног, да так что граф еле на ногах устоял.
— Ах ты курва! — в этот момент кроме этого нелицеприятного выражения больше 
графу ничего не пришло на ум
— Москаль, пся крев![32] — прошипела девушка
Графу ничего не оставалось, как применить удушающий прием, девушка слабо 
трепыхнулась, но почти сразу обмякла. Женщина, даже очень хорошо тренированная в 
рукопашном бою против мужчины не выстоит…
Придерживая ослабевшую, полузадушенную даму одной рукой, граф быстро обшарил 
сумочку. И нашел то, чего он и опасался найти — автомат "Инграм" М-11 под патрон 
девять-курц с длинной обоймой и две новейшие осколочные гранаты.
Ежи, не суйся…
Усилием воли граф подавил слабый глас разума, как это делал почти всегда. Как и 
многие поляки при принятии решения граф в первую очередь советовался со своим 
сердцем, а с головой частенько и вовсе забывал посоветоваться…
— Бастард[33]! — девушка довольно быстро пришла в себя
— Граф Ежи Комаровский, к вашим услугам! — отойдя на пару метров, и держа 
сумочку в руках, поклонился граф. Им начало овладевать то самое злобно-веселое 
настроение, под которым совершают разные безумства.
— Эй, ты! Оставь пани в покое, а не то кишки выпустим!
Граф Комаровский резко обернулся. Двое, с ножами, оба молодые и видно что оба — 
не бандиты. Просто пытаются сойти под бандитов и спасти безнадежно проигранную 
партию. Ну, хорошо — поиграем!
Граф Ежи резко размахнулся — и забросил сумочку вместе с гранатами и автоматом в 
Вислу. Затем осторожно двинулся вперед.
— Бегите! — резко сказал он по-русски — и в этот момент бандиты бросились на 
него. Как он и рассчитывал — русская речь сорвала их с места.
Возможно, будь он простым полициянтом или офицером местной безпеки[34] — и 
лежать бы ему под этим мостом с выпущенными кишками и перерезанным горлом. Но в 
русской армии всем, даже младшим чинам, давали САМБО и САКОНБ[35], а желающим 
вместо простонародного САМБО — Сават. Несмотря на то, что время рукопашных 
схваток и холодного оружия давно кануло в прошлое — знать это считалось нужным.
И поэтому граф в нужный момент резко ушел влево, пропуская мимо себя нож, 
подножкой сбил с ног одного и оказался лицом к лицу со вторым. Тот сделал 
бестолковый выпад вперед, провалившись всем телом — граф поймал вооруженную 
ножом руку, захватил ее и прижал к телу, а правой рукой нанес прямой удар по 
сонной, мгновенно выбивший сознание из бестолкового противника. Отпустил, 
развернулся, чтобы оказаться лицом к лицу со вторым — но тот, бросив нож, уже 
улепетывал со всех ног из-под моста…
Девушка молча ждала, она даже не пыталась убежать. Только сейчас, чуть отойдя от 
горячки рукопашной схватки граф понял, насколько она красива. Такие совершенные 
создания рождались только в аристократических семьях — и даже родинка на щеке 
была всего лишь еще одной гранью очарования.
— Пойдем! — было не до политесов, граф просто схватил ее за руку и бесцеремонно 
потащил за собой. Она подчинилась, и даже не попыталась сопротивляться. Так, 
полуведя, полутаща ее, граф дошел до оставленной им машине, слава Деве Марии, 
она все еще стояла на месте и даже без подсунутой за стекло квитанции штрафа за 
неправильную парковку. Припавший к земле хищный итальянский стальной зверь 
приглашающе мигнул фарами
— Хорошо москали платят за предательство…
— Неплохо — согласился граф Комаровский — ты еще моего дома не видела. Тоже 
москали за предательство подарили. Садись!
Лихо стартанув с места, граф вывернул на Зигмунта Слонимского, потом, с 
нарушением правил ушел на широкую, забитую машинами Маршалковскую. Пусть его 
лежал в один из тихих варшавских уголков — парк Императора Александра Пятого, 
разбитый на деньги его Величества рядом с ботаническим садом. Там можно было 
спокойно поговорить, без назойливого внимания любопытной публики.
Найдя место для парковки граф как всегда лихо заправил туда свою машину, прижав 
недовольно взвизгнувший тормоз в последний момент. Изумительно крешендо 
восьмицилиндрового итальянского форсированного мотора оборвалось на полуслове.
Девушка просто сидела и смотрела перед собой. Казалось, ей было все равно, что с 
ней будет, какова будет ее судьба.
— Как ты думаешь, что ты делаешь? — спросил граф
Девушка не ответила
— Кто дал тебе автомат и гранаты? Ты что, собиралась стрелять?
— Ты можешь делать со мной все что хочешь. Можешь меня избить, изнасиловать, 
повесить — но я все равно ничего не скажу.
Матка боска[36]…
— Что, не терпится, чтобы тебя изнасиловали? Зачесалось? Ты из-за этого стрелять 
пошла?
Какой-то реакции граф все же добился — в виде пощечины, которую он без труда 
перехватил
— Шумовина[37]…
— Иезус Мария… Сначала я ублюдок, а теперь еще и подонок. Слишком много за один 
день. Ты собиралась стрелять в русского генерал-губернатора? Но для чего?
— Тебе не понять! Ты продался москалям!
— Продался москалям? А ты с ними борешься! Великолепно! Как думаешь, что 
случится, если ты застрелишь генерал-губернатора? Пришлют другого — вот что 
случится! А тебя повесят! Бывала когда-нибудь на экзекуции?! Веревка, люк под 
ногами, палач. Конвульсии. Иногда перед исполнением приговоренному специально 
ломают руки вместо того чтобы связывать. Ты этого хочешь?
— Я не боюсь!
— Ты не боишься. А твои друзья? Те, кто пытались тебя выручить? Один из них 
попытался меня зарезать и не продержался против меня даже пяти секунд. Второй 
вовсе — побежал стирать штаны. Они — боятся?
— Это их дело.
— Да нет. Это — и твое дело тоже. Крепость цепи равна крепости самого слабого ее 
звена. Если твои друзья только и могут что удрать с полными штанами, выйдя 
вдвоем против одного поручика лейб-гвардии — как же ты с такими трусами 
освободишь Польшу?
— Ты поручик лейб-гвардии?
— Хвала Иезусу, наконец, ты это поняла. Граф Ежи Комаровский, поручик Его 
Величества, лейб-гвардии Польского гусарского полка.
— А ты не родственник…
— Родственник. Граф Тадеуш Комаровский, генерал от артиллерии, командующий 
Виленским военным округом — мой отец.
— Теперь понятно. Яблочко от яблони — так говорят москали? Предатель и отец тоже 
предатель! Подмоскальники!
— Шановна пани, может, вы соизволите представиться?
— Графиня Елена Ягодзинская! — с вызовом произнесла девушка, причем имя свое она 
произнесла на русский манер, Елена, а не Хелена.
Вот оно как…
— Так вот… пани графиня… Извольте выйти вон из моей машины! Я могу стерпеть 
оскорбление в свой адрес — но никогда не буду терпеть оскорбления в адрес моего 
отца!
Графиня Елена замерла от неожиданности, потом открыла дверь "Мазератти" и 
выбралась наружу, каждую секунду ожидая, что ее остановят. Танцующей походкой 
пошла в сторону Ботанического сада, потом — не удержалась — повернулась и 
показала совершенно неприличный, бытующий только в простонародье жест. Потом 
повернулась и бросилась бежать…
— Вот курва… — непечатно выразился младший граф Комаровский, посмотрев на 
хронометр на запястье. На встречу с отцом он безнадежно опоздал. И его жалким 
оправданиям — мол, предотвращал террористическое покушение на 
генерал-губернатора — угадайте с одного раза, поверит отец или не поверит? 
Поднялись с самого утра — если на ознакомление с сектором всего один день, то 
этот день следует потратить с максимальной пользой. Быстро развесили бронежилеты 
на окна, уложили в багажнике все имущество — включая "лишний" ПКМС.
Поехали…
Выехали на длинную, укатанную грейдером и посыпанную щебнем дорогу, ведущую к 
КПП части. Сделано кстати умно два кольца обороны — внешнее и внутреннее. 
Внутреннее — намного выше внешнего. Если кто-то атакует периметр — сначала ему 
придется прорываться под огнем через первую линию инженерных заграждений, а 
потом наступать на вторую — снизу вверх по голому полю и под огнем. Сотник мог 
дать руку на отсечение, что под деревья между первой и второй линиями обороны 
заложены заряды, да и на поле тоже мин кинули и растяжек наставили. Оборонились, 
в общем.
— Петро… — хорунжий Петров положил руку на плечо — смотри! На пять часов, 
воздух.
Сотник посмотрел в распахнутый настежь люк в крыше — и через несколько секунд 
всмотревшись до рези в глазах обнаружил в светлеющем небе небольшую точку
— Разведывательный беспилотник.
— Так точно…
Серьезно работают. Возможно и ударный — одну управляемую ракету он может нести.
На укрепленном КПП — бетонные блоки, ДШК и бронетранспортер в капонире — 
пропустили сразу подняли шлагбаум, даже документы не проверили.
— Несерьезно как то… — выразил общее мнение Чебак, когда отъехали
— Мабуть[38], на обратном пути проверят — сказал сотник — сейчас то что 
проверять.
— Куда, командир…
Велехов развернул карту, примерно прикинул.
— Сейчас давай направо. В километре отсюда — дорога на Катовице, налево. Вот и 
прокатимся для начала туда — до самой границе. Только проселками.
— За пулемет встать?
— Пока отставить пулемет.
 * * * 
Дорога на Катовице была, причем приличная — бетонная и в три полосы в каждом 
направлении. Но они не стали на нее выезжать — а вместо этого пошли параллельно, 
проселками. Впрочем и проселки здесь были — не такие как на Дону — хорошие, 
выровненные, почти без колей, во многих местах — гравием засыпанные, А где — и с 
асфальтом…
— Хорошо живут… — проговорил Чебак
— Европа… — подхватил Певцов
— Рты зараз закрыли! — пристрожил сотник — не на прогулке. Продолжать 
наблюдение, нам тут потом на брюхе ползать.
И в самом деле Европа — даже лес какой-то не такой, не говоря уж про дороги. 
Поля — тоже чистенькие, ухоженные. Дорога — как новенькая. Но никто такому не 
завидовал. Казаки — люди простые. Живем на Дону — как предки жили, Государю 
служим. В командировки вот ездим, платят хорошо, выслуга опять же день за два. 
На Дону — курени[39], скот, земля. Казачий круг сам делами вершит, 
самоуправление, кто хочет — к сохе, кто хочет — к винтовке. Кто хочет от дел 
отойти — у того земля, паши — не хочу. Чего ж еще надо. А то, что дорога гравием 
не посыпана — так и бес с ней, с дорогой. Проехать можно — и добре. Если кто 
жизни учить придет — так ведь казаки и в Берлине и в Париже и в Багдаде 
побывали. Надо — еще где побываем, в Лондоне там или в Вашингтоне, если не понял 
кто.
Дорога петляла по лесу, то бросалась вниз, то вверх. В некоторых местах до 
деревьев — рукой подать, огонь откроют — ахнуть не успеешь.
— Внимание! — Петров что-то услышал, насторожился
Защелкали предохранители, патроны в патронники все дослали, выезжая из части. 
Здесь — не шутки.
Что происходит — стало понятно парой десятков метров дальше по дороге. Они 
выскочили на верхнюю точку холма, дальше была ложбина — и в этой ложбине 
попыхивал солярным дымком такой же как у них "Выстрел", а рядом притулился 
зеленый, полноприводный АМО. На "Выстреле" у пулемета дежурил казак. Стоявшие у 
машин казаки целились в них — тоже услышали, но как увидели "Егерь" — оружие 
опустили.
— Чебак… — сказал сотник сидящему за рулем старшему уряднику — на месте стой. 
Бдительность не терять, может это ряженые.
Это тут бдительность теряют, а как на Восток в командировку скатаешься — всех и 
вся будешь подозревать.
— Понял.
— Бдительность не терять — повторил строго сотник — если что — уходишь за скат, 
и оттуда начинаете работать.
— Есть.
Сотник вышел из машины — он сидел на правом переднем сидении, рядом с водителем. 
Поудобнее перехватил автомат, не торопясь, приглядываясь, пошел вперед.
— Здорово дневали, казаки… — поприветствовал он по-свойски казаков
— И вам здравия, господин сотник — раздалось нестройное…
— Старший кто?
Невысокий хорунжий шагнул вперед.
— Хорунжий Суздальский. Кубанское.
Понятно, соседи…
— Сотник Велехов. Донское. Сломались, что ли?
— Никак нет.
— А что?
— Да нычку нашли, господин сотник. Опять спирт[40], тонны три и стволы. Вывозить 
надо.
— Не ваш же вроде сектор?
— Наш — не наш. Информация поступила — на реализацию сходили. Если бы через штаб 
как положено — тут этого спирта уже не было бы.
Ага, и еще спирт найденный государство за хорошие деньги принимает. Зачем 
соседям информацию отдавать?
— Оно так. Сходим?
Хорунжий зачем то взглянул на часы
— Зараз можно…
Сотник повернулся к машине, сделал знак рукой — "нормально"…
Идти было непросто — от дороги местность резко уходила вверх, так резко, что 
приходилось не идти, а карабкаться, цепляясь за кусты. Почва тоже была больше 
частью песчаная, нормальной опоры ногам не дающая. Так и карабкались, цепляясь 
руками…
Круча уступила место ровной местности — тут было что-то типа плато на холме.
— Господин сотник…
— Да?
— Видите?
Велехов проследил за пальцем хорунжего, примерно прикинул. Кора дерева 
повреждена, вроде как цепляли сюда что. Но не растяжку же…
— Растяжка?
— Никак нет. Тут лебедку крепили, вот кора и повредилась. Из проезжающих — кто 
будет так, как мы в гору карабкаться? И не наткнется никто, по крайней мере, 
случайно. А так — машину под горку подогнал, лебедку переносную зацепил за 
дерево — она тут в схроне была вместе со всем — и все. Надо — спускай спирт в 
машину, надо — поднимай из машины и ныкай. Такая лебедка до пятисот килограммов 
зараз тянет. Мы считай по этому повреждению на коре схрон и нашли.
— Ясно…
Схрон был всего шагах в двадцати от обрыва. Нечто входе крытой землянки с хорошо 
замаскированным входом. Можно что угодно хранить. Или даже кого угодно — если 
людей через границу переправляешь. Сейчас вход в землянку был разрыт, а рядом 
стояли три казака с автоматами и …
Га… да никак баба…
Баба стояла над ямой и писала что-то, видимо протокол, а казаки молча стояли 
рядом.
Не обращая внимания ни на казаков, ни на бабу, сотник подошел к расселенной на 
земле плащ-палатке, взглянул. Шесть стволов. Все — германские, фирмы Эрма, но 
под наш калибр 6,5 — не казацкий, а пехотный. Все — новенькие, в заводской 
смазке еще, на одном из автоматов — цейсовский оптический прицел. Недешевое 
оружие, видно, что новое совсем. И не гражданское, самое что ни на есть 
армейское, не уступающее тому, что есть у казаков.
— Что шесть стволов тут было? — спросил Велехов, обращаясь к казакам
— Так точно, господин сотник. Бывает и больше.
Сотник присвистнул
— Не мешайте мне!
Не обращая внимания на раздраженный женский голос, сотник встал на колени у 
входа в нору, начал ощупывать пальцами землю, пытаясь понять, насколько она 
утоптана и как долго пользовались схроном.
— Вы кто такой вообще!?
Сотник убедился, что схроном пользовались изрядно, вся земля утоптана на входе 
как асфальт. Потом неторопливо встал на ноги, отряхнул форменные шаровары.
— Сударыня, тот же самый вопрос я могу задать и вам. Кто вы такая и что вы тут 
делаете?
— Я Эмилия Кристич, майор таможенной службы Польши! — возмущенно, с вызовом 
проговорила женщина.
О как! Аж Польши…
— А я сотник Донского казачьего войска Петр Михеевич Велехов. В Виленском крае — 
название "Виленский край" сотник выделил голосом нарочно — нахожусь в служебной 
командировке от Донского казачьего войска.
Слова "Виленский край" вызвали ожидаемую реакцию — женщину всю передернуло, она 
пошла красными пятнами, но глянулась на стоящих рядом казаков, на с интересом 
наблюдающего за всем за этим хорунжего, и ничего говорить не стала.
— Как бы то ни было — вы мешаете составлять мне протокол изъятия контрабанды! 
Отойдите от ямы, вы все следы затопчете!
— Да тут уж как стало слонов пробежало. Ладно, ладно, не буду мешать…
Вместе с хорунжим пошли обратно, к машинам.
— И не совестно вам, казакам — бабе подчиняться?! — спросил сотник
— Так мы ей и не подчиняемся, господин сотник — ядовито ответил Суздальский — 
это прикомандированный таможенный офицер из вашего сектора.
Сотник чуть не выпустил из рук ветку, за которую держался — если бы выпустил, 
так бы и полетел кувырком на дорогу. С чувством выругался последними словами…
 * * * 
— Что такой смурной, командир? — спросил Чебак
— Неважно. За дорогой смотри…
Лес кончился, остались только засеянные рожью и хмелем поля, перемежаемые 
перелесками. Местность по-прежнему была холмистая, дорога ныряла то вверх то 
вниз.
Навстречу попался еще один "Выстрел" — видимо, бронетранспортеров тут не было, 
казаки ездили только на таких машинах. Оно и правильно — топлива процентов на 
тридцать жрет меньше несмотря на то что двигатель — такой же как у легкого 
бэтра. Казаки сидевшие не на броне, а за открытыми люками помахали руками, 
Велехов и остальные помахали им в ответ.
Проехали деревню — небольшую, аккуратную, с замощенными брусчаткой тротуарами. 
Деревня как деревня — небольшая, богатая, около некоторых домов стоят маленькие 
трактора, около всех — машины причем в основном новые, германо-римские — граница 
рядом. Пара вездеходов "Штайр", австро-венгерских, на остальной территории 
Империи почти не встречающихся. Неспешно фланирующая улицами домашняя птица, 
гуси на маленьком пруду.
Поражало другое. Все, кто был в это время на улице, все, даже дети прекращали 
делать то, что они делали и провожали казачий внедорожник взглядами, в которых 
доброты не было совсем. Все, от мала до велика…
— Попали мы, командир… — снова не сдержал язык за зубами Певцов.
Сотник думал — и не мог понять. Что им надо? Ну, ладно, они контрабанду через 
границу прут — мы их ловим. Но откуда ненависть? Он бывал на границе с Японией, 
там тоже контрабанду прут — но такого чтобы китайцы и японцы их ненавидели — не 
было. Попался — попался, надо отвечать. Не попался — не попался. А этим что 
надо? Неподлеглость[41] Польши? И что это даст, эта самая неподлеглость? Вот, 
приграничная полоса — целиком на контрабанде живет. А как неподлеглость будет — 
так кому нужна будет вся эта контрабанда?!
А с Краковым что делать? Это польская земля, она в составе Австро-Венгрии. Ну, 
будет неподлеглая Польша — что за Краков воевать? Так австро-венгры только этого 
и ждут, Польшу они с большой радостью в свой состав целиком включат.
Бля…
Сотник прозевал момент, когда прилетела первая пуля, он задумался и потерял 
бдительность сам. Только через секунду он понял, что значит резкий звук и 
пробитая пулей дыра в стекле, как раз с его стороны. Но тело действовало уже на 
автомате.
Сидевший за рулем Чебак пригнулся к рулю и что есть силы, дал по газам, так что 
машина буквально прыгнула вперед. Вот что значит боевой опыт — дилетанты в таком 
случае обычно давят на тормоз до упора.
— К бою!
То ли показалось — за ревом мотора было не расслышать, то ли и в самом деле — 
пролетела еще одна пуля, но на этот раз с машиной казаков она разминулась…
Внедорожник ввалился в поворот, нехорошо ввалился — с левой стороны колеса 
разгрузились, поднялись в воздух, попадись камень на пути — перевернулись бы 
нахрен. Если бы встречная машина — то же сами бы угробились и людей угробили. Но 
нет — "Егерь" устоял на траектории, и встречных машин тоже не было.
— Стоять!
Чебак резко ушел влево, затормозил. Всех качнуло вперед.
— Проверим. Первая группа — Певцов, Петров. Вторая — я и Чебак. Певцов — в 
машине оставь сюрприз, разряди Дашку.
— Есть!
— Есть!
Если не оставить в машине сюрприза и не разрядить ДШК — есть вероятность того, 
что кто-нибудь обойдет их да и врежет им в спину из их же пулемета.
— Чебак — доставай ПК из багажника. Нет, я сам. Рацию не забудь.
— Есть!
На четверых — два пулемета, есть снайпер. Хорошо было бы вверх на машине 
подняться и там и проверить или на огневую позицию встать — да тут на машине не 
протиснешься.
— Удаление между группами — на визуальный контакт, перебежками — вперед!
Сам сотник перебежал к ближайшему дереву, увалился за него, выставив ствол ПК.
— Пошел!
Дождался, пока мимо проскочит напарник…
— Есть!
Сотник подхватился и побежал дальше…
— Петров — доложи по поляне. Остальным — занять позиции, не высовываться пока.
Снайпер — он шел последним, осматривался довольно долго…
— По фронту чисто — наконец доложил он
Трава — следы скроет. Вчетвером — ни хрена не найти…
И снова — выстрел, пуля прошла от сотника настолько рядом, что он почувствовал 
дуновение ветра ею поднятого. Сотник повалился там же, где и был, пошел 
по-пластунски. Чуть ниже загрохотал, выплевывая свинцовую смерть ПКМ.
— Соболь[42], я его держу! Держу!
— Принял, работаю!
Протяжно бухнула СВДМ и сразу — еще раз…
— Соболь — всем. Кажется, сделал. Дистанция триста пятьдесят, от меня на два 
часа. Держу сектор.
— Город — принял. Соболь, Певец — на месте, прикрывайте сектор. Чебак…
Что должен был сделать Чебак — было непонятно, потому что заработали разом 
автомат и пулемет, снова щелкнула снайперская винтовка.
— Доклад! — всполошился сотник
— Еще один, тот же сектор. Тоже готов.
С...а. Снайпер и прикрытие, первый и второй номера. Все? Или еще есть?
— Чебак, доложи!
— По фронту от вас, держу сектор.
— Иду к тебе.
Ползя на брюхе аки гад ядовитый, сотник дополз до Чебака, устроившегося за 
какой-то валежиной, толстым стволом упавшего дерева.
— Держи пулемет. Я один пойду. Развернись и прикрывай Певца и Соболя — чтобы в 
спину не зашли.
— Есть!
— Певец, Соболь — держите сектор. Чебак вас прикрывает.
— Есть.
Автомат сотника — "Коробов" с подствольным гранатометом и простенькой оптикой 
висел на ремне за спиной, Велехов перекинул его вперед, зацепил за ремень — 
чтобы ползти и автомат за собой тащить. На всякий случай, хлопнул рукой по 
кобуре с пистолетом — на месте…
— Все, я двинул…
Ползти было сложно — лес сильно захламлен, трава еще и сучки — бесшумно не 
получается. А трава дает возможность скрыть растяжку — что тоже не есть хорошо. 
Не всегда растяжка дает четыре секунды жизни — иногда запал модифицируют для 
мгновенного взрыва.
Поэтому приходилось ползти медленно, тщательно осматривая и ощупывая все перед 
собой.
И поэтому Велехов остался жив. И заметил.
Заметил он леску — специальную, почти незаметную — но с ночи выпала роса. И 
леска была видна — толщиной с паутинку.
Велехов осторожно, одним пальцами раздвигая траву, пошел по следу. Шаг, другой — 
для него шаг теперь — это пара десятков сантиметров, на которые он переползает 
зараз. Еще шаг, еще…
— Твою мать!
Сотник вскричал это в голос, потому что сбоку, почти рядом с ним шлепнулось 
что-то тяжелое и он, не рассуждая и не мешкая, покатился вниз по склону. Шансов 
почти не было, в таких ситуациях рядом с тобой может шлепнуться только одно. Но 
именно что почти — граната попала в какую-то ямку, которой на неровном лесном 
склоне полно и взорвалась там, а Велехов вдобавок скатился еще и ниже по склону. 
Глухо ахнуло, сотника осыпало землей и ветками, ударила снайперская винтовка — 
раз, другой третий. Понятно — Соболь его не видит, но прижимает огнем, давая 
возможно сотнику разорвать контакт и укрыться. Не дожидаясь второй гранаты, 
сотник достал из гранатного подсумка РГОшку, дернул за кольцо и бросил вверх, 
чуть погодя добавил еще одну, прикидывая чтобы бросить чуть дальше и левее. 
Бахнуло, стегануло осколками по веткам — в отличие от старых гранат РГО 
взрывается от удара от землю. Еще раз выстрелил из снайперской винтовки Соболь…
— Командир, готово. Минус три.
Не доверяя Соболю — мало ли сколько там их осталось сотник достал еще одну 
гранату, дернул за кольцо бросил. И тут громыхнуло так, что на мгновение свет в 
глазах померк, а прямо над ним пронесся настоящий стальной град осколков, в щепу 
разнося стволы…
С хрустом, очень медленно повалилась срезанная градом осколков молодая сосна, ее 
ствол лег совсем рядом с головой контуженного и очумевшего сотника.
Через несколько секунд Велехов пошевелился. Голова раскалывается, круги перед 
глазами — но руки-ноги вроде целы…
— Твою мать… — прохрипел сотник, откашливаясь…
Остро, едко воняло сгоревшей взрывчаткой, белый дымок плыл по лесу…
Снизу донесся хруст, кто-то бежал и бежал быстро. Сотник схватился за автомат, 
поразившись тому, как трясутся руки…
— Господин сотник, это Чебак! Не стреляйте!
Хорошо хоть предупредил…
Чебак подбежал, плюхнул рядом пулемет, упал на колени
— Господин сотник, что…
— Нормально… — Велехов откашлялся, голова по-прежнему кружилась…
— МОНка[43]?
— Она, зараза… Сдетонировала от близкого взрыва… Сядь, не мельтеши.
Сотник нащупал на поясе фляжку, с трудом — не с первого раза — открутил крышку, 
хлебнул. Затошнило — чуть наизнанку не вывернуло, но Велехов усилием воли 
заставил себя проглотить воду. Второй глоток пошел легче…
— Скажи… Соболю и Певцу… пусть сидят, где сидели. Мы проверяем сектор.
— Есть…
В голове бабахали салюты, но соображать уже соображалось. Тошнило. От осознания 
того, сколько железа пролетело и в какой близости — делалось худо.
— Короче… Идем туда, где МОНка рванула. Вряд ли они одну за одной поставили. 
Прикрывай меня.
— Есть…
Шаг, затем еще один. Место, где взорвалась мина было хорошо видно — они ее 
поставили тыльной стороной к дереву и привалили какой-то дрянью. Велехов дошел 
до дерева, выглянул — и увидел двухсотого. А чуть дальше — лежал еще один…
— Чебак. Наблюдаю двоих двухсотых. Что у тебя?
— Ничего.
— Соболь — Чебаку. Смотри ниже по склону — дерево с развилкой. Муравьиная куча — 
от нее левее. Я через оптику наблюдаю. От тебя — метров тридцать.
— Сейчас… вижу. Город — наблюдаю двухсотого.
Скорее всего — все. Или нет.
— Чебак — ложись!
В команде пластунов приказы выполнялись не задумываясь. Поэтому Чебак где стоял 
там и упал — а сотник вскинул автомат и дал короткую очередь выше по склону. 
Отсек на тройке[44] — и сразу спрятался за ствол.
Ответного огня не последовало. Если бы за площадкой наблюдал снайпер — скорее 
всего у него бы не выдержали нервы.
— Чебак — вставай. Шмонаем. Прикрывай.
— Есть…
Сотник сделал шаг, второй к трупам — осторожно готовый в любой момент метнуться 
в сторону, упасть, огрызнуться огнем — и замер.
— Японский бог…
Рядом с одним из двухсотых лежал "Шмель". Твою мать, "Шмель"! Здоровенная дура, 
двадцать два килограмма весом, два выстрела. Каждый выстрел — как гаубичный 
снаряд от шестидюймовки. А тут их — два. Вот сейчас бы как этот гаврик врезал из 
"Шмеля" — потом бы не опознали…
Один из трупешников — тот рядом с которым лежал "Шмель" — был одет в черную 
форму без знаков различия. Какой-то комбинезон, похожий на прыжковый, хрен его 
знает. Второй, лежавший чуть дальше, был одет в гражданское и серая куртка на 
спине побурела от крови, а от головы и вовсе осталось — лучше не смотреть даже…
Сотник размотал с пояса длинную веревку, со стальным сердечником и кошкой на 
конце. Этому он научился в крайней командировке, в Аравию — иногда духи или 
минировали трупы, или перед тем как подохнуть доставали гранату, из последних 
сил выдергивали чеку и наваливались на нее, чтобы не было преждевременного 
срабатывания. Этакий сюрприз кяфиру[45], который тело будет ворочать и 
осматривать. Один казак так остался без головы, так что урок запомнили все и 
надолго.
Перевернул первого — лицо гримом измазано, черная шапочка на голове. Дыра в 
грудной клетке — от винтовки, еще одна рука повреждена и сильно — это, кажется 
пулемет. Правая! Так вот почему он из Шмеля не врезал! Ему пулеметной очередью 
руку зацепило, он в шоке был и с левой не выстрелил — а потом его Соболь в край 
вечной охоты нахрен отправил. Вовремя, ох вовремя — еще бы пара секунд — и 
врезал бы он по нам.
На груди была кобура, притянутая ремнями, сотник отстегнул клапан, выругался еще 
раз. Валлонский Р-90, новейший пистолет-пулемет, весит немного, стреляет очень 
даже изрядно. Где же они берут то такое…
Пистолет-пулемет был целым — почти. Кажется, осколок чиркнул по пластиковому 
корпусу, но механизм не повредил — просто царапина.
— Чебак!
Перебросив сторожащему с пулеметом Чебаку трофей, сотник направился дальше, 
перевернул второго, тоже кошкой.
Этот — гражданский по виду. Одежда неприметная, темных и серых тонов. 
Лифчик[46], самопальный похоже, на четыре магазина к штурмкарабину Токарева. Сам 
штурмкарабин Токарева, с гражданским пластиковым ложем сплошным, с пистолетной 
рукояткой, с оптикой — рядом валяется. Приклад в хлам, ложе повреждено прицел 
кажется тоже, про железо — непонятно. Три гранаты — понятно, почему три: было 
четыре — одну бросил. Все три — РГДшки[47]. Башки совсем нет, вся куртка в 
крови.
Бросил еще раз кошку, подтащил автомат. Ремень оказался целым — забросил автомат 
за спину, повернулся к Чебаку.
— Сходи, снайпера пошмонай. Осторожно — растяжки. Иди, как они шли.
— Понял… — Чебак пошел вниз.
— Соболь, Певец — поднимайтесь. Осторожно.
— Есть.
Сам сотник присел там, где только что занимал позицию Чебак. Там лежал трофейный 
пистолет-пулемет, Велехов покрутил его в руках, приложился. Прицел в порядке, 
работает, магазин полный.
— Ни х… себе… — выразился Певец
— Ты там дальше посмотри — устало сказал сотник — и пошмонай, я карманы не 
шмонал. Осторожно только.
Соболь тоже привстал, глянул на площадку. Глаза сразу зацепились…
— Ё…
— Вот-вот. Вовремя ты его осадил. Еще бы немного — и он бы из этой штуки со всей 
дури по нам врезал.
Соболь покачал головой
— Я видел, он приподнялся, что-то на плече было у него. Но такое… Это что же 
здесь творится, командир?
— Спроси что полегче.
— Командир, лови — Певцов прыгнул к ним сверху, бросил на колени какую-то 
небольшую штучку — узнаешь?
Еще бы не узнать — пульт подрыва!
— Ты охерел? — вызверился сотник
— Нормально. Я батарейки вынул — в футбол играть можно.
— Как бы твоей башкой не сыграли потом. Где взял?
— У черного, в кармане. И пистолет — там же.
Певцов с гордостью показал пистолет. Пять — семь, под тот же патрон что и 
автомат.
— Это что они тут взрывать собирались?
— Хорошо что не нас. Скорее всего — фугас где-то на дороге. Надо саперов 
вызывать.
— На нас что ли?
— А нахрена тогда не взорвали?
Вопрос…
— Командир!
Все повернулись к поднимающемуся вверх по склону Чебаку, в руках он держал 
длинное снайперское ружье.
— Все чики — чики. Еще один двухсотый, чистый. Голова развалена. Вот это — рядом 
с ним валялось.
Такое оружие сотник видел в репортажах из далекой жаркой Африки. Да еще когда на 
срочке выезжали на совместные маневры с парашютистами Священной римской Империи. 
Вот у них и были — винтовки Erma PSG — полуавтоматические, точные и очень 
дорогие.
— Это что тут — спецназ был? — спросил сам себя Певцов
— Помолчи — оборвал его сотник — понимать много будешь. Чебак — где рация?
— Господин сотник, я когда к вам побежал, я ее там оставил…
— Где там? Ты что, совсем охренел в атаке? Нет, вы посмотрите на него — он рацию 
зараз оставил и побежал!
Чебак повинно опустил голову
— Винтовку оставляешь здесь, пулемет тоже — и мухой за рацией!
— Есть!
Чебак побежал вниз, чуть не падая.
— Мы и в самом деле… — проговорил Петров, это было для него необычно, потому что 
в жизни он предпочитал молчать — как рвануло, мы подумали, хана казаку.
— Казака на такое не возьмешь. Но эти гаврики и впрямь на чего то нацеливались…
— Слушай, командир… — сказал Петров — ты помнишь, как в нас первый раз 
выстрелили?
— Ну?
— Из чего стреляли?
Сотник припомнил — получалось хреново, башка ныла по-страшному
— Из токаревки, так ведь засандалили?
— Мабуть и так. И что?
— А вот что. Двое — одинаково одеты, спецы — без вопросов. И оружие спецовское. 
И рожи… что-то мне подсказывает что сильно не местные. А третий… левый, 
какой-то, словно вообще не при делах был, так, мимо шел. Сечешь?
— Проводник?!
— Сечешь. Значит, не сильно шарахнуло.
— Так он выходит…
— Выходит. Чебак перед поворотом тормозить стал. На машине пулемет, сама машина 
казачья. Вот он и шарахнул — без спроса. Эти стали отходить — и нарвались…
— Странно. Не похожи эти, в черном, на тех которые нарываются.
— Мы местных реалий не знаем. Спроси при случае — что полагается делать при 
обстреле, если идешь не в колонне? Зуб даю — по возможности увеличить скорость и 
проскочить место обстрела. Вот они отходили — и не парились особо на этот счет. 
Снайпер прикрывать сел, эти двое дорожку топтать пошли. Сколько нас в "Егере" 
могло быть. Ну, человек семь — по максимуму. Кто же мог знать, что мы такие 
отмороженные, что машину остановим и вчетвером рванем на прочесывание лесного 
массива. Они — не ожидали, поэтому и легли. Так, если б нас ждали — подпустили 
бы поближе, сначала бы из "Шмеля" обоими зарядами вжарили, потом бы добили тех, 
кто трепыхается. Снайпер, опять-таки поработал бы. И свалили бы, а мы бы тут 
лежать остались.
Сотник прикинул — а по-другому и не получалось.
— Голова… — похвально сказал он
Снизу, запыхавшись, вернулся Чебак, с рацией
— Господин сотник, рация
— Вижу. Теперь штаб мне дай.
Чебак развернул рацию — она была новой, антенна представляла собой нечто вроде 
раскладывающегося круглого веера на подставке. Не то что старые модели, у 
которых для работы надо антенну на ветку забрасывать.
— Ковыль, я Город. Ковыль, я Город, прошу связи.
— Город я Ковыль, принимаю отчетливо
Чебак протянул гарнитуру связи сотнику.
— Ковыль, я Город. Нахожусь… не знаю где нахожусь, рацию на сигнал поставлю. 
Атакован снайпером, уничтожил группу духов, в количестве трех. Потерь не имею.
— Город я Ковыль. Вы под огнем?
— Никак нет. Но предполагаю наличие фугаса, заложенного на дороге. Собственными 
силами обнаружить не могу.
— Принял, Оставайтесь на месте. Посылаем подкрепление воздухом, на подлете 
обозначите себя. Одна красная, как поняли?
— Понял, одна красная.
— Верно, конец связи.
Сотник вытер пот со лба
— Чебак, Петров — выдвигаетесь к машине. По прибытию вертушки дадите сигнал — 
одна красная. Певцов — со мной.
— Есть!
* * * 
Вертолет прибыл довольно быстро — услышав шум вертолетных лопастей снизу, от 
дороги как и было условлено — пустили одну красную. Вертолет пошел на снижение, 
прямо на дорогу Чебак и Петров тормознули едущих по дороге поляков — вообще 
ездили тут мало, проселок как-никак, развернули обратно.
Прибыли в полном составе — Дыбенко, Чернов, еще четверо саперов под 
командованием хорунжего Богаевского, несколько казаков из числа отдыхающих смен. 
Наскоро переговорив с хорунжим Петровым, Дыбенко и Чернов стали выдвигаться 
вверх по склону.
Есаул, поднявшись к месту подрыва, наскоро огляделся, заметил изрешеченные 
шрапнелью стволы деревьев, присвистнул.
— Повоевали…
— Так точно! — поднялся сотник
— Ты не такточничай… — осадил есаул, моментально въехал в тему — сильно?
— Никак нет. Верхом прошло, волной шиндарахнуло только.
— Шиндарахнуло говоришь… В ПВД врачу покажешься, как прибудем. А это — с этих 
что ли снял?
Есаул указал пальцем на составленные рядком стволы…
— С них…
— Бардзо добре карабин[48]… — Чернов легко подхватил тяжелую Эрму, приложился — 
давно таких не видел.
— Там еще круче… — сотник кивнул назад
Есаул легко поднялся повыше, и через несколько секунд оттуда донеслось 
сакраментальное "ё…"
Чернов положил винтовку туда, где она лежала.
— Что там? — он кивнул наверх
— "Шмель" — коротко ответил сотник — чуть не попали под него.
Подъесаул покачал головой
— Кратко — как?
Сотник прикрыл глаза — вспоминая.
— Ехали по дороге, не трогали никого. Тут выстрел, затем еще один — одиночные. 
Вышли из зоны обстрела, тормознули. Принял решение прочесать массив.
Чернов покачал головой
— Ты совсем охренел в атаке сотник. Вчетвером — на прочесывание идти? Хоть бы 
помощь вызвал.
— Пока бы вызывал — они бы ушли. Первым уделали снайпера. Потом уделали еще 
одного — тот как раз из "Шмеля" готовился вжарить. Думали их двое — снайпер и 
наблюдатель. Я вперед пополз, нащупал растяжку. Тут третий — затихарился до поры 
— мне гранатку подкинул. Я вниз по склону ушел и ему парочку в ответ подкинул, 
да еще и снайпер огнем прижал. Потом третью кинул — тут МОНка сдетонировала. 
Кратко все.
Подъесаул еще раз покачал головой
— Ты, Велехов совсем с головой не дружишь.
— Я воевать наполовину не умею — резко ответил сотник
— То-то и оно. Только учти — тут мирняк кругом. И крошить его направо-налево — 
тоже не дело как то. У нас основная задача — контрабанду задерживать и 
контрабандистов вместе с ней.
— Я и не собираюсь.
Есаул спустился вниз.
— Даешь жару, Велехов. У некоторых таких трофеев за всю командировку не бывает. 
А спарка "Шмеля" в нашем секторе вообще на моей памяти не попадалась. К 
Егорию[49] представить не могу, сам понимаешь — но благодарность объявлю. 
Вечером. В жидком виде.
— В виде спирта? — подмигнув сотнику, спросил у своего начальника Чернов
— Ты меня за босомыжника принимаешь? — деланно обиделся есаул — с последним 
караваном мне с куреня три четверти горилки прислали и сальца. Вот мы это все 
сегодня вечером и оприходуем. Велехов, тебе трофеи нужны?
— В смысле? — не понял Велехов
— В прямом. Трофеи хорошие взял. Если что тебе или твоим бойцам надо — говори 
сразу, мы это в сторону отложим. Дело житейское, опять же и наград нам не 
полагается за доблесть — так хоть это берем.
Сотник вытаращил глаза
— А что, это можно?
— Вообще то нет, но… Сам подумай, по ратному закону трофеи у воина отбирать 
нельзя. Ты это в честном бою взял. Можешь часть себе взять. Вон, "токарь" 
разбитый валяется, еще "Шмеля" спарка и фугас мабуть, найдут. Это оформим как 
положено — за глаза хватит. Только ты что взял — с первым же караваном домой 
отправь и не свети тут. Наглеть тоже не надо.
— Ну, тогда я все кроме "токаря" и возьму.
— Добре.
На плече у подъесаула зашуршала рация, он склонил голову, щелкнул кнопкой
— На приеме.
Послушал — говорили недолго.
— Добро. Подними сюда четверых, пусть трофеи и двухсотых вниз спустят.
Потом поднял глаза на сотника и есаула
— Нашли фугас.
* * * 
Фугас еще не выкопали, просто осторожно сняли верхний слой почвы и оставили так. 
Расположен был фугас на обочине дороги, закопан и вверх похоже антенна выведена.
— Глянь! — Чернов подтолкнул сотника в бок, показал рукой. Сотник проследил 
взглядом — на той стороне дороги, на ветку кто-то повесил сверкающее 
эмалированное ведро.
— Мишень[50]?
— Она самая.
— Спецы работали.
— Еще бы не спецы, со Шмелем и с такой снайперкой.
Есаул осторожно подошел к раскопанной саперами яме, неглубокой, заглянул. 
Присвистнул.
— Килограммов пятьдесят, господин есаул.
К яме подошли и сотник с подъесаулом. Заряд был заложен в какой то мешок, 
блестящий, припорошенный дорожной пылью — и выглядел он как личинка какого то 
огромного насекомого. Огромного и злого.
— Нас сейчас тут не отправят на небеса? — нарочито равнодушным голосом спросил 
есаул
— Никак нет. Я глушилку включил. Но извлекать не стал, не знаю что делать. Он 
может на неизвлекаемости стоять.
Дыбенко отошел от ямы
— Это на кого это они целились… — спросил он, словно размышляя вслух.
— Дальше по этой дороге — пограничная застава, господин есаул. Наверняка на них, 
к ним колонна раз в неделю ходит. Как раз сегодня идти должна.
— Чего же не идет?
— Не могу знать, господин есаул
Есаул еще раз подошел к яме, посмотрел на фугас. Потом отошел.
— Рисковать не будем. Хорунжий Богаевский!
— Я!
— С извлечением заряда не рисковать. Уничтожить накладным зарядом. Старший 
урядник Беликов!
— Я!
— После подрыва со своими — берете машину группы Велехова и возвращаетесь в 
часть по земле. Соблюдать бдительность!
— Есть!
— Хорунжий Богаевский — действуйте.
— Есть. Всем отойти — дистанция триста метров. Вертолет убрать!
— Как же мы его уберем? — мрачно сказал Чернов — и так еле посадочную нашли, его 
и сажать то больше негде.
— Тогда… — есаул принял решение — сейчас ставите заряд. Потом перед подрывом мы 
взлетаем. Хорунжий Богаевский, доберетесь до ПВД с группой Беликова. Место в 
машине есть.
— Так точно.
* * * 
Взрыв громыхнул, когда вертолет уже поднялся метров на пятьдесят. Даже не 
громыхнул — тяжко ударил кувалдой. Они видели из иллюминаторов вертолета, как на 
месте дороги вдруг в миллионную долю секунды поднялся бурый, изрезанный желтыми 
просверками столб, как ударная волна пошла в лес, шатая и даже ломая деревья и 
теряя свою мощь. Потом ударная волна налетела на вертолет, пошатнула его, его 
повело вправо — но пилот быстро выровнял машину в опасной близости от земли.
— Нормально дало… — прокомментировал есаул
Подъесаул Чернов рассматривал что-то в бинокль на земле.
— У них все нормально, господин есаул. Дали сигнал.
— Дай бинокль.
Есаул лично глянул в бинокль, поймал в линзы хорунжего Богаевского машущего 
рукой. Потом передал обратно бинокль, посмотрел в последний раз на висящую над 
тем местом, где они только что стояли бурую тучу…
— Да, нормально дало — подтвердил он — уходим на точку…
* * * 
 Вечером, есаул Дыбенко как и обещал, устроил посиделки. И про горилку не 
обманул — самое то.
У сотника Велехова оказалась контузия средней степени тяжести, фельдшер дал 
какие то таблетки и рекомендовал две недели покоя. И конечно же спиртное — под 
полным и безоговорочным запретом. Но какое тут…
На горилку пришли все свободные офицеры базы. Хорунжий Королев, сотник Огнев, 
сотник Денисов, сотник Агеев. Офицеры уже не в первой командировке, у кого 
вторая, у кого и третья. Так что после неизбежных в таких случаях здравиц 
Велехову и поздравлений с удачным полевым выходом, а также после выслушивания не 
пойми по счету какого рассказа как все было перешли к наболевшему.
К тому — что теперь со всем с этим делать.
— Нет, казаки… — подъесаул Чернов громко опустил на стол пустой стакан — если 
уже "Шмели" в ход пошли, нахлебаемся мы тут.
— Доложили же наверх — меланхолично ответил Агеев, выцеживая из стакана 
последнее — наше дело маленькое, пусть думают.
— Вот как по тебе "Шмелем" засандалят, тут тебе и маленькое и большое дело зараз 
будет! — раздраженно сказал Королев — штаны потом не отстираешь! Пока цацкаемся 
со всем с этим, нас тут на Луну отправят без билета.
— А что, казаки — надо думать что делать. Если такие расклады пошли…
— По сторонам смотреть надо — мрачно сказал Чернов — и активнее действовать. 
Вон, тот же Велехов: не смотался, а остановился и грохнул этих гавриков. Так и 
надо их, нахрен, нечем с ними цацкаться. И по окрестностям пошмонаться, там у 
местных в каждом доме склад. У кого спирт, у кого стволы.
— Мятежа хочешь? — спросил Дыбенко
— А и нехай! — с вызовом скачал Чернов — все лучше, чем по лесам шарахаться. 
Пусть в открытую выходят — тогда и посмотрим у кого очко крепче! Не один раз 
панов били, и в этот раз наваляем!
— Правильно! — жахнул Огнев
— Накликаете! — сказал есаул — помолчали бы от греха…
Врезали — еще по стакану, зажевали. Огнев, сидевший по правую руку от Велехова, 
дыша огуречным рассолом, наклонился к уху
— У тебя какая командировка?
— Шестая… — тихо ответил Велехов
Огнев присвистнул
— Даешь джазу. У меня только третья. Где побывал?
— Да много где. Крайние две — в Аравии, потом на границе с Японией, в 
Уссурийском крае покувыркался.
Огнев хлопнул по плечу.
— Даешь джазу… — повторил он — ты мне скажи, в Уссурийском крае этом самом — 
как? Казаки разное гутарят.
— Относительно тихо. Только контрабанду всякую прут — дуром.
— А эти… — сотник Огнев понизил голос — ну эти самые… как их там … в черном все… 
ниндзя, что ли? Видел?
— Ты слушай больше… — недобро сказал Велехов — тебе и не такого набрешут. Семь 
верст до небес и все лесом. Нет там никаких ниндзя, слушай больше…
На самом деле Велехов лгал — ниндзя там были. Только дураки и наивные люди 
считают искусство ниндзютцу утерянным в веках — кому надо тот все помнит. И 
других всему этому учит. Хорошо учит.
Сотник Велехов об этом знал точно — потому что ниндзя он видел. Мертвого, правда 
— живыми они не давались. Тогда они в составе усиленной рейдовой группы 
остановились на ночлег на знакомой заимке. Все сделали, как положено — выставили 
посты, три человека подвижный пост и еще три человека у пулемета на крыше. 
Перекрыли все возможные пути подхода — минами, сигналками, датчиками движения. 
Те, кто просто ложился спать посреди тайги, не предприняв мер предосторожности, 
имел неплохие шансы больше никогда не проснуться…
Спасло их чудо. Двоих неизвестные сняли чисто, третий же, уже с двумя пулями в 
голове, падая, нажал на спусковой крючок автомата — и длинная, на весь магазин 
очередь разорвала ночную тишину леса. Через пару секунд очередь смолкла — зато 
по темной стене деревьев замолотили два автомата и пулемет тревожной группы, а 
через минуту по лесу шквальным огнем лупили и все остальные казаки. Еще через 
полчаса с небольшим на месте была дежурная вертолетная пара.
Под утро, у самых деревьев нашли тело — это было редкостью, обычно не находили 
ничего — но тут видимо заслышали вертолет и решили не рисковать. Тело как тело — 
то ли кореец, то ли китаец, то ли японец. Средних лет, невысокий даже по их 
меркам, жилистый, мышцы как каменные. Ни татуировок, ни шрамов — вообще никаких 
особых примет. Черное одеяние — просторные штаны и куртка.
На трупе нашли полный набор. Два ножа — боевой и метательный. Веревку, с 
вплетенными нитями из кевлара и с грузиком на конце — можно препятствия 
преодолевать, а можно — голову тем грузиком пробить. Сверхлегкий карбоновый лук 
и стрелы с набором наконечников, в том числе отравленных. Длинная трубка — её 
можно было использовать как дыхательную для плавания или нахождения под водой — 
а можно и как метательную, для дротиков. Несколько гранат различных видов. И, 
наконец — пистолет Тай-Ци калибра 5,6 с интегрированным глушителем, выстрел из 
которого напоминает тихий шепот — более крупный калибр ниндзя обычно не 
использовали, предпочитая подбираться вплотную.
Документов, естественно на трупе не было — их никогда не бывало в таких случаях.
Вот таки и разменяли — троих за одного. И говорить об этом — совсем не хотелось.
В модуле открылась дверь, на разгоряченных спором казаков пахнуло ночной 
прохладой
— Кто там? — есаул поднял голову всмотрелся — а-а-а-а… Заходи, друже, выпей с 
нами горилки. Дайте человеку стул.
Казаки подвинули стул к столу, оставили стакан, набулькали мутной, пробирающей 
до костей, горилки. Вошедший — высокий, худой, темный лицом остался стоять у 
двери.
— Мне бы с вами поедине… пан коммандер… — сказал он, путая русские и польские 
слова, как это делали здесь многие.
Есаул потемнел лицом — он и так был на взводе из-за того, что фугас со "Шмелем" 
нашли, а пришелец стал кем-то, на ком можно сорвать гложущее душу раздражение.
— Послушай, Радован… — сдерживаясь, заговорил есаул — я тебе скажу то же что и 
прошлый раз, и хочу, чтобы все казаки это послухали. Взрывчатку я тебе не дам и 
выстрелы к гранатомету тоже не дам, как не проси. У тебя и у четников твоих — у 
каждого по стволу и так.
— Та у кого же их здесь нет… — сказал тот, кого назвали Радован
— У кого — не об этом говорим, друже. Говорим — о тебе. И о конаках[51] твоих. 
Ты — доброго отношения не понимаешь, друже. Ты чету собрал — человек сто, и 
каждый — ствол незаконный под подушкой держит. Мы на это глаза закрываем. И 
заметь, ни один казак, ни один полициянт в дома сербские не заходит — живите, 
как хотите, храните свои стволы. И когда мы тебя с твоими людьми в пограничной 
зоне видим, в том числе и по ночам — тоже внимания не обращаем. Тебя к столу 
пригласили — пригласили. Тебе горилки налили — налили. Вот и выпей с нами — у 
нас вон сотник Велехов теперь служит, он сегодня результат хороший, в первый же 
день дал. А за взрывчатку не заикайся даже, не буди во мне дурное.
— Та не. Я за другое, пан коммандер.
— За другое… — протянул есаул — сам сказал. Пошли…
Когда есаул вышел с гостем в ночь, сотник наклонился к уху сидящего рядом 
хорунжего Королева.
— А это кто был то…
— Кто был… — Королев смачно отхватил от бутерброда с соленым сальцом — это … 
Радован Митрич зовут его. Местный сербский поглавник, тут сербская община 
большая. Он у них вроде за атамана. Это чета называется…
— А они что… за нас?
— Да вроде за нас. Кое-кто тоже со спиртом хулиганит — но не все. В них другая 
беда…
Хорунжий наклонился к уху сотника
— Беспокойный народ… Что ни месяц — на ту сторону идут. Иногда каких то беженцев 
своих приводят. В Сербии то беда… В Пожареваце[52] концлагерь, самый большой в 
Европе. Там, в Сербию переселяют венгров, чехов, албанцев — только чтобы сербы 
опять не взбунтовались. Да и мало кто там остался — в России сербов больше чем в 
самой Сербии.
— А что есаул на него собак спустил?
— Есаул то… Да Радован обнаглел в самом деле. Несколько дней назад пришел и 
говорит: дай тонну взрывчатки, друже рус. И выстрелов к гранатомету, впридачу. 
Его есаул чуть пинками не прогнал.
— А зачем ему?
— Зачем… Знаешь что через месяц будет?
— Не
— Видовдан[53]. День святого Витта. В этот день в Австро-Венгрии много чего 
интересного происходит. Много лет назад — я не видел, но отец с казаками за это 
гутарили, как раз двадцать восьмого июня у австро-венгров какой-то склад военный 
взорвался, да так что и тут было слышно. Вот, наверное, Радовану и нужна для 
этого тонна взрывчатки.
— Понятно…
В модуль вернулся есаул, глаза у него были мутными, но на ногах он стоял твердо
— Сотник Велехов. Выдь на-час[54].
Сотник нетвердо поднялся, встряхнул головой, прогоняя хмель. Горилка и впрямь 
хороша была — но чтобы гутарить, тут голова свежая нужна. Краем глаза заметил, 
что без команды поднялся подъесаул Чернов. Оно правильно — замбой должен обо 
всем знать, что в секторе ответственности своего войска происходит.
Вышли. Есаул с сербом стояли под фонарем, в желтом конусе бесновалась мошкара. 
Свежий воздух подействовал на сотника чуть освежающе, хотя в голове гудело 
неслабо. Наверное, после контузии все-таки пить не следовало.
— Расскажи-ка друже Радован казакам, что ты мне рассказал — потребовал есаул — 
да, кстати. Подъесаула Чернова ты знаешь, а это сотник Велехов.
Серб кивнул
— Значит, так дело было, други. Мы с четниками заховались на границе в районе 
Буковице. Дело к ночи было, видно было плохо. И видим — идут. Первыми трое шли, 
у одного — очки ночные еще у одного — какой-то прибор большой, вроде как 
бинокль, но больше. И у всех оружие, а форма черная. Мы заховались, не вздохнуть 
не охнуть хорошо еще у нас там землянка откопана. А следом еще пошли, такие же — 
и оружие у каждого. С границы шли, и так тихо — как тени, право. Словно есть — и 
в то же время нет.
— Ты не сказал, сколько их было то…
— Трое, пан коммандер.
— Та не… Дальше которые шли.
— Сорок насчитали.
Есаул вдруг оглушительно захохотал, хлопнул серба по плечу, затрясся всем телом.
— Ну ты дал, друже… Сорок. И как тени. Ну, ты дал… Пойдем лучше горилки выпьем, 
в самом деле. Сорок, ну ты дал…
Пошатываясь, есаул побрел к модулю. Сотник, несмотря на то что в голове был 
хмель, понял что серб сильно обиделся. И сам бы он так не реагировал, даже на 
откровенную глупость — сейчас ты так человека обидел, пусть он и глупость сказал 
— а завтра он тебе ценную развединформацию не понесет.
Подъесаул Чернов пожевал губами
— Где говоришь, было… — спросил он
— У Буковице, там лесной массив начинается — в голосе четника и в самом деле 
была слышна обида
— Сорок?
— Сорок, Божьей Матерью клянусь!
— Пойдем-ка…
Обнявшись — непонятно, то ли серб вел их, то ли они серба, они побрели к большой 
штабной палатке. Стоящий на часах казак увидел их — и пропустил.
— Подожди…
Подъесаул снял с нашейной цепочки ключи, со второго раза открыл сейф, зашуршал 
бумагами…
— Помоги-ка.
Вместе с сотником они выложили на стол карту, включили освещение над столом. 
Наверху, на карте сотник прочитал "Рабочая карта коменданта сектора Ченстохов" — 
и печать.
— Ну-ка, покажи, друже, где это было. Только не рисуй тут ничего.
Серб склонился над картой.
Внезапно сотнику — пусть он был пьяный, но соображать не разучился — пришло в 
голову, что карта совершенно секретная и подъесаул Чернов, показывая ее 
командиру сербских ополченцев, совершает должностное преступление. И делает он 
это нарочно — чтобы серб, который не выпил ни капли, запомнил обстановку. Но 
говорить насчет этого сотник Велехов ничего не стал — мало ли как надо, может 
так и должно быть. Тем более что Чернов — старше по званию.
— Вот здесь.
— Точно?
— Точно здесь.
Чернов потер небритый подбородок — в армии можно было носить усы, но не бороду и 
это было сущим наказанием для казаков.
— А скажи-ка друже… Ты оружие хорошо рассмотрел?
— Темно было…
— А все-таки. Что у них было?
— Ну, много чего. Автоматы были, снайперские винтовки. Пулеметы тоже были.
— А гранатометы?
— И они были.
— А странных гранатометов не заметил?
Серб задумался
— А знаешь, друже… заметил.
— Какие?
— Ну… обычно автомат несут и сзади на рюкзаке гранатомет одноразовый. Или два, 
если нести сможешь. А тут… пара человек было только гранатометы и все. Большие 
такие… По два они были… да, по два.
Чернов и Велехов мрачно переглянулись, хмель выветрился совсем.
* * * 
Потом, отправив серба и заперев обратно в сейф рабочую карту, Чернов и Велехов 
вышли из палатки, и Велехов не преминул спросить.
— А то, что мы ему карту показали… нормально?
Чернов долго думал, прежде чем ответить…
— Конечно, ненормально. Но тут нас все ненавидят. А этот хоть какой-то — но 
союзник. Да и он подбрасывает информацию, по лесам ведь четники много 
шарахаются. Не всю, конечно — ему тоже здесь жить. Ты не говори никому…
— Могила — заверил Велехов 
На удивление быстро Его Светлость Шахиншах Персии соизволили меня видеть — меня 
и мою верительную грамоту[55]. Моих слабых познаний в искусстве дипломатии, тем 
не менее, хватало, чтобы понять — это не входит в обычные рамки. Иногда послы 
работают без вручения грамот по несколько месяцев и больше — чтобы потом вручить 
грамоты на общей церемонии. А тут…
Нет, сначала — обо всем по порядку. Начнем с того как я устроился.
Как послу мне полагались две машины. Это официально. На первой я уже покатался — 
"Руссо-Балт", здоровенная и крайне неудобная, особенно в тесноте улиц старого 
города машина — но шикарно. Представительская машина. Второй — более скромный 
бронированный "Хорьх-седан", девятьсот тридцатой серии, выпуска девяносто 
восьмого года, в топовой версии с двенадцатицилиндровым мотором. На ней по идее 
меня должны были возить на работу и по делам, потому что разъезжая на 
"Руссо-Балте" разоришься на одних только заправках.
К машине прилагался шофер. Звали его Вали, у него была хитрая, продувная 
физиономия, он хорошо разговаривал по-русски. Упоминал, что он еще стучит? 
Стучит, стучит, не без этого. Явно подсунут контрразведкой страны пребывания. Но 
пока я ничего противозаконного не делаю, так что — пусть стучит. Потом 
разберемся — кому он стучит и зачем он стучит. Если узнаю, что еще куда-то 
стучит, например в британское посольство — сдам без жалости пусть местные 
разбираются с ним. Если стук в контрразведку страны пребывания — это 
неизбежность как дождь, то британцам — это уже перебор.
Такое состояние дел с транспортом меня конечно же не устраивало. Нужен был 
внедорожник типа русского "Егеря" или североамериканского "Додж" или 
"Студебеккер". Про британские и слышать не хочу, ибо я патриот и вообще 
британское на дух не переношу. Обязательно купленный на подставное лицо и 
стоящий где-нибудь за пределами Зеленой зоны чтобы полиция не установила над ним 
контроль.
Как послу, да еще послу императора с сеньориальными правами в отношении Персии 
мне полагалась бесплатно вилла. Конечно же, в Зеленой зоне — черт, никак не могу 
запомнить это. Зеленая зона. Вилла о трех этажах, требующая как минимум пять 
человек прислуги, пригодная для того что проводить дипломатические рауты человек 
на сто приглашенных и прочее, и прочее и прочее. Есть еще одна проблема, кстати, 
коли уж я заговорил о раутах. Обычно на всех приглашениях на мероприятия 
написано "с супругой". Ну и где мне взять супругу, скажите на милость? Не 
обзавелся я супругой к моим то годам. Придется что-то срочно придумывать, иначе 
моя дипломатическая карьера потерпит сокрушительное фиаско, едва только 
начавшись.
Расскажу, коли уж к слову пришлось. Желая нас оскорбить — а может, просто у них 
так принято, Содом и Гоморра в одном флаконе и прямо через дорогу — британцы 
назначили нового посла. Альтернативного сексуального выбора. Содомита то есть. 
Нет, у него была супруга, официальная — но так то у них давно чисто дружеские 
отношения с супругой были. На вручение верительных грамот он прибыл, как 
положено, с супругой — а вот на бал, который давал Государь в честь Переезда, он 
посмел явиться не с супругой, а… с супругом. В дверях его не посмели остановить 
— но Государь, едва увидев это, развернулся и покинул бал, не желая находиться в 
одном зале с таким вот альтернативно ориентированным послом. Следом бал покинули 
почти все аристократы — те, кто дорожат своей честью. Бал был сорван, а в 
западных газетах поднялась очередная буря — про ущемление прав и беспрецедентные 
гонения на всякие меньшинства в России. Посол же честно отработал два месяца и 
покинул Российскую Империю, понимая, что здесь ему ничего не светит…
В общем — с супругой что-то надо делать. И — срочно.
А еще — надо бы снять виллу в городе, за пределами зеленой зоны. Небольшую 
такую, какую снимают делегированные представители крупных купеческих домов, 
налаживающие поставки сюда или поставки отсюда. Там же можно оставить машину.
Вечером я только в спальне нашел три радиозакладки. Жучка, если быть точнее. 
Один в телефонной трубке, второй в люстре, третий в розетке. Ну классика, 
господа, классика! Хоть бы придумали чего поинтереснее, право слово. Или хотя бы 
не доставали меня всем этим ведь понятно что я все это добро обнаружу, и 
говорить лишнее в доме не буду. А если взыграет во мне вредность — и я все это 
добро демонтирую и утоплю в ватерклозете, что будете делать? Поберегли бы хоть 
дорогостоящие оперативно-технические средства.
Первую ночь мне не спалось совсем вторую — уже получше. Первым делом я нашел для 
сна самую безопасную, на мой взгляд, комнату — на втором этаже, перед ней не 
было балкона. Гостевая, кажется, комната — ну, мне наплевать.
Утром проснулся от немыслимой духоты в комнате — вышел из строя кондиционер. 
Шайтан — коробка, без нее здесь летом жить нельзя. Даже в самых нищих домах есть 
эрзац — кондиционеры, представляющие собой простейший пластиковый короб с 
жалюзи, простейший вентилятор, большой кусок поролона, капельницу и бачок с 
водой. Вода капает на поролон, вентилятор прогоняет воздух — и получается, что 
вроде как воздух становится более влажным им прохладным. У меня же установлена 
более солидная машина, североамериканский "Прайс-Вестингаус", и где мне его 
чинить — я не представляю.
Короче говоря, проснулся из-за поломки кондиционера я весь в поту и настроение 
хуже некуда, душ его лишь ненамного поднял, а перспектива самому заниматься 
фраком, в каком я вечером должен явиться в шахский дворец, привела меня в 
совершеннейшее уныние. Приведя себя в порядок после душа, я отправился по 
комнатам, желая найти что-нибудь похожее на утюг.
Вышел, прошел несколько метров и… остановился.
В доме кто-то был.
Шум доносился снизу, из гостиной — будто кто-то там ходил, особо и не скрываясь. 
Черт, Вали должен появиться через час, именно такое время я ему назвал. Больше 
никто меня здесь не знает, и я не знаю никого. Неужели — воры залезли? Внаглую? 
В Зеленой зоне? Или контрразведчики вконец обнаглели?
Скользнув обратно в комнату, первым делом я обзавелся оружием — свой личный 
"Браунинг" армейской модели я держал под подушкой. Привычная прохладная сталь в 
руках дала чувство уверенности. Теперь что бы не случилось — просто так меня уже 
не взять. Первым делом добрался до пистолета, вторым — надел штаны. Взяв на 
изготовку пистолет, я медленно пошел по коридору, прислушиваясь к тому, что 
происходит внизу.
Большой зал располагался в доме так — в него можно было зайти с парадной 
лестницы, сам он был такого размера, что бал можно устраивать и наверх, на 
второй этаж — на антресоли, как иногда выражались — вели две лестницы по обе 
стороны зала. Эти антресоли представляли собой своего рода балкон, с которого 
можно было просматривать весь зал. И простреливать — тоже. С него же, с балкона 
шли коридоры, ведущие к комнатам второго этажа, в том числе и к той, в которой я 
провел ночь. Перила балкона были достаточно массивными, ими можно и прикрыться…
Внизу дверь была открыла настежь, стояли какие-то чемоданы… Знаете как у Крылова 
— корзину, картину, картонку, и маленькую собачонку впридачу. Вот и тут так же — 
чемоданов столько, что за ними можно укрыться, как за баррикадой.
Около чемоданов — дама. Темные волосы, короткая стрижка, светлые брюки и пиджак, 
сильно похожий на мужской. Такая же, под мужскую, по последней моде рубашка. 
Короткая стрижка, большие противосолнечные очки в золотистой, а возможно и 
золотой оправе.
Увидев меня и пистолет у меня в руках, дама ничуть не смутилась.
— Алекс! Иди немедленно сюда, помоги мне! Я что, сама должна все это таскать?!
Господи…
Просек сразу. Обычно, если в какую-то страну внедряют агента, вместе с ним 
посылают и даму — якобы его жену. Оперативная пара, это так называется. Часто по 
выполнении поставленных задач оперативная пара превращается в самую настоящую. 
Вот и мне, ничего не сказав, и ни о чем не предупредив, прислали "жену".
Засунул пистолет за пояс, спустился вниз. Мельком глянул — ну, конечно. 
"Руссо-Балт" на подъездной дорожке и улыбающийся (ухмыляющийся?) Вали. Правильно 
— у них для развода надо что-то там три раза сказать — и свободна. Уходишь в 
том, что есть на тебе. У нас при разводе твоя ненаглядная оттяпает как минимум 
половину имущества, и еще заставят платить алименты.
Моя жена, улучив момент, прижала мне палец к губам. От нее пахло какими-то 
духами, терпкими и почему-то неприятными.
— Ты что здесь — пил без меня?!
С ходу — и семейная сцена…
— Малыш, я уже прожил немало лет, и сам решаю, что мне делать.
— Я тебе уже говорила, не называй меня так!
Ненавижу феминисток в брюках! Ненавижу!!!
— Слушаю и повинуюсь…
* * * 
Вещи мы перетащили в одну из комнат — прислуги пока не было, пока будем 
обходиться так. Без прислуги не обойтись, это будет выглядеть подозрительно — но 
и нанимать ее нужно будет по минимуму. Лишних глаз хватает — а прислуга, 
работающая в домах посольских работников, после работы всегда пишет рапорт. Или 
отчет.
Пока таскал вещи — предварительно в голове нарисовал психологический портрет 
моей "жены". Не самый лучший, кстати — ни Смольный, ни Бестужевские курсы не 
заканчивала, зато закончила разведшколу. Возможно, имеется и второе образование 
— скорее всего актерское, очень хорошо вживается в роль. Тридцати нет точно, 
амбициозна, нетерпелива, как и все представители молодого поколения (к коему я 
себя уже и не отношу). Явные задатки лидера, способна на риск, феминистка, 
болезненно реагирует на любые попытки (или то, что она считает попытками) 
ограничить свою независимость.
В общем и целом — намучаюсь.
От жены я отделался просто — дал ей денег, ключи от "Хорьха" и отправил ее 
купить все что нужно для дома. Денег дал намного больше чем требуется. Хочешь 
отвлечь женщину и избавиться от нее на какое-то время — отправь ее по лавкам. 
Или на шопинг, как говорят британцы.
На работу отправился на "Руссо-Балте", Вали по-прежнему улыбался, но так ничего 
и не сказал. Доехали быстро, в Зеленой зоне машин было немного.
Только зашел в кабинет, уже вычищенный — явился Варфоломей Петрович. В одной 
руке папка, переполненная, в другой — какой-то конверт. Сияет, как медный грош.
— Что-то произошло?
Вместо ответа Варфоломей Петрович выложил передо мной большой, формата А4 
конверт из плотной бумаги с какими то причудливыми зверями на гербах…
Их превосходительству
Князю Воронцову А.В.
Их Сиятельство, Шахиншах Персидский Мохаммед имеет честь пригласить их 
превосходительство г-на Воронцова на церемонию вручения верительных грамот в 
соответствии с принятым в международном общении протоколом завтра 03.06.2002 г. 
в 13.00 в Голубом дворце. Просьба прибыть вместе с супругой.
Мохаммед
Все правильно. До тех, пока я не вручил верительную грамоту, меня нельзя считать 
послом, я частное лицо. Другой вопрос, что я прибыл только что и …
— Слишком быстро, не так ли?
— Это знак особого уважения к Вам и к государству, которому вы представляете, 
ваше превосходительство.
Эх, Варфоломей Петрович… На самом деле это может иметь чертову тьму смыслов, и 
ни вам ни мне не суждено их разгадать. Ни вам, ни мне.
— Как я понимаю, я должен явиться во фраке и при полном параде.
— И с супругой, ваше превосходительство, с этим надо что-то придумать или, по 
крайней мере, предупредить принимающую сторону, дабы не попасть в неприятное 
положение. Дело в том, что их Сиятельство будет принимать вас по всем правилам 
протокола, с супругой, но если вы будете один, вполне возможно…
— Придумывать нечего. Моя супруга прибыла не далее как сегодня утром. А вот 
фрака у меня нет, и если вы мне подскажете, где его можно раздобыть в этом 
городе — я буду вам чертовски за это признателен…
 * * * 
Как и любом цивилизованном городе магазин — ателье, где можно было купить, взять 
напрокат или сшить фрак, в Тегеране было, называлось сие заведение "у Иакова" и 
находилось оно меньше чем в километре от нашего посольства, на углу улицы 
Александра Четвертого. Поскольку Хорьх находился в безраздельном владении моей 
жены — пришлось для поездки за фраком ехать на совершенно не подходящем для 
ежедневных разъездов "Руссо-Балте".
Места для парковки рядом с ателье, тем более для лимузина не было.
— Вали, покатайся вокруг… Если будет место — паркуйся. Если нужно будет, я тебя 
вызову…
— Да, Искандер-эфенди[56] — уважительно ответил Вали, переиначив мое имя на 
местный манер
Дверь машины я открыл сам, не стал утруждать водителя. На звонок в дверь почти 
сразу появился худенький, невысокий паренек в кипе, типичный еврей.
— Вы говорите по-русски?
— По-русски здесь все говорят — ответил подросток — заходите, мы рады гостям…
Впустив меня, подросток дверь запер. Интересная у них торговля — запирают двери…
— Мне нужен фрак. Хороший фрак, самый лучший.
— Может господину будет угодно присесть? Сейчас я позову дедушку, он как раз 
занят шитьем. Это одна минута.
Усадив меня в старое, но шикарное кожаное кресло подросток исчез где-то в 
глубинах лавки, оставив меня осматриваться по сторонам.
Лавка как лавка. Обычная портновская лавка с манекенами, с примерочными, вход в 
которые перекрывают тяжелые бархатные шторы. На столе, за которым видимо должен 
стоять приемщик заказов — портативный компьютер-ноутбук последней модели, из 
дорогих, в титановом корпусе. Не вязалось только одно — довольно толстая 
щеколда, на которую закрывалась стальная дверь и стальные же ставни-жалюзи, 
которые не видны были снаружи, но видны были изнутри. Ни в одном петербургском 
ателье такого не было.
Недобрые знаки. Город, где торговцы так оборудуют свои лавки, не может считаться 
безопасным.
Исчезнувший в глубинах лавки подросток вернулся с невысоким, толстеньким, 
круглым как колобок евреем, голова которого напоминала бильярдный шар, настолько 
она была гладкой, круглой и лысой. Ермолки — головного убора, который любят 
носить евреи, на нем не было — зато был расшитый причудливыми узорами жилет.
Еврей вопросительно уставился на меня
— Варфоломей Петрович отрекомендовал вас как лучше портного в этом городе… — 
решил начать с рекомендаций я. И не ошибся, портной буквально расцвел…
— Из русского посольства… как же, как же… Друзья Варфоломея Петровича — наши 
друзья… Для друзей Варфоломея Петровича вход всегда открыт. Я Хаим, старый 
еврей, который умеет немножко шить, а вот этот халамидник[57], который пока и 
иголку не научился в руках держать — это Натан…
— Александр Воронцов — представился я — если по-местному то Искандер.
— Да ну их, этих местных… отмахнулся еврей — мы сами по себе. А вы как и 
Варфоломей Петрович в посольстве работаете.
— В некоем роде. Мне нужен фрак. Самый лучший, какой только есть.
— Минуточку, минуточку… — засуетился портной — Натан, ты где ходишь, биндюжник! 
Где мой сантиметр! Где он!
— Вот он… У вас на шее, дедушка…
— Халамидник! Иди, иди, посмотри, осталась ли у нас италийская ткань… Самая 
лучшая, кажется еще были два рулона.
— Извините… — я уже был вынужден поднять руки, потому что меня бесцеремонно 
обмеряли сантиметром со всех сторон — но вы немного не поняли. Мне нужен фрак 
напрокат. Потом возможно я закажу пошить, но…
Договорить мне не дали…
— Господин хороший, как так можно. Старый Хаим живет на этой земле не первый 
десяток лет, но такого никогда не видел. Ну, у меня иногда берут напрокат фраки 
всякие халамидники, желающие произвести впечатление на даму, но такому господину 
как вы не пристало носить вещи, сшитые по чужой мерке. Никакая встреча, никакая 
дама не стоит того чтобы так не ценить себя. Вы не думайте, для друзей 
Варфоломея Петровича старый Хаим Вейцман отложит все другие заказы…
— Увы, но вряд ли вы управитесь до следующего дня.
— Следующий день, следующий день… Любую встречу, какова бы она не была следует 
отложить, если не готов предстать во всем параде, вы поверьте старому еврею, он 
много пожил и многое видал. Правду говорил один мудрый человек, по одежке 
встречают, а остальное уж и не сильно важно…
— Увы, моя встреча не терпит отлагательства. Она назначена в Голубом дворце.
Честное слово не хотел. Любой разведчик знает что такое "маятник" — это когда 
качаешь ситуацию из крайности в крайность, выводя человека из равновесия. Тут я 
сказал, даже не подумав — и результат поразил меня. Старый портной Хаим из 
Тегерана с ужасом отшатнулся от меня, едва не выронив из рук сантиметр…
— Успокойтесь, сударь… — недоуменно сказал я — что с вами?
— Вы… русский?
— Русский — я все больше не понимал.
— Русский? — переспросил Хаим — на самом деле русский?
— И в самом деле русский. Чистокровный. Возможно, во мне течет малая толика 
других кровей, но как минимум на три четверти я русский, это несомненно.
— Но… осмелюсь спросить, что вы собираетесь делать в Голубом дворце…
— В Голубой дворец меня пригласил Его Светлость, Шахиншах Мохаммед. Я должен 
вручить ему верительные грамоты. Я новый посол Российской Империи при дворе Их 
Светлости Шахиншаха Мохаммеда, только что прилетел из Петербурга.
Вот теперь я уже целенаправленно наблюдал за реакцией — и она мне снова не 
понравилась. Ужас, не наигранный, а самый настоящий страх был в глазах старого 
еврея, страх, который мне едко доводилось видеть. Страх, и какая-то … 
обреченность, что ли. Такое последний раз я видел несколько лет назад в 
Белфасте…
А при моих последних словах мелькнуло еще и отчаяние…
— А… как же… осмелюсь спросить… Варфоломей Петрович… Он ведь…
— Варфоломей Петрович был временным посланником я же — чрезвычайный и 
полномочный посол. Верней, буду им с завтрашнего дня. Я пока не вручил 
верительные грамоты. Но русское посольство будет работать, как и работало. А вы, 
получается, подданный его Величества, Императора российского Александра?
— Нет… — еврей как-то осунулся — увы нет. Я надеялся, что хотя бы Натан… но что 
теперь об этом говорить…
Можно было бы конечно на этом и закончить разговор. Можно было бы не обратить 
внимания. Но любой разведчик — он прежде всего исследователь. Исследователь зла, 
мерзости предательства, смерти. Да у нас такой объект исследований, другого нет. 
Любой хороший разведчик — это свой среди своих, он не имеет права наблюдать со 
стороны. Он должен жить одной жизнью с жителями той страны, где он ведет свою 
невидимую войну, он должен делить с ее жителями все радости и печали, он должен 
жадно познавать непознанное — и тогда истина откроется ему. Так истина, иногда 
светлая, иногда страшная, ради которой он послан — и именно так он должен 
познать эту истину, собрать ее по крупицам и донести, донести этот бесценный 
дар, этот сублимат познания до тех, кто его послал на чужбину ради этих крупиц 
истины.
Три-два-один…Спокойствие, только спокойствие… Три-два-один…
— Послушайте, Хаим… Если Варфоломей Петрович не смог помочь вам, то возможно 
смогу помочь я. Расскажите, что вас так тревожит и мы попытаемся вместе найти 
выход из вашего положения…
Хаим немного помолчал — было видно, что он боится даже просто рассказать. Потом 
решился…
— Варфоломей Петрович обещал сделать паспорт для Натана. Русский паспорт. Мне 
все равно уже никуда не деться отсюда, я стар и скоро умру. Пусть хотя бы Натан 
познает, что есть на земле жизнь без страха…
На миг меня охватило бешенство. Вот сволочь…
Проблема эта к сожалению была во многих дипломатических представительствах. 
Люди, потерявшие честь и совесть начинали придумывать для себя дополнительные 
источники заработков. Этим трусам было страшно предать — и они начинали либо 
возить контрабанду, либо торговать русским подданством. За право получить 
русский паспорт они брали огромные взятки, не гнушаясь иногда отнимать у людей 
последнее. Существовали квоты на прием в подданство и существовали определенные 
цензы, прежде всего имущественный и образовательный для тех, кто желал стать 
подданными русской короны. Но никаких взяток за право получить русское 
подданство, никаких выплат сотрудникам посольства конечно же не 
предусматривалось…
— Натан ходит в гимназию?
Хаим недоуменно уставился на меня
— Да, в девятый класс
— Я вижу, он любит компьютер…
— Да, он даже программы на нем умеет составлять.
— Сколько ему лет?
— Шестнадцать. Без четырех месяцев.
— В таком случае, если он хорошо учится, умеет работать на компьютере — он может 
получить русское подданство без всяких взяток. Через четыре месяца вы должны 
прийти вдвоем в посольство и написать челобитную[58] на имя Его Величества. 
Думаю, Его Величество захочет принять в подданство столь умного и 
многообещающего молодого человека, тем более, если я добавлю к этой челобитной 
несколько строк от руки.
Еврей странно посмотрел на меня
— Видно, что вы приехали только что, Ваше высокоблагородие.
— Разве ваш внук не имеет право избрать себе подданство?
— Имеет. Только после этого он не проживет и суток. И я тоже.
— Почему же? — не понял я
— То, что Натан попросил подданства Русского Императора сразу станет известно. У 
САВАК шпионы везде, может нас слушают и сейчас, и тогда за мной придут не далее 
как сегодня вечером. Попросив русского подданства, Натан смертельно оскорбит 
Светлейшего Шахиншаха, а Светлейший не из тех, кто терпит оскорбления
— Но разве закон… — кое-что из местного Свода Законов я успел прочесть, самое 
основное
— Для САВАК нет законов. И для Светлейшего нет законов. Законы написаны для нас, 
для смиренных рабов его. Те, кто приходят по ночам, меньше всего думают о 
законе…
Дела…
— И что вам обещал Варфоломей Петрович? — осторожно поинтересовался я
— Варфоломей Петрович обещал, что сможет сделать паспорт в обход официальной 
процедуры, он говорил, что в каждом посольстве есть запас бланков паспортов. Но 
что теперь говорить об этом, Ваше высокоблагородие… Давайте, закончим примерку…
Слишком много болтает Варфоломей Петрович, ой много. В иные времена язык бы 
быстро окоротили и не посмотрели что дипработник. Бланки паспортов, чистые и все 
что нужно для заполнения лежат в сейфе резидентуры при посольстве, это нужно в 
критических ситуациях, если нужно кому-то дать приют в посольстве на законных 
основаниях, например, провалившемуся резиденту. Ноги бы оборвать за длинный 
язык!
Но раз слово сказано…
— Господин Вейцман… — начал я — мне с трудом верится в то что вы мне только что 
рассказали, но думаю что я смогу вам помочь…
Старый еврей-портной, как-то странно всхлипнув, словно обиженный маленький 
ребенок, выпустив из рук сантиметр, схватил мою руку и прижал к губам…
Господи…
* * * 
На выходе я обнаружил Вали — сколько он тут торчал — неизвестно. Сказал ему, что 
завтра надо будет сюда заехать, по дороге во дворец и забрать фрак. Вали ответил 
всегдашним "Как прикажете, Искандер-эфенди", это у него любимая фраза. Но на 
Востоке не стоит этим обольщаться, на Востоке показная вежливость и радушие — 
как кинжал, прячущийся в широких рукавах халата…
Интересно, он что— то слышал — или нет?
Тот короткий отрезок времени, пока "Руссо-Балт" неспешно пробирался узкими, 
обсаженными деревьями улочками Зеленой зоны, я использовал для того, чтобы 
обдумать все, что я видел и слышал за то время, пока я находился в Персии.
Выходило невесело…
Местная власть не только не пользовалась поддержкой значительной части населения 
— но и находилась с ней в состоянии войны. Сам монарх — лично его ни разу не 
видел — является типичным диктатором, а его режим несет все черты держащейся на 
штыках тирании. Население, или по меньшей мере его часть, запугана и лишена 
элементарных свобод, от рождения присущих каждому человеку. Из страны невозможно 
выехать, действуют визы на выезд, в России их никогда не было. Невозможно 
сменить подданство, потому что за это тебя убьют. В стране явно неспокойно — 
иначе бы лавочники не использовали стальные ставни и стальные двери с засовом. И 
этот режим является вассальным, по отношению к России, то есть априори 
дружественным.
Наверное, кто-нибудь сейчас радостно завопит — ну вот! А в Российской империи, 
тюрьме народов разве не то же самое?!
Успокойтесь. Не то же самое.
В Российской Империи принят и действует Свод Законов Российской Империи, и ему 
подчиняются все, включая самого Государя. Каждый подданный от рождения 
наделяется рядом неотъемлемых прав и свобод, которые закреплены в нескольких 
манифестах. И то, что в Северной Америке, например этими правами гражданин 
наделяется в соответствии с Конституцией, а в Российской Империи подданный 
одаряется этими правами от лица Государя Императора (взамен он должен вести 
добропорядочную жизнь и действовать к пользе Государства Российского — так 
записано в одном из манифестов) — сути не меняет. Права эти не декларативные, 
они есть на самом деле в обеих этих странах.
В Российской Империи официально считается, что долг Государя перед народом, 
который он правит — обеспечить порядок, стабильность и некий минимальный 
жизненный уровень каждому из подданных. Это тоже не простые слова — в стране 
существуют сотни учреждений и заведений, в том числе больниц и страстоприимных 
домов имени Его Величества, все это финансируется не из государственного 
бюджета, а из казны Государя. Что же касается жизненного уровня — в стране он 
достаточно высокий, если сравнивать с любой другой страной. Даже село 
пребывавшее еще в начале века в нищете сейчас ничуть не уступает городу. Да и 
скажите — а где, в какой стране на селе не было нищеты?
Здесь же, судя по тому, что я успел увидеть, услышать и узнать, власть держится 
на принуждении. Конечно, не только на принуждении — жизненный уровень здесь 
достаточно высокий и государство развивается — но все равно по отношении к 
подданным местный монарх регулярно применяет насилие.
И в этом — ничего хорошего нет.
* * * 
Вернувшись домой, я обнаружил свою "жену" в самом что ни на есть 
благорасположении. Хоть и опыт семейной жизни у меня отсутствует напрочь, дошло 
сразу — это так на нее покупки подействовали. Учтем на будущее.
Полчаса я потратил на то, что с умным видом сидел на диване и смотрел на дефиле 
мод, которое мне устроила Марина. Марина — так звали мою жену, о чем она мне 
любезно сообщила, написав свое имя на листке бумаги. То же самое имя было и в 
паспорте.
Кстати, посмотрев на паспорт, я понял, что Владимир Владимирович поступил как 
нельзя более умно, залегендировав наличие супруги. Если верить штампу в паспорте 
— в законном браке мы состоим всего лишь несколько дней. Легенда налицо — 
публичный скандал с великой княжной, поспешный брак, дабы прикрыть скандальную 
ситуацию и ссылка оскандалившегося придворного в Персию в качестве посла. Ай да 
Третий отдел — вот как работать надо…
Там же лежал и мой паспорт — еще один, тоже с отметкой о браке. Старый, который 
в Персии я нигде еще не предъявлял надо немедля отправить обратно с грузом 
дипломатической почты: если кто увидит, что в моем паспорте отсутствует отметка 
о законном браке — будет весело.
Кстати про дефиле…
Дефиле, как я уже говорил, растянулось на полчаса. За это время мне были 
продемонстрированы девять новых платьев, сначала я естественно рассыпался в 
комплиментах, потом меня это утомило. Всегда удивлялся, что дамы могут находить 
в бесконечных показах мод, в сравнении различных дизайнеров, в выявлении 
тончайших нюансов и оттенков стиля, в ахах и охах. Но видимо привыкать придется 
и к этому.
Кстати, вкус у моей "жены" есть и весьма неплохой. Из девяти платьев семь — 
арабского покроя, причем нового стиля. Согласно хадисам[59], дамы должны носить 
одежду, закрывающие тело с головы до пят, в том числе прикрывающую лицо 
паранджу. Но по новой моде ткань вроде бы как и прикрывала, и в тоже время нет, 
потому что она была прозрачной, вроде тончайшей сетки, заставляющей воображение 
дорисовывать картину по мельчайшим увиденным штрихам. Всего за один вечер я стал 
большим поклонником искусства арабских портных.
После дефиле мы перебрались на кухню, где я обнаружил, что про то что мужа надо 
еще и кормить, Марина благополучно позабыла за другими хлопотами. Впрочем, как 
она меня заверила, двух слуг она уже наняла и познакомилась с совершенно 
очаровательной супругой посла Итальянского королевства, чья вилла находилась как 
раз напротив нашей. Отметил про себя, что надо познакомиться с послом — хорошие 
отношения с Итальянским королевством важны, потому что их флот в Средиземном 
море превосходит наш. По количеству кораблей, естественно, не по качеству и 
выучке команд.
Пока я занимался готовкой, Марина притащила тетрадь и ручку, желая пообщаться, 
так чтобы это не уловили те, кто нас слушает. Пообщаться и в самом деле стоило.
— Ты и вправду адмирал, как мне сказали? — написала она, что-то мило болтая для 
отвлечения внимании слухачей
— Да — ответил я — а ты кто по профессии?
— Технический специалист. Была раньше. — написала она
— Где училась? — писать было сложно, надо было не только писать, но и следить, 
чтобы на плите ничего не пригорело.
— В САСШ. Массачусетский технологический. — написала она
Вот что-что — а такого я точно не ожидал. Массачусетский технологический — по 
уровню не уступаем нашему МГУ и Инженерной Академии. Просто так туда учиться не 
ездят.
— Ты североамериканка?
— Нет, русская. Но выросла в Северной Америке. Мой отец долго работал в 
торгпредстве, там я и в колледже училась.
А скорее всего — и не только в торгпредстве, но и в другом ведомстве. Дочь пошла 
по стопам отца. Семейная династия шпионов.
— А почему захотела заниматься оперативной работой? — сковорода, на которой 
жарилось мясо угрожающе шипела …
Марина немного подумала, грызя кончик ручки
— Хочется приключений! — написала, наконец, она.
Дама девяносто-шестьдесят-девяносто ищет приключений на свои вторые девяносто… 
Так, кажется.
Но надо было заниматься чем-то одним. Или готовкой или общением, в столь 
необычной форме. Да и надо проверить кое-что, а лучший способ проверить 
противника — вывести его из равновесия.
— Как насчет маленького приключения этой ночью? — написал я
— И не мечтай!!!
Просто очаровательно…
Вообще, по-хорошему, женщин в разведке вообще быть не должно. Не женское это 
дело — разведка. Но женщины в разведке бывают. И делятся они на два типа. Первый 
— это ласточки[60], дамы полусвета. Вся их задача — лечь с нужным человеком в 
постель и расколоть его. Постель — лучшее место для того, чтобы развязать язык 
мужчине, особенно если он еще и пьян. Не раз и не два часовое удовольствие 
оборачивалось в лучшем случае навсегда сломанной карьерой в худшем — виселицей.
Вторая категория дам в разведке — их немного, но они есть — это как раз 
любительницы острых ощущений и приключений. Если честно их даже жаль. Они идут в 
разведку, потому что в разведке работал кто-то из родственников, или потому что 
увидели какой-то фильм, или просто считают что здесь можно послужить Родине. 
Однако они не представляют, какая грязь их ждет. Кто-то ломается и уходит. 
Кто-то остается — но становится жестокой и циничной тварью. Это правда, правда 
которую предпочитают не говорить вслух.
И Марина, похоже, относится как раз ко второй категории. Закончила школу и еще 
не успела постичь, узнать всю эту грязь.
Плохо…
— Все готово… — произнес я первые слова за двадцать с лишним минут.
Жалел я Марину ровно до того как пришло время опочивальни. Из соображений 
конспирации легли мы в одной комнате и в одну постель, но жена моя на ночь 
включила записи… не знаю, где она даже взяла их… но звучало это все весьма 
страстно. Заснуть мне удалось не сразу, только после того как я дал себе твердый 
зарок — при любом удобном случае закрутить интрижку с какой-нибудь 
представительницей местного высшего света. Назло… 
Из всех ныне существующих великих держав можно было выделить Австро-Венгрию. 
Хотя бы по тому удивительному факту, что она считалась великой державой и никто, 
никто даже не задумывался над тем, чтобы оспорить сие высокое звание, многое 
дающее, но к еще большему — обязывающее. Это было удивительно — но к названию 
Австро-Венгрия удивительно логично добавить было "империя" даже несмотря на то 
что империей эта страна давно не была.
Подумайте сами. Россия — без вопросов, первое по величине государство мира. 
Североамериканские соединенные штаты — за ними полконтинента Северной Америки и 
весь континент — Южной. В Южной неспокойно — но на то и империя, чтобы 
справляться с этим. Священная римская империя германской нации — за ней весь 
африканский континент за исключением небольших владений итальянцев на севере 
континента и мощной дружественной Бурской конфедерации на юге. Плюс — пол 
Европы. Великобритания — это Канадский доминион, Австралийский доминион, 
Индийский доминион. Япония — почти два миллиарда жителей, огромные владения на 
континенте. Даже Россия с ее исторически очень мощной армией — побаивается 
Японии и не желает лишний раз злить южного соседа. Италия… ну, тут тяжелый 
случай. Королевство — не королевство, но Сомали, Абиссиния и Триполитания — 
как-никак колониальные владения, очень даже неплохие. А вот Австро-Венгрия…
Небольшая страна, с востока подпирает Россия, с запада — Священная римская 
империя. Территория небольшая, колоний и вассалов нет, один крупный морской порт 
— Дубровник. Дуалистическая монархия, которая на протяжении всего двадцатого 
столетия не сделала ни для страны, ни для мира ничего выдающегося.
И, тем не менее — это была империя.
Небольшой, реактивный, темно-синий "Хокер-Сидли 125" как раз покинул воздушное 
пространство Священной Римской Империи и теперь приближался к старой столице 
старой империи — к Вене. Город оперы и тихого торжества, город удобства и 
достоинства. Если молодость лучше всего было проводить в Нью-Йорке, зрелось — в 
Москве, то старость лучше всего было встречать именно в Вене. В Вене, кстати, 
находилась самая большая русская колония — колония эмигрантов, политических 
беженцев, покинувших страну из-за зверств романовского режима. Сейчас они тихо 
коротали свои дни в Вене, меняли квартиры, опасаясь выстрела из-за угла и боясь 
признаться даже самим себе, что никому они, в общем-то и не нужны. Пригласи 
такого эмигранта на ужин — только не забудь заплатить и за своего гостя — и он 
хоть целый вечер будет развлекать тебя рассказами о полицейской диктатуре, по 
вековой отсталости темного русского народа, о безжалостной, перемалывающей 
людские судьбы машине русской монархии. Если вы купите ему выпивку — то это 
освежит ему память еще больше, и он расскажет вам, как его лично пытали в 
застенках русской жандармерии. Но те, кто сидел в этом самолете, летели в 
столицу Вены совсем не за тем, чтобы выслушивать весь этот бред. Хотя к 
восточному соседу дуалистической монархии эта их поездка имела самое 
непосредственное отношение.
Пассажиров было двое. Первый — лет сорока, высокий, худощавый, одетый в строгий 
костюм-тройку, с узким загорелым лицом, на котором красовались ухоженные усики и 
короткая мушкетерская бородка. Глаза этого джентльмена постоянно бегали по 
сторонам, будто он что-то украл и теперь опасался полиции, а руки не могли найти 
себе места. В полете этот джентльмен налегал на самое дорогое шампанское, какое 
только было в баре и теперь он с трудом держал себя в руках. Иногда он с опаской 
поглядывал на своего спутника.
Его спутник был намного старше его — за семьдесят. Дешевый костюм, из тех что 
продают по каталогам со скидкой, не подходящая по цвету рубашка, открытое 
приветливое лицо, добрые глаза. В полете этот человек ничего не пил и не 
разговаривал с попутчиком — как только взлетели, он включил ноутбук и погрузился 
в работу.
На попутчика старик внимания не обращал — не потому что не хотел, а потому что 
человек этот внимания не заслуживал. Это был предатель, причем — предатель 
глупый. Два года назад резидент отдела специальной документации МИД в 
Вашингтоне, Станислав Калановский, почувствовав, что над головой сгущаются тучи, 
решил бежать. Бежать он решил не к североамериканцам, а к своим хозяевам — 
британцам. Те завербовали его восемь лет назад на весьма распространенном 
пороке. Калановский очень любил играть в карты и, что самое прискорбное любил 
отыгрываться. Вот и "отыгрался" — на казенные деньги. Недостачу помог покрыть 
старый друг, британский бизнесмен, волею случая оказавшийся в Вашингтоне 
проездом. Потом оказалось, что и этот долг придется гасить. Только не деньгами.
Когда почувствовал что дело плохо — ушел. Ушел не с пустыми руками — прихватил 
всю документацию, какую только мог. Конечно, списков агентуры у него не было — 
но и того, что попало в руки, хватило для оплаты тридцати сребреников. Потом, 
поскольку Калановский был поляком, а поляков в Британии не хватало — его 
запихнули в Делегатуру Варшавску, подрывную террористическую организацию 
"польских патриотов", существующую на деньги британской разведки. Сначала 
Калановский согласился с радостью — мало ли, может судьба даст шанс стать 
героем-освободителем Польши. Потом дошло — дошло тогда, когда он вышел из 
небольшого отеля, снятого на подставных лиц — там проходило нечто вроде 
"годового собрания акционеров". Вышел, кликнул такси и… очнулся в больнице. 
Сказали, что взорвался газ. Так он, волею судьбы стал первым человеком в 
польском национальном сопротивлении.
Обращались с ним довольно бесцеремонно, несмотря на то что он происходил из 
польского дворянского рода. Вот и сейчас — ночью вытащили из постели, в одном из 
сильно охраняемых "стерильных"[61] особняков в графстве Эссекс и отвезли на 
ближайшую базу королевских ВВС. Полет на дребезжащем армейском вертолете сквозь 
ночь был недолгим. Самолет приземлился в спецсекторе аэропорта Хитроу, потом 
минутная поездка на небольшом тягаче для перевозки тележек с почтой — и вот уже 
Хокер-Сидли. Человека, который ждал его в самолете, Калановский знал — до ужаса 
хорошо. И был несказанно рад тому, что человек этот его ни о чем не стал 
спрашивать.
Старик же все время полета работал. Работа его заключалась вовсе не в том, что 
он читал электронную почту, давал какие то срочные и обязательные к исполнению 
указания другим людям. Перед отлетом он скачал к себе в компьютер всю 
информацию, которая у него была по интересующей его проблеме — и теперь он сидел 
и думал, вызывая на экран и просматривая то один кусок информации, то другой. 
Его интересовал Ближний Восток. Но раз за разом, он возвращался все к одному и 
тому же досье, перечитывал его, смотрел фотографии. Пытался понять.
Одна из таких фотографий сейчас как раз была перед ним на экране монитора. На 
ней был изображен средних лет человек, подтянутый, по возрасту от тридцати до 
сорока, с незапоминающимися чертами лица, в темном костюме. Человек сходил по 
трапу самолета, изображение было несколько размытым, потому что снимали с 
предельно большого расстояния — два километра, используя самый мощный объектив, 
какой только был в распоряжении группы.
Контр-адмирал флота Российской империи, князь Александр Воронцов. Посол Его 
Величества Императора Российского Александра при дворе Его Светлости, Шахиншаха 
Персидского Мохаммеда.
Неужели пронюхали…
С этим человеком первый раз старик столкнулся несколько лет назад. И проиграл. 
Проиграл схватку, которую по всем законам игры должен был выиграть. Он 
предусмотрел все, просчитал ходы всех игроков. Он нашел самого лучшего 
исполнителя в мире. И все равно — проиграл.
После проигрыша — старик сел за анализ. Проигрыш иногда ценнее выигрыша. Она 
учит — в то время как победа не учит ничему, только доставляет чувство 
самоуспокоенности и соблазняет почить на лаврах. Поражение тоже опасно — если не 
сделать выводов и с ходу полезть отыгрываться. Поэтому, старик сначала сел 
собирать информацию и анализировать.
На это у него ушло четыре месяца, но ни один день не был потрачен впустую. 
Потому что он понял причину поражения. Он сел играть против системы, он до 
самого последнего момента представлял своим противником именно систему — в то 
время как его противником был человек. Пусть хорошо подготовленный — но все же 
человек. И он, пытаясь его переиграть, уподобился автомобилю, гоняющемуся за 
комаром.
Понял он и кое-что своем противнике. Князь не был профессиональным разведчиком, 
и он играл свою игру не как профессиональный разведчик. Он был одиночкой и делал 
то, что считал нужным, он действовал намного более дерзко, чем позволил бы себе 
действовать профессионал, и он постоянно выигрывал, навязывая противнику 
предельный темп игры. Бюрократическая система не может играть в предельном 
темпе, это издержки устойчивости — устойчивость дает и инерцию, невозможно не 
инерционную систему, которую легко сделать с места одновременно сделать и 
устойчивой.
Значит — против князя должен играть один человек.
Вообще то он уже забыл про него — по всем возможным канонам для разведработы 
князь Воронцов никакой ценности не представлял. Он был засвеченным разведчиком, 
и в том, как он легко пошел на то чтобы засветиться и перед британцами и перед 
североамериканцами — в этом тоже был секрет его выигрыша. Действительность 
подтверждала аналитические расклады старика — князь Воронцов поступил в Академию 
Морского генерального штаба — значит, в будущем собирается служить на флоте, 
пользуясь протекцией деда. Возможен был и другой поворот событий — старик с 
удовольствием читал "желтую" петербургскую прессу, с удовольствием перемывающую 
косточки великой княжне и ее кавалеру. Старик даже заказал справку о том, при 
каких условиях в Российской Империи возможны морганатические[62] браки. Но 
несколько дней назад ему в кабинет принесли справку и несколько фотографий. 
Старик прочитал их — и ему стало настолько плохо, что остаток дня он работать 
уже не смог.
Тегеран… Неужели кто-то что-то понял?
Старик был мудр и опытен, он давно не верил в совпадения. Тем более — в такие. 
Если на должность посла в Тегеране, городе на который он ставил очень многое, 
назначают послом опытного разведчика — это не просто так. И с этим надо что-то 
делать — возможно, даже уже спасать то, что еще можно спасти…
— Судьба… — тихо проговорил старик по-русски.
— Что, простите? — взметнулся Калановский
Старик не ответил.
В прошлом году он избавился от самого своего страшного соперника. Соперника, 
которому была известна тайна. Тайна, которая вообще была известна только им 
двоим — да еще безымянному сейфу где-то в лондонских подвалах. До самого конца 
старик не был уверен, что ему удастся выиграть. Шла игра — стратегическая игра, 
и старик не было уверен в том, что его соперник не знает о ней и не попытается 
помешать, просто из чувства ненависти. Но выиграл — с помощью доверенных людей 
соперника удалось убрать от руководства спецслужбами, а потом смертник, 
обвязанный поясом с пластитом, довершил дело. Остальное — прошло как по маслу, и 
результаты были даже лучше, чем это планировалось.
Но судьба — та самая проклятая судьба, которая есть только у русских, и которая 
видимо тайно подыгрывает им — в очередной раз передернула колоду карт. И теперь 
человек, которого его старый соперник признавал достойным, по странной гримасе 
судьбы был назначен послом. Проклятье, послом. А кем на самом деле?
Неизвестно…
Нет, надо играть. Нельзя останавливаться…
Поглощенный мыслями, старик даже не ощутил того толка, когда шасси легкого 
реактивного самолета коснулось посадочной полосы.
Самолет был маленьким, сервиса в нем не было никакого — один пилот и все. 
Зарулив на стоянку в спецсекторе, он выбрался из кабины, молча откинул люк и 
выдвинул трап. Путешествие закончилось.
Старик выбрался первым, огляделся по сторонам — их уже ждали. Два черных седана 
"Штайр" — лицензионные "Бенцы" стояли нос к носу, образуя букву V в нескольких 
метрах от самолета, несколько человек в одинаковых темных костюмах стояли возле 
машин. А у самого трапа, раскинув для приветствия свои коротенькие жирные ручки 
стоял ни кто иной как полковник Рудольф Добель. Глава иностранного отдела 
Хаупткундшафтштелле[63].
Старый извращенец…
— Здравствуй, друг дорогой — полковник весь аж светился от радости, хотя старик 
на это не обращал никакого внимания
— Доброго здоровья и тебе — сухо ответил сэр Джеффри Ровен, резво, через две 
ступеньки несмотря на возраст спустившийся с трапа
— А я не верил, пока сам не повидал. Говорят — сам сэр Джеффри вернулся. Ну, 
теперь мы им покажем всем класс работы…
Да уж… только тебе и показывать…
Полковника Рудольфа Добеля сэр Джеффри знал еще по прежним временам, и никаких 
добрых чувств к нему не испытывал. Кокаинист, педераст, обжора — просто 
омерзительный человек. И просто удивительно, как при таком образе жизни у него 
не сгнили мозги.
— Помнишь Остбанхофф[64]?
— Стараюсь забыть — сухо сказал сэр Джеффри — мой спутник, ты его знаешь.
— Да, конечно, конечно…
По тому, как тепло обнялись глава австро-венгерской разведки и глава польской 
экстремистской организации сэр Джеффри заподозрил неладное и в отношении 
Калановского. Педераст педерасту — друг товарищ и брат.
— Мы так и будем тут стоять, пока нас не сфотографируют или все-таки уедем 
отсюда? — осведомился сэр Джеффри
— Да, да, конечно… — засуетился Добель, переваливаясь с ноги на ногу, заспешил к 
машинам — прошу, господа…
* * * 
В Австро-Венгрии сэр Джеффри до этого был два раза и старался больше не бывать — 
только по долгу службы, как сейчас. Несмотря на почтенный возраст, он никогда не 
определял себя как человека старого или даже просто пожилого. Поэтому ему 
нравились города, брызжущие энергией — Нью-Йорк, Варшава, Москва. А здесь, в 
Вене на всем лежала печать какого-то застоя. Благородного увядания. Болота. Не 
вонючего, а такого, как на картине. Благородно изумрудного цвета и с лягушками. 
Омерзительными надо сказать, лягушками.
— Ты ведь у нас в новой штаб-квартире не был? — Добель сел на переднее сидение 
"Штайра" и теперь ехал, повернувшись своим омерзительным, багровым от 
нездорового образа жизни и излишеств лицом к собеседникам — такое здание 
построили, просто ах… И не знает никто, старую то штаб-квартиру мы сохранили. 
Там даже актеров специальных наняли, а русские их фотографируют. Вот ведь смех…
Идиот…
— Рудольф, на твоем месте я бы не был так уверен насчет русских — проговорил сэр 
Джеффри — те, кто недооценивал русских, плохо кончили.
— Да брось.
Машина свернула с короткого, широкого шоссе ведущего из Швехата, города-спутника 
Вены в саму Вену, шоссе было очень коротким, но широким и отлично выделанным.
— Это дорогу мы тут построили. Хорошая дорога, она потом на курорты уходит. Я 
там был… надо бы и вам курорты посетить ах…
Да заткнешься ты или нет…
— А вот и здание наше новое…
Серая коробка офисного здания и в самом деле мелькала за рядом тополей 
ухоженного регулярного парка.
Серый "Вандерер"-такси, стоящий на обочине вдруг мигнул фарами.
— Останови! — резко потребовал сэр Джеффри
Добель недоуменно взглянул на британца, но отдал команду и оба "Штайра" 
остановились у обочины, сразу за "Вандерером". От такси к "Штайру" заспешил 
какой-то невзрачный господин, охрана Добеля сразу взяла его в наблюдение.
— Кто это?
— Это… — сэр Джеффри улыбнулся — один хороший человек. Его звать Мечислав 
Генрихович, он раньше занимал высокий пост в русском МВД. А теперь он работает 
со мной. Надеюсь, ты не обидишься на меня, что я не предупредил, что нас будет 
трое?
На Добеля жалко было смотреть.
* * *  
Кабинет Рудольфа Добеля располагался на втором этаже невзрачного, серого, 
большого здания без видимой усиленной охраны и с вывеской какого-то акционерного 
общества над входом. "Заводы Штайр", кажется, крупнейшая австро-венгерская 
монополия, если не считать "Шкоду", производившая почти все — от стрелкового 
оружия до автомобилей. В приемной — секретарь мужеска пола, в кабинете — какие 
то цветы, дающие омерзительно приторный запах, мешающий думать. Вместо 
канцелярских или обычных стульев — глубокие кожаные кресла. Хорошо, что хозяин 
этого кабинета не перенял омерзительную привычку некоторых венгерских 
аристократов — красить губы женской губной помадой красного цвета. И без этого — 
хотелось блевануть.
Подали чай, с влитой в него толикой коньяка — это немного примирило сэра 
Джеффриа с окружающей его действительностью.
— Нам нужно немного подкорректировать план — заявил сэр Джеффри, стоически 
выслушав все словоизлияния собеседника
— В каком роде подкорректировать? Все идет более чем.
— Более чем? А как вы объясните потерю двух человек из оперативно-боевой группы?
Сэр Джеффри с наслаждением наблюдал, как Добель растерянно заморгал глазами — на 
то что сэру Джеффриу было известно о провале, он никак не рассчитывал.
— Послушай, Руди… — начал сэр Джеффри — не рассчитывай на то, что тебе удастся 
от меня что-то скрыть. Оперативные группы готовят инструкторы из SAS, они в 
курсе всего. В вашем изрядно подгнившем королевстве не нашлось даже нескольких 
десятков парней, поднаторевших в искусстве тайной войны, чтобы подготовить 
группы. А ты сейчас пытаешься от меня что-то скрыть. До добра это не доведет, мы 
либо работаем вместе, либо — не работаем. Если мусор замести под ковер — он 
никуда не денется он останется там лежать. Итак — я внимательно тебя слушаю, 
старина. Кто, когда и как…
— Да на выпускном завалились… — досадливо сказал Добель — если раньше на сербов 
охотились, то сейчас решили за границу сходить. Сходили.
Сэр Джеффри помрачнел.
— Что за идиотская выходка? Ты хоть понимаешь, что это демаскирует основную 
операцию? Какой придурок это придумал?
— Ваши же инструкторы — злобно огрызнулся Добель, но сэр Джеффри не дал ему 
перейти в наступление
— Инструкторы? Какого черта, полковник? Кто командует операцией — мы или вояки? 
Инструкторы — они всего лишь инструкторы они должны подготовить 
оперативно-боевые группы. Кто позволил им вмешиваться в деятельность по 
планированию операций? За ними что — вообще нет никакого контроля? Они знают 
только то, что им нужно для подготовки, и они могут принимать решения на 
основании ограниченной информации. Официально мы готовим спецподразделения для 
ликвидации сербской проблемы, для охоты на четников, лезущих через границу и 
совершающих диверсии. Поэтому они и приняли решение вывести курсантов на 
"экзамен" через границу. А вы должны были отменить, твою мать, операцию! Кто 
погиб?
— Трое… Верней двое, проводника можно не считать — расходный материал. Среди 
поляков таких придурков тысячи, их потом все равно придется уничтожать.
— А SAS?
— Группа была в нескольких километрах, обеспечивала пограничный коридор и 
поддержку. Когда началось — они не успели пройти это расстояние — появилось 
много русских. Тем более что все уже закончилось…
— Кто это был?
— Казаки.
— Казаки?
— Четверо казаков, по словам наблюдателя — хорошо подготовленные. У них — 
обошлось без потерь.
— Получается, что они обнаружили группу?
— Неизвестно.
Сэр Джеффри помолчал размышляя…
— Как бы то ни было — останавливаться смысла нет. Больше — чтобы такого не было. 
Дезинформационное прикрытие операции прежнее — готовим античетнические группы. 
Калановский остается здесь с вами, нужно набрать дополнительные группы из 
польской эмиграции. Лишним не будет. И еще. Мне нужно перебросить человека на ту 
сторону. Быстро и чисто.
— Кого?
Сэр Джеффри показал пальцем на того человека, который поджидал их в 
"сломавшемся" таксомоторе
— Вот его… 
Великий Багдад…
Город тысячи и одной ночи, город с тысячелетний историей, город не раз 
подвергавшийся набегам завоевателей — и восстававший вновь. Когда то давно здесь 
правили величайшие правители древности — Ашурбанипал и Навуходоносор, наводившие 
ужас на подвластные им земли. Кого здесь только не было — арабы, евреи, османы. 
Там, где тысячелетия назад были сады, к началу двадцатого века были зловонные 
болота, там где жили славящиеся своим умением на весь мир ремесленники — к 
началу двадцатого века жили забитые неграмотные феллахи, под жестоким 
управлением османских визирей. Недолгое правление британцев ни к чему не привело 
— британцы не любили чужие земли, они любили только свой маленький остров, 
подвластные же им земли жестоко грабили.
Первая мировая война изменила все, раз и навсегда перекроив карту Востока. Армия 
генерала Корнилова окружила и разбила британско-североамериканский 
экспедиционный корпус под командованием Монтгомери как раз в районе Багдада, 
после чего город пал[65]. За эту победу генералу Корнилову был пожалован титул 
генерал-фельдмаршала, а ключи от города Багдада были преподнесены русскому 
императору. Генерал-фельдмаршал Корнилов как раз и стал первым 
генерал-губернатором Месопотамии — огромной, завоеванной русской армией 
территории, объединенной в единый регион с управлением из Багдада.
С тех пор в Тигре утекло много воды, очень много. Разрушенные мосты и паромы 
сменили современные, коих в городе было двенадцать. На месте нищих мазанок и 
трущоб возвели заводы и современные дома. Город сильно разросся — Тадж Басе, 
когда то небольшой город-спутник к северу от Багдада теперь был его пригородным 
районом. Сильно изменился и сам регион — теперь на месте болот вновь цвела 
пшеница и, как и пять тысяч лет назад она давала по три урожая в год. Но самым 
большим достоянием региона была нефть — черное золото. Ее добывали не так много, 
как можно было бы — поддерживали цены на мировом рынке, дешево никто не 
продавал. Но и того, что продавали, хватало, чтобы в Багдаде и несколько других 
городах побережья кварталы небоскребов ничем не уступали Москве.
Не всем это нравилось — что тогда что сейчас. Долгие тридцать лет на Востоке шла 
вялотекущая война. Британцы так и не смирились с потерей целого региона и 
потерей нефтяного крана, и год за годом лили масло, чтобы не затухали угли 
ненависти. Они и не затухали — год за годом Россия хоронила своих сынов, павших 
в безумной — но не бессмысленной! — войне. Не бессмысленной, потому что Россия 
не ушла с этой земли, это была русская земля, и жертвы были принесены не 
напрасно.
Но кое-кому это не нравилось и сейчас…
Район аль-Кадимия раньше, до прихода русских и масштабного строительства 
шестидесятых-девяностых годов был районов окраинным, сейчас же это был почти 
центр города. Этот район был еще старой, малоэтажной застройки — жилые усадьбы и 
кондоминиумы, максимум в три этажа высотой. Вглубь района жилье ценилось больше, 
потому что район выходил на проспект Арбаасх Таммуз[66], крупнейшую магистраль 
города. Проспект был широким и очень шумным, движение тут не затихало ни на 
минуту, ни днем ни ночью и даже шумопоглощающие экраны, которыми он был огорожен 
жителей крайних к дороге домов от шума не спасали…
Тяжелый, носатый, уродливый броневик АМО идущий на скорости около девяноста 
километров в час по крайней слева полосе, направляясь на выезд из города, 
внезапно повернул влево, снес таранным бампером ограждение шоссе, смял большой 
щит шумопоглощающего экрана и, как разъяренный носорог, рванулся вниз по 
засыпанному щебенкой откосу. Ограждение шоссе как раз и было рассчитано на то, 
чтобы машина не могла вылететь с трассы — но на удар восемнадцатитонного 
грузовика оно рассчитано не было. Надсадно ревя дизелем, машина с легкостью 
преодолела отделанную бетоном канаву для стока воды, вдребезги разнесла 
припаркованную в неположенном месте старую легковушку и выскочила на один из 
проулков, ведущих вглубь квартала. Цель была совсем неподалеку…
* * * 
Совсем неподалеку, над старым центром города, над излучиной Тигра в районе 
Жардии, над самой рекой неподвижно висел вертолет. Черный, потому что никакого 
другого цвета у покрытия, частично поглощающего лучи радиолокатора не было. В 
черное были одеты и находившиеся в вертолете бойцы — спецподразделение, в 
котором они служили, входило в состав казачьих войск. В него отбирались казаки, 
проявившие себя на срочной службе и выразившие желание подписать контракт на 
двадцать лет. У этого подразделения не было названия, по документам оно 
проходило как "группа 300". О тщательности подготовки в этом подразделении 
говорил тот факт, что боец окончательно зачислялся в состав группы и получал 
допуск к операциям любой категории сложности через пять лет, после начала 
службы, все предыдущие пять лет он проходил обучение и мог работать только в 
обеспечении тех или иных мероприятий. Таких подразделений было немало как в 
полиции, так и в армии, потому что злодеи не унимались.
Всего бойцов в десантном отсеке вертолета было двенадцать. Двенадцать — число 
очень удобное, оно делится без остатка на два три, четыре и шесть, и поэтому 
командир может скомплектовать группу так, как этого потребует обстановка. Вот и 
их было двенадцать — почти одинаковых, безликих, ибо лица скрывались за 
пуленепробиваемым прозрачным забралом титанового шлема. Им было жарко, день в 
Багдаде вообще выдался жаркий — но они на это не обращали никакого внимания. Они 
ждали…
— Цветок, я Старший. Приступаем.
— Вас понял, Цветок выдвигается на исходную. Три минуты.
Развернувшись на месте, вертолет полетел низко над рекой, едва не задевая брюхом 
ажурные конструкции мостов. Зеваки на широких, облицованных камнем набережных 
Тигра услышав шум винтов, поднимали головы — но сфотографировать идущую на 
предельно низкой высоте машину не успевали.
* * *  
Дом, который и являлся главной целью специальной операции "Лилия" находился как 
раз в районе аль-Кадимия. Он был арендован на длительный срок, и за него было 
заплачено наличными. По данным, которые дал один из арестованных этой ночью 
боевиков, именно в этом доме находился штаб исламского комитета, районной 
первички запрещенной экстремистской организации "Воинов Междуречья", одного из 
ответвлений Аль-Каиды. Аль-Каида была обезглавлена в ходе дерзкой операции 
русских спецслужб несколько лет назад в Бейруте — но деятельность свою не 
прекратила. Потому что это была система, система поддерживаемая и финансируемая 
извне. В любой системе каждая деталь взаимозаменяемая, на место одного встает 
другой и все продолжается.
Что такое исламский комитет? Исламский комитет — это первичная организация 
района, первичная структура исламского подполья. В него входят глава комитета, 
он же подпольный судья, мулла, руководитель боевой организации и несколько его 
подручных — исламских экстремистов, локальный руководитель исламской разведки и 
локальный руководитель исламской контрразведки. Исламская разведка и 
контрразведка на более высоком уровне объединены в "Комитет шариатской 
безопасности", который отдельным именным указом объявлен вне закона. Еще в 
исламский комитет обычно входил меняльщик — агент Хавалы[67].
Эта структура была как бы параллельной властью, она пыталась подменить собой 
власть. Судья разбирал споры между правоверными, которые те не могли и не хотели 
выносить на суд закона. Кровная месть, неуплата калыма за жену — во всех этих 
случаях мусульманин мог искать правды только у такого вот подпольного судьи, 
потому что законом и тот и другое строго запрещалось. Мулла толковал Коран — 
совсем не так как это делают в мечети, объяснял правоверным, что все их беды от 
жидов и русских. Он также собирал закят наличными — внесение пожертвований любой 
религиозной конфессии наличными считалось уголовным преступлением, разрешены 
были лишь безналичные пожертвования и продажа предметов культа (свечей, 
религиозной литературы) в местах скопления верующих. Естественно собранные таким 
образом деньги шли на нужды террористов, боевых ячеек, имевшихся при каждом 
исламском комитете. Боевые ячейки совершали террористические акты, но не только 
— некоторые считали что они еще помогают верующим, служа как бы отрядами 
самообороны. Меняльщик и агент Хавалы тоже были не лишними — они незаконно 
обменивали валюту, золото, помогали отмывать деньги. Обычно агент Хавалы служил 
также и скупщиком краденого.
Исламских комитетов в районе обычно было как минимум два — шиитский, 
контролируемый Хезбаллой и суннитский, контролируемый Аль-Каидой. Спецслужбы 
делали все, что поссорить эти два комитета — и нередко это удавалось, лилась 
рекой кровь, и правоверный поднимал руку на другого правоверного, обрекая себя 
на адские муки…
Как и все, этот исламский комитет охранялся. Охранялся пацанами, которые сидели 
в разных точках квартала. Они занимались своими делами, но у каждого был сотовый 
телефон и при малейшей опасности они должны были предупредить старших. Это 
давало несколько минут, чтобы скрыться. Самое страшное — что дети охотно на это 
шли, втягивались в дела таких вот исламских комитетов. Для них это было нечто 
вроде игры в "казаков-разбойников", они не понимали что происходит на самом деле 
и в чем они участвуют. И хорошо если они прозревали до того как успевали 
совершить что-то непоправимое — такие прозревшие тоже были и их было немало.
Когда один из натягивающих цепь велосипеда пацанов увидев ревущий дизелем 
броневик, перескочивший водосточную канаву, он схватился за телефон, уже 
понимая, что опаздывает…
— Ахмад-муаллим, здесь казаки!
Но было уже поздно — промчавшись мимо, обдав пылью порскнувших на обочину 
пацанов, броневик снова повернул — и таранным бампером на скорости снес глухие 
ворота одной из вилл, проломившись во двор…
— Пошел!
В бронированной коробке кузова открыла дверь — и один за другим из броневика 
посыпались на землю казаки. Первый из спрыгнувших короткой очередью отшвырнул 
бросившегося к машине большого, мохнатого пса…
Зазвенело стекло, небольшой, тяжелый, похожий на яйцо предмет выпал на 
замощенный щебнем дворик…
— Граната!
Казаки упали за укрытия — кто-то за машину, тяжело бронированную, кто-то — за 
ступени. Один успел только упасть на землю, отпрыгнув как можно дальше и закрыв 
голову руками — больше он ничего сделать не успевал. Над Аль-Кадимией рвал 
лопастями раскаленный солнцем воздух вертолет с группой прикрытия на борту
Громыхнуло, осколки рванули воздух, полоснули по стенам, по броне. Зазвенели 
стекла.
— Вперед!
Громыхнуло еще раз, намного глуше — один из казаков, высунувшись из-за тупого 
носа АМО, бросил большой черный цилиндр светошумовой гранаты, ювелирно попав в 
то же самое окно, из которого только что бросили гранату по ним. Двое казаков, 
из тех что были ближе к двери, бросились вперед, первый из них с разбега вышиб 
хлипкую входную дверь. Следом шли остальные.
— Небольшой тамбур — дом старой еще постройки. Голые, обшарпанные стены, 
несколько стоптанных чувяков у стены. Еще одна дверь.
— Вакеф ална батуха!!![68]
Что человек думает в последнюю секунду жизни? О чем вспоминает? О том что не 
успел сделать? О тех, кого ему будет не хватать там? Мы не знаем…
Но я могу рассказать, что увидели вломившиеся в дом казаки в последнюю секунду 
своей жизни. Они увидели большую комнату с голыми стенами, нежилую. Они увидели 
расстеленный посредине ее роскошный ковер. Они увидели по пояс голого человека, 
голова у которого была повязана черной повязкой, на которой белым были вытканы 
изречения из Корана.
И они увидели два армейских зеленых ящика, стоящих по обе стены комнаты. И 
провода — они змеясь, выходили из ящиков и собирались в высоко поднятой руке 
сидящего на ковре по-турецки человека, голова которого была покрыта черной 
повязкой с арабской вязью на ней.
— Аллах Акбар! — произнес человек
И нажал на кнопку детонатора… 
АМО ровно забухтел дизелем, тронулся с места. Проехал пару десятков метров, 
повернул налево, ровно пошел по дороге. И тут тормознул — да так, что на казаков 
едва не посыпались какие-то ящики.
— От бисов сын… — выругался Чебак
— Тихо!
— Внутренний КПП. Еще внешний будет — спокойно сказал Петров, наблюдая за 
происходящим через дырочку в борту…
Это была первая по-настоящему разведывательная операция, которая затеяла группа 
Велехова. Ведь хороший пластун не рыщет по лесам взад-вперед в поисках непонятно 
чего. Хороший пластун сначала узнает, где лежит то, что нужно искать, потом тихо 
выдвигается к месту, тихо это берет и тихо смывается. Это только в дурном 
синематографе весь этот нехитрый процесс сопровождается взрывами и стрельбой до 
неба.
Целью была небольшая деревенька, между Люблинецом и Мужковом, верней не сама 
деревенька, а то что в ней находилось. Даже не так — то что должно было в ней 
находиться по здравому размышлению. Как раз в таких вот деревеньках, почти нам 
самой границе находятся промежуточные склады спирта и прочей контрабанды. 
Замаскированные склады. Поскольку, режим особого положения на этой территории не 
действовал, казаки не могли вламываться в дома и обыскивать их без ордера. Вот 
если в лесу кого поймали или бесхозный спирт в землянке нашли — дело одно. А в 
дома — без ордера не моги. А ордер подписывает прокурор. А прокурору — нужны 
доказательства. А какие тут могут быть доказательства. В любом случае, ордер 
будут пару дней вписывать — за это время можно не склад со спиртом небольшой — 
целый винокуренный завод с места на место можно перевезти.
Но совсем другое дело — если, к примеру, казаки, патрулируя, наткнулись на 
людей, грузящих в машину бочки со спиртом, или водку, не казенную, а самопальную 
— тут дело другое. Тут, получается — застигли на месте преступления, и 
задерживать, а равно конфисковать "паленый" спирт и водку казаки имели вполне 
законное право. На этом — и решили сыграть.
Сыграть решили без особых изысков. Гнали в любой деревне приграничной, куда ни 
ткни пальцем, поэтому и искать не надо было. Взяли первую попавшуюся удобную с 
точки зрения возможности выдвижения к деревне.
Проблема была как раз в выдвижении. Точнее — в скрытом выдвижении. Везде, где 
были казаки — у пункта временной дислокации, на маршрутах патрулирования — были 
люди. Как дети, так и взрослые. У каждого — сотовый телефон. Заметили что — 
позвонили — телефоны, куда стоит звонить в таких случаях, знали все. За это даже 
не платили денег, звонили бесплатно, только чтобы насолить проклятым москалям. 
Поэтому, все передвижения казаков были под постоянным контролем, за исключением 
леса, и стоит только какому-нибудь доброхоту заметить их на подходе к деревне … 
на операции можно было сразу ставить большой и жирный… крест. Никакого спирта 
уже не найти. Да и не дураки контрабандисты чтобы днем орудовать. Загрузят 
машину ночью — да и пойдут проселками в обход контрольных постов на дорогах. На 
одну дорогу — десять проселков, из десяти проселков максимум на один можно было 
выставить временный КПП. А если учесть, что как минимум в четырех случаях из 
пяти этот временный КПП заметят местные жители и сразу позвонят, куда надо…. 
Понятно, в общем, да? Что вы сказали? Минировать дороги? Да вы с ума сошли, это 
же территория Российской Империи, какие тут могут быть мины на дорогах. Иногда 
саперы выезжали, перекапывали такие проселки канавами. И то — со скандалом, 
потому что сразу выяснялось, что ближайшей деревне эта дорога нужна, чтобы 
ездить на поле или за лесом. Частенько — погнали экскаватор дорогу перекапывать 
— а там уже пикет. Женщины, дети с яйцами с гнилыми овощами, иногда и с камнями. 
Те ямы, которые все же удавалось выкопать, закапывали всей близлежащей деревней. 
Вот так и шла эта война, где задерживали в лучшем случае один литр 
контрабандного спирта из пяти и то если повезет.
Но они собирались работать совсем по-другому. Так, как до сих пор здесь, в этих 
контрабандных краях не работал никто.
Выдвигаться на точку они решили с колонной. Два "Выстрела" — головной и 
замыкающий — и четырнадцать абсолютно одинаковых АМО, армейских транспортных 
грузовиков. Такие вот колонны возили со складов на пункты временной дислокации 
все имущество, необходимое в процессе службы — только кое-какие продукты 
покупали на месте. Все остальное — завозили.
Вот, когда один из АМО подъехал на разгрузку у хозяйства Витренко — они 
вчетвером и начали его разгружать. Если кто и следил — вряд ли заметил что по 
окончании разгрузки грузчики остались в полупустом кузове.
Проверка прошла быстро, к документам особо не прикапывались. Свои — и 
проезжайте. Снова зафырчал дизель, АМО тронулся. Снова остановился…
— В колонну встает. Еще одна ходка — и остановятся.
Ночью колонны старались не гонять — мало ли…
Снова тронулись — теперь уже колонной. Завоняло солярным выхлопом, многоголосье 
работающих двигателей заглушило все остальные звуки. Сотник внимательно смотрел 
на часы — ориентироваться нормально было невозможно, точку сброса рассчитывали 
по часам…
Пошли…
В нужное время замыкающий колонну Выстрел чуть отстал — и это дало возможность 
бойцам Велехова одному за другим соскочить на дорогу и уйти в придорожные кусты. 
Как раз был крутой и глухой, непросматриваемый поворот колонна снизила скорость 
до тридцати в час. В "Выстреле" "ничего не заметили"…
— Строиться! — подал команду сотник, когда гул шестнадцати больших дизелей 
затих, растворился вдали.
Быстро и тихо построились. Четыре человека — минимум для разведвыхода, но тут не 
война — достаточно. Пулемет, бесшумная снайперская винтовка, два автомата. 
Рация.
— Певец — в голову колонны. Соболь — замыкающим. Дистанция — на пределе 
визуальной видимости. Сохранять тишину, все команды подаю рукой. Направление — 
юго-запад. Марш!
 * * * 
К деревне они подошли, когда солнце скрылось за лесистыми, мрачными горами и 
землю окутала тьма. Ночная тьма, любимая подруга контрабандиста сестренка удачи. 
Вот сейчас и посмотрим — кому же она улыбнется.
Точку для организации поста наблюдения сотник выбрал на склоне. Чем хороша была 
эта деревня — с юга ее подпирал невысокий, но крутой холм и с его вершины было 
очень удобно наблюдать за самой деревней и за дорогой, льнувшей к селу в ее 
прихотливом изгибе. Как будто с вертолета наблюдаешь, доминирующая над 
местностью высота, пусть и всего сто с небольшим метров.
На высоте, конечно же, кто-то уже побывал. Более того — они едва не столкнулись 
с предыдущими наблюдателями. Как раз в одном месте, там где ухнуло дерево они 
устроили свой наблюдательный пункт где и пребывали весь день, наблюдая за 
дорогой или окрестностями. Стоило только увидеть опасность — низко летящий над 
лесом вертолет, машина таможенного корпуса или казаков на дороге — как через 
минуту об этом знала бы уже вся деревня. Таких наблюдателей частенько ловили, 
обычно это были пацаны. Ну и что с ними сделаешь? Тем более, что они не делают 
ничего противозаконного — просто сидят. На время операции задерживали, потом 
давали пенделя и отпускали. Все по-простому.
— Чисто … — прошипел прямо в ухо залегшему на вершине сотнику Певец
— Чисто — через некоторое время подтвердил и осмотревшийся Соболь.
Пользоваться связью сотник запретил — у местных, как достоверно было известно, 
были современные мультичастотные сканеры и работали они круглые сутки. 
Контрабандистов недооценивать было нельзя.
— Выставляемся! — решил сотник — Соболь наблюдение, остальные охранение.
Соболь кивнул, начал устраиваться на толстом, уже обжитом и еще не до конца 
высохшем древесном стволе, остальные бесплотными призраками растворились в лесу…
И чего только не придумают теперь. Раньше пластуну все помощники — терпение, 
опыт да зоркий глаз. Многие пластуны вырабатывали ночное зрение не хуже 
кошачьего. А теперь… а теперь есть такие дела как ночные прицелы и тепловизоры, 
от которых не укроешься. И любой, более-менее выучившийся дурак может их 
применять. Пропадает пластунская профессия….
Ночной лес жил своей жизнью — шебуршалось зверье бесшумно парил над лесом 
высматривая добычу филин. Стрелки часов, едва заметно светящиеся зеленым в 
темноте медленно ползли, отмеряя минуту за минутой. От безделья клонило в сон.
Заскрипел какой-то местной птицей Соболь — что-то нашел, что-то высмотрел. 
Сотник медленно пополз к нему.
— Что?
— В центре… — прошипел Соболь, передавая винтовку — у костела.
Зеленый свет ночного прицела неприятно резанул сотника по глазам уже 
адаптировавшего свои глаза к ночи. Окрестности в ночном прицеле выглядели как 
будто погруженные в мутный зеленый сумрак донской заводи. Казаки нынче были не 
те, что в начале века — сотник например, имел за плечами краткий курс подготовки 
легких водолазов, три месяца занимался на высокогорном озере Балхаш. Потом, 
когда судьба давала возможность побывать дома — занимался подводной охотой на 
Дону, один раз чуть не попал на обед сому[69]. Поэтому, такую картину, какая 
сейчас предстала перед ним в прицеле, сотнику хорошо знал…
Изображение чуть плыло, как это и было в ночных прицелах — там картинка 
преобразуется, это тебе не оптика. Перед глазами плыла узенькая мощеная улица 
пригожие, обнесенные заборами дома по обе стороны, площадь. Шпиль невысокого, 
разлапистого костела…
Вот те на…
— Вот ведь богохульники… — негромко сказал сотник — это придумать же надо, в 
божьем доме спирт хранить.
Жизнь в поселке кипела — верней не в самом поселке, на площади. Сам то поселок 
уже засыпал, то тут, то там гасли желтые прямоугольники окон. А вот на площади 
кипела жизнь — трое, подогнав к костелу большой крытый грузовик, торопливо 
надрываясь, таскали в него и грузили небольшие квадратные емкости. Сотник уже 
достоверно знал, что это такое — пятидесятилитровые канистры со спиртом. Сейчас 
загрузят машину и отправят ее дальше.
— Тонн шесть в машине… — прошептал Соболь — куш неслабый…
Да уж и в самом деле куш неслабый. По казачьим традициям, полученное от казны 
вознаграждение шло на кошт, но и тем, кто непосредственно дал результат — 
перепадало немало[70]. Государство спирт принимает по пять целковых за литр, 
если нормальный и по целковому — если метиловый или еще какой непригодный. Если 
они всю машину собираются грузить то выходит…
Неплохо выходит…
Сотник негромко каркнул вороном, вороны по ночам не летают — но тут вряд ли кто 
слушает. Общий сбор…
— В центре поселка машина. У костела. Спирт тонн шесть. Делаем так. Выдвигаемся 
мы трое, работаем пэбэшками[71], остальное — на край. Соболь, выбирай позицию.
Соболь осмотрелся в прицел.
— Сто метров левее по дороге. На крыше.
— Собака?
— Успокою.
Сотник подумал.
— Чебак — подстрахуешь. Потом присоединишься к нам, но не светись — сработаем я 
и Певец. Ты — сиди тихо. Рабочий план — вяжем этих, кидаем в кузов и тикаем. 
Либо до ППД, либо до первого поста, там и сдаем все. По дороге забираем Соболя. 
Я и Певец в кабине, Чебак и Соболь — в кузове. По машине не стрелять, полыхнет — 
сгорим зараз. С этими — осторожнее, Соболь — если что вали, но не наглухо. 
Живыми брать треба.
— Есть!
— Тогда — с богом, казаки…
Теперь шли двумя парами, как и предстояло работать: Город и Певец первыми, 
Соболь и Чебак вторыми. Город и Певец, как идущие первыми забросили за спину 
свое основное оружие, достали пистолеты, накрутили на удлиненные стволы длинные 
трубки глушителей. Опустили на глаза приборы ночного видения. На каждом 
пистолете был лазер, работающий в невидимом невооруженным глазом режиме — а в 
очках лазерный луч был виден, он словно шпага пронзал пространство. Как на 
учениях, или за линией фронта во вражеском тылу. Хотя земля эта — своя.
Взвыла собака — одна, затем другая. Собачий перебрех покатился по селу — собаки 
не могут молчать если слышат лай сородичей. Город поднял сжатую в кулак руку, 
затем растопырил пальцы — все мгновенно присели, укрылись на местности.
— Подождем, пока утихнут — одними губами прошептал он на ухо Певцу, тот согласно 
кивнул.
В крайнем от околицы села доме открылась дверь — пышущий желтым прямоугольник на 
черном фоне стены. Разбуженный спросонья поляк какое-то время оглядывался, 
пытаясь понять, не забрались ли в хозяйство воры, потом чем-то кинул в мешающую 
спать собаку. Собака взвизгнула и замолкла…
Желтый прямоугольник погас…
Сотник указал рукой направление — вперед.
Огородами решили не идти — и в самом деле собаки, может у кого собака на ночь 
отпущена с цепи. Проблем не оберешься. Ломанулись улицей, внаглую — перебегая от 
столба к столбу, избегая желтых конусов света от горящих вовсю фонарей. На Дону 
по ночам без дела свет не жгли. А тут — Европа…
Чебак показал знак опасности — и сам мгновенно упал на землю. Его примеру тут же 
последовали остальные…
— Еще Польска не сгинела[72]… — донеслось негромкое…
Человек, который шел по улице в такой поздний час вовсе не был пьяным или 
загулявшим. Наоборот, он шел ходко не шатался от выпитого, посматривал на дома. 
Сотник приготовил пистолет, хотя понимал, что нарвутся — и наглухо его валить 
нельзя. Идет человек — и идет, преступления же в этом нет. По башке рукояткой 
пистолета и связать, наверное, так…
Разгадка была простой — человек остановился около богатого, двухэтажного дома, 
что-то поднял на земле, резко распрямился, размахнулся рукой. Едва слышно 
звякнуло окно.
Через несколько секунд в одном из окон второго этажа призрачно мелькнул огонек 
свечи, потом открылась форточка — и из нее что-то выбросили, что-то, что едва 
слышно звякнуло о камень. Человек огляделся по сторонам подобрал выброшенное и 
полез через высокий, каменный, ограждающий дом забор.
Понятно… к паненке своей пошел.
Они ждали еще минут пять, прежде чем убедились, что все тихо и их никто не 
заметил. Потом пошли к площади, прежним порядком.
* * * 
В любом польском поселении есть площадь. Так же как и в казачьих куренях — в 
русских поселениях площадь не обязательна, а тут она есть всегда. Вокруг площади 
крутится вся общественная жизнь села, тут обязательно есть костел, есть 
каварня[73], есть и присутствие[74] местное. Сама площадь обычно круглой формы, 
обрамленная каменными домами, замощенная камнем и аккуратно убираемая. Европа…
Выйдя на площадь, Певец и Город пошли в разные стороны, как бы обхватывая ее. Ни 
присутствие ни каварня уже не работали — это тебе не трактир, где до утра шумят. 
Только фонари, чьи кованые чугунные столбы красиво обрамляли площадь подобно 
стражникам, берегущим ее покой, светили мертвенно-бледным светом, и вокруг них 
вертелась мошкара
Шаг. Еще шаг…
Машина была уже совсем рядом, так рядом что чувствовался запах соляра, тяжелые 
шаги по мостовой, запаленное дыхание — трое мужчин носили что-то тяжелое, 
стремясь перетаскать все что нужно как можно быстрее.
Сотник откинул с глаз уродливый прибор ночного видения, подождал, пока глаза 
немного адаптируются к темноте. Проверил пистолет.
— Здорово вечеряли, панове! — улучив момент, сказал Велехов, ступая вперед и 
выходя из-за кузова машины — никак винокурите здесь…
Один из грузчиков, самый молодой выронил из рук тяжелый, пятидесятилитровый 
пластиковый бочонок со спиртом себе на ногу и заполошно взвыл.
— У… матка боска…
— Руки в гору[75]! — негромко, но внушительно сказал сотник
Второй, постарше — у него в этот момент не было в руках ничего, он только что 
бросил бочонок в машину, сместился влево, рука змеей скользнула за спину…
Хлоп…
Лязг затвора был слышнее, чем выстрел, десятимиллиметровая тяжелая тупая пуля 
врезалась в правую руку, напрочь перебив кость…
— И-ы-ы… — взвыл поляк, хватаясь за искалеченную руку, кровь из которой 
мгновенно пропитала рукав.
Третий бухнулся на колени
— Нэ пуцай! Нэ пуцай! Ми слю цивилы, цивилы, нэ пуцай![76]
С противоположной стороны с таким же пистолетом в руках выступил из тени Певец, 
красная точка лазерного прицела плясала на спине третьего…
— Ты серб?
— Арнаут! Арнаут[77], нэ пуцай!
— Руки в гору! Второй — вяжи их!
Пока сотник держал контрабандистов под прицелом, Певец осторожно приблизился, 
заковал в наручники сначала того что выл, стоял на коленях потом того кто уронил 
канистру себе на ногу. Пошел к третьему.
— Осторожно! У него ствол!
— Бросай оружие! — крикнул Певец, стоя сзади так чтобы контрабандист не мог его 
видеть…
Здоровой рукой контрабандист осторожно достал из-за пояса пистолет, отбросил. 
Глухо стукнул о брусчатку металл.
— У… москальско семя!
— Мы казаки! Руки держать в виду!
Сыто лязгнули раз за разом наручники, защелкиваясь на запястьях.
— Проверь подвал.
— Есть! — Певцов развернулся, пошел к подвалу…
— Все едно мы вас вобьем, москальско семя… — злобно сказал раненый — це польска 
не сгинела…[78]
— Не надорвись… — спокойно посоветовал сотник — как с каторги выйдешь, милости 
просим за добавкой…
— Пан казак, пан казак… — зачастил второй — деньги возьми… диты малы, есть 
просят. Пусти Христом-Богом прошу.
Сотник не ответил — контрабандисты, бандиты всякие как припрет — еще и не такое 
скажут. Навидался.
Тенью скользнул из-за костела Певцов
— Чисто. В подвале — тонны три еще.
Велехов прикинул
— Грузим этих! Живее!
— А ну — встать! — рыкнул Певцов, поддал одного ногой, тот взвизгнул как баба.
Сотник повернулся, достал фонарь, задел красный светофильтр — мигнул несколько 
раз — Чебаку и Соболю. Чебаку — немедленно сюда, Соболю — быть готовым…
Через несколько секунд подскочил Чебак — прятаться было нечего и он перебежал 
прямо через площадь, не таясь.
— Помоги с погрузкой! — сотник был немногословен — Певец, как закончишь, запри 
подвал в костеле. Будто все сделали — и уехали.
— Есть!
Сам сотник прошел к кабине, держа пистолет наготове распахнул дверь — чисто! Нет 
никого. Сама кабина — удобная, даже со спальным местом. Оружия, конечно же, нет 
— им через посты, а потом по дорогам ехать, оружием светить не годится.
Легко забросил себя в кабину — гражданская машина садиться проще, чем на БТР. 
Коробка обычная, механическая, ключи… нет ключей.
Зараза…
Выскочил из машины, едва не столкнувшись с Чебаком.
— Погрузили — не дожидаясь вопроса, доложил он
— Добре. Пошмонайте по карманам — ключей нет.
Ключи нашлись быстро — тот, кто уронил на ногу канистру и сейчас мучался болью, 
был водителем, а грузил сам — для скорости.
— Стрелять только в самом крайнем случае — напоследок дал напутствие сотник тем, 
кто оставался в кузове, сидя у самого борта, на пленных — один трассер и костром 
полыхнем.
— Есть… — досадливо отозвался Певец, которому совсем не нравилась идея ехать в 
кузове, сидя на бочках со спиртом. Но приказ есть приказ.
— Вот так…
Машина завелась с первого же поворота стартера, сотник аккуратно снял стояночный 
тормоз, выжал сцепление, врубил передачу и медленно, стараясь не слишком шуметь 
двигателем, тронулся, объезжая площадь по кругу…
— Фары здесь где… — сказал он сам себе.
Нашел, включил — узкий, неяркий световой поток разрезал тьму, на фарах у машины 
стояли армейские маски. Видно было хреново.
— Да и бис с ними — выругался сотник, выключая фары и опуская на глаза ночной 
монокуляр. Машину с прибором ночного видения он последний раз лет пять назад 
водил — но в этом нет ничего хитрого, только ехать потише. Лощеные польские 
домики плыли в зеленой мути прибора…
Тормознули их на дороге километрах в десяти от села. Пост казаки организовали 
справно — за поворотом дороги, причем поворотом глухим, непросматриваемым. Если 
не знаешь что там пост — влетишь и развернуться не успеешь. Едва большой, тяжело 
груженый ФИАТ на малой ввинтился в поворот — как луч прожектора безжалостно 
высветил его, а из мегафона металлически громыхнуло:
— Стоять! Заглушить двигатель!
— От бисовы дети! — выругался сотник, прожектором ему резануло по глазам и 
капитально засветило ночник, отчего в глаза ему как песком сыпануло. Это ладно, 
пройдет, а вот если матрица ПНВ не выдержала перегрузки…
ПНВ — вещь дюже дорогая…
— Выходить из машины с поднятыми руками!
Сотник осторожно открыл дверь, выбрался наружу, подняв руки
— Свои, браты казаки! Велехов с Донского! Сектор Ченстохов!
— У них оружие! — крикнул кто-то за стеной света
Прожектор погас
— Отставить!
Двое, с оружием подошли к машине.
— Огнев, ты что ли? — спросил сотник
— Я. Ты пошто по команде не доложил? Могли бы и врезать.
— По команде доложишь — результата не будет. Информация как сквозь решето текет.
— Взял? — Огнев кивнул на машину.
— Взял. Тонн пять с лишком.
Огнев присвистнул
— Богато.
— Так и ты не зевай. Там под костелом — подвал, в нем еще тонны три спирта. Как 
раз "Выстрелом" твоим и вывезешь. Давай, бери машину и вперед, мы пока на пост 
встанем. Я тебе Чебака дам, он покажет.
— Так мы ж и зараз! — обрадовался Огнев.
На самом деле, этот дворец назывался как-то по-другому, но все звали его 
"Голубой дворец". Голубой — потому что крыша его была изумительного, изумрудного 
цвета.
Сам дворец находился почти в центре Тегерана и был на удивление небольшим. 
Никакого сравнения с русскими роскошными дворцовыми комплексами, типа Царского 
села или Константиновского дворца. Он был даже меньше — если считать только 
основное здание — чем дворец Воронцовых на Черноморском побережье.
Но отделан дворец был и изнутри и снаружи просто роскошно…
Снаружи — превосходная, филигранная резьба на стенах, роскошные двери из черного 
дерева с отделанными золотом ручками, изумрудного цвета крыша, почти сливающаяся 
с распахнутой настежь синью неба. Внутри — золото, мрамор, черное дерево, 
роскошная парча с золотым шитьем. Картины великих мастеров, в основном 
европейских — на стенах, явно подлинники. Не хватало только знакомого запаха 
"русской кожи"[79], а так — закроешь глаза, и можно представить, что ты в 
московском или екатеринбургском дворцах Его Величества.
Дворец стоял посредине роскошного регулярного парка, с каштанами, с 
подстриженными британскими газонами, с кустами, с асфальтированными дорожками. 
Парк был большим и роскошным и занимал не меньше гектара площади.
Придворных у дворца было немного, на удивление все — в строгом, неприметном, 
европейского покроя платье[80], мой фрак смотрелся даже слишком роскошно и 
дорого. Ни одного человека с бородой, зато многие носят небольшие, аккуратные 
усики, подражая Их Сиятельству. А так — все, как и должно быть при дворе 
владетельного монарха.
Марина умудрилась одеться довольно прилично, на европейский манер, даже цвет ее 
платья гармонировал с цветом фрака, который сшил мне старый портной Хаим, 
просидев над ним всю ночь. В машине она держалась молодцом — но было заметно, 
что она волнуется. Явно — не из дворян, и для нее это появление при дворе — 
первое.
Нарушая дипломатический протокол, их Сиятельство, шахиншах Мохаммед, царь царей 
ждал нас не в зале, где и должна была проходить церемония вручения верительных 
грамот — а на ступенях дворца. Рядом с ним была блондинка лет тридцати пяти — 
его вторая жена и большая, черная лохматая собака, породу которой я так и не 
смог определить. Блондинка была его второй женой, звали ее Сорейя и до 
замужества она работала стюардессой. У нее это тоже был второй брак — первым ее 
мужем был директор национальной авиакомпании, но три года назад он скоропостижно 
скончался, и менее чем через неделю состоялась новая свадьба. Насколько мне было 
известно — от первого брака у царя всех царей было два сына, от второго детей 
пока не было.
Царь всех царей производил впечатление странное. Среднего роста, подтянутый, с 
аккуратными усиками на белом, совсем без загара лице, с проседью в волосах. Одет 
он был в нечто напоминающее военную форму — брюки гражданского покроя и 
защитного цвета френч, без наград и знаков различия. Черный шейный платок — 
единственная экстравагантная деталь костюма. Ремень, на котором висела простая 
черная кобура с пистолетом. Запоминались глаза — неопределенного, серо-синего 
цвета, липкие какие-то, словно старающиеся забраться к тебе в душу…
Тонкостей дипломатического этикета я не знал, но шахиншах шагнул ко мне первым.
— Я рад приветствовать посланника Белого Царя на нашей земле, свидетельствую, 
что все мы — его верные слуги, да хранит его Аллах.
Шахиншах чуть склонил голову
— Да хранит Всевидящий Аллах Вас, Ваш народ и Ваш престол — ответил я заранее 
заготовленной фразой
Церемония летела ко всем чертям, верительную грамоту следовало вручать в зале, 
но шаниншах протянул руку — и мне ничего не оставалось, как передать ему папку с 
грамотой прямо тут, на ступенях дворца. Не глядя, шахиншах передал ее кому то из 
мгновенно оказавшихся позади придворных…
Дальше произошло то, чего я никак не ожидал — по протоколу, после вручения 
верительных грамот, следует угостить гостей шампанским в зале, и дальше уже 
приглашенные беседуют о своем. А глава государства в это время проводит краткие 
рабочие встречи с вновь аккредитованными послами. Но шахиншах улыбнулся и сказал 
на чистейшем, почти без акцента русском.
— Думаю, нашим супругам найдется, что обсудить, ваше превосходительство. Есть 
что обсудить и нам…
И направился вглубь парка, прочь от дворца, сделав мне знак следовать за ним. 
Мне ничего не оставалось, как подчиниться…
Никто из придворных за нами не последовал…
* * * 
Шахиншах остановился, когда мы зашли уже довольно далеко и дворец скрылся за 
деревьями — парк и впрямь был большим. Здесь, в укромном уголке, высаженные 
каштаны и кипарисы образовывали своего рода тупик и здесь же был устроен 
небольшой ручей с водопадом не знаю, естественный или искусственный.
— Я рад видеть вас послом при моем дворе, князь Воронцов… — задумчиво сказал 
шахиншах, трепля пальцами холку увязавшейся за нами собаки, и прежде чем я успел 
что-то ответить — предостерегающе поднял руку, требуя тишины.
Пели птицы, звенел ручей. Казалось невероятным, что в паре сотен метров от нас 
шумит, живет, работает миллионный город….
— Вы не возражаете если я буду звать нас Искандер, мне так проще.
— Ничуть, Ваша Сиятельство.
— Я в самом деле рад видеть вас, князь… По протоколу это полагается говорить 
всем аккредитованным при моем престол послам, и я говорю это, но редко бываю 
искренен. В вашем случае я говорю это от чистого сердца, я и в самом деле рад 
вас видеть…
Светлейший помолчал, молчал и я…
— Вам известно кто был вашим предшественником?
— Князь Юрьевский, я полагаю…
— Именно так… Старая, проспиртованная развалина… Говорят, он раньше работал в 
разведслужбах вашей страны…
Князь Юрьевский и в самом деле возглавлял третий отдел Собственной, Его 
Императорского Величества Канцелярии несколько лет назад, до того как его 
спровадили в отставку и назначили вместо него бывшего резидента Путилова, вдвое 
моложе Юрьевского и не в пример более работоспособного…
— Видите ли… ваше высокопревосходительство… Я правильно к вам обращаюсь?
— Совершенно правильно, Ваше Сиятельство. Позволю себе отметить, что вы 
прекрасно знаете русский язык.
— Это и в самом деле так — шахиншах погладил неподвижно сидящую у его ног собаку 
— я учился в вашей стране. Почти все высшие офицеры Гвардии заканчивали ваши 
военные институты и знают русский язык. Но позвольте, я продолжу… Видите ли… 
Несколько лет назад я обращался к Их Величеству, Императору Александру с 
просьбой прислать в качестве посла специалиста по разведке. Мне нужен был совет 
и помощь со стороны такого человека. Их Величество прислал князя Юрьевского, и 
меньше года мне хватило, чтобы окончательно разочароваться в нем.
Еще бы… Три бутылки крепкого столового вина — это совсем не то, что должно быть 
в столе посла.
— Но теперь их Величество, Император Александр вспомнил про своих верных 
вассалов и прислал Вас. И мне по-прежнему нужна помощь, господин Воронцов. Мне и 
моему престолу…
Я лихорадочно подбирал слова. Что это — провокация? Разведка боем?
— Ваше Сиятельство… При разговоре с Их Величеством Императором Александром, 
имевшим место до моего нового назначения, мне было дано понять, что я 
направляюсь в качестве посла и не более того….
— Но вы же являетесь специалистом по разведке? — резко спросил шахиншах 
Мохаммед.
— Это так, Ваше Сиятельство, я и в самом деле какое-то время работал в 
разведывательных структурах. Однако, в последние несколько лет я не имел к 
разведке никакого отношения, проходя обучение в Академии Морского Генерального 
Штаба. Кроме того, я не специалист по агентурной разведке, я скорее специалист 
по диверсиям и партизанской войне. Смогу ли я быть полезным Вам в таком 
качестве, Ваше Сиятельство…
— Вам известно, что произошло совсем недавно?
— Осмелюсь напомнить, что я прибыл в Вашу благословенную страну всего три дня 
назад.
Шахиншах улыбнулся — понимающе…
— Сейчас с вами должен был разговаривать другой человек, князь. По крайней мере 
— так решили заговорщики, которые несколько дней назад взорвали мост, по 
которому я проезжал. Волей Аллаха я остался в живых и смог покарать подлых 
изменников. Но… я не могу быть уверенным в том, что семена заговора не прорастут 
вновь, не дадут свои ядовитые всходы через несколько месяцев или даже лет. У 
нашего народа есть поговорка: "Я и мой брат — против моего двоюродного брата, я 
и мой двоюродный брат — против всего мира".[81] Это поговорка содержит в себе 
великую мудрость, ваше высокопревосходительство. Нельзя доверять никому кроме 
самых близких людей. Я назначил начальником САВАК генерала Тимура и щедро одарил 
его — но могу ли я быть уверенным в том, что он не предаст меня, как предал его 
предшественник?
Шахиншах помолчал, возможно, ожидая, что я что-то скажу — но я продолжал 
молчать. В этом случае выигрывает тот, кто молчит. Сказанное слово — твой 
господин, не сказанное — твой раб. Тоже мудрая поговорка.
— Мой старший сын Хусейн недавно вернулся из Великобритании, где проходил 
обучение военному делу в Сандхерсте, в пехотном училище. Мой младший сын, 
Мохаммед сейчас учится в России, в Академии Генерального штаба. По его 
возвращении домой он станет министром безопасности, за Хусейном останется армия…
Ох, как умно… Армия за одним сыном, спецслужбы и наиболее подготовленные части — 
Гвардия Бессмертных — за другим. Получается этакое шаткое неустойчивое 
равновесие и ни один из сыновей не сможет выступить против отца. Ох, как умно…
— Хусейну всего двадцать девять лет. Он верен мне, верен престолу — но он не 
способен полностью выполнять возложенные на него обязанности военного министра. 
Я прошу Вас — не приказываю, а именно прошу — стать другом, старшим товарищем 
моему сыну Хусейну. Научите его тому, чего знаете сами, удержите от 
безрассудных, свойственных молодым поступков. Этим вы заслужите мою вечную 
признательность…
Интересное предложение. Даже более чем интересное если учитывать обстоятельства. 
Если Хусейн учился в Сандхерсте — значит, он успел пропитаться британским духом, 
и ориентирован как раз на нее. С геополитической точки зрения это предельно 
опасно. Шахиншах Мохаммед не вечен и именно у старшего сына есть все шансы 
занять трон, который когда-нибудь опустеет. Если он будет сориентирован на 
Британию — Российская Империя имеет все шансы потерять вассалитет, а Британская 
Империя получает шанс утвердиться в регионе, получить прямой доступ к 
Персидскому заливу, запасы нефти и газа, угрожать нам как на суше, так и на 
море. Этого допустить нельзя ни в коем случае. Если же наперсником молодого 
наследника будет именно русский посол — шансы на такой сход событий резко 
уменьшаются. Задача любого хорошего посла — предвидеть развитие событий на годы 
и десятилетия и работать именно на будущее, завязывая знакомства и связи, 
которые будут полезны еще долгое, очень долгое время. Если то, что мне 
предложено не работа посла — то что же тогда работа посла?
— Ваше Сиятельство, я почту за честь оказать принцу Хусейну всю возможную помощь 
и научить его тому, в чем опытен сам.
Шахиншах улыбнулся
— Персия отныне ваш второй дом, господин Воронцов, для вас и ваших потомков…
— Благодарю…
Договоренность мы скрепили по-русски, рукопожатием, собака не сводила с нас 
глаз, умных и внимательных. Это что же за порода такая, в ней килограммов под 
сто. Бросится — охнуть не успеешь…
— Перс волнуется… — с улыбкой заметил Мохаммед — он очень любит меня и только от 
меня принимает пищу.
— Перс, Ваше Сиятельство?
— Так я его зову. Это помесь туркменского алабая и собаки — спасателя. Он очень 
спокойный и верный. Верность — это большая редкость в наши проклятые дни, князь…
— Это так…
— Пойдемте… Я познакомлю вас с принцем Хусейном, я вызвал его во дворец 
специально для этого…
— Ваше Сиятельство…
— Да?
— Не стоит. Предупредите его, и я сам отдам визит ему. Через два или три дня — 
по своим делам мне надо навестить Багдад. Думаю, для будущей хорошей дружбы 
будет лучше, если мы познакомимся сами…
Шахиншах потер гладко выбритый подбородок.
— Возможно, вы и правы…
Вечером моя жена выгладила мне сорочку на завтра, а фрак убрала в футляр и 
повесила в шкаф. Семейная жизнь начинает налаживаться. Хоть в каких-то аспектах. 
Поссориться что ли, для записи, чтобы не слушать на ночь то, что она включает… 
О том, что дело дрянь, молодой граф Комаровский догадался еще не войдя в кабинет 
— в присутствии, в котором обычно не протолкнуться — ни единого человека. И это 
— в понедельник, когда все со свежими силами — на службу выходят! И в кабинете — 
тишина, обычно начальственный рык отца из коридора слышно.
Морально подготовившись к очередной взбучке, граф Ежи Комаровский толкнул дверь…
Отец сидел в своей любимой позе, развалившись в кресле и повернувшись к окну — 
но почему то не курил, как это делал обычно. Мало кто знал, что даже просто 
сидение в кресле выпрямив спину причиняло этому поистине железному человеку 
боль. Во время мятежа восемьдесят первого года, тогда еще полковника Тадеуша 
Комаровского эвакуировали с пылающих улиц Варшавы вертолетом, с восемью пулями в 
теле. Одна из них сидела рядом с позвоночником, да настолько близко, что даже 
санкт-петербургские врачи не рискнули ее доставать. Она и до сих пор сидела там, 
рядом с позвоночником напоминая о группе инвалидности и полной негодности к 
строевой службе. Врачи запретили отцу даже стоять больше тридцати минут в день — 
сейчас он вспоминал об этом с усмешкой…
Возможно, отец не курил потому что в кабинете он был не один. Рядом, у 
приставного стола примостился невысокий, худощавый человек, посверкивающих 
круглыми линзами простых, без оправы очков. В отличие от отца, не признававшего 
никакой другой одежды кроме мундира, этот был одет в гражданский серый костюм.
— Поручик лейб-гвардии Его Императорского Величества Польского гусарского полка 
Ежи Комаровский по вашему приказанию явился! — на одном дыхании выговорил 
уставную фразу молодой человек, приняв стойку "смирно".
Молчание. Черт, молчание хуже всего — лучше бы сразу…
Затянувшееся молчание нарушил отец, старый граф Тадеуш
— Почему не доложил по команде, сукин ты сын!?
Странно, но в голосе отца отчетливо проскакивала какая-то непонятная… гордость? 
Да, гордость!
— Не могу знать о чем вы, господин генерал от артиллерии!
— Не знает он… — проворчал отец тяжело поднимаясь со стула — не знает. Ничего. 
Сейчас тебе мозги то тут вправят… А мы с тобой потом на эту тему поговорим.
Шаркая ногами отец пронес свое высохшее, но все еще сильное, мосластое тело к 
двери, как то странно крякнул — и вышел. Граф Ежи остался наедине с незнакомцем.
— Присаживайтесь, поручик… Разговор долгий у нас…
Голос незнакомца был каким-то монотонным и нудным — такой голос обычно 
вырабатывается у учителей и университетских профессоров, читающих одни и те же 
лекции по тысяче и более раз и знающие в них наизусть каждое слово.
Граф Ежи присел — но не напротив незнакомца, а у самого края стола, разрывая 
психологически комфортную для разговора дистанцию, и вынуждая своего собеседника 
принимать неудобную позу. Теперь для разговора ему надо было либо поворачивать 
стул, либо самому поворачиваться на стуле влево, чтобы не терять контакт с 
собеседником. Незнакомец заметил этот маневр — а в русской Гвардии учились даже 
такому! — и понимающе улыбнулся.
— Молодой человек, а ведь ваш отец прав. Следовало доложить по команде, тем 
более было о чем докладывать.
— Сударь, я не имею чести знать вас, в то время как вы меня знаете. Прежде чем 
начинать разговор — извольте представиться.
Неизвестный кивнул головой
— Вполне разумное требование. Полковник Цезарь Збаражский.
Молодой граф Комаровский мгновенно прикинул — собеседник превосходил его не 
только по званию, но по родовитости. В Польше, или в Виленском крае этому 
придавалось очень большое значение, еще большее, чем в России. В России русское 
дворянство было больше клубом по интересам, имеющим собственные 
морально-этические нормы поведения, несколько отличающиеся от норм остального 
населения Руси Великой. Дворяне были сильны тем, что помогали друг другу, 
дворяне имели большие шансы при устройстве дел, потому что Дворянский банк 
кредитовал под ставку несколько меньшую, чем любой другой банк — проблем с 
мошенничеством не было потому что. И все. А вот в Польше, где шляхта[82] до сих 
пор не потеряла влияние, громкое имя и родовитость значили намного больше, чем в 
России.
Что же касается Збаражских — то предки этого полковника были воеводами, когда 
еще польские жолнеры[83] подавляли возмущения в Москве, а не донские казаки — в 
Варшаве.
— Господин полковник! — граф Ежи начал подниматься с места, но полковник 
Збаражский жестом оборвал все это.
— Полноте, молодой человек. Не разочаровывайте меня, вы ведь так хорошо 
начинали. Тянущийся во фрунт поручик — совсем не то что бы хотелось мне перед 
собой видеть сейчас, граф Комаровский.
— О чем вы сударь? — смешался граф Ежи
— О графине Елене Ягодзинской, с которой вы имеете честь быть знакомы, граф не 
так ли?
— Никак нет, господин полковник! — ничтоже сумняшеся отрапортовал Ежи
Полковник Збаражский хлопнул в ладоши. Один раз.
— И это похвально. Честь дамы стоит защищать. Даже если эта дама едва не 
взорвала гранатами кортеж генерал-губернатора Варшавы.
— Сударь…
— Не надо, граф. Я понимаю, честь дамы превыше всего. Кстати — вы добавили мне 
некоторые неудобства. Выбросили в реку оружие, и потом его пришлось искать 
водолазам, причем ночью — а это само по себе опасное мероприятие. И вдобавок вы 
сорвали важную вербовочную операцию. С чем я вас и поздравляю, граф.
— Вербовочную операцию?!
— Именно.
— Вы хотите сказать…
Полковник Збаражский предостерегающе понял руку.
— Не надо. Не надо приписывать мне слова, которые я не произносил. Я мог сказать 
вам только то, что имею право сказать. Это понятно?
— Я понял, сударь — помолчав, сказал граф Ежи.
— Вот и хорошо. Вы должны знать, что мы работаем и работаем не зря. Практически 
в каждой подрывной группе у нас есть свои информаторы. Если бы этого не было — 
Польша давно бы утонула в крови.
Граф Ежи утвердительно кивнул.
— Молодой человек, скажите, что вы думаете про графиню Елену? Только честно? Она 
красивая, ведь так?
— Ничего… — буркнул граф Ежи, досадуя что, наверное, все что он думает написано 
у него на лице.
— Да бросьте. Мне тоже когда то не было и тридцати лет. В этом нет ничего 
плохого. Скажите вот что — вы бы хотели продолжить знакомство?
— Почему вы спрашиваете? — мгновенно насторожился граф Ежи
— Если я спрашиваю, значит, на то есть причины — спокойно ответил полковник 
Збаражский — И я могу их вам назвать. Графиня Елена вступила на очень скользкую 
и опасную дорожку, на дорожку терроризма и антигосударственной деятельности. Эта 
дорожка ведет к беде — на виселицу, под пули, в могилу. Графиня Елена красивая 
женщина, и должна заниматься любовью, а не тем чем она занимается сейчас. Так 
будет лучше для всех — и для государства и для нее самой. Возможно и для вас, 
если вы примете мое предложение.
— Сударь ни я и никто из моей фамилии не работал, не работает, и не будет 
работать на жандармерию.
— Похвальный принцип — не обиделся полковник — только я представляю здесь не 
жандармерию. Я представляю здесь Главное разведывательное управление 
генерального штаба. Военную разведку. И мы бы были очень заинтересованы 
сотрудничать с вами, граф Комаровский. Это такая же служба Родине, как и любая 
другая в армейских рядах.
— ГРУ? Почему ГРУ занимается делами, которыми пристало бы занимать полиции, 
господин полковник
— Возможно, потому что полиция не может или не хочет ими заниматься. Возможно, 
потому что в Польше до сих пор не отменено военное положение[84].
— А почему вас так интересует судьба графини?
— Возможно потому что я поляк. Возможно потому что я родственник Ягодзинским, 
хотя и дальний. Но больше всего меня интересуете вы, граф. Прежде всего, я бы 
хотел дальше работать с вами. Тем более, что с местным подпольем вы уже 
познакомились.
— Это плюс или минус?
— Скорее плюс. Но это как разыграть. Итак — я жду вашего решения, граф. Скажу 
сразу — если вы скажете "нет" — мы просто направим благодарность командованию 
вашего полка. Вы предотвратили террористический акт, проявив личное мужество — 
за это вы заслуживаете повышения по службе. Если же вы скажете "да" тогда…
Полковник Збаражский порылся в кармане, достал какой-то билет, черный, с золотой 
каймой по краю.
— Это билет на бал. Состоится девятого, его дает Царь Польский Константин, в 
своем загородном дворце. Графиня Елена будет там.
Билет лег между ними на стол — как манящий кусочек будущего. Будущего 
заманчивого — но одновременно и дышащего холодом опасности
Граф Ежи посмотрел на полковника, будто в его бесстрастном лице можно было 
прочитать ответ на стоящий перед ним вопрос. Потом на билет, соблазнительно 
сверкающий золотой каймой. Потом снова на полковника. И взял билет…
Никогда не рассказывай свои планы Всевышнему — он рассмеется. И никогда не давай 
название дню — пока не прожил его до конца.
В посольство я прибыл с рассветом, в семь часов утра. Зафрахтованный вертолет — 
североамериканский "Белл-222" дожидался в аэропорту Мехрабад: посольству 
вертолет не полагался, приходилось каждый раз фрахтовать машину у одной из 
прокатных контор, какие были при каждом уважающем себя аэропорте.
А с утра надо было разгрести накопившиеся дела — верней, продолжить их 
разгребание, потому что следовать стилю работы старика Юрьевского я не 
собирался…
И еще надо было подумать. Крепко подумать.
Что происходит?
Лучшая оборона — всегда нападение. А врагов надо держать к себе так близко, как 
только это возможно, ближе, чем друзей.
Неужели шахиншах раскусил меня? Неужели понял? Или — донесли?
Стоп, стоп, стоп…
Что и когда шахиншах мог раскусить, если меня посылали в Персию, нацеливая на 
наши Восточные территории? На возможный заговор там. Кто мог донести — если 
ничего и не было, по крайней мере, пока?
Как бы то ни было — надо играть дальше.
* * * 
Переполох внизу я уловил не сразу, просек только когда услышал, что сразу 
несколько человек зашли в присутствие. Успел только встать, когда открылась 
дверь…
В кабинет шагнул высокий, даже можно сказать долговязый молодой человек, по 
крайней мере выше меня ростом, простоватое, гладко выбритое лицо, бледно-голубые 
глаза, соломенного цвета волосы. Типичный древний перс — потому что древние 
персы, жившие до нашей эры, были именно такие, голубоглазые и светловолосые[85].
Те, кто пришел с этим человеком, остались в присутствии, не решились идти дальше
— Чем обязан?
— Сэр, мое имя Хусейн Хосейни… Я взял на себя смелость не дожидаться вашего 
визита и первым отдать его…
Странно — но почему-то Хусейн сразу мне понравился. Было в нем что-то… простое. 
Даже придворный этикет у него каким-то свойским получался. Дружеским — видимо 
сказывается прививаемая в британской армии неформальность, культ неформальности. 
То, что русские офицеры считают за панибратство.
— Князь Александр Воронцов, Чрезвычайный и полномочный посол Российской Империи 
при дворе шахиншаха Персидского Мохаммеда Хосейни — полностью отрекомендовался 
я, протянул руку. Хватка Хусейна была истинно военная, до судороги в пальцах…
— Рад знакомству, сударь… — принц Хуссейн по-мальчишески улыбнулся
— Вы отлично говорите по-русски. Где вы этому научились, вы же учились в 
Великобритании?
— В Персии русский знают все. Русский, английский и арабский — эти языки я учил 
с детства, по каждому из них у меня был преподаватель. Скука страшная, сударь…
Да, похоже, этому молодому человеку и впрямь требуется наперсник. Бери ношу по 
себе, чтобы не падать при ходьбе — так, кажется. Контрразведка и Гвардия 
Бессмертных — ноша пока совсем не по нему.
— Осмелюсь спросить, не собираетесь ли вы посетить Багдад в ближайшее время? — 
спросил принц
— По странному стечению обстоятельств как раз собирался.
— Удивительно — но я тоже…
* * * 
Кортеж у принца Хосейни был внушительным. Более чем…
"Руссо-Балты" как отцу, ему не полагались по чину и по должности. Их заменяли 
внедорожники "Датсун-Патруль"[86], собираемые на заводе в Исфахане по лицензии. 
Несколько внедорожников Патруль, бронированных, окруженных вооруженным до зубов 
бойцами Гвардии Бессмертных ждали перед посольством, бесцеремонно перекрыв всю 
улицу. Возглавляли и замыкали колонну внедорожники той же марки, но рейдовые, 
опоясанные каркасом жесткости как на авто для ралли-рейдов и с двумя-тремя 
пулеметами на турелях. В городе они смотрелись совершено дико, как дико 
смотрится и любая военная техника в городе.
— В этом есть необходимость? — иронически указал я на рейдовые машины, 
перекрывшие улицу и ощетинившиеся пулеметами во всем стороны.
— Здесь неспокойно, сударь… — ответил принц — не так давно заговорщики пытались 
убить моего отца, но хвала Аллаху он остался жив и невредим…
— Правильнее будет "цел и невредим" — автоматически поправил я
— Цел и невредим… — повторил принц — русский язык довольно сложный, даже если 
учишь его с детства. Он мне еще тогда не нравился, и арабский тоже…
— Получается, вам нравился английский?
— Английский — простой язык… — задумчиво сказал принц — он более однозначный, 
чем русский. Даже в арабском языке нет такого разнообразия, как в русском. В 
русском можно сказать то, о чем ты думаешь, десятью разными способами…
— Тогда начнем с самого простого. Вся охрана, которая тогда была с вашим отцом, 
не помогла ему, его действительно уберег лишь Аллах. Никакая охрана не спасет, 
если найдутся профессионалы, которые решат вас убить. Поэтому, думаю стоит взять 
на следующий раз две или три неприметные и хорошо бронированные машины для 
повседневных поездок по городу. Скрытность защищает лучше, чем открытая 
демонстрация огневой мощи. Начнем учиться русскому, Ваше Высочество?
Принц поморщился — было видно, что он не привык, чтобы с ним так разговаривали — 
но потом пересилил себя и улыбнулся
— Возможно, вы и правы. Тем более что мой отец предупредил меня, что вы правы 
всегда…
— Хотелось бы, чтобы это было так…
Когда мы вышли за забор посольства — к нам осторожно приблизился Вали, 
поклонился едва ли не в пояс, то ли мне, то ли принцу.
— Вали, я уезжаю с их Высочеством. Переложи мой багаж в его машину.
— Будет исполнено, Искандер-эфенди…
— Пока я не вернулся — ты в распоряжении ханум[87].
— Слушаюсь, Искандер-эфенди…
Вали бросился к "Руссо-Балту", сопровождаемый напряженными взглядами охраны.
— Забавный малый… — заметил принц
— Да, мой водитель… — небрежно сказал я, размышляя, знает его принц или нет. 
Наверняка нет — хотя всякое может быть в этой жизни…
* * *  
Ехали совершенно по-хамски, никогда такого не видел. Нигде и никогда в 
Российской Империи такого не позволялось. Для проезда кортежа Государя дорога 
перекрывалась заранее только в дни больших торжеств, до этого дорожная полиция 
едва успевала перекрывать движение, заметив приближающийся кортеж. И то — 
Государь не любил причинять неудобства своим подданным и часто летал по делам на 
вертолете. А тут — полиции перекрывала движение заранее, везде где бы мы ни 
ехали были большие пробки. На больших транспортных развязках одна или две машины 
с охраной останавливались и целились в водителей, ждущих, пока проедет кортеж. 
На сей раз я ничего говорить не стал — принц меня просто не поймет. Для него все 
это — в порядке вещей. Может быть, в будущем удастся доказать ему, что нельзя 
жить, плюя на тот народ которым правишь. Государь должен жить благу и пользе не 
только престола о государства, которым он правит — но и к благу всех своих 
подданных.
Вертолет в аэропорту ждал нас — не один, а целых три. Все три — "Сикорские", 
причем гражданские, девяносто второй модели. И это мне не понравилось…
У фирмы "Сикорского" есть две линейки продукции — гражданская и военная. 
Гражданская продается свободно в любую страну мира — вертолет, это такой же 
товар, как и любой другой, только стоит дорого. Боевые же машины, хоть и были 
частично унифицированы с гражданскими — но все же попадали под специальный 
экспортный режим, а для их покупки требовалось намного больше документов, 
включая конечник[88] и письмо на имя министра обороны от властей 
страны-покупателя.
В некоторые страны, включая и Персию, боевые машины продавали под специальным 
контролем — только транспортные, и в строго определенном количестве. Здесь же 
налицо был обходной маневр — купили гражданские транспортные версии вертолетов 
без спецконтроля и переделали их. И хотя переделка не слишком то критичная — 
наверное, сделали бронирование кевларовыми матами, это несложно и поставили три 
пулемета — два обычных в иллюминаторах и крупнокалиберный в самодельной рампе 
десантного отсека — все равно налицо обход ограничений. Если они обходят 
ограничения в этом — следует задуматься насчет того, в чем они обходят 
ограничения еще?
Два вертолета уже прогревали двигатели, третий стоял неподвижно — видимо, 
запасной…
— Прошу! — принц гостеприимно пропустил меня вперед.
Изнутри вертолет был отделан роскошно — по уровню "Салон". Всего восемь кресел, 
обитые роскошной белой кожей, ковер на полу, дерево…
— Скажите, Ваше Высочество… Как вы узнали о том, что я собираюсь в Багдад? — 
спросил я, устроившись поудобнее
Принц хмыкнул
— Нет ничего проще. Все полеты с любых аэродромов страны находятся под 
контролем. Вы взяли напрокат вертолет, заполнили полетный план. Все эти планы 
подлежат передаче в САВАК. Вот и все…
И в самом деле просто…
— Наверное, стоит отказаться от брони…
— Я уже предупредил, что вы можете не полететь — с обезоруживающей простотой 
сказал принц — взял на себя такую смелость. Прокатная фирма не предъявит вам 
счет…
Вертолет начал раскручивать лопасти, но в салоне этого почти не было слышно — 
звукоизоляция была на высшем уровне, можно было разговаривать вполголоса. В 
салоне, отделенном легкой перегородкой от кабины экипажа были только мы двое, 
часть нукеров охраны осталась на земле, часть — набилась в вооруженный вертолет, 
который должен был прикрывать наш полет… 
Проклятый Багдад…
Город, в котором погибли мои отец и мать — их убил исламский фанатик-смертник. 
Отец застал еще конец войны, ни одна пуля не смогла пометить его — но смерть 
таки догнала, забрала то, что ей причиталось. Город, в котором погиб 
действительный статский советник Каха Несторович Цакая, которого я мог считать 
свои наперсником в мире разведки. По какому-то злому року судьбы он погиб точно 
так же, как погиб мой отец и на той же самой должности — генерал-губернатор 
Междуречья. Теперь в этот город летел я.
Смерть забирает лучших…
Единственным человеком, которому я мог доверять в этом городе, был Володька 
Голицын, памятный еще по играм в Крыму. Один из пяти поросят, служащий теперь в 
полку казачьей стражи, расквартированном в городе. Если предаст и он — то больше 
никому и ничему верить будет нельзя…
Проклятый Багдад…
Вертолет пока шел над землей, удивительно чередующий бурые, спаленные 
беспощадным солнцем пространства — и буйную зелень рукотворных оазисов с 
мелькающей то и дело геометрической правильностью городков. Но Персидский залив 
уже был на горизонте, он не синел, а скорее бурел. Грязная нефтяная мелководная 
лужа, чем только не загрязненная. Танкеры, несмотря на строжайший запрет, 
сбрасывали в залив балластную воду[89] из танков перед погрузкой. Несмотря на 
все усилия русских инженеров, вода из Тигра шла грязной — никак не удавалось 
нормально наладить мелиорацию, плодородный слой почвы потихоньку смывало в Тигр 
и дальше — в Персидский залив. В общем — Персидский залив был явно не тем 
местом, где стоило бы строить дорогие курорты на берегу. Байкал чище на два 
порядка…
Вертолет резко изменил курс — так что даже я почувствовал.
— Ваше высочество, почему так летим?
— Огибаем платформы по добыче газа. Над ними летать запрещено — собьют. Потом 
пойдем прямо над Тигром — мне почему то нравится летать над реками.
Я это запомнил. Собьют… интересно.
— Где вы учились, ваше превосходительство?
— Просто Александр… или Алекс, так принято в Британии. Можно Искандер, это 
по-вашему. Санкт-петербургский морской корпус, потом академия Генштаба.
— Понятно… — принц скривился
— Если я услышу про сухопутных крыс, ваше высочество — титул и уважение к 
принимающей стороне не остановят меня.
— У вас это тоже есть? — оживился принц
— Еще как. Бывают дни, когда в комендатуре плюнуть некуда. А как Сандхерст?
Принц немного подумал
— Ничего хорошего.
— Вот как? — удивился я — мне показалось, что вам нравится Британия
— Не во всем. Вы знаете, что в британских военных училищах до сих пор не 
отменены телесные наказания[90]?
— Слышал…
— На первом курсе наказали и меня — придрался один из офицеров. Я никогда этого 
не забуду.
Я кивнул
— И не стоит забывать. Честь — она одна.
Вот тебе и британское влияние. Первое, что приходит в голову наследному принцу 
Персии, когда он вспоминает свое обучение в Сандхерсте — это воспоминание о 
порке и перенесенном унижении. Осторожнее в этих вопросах надо быть принимающей 
стране, осторожнее.
— Но я отомстил, и восстановил свою честь!
— Вот как? И как же?
— У этого офицера был автомобиль. Потом его не стало…
О как! Тоже многое говорит о характере человека. Недаром предупреждают — не 
болтай! Даже из внешне невинной болтовни делаются далеко идущие выводы.
В вертолете повисло молчание, разбавленное только мерным рокотом турбин.
— Вы наверное хотите знать, как бы я поступил на вашем месте, ваше высочество? 
Не знаю, в России такого нет и быть не может. Возможно, поступил бы точно так 
же…
Тут я покривил душой. Скорее всего, открыто подошел и ударил бы, дал бы 
пощечину. И потом ушел бы из училища.
— Они говорят — чтобы повелевать, надо научиться подчиняться.
— Это верно. Но телесные наказания — это бесчестие…
И тут остановились турбины…
Турбины остановились одновременно, на этой модели Сикорского их было две, 
происхождение свое они вели от военных образцов и славились надежностью. Но тут 
они остановились — моментально, неожиданно. Просто привычный, давящий на нервы 
гул, разбавленный хлопаньем винта, вдруг исчез — и наступила странная, 
оглушающая тишина…
— Держитесь!!!
Вертолет еще летел по инерции, но уже начинал заваливаться на нос.
В два прыжка я оказался у перегородки, отделяющей пилотов от салона, там была 
дверца — я почти выломал ее, открывая…
— Авторотация! Быстрее!
Какая к чертям авторотация — оба пилота уже возносили молитвы Аллаху. Проклятые 
арабы, сколько с ними в армии, на флоте намучались. Если русский борется за 
жизнь до конца — то эти начинают Аллаху молиться.
В носовом остеклении вертолета уже ничего не было видно — только стремительно 
приближающаяся бурая вода залива. Бурая настолько, что сразу понятно — 
мелководье и недалеко от берега.
Успел включить авторотацию — хотя было уже катастрофически поздно, вертолет 
падал с безумным креном. Последнее — вырубил электропитание, "вырубил массу" — 
так говорят пилоты. Мы падали носом вперед — самое плохое, первым по воде ударит 
винт, осколки в разные стороны полетят, остается надеяться, что вертолет 
бронированный. Выправлять было уже поздно.
— Держитесь!
Вертолет с размаху ударился об воду, кувыркнулся — но полный кувырок не дали 
сделать врезавшиеся в воду лопасти несущего винта. Конечно, они не выдержали — 
лопнули с чудовищным треском — но дело свое сделали.
Меня бросило на борт вертолета, с размаха, в глазах потемнело от боли. Но я 
успел сгруппироваться, и даже не потерял сознание. Люки вертолета были задраены, 
сам вертолет провернуло, он лежал на боку и быстро, поразительно быстро тонул. 
Хотя воздушный пузырь в салоне еще сохранялся, но то скорее плохо — несколько 
метров вниз и давление воды просто не даст нам открыть аварийные люки.
Черт…
Полуидя, полуползя, перебираясь как обезьяна по салону, верней по тому, что от 
него осталось — два кресла сорвало с крепления, одним из них накрыло принца, я 
добрался до аварийного люка. Рванул — и …
Ничего…
— Твою мать! — со всего голоса заорал я.
Старая добрая поговорка, бытующая среди нижних чинов, помогла и на этот раз — со 
второго рывка, такого, что чуть не оторвались пальцы — люк отошел и вода хлынула 
в салон грязным бурым ливнем…
— Ваше высочество!
В таких случаях никогда не следует выбираться из вертолета сразу — вы просто не 
сможете это сделать, вода врывается внутрь под давлением, она просто не пустит 
вас. Надо немного подождать, пока давление вне салона вертолета и внутри него 
сравняется — и только тогда выбираться. Если же запаниковать — смерть.
Выругавшись, двинулся вперед. Отшвырнул кресло — принц был жив, он вцепился в 
кресло и даже не отстегнул ремень безопасности после удара об воду. 
Мертвенно-бледное лицо и исполненные безумия глаза. Он тонул, знал что тонет — и 
не делал ничего, чтобы избежать своей участи.
Сунулся рукой в бурлящую воду, нащупал застежку ремня как раз в тот момент, 
когда голова принца скрылась под водой. В ушах шумело — врывающаяся в корпус 
вертолета вода все больше и больше сжимала остатки воздуха.
Рывком поднял принца с кресла, как следует, встряхнул.
— Приди в себя! Надо выбираться!
Принц ничего не ответил — он смотрел на меня и в его глазах была та же самая 
паника…
— Пошли! Вдохни глубоко и задержи дыхание! Вдохни и задержи дыхание, иначе не 
выберешься!
Принц истово закивал, так что кажется немного — и голова оторвется.
Воздуха становилось все меньше, он пах бензином, водорослями. Был еще какой то 
запах — противный такой, сырой. Времени оставалось все меньше — несколько секунд 
и воздуха в корпусе не будет вообще.
— Готов?! Не вдыхай, пока не будешь на поверхности — иначе умрешь!
На сколько мы уже погрузились? Пять метров? Десять? Больше?
Принц судорожно хватанул ртом воздух…
— Смирно! — заорал я на английском
Подействовало — принц автоматически встал по уставной стойке, прижав руки — и я, 
присев и обхватив его, толкнул вверх, в люк. На какой-то момент он застрял — 
даже холодом по душе прошлось, но нет. Еще толчок — и Хусейн покинул злополучный 
вертолет.
Мне воздуха уже не осталось — но мне он и не был особо нужен. Одно из 
развлечений училища — кто дольше всего продержится на дне бассейна без воздуха, 
только на том, что есть в легких. Из нас, будущих диверсантов, меньше пяти минут 
не было ни у кого.
Погрузились мы на удивление неглубоко — я это понял, как только сам прошел люк и 
глянул наверх. Чуть-чуть, совсем немного — но солнце еще пробивалось сюда, в эту 
толщу воды. Здесь оно не светило — просто вода выше была чуть светлее, чем 
внизу, там, куда медленно погружался вертолет. Метров семь, восемь — для 
диверсанта-подводника пусть и бывшего это не глубина, даже декомпрессия не 
нужна. Да и какая ко всем чертям декомпрессия…
Принц!!!
Принца я нашел, когда перед глазами уже поплыли разноцветные круги — просто 
ухватился за одежду. Принц тонул, как я и опасался, воздуха он явно попытался 
хватануть — на глубине. Перехватившись поудобнее, я начал подниматься вверх, к 
Солнцу, таща за собой и наследного принца Персии…
Вынырнул — как пробка, жадно хватанул воздух, до боли в глотке — раз, другой, 
третий. Хорошо то как! Когда живешь — просто живешь, на службу ходишь, бумаги 
пишешь, тебе это и неведомо, каким счастьем может быть простой глоток воздуха.
Перевернул принца — скверное дело. Не дышит. Ну и как мне прикажете 
реанимационные мероприятия в воде проводить, если начну — не удержимся на воде, 
утонем.
Вертолет!
С вертолета, того самого вооруженного Сикорского заметили нас, он шел на 
предельно малой, направляясь прямо к нам. Едва брюхом на воду не садится — этак 
то он нас под воду загонит…
— Выше! Выше! — заорал я, замахал рукой. Удивительно — но пилот вертолета меня 
понял, взял повыше. Но все равно низко — уже сейчас вода рябью покрылась…
Вертолет навис над нами подобно громадному шмелю, от воя турбин можно было 
оглохнуть, вода покрылась рябью и начала двигаться — зависшая машина выдавливала 
воду из-под своего брюха…
Тогда я еще не был достаточно осторожен. Произойди это месяцем позже — я бы уже 
десять раз подумал, стоит ли в такой ситуации привлекать внимание вооруженного 
вертолета, рискуя получить пулеметную очередь сверху. Или все-таки стоит доплыть 
до берега самому? Но и доплыть в этой ситуации, с принцем на руках я не смог бы.
Сверху сбросили трос — обычный трос. Кое-как прицепил к нему принца — на конце 
был крюк, сделал что-то вроде петли, пропустил подмышками, чтобы охватывало 
туловище. Сам повис на руках, цепляться было уже не за что. Секунда другая — и 
трос пошел вверх, унося нас из этого дерьма…
Экстренные реанимационные мероприятия в вертолете дали эффект, когда я уже 
перестал надеяться. Принц внезапно закашлялся, извергая из себя воду, которой он 
наглотался, потом что-то сказал на фарси, на своем родном языке. Начальник 
охраны — как я и предполагал, никто из охраны толком реанимировать в таких 
ситуациях не успел — бросился к своему подопечному, а я устало привалился к 
борту вертолета, несущегося над Тигром.
Ноги не держали…
Какого черта произошло? На кого было покушение? На меня? Смешно — кто я такой, 
чтобы на меня вот так вот покушаться? Я ж только что верительные грамоты вручил. 
Да и потом — кто мог знать, что я полечу именно на этом вертолете, это же 
вертолет принца Хоссейни.
Значит — покушение было на него. Остается только один вопрос — как.
— Искандер… — принц Хоссейни прокашлялся и теперь судорожно хватал воздух, 
поддерживаемый с обеих сторон офицерами охраны, которые так толком ничего и не 
сделали — Искандер, скажи, у тебя есть брат?
— Нет, сударь, брата у меня нет.
— Теперь есть… 
Когда то давно, когда только стали строить аэропорт — его вынесли за пределы 
города, вместе с резиденцией генерал-губернатора Месопотамии[91] и казармами 
казаков. Там же построили то, что потом стали называть "русский двор" — городок, 
где жили только русские, огражденный стеной. Сейчас же получалось так, что 
самолеты заходили на посадку прямо над дворцом губернатора, а рядом с 
аэропортом, губернаторской резиденцией и русским двором высилась мрачная 
твердыня тюрьмы Абу-Грейб, из тюрьмы превращенной в нечто вроде дома 
предварительного заключения. Как это называлась — следственная тюрьма. Здесь 
уголовников не было — одни исламские экстремисты. Поскольку в стороны расти было 
некуда — здание тюрьмы росло вглубь, прирастало подземными этажами. В тюрьме 
вели следствие, пытали, вешали, расстреливали — хорошее соседство для резиденции 
генерал-губернатора? На мой взгляд, очень хорошее — тот, кто занимает это место 
и эту должность не должен забывать, к чему приводят его приказы и распоряжения. 
"Черные воронки" — машины, свозящие людей в этот ад, не дадут ему забыть. И 
никому не дадут забыть. Да, это зло, согласен. И я даже не могу утверждать точно 
— меньшее ли это зло, по сравнению с тем злом, которое причинят исламские 
экстремисты, если не бороться с ними. Для того, чтобы узнать это точно — надо 
развалить страну. Тогда узнаешь точно.
Несколько машин ждали нас — несмотря на то, что до резиденции 
генерал-губернатора — километр-полтора. Две группы людей и две группы машин. 
Несколько шикарных удлиненных внедорожников "Егерь" — "Руссо-Балты" полагались 
только посольским учреждениям, "для создания должного мнения о величии 
Государства Российского". А здесь, на Восточных территориях лимузины считались 
излишеством, поэтому придумали то, что иностранцы ехидно называли "русский 
лимузин". "Егерь" на длинном шасси, вмещающий в армейском варианте целое 
отделение пехоты, а в представительском — роскошь его салона ничуть не уступала 
"Руссо-Балту". Хитрость была в том, что такие вот полноприводные машины не 
считались лимузинами, и не попадали под понятие "расточительство", с которым 
жестоко боролось Министерство Двора. Кто хотел шиковать — шиковал, но не за счет 
казенных денег.
Вторая группа людей была намного меньше первой — явно персидский консул и его 
приближенные. Три машины, в том числе и "Руссо-Балт". Гости с точки зрения 
"расточительства" превосходили хозяев.
Мы, конечно, привели себя в порядок, как смогли — но что сделаешь с одеждой, в 
которой ты искупался в грязной, вонючей луже. Только что просохли немного.
Багдад с воздуха впечатлял. Собственно говоря — такого не было ни в Москве ни в 
Санкт Петербурге. Все средства, ассигнуемые на дорожное строительство, шли на 
строительство, а не на латание дыр в уже существующих дорогах — дороги, 
построенные здесь, лежат по пятьдесят лет. Весь город был причудливо разрезан 
белым бетоном трасс, дороги были широкие и современные, строились они по прямой, 
в отличие от многих других городов, где улицы извилисты и тесны. Тесные и 
извилистые улицы сохранились здесь в немногих местах. От аль-Кадисии, и 
Аль-Харитхии с одного берега Тигра — район аль-Харитхия был назван так потому 
что в начале прошлого века здесь охотились британские сахибы, и до аль-Вадара и 
Аль-Рустамии на другом, на полуострове — сплошной лес небоскребов, один выше 
другого. Центр города теперь был отрезан от остального Багдада каналом 
Александра Четвертого[92], который брал свое начало в Тигре в районе Аль-Мулла 
Альван и впадал в него же в районе Ат-Тувейты. Этот район назывался "Русский 
город" и имел еще один аэропорт — имени Александра Пятого[93]. В случае мятежа 
этот район было легко оборонять — как раз из-за прорытого канала. По Тигру 
ходили артиллерийские бронекатера с башенными установками от шестидюймовых 
гаубиц — и как бы кому этого не хотелось, на металлолом их не разрезали.
Если заборы крепкие — то и соседи хороши.
С вертолета можно было видеть, что творится на улицах. Уличная торговля — 
оживленная как и во всех городах Востока, огромное количество машин — на Востоке 
предпочитали внедорожники самых разных видов, много народа на набережных. 
Прогулочные теплоходы на Тигре, полные народа, почти нет полиции. Устремляющиеся 
ввысь минареты и спорящие с ними своей роскошью золотые луковки православных 
куполов. Кажется просто невероятным — что находятся люди, которые хотят 
уничтожить все это. Чего они хотят? Паранджу на всех женщин? Массовые казни 
неверных на площадях перед мечетями? Запрет смотреть телевизор? Где-то я читал, 
что мусульман-ортодоксов жутко возмущает то, что правоверные носят, простите, 
трусы. Сложно придумать что-то безумнее требования не носить трусов.
Но эти люди, для того чтобы их голос был услышан — взрывают и убивают. Здесь, 
как и по всему Востоку до сих пор не искоренены исламские комитеты. В Багдаде, 
максимальное влияние они имеют в районе Ишбиля[94]. Очень простое решение — если 
ты беден и необразован, обвинить во всем русских. А бедны и необразованны в этом 
районе люди, потому что родители запретили им ходить в бесплатную русскую школу 
— в их понимании, никакой иной школы кроме медресе, где преподает мулла, сам 
совсем неграмотный — быть не может. До сих пор в этом районе детей вывозят в 
школы на бронированных автобусах, некоторые семьи заставляют отдавать детей в 
школу…
Шасси вертолета коснулись земли, первыми выпрыгнули телохранители, образовали 
нечто напоминающее охраняемый периметр — после того, как они ничего не сделали 
для спасения жизни Наследника, им надо было показать свое усердие. Первым вышел 
из вертолета я, вторым — принц Хусейн. Направились к встречающим, на ходу принц 
Хусейн раздраженно сказал что-то на фарси своим нукерам и они остались на своих 
местах.
Среднего роста, подтянутый загорелый мужчина с седоватой щеточкой ухоженных усов 
на загорелом лице и глазами, черными как маслины шагнул нам навстречу. Одет он 
был в генеральскую форму, на боку — кавалерийского образца шашка.
— Князь Теймураз Абашидзе, генерал от кавалерии армии Его Величества, 
генерал-губернатор Месопотамии, честь имею[95]… — церемонно представился мужчина
— Граф Александр Воронцов, контр-адмирал флота Его Величества, посол Его 
Величества при дворе Их Светлости Шахиншаха Персидского, честь имею — 
представился по всей форме и я — со мной наследный принц Персии, их Высочество 
Хусейн Хосейни. Прибыли с неофициальным визитом в Ваши земли.
— Милости просим — отозвался князь.
Рукопожатие было крепким и быстрым — типичным для кавалеристов. Такого же 
рукопожатия удостоился и принц.
— С вами что-то произошло по пути сюда? — осведомился князь.
Одежда наша и впрямь недвусмысленно свидетельствовала об этом.
— Ваше превосходительство, наш вертолет остался лежать в водах Персидского 
залива — не вдаваясь в излишние подробности, ответил я
— В таком случае, господа, я буду рад, если вы, прежде чем продолжить свой путь, 
воспользуетесь моим гостеприимством… 
Дворец генерал-губернатора, как я уже упоминал, находился прямо рядом с 
аэропортом и представляло собой весьма занимательное зрелище. Дело в том, что 
располагался он на территории крупной военной базы, и по ним был оборудован 
трехэтажный (кто-то говорит что есть еще два замаскированных этажа) командный 
пункт. А двухэтажный дворец с колоннами как бы прикрывал его сверху.
Служебное жилье, в общем.
Я переоделся в один из костюмов, любезно одолженных генерал-губернатором — 
благо, по росту и по комплекции мы почти один в один. Принц Хусейн выбросил 
превратившийся в тряпку костюм и надел новый, ему его привезли из консульства, 
парадный, несколько неуместный в данном случае — но все же лучше, чем тот 
который искупался. Сейчас мы сидели, втроем, подобно плантаторам из романов про 
старую добрую Британию, и ждали пока нам принесут вина.
Вино нам принесли — не в бутылке, а в огромном палестинском зире[96] из глины. 
Насколько я помнил — у рода Абашидзе большие земельные владения в Палестине. Оно 
и неудивительно — с игровых то денег[97].
Князь ловко раскупорил кувшин, наполнил три больших сосуда — не бокала, а именно 
сосуда кроваво-красным вином.
— Извините, господа, рог[98] вам предложить не могу.
Вино было просто изумительным — лучшим, что я пил за всю свою жизнь. Густое как 
кровь, бордово-красное, с сухим, очень простым и сильным вкусом.
— Изумительно. Ваше превосходительство, это самое лучшее вино, какое я пил за 
всю свою жизнь. Его стоит поставлять ко двору.
Князь Абашидзе подмигнул
— Вы совершенно правы, сударь.
— Это с ваших виноградников?
— И тут вы правы. Только где?
— В Грузии, где же еще.
Князь развеселился как ребенок
— А вот и не угадали, сударь. Это вино с моих новых виноградников в Палестине. 
Моя супруга пестует это хозяйство уже двенадцать лет, и это первый урожай, 
который удался. Это больше ее заслуга, признаться, чем моя?
— В Палестине? — изумленно вымолвил принц Хусейн
Его можно было понять — вино из Палестины относилось к категории худших.
— Именно, молодой человек, именно! — назидательно поднял палец 
генерал-губернатор — вот что получается, когда за дело берутся настоящие 
виноделы. Там большинство земель заняли евреи, но они никогда не были и не будут 
виноделами! А мои виноградники расположены в местечке Хирбет Истамбулие, не 
самом лучшем надо сказать для лозы — но даже там получается делать такое чудное 
вино.
— И в чем же секрет?
— Секрет? Секрет в том, что не надо мелиорировать и поливать землю, как это 
делают сыны Сиона. Для того, чтобы получался такой виноград, нужно чтобы лоза 
страдала, чтобы ей не хватало воды. Тогда он получается насыщенный. А у евреев — 
пусть урожай и больше в три раза, чем у меня — но виноград получается — одна 
вода. Вот они и гонят из него дешевое пойло, а из выжимок — водку. Потому что 
ничего другого с виноградом делать они не умеют! Кстати, я послал несколько 
бутылок нового урожая в подарок Его Величеству — князь вдруг перескочил на 
другую тему.
— Думаю, Его Величество оценит подарок.
— Я тоже так думаю… А вы… с инспекцией? Или просто?
Я расхохотался — кажется, даже искренне.
— Помилуйте, сударь, какая инспекция. У меня нет прав вас инспектировать. Под 
вашим началом служит мой друг детства, Владимир Голицын, я решил проведать его, 
если мое место службы так близко оказалось от места его службы. А Их высочество, 
принц Хусейн и вовсе следует по своим делам, просто он любезно согласился 
подвезти, так сказать, меня до Багдада, вот и все. Никакой инспекции…
Когда я это говорил — я внимательно наблюдал за князем — реакции человека, часто 
непроизвольные, могут сказать гораздо больше о том что мы на самом деле думаем и 
чувствуем, чем сотни и тысячи слов. Так вот — когда я упомянул Голицына — князь 
на мгновение недовольно нахмурился. На принца реакции не было никакой.
— Господин Голицин в это время находится здесь. Минус второй этаж, вас известны 
здешние порядки?
— Думаю, что нет. Минус два — это второй подземный?
— Да, сударь, именно. Второй подземный, его вы найдете там.
— Второй подземный… Есть необходимость? — как бы впроброс спросил я
— В чем?
— Прятаться под землей, ваше превосходительство.
Князь Абашидзе понимающе улыбнулся — как же, поверил он мне что я не с 
инспекцией…
— Сейчас уже нет. Просто… раз там все налажено, какой смысл переносить?
— Это верно — я поднялся на ноги — тогда, с вашего позволения… 
Уровень "минус два" — это значит, минус второй этаж. Минус один — 
общевойсковики, минус два — это казаки, минус три — это объединенный штаб группы 
войск на Востоке, запасы и огромный склад оружия и боеприпасов на длительном 
хранении, вроде как последний резерв. Про "минус четыре" и "минус пять" я вам не 
говорил.
Под землей было… как и везде бывает под землей. Мрачно, прохладно, у всех без 
исключения кто попадался мне навстречу озабоченные, смурные лица. Давит на плечи 
тяжесть земли и бетона, давит, однозначно.
На первом этаже мне выписали временный пропуск. Пока дошел до места, предъявил 
семь раз, считал специально. И это несмотря на то, что тот, кто ставил здесь 
караульную службу — знал что делает. Мина, пронесенная на третий уровень, 
камикадзе, который может походить на русского, а может и быть русским — и рванет 
так, что в Санкт Петербурге слышно будет.
Решил сделать сюрприз. Давно ведь не виделись.
Сделал…
Первое, что мне бросилось… не в глаза, в нос — это был запах. Несвежий такой 
запах пищи, перебиваемый острой вонью сивухи.
Здравствуйте…
Вообще, насчет этого в армии, среди офицерства единого мнения на это нет. Кто-то 
относится снисходительно, особенно здесь — мол, что в том такого, что человек 
немного выпьет. Или не немного. Кто-то наоборот борется. На флоте с этим строго 
— офицерам и нижним чинам в паек входит красное вино, что же касается 
"смирновочки", "столового вина N 21" — под строжайшим запретом. Даже один пьяный 
или похмельный член экипажа на корабле, особенно в походе — я уж не говорю про 
бой! — может таких дел натворить!
И я себе не позволял. Воспитание сказывалось, наверное. Столовое вино, 
шампанское по праздникам — и все. Точно также не позволял себе Его Величество и 
все это знали — при дворе с этим было строго, даже аскетично. Вообще, русский 
двор конца двадцатого века отличался от русского двора конца девятнадцатого 
почти во всем.
Господа офицеры, твою мать!
Господин офицер здесь был только один — в неуместном в повседневном бытии 
парадном мундире, он полулежал, полусидел в кресле, положив ноги на стол, как 
ковбой в дурном американском синематографе и издавал затейливые рулады носом. Он 
спал…
Я закрыл дверь, молча сел напротив и стал ждать, ничего не говоря. Было больно и 
горько смотреть на своего друга, и во что он превратился. И с этим надо что-то 
было делать — друзья на то и есть друзья, чтобы помочь оступившемуся, иногда 
даже и против его воли.
Минут через тридцать спящий в кресле офицер зашевелился, что-то бурча под нос. 
Какие то бумаги полетели на пол, он с трудом снял ноги с стола, потом придал 
себе вертикальное положение держась за тот же стол — и только тогда увидел меня.
— А вы кто такой… сударь?
— Тот же самый вопрос я мог бы задать и вам, светлейший князь Голицин — кто 
передо мной!?
Офицер подошел ближе, даже чуть склонился, пытаясь рассмотреть меня.
— Поросенок[99]… — лицо его просветлело пьяной, полудетской радостью — один 
поросенок пошел на базар, второй поросенок…
— На поросенка больше похож ты, Володя — я вынужден был его поддержать, потому 
что рассматривая меня он потерял равновесие и едва не упал.
— Да брось… — Голицин тяжело оперся о стол — ну, выпил немного, так что ж с 
того. Служба здесь такая.
— Служба?! Какая служба, Володя? Ты офицер — и это твоя служба?
Голицын тяжело махнул рукой, будто весила она тонну.
— Много ты понимаешь. Здесь такой бардак — только это и остается…
Меня уже несло. Потом, анализируя, почему я завелся с ходу, для меня это не 
свойственно, вообще то, понял — из-за этой гребаной катастрофы в Заливе. Нервы 
были на взводе, и требовалось сорваться. Вот и сорвался — на мало повинном в 
моих бедах Голицыне. Хотя и невиновным его тоже нельзя было назвать.
— Ты русский офицер, прикомандирован от Гвардии! Ты служишь здесь, чтобы в твоей 
стране не было этого бардака! Твою мать, посмотри на себя! Ты пьян, хотя не 
пробило и полудня!
Сорвало и Голицына
— Ты посмотри на себя!
— Мне нечего на себя смотреть!
— Тебе есть на чего смотреть герой газет Санкт-Петербурга!
Перчатки нынче в лицо бросать не принято, поэтому я просто дал пощечину. Сам не 
знаю зачем — просто одно на другое наложилось. Все одно к одному.
— Извольте прислать секунданта, сударь!
Сразу пожалев о том, что сделал, я развернулся и вышел. Захлопнул за собой 
дверь…
* * * 
С минус второго этажа поднялся на первый, оттуда вышел на солнце — здесь оно 
было восточным, не согревающим, а желающим испечь тебя заживо. Огляделся по 
сторонам, посмотрел на взлетающий вдали с аэропорта Аэробус-340 — скорее всего 
на Берлин или Вену. Осмотрелся по сторонам — база как база, кругом казаки, 
техника, каждый своим делом занят. Кроме меня — я не делом занят, я дела творю. 
Одно только что сотворил — и черт его знает, как из него буду выбираться. И с 
чего я так завелся? Друг, называется.
— На вас лица нет…
— Хусейн, я же просил не называть меня на "вы" — не оборачиваясь, ответил я — 
вспомни старую добрую Британию. Там такой формы обращения, "вы" нет вообще.
— Увы, я вырос в королевской семье и требования этикета мною впитаны, можно 
сказать с молоком матери.
— Этикет не заменит дружбу. Согласен быть моим секундантом завтра?
— Уже?!
Я тяжело вздохнул, досадуя на собственную глупость и непонятную вспыльчивость
— Уже…
Магазин, навестить который мне посоветовали по моей надобности был средний по 
размеру, из неприметных — оружие как раз и следует покупать в таких. Это своего 
рода таинство, оно не терпит суеты, метушливости. Оружие — непременный атрибут 
каждого уважающего себя свободного человека, только имеющий оружие свободен 
по-настоящему. Что же касается принца Хоссейни — то его я взял с собой без 
задней мысли — как мой секундант на предстоящем поединке он вполне мог 
присутствовать…
Магазинчик находился в районе Шук Аль-Джабар, универсального рынка, еще двадцать 
лет назад располагавшегося за городом, а теперь стоявшего на самой окраине. 
Чтобы добраться до него от резиденции генерал-губернатора, надо было ехать по 
Аль-Рус[100], потом повернуть на аль-Иттихад и ехать как раз до самого рынка. 
Рынок будет по левую руку, а магазин — разлапистое одноэтажное здание 
европейской архитектуры с постоянно задернутыми шторами на окнах — на правом. 
Очень необычной была дверь магазина — сначала шла массивная, фигурная решетка, 
по виду чугунная, а потом уже — сама дверь.
Дверь оказалась закрытой, пришлось звонить в расположенный тут же, на двери 
дверной звонок. Пока я звонил, принц с беспокойством посматривал на оставленный 
нами "Руссо-Балт" — рынок как раз одно из тех самых мест, где могут угнать и 
"Руссо-Балт".
Наконец, после пятого или даже шестого звонка, у двери появился хозяин сего 
почтенного заведения. Но открывать дверь он не спешил.
— Чем обязан? — донеслось из-за двери.
— Желаем купить — сказал я, не уточняя конкретно, что именно — князь Абашидзе 
изволили дать свою рекомендацию…
Вообще то, покупать я не имел права. Дело тут было вот в чем — дворяне имели 
право купить оружие по своей надобности, но я то как раз и не мог доказать что я 
дворянин. Для этого нужно было представлять жалованную грамоту. В Петербурге 
есть несколько оружейных магазинов, где обычно отовариваются офицеры и 
аристократия, там владельцы знают постоянных покупателей в лицо, как знали их 
отцов и дедов и прадедов. Там отец, как приходила пора, приводил сына в магазин 
за руку, вот и все и ничего предъявлять было не надо. Но в том-то и была 
проблема, что меня здесь никто не знал, офицерского удостоверения личности, по 
которому я мог бы купить что мне нужно, у меня с собой не было, жалованной 
грамоты тем более. Поэтому…
Поэтому придется выкручиваться.
Хозяин открыл первую дверь, внимательно рассмотрел меня через кованую решетку. 
Очевидно, я произвел хорошее впечатление, потому что для нас открылась и вторая 
дверь-решетка.
— Прошу, господа.
Владелец магазина был хотя и похож на араба — невысокий, полный, с вьющимися 
волосами без малейших признаков седины — но по-русски он говорил без малейшего 
акцента. Арабы не могут избавиться от своего акцента и ошибок, если с детства 
учили сначала арабский, а потом только русский. Все дело в том, что из шести 
гласных русского языка в арабском имеется соответствие только по трем, причем "а 
" произносится как "э", а "и" часто путается с "о". Мягкого знака в арабском 
языке нет вообще. Араба по этим признакам отличишь без особого труда, а этот 
говорил по-русски очень чисто.
Значит — русский, скорее всего с Кавказа. Поселенцы здесь все друг для друга 
были русские.
— Сударь, вероятно, вы хотите приобрести хорошее ружье для харитхии[101]… — 
вежливо спросил хозяин магазина, когда мы оказались в полутемном зале.
— Отнюдь… Мне нужен хороший пистолет. Не револьвер, а именно пистолет. 
Длинноствольный и самой лучшей выделки, какой только у вас сыщется. А еще лучше 
— пару.
Услышав слово "пару" хозяин понимающе кивнул
— Прошу сюда, господа.
Проходя в соседний зал, хозяин включил свет, высвечивающий полки с товаром и 
оставляющий в полумраке сам зал. Вот теперь то я понял, почему Абашидзе 
рекомендовал обратиться именно сюда.
Существует четыре вида дуэльного оружия. Старое, капсюльное, под дымный порох — 
пуристы[102] настаивают на использовании в дуэлях исключительно его. Они и 
охотиться то норовят с дульнозарядным оружием да с рогатинами, выходя с ними на 
медведя и крупного кабана. Но я к традиционалистам не отношусь. Есть 
однозарядные крупнокалиберные пистолеты переломной схемы под револьверные и даже 
винтовочные патроны. Оружие для дуэлей более чем подходящее — все равно больше 
одного патрона в дуэльном оружии быть не должно, а мощность патрона делает 
смертельным почти любое попадание. Но у меня рука заточена не на это оружие, у 
него своеобразная развесовка, вес почти целиком приходится на ствол и наклон 
рукояти не соответствует привычному мне пистолетному.
Значит, остается одно из двух — либо пистолет, либо револьвер.
— "Маузер" образца пятого года есть? — с надеждой осведомился я
— Есть сударь, но не в паре. Прошу.
Пистолет увесисто, солидно лег на подсвеченное снизу стекло. Старый, неказистый 
— но от того более ценный.
— Какого года выпуска?
— Тридцатого. Спортивная серия. Оригинальный патрон, с длинным стволом. 
Сертификат подлинности прилагается.
Господи, даже древесина на ручке старая, оригинальная. Воронение чуть сбито — но 
именно чуть, не больше пары тысяч выстрелов. Это же надо тут такое найти…
— Цена?
— Полторы тысячи золотых, уважаемый.
Попав на арабский базар, всегда торгуйся Торговец всегда выставит цену в 
несколько раз. Даже если у тебя есть деньги — все равно торгуйся. Купив без 
торга, ты оскорбишь торговца.
— Уважаемый, это же самая настоящая лихва! Побойтесь Аллаха!
Торговец понимающе улыбнулся
— Сударь, я принадлежу к армянской христианской церкви, и Аллах простит меня за 
это.
— Но как же то, что сказано в Библии? Умножающий имение свое ростом и лихвою 
соберет его для благотворителя бедных[103]. Разве вы не чтите то, что написано в 
Ветхом Завете?
— Сударь, клянусь всеми святыми, этот товар стоит цены, которой я назвал!
— Господь свидетель, никто не даст за него больше пятисот золотых.
— Тысяча двести — эту цену я даю только потому, что их превосходительство, 
генерал-губернатор не забывают о бедном торговце Ашоте…
Я решительно отодвинул пистолет.
— Поистине, генерал-губернатор будет зол, узнав какую цену вы ломите за товар. 
Лучше я выберу себе то, что и собирался выбрать.
Выбор здесь был богатый — все всяких сомнений. Конечно — дуэльное оружие 
производить строго запрещено. Так его и не производят! Но скажите — а для чего, 
если не для дуэли предназначена вон та великолепная пара пистолетов 
"Кольт-Питон" с восьмидюймовыми стволами, отличным воронением, рукоятями, 
смененными на заказные из дорогих пород дерева и выложенные в ящик из мореного 
дуба, изнутри выложенный красным сафьяном. Или вон та пара — "Смит-Вессон", на 
самой большой и массивной рамке под сорок четвертый калибр, да еще с тяжелыми 
спортивными стволами — но перестволеные вручную русскими оружейниками под триста 
пятьдесят седьмой? Уж точно не для самообороны от грабителей в переулке.
Но меня привлекло кое-что другое…
— Вот эти покажите, если не затруднит…
В память о Североамериканских соединенных штатах у меня было два пистолета — 
свой и подарочный. Подарочный мне подарили сотрудники Секретной службы на тайной 
церемонии. Увы, я как русский офицер не мог принимать никаких наград от 
североамериканского правительства, учитывая еще и требования секретности. Но как 
дворянин мог принять подарок — и принял. Это был револьвер "Смит-Вессон 
Бодигард", такой же, какой в пятидесятых-шестидесятых годах использовали 
сотрудники Секретной службы в своей работе, с рамкой из легкого сплава и скрытым 
курком. В отличие от тех револьверов, которые продаются для частных лиц, этот 
был из партии, выпущенной для Секретной службы, и имел уникальную нумерацию, а 
так же надпись "Property of the US Government". С давних времен в 
аристократических родах России, чьи представители служат престолу, есть традиция 
— коллекционировать трофеи, добавляя к коллекциям вещи, взятые в военных походах 
и "предприятиях". Вот и этот револьвер занял свое место в ряду трофеев мужчин 
рода Воронцовых. Надеюсь, что не последнее пополнение…
Второй пистолет в память о Северной Америке я купил сам — уже для себя. 
"Кольт-1911", гениальное творение Джона Моисея Браунинга, доработанное 
оружейниками Корпуса морской пехоты Североамериканских соединенных штатов, чьи 
мастерские располагались на базе в Куантико. Тоже просто так не зайдешь в 
магазин и не купишь — но с недавних пор в Северной Америке у меня есть друзья. 
Из крупного калибра, если не считать "Браунинга" этот пистолет в последнее время 
стал моим любимым, отдача у него была не такой резкой, как у штатного "Орла".
Почти точно такую же пару пистолетов в ящике из красного дерева выложил передо 
мной на прилавок армяно-иракский торговец. Тоже "Кольт", тоже Хартфорд, только 
сделанный в спортивном варианте. Пятидюймовый ствол, благородное воронение, 
никаких новомодных покрытий. Конечно же оружейная сталь, никаких легких сплавов 
— увесистая вещь. Длинная, массивная прицельная планка со спортивным 
регулируемым прицелом. На щечки рукоятки классического образца пошел тот же 
материал, что и на ящик, в котором оба эти пистолета уложены. Серебром мелькают 
на глубокого синего цвета бархате подкладки шестнадцать патронов.
— За все — тысяча золотых.
Теперь всплеснул руками армянин Ашот
— Аллах свидетель, вы меня грабите. Только из уважения к вашему выбору — две 
тысячи за все…
А при чем тут Аллах, господин армянско-подданный?
— Сударь, это две цены. Из уважения к вашему уважению и умению выбрать товар — 
тысяча двести.
Сошлись на одной тысяче шестистах золотых — бешеные деньги, считай полмашины, 
если не роскошествовать. Но дуэльное оружие дешево никогда не стоило, а 
исторический "Маузер" — тем более. Хочешь дешевле — в подворотне тебе дешевую 
японскую дрянь за десяток золотых продадут. Магазин она отстреляет, что потом 
будет — Аллах его знает.
— Сударь…
Я повернулся к Хусейну
— Да?
— Позвольте мне заплатить. Пусть это будет подарком.
Я покачал головой.
— Хусейн, сколько раз — ко мне можно на "ты" мы не на приеме. Что же касается 
подарка — дарить дуэльную пару не просто плохая примета, а очень плохая.
Хусейн немного подумал.
— Но в ваших традициях мужчина может отблагодарить за что-то другого мужчину, 
подарив ему оружие?
Я пожал плечами
— Может.
Хусейн прошелся мимо длинной витрины я внимательно наблюдал за ним. По тому, как 
человек выбирает оружие, тоже можно кое-что сказать.
— Вот эту извольте…
Еще один плюс в моих глазах. Даже большой плюс. Случись дарить мне — выбрал бы 
то же самое. Не самое дорогое — здесь есть английские пары ружей, ценой с 
небольшое поместье. Но смертельно опасное для того, кто попадет на прицел. 
Скорее спортивная, нежели снайперская винтовка ручной работы, "Мастеръ Тимофей 
Болотниковъ въ Туле". Классическое ложе из африканского черного дерева, твердое 
настолько, что вполне можно спутать с пластиком — тем более цвет черный. 
Длинный, толстый ствол холодной ковки из шведской стали. Обычный затвор, типа 
Маузер, три боевых упора. Длинный, очень длинный, старого образца прицел большой 
кратности — не меньше двадцати четырех увеличение и длиной сантиметров сорок. 
Маленький телескоп. И патрон — триста тридцать восьмой калибр, один из лучших 
для стрельбы на предельную дальность. Винтовка весит килограммов девять, 
дульного тормоза никакого, сошки тоже не предусмотрены, из таких винтовок 
стреляют, подложив под цевье мешок с песком.
— Сударь. Соблаговолите принять в знак моей вечной дружбы — немного напыщенно 
сказал Хусейн
Я взял винтовку в руки, приложился — как влитая. Хоть и не предполагал… вот и 
еще одно пополнение к коллекции…
— Ваше Высочество, в таких случаях у русских принято отдариваться…
Провел пальцем по стеклу витрины, выбирая. Выбрал. Наш, родной штатный "Орел", 
но переделанный, как раз такой, каким пользуются профессионалы из спецвойск. 
Старая гвардия считает, что новомодные "Браунинги" и плевка не стоят по 
сравнению с этим. Рукоятки из твердой резины, а не из дерева как на штатном, 
прицел — три точки, тритиевые вставки, особой формы, чтобы не зацепиться за 
одежду, при быстром извлечении пистолета из-под одежды. Вместо воронения — 
особый состав на основе какого-то пластика, за ним не нужно ухаживать и он 
выдерживает даже многодневное пребывание в кислоте. Удлиненный, десятиместный 
магазин вместо восьми, тяжелый, пятидюймовый ствол, флажок предохранителя 
увеличенного размера под обе руки. Десять на двадцать пять Маузер, патрон, 
которым не раз останавливали медведя.
— Ваше высочество — решил не оставаться в долгу я — думаю, это спасет вашу жизнь 
вернее, чем телохранители, которыми вы себя окружаете. Этот друг не способен 
предать!
Обалдевший армянин назвал сразу нормальную цену и даже не сделал попытки 
торговаться. Видимо, он только сейчас понял, каких посетителей привела судьба в 
его магазин…
Расплатились чеками, я — Офицерского общества взаимного кредита, Хусейн — Банка 
Персии. И у меня и у него чековые книжки… слегка потеряли свой вид в результате 
пребывания в воде, но торговец на это не обратил никакого внимания. 
Аль-джазира[104] — так звали местные этот островок, примыкающий к району Абд 
Аль-Аввад, промышленному району и, как ни странно — к стадиону, на котором гонки 
верблюдов проходили чаще чем гонки лошадей. Был он небольшим, заросшим какой-то 
невысокой местной растительностью и заброшенным. Но самое главное — что он был 
совсем рядом с городом, даже в черте самого города, в том самом районе где (на 
берегу, разумеется) традиционно стартовала харитхия. И никому до этого острова 
не было никакого дела.
Еще одним неоспоримым достоинством было то, что на стадион часто хлопали 
выстрелы стартовых пистолетов, и никто на выстрелы не обращал никакого внимания…
Ровно без двадцати минут семь по местному времени я и принц Хусейн вышли из 
машины в районе Джамиль-Вади. Перед тем, как идти на небольшую пристань я запер 
взятую напрокат машину, огляделся по сторонам. Город уже жил — из-за жары на 
Востоке принято рано вставать, а рабочий день заканчивается в час дня[105]. По 
мостам через великий Тигр нескончаемым потоком, подбадривая себя и соседей 
истеричным гудением клаксонов, текли сотни машин, по Тигру уже плыли баржи, на 
улицах открылись лавки и магазины. День еще не утвердился в своих правах, Солнце 
только вставало, одаряя город своими первыми лучами за сегодняшний день. Если бы 
не эти, вынимающие душу гудки — здесь сигналили по делу и без — было бы тихо…
Несколько лодочников терпеливо ждали у пристани. Вместо лодок у них были обычные 
для этих мест келеки — этакие плоты, деревянный каркас и сто-сто пятьдесят 
наполненных воздухом мехов, поддерживаемых всю эту конструкцию на плаву. Поверх 
каркаса был устроен пол, а на полу — прикреплены скамейки для сидения. Этот плот 
не изменился за сотни лет, такими или почти такими плотами пользовались еще при 
Навуходоносоре, и единственным напоминанием о том что на дворе двадцать первый 
век было то, что теперь плотогон управлял сией конструкцией посредством мотора 
на вертлюге — на длинном стальном валу был укреплен винт и поворачивая вал с 
винтом то в одну сторону, то в другую плотогон добивался того, что плот плыл 
туда, куда надо.
К нашему появлению плотогоны отнеслись весьма безучастно. Тот, кто в 
восторженных тонах расписывает деловые качества и умение торговаться арабов — не 
видел ни русских ни евреев.
— Аль-джазира — сказал я, продемонстрировав катеньку[106].
Один из плотогонов приглашающее махнул рукой.
* * * 
Путешествие было недолгим — примерно полтора километра, плотогон ловко правил 
лодкой, насвистывая какую-то местную популярную мелодию. Судя по тем взглядам, 
которые он бросал на чемоданчик из дорогих пород дерева, который я держал в 
руках, араб обо всем догадался. Но ничего, никаких эмоций по этому он не 
проявил. Арабы вообще к этому относятся философски, а культура поединков, что 
рукопашных, что с оружием у них просто отсутствует. У арабов никогда не было 
стилей рукопашного боя, сжатый для нанесения удара кулак был чужд арабской 
культуре. Когда то давно, когда только организовывали гимназии, и арабские 
пацаны сидели в одних классных комнатах с русскими — с этим возникали проблемы. 
Русские пацаны с детства привыкали мутузить друг друга, и мутузили почем зря, 
несмотря на наказания. Мутузили они и своих арабских одноклассников — в те 
времена было за что. А арабы не знали, как ответить. Потом конечно выровнялись — 
и арабы драться научились, и русские пацаны поняли, что мутузить безответного — 
нехорошо, не по-пацански. Да и поутихло с тех времен.
Верней, мы думаем что поутихло…
Нас уже ждали. Всего трое — Голицин, невысокий человек в гражданском, судя по 
всему доктор и еще один казак, из нижних чинов. Между прочим, это было унижение 
— значит никто из равных ему, никто из аристократов не согласился быть 
секундантом князя Голицына, представителя одного из лучших родов России.
Уже спрыгивая с келека на песок берега, я понял, что Голицын и сейчас пьян.
— О император Нерон, идущие на смерть приветствуют тебя! — насмешливо вскинул он 
руку вверх в непонятном жесте.
Его секундант подошел к нам.
— Сотник Тимофеев, Кубанское казачье войско.
— Принц Хуссейн Хосейни, наследник престола Персидского! — огорошил своим 
титулом мой секундант.
Наступило секундное замешательство, разорванное высоким, громким голосом того же 
Голицина…
— Принц принцу завсегда рознь.
— Сударь… — начал Хусейн.
— Оставьте — отрезал — давайте покончим с этим. Доставайте монету. Мой орел.
Сотник бросил монету. Выпал орел…
— Заряжайте, господа. Думаю, господин Голицын не сможет сам зарядить. Для 
равенства пусть и мой пистолет зарядит мой секундант.
Голицын что-то напевал.
Зарядить пистолеты нынче просто. Вставляешь магазин, досылаешь патрон в 
патронник, достаешь магазин. Все. Это раньше — порох, да пули…
— Условимся, господа — шестьдесят шагов от барьера. С места.
Я пожал плечами.
— Согласен.
Шестьдесят шагов от барьера — по меркам прошлым это было много, когда-то и с 
десяти шагов стрелялись. Но и оружие нынешнее — не чета тому. С шестидесяти 
шагов я попаду из хорошего пистолета в любой глаз, на выбор.
— Бросаем?
Второй раз бросил принц Хусейн — и для меня вышло неудачно. Стрелять придется 
вторым. Правда придется ли? Голицын хороший стрелок — но когда трезвый. Сейчас 
же, витая в облаках алкогольного дурмана…
— К барьеру, господа. Правила напоминать имеет смысл?
Голицын смотрел веселым, удивительно трезвым взглядом — если не считать этой 
самой неуместной и неуемной веселости.
До чего дожились то…
Повернувшись друг к другу спиной у брошенной казачьей шинели стоим — и слышим, 
как бьется сердце другого из нас. Я — точно слышу. Мы с Володькой… да лет 
тридцать уж точно знакомы. Дожились до дуэли…
— Расходимся.
Шаг за шагом — по речному, нетвердому под ногами песку. Кровь свирепо колотится 
в висках, каждый шаг — как удар метронома. Пистолет — на согнутой левой руке, 
поддерживается правой — чтобы не задрожала правая, когда придется стрелять.
Черта… Даже отсюда вижу, как гуляет мушка на пистолете Голицына — он и в самом 
деле вдребезги пьян. А держится так — потому что привык.
Выстрел гремит, когда я устаю ждать — и пуля берет настолько левее, что это уже 
не смешно. Даже не чувствую ее смертельный полет, поднятую ею воздушную волну. В 
дамских романах обычно пишут "волосы шевельнула" или нечто в этом роде.
Оба — и Хусейн, и незнакомый мне сотник качают головой.
Эх, Володька, Володька…
Отвел назад затвор пистолета — и короткий, толстенький, бочкообразный патрон 
выскочил мне на ладонь — тяжеленький, блестящий. Подбросил его на ладони, раз, 
другой — да и закинул со всего размаха в неспешно текущий Тигр. Блюмкнув метрах 
в двадцати от песчаного берега островка патрон ушел на дно. И черт с ним…
— Возвращаемся, Ваше высочество…
— Сударь! Я требую удовлетворения! — ударил нам в спину высокий, негодующий голо 
Голицына.
Не оборачиваясь, я ускорил шаг к ждущему нас плоту — келеку.
— Сударь…
Я обернулся. Слов уже не было — подходящих слов. Хотя нет — были. 
Простонародные, так разговаривали только нижние чины — но как нельзя лучше 
подходящие к этой паскудной ситуации.
— Да пошел ты! 
Они возвращались в ПВД — очередная "набойка" на склад со спиртом оказалась 
туфтой. Или не туфтой, просто не успели. Землянка была там, где и показал на 
карте осведомитель, и следы свежие — тоже там были. А вот результата не было — 
ни спирта, ни стволов.
Бывает, конечно, всякое, и в работе разведчика большая часть это ожидание, часто 
бесплодное — но настроения пустая ходка казакам не прибавила. Хорошо, не было с 
ними "бешеной польки" с ними не было — осталась в близлежащем селе и даже не 
попрощалась. Верней, попрощалась — хлопнув дверью.
А сейчас казаки возвращались — досыпать, и готовиться к очередному ночному 
выходу.
— Господин сотник — за рулем в этот раз был Певцов
— Ну?
— А бабе этой, ей его надо?
— Которой?
— Ну… майору этому. Таможенной службы.
— У нее и спроси. Меня то что спрашиваешь?
— Ну, она… то ли смотрит… как бык на красное… а то нормальная вроде.
— Психованная она. Больная головой.
На обочине стоял человек, в шляпе и с кошелкой усиленно махал рукой. Почему-то 
именно кошелка привлекла внимание Велехова
— Ну, тормозни около этого…
Егерь затормозил на обочине, подняв облако пыли. Сотник, сам еще не понимая, что 
привлекло его внимание, вышел из машины, поправил автомат, пошел навстречу 
странному путнику с кошелкой…
— Добри дан, пан сотник.
Человек поднял голову — и сотник осознавал, что видит перед собой Радована. Того 
самого Радована, командира сербских четников.
— И тебе добре… Подвезти али как?
— Подвези, коли можешь. Только не в тут сторону.
— А в какую надо?
Серб поднял кошелку
— Вон там, за поворотом — съезд с дороги в лес. Поклон[107] тебе там, рус.
— Поклон, говоришь… Это хорошо. А кланяться то кто будет?
— Да ты не бойся, пан сотник. Мы к русам — други навеки.
— Навеки. Ну, пошли в машину, тогда.
Это была проверка. Если бы впереди была засада — серб ни за что не согласился бы 
сесть в машину, чтобы погибнуть вместе с остальными. И серб ее прошел — спокойно 
подхватил кошелку, пошел к машине.
— Грибам вроде не сезон… — с намеком сказал Велехов
Серб отодвинул полог на кошелке
— Поесть[108] несу.
Каравай хлеба, аппетитно пахнущее соленое мясо…
— Угощайтесь, други.
— Да нет… Мы до базы потерпим… — за всех отказался сотник.
Зря? Это только кажется. До тех пор кажется, когда собственными глазами не 
удивишь то, к чему это может привести. Например, не увидишь вырезанный 
экстремистами блокпост, солдаты на котором в знак дружбы бутылку приняли от 
кого-то из местных. Вот как увидишь — головы отрезанные рядком в пыли лежащие… 
так до костей проберет, век будешь помнить, что ни есть ни пить не пойми что 
нельзя.
— Сворачивай.
Сотник кивнул, Петров повернул руль и машина, съехав с ведущей по окраине поля 
ухабистой дороге в лес, на едва заметную тропинку. Трясти перестало, но 
двигатель начал работать натужнее — дорога уходила в гору.
— Мы тут пройдем?
— Пройдешь, рус. Мы же прошли…
Подниматься в гору пришлось чуть ли не километр. Верней, не в гору — подъемы 
сменялись спусками, по ободранным ветвям и колее становилось понятно, что дорога 
используется. Сотник нервничал — случись что даже машину в такой тесноте не 
развернешь.
— Долго еще?
— Скоре, рус. Вон там видишь?
За стеной деревьев что-то мелькало. Правильные геометрические формы — таких не 
бывает в лесу.
— Машина стоп! — скомандовал сотник
Певцов остановил машину
— Дальше пешком пойдем.
— Как скажешь, рус… — пожал плечами серб
Покидая машину, сотник сделал незаметный знак, означающий "быть настороже и 
занять место у пулемета". Мало ли…
— Пойдем тут, рус… Срежем путь — серб прошел, не проломился а именно прошел 
через придорожный кустарник, канул в лес как рыба — в воду…
Радован действительно умел ходить по лесу — почти как казаки. Тихо и быстро 
сразу было видно, что местный лес он знал.
— Осторожно! Сюда не вступай! — предостерег он в одном месте своего спутника
Что там было — сотник предпочел не спрашивать.
Идти пришлось совсем немного — полянка была рядом. Прямо в лесу, ухоженная, 
чистенькая, даже валежника на ней не было. По центру — черная клякса кострища. 
Размер — сотник прикинул, как раз чтобы обеспечить посадку среднего 
транспортного вертолета, вряд ли это простая случайность. Машина — небольшой 
развозной ФИАТ — полуторатонка, старый. Как он сюда проломился… а вон дорога, 
почти незаметная даже, выходит из чащи под острым углом, специально 
прорубленная. Грамотно сделали, молодцы, кто-то изрядно учил диверсионной 
премудрости.
Около машины стояли двое, молодые…
— Добри дан[109], рус — поздоровался молодой, высокий и крепкий, с длинными 
волосами парень стоящий у машины.
Сотник внимательно смотрел на серба
— Доброго дня и тебе…
— Это мойе… — Митрич запутался, подбирая слова — син… сын брата…
— Племянник
— Да, да. Тачно. Племянник. Его Божедар зовут. А это моя Драганка.
Сотник изумленно пригляделся, и вдруг понял, что стоящая чуть поодаль, в 
камуфляже, с измазанным камуфляжным гримом лицом — женщина! Точнее даже девушка 
— молодая, коротко постриженная, форма мешком висит — но все же девушка. И глаза 
сверкают, ну сущий чертенок.
— Добри дан, рус… — голос у девушки оказался молодым и звонким
Сотник смотрел на них — на изгнанников, на людей у которых нет родины. Они не 
выглядели какими то несчастливыми — наоборот, оба они, и Божедар и Драганка 
весело и открыто улыбались. Потому что рядом были русы, казаки, воины с оружием 
в руках как и у них те, кто приютил их в тяжелую годину, дал им землю и 
попытался дать Родину. Но Родину человеку, увы, может дать только Господь.
И Божедар и Драганка выглядели так, будто служили в регулярной армии, хотя на 
деле это было не так. Они были четниками — среди конаков самое почетное — быть 
четником. Все сербы учатся стрелять — от мала до велика, в том числе и женщины. 
Слишком часто сербов били в предыдущие века слишком много сыновей и дочерей 
этого народа сложили головы молодыми. Четники — это не просто отряд самообороны 
сербской общины, это шанс на выживание народа в целом. И они, эти двое молодых 
людей, были горды тем, что служат своему народу, служат с оружием в руках.
А оружие в руках было — у обоих. Молодой серб держал на ремне, перекинутом через 
шею старый, но мощный пулемет РП-46, тот самый, который был до пулемета 
Калашникова, с воронкообразным пламегасителем на стволе и лентой, которая 
укладывается в матерчатый мешок. Машина, несмотря на возраст — надежная и 
убойная, патрон то тот же самый, что и у ПКМ, ну а то что потяжелее ПКМ и 
надежность поменьше — так что с того. Вон, бычок какой — пулемет на себя 
навьючил, коробки с лентами, еще пистолет Браунинг на ремне — и улыбается.
Драганка судя по всему была снайпером. Об этом говорили и ее манеры — держаться 
чуть подальше от основной группы и ближе к подбирающимся к полянке кустам, и 
камуфляж — большая накидка поверх стандартного камуфляжа типа "леший", которая 
Драганке была явно велика. И оружие — перестволенный штурмкарабин Токарева, в 
зеленой пластиковой ложе с пистолетной рукояткой, с сошками и с хорошим 
оптическим прицелом. Возможно, даже законный, карабин-то. Еще пистолет — такой 
же Браунинг.
* * * 
На самом деле, сербы были вооружены ничуть не хуже, чем к примеру вооружены 
казаки на Дону. Казак ведь человек прижимистый, скопидомный, за ненужную в 
хозяйстве вещь гроша ломаного не даст. Поэтому, и к оружию у казака подход 
особый. Зачем тот же автомат в хозяйстве, если стоит он дорого, а толку от него 
нет? Это если на Восточных территориях — тады да, еще можно подумать, а на Дону 
чего с автоматом делать? Вот ружьишко доброе купить, серых[110] бить и на 
дудаков[111] ходить — дело другое. А автомат?
Нет, когда приходит пора на действительную идти — тут, автомат конечно 
справляют. Потому как традиция, еще деды и прадеды Государю со своей справой 
ходили служить. Сейчас еще послабление вышло. Раньше как — шашка, да конь да 
справа казацкая. Сейчас справа осталась, конь… да какой сейчас конь. То раньше 
галопом да на рысях, а сейчас, чего только нет. Машины разные, с оружием, 
самолеты, вертолеты какие-то, прости Господи. Старики до сих пор, как только 
этот самый вертолет к станице подлетает — крестятся, а молодые на государевой 
службе на нем летают, с него прыгают и по веревкам спускаются. И все это теперь 
за казенный кошт, в том и послабление. Ну а шашек теперь тоже нету, автоматы 
вместо них да пулеметы. Это уж — займи да купи, потому как традиция. А как 
человек службу справил, вернулся — оружие он с собой приносит, и оно ему всю 
жизнь служит. Если не пропьет где…
Вот и лежат на чердаках казацких куреней еще такие же РП-42, есть и "максимки" 
старые, и ППД и Федоровки, и дегтяри. Все от отцов и от дедов осталось — но все 
справное. И попробуй какой лихой человек к станице подойди.
А тем, кто дальше остался, службу уже Кругу справлять, по командировкам да 
ПВД[112] мотаться — тем и вовсе просто. По уложению о справлении казачьей службы 
им все — оружие, справа вся, еще что надо — все за казенный кошт полагается. 
Верней даже не за казенный кошт — а за счет казачьего Круга, который их в 
командировки и отправляет…
* * * 
— Чего в армию не идешь, добрый молодец? — весело спросил молодого серба сотник 
— там тебе чего получше дадут, да и закон нарушать не будешь, своим пулеметом 
то.
Божедар хотел что-то ответить, но дядя перебил его
— Как придет время — Божедар обязательно пойдет на службу, клянусь. Это наш 
долг, перед приютившей нас Россией. Этот долг перед вами нам никогда не отдать, 
но мы можем отплатить хотя бы этим.
Сотник удивился
— Тю… тебе сколько лет то, казак…
— Осьмнадцать… — ломким баском проговорил серб — но ты не думай, рус, я на ту 
сторону уже шесть раз…
Дядя цыкнул на племянника и тот пристыжено замолчал
— Чего мы тебя позвали, рус… Мне есаул тогда не поверил, а я истину[113] тогда 
говорил. Мы вот тут одного в лесу нашли… тебе хотим показать. Давай, Божедар!
Божедар откинул задний борт фургончика
— Смотри, рус…
Сотник подошел поближе — видно было плохо, брезентовый тент над кузовом не 
пропускал солнечный свет. Поэтому Велехов достал из разгрузки фонарь, включил 
его, повел лучом по внутренностям кузова — и обомлел…
В кузове лежал боевик. Верней — труп боевика. В точно таком же черном 
обмундировании, что и те, которые заложили фугас на дорогу несколько дней назад…
— Где вы его взяли?
— Где взяли… Я уж и не помню, рус… — простодушно ответил Радован
Сотник недобро прищурился
— Ты мне тут не начинай. Помогаешь — так помогай! Такой же бандит чуть три дня 
назад колонну на дороге не взорвал. И меня чуть не вдарил. Где нашел?
Серб кивнул головой
— Хорошо. Тебе, рус — скажу, есаулу не сказал бы. Мы на самую границу ходили, 
опять в то самое место…
— Подожди — перебил сотник, достал из кармана на разгрузке портативную рацию — 
Чебак! Ко мне!
Подбежал Чебак. Бежать, косясь взглядом в сторону кустов и кое-кого, кто там в 
этот момент стоял было сложно — но подбежал он быстро, и даже не споткнулся при 
этом ни разу.
— Ё… это тот? — спросил он, глянув на распростертое в фургоне тело
— Тот, а может и не тот. Двухсотого обшмонай и доложи — громко приказал сотник 
и, резко убавив звук, добавил — и глаза свои бесстыжие не пяль по сторонам.
— Есть! — гаркнул с усердием Чебак и шумно полез в кузов.
— Давай! — приказал сотник — конкретно. Где и как.
— Там же, только чуть севернее. У самой границы. На вторую ночь они появились. 
Человек десять. Я идиот приказал одного живым… Ну и…
Серб не договорил, махнул рукой. Помолчали.
— Много? — спросил сотник
— Да двоих… — с досадой и болью проговорил серб — с Братиславом, считай, с 
четырех годин знаемся… Разбередил ты мне душу, рус…
— Ну, звиняй… — с досадой проговорил Велехов — кто ж знать то мог.
— Да ты то тут не причем, рус. Сам чету повел, самому и отвечать.
— Только этого?
— Только этого. Еще одного зацепили, но он ушел. Вон, Драганка его зацепила в 
тот раз. Они этого пытались утащить — да мы не дали. Но они не пойми, как нас 
нашли, только мы приготовились, они первыми — да со всех стволов…
— Опять шли?
— Нет. По-моему — ждали кого то.
Сотник с досадой выругался — происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Все 
указывало на то, что в игре появился новый игрок. И это тебе не местные винокуры 
и контрабандисты. Приграничная зона, так ее.
— Слушай, Радован. А сам то ты что думаешь?
Серб хитро глянул на русского
— Та вы ж и сами…
— Да брось…
— Ну, добре. Неладное что-то деется. Очень неладное. Это вы за колючей 
проволокой живете, а мы в селах живем. Мы здесь никогда желанными соседями не 
были. Но в последнее время что-то недобро совсем. К Драганке подошли двое, 
сказали — соседи сербов вырезали, и мы вас вырежем. Оба пацаны еще, в гимназии с 
ней учатся, в последнем классе. А что у взрослого не уме…
— То у пацана на языке… — закончил сотник
— И я о том же. Беда, чувствую, будет. А ты пан сотник, на Божедара смотришь 
волком, потому как пулемет у него.
— Не положено.
— Положено, не положено, а случись что — так если нет, то и ляжешь без чести.
— Если что, бегите к нам в расположение. Вместе отбиваться веселее.
— То мы знаем. Хвала вам за это — серьезно сказал серб
— Ну, а насчет этих что скажешь? — сотник кивнул на кузов — я ведь за них 
спрашивал
— Насчет этих. С той стороны приходят. Раньше их не было тут, совсем таких не 
было. А теперь есть. Это не контрабандисты, они контрабанду не носят. Беда 
говорю, будет.
Сотник прикинул
— Ты ведь на тут сторону ходишь?
Серб не ответил
— Ну так вот. Эти… они с той стороны, гнезда у них там. Если увидишь, узнаешь 
что — не таи, скажи. Найдем, как отблагодарить.
— Молвлю… скажу.
Сотник кивнул
— Чебак! Ты что там застрял!?
— Сейчас, господин сотник
Чебак выскочил из кузова машины, вид был у него весьма бледный. Оно и понятно — 
жарко и приванивало уже изрядно.
— Ну что?
— Чисто.
— То есть?
— Пустые карманы. Ничего нигде нет. Деньги есть, а ничего другого нет.
— Деньги?
— Да — Чебак протянул сотнику пачку — австро-венгерские кроны. А документов 
никаких нет.
Сотник взял деньги из протянутой руки, молча передал сербу.
— Еще что?
— На одежде все нашивки с изготовителем — спороты. Очень аккуратно спороты, не 
ножом, даже остатков не осталось. Я не удивлюсь, если их там никогда и не было.
Сотник повернулся к Радовану
— Оружие у него было? Да говори, мне оно ни к делу.
— Было. "Штайр", австро-венгерский, глушенный. Добрая штука…
— Добро. Надо этого гаврика перегрузить в нашу машину, мы его к себе увезем. Его 
предъявить надо, дальше пусть разбираются.
Радован пожал плечами.
— Зачем тебе машину гадить? Божедар и привезет к вечеру.
Сотник немного подумал.
— Добре. Только пусть пулемет спрячет, нечего с ним ходить. До вечера жду. 
Чебак, за мной.
Когда Велехов и Чебак углубились в лес, направляясь к своей машине, Велехов 
негромко, чтобы не услышал серб, заметил:
— Шею себе не сверни.
— Чего-то? — взгакнулся Чебак
— Того то. Будешь в самоволки ходить — на первом же кругу лично горячих 
всыплю[114]. Усек? Под ноги смотри! 
Знаете, как бывает. Вроде и правильно все сделал — а на душе так мерзко… что 
никому такого не пожелаешь. Мерзко, потому что настоящих, с детства, проверенных 
в деле друзей — не так о много бывает в жизни. Сиюминутных — этих то полно, 
сколько хочешь. А вот настоящих — их мало и их надо беречь. Когда же ты теряешь 
такого друга — потом сожалеешь об этом, анализируешь, что ты сделал неправильно, 
как можно было по-другому.
Хотя как тут по-другому…
Как можно смириться с тем, что твой друг, аристократ по крови, вместо того, 
чтобы честно служить Родине и Престолу — тихо спивается, превращается в 
животное? В свинью, без чести, без совести, с одним только устремлением — 
выпить.
Жестко? Да, жестко. А как иначе? Если такого человека жалеть, если скрывать, 
если обзывать его пагубную привычку какими то другими, не такими страшными 
словами — человек так и перестанет быть человеком. Чтобы не превратиться в 
свинью — надо сначала понять, что ты в нее превращаешься.
— Что же делать…
Сказал вслух, хотя не хотел — просто думал. Как помочь другу, который 
скатывается на самое дно, который рано или поздно попадет под суд офицерской 
чести — это в лучшем случае, и с позором вылетит из армии.
Так ничего и не придумав, я пошел вниз. Ужинать. К руке словно прилип, бездумно 
крутился в пальцах тот самый серебристый патрон сорок пятого калибра.
Отель "Гарун Аль-Рашид" был построен каким то русским товариществом на вере на 
самом берегу Тигра, в районе Аль-Кадисии, на излучине — на другом берегу 
высились здания Багдадского политехнического университета, одного из лучших в 
мире центров, где преподавали дисциплины по добыче полезных ископаемых и их 
глубокой переработке. Отель о тридцати шести этажах был не самым высоким зданием 
в Багдаде — но одним из самых крупных. Там где нефть — там и деньги. Большие 
деньги.
Ресторан на первом этаже был как и сам отель — шикарным, даже слишком. Здесь 
собирался весь свет Месопотамии — русские, арабы, евреи. Зона мира — все весело 
раскланивались друг с другом, а русских в основном сопровождали арабки. Кстати — 
из тех, кто здесь работал или служил, многие возвращались домой с женой-арабкой. 
Русские женщины — они хоть и коня на скаку остановят — но точно так же и 
подгулявшего мужа… скалкой. Арабка такого себе никогда не позволит, для арабской 
женщины мужчина — господин.
Привлекла внимание одна дама — даже не сумел определить ее национальность. 
Весьма рискованно для Востока одетая, с идеальной фигурой, все время, пока я был 
в ресторане, она просидела одна, вежливо отвергая ухажеров, приглашения на 
танцы, не приняла посланную кем-то из шейхов на стол бутылку очень дорогого 
шампанского. Вела она себя очень необычно — иногда женщины такого типа 
появляются на Востоке, чтобы… заработать. Но если бы она была здесь именно с 
этой целью — бутылку шампанского она бы не отвергла. На какой то момент мне 
показалось, что она смотрит на меня — именно показалось. С чего бы такой даме, 
как эта смотреть на такого как я — тем более что я без мундира. Меня же тут 
никто не знает.
Покончив с большой порцией плова, я поднялся наверх. В унынии. Почему-то 
накатило — именно здесь и сейчас, накатило, так что хоть стреляйся. Вспомнились 
все те глупости, которые я совершил в своей жизни — с Юлией, Ксенией. С Мэрион, 
которую я просто бросил в Белфасте, исчезнув. С Марианной, которую я тоже по 
факту бросил.
— Сам заслужил… — пробурчал я в лифте.
Вот так вот. Теперь я живу с женой, которая мне не жена и которая, ложась в 
постель, включает эротические охи-ахи на магнитофоне. Это для тех, кто будет 
потом прослушивать записи из нашего дома, который нам и не дом, и нашпигован 
аппаратурой. Жена-не жена, дом — не дом, работа-не работа и награды — не 
награды, в сейфе и без права ношения. Вот и все мои активы, нажитые в жизни. Это 
если не считать счетов, на которых за четыре года моей "спецкомандировки" текло 
жалование со всеми надбавками, и которые до сих пор дают мне возможность жить, 
как я хочу, не обращаясь к семейным фондам. Иллюзия независимости.
Стал примерно прикидывать, вспоминая однокашников — тех, кто не погиб. Тех, кто 
не обзавелся супругой и хотя бы одним наследником — не припомнил.
Ах, да… У меня тоже скоро будет… наследник.
От этого стало еще хреновее. Получается: сын — не сын. Или дочь — не дочь, не 
знаю кто там будет.
Хоть ствол в пасть — и…
С такими вот, невеселыми мыслями я потерял бдительность — мою старую спутницу, 
не покидавшую меня никогда. Подошел к двери номера, меланхолично что-то 
насвистывая, повернул ключ, зашел, щелкнул выключателем — свет не зажегся. И 
прежде чем я сообразил, что это все значит — кто-то ловкой борцовской подсечкой 
свалил меня на пол, навалился сверху…
И слетел — потому что САМБО против борцовских приемов дает весьма действенную 
защиту. Слетел, ахнулся об стену, не издав при этом ни звука. Было темно как в 
печке, нормальный захват сделать было нельзя — просто ничего не было видно — как 
хвататься, за что. Схватился — сам не пойми за что рванул, стараясь подгрести 
под себя — и услышал знакомый, правда придушенный голос
— Тихо. Тихо, поросенок. Это я, Голицын, узнал?
Господи…
— Какого черта ты творишь?! — возмутился я
— Говори тише. Здесь у стен есть уши.
— Что?!
— Здесь у стен есть уши, совсем дурной?! Не понимаешь?
— Понимаю.
— Лежи и слушай. Я включил скэллер[115], лазерных систем у них точно нет. За 
гостиницей следят со всех сторон, понял? Я едва пробрался.
— Кто?
— Неважно. Ты и в самом деле подумал, что я пью?
— Ты был пьян как свинья.
— Я вынужден. Я для всех всего лишь крепко пьющий русский, который только и 
думает, что о новой порции выпивки. Если бы я был кем-то другим — меня бы уже 
убили.
— Зачем тебе это?
— Молчи и слушай — скажу быстро все что знаю. Здесь скоро начнется. Я думаю, еще 
в этом году. Они хотят устроить мятеж…
— Кто?
— Офицеры.
— Какие к чертям офицеры?
— Армейские. Полицейские. Все. Я сам не знаю, кому доверять и кто в заговоре. Я 
думаю, в заговоре и кто-то из русских.
— Что они хотят?
— Отделения. Они хотят собственного государства, которое объединит все народы 
Востока. Это сепаратисты.
— Исламисты?
— Нет, сепаратисты. Это заговор офицеров.
Еще лучше…
— Ты что-то знаешь?
— Я хочу знать, что знаешь ты. Зачем ты здесь?
Эх, поросенок…
— Я здесь из-за этого. Большего сказать не могу. Один ты не справишься.
— И вдвоем мы тоже не справимся. Это слишком далеко зашло.
— Кто в заговоре?
— Многие. Аль-Бакр — точно. Те офицеры из местных, кто служит здесь — под 
подозрением каждый.
— Губернатор?
— Не знаю. Может быть.
Зачем губернатору то — при его деньгах? Хотя следом за деньгами идет власть — и 
каждый человек, у которого много денег может захотеть еще и власти.
— Откуда ты знаешь?
— Мне предложили. Я — согласился.
При этой схеме кое-что теряло смысл. Если в заговоре Аль-Бакр — зачем тогда кто— 
то проверяет степень готовности казаков, зачем отслеживает маршруты выдвижения 
полицейских сил? Аль-Бакр это и так должен достоверно знать — по должности.
— Ты — в деле?
— Точнее?
— Поможешь мне?
— В чем?
— Разоблачить их. Надо взять их разом, иначе все теряет смысл. Один, двое — и 
оставшиеся начнут, пока не взяли их.
— Как ты будешь их разоблачать? Кого ты будешь разоблачать? Ты знаешь хоть 
одного?
— Нет. Но знает кое-кто другой.
— Кто?
— Одна дама. Она подойдет к тебе внизу. Верь ей.
— Какая еще дама? Что она знает?
— Многое. Она помогает мне. Она из Хаганы.
Услышанное меня поразило настолько, что я стал говорить громче.
— Из Хаганы?! Ты в уме?!
— Говори тише! Другого выхода нет. Больше опереться не на кого. А она тобой 
заинтересовалась и хочет встретиться. Верь ей.
— Она меня видела?!
— Да.
— Где?
— Неважно. Верь ей, понял?
На столике резко, пронзительно, хрипло затрещал телефонный аппарат, мы оба 
вздрогнули. Затем я встал на колени, добрался до столика, наощупь нашел трубку.
— Слушаю.
— Господин Воронцов?
— Верно.
— Нижайше просим прощения, это администрация отеля, меня зовут Хусейн. В отель 
проник грабитель, сейчас мы проверяем все номера. У вас все в порядке?
Вот это работа!
— Да у меня все в порядке. Я принимаю душ, никакого грабителя не видел.
— Еще раз покорнейше просим просить. Служба безопасности проверяет все этажи, мы 
бы хотели вас попросить не выходить из номера в течение ближайшего часа.
— Хорошо.
— Просим прощения за доставленные вам неудобства. Надеемся, что пребывание в 
нашем отеле будет для вас приятным.
Вот это работа. Пять баллов!
Положил трубку на рычаг, от души выругался. Нащупал выключатель у двери, 
повернул его — и номер залил рассеянный, очень приятный для глаз свет. Света не 
было только в прихожей.
Голицина в номере уже не было. А вместо него на столике у кровати лежал второй 
пистолет из дуэльной пары… 
Ночь я спал… ну, вы сами понимаете. Беспокойно спал, все никак не мог решить — 
либо у моего старого друга Володьки Голицина белая горячка и врагов он теперь 
видит в каждом встречном, либо и в самом деле все настолько плохо. Как бы то ни 
было, что-то надо было предпринимать и предпринимать срочно. Заговор среди 
офицерского состава армии и полиции, удар изнутри — самый опасный из всех 
возможных.
В крайне дурном настроении спустился вниз, в ресторан. Спросил кофе и 
поджаренного хлеба, больше ничего в горло не лезло. День обещал очередной 
температурный рекорд, даже стекла ресторана отеля покрылись испариной от разницы 
температур.
Сразу даже не понял, как она подошла, подумал что официант с заказанной мной 
чашкой кофе, третьей по счету. Только уловив запах духов, удивленно поднял 
голову — на стуле рядом с моим уже сидела она.
— Не возражаете? — приятным, слегка с хрипотцой голосом спросила незнакомка
В другое время я бы и не возражал. А вот сейчас возражал — и очень сильно.
— Сударыня… В столь ранний час в ресторане достаточно свободных столиков и еще 
больше мужчин, которые с радостью составят вам компанию. Что же касается меня — 
то увы, я связан узами брака…
Дама рассмеялась, как будто я сказал что-то по-детски смешное
— Столь приятно встретить мужчину, который способен хранить верность супруге, 
даже когда ее нет рядом, это сейчас такая редкость. Вы мне напоминаете одного 
моего знакомого, я вас еще вчера заприметила…
— И кого же позвольте спросить…
— О… вы его наверное не знаете. Один очень милый джентльмен, мы с ним не столь 
близко знакомы, как мне бы того хотелось… У него есть скверная привычка называть 
близких друзей "поросёнок"…
Ударная волна хлестко врезалась в панорамное окно ресторана — и оно мгновенно за 
долю секунды рассыпалось, лопнуло одновременно в тысяче мест серебристым 
водопадом осколков. И стена раскаленного воздуха подхватила эти осколки, со 
скоростью курьерского поезда врываясь в зал — и не было на этом свете силы, 
способной остановить ее.
Я сидел лицом к остеклению в глубине ресторана — и поэтому успел среагировать. 
Первой была вспышка на улице, даже не вспышка, это нельзя было назвать вспышкой. 
Просто часть улицы в миллионную долю секунды закрыло бурое, стремительно 
расширяющееся облако — а когда ударная волна достигла остекления отеля — я уже 
падал со стула, зацепив рукой и оказавшуюся рядом незнакомку…
Сознание вернулось через пару секунд: миллионы цикад пели в ушах, медный привкус 
во рту и острый запах взрывчатки… Кто-то уже выл, не кричал, а именно выл на 
нестерпимо высокой ноте. Не сразу я понял, что это сработали десятки 
сигнализаций машин, которые уцелели при взрыве, и теперь словно кричали, 
оплакивая беду…
Хагана, чтоб тебя…
— Пошли!
Поднялся на ноги, почувствовал острую, режущую боль в ноге — но сейчас не до 
этого и не до всего остального. Незнакомка была цела, она ошеломленно смотрела 
на меня, и в глазах ее плескался черный и вязкий как нефть ужас…
— Вставай, пошли!
Таща ее за руку — не до церемоний, я бросился к черному прогалу служебного 
выхода — он был закрыт ширмой, но ширму сорвало ударной волной. Под ногами 
хрустко ломалось стекло и фарфор, официант медленно съезжал по стене, невидящими 
глазами уставившись перед собой и оставляя на стене широкую алую полосу — поднос 
с напитками он так и не выпустил из рук, держал перед собой…
— Сюда! Давай!
Я не знал ни расположения подсобных помещений ресторана, ни где находится 
положенный по нормам запасной выход — просто пер напролом. Пробежали каким-то 
узким коридором — света не было, после взрыва свет сразу же погас. На пути 
попался какой-то стеллаж с посудой, потом коробки, потом еще что-то. За спиной 
что-то кричали, я даже не понимал, на каком языке…
— Налево…
— Что?
— Налево… Выход…
Толкнулся в дверь — и вывалился на в тесный и узкий, освещенный тусклым красным 
светом аварийных ламп коридор — протиснуться по этому коридору было сложно из-за 
идущих по нему труб. Слева — ведущие вверх ступени — видимо сюда, в этот коридор 
спускалась одна из аварийных лестниц, ведущих с верхних этажей.
— Какого беса вы это сделали?
Незнакомка недоуменно уставилась на меня, по лбу ее медленно текла тонкая 
багровая струйка крови, роскошная шевелюра спуталась колтуном
— Какого беса ты это сделала, ответь!
— Что?!
— Какого черта вы устроили этот проклятый взрыв?!
— Это не мы! Это не мы!
— Тогда кто? Кто?!
— Не знаю.
Наверху стукнула дверь, раздались голоса, громкие, встревоженные. Топот по 
лестнице началась эвакуация.
Вот именно сейчас то и можно кое-что прояснить. Если Голицын прав и слежка за 
отелем действительно ведется — в такой суматохе можно ускользнуть.
— Куда ведет этот коридор, ты знаешь?!
— На задний двор. Там мусор… привозят продукты.
Ни говоря больше ни слова я потащил незнакомку за собой.
Дверь, как и положено аварийному выходу была открыта и мы выскочили на задний 
двор отеля прежде, чем те, кто спускался по лестнице увидели нас. Двор — какие 
то контейнеры, запах невежей пищи, небольшой развозной грузовичок. Несколько 
арабов, небритых, в синей рабочей униформе — поденные, дешевые рабочие, они не 
контактируют с клиентами и тут отельеры экономят как могут.
— Приведи себя в порядок. Зеркальце есть?
Не обращая больше на свою случайную спутницу внимания, я начал приводить в 
порядок себя. Отделался, можно сказать, испугом — только один относительно 
большой осколок стекла вонзился в голень, в мышцу — не знаю, как угораздило. 
Кровило неслабо — но не смертельно, возможно даже само затянется. Весь пиджак и 
брюки были испачканы и изорваны, лицо покрыто какой-то дрянью. Мелкие осколки 
изрезали одежду, кое-где дотянулись до кожи — но смогли ее только порезать. 
Больно, саднит, чешется — но это тоже не смертельно. В волосах тоже полно 
стекла.
Вытер как смог платком лицо, потом с помощью этого же платка соорудил что-то 
типа повязки на голени.
— Есть где спрятаться?
Незнакомка внимательно изучала себя в зеркало, выглядела она так… как я себя в 
тот момент чувствовал.
— Есть. Меня, кстати, зовут Руфь.
— Отлично. Так есть где спрятаться?
— Это далеко.
— Наплевать…
— Вам помочь, эфенди?
Один из арабов, молча наблюдавших за нами, решил приблизиться и спросить. Я в 
ответ наградил его таким взглядом, что все вопросы разом отпали.
Со всех сторон к отелю уже спешили люди, завывали сирены каре скорой — их 
пропускали к месту взрыва первыми, быстрее даже чем полицию и казаков. Остро, 
едко пахло взрывчаткой, даже здесь.
— Опусти голову. Ни на кого не смотри, иначе тебя запомнят. Иди спокойно.
В спешащей, толкающейся толпе мы потерялись уже после нескольких шагов, до нас 
не было никому дела — все спешили удовлетворить свое любопытство. Людей всегда 
притягивает беда — не удержался и я, обернулся, бросил взгляд. Столб дыма — 
что-то горит, выбитые стекла, синие всполохи сирен, крики.
Эпицентр беды…
Кто-то что-то спросил — я не ответил, прошел мимо, никак не реагируя. Взгляд 
метался по сторонам, я искал, как нам выбраться отсюда…
Есть!
Протиснулся к тротуару, не спрашиваясь, открыл дверь такси. Водитель — черноусый 
араб, несмотря на такую жару напяливший на себя нелепую безрукавку поверх 
рубашки — повернулся, что-то залопотал.
Деньги…
Одной из моих привычек, выработанных в Белфасте, было всегда иметь при себе 
приличную сумму денег. Обязательно наличными, потому что любые электронные 
транзакции очень легко отследить. Жизнь под прикрытием — это жизнь, при которой 
в любой момент может получиться, что придется скрываться в том, что есть на тебе 
и с тем, что есть при тебе. Эта привычка осталась у меня и по сей день.
А посему, араба-таксиста я вдохновил на подвиг очень просто — пятидесятирублевой 
бумажкой. Такую сумму таксисты зарабатывают за целый день.
— Говори куда ехать.
Руфь назвала район Аш Шулах, и у меня немного отлегло от сердца. Для того, чтобы 
добраться туда не нужно было пересекать Тигр по мостам — а мосты это первое, что 
перекроют при террористическом акте.
— Поехали! Быстрее!
Араб кивнул и развернул машину так, что у меня в жилах кровь застыла. В 
Российской империи самые наглые водители живут в Москве — это если не считать 
востока. На Востоке большинство просто не обращает внимания ни на светофоры ни 
на знаки — правит машиной как верблюдом и стремится втиснуться в каждую щелку, 
даже рискуя свернуть себе шею.
— Что там произошло?
Руфь повернулась ко мне
— Не знаю. Я правда не знаю. Я должна была только подойти к тебе и познакомиться 
и все — клянусь.
— Мой друг — поросенок. Ты его хорошо знаешь?
— Да.
Из этого "да" можно было сделать любые выводы. Насколько я помню Голицына — он 
не пропускал ни одной юбки, участие понравившейся ему дамы в опасной 
террористической организации не заставило бы его дать задний ход. Интересно — 
кто кем манипулирует в той связке — она им или он ею?
— Ты давно его знаешь?
— Три года.
Довольно давно.
— Он помогает вам?
— Нет. Мы помогаем друг другу.
Без обид — но имея дело с евреями я бы не стал так говорить. Из всех народов 
евреи лучше всех умеют переворачивать складывающуюся ситуацию в свою пользу…
Проскочили! — наше такси проскочило в числе последних через развязку с шоссе Абу 
Грейб, там уже стоял бронеавтомобиль и еще одна машина. Обернувшись, я увидел, 
как казаки и полицейские перекрывают движение.
Запираем конюшню, когда все лошади уже разбежались…
— Включите радио — сказал я водителю, встретившись с ним взглядом.
На новостную программу одной из местных FM станций попали почти сразу
И мы прерываем передачи для экстренного сообщения. Буквально пятнадцать минут 
назад мощный взрыв прогремел у отеля Гарун-Аль-Рашид в районе Аль-Кадисиии. 
Работающие на месте происшествия корреспонденты сообщают, что место взрыва 
оцеплено полицейскими и казачьими частями, идет эвакуация из отеля и прилегающих 
к нему зданий. Точное число пострадавших от террористической атаки неизвестно, 
но речь может идти как минимум о десяти погибших. Полицеймейстер города Багдад, 
господин Ибрагим аль-Бакр обратился к жителям Багдада с просьбой воздержаться в 
ближайшие дни от посещения мест массового скопления людей.
Водитель что-то затараторил на арабском.
— Он боится, что мы террористы и у него будут неприятности с полицией — перевела 
Руфь.
Делать нечего — пришлось расстаться еще с одной пятидесятирублевой купюрой. Чтоб 
я так зарабатывал!
* * * 
Таксист высадил нас на улице Москвы — так называлась улица, идущая параллельно 
шоссе Абу-Грейб, на мосту, идущему через небольшой, мелководный, заключенный в 
бетонные берега канал, отделяющий район Аш Шулах от района Шах Хамид. 
Избавившись от нас, таксист рванул с места там, как будто за ним гнались джинны.
Улица — оживленная, чуть заморенная утренней жарой. Зеленые изгороди, чистые 
тротуары, беззастенчиво показывающие на нас пальцами дети, детский смех из 
канала — в такую жару проложенные во многих районах города каналы для местной 
пацаны одно только спасение.
— Куда дальше?
Теперь уже Руфь взяла меня за руку и решительно потащила за собой.
— Подожди… мы не туда идем… нам надо через мост.
— Ты думаешь, я совсем с ума сошла, чтобы называть таксисту, половина из которых 
стучит полиции, настоящий адрес?!
И вправду…
Шли мы довольно долго — нужный нам дом находился на самой границе жилого сектора 
— за его забором был поросший деревьями и кустарником подземный резервуар, а еще 
дальше — электростанция Ум аль-Маарлик, одна из нескольких, питающих 
электроэнергией город. Через забор, которым была окружена территория подземного 
резервуара можно было перемахнуть в один миг, а для того чтобы найти там 
спрятавшегося человека, потребовалась бы целая рота.
Руфь остановилась возле выкрашенного в зеленый "халяльный" цвет глухого забора, 
условным образом стукнула несколько раз. Дверь почти сразу же открылась.
— Что с тобой?
— Дай мне войти, Авигдор! — нетерпеливо сказала Руфь.
Судя по взгляду, который бросил на мою спутницу молодой Авигдор все сразу стало 
понятно. Увидев предмет своего обожания в таком состоянии, он сразу забыл про 
все свои обязанности часового.
— Ты в порядке? Кто с тобой?
— Это свой. Дай пройти в дом. Зеев здесь?
— Да, но… — Авигдор махнул рукой кому-то невидимому — причем повернулся в этот 
момент так, что стала видна рукоятка заткнутого за пояс пистолета. Тем самым он 
совершил двойную ошибку — показал мне свое оружие, и показал, где прячется 
прикрывающий дом снайпер. А ведущая в дом дверь была совсем рядом…
Дальнейшее было простым и привычным делом. Шах вперед, левая рука захватывает за 
горло, правая со всей силы наносит удар по почке и сразу же, пока противник не 
опомнился от болевого шока, выхватывает пистолет. Я чуть приседаю, чтобы снайпер 
не мог поразить меня, не прострелив сначала потерявшего бдительность и за это 
сразу же поплатившегося Авигдора. Руфь не успевает ничего сделать — точно не 
оперативница и не террористка, реакции не хватает. Смещаясь вправо, я со всех 
сил, не выпуская Авигдора из захвата, всем телом наваливаюсь на дверь. 
Проклятье, дверь железная!
Красная точка лазерного прицела пляшет на белой рубашке, где то в районе плеча 
Авигдора — снайпер пытается нащупать меня прицелом и у него это не получается. 
Зато теперь я почти точно знаю где находится снайпер, учитывая расстояние его 
можно убить и из пистолета — запросто. Но я не стреляю — пока не время.
— Открывай дверь! Быстро!
— Что ты делаешь? — в голосе паника
— Открывай! Или буду стрелять!
Руфь в панике колотит кулачком по двери…
— Зеев! Открой! Зеев!
Щелчок замка, едва слышный, шаг, второй — и я уже внутри. Красных зайчиков 
прицела становится уже два, двое с автоматами целятся в меня — но это снова 
ошибка. На их месте я разместил бы снайперов не по фронту, а положил бы одного у 
стены, у самой двери. Только с этой позиции, стреляя в спину, снизу вверх, почти 
в упор он мог бы решить проблему. А по фронту снайперы бесполезны — что один, 
что два, что десяток. Трепыхающийся Авигдор надежно прикрывает меня от их пуль, 
а еврей по еврею стрелять не будет, это я знаю точно.
Третий — видимо старший, стоит в нескольких метрах напротив меня. Без оружия.
— Бросить оружие! Бросайте его!
— Спокойно! Не стреляй, давай договоримся!
Полицейский?!
— Бросить оружие! Буду стрелять! Бросайте, или буду стрелять! Бросайте, буду 
стрелять! Бросайте, буду стрелять!
В подобном случае очень важно давить на психику, не давать опомниться. Истерично 
быстрая, напористая речь, постоянное повторение одного и того же, безумный вид — 
действует на психику и еще как…
— Бросить оружие, буду стрелять!
Как ни странно, проблему может решить Руфь — она позади меня. Но она, судя по 
всему не имеет ни опыта ни желания решать такие проблемы.
— Хорошо! Хорошо. Мы опустим оружие! Не стреляй!
— Бросайте! Бросайте на пол, чтобы я видел! Бросайте иначе я его убью!
— Хорошо! Хорошо! Авраам, Иегуда! Бросьте оружие! Бросьте!
Авраам, Иегуда… Имена то какие. Но, судя по всему, он и в самом деле здесь 
главный — я бы не подчинился, не бросил бы.
Один за другим, два автомата падают на пол.
— Отбросьте их от себя! Ногами отбросьте! Отбросьте, чтобы я их видел! Отбросьте 
автоматы ногами, ну!
Все. Теперь ситуация точно под контролем — они уже выполняют мои команды, не 
дожидаясь подтверждения старшего. Теперь все. А вы думали, господа террористы — 
только вы умеете заложников захватывать?
— Вперед! Встаньте рядом с этим! Плотнее встаньте! Плотнее сказал!
Когда и эта команда была выполнена — я толкнул вперед трепыхавшегося и уже мне 
надоевшего Авигдора, снова выигрывая время — ни один из них не мог стрелять, 
потому что между ними и мной был их соплеменник. Секунда — а больше мне и не 
было нужно, ствол моего пистолета смотрел на этих четверых — а у них в руках 
ничего не было. Спорим, что если кто что попытается выхватить — я успею всех 
четверых положить? Правильно, нечего тут спорить. Не стоит со мной вообще 
спорить.
— Кто вы такие? — тот, старший, по виду чуть постарше меня, показался мне 
отдаленно знакомым, но откуда я вспомнить не мог — кто вы такие?
— Успокойтесь — примирительно сказал старший — меня зовут Зеев Кринский, это 
Авраам, Иегуда и Авигдор. Мы не собираемся причинять вам вред.
— Вы террористы. А террористы всегда причиняют вред.
— Мы борцы за свободу — вякнул один из горе-автоматчиков, не знаю кто-то ли 
Авраам, то ли Иегуда
— Вы террористы, а не борцы за свободу. Здесь даже слишком много свободы. Зачем 
вы устроили взрыв в отеле?!
— Это не мы!
— Не вы?!
— Не мы! Мы слышали по радио. Вы оттуда?
— Отсюда! — передразнил я — если не вы то кто?!
— Наверное, арабы! Мы не стали бы посылать Руфь, если бы хотели взорвать отель!
— Вы еще про Кинг-Давид[116] не забыли? У меня веры вам нет — ни на грамм! Руфь, 
закрой, черт возьми, дверь! Вы террористы!
И тут я вспомнил — где я мог видеть этого… Зеева. Кринский конечно же!
— Зеев Кринский… Не из Одессы родом?
— Отец. Я родился уже здесь.
Немного отлегло.
— Мой отец хорошо знал вашего отца. Генерал-губернатор Месопотамии Владимир 
Воронцов, он погиб. Ваш отец, кажется, был ребе[117].
— Да, здесь, в Багдаде…
— А сын стал террористом — подытожил я — рассаживайтесь. Идише херц[118]. Есть 
разговор…
Напряжение немного спало…
— Мы боремся за свободу, мы, прежде всего, охраняем наших людей от арабских 
безумцев с оружием и бомбами.
— За прошлый год от рук Хаганы на территориях погибло больше сорока человек, это 
только то, что достоверно установлено. Это нормально?
— От рук арабов погибло на порядок больше!
— Это вас извиняет?! — иронически спросил я — знаете, Зеев, если вы так 
говорите, значит, вам надо определиться. Раз и навсегда. Либо вы по ту сторону 
закона — либо по эту. Посередине — нельзя, либо там либо там.
— Сколько среди погибших русских, скажите мне!
— Да хоть один, Зеев, это неважно. Погибшие — подданные Его Величества, и этого 
вполне достаточно. Я не хожу в кабак после исповеди, и на исповедь после кабака 
тоже не хожу. Я убедительно изложил свою позицию?
— У вас кровь… — пришедший в себя Авигдор показал на мою ногу
— Переживу. Такие же террористы как вы устроили взрыв, убили людей и пустили мне 
кровь — вот что произошло совсем недавно. Договориться по принципу меньшего зла 
— со мной не удастся, я не тот человек. Кстати, Зеев, я давно ничего не слышал 
про вашего отца, как он?
— Никак. В синагогу бросили бомбу. Ему было уже за восемьдесят, но он ухаживал 
за синагогой каждый день
— Сочувствую. И тогда вы решили бросить бомбу в ответ?
— Да кто он такой! — вскрикнул один из террористов, самый молодой на вид. Зеев 
предостерегающе поднял руку
— Господин Воронцов. Мы уважаем вашу позицию, но извольте уважать и нашу. 
Еврейский народ две тысячи лет живет, не имея собственного государства. Мы не 
имеем клочка земли, чтобы хоронить мертвых и жить живым. Вам русским этого не 
понять.
Может я где-то и переигрывал. Но в таких случаях уважают именно 
принципиальность. Даже террористы. Если же с ходу юлить и идти на уступки — сам 
не заметишь, как тебя начнут использовать.
— У вас есть земля. Вся эта земля — ваша, равно как и моя. Никто не запрещает 
вам жить на ней, ценз оседлости давно отменен. Никто не запрещает вам даже иметь 
оружие, чтобы защитить себя и тех, кто не может защитить себя сам. Как только мы 
уйдем отсюда — начнется война, арабы набросятся на вас, а вы — на арабов. И 
земля, которую вы так жаждете получить, напитается пролитой кровью, которой и 
без этого пролилось уже немало. Я не могу понять позицию тех, кто подкладывает 
бомбы и стреляет в спину, и не собираюсь ее понимать, и тем более — уважать. 
Finita.
Речь моя, это было видно сразу, произвела на собравшихся впечатление — такое, 
что Зеев долго думал, что же ему ответить, чтобы не проиграть этот словесный 
поединок. Проиграть в глазах своих же.
— Тем не менее — мы можем оказаться друг другу полезными…
— Это утверждение или вопрос? Вы можете оказаться полезными тем, что расскажете 
мне, что здесь происходит. Я могу оказаться вам полезным в том, что попытаюсь 
предотвратить резню. Если начнется резня — вас вырежут первыми. Потому что на 
каждого еврея приходится по пятьдесят арабов. Такие условия вас устраивают?
Зеев непроизвольно оглянулся на своих, чего настоящий вожак никогда не должен 
был делать — тем самым он как бы признавал, что его силы, его правды не хватает 
и искал поддержки. Эту схватку он проиграл. Начисто.
— Устраивают — выдавил из себя он.
— Тогда я вас внимательно слушаю.
* * * 
Вечером я вернулся в Тегеран — один, на подвернувшемся вертолете, почти 
нелегально. Принц остался в Багдаде еще на пару дней. Мне же оставаться было 
нельзя…
На аэродроме меня встречал Вали, увидев меня, он в изумлении всплеснул руками.
— Вах! Искандер-эфенди, где это вас так?
— Про отель "Гарун Аль-Рашид" здесь слышали?
— Вах-вах-вах… слышали, конечно, беда, большая беда…
— Точно. Еще бы немного и моя драгоценная супруга стала бы вдовой…
— Кстати, про Марину-ханум… — несмело произнес Вали, когда мы уже ехали по 
автостраде в город
— Смелей, Вали, смелей… — подбодрил его я — рассказывай.
— Уже два раза я видел Марину-ханум с вашим соседом…
— Которым?
— Напротив… Он тоже посланник, как и вы, Искандер-эфенди…
Я припомнил
— Граф Арено? Итальянский посланник?
— Да, Икандер-эфенди… Я видел Марину-ханум и его в центре города…
— Что-то было? Где это было…
— Извините, Искандер-эфенди
— Брось, черт побери, извиняться! Где это было?
— В центре города. Я видел их в одном заведении… А потом они уехали куда-то на 
машине Марины-ханум
Вот так то… моя драгоценная женушка… Хоть брак с тобой и есть чистой воды фикция 
— но позорить себя и свое имя я не позволю, готовься… А этот… граф италийский… 
наследник Казановы… положительно напрашивается на дуэль.
— Ты что-то еще видел?
Вали замялся
— Ничего, Искандер-эфенди… Они просто уехали…
Врет! Ну, ладно, того что есть уже достаточно.
— Никому ни слова об этом — я достал из кармана червонец, протянул его Вали — 
это премия. За наблюдательность. Если еще что увидишь — говори мне сразу. 
Особенно если увидишь ее с этим подонком графом. Сразу же!
— Слушаюсь, Искандер-эфенди…
* * * 
Вечером, как и следовало ожидать, произошел скандал. Марина, конечно же, все 
отрицала, а я не мог сказать ей всего и не мог привлечь Вали в качестве 
свидетеля. Однако, сказал я ей прямо, что если увижу ее где-то с кем-то — лучше 
не знать что будет потом.
Уже вечером я отправил послание господину Путилову, содержащее данные полученные 
мной в Багдаде, а также общие данные об обстановке в Тегеране и на Восточных 
территориях в том же Багдаде. К нему я присовокупил список лиц, которые, по 
мнению Хаганы участвуют в антиправительственном заговоре и готовят мятеж. В 
конце послания я присовокупил свое мнение о полученной от Хаганы информации. 
Всего из одного слова.
Бред. 
Пылинка неспешно плыла в воздухе, одинокая и гордая. Она парила в небесном эфире 
уже неведомо сколько и не опускалась на начищенный до блеска паркет. Ей не было 
дела ни до чего, ни до солнечного света, струящегося через открытые настежь 
окна, ни до часов, мерно отмечающих бег времени, ни до человека, подпиравшего 
скрещенными руками подбородок и сидящего в большой задумчивости над книгой, у 
приставного столика. Книга была закрыта, а человек этот пребывал в столь 
глубокой грусти, что узнай кто это — стало бы ему страшно за человека этого, и 
за судьбу Государства Российского.
Человек этот сидел так уже больше часа…
Лейб-камердинер, старый седой немец, который служил в этой должности более 
сорока лет, старчески шаркая ногами появился в проходе между книжными полками…
— Ваше величество… — тихо сказал он
Человек у приставного столика очнулся от своего оцепенения
— Генрих…
— Ваше Величество… Генерал Путилов изволят ожидать аудиенции уже второй час…
Человек взглянул на часы, не наручные, а те большие, в прямоугольном ящике из 
красного дерева, с кукушкой, отсчитывающие часы уже без малого двести лет. 
Болезненно скривился…
— Пусть войдет…
Почтительно кивнув, лейб-камердинер удалился, прямой как палка, сухой как русло 
вади[119] в жаркую пору. В присутствии, одетый по всей форме генерал Путилов, с 
папкой в руках подхватился с дивана, на котором он провел уже непозволительно 
много времени…
Генрих молча кивнул, прошаркал на свое место — он всегда старался находится не 
далее, чем в соседней комнате от Государя, которого он помнил еще мальчишкой, 
радующимся подаренному на день Ангела[120] пони…
Генерал Путилов бесшумно прикрыл за собой дверь библиотеки, пошел мимо полок, 
разыскивая государя. Его он нашел в том месте, где хранились книги религиозного 
содержания одна из них как раз лежала перед ним с закладкой…
— Ваше Величество… — тайный советник Путилов поклонился, как это и полагается по 
придворному этикету.
— Уже имеете что-то доложить, сударь? — осведомился государь.
— Так точно, Ваше Величество. Поступили первые данные по известному вам проекту…
Государь вздохнул, будто новость его не обрадовала
— Докладывайте…
— Так точно. События развиваются быстрее, чем мы предполагали. Странник уже 
вручил свою верительную грамоту.
— Так быстро?
— Так точно. Более того — зафиксирован интерес известного вам лица к личным 
данным по князю Воронцову, в том числе по тем эпизодам, с которых не снят гриф 
секретности. Как и планировалось, мы позволили получить часть данных с грифом, 
часть достаточную, чтобы делать серьезные выводы, и …
— Вы — верующий человек, тайный советник? — внезапно спросил Государь
Для Путилова вопрос был неожиданным…
— Ваше Величество, я регулярно посещаю церковь и …
— Я спросил не об этом. Увы, церковь может посещать любой человек, в том числе и 
тот в чьей душе нет ни капли веры. А в вашей душе есть вера в Господа, Владимир 
Владимирович, ответьте, будьте любезны…
— Полагаю да… — осторожно ответил Путилов
Государь пододвинул к себе лежащий на столешнице тяжелый том Псалтыря, раскрыл 
на месте, отмеченном закладкой, начал читать…
Поутру Давид написал письмо к Иоаву и послал его с Уриею. В письме он написал 
так: поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, 
чтоб он был поражен и умер. Посему, когда Иоав осаждал город, то поставил он 
Урию на таком месте, о котором знал, что там храбрые люди. И вышли люди из 
города и сразились с Иоавом, и пало несколько из народа, из слуг Давидовых; был 
убит также и Урия Хеттеянин. И услышала жена Урии, что умер Урия, муж ее, и 
плакала по муже своем. Когда кончилось время плача, Давид послал, и взял ее в 
дом свой, и она сделалась его женою и родила ему сына. И было это дело, которое 
сделал Давид, зло в очах Господа…
— Ваше величество… — Путилов не знал что сказать
Государь Александр пожал плечами, что означало высшую степень разочарования в 
человеке…
— Когда-то давно мой отец сказал мне: Государь в ответе за каждого своего 
подданного перед совестью и Богом. Долгие годы я несу этот крест. Но кто ответит 
за мои грехи, скажите, Владимир Владимирович?
Путилов покачал головой
— Ваше Величество, господин Воронцов — офицер Морского генерального штаба. То, 
что он делает сейчас — это его долг перед Россией. Иногда кто-то должен 
жертвовать собой, без этого никак. Поэтому…
— Поэтому он заслуживает хотя бы того, чтобы знать правду! — резко сказал 
государь — не надо таких громких слов про Россию, особенно сейчас. Именно сейчас 
они циничны и неуместны. Словами не сокрыть наши грехи.
Наступило молчание, тяжелое, словно грозовая туча…
— Ваше величество, прикажете приостановить операцию по внедрению? Мы пока можем 
и отозвать Странника и остановить внедрение Харона.
— Нет… — сказал Государь — черт возьми, нет. Продолжайте. Пути назад уже нет. И 
сделайте все возможное, чтобы Воронцов и этот…
— Харон — подсказал Путилов
— Харон… смогли уцелеть. Нет такого приказа — уйти и не вернуться. Пока я жив — 
такого приказа не будет.
— Так точно. — Путилов знал, что когда Император в таком настроении, отвечать 
следует именно так, четко по-уставному…
— Будь оно все проклято… — проговорил Государь в пустоту, когда за Путиловым 
закрылась дверь — будь оно все проклято… 
Была какая то ирония в том, что аэропорт в столице Североамериканских 
соединенных штатов был назван в честь самого успешного директора СРС в Истории. 
Аллен Даллес Уэлш, директор СРС САСШ, сумевший продержаться на своем посту 
девять с лишним лет — больше чем кто-либо из его последователей. Конечно, это не 
сорок восемь лет бессменного правления на посту директора ФБР Джона Эдгара 
Гувера, самого несменяемого чиновника в истории этой страны, победителя 
коммунизма и троцкизма — но все же. Аллен Даллес заложил в СРС основы настоящей 
разведки осуществляемой со знанием дела и на систематической основе (чем и 
вызвал неудовольствие Гувера, почуявшего опасного конкурента). Все последующие 
директора (за исключением одного-двух) ничего не добавляли к созданной 
директором Алленом разведмашине, они только ухудшали и ломали ее. Даллес 
возможно как никто другой понимал роль и значение трансатлантического 
сотрудничества и совместной оборонной политики в борьбе против континентальной 
угрозы — поэтому старик уважал его, уважал, как он уважал в той жизни немногих. 
И живых среди уважаемых им людей — не было. Мельчал народ, мельчали политики, 
мельчали и разведчики.
Конечно, могло быть так, что аэропорт был назван в честь брата Аллена Даллеса — 
Джона Форстера Даллеса, служившего стране на посту Госсекретаря САСШ. Но это 
было не особо и важно — достойный род, достойные люди.
Старик прилетел в Вашингтон прямым рейсом из Мадрида, рейсом британской 
авиакомпании Бритиш Эйруэйс. Эту авиакомпанию он выбрал не по причине 
патриотизма, а по другой, гораздо более прозаической причине — проще было 
списать командировочные. Самолетом был "Боинг-747" и большей частью в нем летели 
отпускники-американцы, выбравшиеся на две недели в старушку — Европу, и теперь 
возвращающиеся домой. Именно поэтому большая часть самолета были переделана под 
туристический класс — нечто среднее между первым и экономическим. Американцы 
вообще очень непосредственный и простой народ — поэтому в течение всего долгого 
ночного перелета через Атлантику кто-то шумел, дети ходили по проходу в туалет, 
а у старика разболелась голова, и пропало настроение. Да… это тебе не "Веселый 
Роджер" — рейс "Лондон-Вашингтон", который пустили после того как отменили 
полеты "Конкордов" из-за топливной неэкономичности, и в котором не протолкнуться 
было от чиновников…
Международный аэропорт Даллеса был построен по новой моде — не как аэропорт, а 
как причудливое скульптурно-архитектурное сооружение, крыша которого 
представляла собой нечто вроде застывшей волны. От основного терминала шли 
ответвления, "потоки" — что-то вроде длинных застекленных коридоров, 
расположенных как раз на высоте посадочных люков самолетов. Все обходилось без 
трапов — самолеты просто подъезжали к этим потокам, выдвигалась гармошка и 
пассажиры переходили из самолета прямо в здание аэропорта. Очень удобно, если не 
считать того длинного пути который приходится проделывать с сумками.
Бритиш Эйруейс обслуживалась в относительно новом "коридоре Е" вместе с 
самолетами канадских, мексиканских и римских авиакомпаний. Этот же терминал был 
ближе всего к линии легкого метро — но старик проигнорировал его. Для 
задуманного ему нужна была машина.
Честно пройдя вместе с гомонящими американцами по всему коридору, он вышел к 
таможенным постам. После террористических актов 9/10 в Североамериканских 
соединенных штатах наблюдалась настоящая истерия относительно обеспечения 
безопасности полетов. Везде — по залам, у таможенных постов шлялись "воздушные 
маршалы", выделить которых в общей толпе было не так уж и сложно: старик 
насчитал пятерых и бросил. В конце концов, у него не было оружия, он не вез 
ничего запрещенного, да и опасности не представлял хотя бы потому что вышел из 
самолета, а не стремился попасть на его борт. Хотя насчет опасности… опасность 
бывает разная, и в каком-то смысле старик и те бумаги, которые он привез в 
потертом кожаном нессерере, были смертельно опасны и для этой страны и для всего 
мира. Однако, служба безопасности аэропорта и служба воздушных маршалов САСШ 
интересовалась вполне конкретной опасностью — психами с троцкистскими идеями в 
голове и ножом для резки картона[121] среди носильного багажа. Против той 
опасности, которую представляли собой идеи, записи и документы старика, они не 
боролись, да и никто здесь не боролся. Демократия. Свобода мысли и слова.
Выйдя в главный терминал, формой напоминающий лошадиную подкову, старик 
огляделся — у таможенных постов уже выстроились очереди — с детьми, с сумками — 
североамериканцы всегда очень основательно подходят к вопросам отдыха. Вздохнув, 
старик пристроился в хвост той очереди, которая показалась ему короче.
Очередь шла медленно — после тех же "событий" проверяли все как нельзя тщательно 
североамериканцы ничего не делают обычно, либо спустя рукава либо — со всем 
усердием. А тут еще поло сумок, и вещи, накупленные североамериканцами в Европе, 
часть из которых подлежала обложению пошлиной. Надо составлять декларации, а это 
мало кто умеет без посторонней помощи. В общем — когда очередь дошла до старика, 
он уже вспотел и устал.
Хорошенькая, молодая негритянка в форме Таможенной службы САСШ вопросительно 
взглянула на старика.
— Это весь ваш багаж, сэр?
— Да.
Меньше чем по одной большой сумке ни у кого на этом рейсе не было
— Прошу вас открыть…
Вместо ответа старик молча положил перед ней британский дипломатический паспорт 
в темно-зеленой обложке.
Негритянка стушевалась, вызвала старшего смены и что-то затараторила ему. Хоть 
английский и американский языки считают почти синонимами — на самом деле это не 
так. Из того что сказала эта негритянка-таможенница, старик понял чуть больше 
половины. Видимо, имел значение и ее акцент, сильный и необычный, старик так и 
не смог определить, откуда она родом.
Прихватило… То ли из-за жары, то ли из-за усталости, то ли из-за нервов — 
прихватило, сдавило грудь. Старик полез за таблетками, принял одну, жадно 
хватанул спертый воздух.
— Сэр, что с вами? Вам плохо? — всполошились таможенники
— Нет, нет. Все нормально…
Посеревшее лицо старика испугало старшего таможенной смены не на шутку. Если 
этот британский дипломат тут грохнется в обморок… из-за того что эта придурочная 
Латиша не пропустила его сразу… если потом пойдут разговоры … так можно и работы 
враз лишить, а в деле такое напишут…
— Прошу вас, сэр. Вам помочь!?
— Нет, нет. Все нормально…
Виза не требовалась, у Британии и Североамериканских соединенных штатов не было 
визового режима — но ручную кладь проверить все же стоило и еще был карантин — 
проверяли на предмет наличия продуктов питания, запрещенных к ввозу в САСШ. 
Старший смены выхватил из череды сумок кожаный нессерер, протянул старику.
— Все нормально, сэр? Может, вам все-таки помочь? В аэропорту есть врач.
— Нет, не надо.
— Тогда добро пожаловать в Североамериканские Соединенные Штаты.
Пройдя таможню, старик огляделся — и среди десятков свисающих с потолка плакатов 
и рекламных щитов нашел нужный ему, черно-желтый. Совсем рядом и это хорошо — 
старик знал, что ему нужно было на воздух…
За стойкой международной прокатной компании "Херц рент-а-кар" стояли девушки, 
почти все — негритянки и явные латиноамериканки, возможно бежавшие от эскалации 
войны на родине. В стране стало слишком много негров, мексиканцев и совсем не 
оставалось старых добрых WASP. Хорошо что очередь перед стойкой была совсем 
небольшая и обслуживала своих клиентов компания Херц не в пример быстрее 
таможни…
— Да, сэр… — с отчетливой вопросительной интонацией спросила старика одна из 
девушек, когда до него дошла очередь.
— Мне нужно что-то небольшое… сформулировал старик — неприметное. Ровно на 
восемь дней…
Вообще то он собирался здесь пробыть максимум два дня. Но тем, кто потом будет 
проверять — а старик не сомневался что проверять будут — нелишним будет 
запудрить мозги и добавить им пищи для размышлений.
— Сэр, у нас есть совсем новые "Шевроле-Малибу". Такая машина вас устроит?
— А постарше и поменьше у вас есть?
Вопрос застал девушку врасплох — она работала здесь шестой месяц и еще ни разу 
ей не приходилось встречаться с тем, чтобы клиент просил машину постарше. 
Поскандалить из-за того что машина не новая — это пожалуйста, поэтому Херц 
держала машины в прокатном парке два-три года, а потом продавала за бесценок. Но 
так, чтобы требовали постарше…
— Сэр, все что я могу вам предложить — "Хонда Сивик", ей три года. Старше машины 
в нашем прокатном парке нет.
— Цвет?
— Белая, сэр.
— Превосходно.
— Тогда, сэр, надо заполнить небольшую анкету. Ваше полное имя, сэр…
Старик расплатился не кредитной карточкой, а наличными, британскими фунтами 
стерлингами, что еще больше возбудило подозрения девушки. Кстати, информация о 
том. что в САСШ вообще не принимают наличные при аренде машины не соответствует 
действительности — принимают, никто от денег не откажется — но не преминут 
сообщить куда следует. Так и эта девушка — менеджер. Выставив на стойку табличку 
"Перерыв десять минут. Извините", она поспешила к менеджеру и поделилась своими 
подозрениями. Менеджер выслушал ее, поблагодарил за бдительность, спросил какую 
машину взял подозрительный клиент и отправил обратно работать. А когда она ушла 
— снял трубку и набрал номер местного офиса ФБР чтобы поделиться подозрениями. 
Североамериканские Соединенные Штаты стремительно превращались в полицейское 
государство…
* * * 
Международный аэропорт Даллеса, основной аэропорт обслуживающий Вашингтон, 
располагался примерно в двадцати пяти милях западнее самого Вашингтона. По 
меркам метрополии, небольшого острова, это было гигантское расстояние, по 
местным меркам — ничто, учитывая, что у всех есть хоть какая то — но машина. На 
машине здесь ездили даже в булочную, и преодолеть двадцать пять миль по отличной 
бетонной автостраде — да раз плюнуть. Впрочем, старик знал еще одну страну, где 
так же спокойно относились к большим расстояниям.
Это была Российская Империя.
Машина располагалась на одной из гигантских стоянок севернее аэропорта, старик 
сразу нашел ее — потому что на стоянке Херца она был такая одна. Никакого 
обслуживания — тебе дают ключ, называют номер стояночного места, где тебя ждет 
твоя машина — и вперед. Полный бак, перед возвратом надо либо заправить, либо 
стоимость бензина включат в счет. Лучше заправить, потому что на заправках 
бензин даже дешевле. В основном на стоянке прокатных машин были "Форд Торус" и 
"Шевроле Малибу", встречались также минивэны и внедорожники. По меркам 
британских островов это были не машины — мастодонты.
Вырулив со стоянки, старик покатил по живописной сельской местности Виргинии в 
сторону Вашингтона на восток. Дорога была прямая и ровная, машины шли словно 
строем, выдерживая положенную скорость по круиз-контролю, никто никого не 
обгонял. Про обе стороны машины мелькали закусочные и заправки, которых здесь 
было слишком много и которые как-то умудрялись не разоряться, какие-то склады, 
домики. Не очень то похоже на британскую сельскую идиллию — здесь, даже в 
сельской местности слишком много бизнеса, слишком много присутствия человека. 
Типичная черта североамериканцев — на всем делать бизнес.
Проехал Тайсон Корнер — городок, поднявшийся на том, что обслуживал проезжающих 
из аэропорта и в аэропорт граждан. Тут же проходило и то, что считалось "Большим 
Вашингтонским кольцом" — единой кольцевой дороги у Вашингтона не было. Городок 
как городок — здоровенный молл "Уолл-Март" типа "кэш анд керри", участок шерифа, 
какие то склады, тихие улочки, школа, церковь. Нескончаемый шум машин по дороге. 
В метрополии тоже было все не так: в маленьких городках не было Уолл-Мартов, там 
подданных ее Величества обслуживал мясник Джек и молочник Марк, которые даже не 
спрашивали зашедших в их лавку что нужно а молча выкладывали на прилавок 
требуемое. Точно также их отцов и дедов обслуживали отцы и деда Марка и Джека. 
Все здесь было не так, в бывшей колонии Соединенного королевства — слишком много 
всего, слишком все шикарно — и на всем, если хорошо присмотреться — печать 
упадка, увядания. Североамериканские Соединенные Штаты проигрывали гонку в 
будущее с Российской Империей, слишком много денег тратилось не там и не так.
Миновав Кэпитал Белтвей и Долли Мэдисон Бельведер, названную так в честь Долли 
Мэдисон, супруги второго президента САСШ, что во время войны за независимость 
скрылась из сожженного британским экспедиционным корпусом Белого дома с 
документами, старик выехал на Кастис Мемооиал, ведущую прямо в город. Движение, 
несмотря на то что был не час пик, стало намного плотнее. Слишком много машин, в 
потоке выделялись огромные правительственные внедорожники, рассчитанные на 
семь-девять человек, в которых сидели по двое — а то и вовсе один водитель.
Старик размышлял. Он вообще любил размышлять и размышлял всякий раз, как 
выдавалась свободная минутка. Мозг нельзя оставлять в покое, он постоянно должен 
быть загружен.
В отличие от других представителей британского истэблишмента сэр Джеффри Ровен 
не уважал и не почитал традиции. Верней, он их демонстративно уважал и следовал 
им — но только когда это было нужно и выгодно. На самом же деле он испытывал к 
своим предшественникам глухое раздражение, переходящее иногда в ненависть.
Как можно было довести державу до такого? Как можно было превратить "Империю над 
которой никогда не заходит солнце" в то что есть сейчас — всего лишь одну 
державу в ряду многих, причем не самую великую? Как можно было докатиться до 
этого?
Ведь вопрос даже не в проигранной мировой войне, началось все намного раньше. 
Как можно было отпускать на свободу крупнейшую колонию — Североамериканские 
Соединенные Штаты? Ведь если бы САСШ оставались британской колонией, а не 
самостоятельным государством со своими, часто противоречащими британским целями 
— мировая война сложилась бы совсем по-другому. И не Российская, а Британская 
империя была бы величайшим государством в мире, имея в собственности два 
континента — Северную Америку и Австралию, Индию, Восток и половину Африки. Вот 
это была бы держава!
Старик всегда с презрением относился к тем, кто исходил ненавистью к России, кто 
произносил дерзкие речи в клубах с бокалов выдержанного виски в руках. С 
презрением он относился и к "историческим реконструкторам" — те любили повернуть 
историю вспять, порассуждать на тему "что было бы, если бы Британия выиграла 
мировую войну". Старик называл их историческими импотентами, считая, что лучше 
творить будущее, чем вспоминать славное прошлое.
И дурак тот, кто считает, что корень победы над Россией — в метрополии, 
метрополия — это маленький остров в зоне досягаемости тактических ракет 
Священной Римской Империи. Британия в том виде, в каком она есть сейчас не может 
противостоять Российской империи, атаковать же русских в лоб — значит 
подвергнуть страну новому национальному унижению, а учитывая мощь современного 
оружия — возможно, что и национальному уничтожению. Прошел двадцатый век, век 
британского унижения — двадцать первый может стать веком британского 
возрождения, веком объединения потерянных некогда земель под гордым крестом 
Юнион Джека. Корень победы в геополитической игре — здесь, на североамериканской 
земле. В бывшей британской колонии за океаном, в одной из самых сильных стран 
мира.
Старика поражала эта страна, Североамериканские Соединенные Штаты. Какой-то 
сплав имперской мощи и местечковости, мужества — и детской наивности, железного 
порядка — и расхлябанности. Он удивлялся, как вообще могла существовать страна, 
претендующая на имперскость и в которой президент переизбирается раз в четыре 
года, причем каждый новый должен учиться искусству управления государством 
заново. Как могут принимать законы конгрессмены и сенаторы, которые думают не о 
величии страны, а о взятках лоббистов и об интересах своего маленького округа? 
Как может столь мощная армия столь бездарно действовать в Мексике? Воистину, 
британцы дали миру урок как надо действовать в колониях — в Индии народа едва ли 
не столько же, сколько во всех остальных британских колониях вместе взятых, 
полно исламских экстремистов — но Индия уже который век остается британской 
колонией и будет оставаться ею навсегда, несмотря на мятежи и терроризм. А как 
бы вели себя североамериканцы, если бы в Мексике было… ну, скажем, триста 
миллионов человек, и всех их пришлось бы замирять?
Справа недовольно загудели, старик выправил руль. Он не заметил что задумавшись, 
начал сходить с полосы. Внимательнее надо, внимательнее…
По Кастис Мемориал справа обогнул Арлингтон. Кладбища видно не было — но старик 
знал, что там похороны. Там сейчас то и дело похороны — страна воюет. У 
Арлингтон Бельведер выехал на мост — он шел через Рузвельт Айланд, небольшой 
остров, где был мемориал Теодору Рузвельту. Тому, первому не Франклину. Все-таки 
в САСШ были какие-то политические династии…
С моста съехал на Конститьюшн-авеню, прямую и широкую, часто показываемую в 
местных новостях, поехал вперед. Машин было много — но водители вели себя 
вежливо, иногда пропускали, даже если по правилам должны были проехать первыми. 
Проехав особняк Верховного суда, выехал на Мэрилэнд, оттуда на Беннинг. Еще 
немного — и он будет на месте…
Если раньше, отличием аристократов, рыцарей от простого люда были охота и 
рыцарские турниры — то сейчас этим отличием был гольф. Забава, придуманная 
шотландскими пастухами — они закатывали камешки в лунки, используя при этом свои 
посохи в качестве клюшек — теперь стала самой аристократичной игрой мира. Все в 
этой игре было аристократично — поля, каждое из которых было настоящим 
произведением искусства, и которое надо было строить долго, на большой 
территории, а потом тщательно ухаживать за ним, игровой инвентарь — хороший 
набор клюшек иногда стоил столько, сколько автомобиль. Сам стиль игры — 
неспешное перемещение по полю, солидный разговор, тщательная подготовка к удару, 
никаких надоедающих, кричащих зрителей. Нет жесткого правила по количеству 
участников — играть можно им вдвоем и втроем и вчетвером, можно и поодиночке, 
сражаясь с самим собой, со вчерашним днем. В гольф учились играть еще с детства, 
учил играть отец или семейный тренер хороший инвентарь переходил от отца к сыну. 
Лучшие университеты имели собственные гольф-поля, и умение хорошо играть в гольф 
давало пропуск в те сферы, куда не так то просто попасть. Самые живописные 
уголки мира отдавались под гольф-поля, самые головокружительные сделки 
заключались на зеленой траве в промежутках между хлесткими ударами по белому 
мячику.
Нужное старику заведение называлось Лэнгстон Гольф Корс энд Драйвинг Рейндж и 
принадлежало организации "Вашингтон Гольф энд Каунтри Клаб", находившейся в 
Арлингтоне, по адресу Норт Глеб 3017. Организация эта имела несколько полей и 
была одним из "клубов по интересам", членство в которой обязательно отмечалось 
на визитной карточке аббревиатурой WGCC. Нечто вроде опознавательного знака — 
для своих…
Старик припарковал свою машину на гостевой стоянке, вышел, не забыв с собой свой 
нессерер, благо он был небольшим и имел ремень, чтобы можно было его повесить на 
плечо. Пробежался по стоянке — и заметил в череде лимузинов, среди которых 
каким-то чудом затесался и "Роллс-Ройс"[122]. Но старика больше заинтересовал 
черный "Субурбан" с правительственными номерами, и по малозаметным для 
непосвященных признаков — бронированный. Скорее всего, именно на нем приехал тот 
человек, с которым он должен был здесь встретиться.
Джон Уайт (старик до сих пор не знал — настоящее ли это имя или вымышленное, 
легендированное) ожидал его у небольшого магазинчика, где продавали или давали 
напрокат снаряжение для игры в гольф. Он обоснованно предположил, что старый 
британский разведчик не потащит в самолет сумку с клюшками и первым делом придет 
взять снаряжение напрокат. Он оказался прав.
— Сэр Джеффри, старина… — он широко и неискренне улыбнулся и протянул руку — я 
рад приветствовать вас первым на североамериканской земле.
— Боюсь, вы не были первым, мистер Уайти — сказал сэр Джеффри Ровен — первым 
была дама из таможни, и мне пришлось ждать ее внимания и благосклонности столь 
долго, что я едва не умер в очереди.
— Что же вы нам не сказали? — нахмурился Уайт — мы бы вас встретили
Ага, и еще представители русской и римской резидентур, орудующие в городе. У 
русских, по слухам здесь только в посольстве пятьдесят человек — а сколько во 
всяких совместных предприятиях? В представительствах нефтяных и газовых 
компаний? Хотя нефтяники и газовики предпочитают Хьюстон, там за ними целая 
"русская улиц". В Росэкспортбанке — государственном банке, дающем кредиты 
покупателям русских товаров под низкий процент, ниже чем на рынке? Полно!
— Благодарю — сухо сказал сэр Джеффри — я предпочитаю сохранять непоколебимое 
инкогнито…
— Тогда вы должны нас извинить. Меры безопасности, которые мы предпринимаем 
после десятого сентября, увы, продиктованы суровой реальностью. Мир все глубже 
погружается в пропасть терроризма.
— В трясину безумия, сэр. И в этом виноваты наши русские друзья распространяющие 
коммунизм и анархизм как чумную заразу.
В западном мире считалось, что анархистские и коммунистические группировки 
находятся под прямым контролем русской разведки, а сам Лев Троцкий, который едва 
не устроил в САСШ коммунистическую революцию в конце тридцатых, был агентом 
разведки русского Генерального штаба. На самом деле родственник воротилы с 
Уолл-Стрит Животовского, Лев Троцкий был агентом совсем других структур.
Как нельзя вовремя появился продавец — разговор грозил перейти с места — и в 
очень неприятную плоскость.
— Сэр, что изволите? Желаете что-то купить или взять напрокат?
Сэр Джеффри повернулся к своему североамериканскому контрагенту
— Здесь я вынужден полностью положиться на мнение моего друга. В гольф мне не 
приходилось играть уже давно.
Американец шутливо погрозил пальцем.
— Знаем мы вас… все прибедняетесь…
— Клянусь, клюшку в руки не брал год, не меньше.
Американский контрагент сэра Джеффри был из числа незаметных, но преданных и 
компетентных сторонников президента Джека Меллона младшего, бывшего алкоголика и 
бывшего директора крупной нефтеперерабатывающей компании, которую за время 
директорства он успешно разорил. Джон Уайт происходил из низов — если судить 
мерками британской аристократии — но был человеком жестким, непреклонным и 
умным, из тех, что добиваются всего сами и добиваются кулаками. Он возвышался по 
службе, меняя посты в разведке и правоохранительных органах на посты в 
дипломатической службе. В поле внимания британской разведки он попал, когда 
занимал пост посла в Никарагуа, потом во время государственного переворота в 
Мексике и бегства президента Суареса с частью национальной казны он почти в 
одиночку предотвратил революционный взрыв в Мексике, на какой-то момент 
перехватив управление страной и обеспечив порядок силами морской пехоты САСШ. 
Страшно было подумать, что могло произойти тогда, страна была заражена 
левачеством, равно как и большинство стран Центральной и Латинской Америки, и 
вполне могла случиться троцкистско-коммунистическая революция. То, что творится 
сейчас — то цветочки, по сравнению с тем, что могли натворить коммунисты со 
страной с населением сто двадцать миллионов человек.
Джон Уайт входил в число неоконсерваторов. Так с недавних пор стали называть 
людей, что сочетали в своих политических пристрастиях консервативные взгляды и 
убеждения с троцкистскими методами достижения целей. Это были выпускники 
университетов шестидесятых-семидесятых годов, прошедшие через массовые 
молодежные протесты и выступления, там нахватавшиеся троцкистских, 
коммунистических и анархистских идей и познавших силу действия. Не разговора, не 
убеждения — а именно действия, жесткого и однозначного. В их понимании разбитое 
камнем стекло и подожженная машина более убедительна, чем целый час выступлений 
на телевидении. И в чем-то — вот что самое страшное — они были правы! Это была 
группа единомышленников, они начинали с самых нижних ступеней государственной 
лестницы, продвигались вверх помогая друг другу, медленно и неотвратимо. 
Потенциал для продвижения у них был и немалый — в Вашингтоне был дефицит людей, 
которые не боятся действовать и умеют переводить те или иные политические 
решения в категории конкретных действий, подчас весьма жестких. В команде 
Фолсома они еще были на вторых ролях — помощник министра обороны, заместитель 
государственного секретаря. Но их заметили — выделили, благодаря лютой 
ненависти, которую они испытывали к России и готовности перекраивать мир по 
своему усмотрению. Президент Фолсом-старший тоже был таким, и он остро нуждался 
в людях, готовых испачкаться, в том числе и кровью.
Потом, после ухода Фолсома они ушли в тень — бывший вице-президент опасался их, 
он был директором СРС и знал, к чему могут привести геополитические игры. Знал 
он и истинную мощь Российской империи — это хорошо показывать по телевизору 
ролик с медведем[123] в лесу, и совсем другое — если медведь придет на порог 
твоего дома в виде авианосной группировки на самом краю двенадцатимильной 
зоны[124]. Лишь под конец первого срока президентства "не выдержала душа поэта", 
вляпался президент в гнусное и опасное дело, творимое британцами — и поплатился 
за это. Первый президентский срок оказался и последним.
Тогда то они и вышли на сына президента, излечившегося от алкоголизма 
алкоголика. Уже тогда умные люди могли видеть, что у Джека Меллона младшего 
проблемы и большие. Официально ему помог излечиться от алкоголизма местный 
пастор своей душеспасительной беседой, на деле же он вступил в непонятную секту 
и какое-то время находился на лечении в специальной клинике. После излечения в 
его речи начали проскакивать опасные слова — он спокойно, без малейшей 
экзальтации говорил, что видел Бога и общался с ним. Как раз возле сына 
президента и собралась группировка неоконов.
Во время президентства Клариджа им и вовсе нечего было ловить. Но властная 
система Североамериканских соединенных штатов уникальна тем, что уход из власти 
вовсе не означает невозможности триумфального возвращения. В САСШ существует 
огромное количество университетов, на которых есть факультеты политологии 
(политология в САСШ вообще предмет, распространенный более, чем где бы то ни 
было), разные фонды и общества с непонятными целями и задачами, спонсируемые 
непонятно кем. Именно в таких вот фондах на таких вот факультетах отсиживались 
неоконы долгие восемь лет демократического президентства.
Теперь же настало время выйти из тени. Начать резать, кроить. По живому.
— Хорошо… — Уайт повернулся к продавцу — думаю… сэр, вы же хотите взять 
инвентарь напрокат?
— Думаю, это будет лучшим решением.
— Тогда… Думаю, будут нелишними клюшки "Большая Берта". Все номера. И вуды[125]… 
той же фирмы. Ну и … "ти"[126] как обычно… Патер предпочитаете прямой?
— Прямой.
Клуб работал идеально, поэтому сэра Джеффри укомплектовали очень быстро. Одежда 
его пусть и не специальная, для гольфа, тем не менее, для игры подходила. В 
гардероб пришлось добавить лишь кепку с козырьком и с символикой Лэнгстон — ее 
сэру Джеффри подарил мистер Уайт.
— Возьмем карт? — спросил Уайт
Картом называлась электрическая тележка с тентом для передвижения по полю. Ею 
пользовались немощные старики
— Не стоит…
Вместе вышли к началу игрового поля, к первой лунке. Сейчас был не уик-энд и не 
конец рабочего дня, поэтому народа на поле почти не было, а лунка была 
свободной. По правую руку, в нескольких сотнях метров от игроков, скрытый 
кустами тёк Потомак.
— Разыграем? — Джон Уайт достал бумажник, а из бумажника достал золотистую 
монету — прошу!
— Что это? — удивился сэр Джеффри
— Это сентенарио[127]. Настоящий из Мексики.
— Откуда он у вас?
— Оттуда. Из Мексики. Я снял его с одного парня. Видите, слева небольшая кайма, 
темная такая. Тот парень не хотел мне его отдавать. Я ношу теперь эту монету 
всегда с собой — как напоминание о том, о чем забывать не стоит.
Сэр Джеффри прокачал головой. Про Джона Уайта разговоры были самые разные и 
невозможно было понять — правда это или нет. Но старик не стал бы ставить ни 
пенса на то что то что только что ему сказал Уайт — ложь.
— Ваша?
— Орел.
Сэр Джеффри бросил, монета упала в траву. Уайт нагнулся за ней.
— Решка — констатировал он с кислой миной — вам везет…
Британский разведчик знал, что североамериканцы ненавидят проигрывать — даже в 
таких мелочах как право нанести первым удар в гольфе.
Сэр Джеффри установил ти, неспешно поставил на него белый, почти невесомый 
шарик. Затем достал из кармана старинную подзорную трубу, разложил ее и начал 
оглядывать поле перед собой.
— Эй, это жульничество! — шутливо запротестовал североамериканец
— Насчет этого есть в правилах? — осведомился сэр Джеффри
— Нет, но
— Значит это не жульничество.
Сэр Джеффри и в самом деле давно не играл в гольф, но в молодости играл, как и 
все питомцы британских университетов "высшей лиги" и даже, как это принято 
говорить — "подавал надежды". Уяснив конфигурацию поля, сэр Джеффри решил не 
рисковать и идти медленно, но верно.
Первая лунка. Около двухсот пятидесяти ярдов, пар три[128].
Первый удар он сделал пятым номером — не слишком далеко, но он и не пытался 
загнать мяч в лунку первым же ударом. Влетит в ловушку или в бункер[129] — 
придется повторно вводить мяч в игру, а это — гарантированный проигрыш.
Уайт приложил руку к козырьку
— Не рискуете?
— Риск — дело неблагородное. Я не знаю поля.
Уайт попытался ударить дальше, долго целился и, наконец ударил. Мяч со звонким 
щелчком сорвался с места, разведчики взглядом проводили его полет. Судя по 
выражению лица Уайта — получилось не то, на что он рассчитывал.
— Скверно — озвучил он свои мысли — пойдемте…
Взяв за ручки тележки — больше всего они походили на туристические чемоданы, на 
колесиках и с выдвижными ручками, два разведчика неспешно побрели по полю. 
Выглядели вместе они весьма комично — Уайт был большим, почти баскетбольного 
роста, а сэр Джеффри наоборот — сухоньким и невысоким
— Как у вас обстоят дела? — спросил Уайт, только чтобы начать разговор — я 
слышал, Керлинг собирается уходить?
— С чего бы ему уходить… — недоуменно спросил сэр Джеффри — получает неплохое 
жалование и ни за что не отвечает. Всем бы так работать.
В разные времена в Британской секретной службе существовало различное разделение 
полномочий между официальным и неофициальным директорами. Все зависело от личных 
и деловых качеств находящихся на этих постах людей. В отличие от Священной 
Римской и Российской империй, в Британской гораздо меньше уделяли внимания 
официальным полномочиям и гораздо больше — неофициальной расстановке сил. В 
настоящее время в британской Секретной разведывательной службе полностью 
руководил неофициальный директор, сэр Джеффри Ровен.
— А вас, я слышал, следовало бы поздравить с новой должностью — не остался в 
долгу сэр Джеффри
— Это с какой? — подозрительно прищурился Уайт
— Ну… вы же организуете Министерство безопасности Родины…
Уайт про себя выругался последними словами. Министерство и в самом деле 
организовывалось, это невозможно было скрыть хотя бы потому что надо было 
получить согласие Конгресса на выделение денежных средств и иных материальных 
ресурсов для организации министерства. Но вот про его назначение пока не было 
сказано ни слова, более того — госдепартамент проводил активную 
дезинформационную операцию по этому вопросу. Значит, у британцев есть 
собственные источники в госдепартаменте
— От Хуанхэ до матушки-Волги все знали секретный план — по-русски сказал сэр 
Джеффри.
— Простите?
— Это такая поговорка. В девятьсот пятом году Российская Империя воевала с 
Японией и проиграла. Их кстати мирил Теодор Рузвельт. А пословица эта — о том, 
что все болтали, и ничего не могло остаться тайной.
Джон Уайт разозлился еще больше. В СРС было засилье людей, знавших русский язык, 
многие даже на работе говорили только по-русски, практикуясь друг на друге. Что 
говорить — у нынешнего директора СРС — ученая степень по русской истории. Уайт 
русский язык не знал, и это закрывало ему многие двери.
— У нас тоже много болтунов — пробурчал Джон Уайт — не мешало бы некоторым 
попридержать язык. Но как я понимаю, вы хотели поговорить не о моем новом 
назначении. Тем более что еще ничего не решено.
— Я просто хотел вас поздравить… — с невинным видом сказал сэр Джеффри.
Подошли к тому месту, где лежал шарик сэра Джеффри — отсюда было хорошо видно 
что шарик Уайта остановился на самом краю ловушки.
— Вам повезло.
— С Потомака дует ветер… — сказал Уайт — но для меня это поле и дующий здесь 
ветер хорошо знакомы. Поэтому для меня такой удар — промах. Ваш ход, сэр.
Сэр Джеффри начал неспешно готовиться к удару. Снова разложил трубу, осмотрел 
поле впереди. Даже присел, пытаясь определить кривизну поверхности. Удар — и…
Ловушка!
Поле было коварным — небольшой песчаный бункер прямо перед паттом. Вот туда то и 
угодил мяч сэра Джеффри.
Североамериканец старался не показывать своей радости — но скрыть ее было 
непросто. Он и в самом деле радовался — по такой мелочи как неудача в гольфе.
— Бывает… — пожал плечами он, лунок еще восемнадцать, отыграетесь…
Придурок…
В отличие от сэра Джеффри, Джон Уайт выстрелил прилично — его мяч остановился в 
шаге от лунки. Мог бы даже туда скатиться, был бы "бёрди"[130].
Сэр Джеффри повторно ввел мяч в игру — но на одно очко от североамериканца он 
уже отставал. На патте оба сыграли блестяще…
— Я бы хотел предложить вам участие в проекте… — заговорил сэр Джеффри, пока 
североамериканец устанавливал ти, готовясь играть вторую лунку
— Подождите…
К игре Уайт относился серьезно — оценил ветер, сделал несколько сильных пробных 
замахов. Наконец, выстрелил. Сыграл и сэр Джеффри — рискованно, как 
североамериканец — и на этот раз не хуже.
— Великолепно — оценил Уайт — теперь говорите
Игроки неспешно направились к мячам.
— Есть план. Серьезный план, он может быть реализован только сейчас. Его начали 
реализовывать мы, довели почти что до стадии практического воплощения. Теперь мы 
предлагаем вам принять в нем участие — в качестве соинвесторов.
Снова два удара — игроки выбрали одинаковые клюшки и мячи упали совсем рядом, на 
пате, буквально в шаге друг от друга. Пар этой лунки тоже был три и она была 
попроще первой. Не было такого количества ловушек и даже кустарника, способного 
помешать мячу, было немного.
— По моим следам идете — оценил Уайт — каким будет наш взнос?
— Он должен будет состоять из трех частей. Первый — активное участие в 
пиар-кампании. Думаю, вы согласитесь с моим утверждением о том, что современные 
войны выигрываются не столько на поле брани. Они выигрываются и проигрываются на 
экране телевизора и — самое главное — в умах людей.
— С этим невозможно согласиться полностью.
— Почему? В Мексике же вы выигрываете. Если до 9/10 усилия Правительства по 
обузданию наркопреступности и троцкизма в Мексике поддерживали примерно тридцать 
процентов населения — то сейчас эта цифра колеблется между шестьюдесятью и 
восьмьюдесятью процентами.
Слова, сказанные сэром Джеффри были рискованными. "Ищи кому выгодно" — один из 
основополагающих принципов римской системы уголовного права. А тут — сразу 
понятно, кому были выгодны эти террористические акты, от которых содрогнулся 
весь мир.
Уайт покачал головой
— Это сейчас. Через год этот процент спустится до пятидесяти или даже сорока. 
Через два года будет столько же, сколько и было — тридцать процентов. Мы 
оказались неспособными добиться решающего перелома в войне, даже введение в 
страну дополнительного контингента не сильно нам помогло. Просто стало больше 
целей для нападения.
Слова Джона Уайта, одного из наиболее компетентных людей в руководстве САСШ в 
области антитеррористических и антиповстанческих операций, соответствовали 
действительности на сто один процент. Начиналась эпоха новых войн — доселе 
невиданных.
Это раньше все, чем мог располагать боевик-троцкист — пистолет, винтовка, 
примитивная граната. Сейчас ситуация изменилась. Носимая реактивная установка с 
системой наведения, способная сжечь танк и низколетящий вертолет. Современные 
системы минирования. Пятилинейные снайперские винтовки, способные поражать 
одиночные цели на расстоянии до двух километров — от их пули не спасал ни один 
бронежилет. Ночные и термооптические прицелы — все это было доступно на мировом 
оружейном рынке, были бы деньги. А у наркомафии они были.
Но это еще цветочки. А как вам такое — создается интернет-сайт. На нем — призывы 
к братьям, живущим по ту сторону границы — тот есть в Североамериканских 
соединенных штатах — помочь сражающимся в Мексике против североамериканского 
нашествия. Тут же — рецепты, как совершить акт саботажа. Тут же — страница, где 
размещаются интернет-ролики с короткими видео "героев-повстанцев". Смешно? 
Ничуть — за последний год на юге САСШ — двадцать семь случаев саботажа на 
железной дороге, три из которых закончились крушениями, больше ста случаев 
поджогов. Поджигали машины военнослужащих, поджигали их квартиры, которые они 
снимали рядом с военными базами. Обычно, задачей обеспечения военных жильем 
занимались частные домовладельцы — они строили рядом с базами целые кварталы 
домов, арендная плата за которые точно соответствовала довольствию "на поднаем 
жилья" выдаваемому в вооруженных силах. Теперь, после начавшихся поджогов и 
погромов многие выражали желание жить на военных базах, а строить там могли 
только по государственному контракту, а его еще надо объявить и провести. А это 
деньги и деньги немалые, военная кампания становится все дороже и дороже. И 
сколько не пытались уничтожить этот проклятый сайт — он просто уходил на другие 
сервера, "зеркалился". Появлялись новые сайты и форумы, в Youtube все страницы 
были забиты роликами про Мексику и южные штаты САСШ. Вот подорвали 
бронетранспортер. Вот обстреляли блокпост. Вот перебили патруль. А вот — 
саботажника нашли на заводе General Dynamics. В Канаде! На линии по производству 
"Страйкеров"! Он тупо собирал машины так, что они выходили из строя. А откуда он 
интересно, такого набрался?
Чума. Самая настоящая…
— В ваших словах не заметен патриотизм, господин Уайт — ехидно сказал сэр 
Джеффри — ведь ваш президент призвал нацию сплотиться перед лицом угрозы
Уайт махнул рукой
— Играем…
Добили на грине — оба виртуозно, снова Уайт чуть отстал по красоте удара, но 
мячик скатился в лунку, а это главное…
Пошли к следующей лунке…
— Какого рода вам нужен пиар?
— Обычный. Интервью. Передачи.
— Направление?
— Персия. Польша.
При втором названном государстве Уайт с любопытством уставился на британского 
разведчика…
— Это уже интересно. Можно узнать подробности?
— Пока нет. Могу сказать лишь то, что господин Костюшко[131] был бы вами 
доволен.
Интерес Уайта был не бескорыстен. В Североамериканских соединенных штатах очень 
силен лоббизм, лобби определяют очень многое. Особенно в Конгрессе. А у поляков 
было очень сильное лобби, поляков в Штатах вообще было много. Если операция 
будет направлена против Польши, верней на отторжение Польши от России — значит, 
польские лоббисты помогут выбить дополнительные ассигнования на борьбу с 
терроризмом и на создание Министерства безопасности Родины. Помогут с 
дополнительными полномочиями доля министерства. В Североамериканских соединенных 
штатах было восемнадцать специальных служб и правоохранительных органов, о 
терактах 9/10 не сообщила, не смогла их предупредить ни одна из них. Джон Уайт 
видел Министерство безопасности Родины этакой "разведкой разведок", 
организацией, которая будет стоять над всеми прочими службами и, главное — с 
правом контролировать их и проверять эффективность их деятельности.
Включая и возможность принятия кадровых решений.
Сыграли — лунка была короткой, одним ударом выбили прямо на грин. 
Североамериканец был близок к тому, чтобы забить сразу в лунку, но — не удалось.
— Не везет…
— Когда-то получалось? — поинтересовался сэр Джеффри
— Два раза. Сегодня ветер разыгрался…
Снова пошли к мячам
— На вашем месте я бы не играл с лоббистами — предупредил старик
Североамериканец смутился — он не ожидал, что его мысли по этому поводу будут 
так быстро и без труда разгаданы
— С чего вы взяли?
— Я знаю местную кухню. Лучше чем вы думаете, намного лучше, сэр. Вспомните — 
кто громче всего кричит "держи вора!".
— Сам вор?
— Именно! Сам вор. Среди тех местных поляков, кто громче всех выступает против 
России — как раз и надо искать русских агентов.
— Этим занимается ФБР.
— Неужели? — едко ответил сэр Джеффри — Федеральное Бюро Расследований нашло 
источник финансирования помимо госбюджета?
В словах этих была сермяжная правда — лоббисты горой стояли друг за друга, а 
все, даже спецслужбы нуждались в бюджетных ассигнованиях. В САСШ сложилась 
порочная практика, когда зоны ответственности спецслужб пересекались, и они 
дрались за бюджетные ассигнования подобно дворовым псам, делящим мясную 
косточку.
— Допустим. Кто финансирует?
Сэр Джеффри недоуменно уставился на североамериканца.
— У вас проблемы с финансированием?
— И еще какие. Вы же понимаете, что мы не можем обратиться к официальным 
источникам.
— У вас что — нет фондов?
— Израсходованы.
Вот интересно… Это на что же такое они израсходованы?
— Сэр, вы считаете, что мы должны взять проблему финансирования полностью на 
себя? — официальным тоном сообщил сэр Джеффри.
— Я так не считаю. Но вы понимаете… если мы возьмем шляпу и пустим ее по кругу, 
мы должны сказать что-то нашим инвесторам.
Хитрый гад…
— Сэр, не все так просто. Если это дойдет до чужих ушей — мы потеряем агентурную 
сеть.
— Я не прошу от вас конкретики! — раздраженно сказал Уайт — но хотя бы 
приблизительно, без имен и дат вы можете сказать о чем идет речь?! Играем.
Сыграли. Закатили. Пошли к следующей лунке — она была длинной, пар — четыре. 
Полно ловушек всех видов — а само поле сориентировано так, что шарик может при 
неловком последнем ударе приземлиться аккурат в Потомак.
— Операция состоит из нескольких взаимосвязанных этапов — неохотно сказал сэр 
Джеффри — взаимосвязанных по замыслу, но не взаимосвязанных по местности и по 
исполнителям. Мы ставим перед собой три задачи, при этом задачи не делятся на 
"минимум", "оптимум" и "максимум". Первая задача — дестабилизировать обстановку 
в Российской империи в целом, создать недоверие к дворянам и заставить 
либеральные партии, в частности либеральное крыло кадетов, поставить вопрос о 
переходе к конституционной монархии. Если партия кадетов расколется, правые 
уйдут на монархические позиции, а левые — на конституционалистские, а кое-кто — 
и на социалистические — это будет огромным плюсом само по себе. Партия кадетов в 
партийном раскладе Российской империи является ключевой. Она является 
центристской и сама по себе стабилизирует систему. За кадетов голосуют прежде 
всего активные профессионалы, жители больших городов, возрастом от тридцати до 
пятидесяти лет. Сами понимаете, какой это ресурс, это самые активные граждане 
страны. На прошедших выборах они получили больше голосов, чем монархический союз 
и перехватили Государственную думу, сформировав крупнейшую фракцию. Но кадеты, 
при всей их критике власти и требованиях дальнейших реформ, лояльны властям во 
многих ключевых аспектах. Они поддерживают политику удержания земель, 
захваченных в начале двадцатых, хотя те никогда не были русскими. Они довольно 
лояльно относятся к новым затратам на оборону и на разработку новых систем 
вооружений. Они голосуют против законопроектов о либерализации финансового 
рынка. Они с большими оговорками поддерживают возможное вхождение Российской 
Империи в валютный союз. Так что кадеты — те же монархисты, только умеренные. 
Если нам удастся расколоть или сделать более радикальной эту фракцию — это будет 
большим плюсом.
— Что это вам даст? — скептически поинтересовался Уайт — у них же абсолютная 
монархия. Все решения, принимаемые Думой — не более чем доброе пожелание для 
Императора. Это не то что у нас — президент пьет успокоительные перед каждым 
походом в Конгресс. И это при том, что сейчас за республиканцами большинство — а 
что было бы с непокорным Конгрессом?
Сыграли — и снова сэр Джеффри Ровен промахнулся, отстав от своего 
североамериканского визави еще на одно очко.
— Сэр, вы мне подыгрываете… — довольно осклабился Уайт.
— Ничуть. Я же год не держал клюшку в руках, если не больше.
— Стоило дать вам фору, сэр.
— Не стоило. Я никогда не играю в игры где дается фора. О чем это мы?
— О русской Думе. Смысл тратить силы и время на ее раскол. Я не вижу. Это все 
равно, что тратить силы и время на раскол членов местного "Ротари-клуба"[132].
— Ошибаетесь, мой дорогой друг — сэр Джеффри одновременно и говорил и готовился 
к удару — и сильно ошибаетесь. Стабильность государства достигается и 
утрачивается не сразу. Это молекулярный, очень тонкий процесс, состоящий из 
множества внешне никак не связанных слов и действий. Вы читали Грамши?
— Нет, кто это?
Стоило ли сомневаться? Вот такие вот люди и правят государством, которое некогда 
было огромной колонией. Люди, осведомленность которых в тонких вопросах 
отправления власти ничуть не уступает осведомленности носорога. Думаете, 
двенадцать авианосных групп вас спасут, если пойдет что-то не так? Как же… Они 
могут спасти против внешнего врага — но будут бесполезны, если враг гнездится 
внутри.
Вот почему власть должна передаваться по наследству, явному или тайному. При 
этом кровное родство вовсе не обязательно — но у власти должен находиться тот, 
кто готов властвовать, а не тот, кого хорошо "продали" сидящему в кресле "Джо 
Сикс Паку", пожирающему попкорн из "XXL" упаковки и тупо пялящемуся в телевизор.
А ведь русские читали Грамши. И что они сделают с этими знаниями, если мы их не 
остановим — знает один лишь Господь…
— Антонио Грамши, руководитель Коммунистической партии Италии — любезно объяснил 
сэр Джеффри
Лицо Уайта моментально скривилось — как будто ему кто-то рассказал о дерьме на 
тарелочке в холодильнике.
— Коммунист?! Проклятые коммунисты, чего только не придумают. Его расстреляли?
— Его посадили в тюрьму. Потом он умер. Но дело не в этом. Сидя в тюрьме, он 
написал труд, по моему скромному мнению не только не уступающий, но и 
превосходящий по своей опасности труды Льва Троцкого.
— Вот! Надо было расстрелять этого поддонка, и он бы не успел ничего написать. 
Знаете… — Уайт перешел на воспоминания — Центральная Америка здорово прочищает 
мозги, да, сэр. Всем этим правозащитникам, которые стоят на коленях перед 
учреждениями Департамента Коррекции в те дни, когда там поджаривают плохих 
парней, вот их бы в Мексику или тот же Сальвадор засунуть и посмотреть что они 
там будут делать. Клянусь, после первого же часа пребывания на благословенной 
латиноамериканской земле эти парни будут просить у меня пулемет М60 и побольше 
патронов. А также веревку — коммунистов вешать!
Непостижимо уму! И это государственный деятель! Больше он похож на вояку из 
эскадрона смерти. Да, можно говорить все что угодно — но нельзя же в это верить 
самому!
— На вашем месте, сэр, я бы так не относился к трудам Грамши. Его труды — это 
оружие, которое могут применять не только и не столько коммунисты. На вашем 
месте я бы и сам ознакомился с ними.
— Думаю, вы сами меня с ними ознакомите… — проворчал Уайт — играем…
Возможно из-за того, что были упомянуты коммунисты, может из-за сальвадорских 
воспоминаний — но сейчас неудачно ударил Уайт. В пар теперь ему можно было 
уложиться, только если очень повезет.
— Черт бы все побрал…
Сэр Джеффри ударил точно.
— Так вот, милостивый государь. Если верить Антонио Грамши, процесс завоевания и 
удержания власти, а равно и процесс утраты власти — процесс постепенный, 
молекулярный. Я бы даже добавил — многофакторный. Власть в России невозможно, 
или, по крайней мере, очень сложно, обрушить в лобовой атаке на нее. За долгие 
годы правления были созданы множественные защитные механизмы и барьеры. Русские 
доказали свою готовность лить кровь, вспомните шестнадцатый год, когда восстания 
подавляли пулеметами и артиллерийским огнем. Но дело не в этом. Никакая власть 
не может долго удержаться, если сидит на штыках. Не стоит доверяться лишь 
Марксу. Я больше верю тому же Грамши, который говорит, что власть держится на 
благожелательном согласии граждан на ее отправление. Ведь согласитесь — в 
Российской Империи живут такие же люди, как и здесь. Они работают, они платят 
налоги и пошлины, они ходят на выборы. Если даже они голосуют на выборах за 
левые партии — все равно тем самым они поддерживают власть, находясь в рамках 
легального политического процесса. Играем…
Добили. Как и следовало ожидать — сэр Джеффри отыграл одно очко, исправить 
допущенную им ранее ошибку будущий министр безопасности Родины не смог.
Следующую лунку на поле играли двое, в ожидании сэр Джеффри и Уайт присели на 
небольшую, чуть кособокую, деревенского вида скамейка.
— Типично британская скамейка… — пошутил Уайт несколько неуклюже
— Почему же, сэр?
— Ей по виду лет двести…
Сэр Джеффри вежливо улыбнулся. На такие шуточки он уже давно никак не 
реагировал, ему было не до шуток.
— Так вот, сэр, вернемся к Грамши и к России. Я несколько лет возглавлял там 
одну из резидентур и знаю, о чем я говорю. Вы никогда не задумывались над 
символизмом тех определений, которые даются тем или иным странам. Например, 
Британия прозывается "старой доброй Англией", германцам, которым сейчас нравится 
величать себя римлянами больше нравится определение "стальная империя". Вы 
знаете, как называют свою страну русские?
— Нет, сэр.
А что ты вообще знаешь, идиот, кроме устройства "Кольт-1911" и нужной силы тока, 
чтобы доставить пытуемому максимальную боль, но не убить его?
— Русские называют свою страну "Святая Русь".
Уайт захохотал, приглушенно, в рукав, чтобы никто не слышал — здесь не принято 
было громко говорить или смеяться — чтобы не мешать игрокам.
— Вот это да… Святая Русь. Однако, замахнулись. Впрочем, мне давно кажется, что 
русские не от мира сего.
— Возможно, сэр, возможно. Но дело не в этом. Определение "святая" — в этом их 
сила, но в этом же и их слабость. Для них порядок мироустройства — и власть как 
важнейший ее компонент — от Бога. Не от людей, а именно от Бога. Да, они могут 
быть просвещенными людьми, они могут зарабатывать деньги, они могут знать 
несколько иностранных языков — но внутри каждого русского сидит это: вся власть 
— от Бога. Миропорядок — от Бога. Русские совершенно открыто говорят — вполне 
разумные и просвещенные люди, что они вернулись к Господу, к Истинной вере, не 
поддались на дьявольские искушения — и Господь в награду дал им Иерусалим и дал 
много других новых земель как истинно богоизбранному народу.
Слова "богоизбранный народ" сэр Джеффри употребил не случайно. За римское 
наследие и право считать себя истинным продолжателем дела Рима боролись три 
страны. Североамериканские соединенные штаты совершенно открыто исповедовали 
концепцию "града на холме", а североамериканский народ считали богоизбранным 
народом, не имея на это никакого формального права. Священная римская империя 
германской нации числила свое происхождение от племен готских варваров, 
победивших Рим и снявших корону с головы последнего римского императора. 
Наконец, Российская Империя считала себя "Третьим, истинно христианским Римом", 
а Император Российский среди прочих полноправно носил титул "Цезарь Рима".
Игроки сыграли лунку, настала их очередь. Сэр Джеффри заметил, что после глупой 
ошибки на предыдущей лунке североамериканец стал явно осторожничать.
Ударили — у сэра Джеффри удар вышел намного лучше, он перебросил мяч прямо на 
грин, почти к самой лунке. Учитывая, что пар был два — лунку он, можно сказать, 
сыграл. А вот у Уайта были проблемы.
— Могу вас поздравить…
— Да бросьте сэр, половина поля еще…
— Я допускаю ошибки. Непростительные.
— Исправите. Так вот. Понятие "святая", "святость", накладывает очень 
существенные ограничения. На самом деле страна, посмевшая себя определять как 
"святая" и искренне верящая в этом — уязвима как никакая другая. Скажите, что 
будет, если у вас здесь разразится какой-нибудь серьезный скандал.
— Какого рода, сэр?
— Ну, к примеру, возьмем скандал с Сальвадором. Помните скандал, когда батальон 
особого назначения сальвадорских коммандос "Алькататль" был обстрелян из 
деревни, а потом вырезал в отместку всю деревню, двести сорок человек. Там ведь 
были североамериканские военные советники, правда?
Знает, с...а!
— Ничего хорошего… — по лицу Джона Уайта было явно видно, что вспоминать ему это 
неприятно, даже с учетом того что дело замяли — кое-кого придется отдать под 
суд. И вообще — выльется много дерьма, и что самое несправедливое, выльется это 
дерьмо на головы тех парней, кто просто делал свою работу, защищая всех нас от 
коммунистической заразы. Но домохозяйке перед телевизором это не объяснить, и 
если такое всплывает — увы, приходится кем-то жертвовать, чтобы замять дело.
— Ну так вот. А в Российской Империи, если подать все это как следует — это 
может привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Потому от понимания 
"Власть от Бога" до понимания "Власть от Сатаны" — всего один шаг. Русские не 
пожелают подчиняться власти, которая творит подобные бесчинства. Русские обвинят 
в бесчинствах власть, а не конкретных исполнителей. В этом уязвимость монархий — 
есть конкретное лицо, которое отвечает за все. И это лицо — высшее лицо в 
государстве.
Джон Уайт снова промахнулся. Разозлился.
— Знаете что сэр. Мы, североамериканцы подходим к делу просто. Без долгих 
объяснений, без витийствований. Если у вас есть что-то конкретное — я хочу это 
увидеть, сэр. Прямо сейчас. Мой отец говорил мне — не вкладывай деньги в то, 
чего ты не можешь пощупать. И он был совершенно прав да, сэр.
— Ну что же…
Сэр Джеффри открыл свой нессерер, вынул фотографию — пока одну только 
фотографию. Подал ее Уайту.
— Это русский?
— Как вы догадались? — позволил себе колкость сэр Джеффри, которую 
североамериканец просто не понял.
— Русская военная форма. Военно-морская форма.
— Совершенно верно. Это русский. Контр-адмирал флота Российской Империи, князь 
Александр Воронцов, ныне посол Его Величества при дворе Шахиншаха Персидского. В 
некотором роде — ваш коллега.
Уайт вернул фото, настороженно уставился на британца.
— В каком роде коллега?
— Окончил военный институт в Санкт-Петербурге, факультет специальной разведки. 
Специалист по борьбе с терроризмом и диверсионной деятельностью. Отметился в 
Бейруте, лично принимал активное участие в боевых действиях…
— Я его откуда то знаю…
— Возможно. Он работал на холоде, у нас в стране. В Северной Ирландии. Четыре 
года продержался под прикрытием, совершил несколько террористических актов. Имел 
отношение к убийству моего предшественника на посту директора Секретной 
разведывательной службы. Потом каким-то образом умудрился спасти вашего 
президента от пули снайпера в Лондоне, при этом был тяжело ранен сам. Теперь 
припоминаете…
— Да… Его фото были в газетах…правда не такие четкие как это. Помнится, тогда 
отношения Британии с нами весьма ухудшились.
— Да, ухудшились — спокойно подтвердил сэр Джеффри и ухудшились только по вине 
предыдущей администрации, которая сделала совершенно дикие, безумные выводы из 
случившегося. Правительство ее Величества не имело и не имеет никакого отношения 
к преступлениям, совершенным Лондонским снайпером, а также к задуманному им 
покушения на президента САСШ. Предполагать иное было бы наивно, это допустимо 
для газетчиков, ищущих везде заговоры, но для правительства великой страны — 
неприемлемо.
— И этот парень сейчас посол?
— Совершенно верно, сейчас он посол. Он закончил академию Морского генерального 
штаба, получил звание контр-адмирала. Поддерживает отношения с царской семьей, с 
великой княжной — более чем близкие. Можно считать, что он друг наследника 
Николая. Более того, он входит в "клуб молодых офицеров", организованный 
наследником, до отъезда из Санкт Петербурга принимал активное участие в его 
работе. Не желаете ознакомиться с тем, что придумывают на досуге "молодые 
русские офицеры".
— Было бы неплохо…
— Сначала сыграем. Там впереди я вижу скамейку. Такие материалы лучше не читать, 
стоя на ногах.
Сыграли. Ошибка Уайта дала себя знать — счет стал равным. Сэр Джеффри заметил, 
что проигрывая, Уайт терял хладнокровие, начинал злиться и делать ошибки. 
Совершенно недопустимое качество для разведчика.
Присели на скамейку, тоже старую и чуть кособокую — сырость от реки не шла 
дереву на пользу, даже если оно было покрашено. Сэр Джеффри спрятал фотографию, 
достал прошитую папку с красной полосой по диагонали, протянул ее 
североамериканцу. Североамериканец раскрыл папку, захрустел бумагами…
— Черт… — сказал он через какое-то время — если бы эти парни были бы здесь, я бы 
пожал им руку. Как вы достали это?
— Достали как то. Но дело не в этом. Воронцов играет главную роль в 
разработанной мной компании по дискредитации.
— Дезинформации? — не понял североамериканец
— Нет, именно дискредитации. Мы должны во что бы то ни стало дискредитировать 
дворянство и власть, абсолютную монархию, и то на что она опирается. Если мы 
сделаем это — Россия рано или поздно рухнет.
— И как же вы это сделаете? — заинтересовался Уайт
— Очень просто. Сейчас князь Воронцов сам того не зная вошел в контакт с моим 
агентом. Операция по дестабилизации обстановки на Востоке идет полным ходом. 
Каждый сыграет свою роль. Теперь представьте — мы покажем пленку, на которой 
будет изображено как князь Воронцов и другие известные персоны, все как один 
высокородные, ставят людей на колени и расстреливают их.
— У вас есть такая пленка?! — выпучил глаза Уайт
— Нет. Но обязательно будет. И эта пленка не может не сыграть роль того камешка, 
который стронет с места лавину. Лицо близкое к царской семье расстреливает 
людей. Теперь представьте, что это будут евреи. Первую русскую революцию едва не 
совершили евреи. Почему бы им не свершить вторую?
Уайт немного подумал.
— Идея мне нравится. Не так чтобы… Но нравится. Что там дальше?
— Дальше — задача оптимум. То, к чему мы должны стремиться. Необходимо забрать у 
России земли, которые не принадлежат ей по праву. Это Польша, которую русские 
зовут "Виленский край" и арабский Восток. Восток я предлагаю вам.
Североамериканец недоуменно посмотрел на сэра Джеффри
— Предлагаете нам?! Что это значит?
— Это значит, что нам нужны будут люди и техника. Все что у вас есть. Нам нужно 
будет не менее трех авианосцев, еще лучше — пять. Все вертолетоносцы и суда 
морской пехоты, которые у вас свободны в данный момент. Мы сами выделяем под эту 
операцию четыре авианосца с судами обеспечения. Нам нужно создать в регионе как 
минимум двукратное превосходство над русскими.
Уайт удивленно воззрился на сэра Джеффри
— Вы же сами говорили, что это только операция по дискредитации и не более того!
— Операция по дискредитации — это первый этап — терпеливо разъяснил сэр Джеффри 
— второй этап возможен к реализации только после успешного окончания первого.
— Как вы это себе представляете? Как вы скрытно сосредоточите в районе такую 
эскадру вторжения? Русский просто выведут туда свой флот и нанесут удар 
крылатыми противокорабельными ракетами с самолетов, с наземных стартовых 
комплексов, с подводных ракетоносцев. Там нет глубин и раздолье малым подлодкам, 
которые у русских тоже есть.
— Ни про какую скрытность не идет и речи. Более того — мы начнем вторжение лишь 
после того, как убедимся, что нам ничего не грозит. Русских нельзя атаковать в 
лоб, поднимутся все. Будет то же самое, что было с Наполеоном. Или с нами в 
двадцатых — нас просто сбросят в море. Дестабилизация обстановки в Российской 
империи и падение монархии — ключевое условие для приведения в действие второго 
плана. Давайте играть, нет смысла так сидеть.
Прошли еще лунку — на равных. Вторую — и снова на равных, несмотря на все ее 
коварство — аж два довольно больших пруда.
— Вы считаете, что в силах сбросить монархию в России?
— Нет, конечно. Ее должны сбросить сами русские — при нашей помощи. Потом мы 
должны поставить перед ними вопрос — что лучше, воевать с агрессивными 
исламистами и лить русскую кровь за то, что русским не принадлежит. Или 
вернуться в свои исконные границы. Конечно, придется им оставить какие-то 
территории — например Константинополь они не отдадут да нам пока он и не нужен. 
Освобожденная территория, как я это вижу, поступает под международный 
протекторат — кстати, мы можем пригласить и новое русское правительство в состав 
государств-протекторов в качестве полноправного участника. Для обеспечения 
интересов государств-протекторов на вассальной территории, для подавления 
мятежей и беспорядков, для обеспечения справедливого распределения имеющихся на 
международных территориях ресурсов и нужны будут воинские контингенты — ваш, 
наш, русский. Мы нарежем сектора ответственности так, что воевать с исламистами 
придется прежде всего самим русским.
— Я так понимаю… — осторожно спросил Уайт — план исламистского восстания уже 
проработан, так?
— Совершенно вверено. Более того, мы должны будем придумать совершенно 
неотразимый повод для вторжения. Такой, чтобы не усомнились в праведности наших 
поступков сами русские.
— И какой же? Я уверен, у вас уже есть какие-то наработки.
Вместо ответа сэр Джеффри спрятал в нессерер одну папку и вынул другую, точно 
такую же. Отдал ее североамериканцу.
Уайт читал — и сэр Джеффри с удовольствием отмечал, как меняется — на глазах 
меняется! — выражение его лица
— Это правда? — тихо спросил он.
— Абсолютная.
Джон Уайт неверяще покачал головой.
— Вы понимаете, что мы должны будем это проверить.
— Проверяйте. Но осторожно. Вы должны понимать, что здесь полно русских агентов. 
Если русские поймут что нам все известно — они заметут следы.
— Вы хотите сказать, что русские не знают?
— Скажем так… — русские не всё знают. И тем более — не все знают. Знают те — кто 
должны знать и не более того.
— Я так понимаю, на берегу нас ждет… определенная поддержка со стороны местных — 
уточнил Уайт.
— Совершенно верно. Поддержка нас ждет. На берегу будут люди, которые… устали от 
русского господства.
— А как насчет Польши?
— Извините, сэр, но Польша не продается — отрезал сэр Джеффри — там все билеты 
на сеанс проданы. Тем более — что вы и не сможете оказать там серьезную помощь, 
корабли и авианосцы там бесполезны.
— Давайте играть — Джон Уайт вернул папку — мне надо все хорошенько осмыслить.
Начали играть. И сэр Джеффри, особо и не стараясь, разделал североамериканца под 
орех. Это не Джеффри Ровен выиграл, это Джон Уайт проиграл. И бездарно проиграл. 
Не мог сосредоточиться — и мячи летели куда угодно — но только не туда, куда 
надо. Вот и вышел сэр Джеффри с поля с двумя очками преимущества — а будущий 
министр безопасности Родины — с проигрышем и невеселыми думами…
— Вы меня кое-чему научили, сэр — уныло констатировал он.
— Чему же — поинтересовался сэр Джеффри.
— Иногда не стоит всеми силами стараться выиграть. Иногда нужно просто дать 
сопернику проиграть.
— Вот именно! — назидательно поднял палец сэр Джеффри — вот именно! Это именно 
то, что мы должны сделать с русскими! Не выиграть у них — а дать им проиграть. 
Дать им вести игру — и потом поставить подножку в самый решающий момент.
— Сэр… я могу обращаться к вам за советом… если будет нужно.
— О, конечно, конечно… — согласился сэр Джеффри — в любое время дня и ночи. 
Только телефонируйте.
Совсем придурок. Еще не дошло, что в разведке нет друзей и союзников и не стоит 
их заводить.
Бар назывался "Девятнадцатая лунка" — точно также назывался бар в любом 
приличном гольф-клубе. По правилам игры, неофициальным, но почитаемым всеми, за 
выпивку платил проигравший.
— Что будете заказывать… — моментально появился вышколенный официант, едва 
разгоряченные игрой игроки заняли столик.
Уайт вопросительно уставился на сэра Джеффри.
— Минеральная вода "Эвиан" есть?
— О, конечно есть. Вам с газом или без газа?
— Без газа.
Уайт немного подумал.
— Я пожалуй выпью виски. Гленфиддич у вас есть?
— Разумеется, сэр.
— Тогда самый лучший, какой у вас есть. Без льда, без содовой, на три пальца.
На три пальца — это значит нажраться в хлам. По североамериканским понятиям, по 
русским это слону дробина.
— Вы не рассказали про программу максимум, сэр… — вежливо напомнил 
североамериканец в ожидании напитков.
— Программа максимум это революция. Самая настоящая революция.
— Где? — неверяще спросил Уайт
— В Российской Империи, сударь. Конечно же в Российской Империи.
Принесли напитки — здесь с этим быстро, персонал вышколен и бегом бегает. Джон 
Уайт сразу же отхлебнул виски, солидно так, возможно, для того чтобы побыстрее 
прийти в себя.
— Как вы это сделаете, сэр? Вы считаете, что такое государство можно опрокинуть 
революцией? Вы серьезно?
— Серьезнее некуда — сэр Джеффри отпил холодной минералки, с наслаждением ощущая 
ее вкус, вкус горного родника — вот как раз такое то государство и можно 
опрокинуть революцией. Ваше — нельзя, а Россию — можно. Хотите, скажу, почему?
— И почему же.
— Потому что средний североамериканец, пресловутый "Джо Сикс-Пак" сыт политикой 
по горло. Когда приходит время выборов — а это происходит часто — он включает 
телевизор и видит бесконечные "коммершиалз", где кандидатов продают, словно 
новый сорт сыра в вакуумной упаковке. А потом, после выборов он видит, что 
ровным счетом ничего не изменилось. Только хуже стало. Единственное на что 
североамериканцы могут повлиять путем выборов — это на местном уровне — выбрать 
шерифа, мэра и на этом успокоиться. Вы не задумывались, почему в вашей стране 
нет ни одной общенациональной газеты[133]? А вот в России такого цинизма и 
апатии у людей нет. Если людям дать свободу — тем людям, у которых ее никогда не 
было — они с радостью схватят ее и совершат кучу ошибок. Потом они будут с 
ностальгией вспоминать о прежних временах, как о временах стабильности и 
порядка, где был Государь Император и большую часть проблем, свалившихся сейчас 
на них, решал он. Но это будет потом…
Джон Уайт цедил виски, постигая очередную главу "евангелие от разведчика".
— У вас есть конкретные планы? Исполнители?
— Господи боже мой… Вы никак не можете отойти от бюрократии. Планы, исполнители 
— что за чушь. Ситуация может меняться по нескольку раз на дню и то что вы 
разрабатывали месяц может обесцениться за час. Самое главное — наличие ресурсов, 
исполнителей и методик работы с нашей стороны. Все это есть у вас. Все это есть 
у нас. Этого пока достаточно. Если мы увидим, что назревает революция — мы 
подтолкнем процесс в нужном направлении. Нет — и не надо, время еще будет. 
Революции выносят на поверхность всю ту гниль, что скопилась на самом дне — и с 
этой гнилью придется работать. Но так даже лучше — работать с гнилью. Она всегда 
готова продать вам Родину со скидкой…
— Допустим… — будущий министр безопасности родны был осторожен — не скрою, 
предложения ваши весьма интересны, хотя я еще раз подчеркиваю: давать единолично 
ответ о принятии их, либо об отвержении я не имею права. Как бы то ни были — в 
случае их принятия нам нужно будет создать некий координирующий комитет. Черт, 
чтобы перебросить в зону боевых действий хотя бы одного морского пехотинца нужно 
сделать чертову тьму вещей. А вы говорите — об авианосных группах и половине 
корпуса морской пехоты САСШ.
— На этапе принятия решения координация только по этому каналу, через меня и вас 
— ответил сэр Джеффри — посвящать слишком много людей будет чревато. В случае 
если решение будет принято — необходимо будет создавать проектную команду, 
конкретно под этот проект.
— Каким образом?
— Лучше всего это сделать в Британии. У нас есть законсервированные военные 
базы, иногда мы тайно обновляем на них оборудование, прежде всего 
коммуникационное. Вашим людям придется отправиться в длительную командировку. У 
нас гораздо более строгие законы относительно прессы и разглашения секретной 
информации, и не спорьте по этому поводу со мной. Так будет лучше. Но прежде 
всего — мне нужен простой и ясный ответ. Да или нет. Пока я его не получу — дело 
с места не сдвинется. 
Когда сэр Джеффри обогнул стадион и вырулил на Индепенденс авеню, то сразу 
заметил серебристый седан "Шевроле", прилипший к нему и выдерживающий расстояние 
строго две-три машины. Осуждающе покачал головой — вот придурки. Неужели нельзя 
было прилепить к бамперу маячок, пока он играл в гольф — и следить, находясь вне 
пределов видимости. Воистину, этим придуркам не стоило отделяться…
Дел за то время пока меня не было накопилась — масса. Такое ощущение, что до 
моего прибытия посольство просто не работало. Впрочем, это я так — обычная 
ворчливость из-за вала проблем и "семейных" неурядиц вдобавок.
Первая семейная неурядица (если не рассматривать возможную измену) заключалась в 
том, что деньги моя дражайшая половина уже умудрилась потратить. Куда — 
непонятно впрочем, у женщин редкостный талант тратить деньги. Если так пойдет и 
дальше — я рискую оказаться первым Воронцовым в новейшей истории нашего рода, 
который умудрился промотать состояние. Все-таки в привольной холостой жизни, как 
ни крути есть свои плюсы и судьба дала мне шанс задуматься об этом до того, как 
я приму роковое решение связать себя узами Гименея.
Вторая семейная неурядица заключалась в "Хорьхе", предоставленном в полное и 
безраздельное владение моей половины. Жалоба заключалась в том, что он… как-то 
не заводится. Осмотрев его, я пришел в ужас — не знаю, где его гоняли, но 
уделали изрядно. Это представительская машина, и чтобы обозреть красоты какой-то 
там горы — его не нужно гонять по проселкам, это я и объяснял битый час. 
Поздравляя супругу главное — не перейти на крик. Мудрость русских поговорок 
неисчерпаема. Сошлись на том, что я куплю ей небольшой внедорожник вместо этого 
неповоротливого слона.
Взамен она мне пообещала (на бумаге, произносить такое вслух, на микрофоны 
нельзя) что "ночных концертов" больше не будет. Просто очаровательно.
Появилась прислуга, всем этим занимается опять таки супруга. Лишних глаз в доме 
стало еще больше и риск разоблачения нашего "брака" возрос многократно. Но пока 
держимся — как на последнем бастионе.
Ну и третья, моя личная неурядица — залечить раны, и попытаться найти разумное 
объяснение тому, откуда это я явился весь ободранный. Придумывать ничего не стал 
— так и сказал, что едва не стал жертвой террористического взрыва.
Со всем с этим и с тяжкими думами о предстоящем я с утра выехал в посольство — 
работы накопилось и там…
Началось внезапно — даже заметить, как не успел. Что-то загремело — как будто 
палкой провели по штакетнику только громче. Сообразил что это такое только через 
пару секунд — а сообразив, нырнул на пол, благо размеры пассажирского салона 
"Руссо-Балта" вполне позволяют. Вали же просто нажал на тормоз и остановил 
машину посреди довольно узкой улицы.
Выждав секунд тридцать, поднялся с пола машины, выглянул в окно машины, благо 
что бронированное. Разбитая пулями витрина, притулившаяся у тротуара полицейская 
машина, с пулевыми пробоинами и спущенным колесом, один из полицейских, видно, 
что раненый бестолково озирается, держа в руках автомат. Что с другими — 
непонятно, возможно так и остались в машине навсегда.
— Вали! Поехали отсюда! Поехали в посольство!
Вали кивнул, нажал на газ. "Руссо-Балт" покатился вперед, полицейский, тот, что 
остался в живых, вскинул автомат — но стрелять по машине с дипломатическими 
номерами не посмел.
До посольства добрались нормально, правда цветом лица и я и Вали напоминали 
недавно побеленную стенку. Не каждый день прямо у тебя на глазах орудуют 
террористы с автоматами. И положительный герой вмешивается в это дело только в 
фильмах, в жизни ты только и думаешь чтобы смыться да поскорее.
— Вали, расскажи что произошло? — попросил я, когда шофер припарковал машину 
около ограды посольства не заезжая внутрь.
— Это бандиты, эфенди… — шофера потряхивало, зуб на зуб не попадал — бандиты.
— Какие бандиты?
— Бандиты. На мотоциклах. Стреляют по полицейским. Трах-тарарах — и газу. 
Попробуй, догони.
— А зачем они это делают?
Такой простой вопрос поставил моего водителя в тупик.
— Не знаю, эфенди… — наконец сказал он — они бандиты и все об этом знают.
В этот момент я принял окончательное решение.
— Послушай Вали, что я тебе скажу, и не обижайся. Больше я решил не пользоваться 
этой машиной, понимаешь?
Вали помертвел лицом
— Вы меня увольняете, эфенди?
— Нет Вали, нет. Не беспокойся об этом. Просто эта машина слишком заметная, 
понимаешь? Если и будут стрелять — то будут стрелять по ней. Поэтому я хочу 
купить что-то менее приметное, чтобы никто не знал, что это езжу я.
Вали немного подумал.
— Но эфенди Искандер я могу возить вас и на той машине, которую вы купите.
— Не нужно, Вали. Сделаем вот что. Ты будешь возить госпожу Марину, куда она 
скажет. Я сам скажу ей об этом. А если мне понадобится, чтобы ты меня куда-то 
отвез — я скажу тебе об этом.
Сделав заговорщическое лицо, я достал из кармана пятидесятирублевую банкноту и 
вручил ее Вали.
— Все это не просто так, Вали. Я хочу, чтобы ты рассказывал мне каждый вечер о 
том, куда ездит моя жена, понимаешь. Эта история с графом Арено… Я ей конечно 
верю, но … ты же мужчина, сам понимаешь, женщинам никогда нельзя верить до 
конца.
Вали просветлел лицом, схватил банкноту.
— Я все понял, эфенди Искандер. Куда бы не пошла Марина-ханум — я буду следить 
за ней.
— Нет, Вали этого делать не надо. Если госпожа Марина увидит, как ты следишь за 
ней — она поймет, о чем мы с тобой разговаривали, и обидится на меня…
— Но как может жена обидеться на мужа? — недоуменно спросил Вали
— Может, и еще как. У нас другие законы, жены более самостоятельны и могут 
обижаться на мужчин. Иногда я завидую правоверным, ибо их жены слушаются их 
беспрекословно. Но увы, Вали я не правоверный. И мне нужно только, чтобы ты 
запоминал, куда ездила моя жена, и потом рассказывал об этом мне. Если ты 
увидишь рядом с ней постороннего мужчину, графа Арено или кого либо еще, как это 
уже было — запомни это и потом расскажи мне как он выглядит и как госпожа Марина 
вела себя с ним. Ты все понял?
— Все понял, эфенди Искандер. Все сделаю!
Какого-либо разочарования по поводу того что возить меня он больше не сможет, 
Вали не высказал. Интересно, может он и впрямь простой водитель?
 * * * 
В здании посольства Кондратьев сначала принес мне на подпись кучу документов, 
потом кратко и по делу доложил о работе посольства и о шагах им предпринимаемых. 
Двое нетрезвых русских устроили бузу, и попали в полицейский участок — вытащили, 
засунули в самолет, депортировали на Родину. Следом пойдет записка, которая 
дойдет до местного полицейского чина в месте проживания этих обормотов — чтобы 
внимательнее присмотрелся. Бузить в пьяном виде, тем более в чужой стране — не 
дело.
У одного из поставщика труб, какого то там товарищества на вере возникли 
проблемы — местный покупатель не расплатился. Выяснили — товарищество, купившее 
трубы существует, направили официальное письмо на бланке посольства с просьбой 
вести себя честно и не задерживать оплату. Обычно это помогает.
Снова задержка с рефрижераторами — и самое главное с рефрижераторами, 
поставляемыми по государственному заказу. Это уже не лучшим образом 
характеризует нас. Варфоломей Петрович лично звонил поставщику и прояснял 
отношения — там ссылались на нестандартные спецификации, но обещали "принять 
меры".
Вот такова работа посольства — девяносто процентов времени в дружественной 
стране Персии уходит именно на это — скучная работа по налаживанию и развитию 
двухсторонних торговых связей. И это правильно, потому что двадцать первый век 
наступил, экономические связи удерживают страны вместе куда прочнее вассальных 
договоров. Да и толку от таких вот отношений гораздо больше, чем от тупого 
принуждения.
Наконец, слово решил вставить и я.
— Варфоломей Петрович, нас обстреляли.
Он даже не удивился.
— Где?
— Недалеко отсюда.
— Кажется, я даже слышал. Не придал значения. Все целы.
— Целы. Варфоломей Петрович, что происходит?
Мой товарищ[134] по посольским делам долго думал, прежде чем ответить.
— Много чего здесь происходит. Попробую объяснить образно — если закрыть крышкой 
скороварку и поставить ее на огонь — то рано или поздно произойдет взрыв.
— Я понял — сказал я — Варфоломей Петрович, я решил больше не ездить на 
"Руссо-Балте". Слишком приметная цель.
Кондратьев кивнул
— Возможно, вы и правы.
— Я хочу купить бронированный внедорожник. И водить его самому. Не посоветуете, 
где можно приобрести подобный транспорт?
Варфоломей Петрович взял листок бумаги, черканул адрес.
— Здесь. Не вы первый, не вы последний, ваше превосходительство — многие 
приходят к тому же решению что и вы. Только мой вам совет — не покупайте "Егеря" 
или "Датсун".
— Почему?
— И тот и другой закупает правительство. Будет печально, если вас с кем-то 
спутают.
Зазвонил телефон, я поднял трубку, послушал.
— Посол Североамериканских Соединенных Штатов внизу. Видимо, решил отдать визит 
первым, не дожидаясь моего. Я должен что-то знать?
— Нет. Его зовут Джеффри Пикеринг. Он простой человек, да и задачи перед ним 
стоят, как и перед нами. Возможно, речь пойдет о долевом участии в модернизации 
нефтеналивных терминалов в порту Бендер Аббас. Это наш проект и туда, на Аль-Фао 
тянется труба из Междуречья, чтобы танкеры не заходили в залив, а грузились 
непосредственно там. Этот проект стопроцентно наш. Тяните время, в любом случае 
нам вряд ли стоит давать им хоть какую-то долю.
— Я понял. И еще, Варфоломей Петрович… пока поднимается посол.
— Да?
— Кажется… вы обещали русский паспорт одному молодому человеку.
Не давая Кондратьеву возможности смутиться или начать оправдываться, я 
продолжил:
— Все нормально. Если паспорт готов — занесите его мне, и я сам его вручу. 
Кстати, спасибо за рекомендации. Они мне очень помогают освоиться в этом городе.
* * * 
Посол Североамериканских Соединенных Штатов в Персии, господин Джеффри Пикеринг 
больше напоминал британца, нежели североамериканца — высокий, худой, с 
крючковатым носом, средних лет. Костюм дорогой, но одетый небрежно, да еще и 
пеплом от сигары кое-где засыпанный. Голос гулкий, как в бочку говорит.
— Господин Воронцов, я раз знакомству с вами.
— Я тоже, господин посол — я поднялся, ответил на рукопожатие, кивнул в сторону 
кресел, переводя общение в неофициальную плоскость — приношу свои извинения, что 
не смог отдать визит первым.
— Господин фон Осецки интересовался вами…
Я сделал непонимающее лицо.
— Граф Конрад фон Осецки. Чрезвычайный и полномочный посол Австро-Венгерской 
монархии при дворе Его Светлости, шахиншаха Персии Мохаммеда, дуайнен[135] 
нашего дипломатического корпуса. Знаете его?
— Не имею чести.
— Не страшно — Пикеринг махнул рукой — со временем узнаете здесь всех. Про вас 
уже много говорят в салонах, я посылал вам приглашение на прием…
— Приношу свои искренние извинения. Я только вчера вечером прибыл из моей 
краткой поездки в Багдад.
Пикеринг навострил уши, и это было видно — только непонятно почему. Конкретного 
вопроса он мне не задал.
— Я к вам по конкретному вопросу, господин Воронцов, вы уж меня простите. Мне 
нужно ваше содействие в одном очень… щекотливом вопросе.
— Слушаю вас.
— Это касается поставок энергетического оборудования…
* * * 
Переговоры с послом Североамериканских Соединенных Штатов продолжались два с 
лишним часа. За это время я успел узнать, что посол Пикеринг и в самом деле 
простой и бесхитростный человек — это на первый взгляд, на самом деле может быть 
и не так! Родом из Техаса, не дурак выпить, любит пиво и поджаренное на углях 
мясо, имеет троих детей, которые остались на родине, поскольку уже взрослые и им 
надо учиться. Еще я узнал, что местные коммерческие компании — штука в себе и 
дела с ними вести довольно сложно. Две любимые отговорки — незнание английского 
и затягивание сроков контрактов. Русских здесь по видимости уважают и боятся, а 
североамериканцам приходится туго. Тем более что в отличие от русского, 
североамериканский бизнес более склонен к риску и глобальной экспансии, а 
отговорки персов для него вообще дикость, учитывая еще, как североамериканцы 
любят судиться. Договорились оказывать друг другу услуги при необходимости, про 
трубопровод и нефтяные терминалы разговора не было.
После этого взял "Руссо-Балт" в последний как я надеюсь, раз и направил свои 
стопы к магазину бронированных транспортных средств.
Магазин этот находился на шоссе Тегеран-Юг в районе парка Туска — это была южная 
окраина города, и дальше за парком, тянулись сплошные промышленные зоны с их 
серыми бетонными заборами и непонятными непосвященным надписями на фарси. Здесь 
же, около парка были и жилые районы, правда, заселенные в основном малоимущими.
Магазин этот представлял собой большой, быстровозводимый ангар армейского 
образца, только не зелено-камуфляжного, а светло-серого цвета. У самого ангара 
сиротливо притулилась конторка, на которой висел плакат: "Мы говорим по-русски, 
We speaks English" и еще что-то кажется на итальянском которым я не владел и на 
фарси, которым я не владел тем более.
Хозяин сего почтенного заведения дрых как сурок и чтобы разбудить его — пришлось 
несколько раз сигналить. У нас хозяин подобного заведения уволил бы такого 
приказчика в мгновение ока — приехали клиенты, а он спит.
Навстречу вышел, судя по золотой цепи на шее и всему небрежно-шикарному виду, 
сам хозяин, открыл шлагбаум, запустил на территорию. Показал где припарковаться 
— парковочных мест было всего четыре и одно было занято новеньким внедорожником 
"Тойота". Возможно тоже бронированным.
— Князь Александр Воронцов, Посол Его Величества Императора Российского 
Александра при дворе Их Светлости Шахиншаха Мохаммеда — представился я на 
случай, если русский флаг с имперским орлом на номере машины не был замечен.
— Эндрю Ллойд — открывший нам ворота приказчик вальяжно протянул мне руку, и 
даже зевнул, подлец! — хозяин сего почтенного заведения. Добро пожаловать в 
автосалон спецтехники Ллойда.
— Почтенное семейство Ллойда торгует машинами[136]? — не остался в долгу я
— Не смешно — Ллойд снова зевнул — эту шутку я слышал уже раз пятьдесят. Зачем 
пожаловали, сударь?
И вправду — русский купец такого приказчика не только бы сразу выгнал — еще бы и 
пинка отвесил. Для ускорения.
— Вы хорошо знаете русский, но правила этикета, судя по всему, не знаете совсем, 
сударь — вкладывая в голос максиму сухости и официальности, ответил я — ко мне, 
например, в разговоре, следует обращаться "ваше превосходительство". Хотелось бы 
купить у вас автомобиль, а возможно даже и два, если вы не возражаете, сударь.
— Увы, правилам этикета я не обучен — не проявляя никаких эмоций, ответил Ллойд 
— мы, североамериканцы, простые люди и не смотрим на титулы. А машинами я и 
впрямь торгую, извольте убедиться…
Автомобили стояли в ангаре (большом, самолетном, для стратегического 
бомбардировщика не меньше) в четыре ряда на посыпанном гравием полу ангара. 
Выбор был значительно большим, чем можно было бы предполагать и не уступал 
подобным магазинам в Санкт-Петербурге. Вот только в Санкт-Петербурге 
бронированный автомобиль это скорее символ статуса, в то же время как в Тегеране 
подобный автомобиль — жизненная необходимость.
Представленные автомобили делились на четыре большие группы. Списанные армейские 
— кому нужны эти уродливые слонопотамы, способные защитить от пулеметной очереди 
в упор и выглядящие в городском потоке как слон в посудной лавке, было непонятно 
— но видимо, кому то нужны. Банковские — броневики небольшого и среднего размера 
специально предназначенные для перевозки ценностей — такие тоже мне не нужны. 
Бронированные лимузины — престижные, надменно выглядящие, дорогие — как тот, на 
котором я приехал, и на котором ездить не хотел. Здесь был даже британский 
бронированный "Роллс-Ройс" и римский правительственного образца "Майбах" — оба 
стоили за сотню тысяч золотых.
Оставалось последнее. Внедорожники и седаны со скрытым бронированием, незаметные 
в транспортном потоке. Эти стоят подешевле лимузинов, но все равно дорого. Их 
делают как раз для таких вот стран, где подобный бронированный автомобиль не 
роскошь, а средство передвижения. И выбор тут такого транспорта был, причем 
широким, от экипажа Баварских моторных заводов пятой серии до дорогущего 
"Штайр-Г" с бронированием седьмого класса.
Примерно прикинул состояние моих финансов, сообразил, что экипаж придется 
покупать и для "супруги" — решил немного сэкономить. Во втором ряду у самой 
стены стоял "Шевроле Субурбан", белого цвета североамериканской 
правительственной модели. При слоновьих габаритах такая машина стоит 
относительно недорого, неприхотлива к топливу и ремонту, может нести очень 
тяжелую броню. Как здесь — уровень 6+, то есть выдерживает даже пулеметный 
огонь. И всего двадцать пять тысяч золотых, которые я при торговле скинул до 
двадцати одной.
Для Марины выбрал уже упомянутый БМВ-5, немного подержанный, из Европы, с 
бронированием по уровню 4, то есть выдержит пистолетный патрон со стальным 
сердечником, но не автомат и тем более не пулемет. Внедорожник моей второй 
половине совершенно не нужен, потому как за пределами Тегерана ей делать 
совершенно нечего, а в Тегеране дороги, хвала Аллаху прекрасные.
Автомобиль этот стоил тоже двадцать пять тысяч золотых, и это опять-таки привело 
меня в уныние — на сей раз цену удалось скинуть до двадцати трех. Причем, если 
мой автомобиль я смогу провести как служебный, для посольских нужд, то БМВ — так 
не проведешь, получается — это подарок. С дамами — разорение…
Уже выезжая на свежекупленном "Шевроле" — БМВ я оставил до следующего дня, чтобы 
его забрала Марина, я обратил внимание на изображение на стене — две скрещенные 
сабли и надпись под ними на фарси. Не на арабском это я уже понимаю, хотя 
прочитать не могу.
— Сударь, не соблаговолите просветить, что здесь написано?
— Где?
— Да вот здесь же. На заборе.
Мистер Эндрю Ллойд посмотрел туда, куда я указал пальцем и разразился потоком 
отборных ругательств.
— Что-то произошло?
— Да ничего страшного. Эти подонки уже днем ухитряются стены пачкать. Придется 
стирать, это противозаконно — держать на стене подобные надписи. Увидит полиция 
— неприятностей не оберешься.
— И все же — что здесь написано?
— Здесь написано "Махди[137] грядет". Обычная религиозная муть…
Так я впервые услышал про Махди.
Вечером произошел очередной семейный скандал. Моя вторая половина категорически 
отказалась ездить с шофером. Даже несмотря на то что один раз на возможной 
измене ее все-таки поймали. На сей раз удалось настоять — но смутные подозрения 
стали терзать мою душу. Становлюсь ревнивцем, не имея на это никакого права.
Джон Уайт, бывший посол в Сальвадоре и Мексике и будущий министр безопасности 
Родины после ухода сэра Джеффри еще какое-то время сидел на террасе гольф-клуба, 
заказав еще выпивку. Это было уже слишком, даже учитывая его вес — но к 
правительственным автомобилям с определенными сериями номеров вашингтонские 
полицейские не очень то цеплялись. Что же касается его физического состояния — 
способности вести автомобиль свыше трех тонн весом по шоссе общего пользования — 
в себе Джон Уайт был уверен. Что для здорового мужика две порции виски на три 
пальца каждая? Слону — дробина.
А вторую порцию виски Уайт заказал для того, чтобы избавиться от неприятного 
ощущения — что по нему прошлись как по коврику, лежащему у входной двери — и 
неспешно так, со вкусом вытерли ноги.
— Козел… — тихо сказал Уайт в пустоту.
Умный человек попытался бы вынести из этого разговора все что можно и взять на 
вооружение узнанное и услышанное. Глупый человек просто бы обиделся и 
разозлился. Джон Уайт умным человеком не был.
Вот как раз в этом то и была основная, определяющая разница между системой в 
Великобритании и системой в Североамериканских соединенных штатах. В Британии, 
как и в других монархических странах не любили перемены и один человек мог 
занимать одну и ту же должность по несколько десятков лет. Да, в Британии тоже 
были парламентские выборы. Но там же организовывались — они были при каждом 
крупном ведомстве — так называемые "комитеты мудрецов", внепартийные организации 
профессионалов, которые могли дать дружеский совет вновь назначенному 
руководителю, оградить его от ошибок, а то и вовсе перехватить управление если 
вновь назначенный откровенно "не тянул". Были пять несменяемых товарищей 
ключевых министров, обладавшие едва ли не большей властью в свои вотчинах, чем 
сами министры потому что министры уходили, а они оставались. "Времена меняются — 
мы прежние" — вот истинный девиз монархий и монархических обществ.
В Североамериканских соединенных штатах "незаменимых людей не было", а свежий 
взгляд на вещи ценился гораздо больше мудрости и наработанного десятилетиями 
опыта. Чрезвычайно распространены были "политические отставки" — сказал что-то 
не так, нашли журналисты какую-то сомнительную сделку с возможным (!!!) 
использованием инсайдерской информации, совершенную двадцать лет назад, устроил 
какое-нибудь непотребство твой собственный подчиненный — будь добр, подай в 
отставку. Надо сказать, что и в Британии подавали в отставку — но только 
назначаемые, политические руководители, всех несменяемых, всех профессионалов 
берегли. В России с этим и вовсе было проще — на что-то просто не обращали 
внимания, после чего то отставка и вовсе совершалась путем поднятия табельного 
оружия на уровень виска.
И вот Джон Уайт, по сути — мясник, запятнавший себя кровью и в Мексике и в 
Сальвадоре, человек, планирующий и проводящий разведывательные операции с 
грацией слона в посудной лавке, готовился встать на должность директора ключевой 
разведслужбы — Министерства безопасности Родины. И намеревался получить 
полномочия, позволяющие ему карать и миловать профессионалов из СРС и ФБР. К 
чему это потенциально могло привести — не стоило сомневаться. И эффективность 
противодействия Министерства безопасности родины, в которое собирались 
наверстать под полсотни тысяч человек таким организациям, как британская 
Секретная разведывательная служба или русское Главное разведывательное 
управление Генерального штаба или отдела специальной документации МИД РИ, можно 
было просчитывать прямо сейчас. Близкая к нулю получалась эффективность.
Подавив в себе желание грохнуть стакан о пол и посмотреть, как он разлетится 
мелкими стеклянными брызгами — это было бы уже скандалом, напиться и бить посуду 
— Джон Уайт оставил на столе несколько долларов, твердой походкой, несмотря на 
выпитое прошел к стоянке. Он приехал один на бронированном "Шевроле Субурбан", 
таком же, как у него был в Мексике. Секретность встречи была такова, что он не 
рискнул взять с собой даже водителя.
Солидно захлопнулась тяжелая, бронированная дверь, отсекая водителя от внешнего 
мира, едва слышно забурчал мотор. Вести "Субурбан", да еще бронированный было 
непросто, часть систем машины не были приспособлены к возросшему на две тонны 
весу и управлялся он как крейсер, с небольшой задержкой. Но Уайт привычно вывел 
свой черный крейсер из ряда других припаркованных машин — почему люди паркуют 
машины одна рядом с другой, хотя полстоянки свободно! — и направил его в сторону 
Ц-стрит.
Уайт был опытным водителем, хорошо знал в каких местах и в какое время в 
Вашингтоне образуются пробки и поэтому направил свой дорожный крейсер не в 
сторону Арлингтона — а в совершенно противоположную. У стадиона Ц-стрит 
закончилась, здесь Ц-стрит и Индепенденс Авеню сливались в Ист Кэпитол, сразу же 
переходя в мост памяти Уитни Янг. Кто такой (или кто такая) Уитни Янг — Уайт 
попытался вспомнить и не смог, да и какая к чертям разница, кто она такая, если 
ему всего-то нужно проехать по мосту. По обе стороны были стоянки, заполненные 
автомобилями процентов на десять — но это ничего не значило, когда на стадионе 
матч, тут яблоку негде упасть…
Уайт вел машину осторожно, не глядя по сторонам на красоты природы, на текущий 
под мостом Потомак — ему было не до этого, тяжеленный бронированный джип в 
сочетании с ватным, совершенно без усилия на руле управлением, требовал твердой 
водительской руки. Того и гляди заденешь кого.
Съехав с моста, по развязке он ушел направо, на Анакостия Фривэй, через пару 
километров переходящий в Дистрикт оф Коламбия Хайвей, считающийся в этом месте 
юридической границей между штатом Мэриленд и Федеральным округом Колумбия. 
Дорога служила разделительной чертой — но это никак не проявлялось, большой 
Вашингтон давно перерос свои границы, львиная доля чиновников работала в 
Федеральном округе, а жила в престижных пригородах. С обеих сторон дороги — 
бесконечные заправки, мотели "Севен-Илэвен", закусочные "Макдональдс" и "Бургер 
Кинг", поток машин. Дома в пять этажей и выше — большая редкость. Америка…
Он свернул на мост в районе казарм Баззард Пойнт, где по левую руку квартировал 
вашингтонский офис ФБР, а по правую — морское министерство[138], аналог русского 
Адмиралтейства. Хороша эта дорога была тем, что пара миль — и ты попадал на 
Саус-Ист фривей, широкую федеральную трассу, по которой можно было доехать почти 
что до самого места назначения в Арлингтоне и на которой в это время суток не 
бывает пробок. Если конечно не произошла крупная авария.
На Баззард-Пойнтс, в бывших военных казармах, где сейчас находился офис ФБР было 
как всегда многолюдно, стоянки переполнены — это было видно даже с дороги. ФБР 
не хватало места, постоянно вставал вопрос о постройке нового здания для 
вашингтонского офиса — но постоянно этот вопрос откладывался из-за недостатка 
средств. Сейчас, после терактов и необходимости коренной реорганизации 
правоохранительных органов САСШ об этом и вовсе перестали говорить.
У Джона Уайта, который сталкивался в процессе своей прежней работы с самыми 
разными правоохранительными органами, сложилось о них свое впечатление и свое 
мнение о дальнейшей их судьбе. Возможно, оно было неправильным — но его это 
ничуть не волновало, потому что это было его мнение. Специфика ФБР состояла в 
том, что эти парни в своей деятельности руководствовались законом и не могли ни 
на йоту отойти от него. Возможно, в самих САСШ, где уважение к закону впитано 
людьми с детства это и было хорошо — но вот в Мексике или Сальвадоре, где сытый 
желудок ценился гораздо больше, закон и необходимость его соблюдать занимали 
намного меньше места в голове у людей. И тем не менее, ФБР постепенно, исподволь 
отвоевывало себе все новые и новые функции, оно уже не придерживалось 
непременного правила, ограничивающего его деятельность только 
Североамериканскими Соединенными Штатами, оно активно вело оперативно-розыскную 
деятельность в Центральной Америке и организовывало представительства в Европе. 
В академии ФБР в Куантико были открыты курсы для иностранных полицейских 
офицеров, в том числе бесплатные, по разным программам обмена — Уайт подозревал, 
что таким образом вербуется агентура. Сотрудники ФБР же сейчас составляли 
костяк, возможно, самого важного правоохранительного органа Северной Америки — 
АТОГ[139].
Уайту это не нравилось. С терроризмом должны бороться парни, которые не боятся 
испачкать руки в грязи. Если надо — то и в крови. В ФБР таких не найдешь.
Вторым (кое-кто считал что первым) по значению правоохранительным ведомством в 
САСШ была Специальная разведывательная служба. К ней у Уайта были самые недобрые 
чувства, более того — в перспективе он намеревался добиваться от президента его 
расформирования. Там неправильно поставили работу с момента создания ведомства, 
и сделал это ни кто иной, как Гувер, желавший получить "то же ФБР только с 
привкусом элиты". Набрали высоколобых выпускников Гарварда и Йелля, парней в 
костюмах, с черными шарфами и отвратительной привычкой курить сигареты, 
ароматизированные гвоздичным маслом. Эти парни, которые вроде как должны были 
заниматься разведкой, в пятидесятые не нашли ничего лучшего как связаться с 
мафией и перевалить на нее всю грязную работу. Тогда же они снюхались с крупными 
монополиями типа Юнатед Фрут, Американ телефон энд Телеграф или строительной 
Бектал, превратившись фактически в еще один инструмент их служб безопасности — 
инструмент государственного уровня. Особенно сильные позиции в СРС были у 
Бектала, хотя они даже реактор не могли поставить правильно[140]. В итоге сейчас 
СРС занималось непонятно чем, а теракты 9/10 они прозевали полностью.
Сам Уайт работал рука об руку с резидентом СРС в Мексике и он оставил негативное 
впечатление своей полной некомпетентностью. Не раз и не два его доставляли на 
машине в посольство, пьяного как свинья. Никакой помощи послу он не оказал и 
Уайт, как только началось — должен был разгребать горящие угли своими 
собственными руками.
АНБ… Спутники это конечно хорошо, а Эшелон[141] — тем более. Но если в области 
перехвата информации был полный порядок, то в области ее использования — провал. 
Не раз и не два бывали такие случаи, когда АНБ просто брало полученную 
информацию и садилось на нее сверху как наседка — на яйца. В то время как 
оперативники были вынуждены работать наугад. Поэтому в будущем Уайт намеревался 
добиться прямого подчинения АНБ вновь создаваемому Министерству безопасности 
Родины.
ДЕА. Управление по борьбе с наркотиками. Единственная спецслужба, которая 
теоретически может много добиться — но только теоретически. В ДЕА работали 
бывшие копы и сотрудники ФБР, никакого контрразведывательного обеспечения работы 
не было и в результате это ведомство буквально кишело осведомителями и прямыми 
агентами наркомафии. Проблема наркотиков переросла из просто одного из видов 
организованной преступной активности в прямую и явную угрозу национальной 
безопасности — в то время как правительство САСШ упорно не желало это видеть. 
ДЕА необходимо было капитально чистить и расширять полномочия — это должна была 
быть не правоохранительная организация, а спецслужба. Со всеми присущими ей 
атрибутами, в том числе внутренней контрразведкой, в которой сидели бы 
контрразведчики, а не такие же копы, призванные следить за своими.
Что касается военных — то тут был полный провал. У всех родов войск была 
собственная разведслужба — но ни одна из них даже близко не подходила по своим 
возможностям и мощи к Третьему отделу Генштаба Священной Римской Империи, 
основанному легендарным полковником Вальтером Николаи[142] и тем более Главному 
разведывательному управлению Генерального штаба Российской Империи. Русское 
Главное разведывательное управление занималось не только оперативной разведкой в 
интересах армии — оно занималось стратегическими и подрывными операциями во всех 
уголках земного шара, оно имело собственную агентурную сеть, оно имело 
собственные спутники и собственные эскадрильи разведывательных самолетов. 
Наконец, в отличие от САСШ, где SOCOM, командование специальных операций было 
независимым в Российской империи Командование специальных операций напрямую 
подчинялось ГРУ. Таким образом, у ГРУ были не только разведывательные 
возможности — но и силовые, спецназовцы могли нанести удар в любой точке земного 
шара. Это были не отдельные исполнители, не наемники — это была огромная сила, 
численностью (точной цифры не знал никто) до трех армейских дивизий. Именно 
такая структура, по мнению Уайта и должна была послужить основой для новой 
разведывательной структуры САСШ, сочетающей в себе силовую и агентурную 
разведку, а также нанесение превентивных ударов по террористам в любой точке 
земного шара.
Однако, такую структуру в составе государственных структур создать было 
невозможно, и Уайт это понимал как никто другой. Поэтому он, и его коллеги — 
неоконы планировали задействовать для этих целей частные структуры. в конце 
концов собрав их в огромный многопрофильный холдинг "Америка Инк". И пусть враги 
трепещут.
Слабость североамериканцев одновременно была и их силой. Пусть силовые структуры 
были слабы и забюрократизированы — но существовали мощные частные структуры 
обеспечения безопасности. Началось все в семидесятые, когда промышленные магнаты 
САСШ начали выносить производство в страны с меньшей стоимость рабочей силы — в 
Бразилию, Никарагуа, Сальвадор, Мексику. И уже тогда стояла задача охранять… 
например бесконечные фруктовые плантации фирмы Юнайтед Фрут в Центральной 
Америке — черт, там у этих компаний были целые государства в кармане. 
Правительство САСШ не могло и не хотело решать эти задачи силами армии, для того 
чтобы направить армейские подразделения в какую-либо страну требовалось решение 
Конгресса — но задачи стояли и их надо было решать. Вот тогда то и создались 
частные силовые структуры.
Создавались они двумя путями. Первый — компании создавали свои частные службы 
безопасности, потом в рамках реорганизации бизнеса выделяли их в самостоятельные 
юридические лица и пускали в свободное плавание. Так служба безопасности Юнайтед 
Фрут превратилась в прозаическую "ЮФ Секьюритиз", Юнайтед Фрут Секьюритиз, а 
служба безопасности Американ Телефон энд Телеграф, АТТ превратилась в 
претенциозное "ЮС секьюритиз". Интересно кто им право на такое название дал…
Вторая часть частных компаний организовывалась ушедшими в отставку сотрудниками 
спецслужб и военными — такими были ДинКорп, такой была Блэкуотер. Министерства и 
рода войск, выходцы из которых организовывали подобные компании явно и тайно их 
поддерживали, потому что рано или поздно перед каждым вставал вопрос пенсии или 
отставки — а это был своего рода "спасательный круг". Запасная позиция.
Ключевым в нынешнем раскладе по Мексике был Блэкуотер, компания которая имела 
собственные ВВС и ВМФ. Эта компания так поднялась примерно за десять лет, и Уайт 
как никто другой знал, кто помог ей так подняться…
Справа засигналили — Уайт очнулся от размышлений, аккуратно скорректировал курс. 
Еще немного — и он выедет на триста девяносто пятую федеральную.
Появилось желание узнать по рации у своих людей — куда направился этот проклятый 
британец. Но Уайт усилием воли подавил в себе его — доложат и так, а проявлять 
чрезмерный интерес тоже не следует. Мало ли…
* * *  
Вашингтон Гольф энд Каутнти клаб в Арлингтоне квартировал в совершенно 
прелестном белом, викторианского стиля, довольно большом особняке, который на 
фоне коротко подстриженной зеленой травы, блестящей от того, что ее орошали едва 
заметные распылители, казался настоящей картинкой из Architectural Digest. По 
левую руку от особняка на втором этаже была терраса, открытая терраса 
ромбовидной формы, на которой можно было поставить столы и организовать нечто 
вроде небольшого пикника с едой и напитками. Именно это и собирались сделать 
неоконы, пробившиеся во власть бывшие троцкисты из Гарварда. Уайта они послали 
на разведку, он должен был вернуться с конкретными предложениями, которые и 
следовало обсудить.
Уровень гостей был столь высок, что собрание охраняла Секретная служба. 
Несколько человек — неулыбчивых, в черных очках, в дешевых, постоянно не 
застегнутых пиджаках, с телесного цвета вьющимися проводками, уходящими к левому 
уху, некоторые с черными дипломатами в которых ждали своего часа 
короткоствольные автоматы Инграм, стояли на зеленых лужайках, окружающих 
террасу, вертя глазами по всем сторонам подобно китайским болванчикам. Уайт 
знал, как организуется защита подобного рода мероприятии был уверен, что где-то 
неподалеку скрывается, как минимум одна антиснайперская группа, а вон в том 
стоящем на стоянке у самого въезда "Субурбане" находится группа поддержки. И у 
этой группы поддержки, скорее всего основным оружием является Миниган, до поры 
до времени скрытый в салоне броневика. Новый характер угроз заставлял давать 
новые ответы на них…
Уже у университета Мэрмонт на обочине стояла машина полицейского управления 
Вашингтона, которой здесь было совершенно нечего делать. А как только он съехал 
с Норт Глеб на стоянку — выехавшая машина полиции штата перегородила ему дорогу, 
совершенно не обратив внимания, что на его машине — правительственные номера. В 
машине, помимо двоих полицейских, на заднем сидении сидел сотрудник Секретной 
службы, он то и вышел на проверку.
В бронированных машинах зачастую, для простоты конструкции и удешевления стекла 
делают не опускающимися, так было и на машине Джона Уайта. Поэтому Уайт 
дождался, пока молодой сотрудник Секретной службы приблизится к машине, сдвинул 
ручку — и толкнул от себя дверь. Видеть, как этот молодой мудак сразу 
занервничал, сделал шаг в сторону и отодвинул полу своего пиджака локтем, было 
настоящим удовольствием.
— Свои, сынок… — сказал Уайт — хорошие североамериканские парни.
Видимо, этот парень работал в Секретной Службе совсем недавно, он и не понял, 
что машина бронированная
— Сэр, прошу вас оставаться на месте — предостерег он — и прошу вас предъявить 
документы.
— Разве это не место общего доступа? — продолжал издеваться Уайт, сам не зная 
почему, но он получал огромное удовольствие от этой игры
— Сэр, клуб закрыт на спецобслуживание.
— И Секретная служба обеспечивает пропускной режим? Или ты просто решил 
подработать себе на пенсию, сынок?
— Сэр, прошу вас предъявить документы — набычившись, произнес молодой человек
— Спокойно…
Уайт неспешно полез во внутренний карман пиджака, небрежно достал пластиковую 
карточку с несколькими степенями защиты, перебросил ее парню.
— Это пропуск в Белый Дом — небрежно сказал он — и знаешь, парень, если ты меня 
не пропустишь прямо сейчас, то тебе потом придется стоять на очереди на бирже 
труда. Ты не выяснял утром, как у нас обстоят дела с уровнем безработицы?
Парень посмотрел на пропуск, подошел к машине и вручил его хозяину
— Извините, сэр.
— Ничего. Следующий раз смотри на номера машины — если они правительственные, то 
задерживать такую машину не стоит.
— Да, сэр.
— Свободные места на стоянке есть?
— Да, сэр.
Из армии что ли.
— Удачи, сынок…
* * * 
Все уже собрались на террасе. В полном составе, вся их группа — такое было 
редкостью. Уровень безопасности, учитывая ранг собравшихся был вполне объясним.
Дональд Миз, генеральный атторней США. Полноватый, седовласый, с усиками, ярый 
католик, настолько ярый, что его можно было назвать фанатиком. Убежденный 
сторонник смертной казни, политические противники называли его "палачом" что 
Дональда Миза ничуть не волновало. После терактов 9/10 предпринял самое 
широкомасштабное наступление на права и свободы в САСШ. С его подачи 
правоохранительные органы САСШ теперь могли арестовывать любое лицо, 
подозреваемое в терроризме, в том числе и иностранного гражданина или подданного 
и держать его под арестом без предъявления обвинения, без ограничения срока. 
Такого не было нигде, даже в клеймимой средствами массовой информации за 
беззаконие Российской Империи, это к тому же было прямым нарушением Habeas 
Corpus Act[143]. Также, Дональд Миз недавно выступил в Конгрессе с речью, смысл 
которой сводился к необходимости отмены презумпции невиновности[144] и замены ее 
на презумпцию виновности по широкому спектру дел, в том числе и не связанных с 
терроризмом.
Дальше ехать было уже некуда.
Вторым был министр обороны Ричард Нолан. Бывший бизнесмен, председатель совета 
директоров Нортроп Грамман, член попечительского совета "Бритиш-Американ 
Аэроспейс". Средних лет, с благородной проседью, с орлиным носом, следящий за 
собой. Один из немногих людей в Вашингтоне, который умеет одеваться с иголочки и 
правильно носить пошитый в Лондоне на Сэвилл-Роу костюм. Про Нолана ходили 
разные слухи, никто не мог точно сказать, что из этого правда, а что — нет. 
Вполне возможно было, что Нолану тайно принадлежала часть из расплодившихся в 
последнее время во множестве частных военных компаний. Также не исключалось, что 
он был в доле с Кевином Лугаром, спецпредставителем Президента САСШ в Мексике, 
человеком, коррумпированным настолько, что это было уже неприлично. В Мехико 
отравлялись деньги, поскольку нормальной банковской системы там не было — их 
отправляли транспортными самолетами (!!!), и куда они потом девались — никто не 
мог точно сказать[145]. Кое-кто шепотом говорил, что большую часть денег, якобы 
отправленные в Мексику из федерального казначейства никто даже не грузил в 
самолеты, их разворовали прямо в Вашингтоне. Одно было несомненно — Ричард Нолан 
был стопроцентным ястребом и не потому что он ненавидел Российскую империю, а 
потому что ему надо было зарабатывать на жизнь.
Сам Кевин Лугар приехать не смог — он был занят делами в Мексике. Не забывая, 
естественно и про свой карман.
Третий — заместитель государственного секретаря САСШ Пол Крейг. Низенький, 
толстый, усатый, в дешевых очках в роговой оправе — ястреб на сто один процент, 
фанатик. "Агрессивный патриот" — самое лучшее определение для таких людей. В 
отличие от всех остальных, он не был особо богат и возможно, поэтому был 
настолько радикален в своих суждениях и предложениях.
Четвертый — советник президента по вопросам национальной безопасности, Джон Мак 
Фадден. Единственный за долгие советник президента по НБ, который не имел 
генерального либо адмиральского звания. В армии он отслужил только срочную 
службу, потом более десяти лет работал в СРС. Службу в СРС он прервал "по 
состоянию здоровья", ни он сам, ни СРС не желало озвучивать истинную причину 
разрыва. Основал "Американский институт демократии", занимавшийся подрывной 
деятельностью, поддержкой антиправительственных организаций в разных странах 
мира, стал членом попечительского совета РЭНД-корпорации. Неоднократно 
высказывался публично о том, что мир станет намного лучше, когда с трона будет 
свергнут последний монарх и во всем мире наступит демократия. Он сам в 
соавторстве с сотрудниками своего института издал несколько книг с советами по 
ведению антигосударственной и подрывной деятельности. В России, в Японии, в 
Священной Римской Империи данные книги входили в индекс запрещенной литературы. 
Каким образом этот человек стал советником по вопросам национальной безопасности 
и что он уже успел насоветовать президенту — то история умалчивает.
Пятый — самый опасный из всех. Джек Мисли, бывший председатель совета директоров 
Нортон Ойл, ныне вице-президент Североамериканских соединенных штатов. Удачливый 
бизнесмен в отличие от президента, опытный менеджер и администратор. Официально 
— не слишком богат, хотя знающие люди говорили, что его состояние приближается к 
миллиарду долларов. Супруга — председатель совета директоров Кингс Ойл, 
компании, получившей монопольное право на разведку и добычу нефти в мексиканской 
части Мексиканского залива. Тайный покровитель нескольких других компаний, 
организатор головокружительных афер. Так, например, еще в девяностые, когда у 
власти была демократическая администрация, ему каким-то образом удалось за 
бесценок скупить огромное количество устаревших армейских машин. Теперь эти 
армейские машины, модернизированные на принадлежащем ему заводе в Техасе, 
занимались перевозками для контингента стабилизации в Мексике по заключенному с 
министерством обороны. Втридорога, естественно, а как иначе. Как и министр 
обороны, вице-президент был "разъяренным ястребом" только на словах, только 
потому, что ему надо было зарабатывать деньги.
Были еще несколько человек, которые входили в этот закрытый клуб, в сообщество 
неоконов, в том числе двое или трое журналистов, пара руководителей непонятных 
держащихся в тени фондов и ассоциаций — но сейчас их здесь не было. Собравшиеся 
представляли собой нечто вроде исполнительного комитета неоконов — незаконного, 
отсутствующего в конституции, ничем не ограниченного в своей власти органа, 
определяющего политику страны на будущее. Во многих странах их сборище было бы 
квалифицировано как антигосударственный заговор, но Североамериканские 
Соединенные Штаты были свободной страной.
Когда Джон Уайт вышел на террасу, министр Нолан ел свежее, только с решетки 
мясо, да с такой жадностью, будто не ел целую вечность, вице-президент Мисли 
стоял у ограждения веранды, вглядываясь куда-то вдаль, в сторону университета. 
Стоило только догадываться, как он заставлял нервничать Секретную службу. 
Остальные скучковались и что-то вполголоса обсуждали…
Министр Нолан поймал взгляд Уайта, виновато улыбнулся.
— Заставили меня ехать в какой-то гребаный "центр здоровья", там меня неделю 
морили голодом, давали один йогурт и еще кормили три раза в день какой-то 
дрянью, вроде проросшей пшеницы. И не сказать, чтобы я стал здоровее — зато 
карман мой облегчился и здорово…
— Эти парни умеют забираться в карман… — подтвердил и Уайт.
Мисли оторвался от разглядывания пейзажей.
— Как? — коротко спросил он.
Уайт покачал головой.
— Море дерьма.
Собрались — достаточно быстро, всего-то — шесть стульев в круг, даже без стола. 
Почему-то на подобных собраниях они никогда не ставили стол — насиделись за 
столами-то. Не вставая со стула, негромким голосом Уайт начал докладывать.
— Известный вам человек прибыл сегодня в Вашингтон, встретился со мной. С 
момента встречи он находится под постоянным наблюдением, я этой старой крысе не 
доверяю ни на грамм, от британцев можно ждать всего чего угодно. Кратко — суть 
британских предложений в следующем. Ими разработана — по крайней мере по их 
словам, не думаю что они врут — многоходовая операция, направленная на 
дестабилизацию обстановки в Российской Империи и отторжение от нее части 
территорий. Прежде всего — это богатые нефтью Восточные территории и Польша. 
Операция состоит из нескольких этапов, каждый из них будет активизироваться 
последовательно и только после успешного завершения предыдущего этапа. Первый 
этап нацелен исключительно на дестабилизацию положения внутри Российской Империи 
путем организации публичного скандала и публичном обвинении одного из 
представителей дворянства близкого к царской семье в бессудных расправах над 
людьми.
— Черт, да этому парню русские похлопают в ладоши — не удержался Крейг — вы что 
не понимаете, что это варвары?
— Мистер Крейг — опережая Уайта весомо сказал вице-президент — давайте, 
дослушаем мистера Уайта до конца, потом и выскажемся.
Крейг покраснел и заткнулся.
— Вторая часть плана — вооруженное вторжение на Восточные территории. Это 
планируется сделать только в случае, если удастся серьезно дестабилизировать 
обстановку в стране, возможно и организовать вооруженный мятеж. Верней, я не 
совсем правильно выразился. Планы по организации мятежа есть у британцев судя по 
словам известного вам господина, план уже готов к реализации. Мы же — морская 
пехота САСШ и войска ее Величества должны будет просто поддержать мятеж, 
высадившись с моря. От нас потребуется предоставить в распоряжение британцев 
четыре авианосные группировки и все части морской пехоты на вертолетоносцах, 
которые мы сможем собрать.
— Предоставить в распоряжение британцев? — иронично поднял брови вице-президент 
— очень… самонадеянное требование.
— Операция разработана ими — пожал плечами Уайт.
— Как бы то ни было — этот пункт вызывает у меня серьезные сомнения — заявил 
Мисли — прошлый раз мы уже предоставили британцам подводную лодку и группу 
спецназа. Все помнят, чем кончилось? Считаю, что этот пункт должен быть 
отвергнут без всякого обсуждения. Либо совместное командование, либо наше — но 
никак не британское. Нет, нет и нет. Впрочем, я забегаю вперед, продолжайте…
— Третий и самый радикальный вариант — дестабилизация обстановки во всей 
Российской Империи и ее полная или частичная оккупация международными силами. 
Этот вариант сами британцы считают маловероятным, я отвожу на него пять или 
менее процентов на успех. Империи просто так не рушатся, хотя британцы более 
оптимистичны на этот счет.
Уайт замолчал.
— Все? — спросил Мисли.
— Все, сэр.
Неоконы молчали переваривая услышанное.
— Каков будет статус… освобожденных территорий — подал голос Нолан — этот вопрос 
обсуждался?
— Британцы предполагают международный статус. Какое-то местное правительство, 
опирающееся на нашу силу.
— Международный статус? — язвительно сказал Нолан — это что такое? Это не более 
чем отговорка.
— Нечто вроде Ост-Индской компании. С собственными войсками.
— Или мы будем делать грязную работу, а британцы — качать нефть.
Судя по выражению лица Нолана — идея новой Ост-Индской компании с собственными 
войсками его очень заинтересовала, но он старался, как мог пока не подавать 
вида.
— Джон… — обратился к нему вице-президент — мы хотим услышать твое мнение. 
Основанное исключительно на интуиции. И предчувствиях. Они лгут?
Уайт немного подумал.
— Да, сэр. Они лгут.
— В чем?
— Думаю, что они лгут относительно того, что будет на конечном этапе. У нас есть 
нефть — а у них ее нет. Они каким-то образом попытаются загрести себе всю нефть, 
сэр. Нам они не оставят ничего.
Вице-президент тяжело вздохнул.
— Вот и я думаю, что они лгут. Джон, покажи всем.
Советник президента по вопросам национальной безопасности достал из внутреннего 
кармана пиджака пакет из плотной манильской бумаги, достал оттуда несколько 
карманного формата фотографий, пустил их по кругу.
Когда очередь дошла до Уайта, то внимательно пересмотрел фотографии одну за 
другой, даже на свет посмотрел. Все они были сделаны с предельно большого 
расстояния и потом обработаны на компьютере программой редактирования 
изображения — без этого на фотографиях были бы всего лишь пятна разных оттенков 
серого. Фотографии изображали разные встречи — в аэропорту, еще непонятно где, 
на корабле. Двое мужчин, ведущих беседу. На всех фотографиях один из мужчин был 
хорошо знаком Уайту — именно с ним он играл в гольф менее двух часов назад. 
Никого из изображенных собеседников он не знал.
— Откуда это?
— Работа АНБ — ответил за Мак Фаддена вице-президент — мы вовремя сориентировали 
этих ребят и они проделали отличную работу. Джек, расскажи им до конца.
— Один из собеседников — общий на всех фотографиях — это сэр Джеффри Ровен, 
руководитель секретной разведывательной службы Великобритании. Та фотография, 
что сделана в городском интерьере — из Токио, она изображает встречу Ровена с 
генералом Ёшики Иосидой, руководителем японской военной разведки "Кемпетай". 
Встреча состоялась пятнадцатого февраля сего года. Вторая фотография — 
изображает встречу того же сэра Джеффри Ровена с генералом Мартином Беккером, 
руководителем Третьего отдела Имперского генерального штаба. Это военная 
разведка Священной Римской Империи. Снимок сделан в Киле, на главной базе 
имперского военно-морского флота. Немного нечетко получилось…
— Как они сумели сделать эти снимки — потрясенно спросил Уайт — туда же не 
подобраться никак.
— Эти снимки были сделаны из космоса.
— Из космоса?!
Мак Фадден покровительственно улыбнулся
— Совершенно верно. Основа изображения была получена со спутников и потом 
обработана специальной программой. Спутники способны очень на многое, сэр, нужно 
их только правильно сориентировать, а для этого нужна агентурная разведка.
— Но тогда британцы все знают!
— Ничего они не знаю. Мы внесли кое-какие изменения в базовые программы обмена 
данными в Форт Миде[146]. Теперь информация британцам поступает не вся, а только 
отобранная нами. Мы считаем, что британцам больше доверять нельзя. И, наконец 
третья серия снимков — это встреча того же Ровена с неким Рудольфом Добелем, 
старшим оперативным офицером австро-венгерской разведки. У нее очень сложное 
название, не буду его произносить — не смогу. Таким образом, вы, мистер Уайт 
были четвертым и последним по времени высокопоставленным руководителем разведки, 
которого посетил Ровен за последнее время.
Джон Уайт задумался — информация и впрямь наводила на очень, очень серьезные 
размышления
— Почему я? — наконец спросил он — почему не директор СРС?
— Джон, я тебя умоляю — раздраженно сказал Мисли — ему известно кто и за какие 
рычаги дергает. Кроме того — директор СРС знает его как облупленного и на порог 
не пустит вместе с его планами…
Сказанное Уайту не понравилось.
— Что вы хотите этим сказать сэр? — тихо спросил он.
Мисли хохотнул.
— Расслабься. Не ищи в моих словах скрытый смысл, его нет. Просто Ровен считает 
тебя, да и нас всех безмозглыми дураками — патриотами, только и ждущими момента, 
чтобы кинуться в бой с варварами. Но здесь его ожидает большой сюрприз, да, сэр…
Мак Фадден кашлянул, привлекая внимание.
— Вывод напрашивается следующий. Даже не вывод, а выводы. Первое — Британия 
действительно что-то готовит и это не дезинформация. Второе — нам открыли только 
часть правды, и добавили к ней для вкуса и аромата немало лжи. Настоящий план 
операции намного сложнее и включает в себя гораздо большее число игроков. Лично 
я считаю, что будет еще один удар по России — с Востока. Население 
континентальной Японии превысило миллиард человек. Японцам такое количество 
людей просто ни к чему. В британской Индии тоже наберется семьсот — восемьсот 
миллионов человек. От восточных территорий России Японию отделяет лишь 
контролируемый британцами Афганистан, а Британию — и вовсе ничего не отделяет. Я 
не исключаю, что вся эта людская масса хлынет на русскую территорию на Востоке — 
особенно когда наши доблестные морские пехотинцы измотают врага — и потеряют 
немало людей сами. Возможно также нападение с целью аннексии Сибири. 
Австро-Венгрия понятно — будет претендовать на Польшу. Британия же будет входить 
в долю на всех фронтах, что я считаю откровенной несправедливостью.
— Рик, ты что-то скажешь? — задал вопрос вице-президент
Министр обороны, расправившийся с мясом с решетки, судя по всему, жаждал крови.
— Скажу, что с Америкой так нельзя поступать, вот что я скажу. Этот парень 
слишком хитер. Настолько хитер, что нам всем с удовольствием будет его не 
хватать.
— Дональд?
— Я предлагаю работать с британцами, но готовить свой параллельный план.
— Крейг.
— Предлагаю работать с британцами. Это лучше чем русские.
Англофил чертов…
И Мисли и Уайт и Нолан подумали об одном том же. Крейг учился не в САСШ, он 
закончил Оксфорд. Это могло не значить ничего — а могло значить очень многое. 
Приглашение Крейга на эту встречу было серьезной ошибкой, которую допустил 
Мисли. Но он ее понял — и больше Крейга на встречу по этой теме не пригласят.
— Четверо из пяти — работать с британцами, но готовить альтернативный план. Я 
тоже всецело поддерживаю это. Рик, твое слово. Как мы можем действовать?
Нолан пожал плечами
— Лучше вам скажет председатель ОКНШ[147].
— Далтон? — спросил Уайт
— Он самый. Этот парень знает свое дело.
В министерстве обороны САСШ существовало разделение полномочий — бюджетом, 
закупками вооружений, улаживанием дел с Президентом и Конгрессом занимался 
министр обороны, непосредственно военными операциями — председатель ОКНШ. Сейчас 
эту должность занимал четырехзвездный генерал от ВВС Майкл Далтон.
— И все-таки? — настаивал вице-президент.
Нолан задумался.
— Уязвимое место Великобритании — зависимость от морских коммуникаций. У нашего 
ВМФ хватит сил перекрыть Атлантический океан, особенно если перебросить часть 
сил Шестого и Седьмого флотов по Панамскому каналу на помощь.
— Хорошо — сказал вице-президент — теперь ставим вопрос по-другому. Так ли нам 
нужен разрыв России на части?
Повисла тишина. Так вопрос не ставил еще никто — Российская Империя была 
главным, вековечным врагом. Империей зла.
— Что вы хотите этим сказать сэр? — осторожно спросил Уайт
— Я хочу сказать то, что я сказал. Что приобретут Североамериканские Соединенные 
Штаты в случае расчленения России? Кто-нибудь может сказать?
Собравшиеся молчали.
— Я скажу — ничего. У японцев — больше миллиарда жителей, чуть ли не полтора 
миллиарда. У них — семь авианосных группировок. Если они оторвут от России 
Сибирь — чья это будет головная боль?
— Сэр…
Вице-президент поднял руку
— Это будет наша головная боль. Они получат территорию и ресурсы. У них сейчас 
семь авианосных групп и это доставляет нам немало головной боли. Что будет, если 
у них будет пятнадцать авианосных групп?
— Но Джек, мы ведь тоже получим какую-то зону оккупации в России. И немалую — 
заметил Миз
— Великолепно! И что мы с ней будем, простите, делать? Тихий океан будет 
полностью перекрыт японцами, к тому же у них будет Сибирь. В Атлантике будут 
британцы и римляне. Важно даже не то, какой кусок мы получим — а то, что мы с 
ним будем делать! Какой смысл в месторождениях нефти, если мы не сможем спокойно 
доставить нефть к себе? Какой смысл в разрыве России, если это усилит наших 
геополитических противников?
— Ты предлагаешь… — начал Нолан
— Я предлагаю подумать о себе — отрезал вице-президент — в эту игру играют 
британцы, в ней слишком много игроков. И нам, хорошим североамериканским парням 
достаются не самые лучшие карты. Какой смысл играть, если нам все равно придется 
пасовать? Я предлагаю принять как основу следующее. На первом этапе мы действуем 
совместно с британцами, раскачиваем лодку. Наша цель — способствовать свержению 
в России монархии и содействовать установлению на ее территории законного 
демократического правительства, избранного народом с нашей, конечно же, помощью. 
После того, как это произойдет — наша позиция по вопросу России должна быть 
изменена кардинально. Мы должны первыми выйти на контакт с демократическим 
правительством России и заключить с ним договор о дружбе, сотрудничестве и 
взаимной помощи. В том числе — и протокол о совместной политике в области 
обороны. После чего мы должны быть готовыми к тому, что нам придется выступить 
на стороне России в войне против Британии, Австро-Венгрии и Японии. Но мы 
сделаем это — и это будет война демократий против отживших свое и сгнивших 
изнутри монархий. Наша задача — взять под контроль Россию целиком, со всеми ее 
землями и владениями, и не делиться своими приобретениями ни с кем. Дальнейшие 
планы будут зависеть от этого — это прямой путь к североамериканской гегемонии 
на Земле, джентльмены, однозначной и ничем не ограниченной. Уверен, что мы 
сможем это сделать без единого выстрела.
План объединения с демократической Россией выгоден нам и по другой причине — мы 
сможем привлечь русские войска к наведению порядка в Центральной и Южной 
Америке, перебросить туда дополнительные силы и обеспечить наше безусловное 
господство в этом регионе — прежде всего за счет русских регулярных и 
иррегулярных воинских формирований. Среди русских есть большое количество мужчин 
призывного возраста, прошедших локальные конфликты на том же Востоке и знающих 
как действовать.
Итак, я предлагаю дополнительно готовить план помощи России после установления 
там демократического правительства и возможный план боевых действий против 
Британии, Японии и Австро-Венгрии. На первом этапе предложенного британцами 
плана мы считаем Российскую империю нашим общим противником и прилагаем все силы 
к свержению монархии. По достижении указанной цели мы разрываем достигнутые 
договоренности и меняем курс на сто восемьдесят градусов — демократическая 
Россия становится нашим естественным союзником, монархическая Великобритания — 
основным противником. Кстати, Ричард, ваше мнение — мы удержимся против коалиции 
Британии, Австро-Венгрии и Японии?
Министр задумался…
— Это вопрос очень серьезного стратегического планирования… но в отличие от 
некоторых я не сплю на оборонных брифингах. Скажу так — у нас сейчас двенадцать 
авианосных групп. У Британии их сейчас десять, у Австро-Венгрии — два эскортных 
авианосца, у Японии — целых семь. Итого получается девятнадцать против 
двенадцати — явное преимущество за нашими противниками., особенно на Тихом и 
Индийском океанах, в зоне действия Шестого и Седьмого флотов Но если нам удастся 
склонить на свою сторону правительство демократической России — ситуация резко 
меняется. У русских десять ударных авианосцев, все атомные, в том числе два 
авианосца дальнего рубежа, самолетовместимостью как минимум в полтора раза 
превосходящих самый крупный наш авианосец, шесть линкоров, четыре тяжелые 
субмарины с крылатыми ракетами на борту, не меньше десяти атомных ракетных 
крейсеров, подводные крейсеры сдерживания и подводные охотники. Если мы добьемся 
передачи этих сил под оперативное командование Тихоокеанской и Атлантической 
групп флотов — то наши адмиралы смогут оперировать двадцатью двумя авианосными 
группировками, в каждой из которых лидером будет ударный авианосец. Это больше, 
чем когда бы то ни было в новейшей истории, такой мощи не было и не будет ни у 
одной страны мира. В этом случае ситуацию под контролем мы, безусловно, удержим.
Вице-президент рубанул рукой, как бы прерывания дальнейшую дискуссию.
— Все ясно. Позиции обозначены. Прошу голосовать. Ричард.
Министр обороны сразу утвердительно кивнул.
— За. Пошли кузены к черту.
— Дональд.
Генеральный прокурор долго молчал, но все же решился.
— Против. Старый друг лучше новых двух.
— Джек.
Советник президента по вопросам национальной безопасности долго не раздумывал. 
Его институт и его наработки будут востребованы как никогда.
— За.
— Пол?
— Категорически против.
— Джон?
Все смотрели на него, на Джона Уайта. При равенстве голосов решением считалось 
не принятым — а их было шестеро. Все зависело от него.
Он вспомнил, как умело издевался над ним чертов британский аристократ. И принял 
решение…
— За.
Вице-президент удовлетворенно кивнул.
— И я тоже голосую за. Решение принято четырьмя против двух. Спасибо, 
джентльмены.
— Черт знает что… — выругался Пол Крейг.
— Решение принято, Пол — жестко сказал вице-президент — надеюсь тебе не надо 
напоминать о правилах?
— Да пошло оно все к черту!
Пол Крейг резко отодвинул стул, пошел на выход. Никто и не подумал его 
останавливать, пусть идет.
— Дональд. Что скажешь?
Генеральный атторней Дональд Миз снял дешевые очки, протер платком красные, 
слезящиеся глаза.
— Ты меня знаешь, Джек и знаешь, что я скажу. Я считаю, что это ошибка, это 
слишком опасно. Мы рискуем потерять британское расположение и ничего не 
приобрести взамен. Но мы можем приобрести в свою зону влияния страну, занимающую 
без малого четверть территории земного шара. Все помнят, как в двадцатые — 
тридцатые годы Российская Империя была для североамериканских фирм едва ли не 
основным рынком сбыта товаров. Все помнят, как в сороковых — пятидесятых они 
закрылись. Если нам удастся поставить под контроль Россию — это будет самое 
крупное геополитическое достижение Североамериканских соединенных штатов за все 
время нашего существования. И все-таки это слишком опасно.
Вице-президент улыбнулся.
— Я уважаю твое мнение, Дональд, но…
Уайт встал со своего места, отодвинул стул, стараясь не шуметь.
— Извините, мне надо ненадолго выйти. Прихватило живот.
Вице-президент согласно кивнул.
— И все-таки, я должен тебе напомнить, Дональд, что кто не рискует — тому и не 
достается шампанское. Геополитика — она и есть геополитика, в ней нет друзей, в 
ней есть интересы. За последние годы я не могу назвать ничего такого, что нам 
дала бы дружба с Великобританией — зато я могу назвать как минимум одну 
президентскую администрацию, которую эта дружба прикончила. Не думаю, что мы 
теряем что-то важное и ценное для себя.
— Как знать, как знать…
— Я хочу спросить тебя не об этом. Решение принято. Мы должны сейчас действовать 
единым фронтом. Ты голосовал против, но решение принято — за. И я тебя хочу 
спросить, Дональд — ты с нами или нет?
— С вами, Джек.
— Ты уверен?
Генеральный прокурор с честью выдержал пристальный взгляд вице-президента 
страны. Не каждый мог это сделать так, как сделал это он.
— Уверен.
— Вот и хорошо.
На террасу вернулся Джон Уайт, будущий министр безопасности Родины.
— Все нормально?
— Да…
Джон Уайт и настоящий глава Североамериканских соединенных штатов Джек Мисли 
понимали друг друга не то что с полуслова — они понимали друг друга без слов. 
Потому-то Уайт и создавал сейчас силовое ведомство, которое должно было 
поставить под контроль все существующие правоохранительные структуры 
федерального уровня, за исключением разве что ФБР и превзойти любое из них. Это 
был свой человек, человек команды и человек Мисли — этим все было сказано…
* * * 
Заместитель государственного секретаря САСШ Пол Уильям Крейг, смешно 
переваливаясь из стороны в сторону, выбежал из здания гольф-клуба, бросился на 
стоянку, где стоял его автомобиль. Из соображений секретности он приехал на 
встречу один на своем служебном Кадиллаке, который и ждал сейчас хозяина на 
стоянке у гольф-клуба. В кармане Крейга была карточка, и когда он приблизился к 
автомобилю на двадцать метров — тот поприветствовал его, мигнул фарами.
Проклятье!
Чем думают Нолан, Мисли и остальные? Какого черта, мы говорим на одном языке, а 
теперь будем воевать? А как быть тем, у кого контракты на Туманном Альбионе? Все 
это променять на какие то сказки про дружбу с варварами?!
Этому не бывать!
Распахнув дверь — так что та чуть не оторвалась — Крейг рухнул на просторное, 
обшитое кожей сидение, с чувством выругался. Надо было что-то делать, и он знал 
что. Это была новая модель "Кадиллака", "ДТС лимузин", трехместный, чисто 
американский передний диван был заменен на два роскошных кресла как на 
европейских машинах — хотя рычаг автоматической коробки передач — по-прежнему 
был на рулевой колонке. Зато между передними сидениями теперь разместился 
роскошный, обшитый кожей подлокотник откинешь крышку — и к твоим услугам 
радиотелефон. Крейг стукнул кулаком по ступице руля, чтобы хоть как то излить 
переполняющие его эмоции, затем достал радиотелефон, прощелкал длинный номер, 
который он помнил наизусть.
— Добрый день, Ройсевич и Лофтмен.
Ответил не женский — а мужской голос, телефон был прямым и хранился в ящике 
стола самого владельца "Ройсевич и Лофтмен". Это был голос Барди Лофтмена, 
одного из самых известных лоббистов Вашингтона, совладельца крупнейшей 
лоббистско-адвокатской фирмы и по совместительству — большого друга сэра Джеффри 
Ровена и начальника нелегальной станции Секретной разведывательной службы в 
Вашингтоне. Была и официальная — несколько офицеров связи, сидящих в Лэнгли.
— Это я. Надо встретиться. Как можно скорее.
Барди Лофтмен моментально все понял.
— Когда?
— Как можно скорее. У тебя.
— Хорошо. Приезжай. Я буду на месте еще как минимум два часа.
— Постараюсь в течение часа.
— Жду. До встречи.
* * * 
В одном из зданий на Вашингтонской кольцевой — никто не знал, что здесь 
находится один из офисов "Ройсевич и Лофтман", официальный офис у них был в 
самом центре Вашингтона, недалеко от здания госдепартамента, Барди Лофтмен, 
сорокалетний красавец баскетбольного роста, конфидент по меньшей мере двоих 
президентских администраций и один из самых влиятельных людей в Вашингтоне нажал 
на кнопку на аппарате отключая связь — поставлено было на громкую.
— Что думаете, сэр?
Сидящий напротив него на стуле сэр Джеффри Ровен оторвался от книги, которую он 
с интересом читал.
— У нас проблемы — спокойно сказал он
— Вот как?
— Да. Они отказались. И знаете, что самое худшее, Барди?
— Нет, сэр.
— Самое худшее — это не отказ. Самое худшее — если они придут и скажут, что они 
согласны. Это будет значить, что у нас очень серьезные проблемы.
* * * 
Бросив телефонную трубку обратно и даже не захлопнув крышку подлокотника, Пол 
Крейг нащупал в кармане ключи. "Кадиллак" в последнее время поддался общей моде 
— ключи от замка зажигания стали маленькими, чуть ли не из рук выскальзывают. Со 
второй попытки, Крейг вставил ключ в замок зажигания — и мотор отозвался 
ласкающим слух, едва слышным рокотом. В рекламе рокот двигателя Кадиллака 
какой-то придурок додумался обозвать "ласкающим слух как шум прибоя". В 
"Даймлере", "Бенце", "Роллс-Ройсе", "Бентли", "Майбахе", "Хорьхе" и тому 
подобных машинах шума мотора не было слышно вообще — но на таких машинах в 
Вашингтоне никто не ездил. Это означало бы вызов обществу. Передвинув рычаг 
коробки передач в положение drive, Пол Уильям Крейг вырулил со стоянки, едва не 
задев рядом стоящую машину.
Шансов у него не было. Совсем. Даже если бы он посмотрел назад и увидел, как 
стоящий у окна второго этажа Джон Уайт поспешно диктует кому то по телефону 
марку и номер его машины — все равно это ничего бы не изменило. Может быть — 
немного отсрочило бы. Но не изменило.
Он выскочил на сто двадцатую дорогу, нарушая все правила дорожного движения, 
какие только возможно. Со всех сторон недовольно загудели…
Проклятье, проклятье, проклятье!!!
Как заместитель государственного секретаря Пол Крейг стал предателем? Да очень 
просто — он, кстати, и не считал себя предателем, он искренне считал, что 
помогает развитию межгосударственных, трансатлантических отношений. Это высшая 
степень предательства — предавать и даже не осознавать что предаешь — и это 
высшая из возможных степень профессионализма разведки — вербовать в чужих 
странах агентов, которые будут предавать при этом искренне веря в то, что они 
поступают правильно. Что они не продают Родину — а содействуют развитию 
межгосударственных отношений. Или борются со злодейским режимом, угнетающим 
народ. Или еще что-то в этом роде.
Его обработали еще в Оксфорде. Стали приглашать на заседания 
"трансатлантического клуба" на факультет политологии. Там в качестве 
преподавателей и ведущих дискуссий работали опытные профессионалы — психологи. 
Молодой Пол Крейг им сразу приглянулся — сочетанием цинизма, не прошедшего 
подросткового радикализма и "левачества", которое при соответствующей 
оперативной разработке легко меняется на противоположный знак — "правачество". 
На выпускном курсе он дал согласие на сотрудничество в формате 
"трансатлантического клуба" — одной из "крыш" Секретной разведывательной службы. 
Там же ему внушили лютую ненависть к России — и выпустили в мир, нести свои 
взгляды и подниматься по карьерной лестнице. Из тех, кого захомутал 
"трансатлантический клуб" он был не один такой, и все его питомцы всемерно 
помогали друг другу. Иногда британская разведка подбрасывала что-то, что 
позволяло им на своих местах заслужить репутацию "провидцев".
Вот так и стал заместитель государственного секретаря Пол Крейг оком британской 
разведки в стане неоконов. Правда, он кое в чем ошибался — по самоуверенности 
своей он предполагал, что об этом никто не знает. Об это и правда никто не знал 
— ни Нолан ни Мисли ни Уайт. Но подозревали. А в таком деле и при таких ставках 
в игре, действовало только одно старое как мир правило…
Если есть сомнения — сомнений нет!
Крейг вернулся в реальность только тогда, когда по правую руку показались здания 
огромного молла "Баллстон Коммон Шопинг Центр". Он ехал в направлении шестьдесят 
шестой дороги — и проехал ее. Он прикинул, что с нее можно свернуть на Вашингтон 
Мемориал и добраться до места — но для этого нужно развернуться. Так он и сделал 
— на пристроившийся к нему синий "Шевроле" внимания Крейг не обратил.
* * * 
Кастис Мемориал Парквей проходила в тоннеле под Норт Глеб Роад, для того, чтобы 
выехать на нее, надо было проехать Норт Вашингтон Бельведер и выехать на плохо 
заметный съезд вниз, на шоссе. Крейг был больше озабочен тем, чтобы там где он 
собирается в очередной раз нарушить правила дорожного движения не было копов. 
Машина была частной, он не рискнул брать служебную машину чтобы ехать на 
встречу. И если копы остановят его и выпишут штраф — досужие журналисты 
непременно откопают этот факт и перемоют все кости. А еще они узнают, что в это 
самое время заместитель государственного секретаря должен был проходить 
внеплановое медицинское обследование в госпитале ВМФ в Бетезде. Сложив два и 
два, они поймут, что у Пола Крейга была какая то секретная встреча. И начнут 
копать еще глубже, вцепятся в его шкуру, как свора охотничьих собак вцепляется в 
ослабевшего от потери крови лося. А другие обвинят его в том, что он потерял 
бдительность и создал общие проблемы для всех.
Водитель "Шевроле" немного заколебался — это могло быть отрывом от преследования 
— но все же рискнул и повторил его маневр. Пассажир машины достал телефонную 
трубку, набрал короткий номер…
— Идет по Кастис Мемориал, северо-восток. Черный "Кадиллак", есть опознание.
— Принял, продолжайте — отозвалась трубка.
Удивительно — но за то время, пока он ехал по Кастис Мемориал, заместитель 
госсекретаря Пол Крейг вполне даже нашел оправдание тому, что он собирался 
сделать. Да, те, с кем он встречался меньше часа назад, были его друзьями и он 
давал клятву поддерживать их всегда и во всем — равно как и они клялись 
поддерживать его во всем. Но ведь страна важнее! Эти придурки собирались 
повторить унижение двадцатого года, когда Североамериканские Соединенные Штаты 
выступили против русских и проиграли. Гробов было немного, не столько, сколько в 
Британии — но ведь проиграли! Как можно говорить о каких-то сделках с Россией 
пусть даже и демократической?! О какой демократии вообще может идти речь — эти 
варвары понимают в демократии не больше, чем людоед — в высокой французской 
кухне.
Да, родина важнее. Сейчас надо добраться до Барди, поговорить с ним и понять что 
делать дальше. В конечном итоге — есть масса способов остановить этих недоумков. 
По Вашингтону рыскает свора репортеров в поисках жареного, стоит только 
намекнуть одному из них — без указания фамилии — о достигнутых договоренностях, 
как начнется такой скандал что про все договоренности придется забыть раз и 
навсегда. Можно будет намекнуть кое на что другое — на делишки Нолана, Уайта и 
Мисли, на их шалости с инсайдом[148]. Тогда они и вовсе попритихнут, у них 
голова будет другим забита. Надо будет спасать свою подпаленную шкуру, а не в 
противоестественный союз с Россией вступать. Да, очень правильное слово — 
противоестественный. Никак иначе этот гипотетический союз назвать нельзя.
И с этой жизнеутверждающей мыслью, Пол Крейг как следует надавил на акселератор, 
спеша на встречу.
* * * 
Трагедия случилась на сто двадцать четвертой дороге, почти рядом с Джордж 
Вашингтон мемориал Парквей. Дорога там узкая, две полосы всего, извилистая и 
опасная, мало кто ее знает и мало кто по ней ездит. Если ехать по ней в сторону 
Джордж Вашингтон то по правую руку от вас будет поросший лесом холм, а по левую 
— низенькое ограждение, деревья и овраг, дорога проложена по склону холма и 
изобилует опасными поворотами. Крейг знал дорогу плохо — но торопился и ехал 
примерно со скоростью шестьдесят миль в час, когда на одном из поворотов ехавший 
впереди Кадиллака автомобиль начал резко тормозить. Крейг суматошно крутанул 
руль вправо, пытаясь обогнать тормозящего придурка — и в этот момент… он даже не 
понял, как там оказался этот синий "Шевроле", как он очутился справа от него и 
он этого не заметил. Предпринимать что либо было уже поздно — "Кадиллак" и 
"Шевроле" ударились бортами с глухим стуком, "Кадиллак" мотнуло влево, а 
"Шевроле" вправо. Проломив символическое, давно устаревшее заграждение, с 
душераздирающим скрежетом разрываемого металла "Кадиллак" рухнул вниз. 
Последнее, что запомнил в своей жизни заместитель госсекретаря САСШ Пол Уильям 
Крейг — стремительно летящий на него толстый ствол дерева, покрытый серой, 
шершавой корою.
Автомобиль, который ехал на полосе и вдруг начал тормозить, остановился чуть 
дальше по дороге от места аварии. "Шевроле" исчез, и преследовать его никто не 
собирался.
Со стороны водителя опустилось стекло, и рука выставила на крышу небольшую, 
похожую на перевернутое ведро только меньшего размера полицейскую мигалку, сразу 
же полыхнувшую синими всполохами беды. Большая часть детективов ездили на 
гражданских машинах, и только при необходимости ставили на крышу такую мигалку.
— Иди, посмотри…
Недовольно ругаясь последними словами, один из пассажиров машины побежал к тому 
месту, где ограждение на трассе было проломлено. Второй проводил его взглядом, 
затем снял с приборной панели микрофон.
— Центральная, я два-тринадцать. Нахожусь на сто двадцать четвертой, рядом с 
Джордж Вашингтон. У нас тут — десять — пятьдесят три[149], машина проломила 
заграждение и упала с обрыва.
— Два-тринадцать, я Центральная, вас поняла. Есть ли пострадавшие?
— Центральная, машину не вижу, она упала с обрыва. Напарник пошел посмотреть. 
Вышлите санитарную машину.
— Два-тринадцать вас поняла. Высылаю санитарную карету.
Положив микрофон, человек, который выставил на крышу мигалку, молча посмотрел на 
подбегающего к нему напарника.
— Ну?
— Готов.
— Точно готов?
— Точно. Мозги на капоте.
Человек улыбнулся. Снова взялся за микрофон.
— Центральная, я два-тринадцать. Дополнительная информация — один пострадавший, 
белый мужчина. Скорая не нужна, пришлите кого-нибудь из офиса коронера.
Полиция в Вашингтоне работает быстро, полицейских машин много и полицейские 
очень мобильны. Не прошло и десяти минут, как рядом тормознул черно-белый 
крейсер дорожной полиции, из нее вылез дородный, похожий на престарелого 
боксера-тяжеловеса полицейский, на груди у которого была надпись "Джейд".
— Мюллер. Ты то тут как оказался?
— Хотел кое-что купить. Заодно пообедать. Решил проехать коротким путем, вот, 
обед насмарку.
— Сейчас…
Джейд сунулся в машину, вытащил два толстых "Кинг-бургера". У него в машине 
всегда было что-то съестное.
— На, подкрепись.
— Спасибо. А где напарник твой?
— Отстранили. Козлы…
— Вот как?
— Да. Врезал дубинкой одному козлу, который отказывался проходить тест на 
опьянение и размахивал руками — а у того лапа наверху оказалась. Мать его…
Мюллер передал один из бургеров напарнику — но тот есть его не хотел, положил на 
крышу машины рядом с мигалкой.
— Что там?
— Не смотри, если не хочешь расстаться с завтраком — предупредил Мюллер
— Ты прав… Спасибо за совет.
Полицейские всегда обладали долей здорового цинизма — иначе на этой безумной 
работе было просто не выжить. Иногда не выдерживали и они.
Тяжелый внедорожник остановился прямо рядом с ними, поползло вниз черное, 
тонированное стекло
— Офицеры, нужна помощь?
Мюллер улыбнулся
— Нет, спасибо, сэр. Проезжайте, скоро эту дорогу перекроют.
Водитель внедорожника послушно нажал на газ.
Джейд покачал головой.
— Поеду-ка я и в самом деле перекрою дорогу.
— Хорошая мысль…
* * * 
Еще через полчаса на дороге было уже не протолкнуться от полицейских машин, их 
было шесть или семь и они заняли обе полосы. У самого обрыва стоял черный, 
мрачный фургон службы коронера — проще говоря, труповозка.
Мюллер и его напарник уже приняли успокоительное, выданное им тем же парнишкой 
из службы коронера — у него в машине всегда был запас — и теперь стояли около 
своей машины. Рядом с ними стоял старший по званию полицейский офицер из числа 
присутствующих здесь — лейтенант Мантино.
— Мюллер, с тобой все в порядке? — спросил он.
— Да, сэр — слабо улыбнулся тот — со мной все в порядке.
— Ты точно можешь описать, что произошло? Если ты не можешь — давай, подождем, 
если тебе нужен адвокат — только скажи, и мы все прекращаем.
— Мне не нужен адвокат. Все в порядке, сэр.
— Точно?
— Точно. В Мексике было намного хуже, сэр.
— Тогда рассказывай. Как ты здесь оказался, это же не твой район?
— Сэр, я ехал с Кольцевой в город.
— Это понятно — терпеливо сказал лейтенант — вопрос в том, как ты оказался на 
Кольцевой. Что ты там делал? Ты пойми — те же самые вопросы будет задавать 
пресса и отдел внутренних расследований. Я не хочу, чтобы ты вляпался в дерьмо.
— Сэр, у меня была встреча на Кольцевой. Один парень сказал мне, что знает два 
гаража, где разделывают угнанные автомобили.
Проверить эту информацию было практически невозможно.
— И что?
— Мы поехали туда. Проехали в условленном месте — этот парень очень боялся, он 
должен был быть на машине и дать сигнал. Этот козел не появился.
И это проверить тоже было невозможно. Детектив второго класса Мюллер и впрямь 
ехал по Кольцевой, это могли подтвердить камеры наружного наблюдения. Приказ 
поступил ему по телефону, зарегистрированному на третье лицо и давно числящемуся 
украденным. Этот телефон был при Мюллере — но никакого основания изымать его не 
было, а вечером Мюллер собирался от него избавиться.
— И что?
— Мы поехали обратно в город. Тут Ник и говорит — глянь, ограждение проломлено. 
Мы остановились посмотреть.
— Ник?
Напарником Мюллера был молодой, невысокий, рыжий ирландец.
— Все так и было, сэр.
— А как ты увидел пролом?
— Случайно, сэр. Я открывал окно, чтобы выбросить обертку от шоколадного 
батончика.
Лейтенант улыбнулся.
— Не повторяй это при прессе, детектив. Она съест тебя живьем за это. 
Полицейский выбрасывает мусор на дорогу во время движения полицейской машины. 
Просто открыл окно, что-то заметил. И все…
— Так точно, сэр.
— Хорошо. Вы остановились. Дальше?
— Дальше, раз уж Ник это увидел — его я и послал проверить. Он вернулся и 
сказал, что там машина лежит, разбитая. Я сообщил дежурному.
— Ник, все так и было?
— Да, сэр.
Иного ответа лейтенант и не ожидал — трудная работа приучает копов подтверждать 
слова напарника всегда и везде. Не всегда в этой работе удается следовать 
требованиям закона, и тогда плечо напарника становится особенно важным.
— Хорошо. Сидите пока в машине.
Лейтенант пошел обратно, к месту ДТП, к обрыву. По пути мельком глянул на 
багажник Форда детективов — ни царапины.
Что же тогда не так?
Парень из службы коронера уже выбрался наверх и теперь нервно курил. Рядом стоял 
еще один патрульный полицейский, слазавший вниз, опытный, ему обычно в пару 
ставили новичков, чтобы он их учил.
— Что, Син?
Полицейский неспешно выпустил клуб дыма — он всегда курил дешевые сигары, еще с 
армии. Рак легких его почему то не пугал, и меры, предпринимаемые полицейским 
управлением для борьбы с курением — тоже.
— Вроде все ясно, сэр. Следователь покопается, но думаю, что он ничего не 
найдет. Дело вроде ясное.
— Тогда расскажи.
— Один придурок куда-то спешил. Гнал как минимум на двадцать миль в час быстрее, 
чем следовало бы. Второй придурок ехал еще быстрее и пошел на обгон. Потом 
почему-то ударил первого придурка в бок, тот не справился с управлением и съехал 
с дороги.
— Второй придурок?
— Да, сэр. Вы видите, какая здесь дорога. Впереди поворот, причем глухой, 
непросматриваемый. Похоже, он решился на обгон, потом передумал и боднул 
Кадиллак в бок.
— Какая машина была у второго придурка?
— Синяя, сэр. Синяя как небо, судя по частицам краски. Он увидел, что натворил и 
скрылся.
— А почему он передумал обгонять?
— Ясно как божий день, сэр. Он увидел, как кто-то едет по встречной полосе. Надо 
быть полным отморозком, чтобы обгонять здесь.
— Значит, у нас есть еще два участника ДТП и оба скрылись. А почему?
— А почему бы и нет, сэр? Третий — у него на машине вообще никаких следов не 
осталось. Его мы никогда не найдем. Второй — испугался того, что натворил и 
скрылся.
— Понятно — раздосадовано произнес лейтенант, хотя ему ничего не было понятно.
Тогда что же не так?
— Сэр… — протянул Син.
— Да?
— На вашем месте я бы выяснил насчет этого парня. Мы пока не трогали тело, там 
сейчас все фотографируют и кран нужен — но я бы выяснил.
— А что не так?
— Белый средних лет, хорошо одетый. Дорогой "Кадиллак". Это может быть 
правительственный чиновник.
— Твою мать… — от души выругался лейтенант, чиновника ему только и не хватало 
для полного счастья.
Подошел к самому обрыву, присмотревшись, прочитал номер. Подошел к своей машине, 
достал рацию…
— Центральная, я один-одиннадцать. Прошу информации по автомобилю, черный 
"Калилллак"-ноль один[150], номер Вашингтон, браво-один-три-четыре-виски-зулу.
Сидевшая в дежурке Дженна, которую знали по голосу все офицеры полиции и которая 
знала по голосу всех офицеров, рассмеялась.
— Подожди, Рики, дай запишу. Я сойду с ума от этих твоих армейских привычек. 
Почему в армии предпочитают говорить не так, как говорят обычные люди?
— Не знаю. Возможно, для того чтобы отличаться от обычных людей. Проверь 
быстрее, хорошо?
— Хорошо, хорошо. Для тебя сколько угодно… Вот это новости…
— Что?
— Автомобиль записан на миссис Дану Крейг.
— И что?
— А то, что мистера Крейга полностью зовут Пол Уильям Крейг, и он работает в 
Туманном дне[151]. Заместителем государственного секретаря.
Лейтенант Рики Мантино от души выругался.
— Что там? — обеспокоенно спросила Дженна.
— Ничего особенного. Натюрморт с мясом.
Лейтенант вернулся к полицейским.
— Где чертов кран?
— Попал в пробку на кольцевой, сэр. Минут десять еще.
— Тогда… осторожнее там. Не топчитесь как стадо слонов. Вылезьте все оттуда!
Син затушил сигару — у него была мерзкая привычка раскуривать ее не по разу.
— Что-то произошло, сэр? — спокойно спросил он.
— Произошло. Кажется там внизу — заместитель государственного секретаря, черт бы 
его побрал…
Синий "Шевроле" уже был угнан, его оставили, не закрыв двери не поставив на 
сигнализацию в районе Форт Тоттена. Через несколько часов эта машина, 
перекрашенная в черный цвет и с перебитыми номерами, заняла свое место среди 
нескольких таких же, отправляемых в Мексику, где на угнанных у северного соседа 
машинах ездила половина населения. Отыскать ее могли лишь по счастливой 
случайности — а случайности такого рода происходили только в телевизионных 
сериалах про удачливых детективов. В жизни места таким случайностям обычно не 
было.
Заместитель государственного секретаря САСШ Пол Уильям Крейг погиб в 
автомобильной катастрофе потому, что не понял одной простой вещи. Он полагал, 
что в их группе все оставалось по-прежнему, и можно было не только высказывать 
свое несогласие — но и активно действовать в защиту своей позиции, привлекая при 
необходимости и третьих лиц. Но он ошибся и ошибся смертельно. Противоречить 
будущему диктатору и пожизненному президенту Североамериканских соединенных 
штатов, не было позволено никому.
* * * 
Немного подождав, выпив и закусив, начали разъезжаться и остальные. Купаться в 
бассейне никто не хотел — а бассейн тут был и знатный, в гольф играть — тоже 
потому что был рабочий день и они и так потратили немало времени. Все вместе они 
вышли из здания гольф-клуба, направились к машине, сопровождаемые сотрудниками 
Секретной службы.
Уже на стоянке, у Джона Уайта в кармане завибрировал его Blackberry[152], с виду 
обычный — но с системой кодирования, официально сертифицированной АНБ. Уайт 
прочитал сообщение, состоявшее всего из двух слов, немедленно удалил его. 
Впрочем, если бы даже это сообщение попало не в те руки — ни один прокурор не 
решился бы строить обвинение на таком шатком фундаменте, состоявшем всего из 
двух слов.
Дело сделано.
Мисли чуть сбился с ноги, повернулся — как раз настолько, чтобы увидеть едва 
заметный утвердительный кивок Уай та, обращенный в пространство. Дело и в самом 
деле было сделано, еще одним врагом стало меньше.
— Джон.
Уайт чуть вздрогнул, оборачиваясь. Министр обороны Нолан пристально смотрел на 
него.
Заметил?
— Проедешь со мной?
Министра обороны Ричарда Нолана, учитывая желтый уровень опасности[153] на 
сегодня, охранялся помимо сотрудников Секретной службы еще и собственным, 
армейским спецотрядом быстрого реагирования. Это были пять человек, ездившие в 
отдельном бронированном Субурбане. Как и сотрудники Секретной службы, они были 
одеты в дешевые костюмы с короткими рукавами[154], носили черные полицейские 
очки и постоянно оглядывались по сторонам. В отличие от сотрудников Секретной 
службы каждый из них был вооружен коротким карабином "Кольт-М4 Коммандо", 
которые они носили в специальной кобуре под мышкой. Все эти люди являлись 
участниками боевых действий и при необходимости каждый мог противостоять как 
минимум троим террористам. Такая охрана делала министра обороны Нолана самым 
охраняемым в САСШ лицом после президента — всех остальных членов кабинета 
охраняли много хуже.
Сейчас черный "Субурбан" военных сдал назад, давая Уайту место в конвое. Сам 
Нолан ехал на второй машине — черном, бронированном "Линкольн Таун Кар". В 
отличие от других членов кабинета, Нолан сохранял приверженность старым добрым 
"Линкольнам".
Ричард Нолан жил в Джорджтауне, в одном из поселков, небольших и охраняемых 
одной из его охранно-боевых структур, которой он через подставных лиц владел. 
Нолан официально был в браке, но с женой отношения у него были плохие, а оба 
ребенка учились в университете Гарвард. Поэтому, сейчас он жил один, и дом его 
был нарочито скромным, двухэтажным, с гаражом на первом этаже. Когда их кортеж 
ехал по тихим, лубочно красивым улочкам, у Уайта в голове возник вопрос — 
интересно, а у кого больше людей, у Нолана или у армии САСШ? Если взять все 
структуры, которые тот расплодил — транспортные, охранные, прочие — то сказать 
сразу было нельзя. Даже военные объекты в Мексике сейчас охраняли частные 
военные компании, в которых служили те же военные, только ушедшие из армии на 
гражданку.
У дома Нолана стоял открытый "Порше". Верней, стоял он хитро между домами, так 
что было непонятно, к кому именно приехали — но Уайт сразу понял, к кому. 
Заметил он и колыхнувшуюся штору на втором этаже.
Министр обороны выбрался из машины, потянулся…
— Кости затекли, старость… Пойдем, я позвонил чтобы нам приготовили сосиски на 
гриле. Сосиски на гриле с табаско — черт, когда я приглашаю генералов на 
уик-энд, они поглощают эти сосиски так, что мне приходится закупать их оптом.
Те, кто хорошо знал изнанку вашингтонской политической жизни в городе, уже 
начали задаваться вопросом — с чего это министр Нолан так хочет подружиться с 
боевыми генералами. Ведь работа министра — это бюджет и организационные вопросы, 
а также контакты с производителями вооружений — но никак не сами боевые 
действия. Вопрос — на который можно дать не один десяток вариантов ответов.
— Познакомишь? — небрежно заметил Уайт, когда они проходили биллиардной комнатой 
— она была на первом этаже, за гаражом, и оттуда был выход к бассейну и во 
дворик, уже манивший запахом поджаренных на гриле сосисок.
— Ты о чем?
— Да о даме, что ждет тебя наверху.
Министр развернулся как балетный танцор, крутанувшись на месте — да так что 
идущий следом Уайт едва не налетел на него.
— Многие познания умножают скорбь, Джон… — мягко сказал он — ты не слышал такого 
выражения?
Несмотря на мягкость голоса и обыденность обстановки, глаза министра Нолана 
совершенно не соответствовали всему этому. Они смотрели жестко и прямо, и в них 
читалась нешуточная угроза.
Джон Уайт, будущий министр безопасности почувствовал себя неловко — он никак не 
ожидал такой реакции.
— Что с тобой? — глупо спросил он
— Со мной ничего. Ты скоро будешь назначен на должность, на которой тебе грозит 
слишком много знать. И ты уже начал задавать вопросы о моей личной жизни. Мне 
это не нравится.
— Да брось… Не хочешь говорить — не говори. Но ты пойми, что задавать вопросы — 
это моя работа.
— Речь не только и не столько об этом. Задавать вопросы — это твоя работа и в 
самом деле. Но не задавай вопросов о своих друзьях. Не стоит.
Несмотря на поддержку вице-президента, Уайт не знал что делать. С Ноланом 
ссориться ему не хотелось, учитывая его аппаратный вес
— Кажется, наши сосиски уже горят — съехал с темы он
— Ты прав… — поддержал игру и Нолан.
* * * 
Сосиски и впрямь были хороши — техасские, из чистого мяса безо всякой сои, 
возможно даже набитые вручную. Поджаренные на настоящем огне до хрустящей 
корочки, с небольшим количеством жира. И с табаско — настоящим армейским 
табаско, обжигающим язык и как нельзя лучше идущем к пышущим жаром, только что с 
огня сосискам.
Дама так и не появилась в мужской компании, и Уайт больше про нее не спрашивал. 
Не рисковал.
— Я вот о чем хочу с тобой поговорить … — министр Нолан остервенело рвал зубами 
горячее мясо — ты ведь скоро станешь царем разведки.
Министр сознательно употребил русское слово "царем" — возможно, желая поддеть 
этим Уайта…
— Скажешь тоже… Царем.
— Все зависит от тебя — министр не говорил предельно серьезно и давил дальше — 
вот я и хочу знать, на что ты намерен опираться.
— Для чего тебе это знать? — в лоб спросил Уайт.
— Для того, что у меня есть пара советов. И деловое предложение.
Советы Уайту были не нужны. А вот от делового предложения отказываться было 
глупо. Нолан слыл вторым по богатству среди неоконов, после вице-президента 
Мисли. Тому же Уайту до их денег было как до Луны. Все дело было в военных 
подрядах и в частных охранных компаниях — откаты уже достигали пятидесяти 
процентов от суммы контракта, а некоторые вещи, нужные для армии закупались по 
цене, впятеро превышающей рыночную. Один господь знал, сколько народа кормилось 
на всем этом и сколько перепадало в карман самому Нолану.
— Давай деловое предложение.
— Разведка… — министр наколол на деревянную шпажку еще одну сосиску и обильно 
поливал ее табаско — разложилась вконец. В том же СРС — толпы бездельников и 
меньше тысячи полевых агентов, оперативников. Ты никогда не пробовал подсчитать, 
сколько людей в СРС реально выполняют работу?
— Это я намерен изменить — сказал Уайт
— Изменить? — Нолан недобро хохотнул — я тебя умоляю. Сними розовые очки. До 
тебя было полно тех, кто намеревался что-то изменить. Если тебя не подставят 
собственные работники — тебя просто заклюет конгресс. Комитеты по разведке 
вцепятся в тебя и будут щипать как гуси, пока ты не сдохнешь всем на радость. Ты 
просто все время будешь проводить на Капитолийском холме, переходя из кабинета в 
кабинет и в каждом оправдываясь. Как только наступит время утверждать бюджет — 
из тебя выпьют всю кровь.
— Что ты предлагаешь?
— То же самое что сделал и я. Коммерциализировать разведку.
Уайт покачал головой — он не был разведчиком, но это звучало дико даже для него.
— Как вы себе это представляете?
— Нормально представляю! Это намного проще! Когда я утверждаю бюджет — я просто 
ставлю сумму на выполнение тех или иных программ. Нечто вроде грантов. В то же 
время, если я намереваюсь выполнять работу, используя структуры министерства 
обороны — я должен представить развернутый бюджет, а затем отчитаться до цента. 
Черт, на отчетность и на выбивание ресурсов мы тратим больше сил и времени, чем 
на выполнение самой работы!
— А как быть с режимом секретности?
— Проще простого. Система аттестации — пусть твое же министерство его и 
проводит. Аттестация зданий, систем шифрования, систем связи, сотрудников.
— А персонал?
— Наберем из того же СРС, из ФБР из военной полиции. Возьмем лучших, на хорошее 
жалование они пойдут. Так я и сделал у себя. Сейчас я увольняю целые отделы в 
Пентагоне, там впервые за все время его существования всем хватает места. 
Единственно что — оставил нетронутым кольцо Е[155]. У нас с генералами негласная 
договоренность — я даю им доработать до пенсии, они не противятся моим 
нововведениям.
— Все так просто? — Уайт чуял подвох
— Все проще, чем ты думаешь — оптимистично заявил Нолан — когда я даю работу той 
же "Блэкуотер", мои проблемы становятся их проблемами. А деньги бюджета в 
немалой части становятся моими деньгами. Ты не поверишь, сколько в реальности 
можно сэкономить.
Судя по слухам — немало.
— А как быть с существующими структурами.
— Потихоньку присматривайся. Кого толкового — бери к себе, предлагай жалование. 
Кто просиживает кресло — того гони, только аккуратно. По выслуге лет или еще 
как. Не допускай того, чтобы против тебя настроилось большинство. Давай надежду 
каждому — даже если надежды у него нет.
Высшая вашингтонская политическая мудрость. Давай надежду каждому, даже если 
надежды у него нет.
— А ты то тут причем?
Нолан доел очередную сосиску — он вообще ел много и с удовольствием, и 
оставалось только гадать, как он поддерживает свою форму, пусть относительно — 
но поддерживает. Возможно, та дама наверху ему в этом помогает…
— Есть две причины. Обе равноценные. Первая — разведка не может быть без 
силового компонента, равно и силовой компонент не может быть без разведки. У нас 
очень большие проблемы на уровне принятия решений и их реализации. Принятие 
решений — с этим мы уже разобрались что делать. Сложнее с реализацией. Нужны 
профессионалы высшего класса. В СРС их не осталось уже давно, с тех пор как один 
из предшествующих президентов своим декретом запретил участвовать в 
убийствах[156]. Они есть в армии, потому что в армии учат убивать и делать это 
профессионально, это их бизнес. Но военные при проведении операций сравнимы со 
слоном в посудной лавке — и это еще мягко сказано. Лично я склоняюсь к военным 
полицейским. Они выходцы из армии и значит умеют убивать. И в то же время они 
обладают навыками расследований и выживания в предельно опасной среде.
— Ты похоже все заранее продумал…
— На этом живем.
— Но ты не упомянул вторую причину.
— Вторую… Я хочу войти в этот бизнес в качестве компаньона. И не спорь. Если 
начнешь делать в одиночку — завалишься. А у меня уже немалый опыт, есть 
подготовленные люди. Поверь — лучше съесть половину сосиски, чем остаться 
голодным.
И с этими словами министр обороны Нолан вцепился зубами в очередную, поджаренную 
и политую табаско сосиску.
— Сколько же ты хочешь?
Нолан очаровательно улыбнулся
— Половину. Да брось, не скупись. Все равно отобьется — ты же знаешь, сколько 
сейчас выделяют на разведку после 9/10. Эти деньги пойдут впустую — а так, по 
крайней мере часть из них упадет нам в карман. Не согласен?
— Треть.
— Не торгуйся. Ты же сам не сможешь сделать.
Будущий министр безопасности Родины усилием воли подавил нахлынувшее 
раздражение. И впрямь — не сможет.
— Половина. По рукам. 
Министр вышел проводить его к машине, они пожали друг другу руки и даже обнялись 
— со стороны это выглядело комично, Уайт был больше Нолана как минимум в полтора 
раза. Это символизировало организацию единого фронта Нолан-Уайт на поле 
бюрократических битв…
— А насчет "Порше"…
— Да?
Нолан хитро подмигнул
— Не болтай никому. Просто я защищаю честь дамы. Она работает на Капитолийском 
холме и помогает мне в улаживании кое-каких разногласий с конгрессменами. 
Видишь, на что приходится идти, чтобы защитить свое министерство? 
Хлесткий удар разорвал мутную пелену сна — и сотник, не открывая глаз, повалился 
с походной кровати на пол, как его учила армия и те шесть командировок, которые 
он отпахал до этого — честно отпахал! Изнасилованное усталостью и тридцатью 
часами без сна тело властно требовало своего — но новый удар окончательно выбил 
из Велехова блаженную истому — и он открыл глаза, по памяти протягивая руку к 
висящему на тумбочке автомату…
Твою мать, что происходит?!
Новый удар — уже чуть дальше — и почти сразу же глухой хлопок взрыва. Минометный 
обстрел!
Послышались крики…
Проклиная про себя все на свете, проклиная себя за то что позволил себе 
расслабиться, сотник напялил шаровары, сапоги, прямо на исподнее накинул лежащую 
рядом с автоматом разгрузку — и выскочил на улицу…
Горело…
Один из модулей был разрушен прямым попаданием минометной мины в хлам, еще два — 
повреждены. Горела штабная палатка — кто-то дьявольски точно положил мину по ее 
разлапистому серому, едва видному в ночи силуэту. Сейчас обстреливали мехпарк — 
и зловещее зарево на том месте где стояла техника показывало, что обстрел уже 
дал результаты…
— Всем залечь! Залечь!
— Дым давайте! Хорунжий, давайте дым!
Вдруг прямо на глазах у сотника один из казаков, выскочивший из своего модуля 
прямо в исподнем и без сапог — но тоже с автоматом, переломился, харкая кровью, 
и повалился там, где стоял, в разбаламученную казацкими сапогами после 
вчерашнего дождя грязь. Еще через секунду до Велехова донесся звук, которого он 
больше всего опасался услышать — звук выстрела из крупнокалиберного — не меньше 
пяти линий[157]! — ружья.
— Ложись! Всем залечь, так вашу мать! — истошно заорал сотник, богатырским 
голосом перекрывая шум обстрела, и сам повалился в жирную грязь — всем залечь за 
укрытия!
Как ни странно — помогло, многие, привыкшие с армейских времен подчиняться 
командами беспрекословно, повалились на землю.
— К мехпарку! За мной! Певец, Соболь, Чебак! Ко мне! К мехпарку!
Очередная мина вздыбила султаном грязь, визгнули осколки — и снова точно, 
поразительно точно бьют. А у них нет вообще никакой артиллерии, только 
броневики, пулеметы да РПГ — все их тяжелое вооружение.
Но и этого немало. Если завести пару броневиков, выехать с расположения, засечь 
огневые точки да, маневрируя, врезать по ним из пулеметов — тут-то запал у этих 
гавриков, что их сейчас обстреливают, пропадет окончательно.
Фонтан земли вздыбился прямо у руки сотника, земля плюнула ему в лицо — и только 
через несколько минут до него дошло, что бьют по нему, бьют прицельно, из 
тяжелой снайперской винтовки. Но откуда?! До ближайшей горы, с которой можно 
сюда стрелять — два с лишним километра. Неужели оттуда?!
Невозможно!
Перекатился — наткнулся на кого-то, навалился спиной…
— Атаман, не задави…
Соболь. Голос спокойный — как чай пьет.
— Ты цел?
— Цел. Снайпер бьет, с горы Я примерно засек — но не дотянусь.
— Давай за мной. Где Певец?
— К мехпарку рванул.
— Чебак?!
— Бес его знает…
— Перепорю! Давай за мной!
Выругавшись, сотник поднялся с земли и пригибаясь, петляя как заяц побежал 
вперед, отчетливо понимая, что как цель он стал на порядок уязвимее. Но если не 
загасить этих — тогда они будут как в тире лупить пока мины есть. И один Господь 
знает — сколько так казаков ляжет.
Выскочили к дороге, ведущей из мехпарка к выезду из ПВД, сзади громыхнуло — и 
тут вспыхнули фары, совсем близко и ослепительно ярко, глухо взревел двигатель…
— В машину!
Певец…
— Соболь! За пулемет!
— Есть!
— Давай к КП и налево сразу выворачивай!
— Есть!
— Чебак где?!
Сидевший за баранкой броневика Певец обернулся, белозубо улыбнулся
— Дело молодое, атаман…
— Перепорю сучье племя! Гони!
По броне что-то щелкнуло — но видимо уже все, слишком велика дальность, пуля 
была на излете и пробить выдерживающую пулеметный огонь броню не смогла. 
Броневик прыгал на ухабах дороги подобно взбесившемуся жеребцу, откинув люк и 
пытаясь установить в турель ПКМС, Велехов на одном из ухабов приложился так, что 
в голове ослепительной вспышкой полыхнула боль, а с носа и разбитых губ на 
подбородок засочилась кровь…
— В креста твою мать!!!
Страшное, богохульное ругательство помогло — тяжелый пулемет встал-таки на свое 
место в турели, пальцы привычно откинули крышку, нащупали хвост ленты на двести 
пятьдесят — из коробки…
— Шлагбаум!
— Гони!
С треском — шлагбаум мог выдержать таран грузовика, но не разогнавшегося под 
горку шестнадцатитонного броневика — их АМО проломился через КПП, стрелять в них 
не стали — свои все же. В лихом заносе Певец развернул броневик, колеса 
провернулись в грязи — но в канаву таки не слетел, выправился.
— Гони! Фары выключи, не видно ни хрена!
Фары — коварная штука. Если их включить ночью — то что они освещают видно, зато 
все остальное, что выходит за грань узких световых конусов, пронзающих ночь, не 
видно ни хрена. Лучше уж по вспышкам садить, в полной темноте — да и их не так 
видно.
Оглушительно стукнул — словно кувалдой — короткими ДШК — раз, другой третий. 
Стоявший за крупнокалиберным пулеметом Соболь — снайпер, в одночасье вынужденный 
переквалифицироваться в пулеметчика — короткими злыми очередями прочесывал гору, 
возвышающуюся левее от их пункта временной дислокации. Расслабились — не 
заминировали, не выставили там заставу, не поставили никакие датчики — вот 
теперь и огребаем…
— Командир, свои!
Велехов, уже заправивший ленту в пулемет повернул турель до предела вправо — над 
горой медленно опускались, покачиваясь пьяными звездами, две ракеты — зеленая и 
красная. Старый армейский способ опознания — свои. Или наоборот — отвлекают 
внимание, готовятся к отходу? А если и в самом деле свои?! Если по казакам 
вдарим — сами же себе потом не простим!
— Отставить огонь! Соболь, давай на связь прощупай нашу частоту!
— Есть!
Любой снайпер в числе прочих талантов, должен уметь обращаться с рацией.
Оставив пулемет, Соболь нырнул вниз, в защищенное броней чрево машины, к рации.
Да кто же там…
Решив на всякий случай проверить, сотник взял прицел чуть выше, нажал на спуск — 
пулемет стуканул очередью, стеганул трассером — норма! Ночью, в прыгающей на 
ухабах машине запросто можно заправить ленту в пулемет неправильно и в решающий 
момент схватки остаться безоружным. Теперь же — проверено, пулемет работает…
По ноге стукнул Соболь, сотник наклонился вниз.
— Что?!
— Там Чебак! Он с сербами! Сербы преследование ведут! Просит не стрелять!
— Сукин сын! Пусть к дороге выходит! Пусть к дороге выходит, сукин кот! Певец, 
давай по дороге!
И снова — тряская гонка-ралли, словно дикая скачка на необъезженном жеребце, 
только вместо запаленного храпа коня — утробный рев непрогретого толком дизеля…
— Стой!
Певец тормознул так, что всех бросило вперед, а сотник еще раз приложился рукой 
об пулеметную установку, правда, не сильно. На обочину дороги выскочили двое — 
плохо было видно кто. Правда, сотник и так догадался.
— Перепорю!!! — обрушился он на лезущего через люк в кузов Чебака — в самоволку 
пошел сукин кот! Устанавливай пулемет!
— Добра ночь, рус… — молодой, звонкий, девичий голос был как нельзя более 
неуместен в этом безумии.
— Спрячься и не высовывайся! Спрячься под броню, не суйся наверх!!! Чебак, 
докладывай!
— Мы обстрел услышали! Радован чету повел, перехватить пытаются! Они бой не 
приняли, отходят!
— Куда отходят?!
— К границе!
— Пан казак, их перехватить можно! Я знаю где!
— Сиди уж! — сотник ляпнул и сразу понял что зря — добре, показывай! Садись 
вперед! Соболь, давай за пулемет!
Бронеавтомобиль снова прыгнул вперед, потом соскочил шоссе, перевалился через 
канаву и рванул, натужно рыча мотором по целине. Видно не было ни хрена — только 
проклятый лес, какие-то холмы…
— Белград, я Дрина! Мы на правом фланге, отсекаем отход! Не стреляйте!
И подумать только — такая пигалица, и на армейской рации работать умеет.
Снова долбанул ДШК — и по его трассам открыли огонь еще два пулемета. Целей 
по-прежнему не было видно.
И тут, совершенно неожиданно, словно кувалдой ударили по броне, мотор на 
мгновение взвыл на немыслимо высокой ноте — и заглох, машина тормознулась почти 
сразу.
— Из пэтээра бьют!!!
— Покинуть машину! Залечь!
Ощутимо запахло дымом, но Соболь продолжал вести огонь, теперь уже длинными 
очередями, насилуя ствол пулемета
— Соболь! Отходим, ё твою мать!
Оторвавшись от своего пулемета, Велехов, не церемонясь, схватил Соболя за 
шиворот, рванул на себя, потащил вниз — и вовремя. Очередная прилетевшая из 
темноты пуля со всей силы ударила в пулеметную установку, едва не вырвав ее из 
креплений…
— Отходим!
Из полумрака бронекузова — в исполненную опасности польскую ночь, ночь 
рассвеченную пожарами и трассерами. Выпрыгнул — и сразу падаешь в землю. Не 
заметят — броневик шел по полю, пшеница уже подросла, стебли под полметра. 
Прицельно стрелять по ним не получится, а от ПТР прикроет корпус 
бронеавтомобиля. Если же…
— Все целы?
— Да все, атаман… — сдавленно прошипел Чебак
— Поговори! Если миномет — лезть под кузов! Не высовываться!
— Да есть…
— Ночник есть у кого?
— Нету…
Сходили на охоту…
ПТР по ним больше не стреляла, миномет тоже не работал. Звуки боя в холмах почти 
уже не были слышны.
Минут через двадцать, когда от земли уже ощутимо стало пробирать сыростью, слева 
в поле послышалось какое-то осторожное шевеление. Сотник прислушался, потом 
передернул затвор автомата.
— Стреляю на поражение!
— Не стреляй! Не стреляй, пан коммандер, свои!
Сотник голос узнал.
— Сколько вас там?
— Трое! Трое, Божедар со мной!
— Не стреляй, рус!
Велехов узнал и голос Божедара.
— Подходите! Отбой…
Из темноты вышли сербы, все с оружием. Трое как и обещали.
— Драганка? Ты где?
— Я здесь, ойце[158]… Хорошо все…
Да куда уж лучше…
— Они к границе ушли… — раздосадовано сказал серб — мы за ними пошли. У них там 
лошади были спрятаны, в лощине.
— Правильно, что не пошли — сказал сотник — в лесу нахватались бы. Потери есть?
Не может быть, чтобы не было…
Не дожидаясь ответа, сотник нырнул в чрево обездвиженного броневика, ползя на 
четвереньках добрался до рации. Слава Богу, тут у рации два источника питания — 
от автомобильной сети и независимый. Дымом тоже не пахло — покидая машину, Певец 
врубил-таки систему пожаротушения. Молодец…
— Дон-четыре, я Пятый! Дон-четыре, я Пятый, выйдите на связь! Выйдите на связь 
все кто меня слышит!
— Пятый, я Дон-два, принимаю плохо, обозначь себя!
Значит связь в их базовом лагере разгромлена.
— Дон-два я Пятый, подвергся нападению и минометному обстрелу в пункте временной 
дислокации Дон-четыре. Нахожусь в поле, нуждаюсь в помощи, есть раненые. Ставлю 
рацию на пеленг.
— Добре, Пятый. Поможем…
Поставив рацию на передачу пеленгующего сигнала, сотник вылез из обездвиженного 
бронетранспортера.
— Времени сколько? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь…
На часах было четыре часа. Через час начнет заниматься рассвет…
* * * 
Вертолетов было столько, что воздух буквально гудел. Семь или восемь, для их 
посадки спешно как смогли, расчистили запретную зону между внешним и внутренним 
периметром обороны. Прилетел представитель атамана Донского казачьего войска, 
прикомандированный к свите генерал-губернатора, прилетел представитель Царя 
Польского Константина, прилетел лично граф Тадеуш Комаровский, командующий 
Виленским военным округом. Все это началось с самого утра — едва успели раненых 
и убитых отправить. У казаков погибли четверо, еще семеро получили ранения 
разной степени тяжести. У сербов — один погибший и пятеро раненых — несмотря на 
то, что они ввязались в ближний ночной бой. Отправили вертолетами в госпиталь — 
всех разом, и сербов и казаков, потому как на одной стороне воевали…
Сотника и его людей пока никто не трогал, им дали возможность привести себя в 
относительный порядок. Сербов отправили по домам — пока потом с ними ГРУ 
разбираться будет. Того что произошло здесь еще не происходило и расследование 
такого инцидента — целиком и полностью компетенция ГРУ.
Приведя себя в относительный порядок, сотник вышел из своего модуля — и едва не 
столкнулся с молодым, высоким и прекрасно сложенным человеком, с явно военной 
выправкой. Молодой человек был в гражданском платье, на сотника он внимания 
никакого не обратил (правда, от столкновения он уклонился весьма ловко), и 
сотник хотел его обойти и направиться по своим делам — но то, что молодой 
человек держал в руках, весьма заинтересовало его…
— Прошу прощения…
Молодой человек поднял глаза.
— Сударь…
— Сотник Велехов, Донское казачье войско. Не затруднит пояснить, где вы это 
нашли?
Молодой человек улыбнулся.
— Граф Ежи Комаровский, поручик лейб-гвардии, вынужденно исполняю роль адъютанта 
при командующем округом. Вы про это? — он подбросил на руках две необычной формы 
гильзы.
— Да, пан граф, про них.
— Нашел на склоне. Ходил только что туда с группой. Пока мой отец разбирается с 
местным командованием — граф кинул на один из модулей, откуда доносился густой 
бас генерала — я разбирался непосредственно на местности. Прошу!
Сотник взял предложенную ему гильзу, осмотрел. Сделана очень чисто, следы как 
будто бы от выбрасывателя винтовки с затвором типа Маузера. На донышке — 
маркировка латиницей. Поражали размеры гильзы…
— Это что за калибр такой? Шесть линий что ли?
— Боюсь, даже больше, пан сотник. Вы слышали про новый пулемет BRG-15, принятый 
на вооружение в Австро-Венгрии и Священной Римской Империи?
— Мельком…
— Похоже это гильза как раз от этого патрона.
Сотник покачал головой.
— И сколько такой пулемет весит?
— Со станком — килограммов шестьдесят, точнее не помню.
— Так они что — сюда пулемет этот притащили?!
Граф Ежи подкинул на ладони оставшуюся у него гильзу.
— Думаю, что нет. Под этот патрон уже есть винтовки, снайперские и для борьбы с 
легкой техникой. Точно такую винтовку выпускают заводы "Штайр", в Богемии — 
"ЧеЗет", и "Шкода", наверное и в Священной Римской Империи что-то делают. Такие 
винтовки весят восемнадцать-двадцать килограммов и расчет из двух человек вполне 
способен ее транспортировать. А в экстренных случаях — с ней справится и один 
человек. Наша "Кобра" уже уступает такой вот винтовке и это печально…
Как ни странно — сотник, поначалу относившийся к хлыщу в гражданском без всякого 
уважения, постепенно начал менять свое мнение о нем.
— Это все что вы нашли, пан граф?
— Не все, сударь. У нападавших — как минимум четверо убитых или раненых, есть 
следы крови и использованный перевязочный материал. Но они сумели уйти, не 
оставили ничего и никого. В приграничной зоне подняли по тревоге все что можно, 
усиленные патрули казаков и Корпуса пограничной стражи перекрыли наиболее 
вероятные пути прорыва бандгруппы через границу. Налажено усиленное воздушное 
патрулирование, поднята на ноги агентура. Но меры эти вряд ли что-то дадут. 
Нашли позицию миномета, судя по всему восемьдесят два миллиметра. И рядом с ним 
— еще какая-то аппаратура стояла на треноге. Все забрали подчистую только следы 
остались.
— Аппаратура наведения?
Граф Ежи кивнул головой
— Скорее всего. Больше нечему. Вы заметили, как точно положили мины? Одна — по 
штабной палатке, еще врезали по модулям, по мехпарку. Ночью — поразительная 
точность.
Заметил!
— Ваш броневик на буксире притащили. Взглянем?
— Взглянем…
Броневик и в самом деле притащили на буксире, зацепили за такой же броневик и 
вытащили. Сейчас он стоял у самого съезда в мехпарк, примерно там, где они в 
него сели.
Сотник посмотрел по сторонам — один из кратеров, примерно такой, какой 
образуется от взрыва минометной мины, был шагах в пяти от брони.
— Точно так. Пытались вмазать и по вам — граф Комаровский заметил взгляд сотника 
— но промахнулись по движущейся цели.
— Неплохо учат гвардию… — с досадой буркнул сотник
— Неплохо, сударь — Комаровский на эти слова если и обиделся, то никак этого не 
показал — на то мы и лейб-гвардия…
Сотник обошел машину, присматриваясь.
Врезали знатно. Мотор у этой модели бронемашины был расположен спереди, радиатор 
был прикрыт бронежалюзи. Вот по ним и врезали — и пуля прошла через жалюзи как 
нож сквозь масло, повредив двигатель. Капот был откинут, сотник заскочил на 
крыло, взглянул на развороченный пулей мотор. Не надо быть механиком, чтобы 
понять — на капиталку, а то и вовсе — под списание. Весь моторный отсек был 
залит огнегасящей пеной.
Второй раз выстрелили, целясь в пулеметчика — пуля пробила бронещиток и будь там 
Соболь — сейчас бы хоронили. Чудом уцелели…
Сотник соскочил с машины, повернулся — и столкнулся в целой комиссией
— Это сотник Велехов… Ваше высокоблагородие… — есаул был аж красным с лица, 
видимо попало изрядно — командир отдельной разведывательной группы пластунов, 
прикомандирован решением войскового атамана… Это он машиной командовал…
— Молодец, молодец… — заговорил густым басом высокий, сухопарый старик с орлиным 
носом, и по какому то неуловимому сходству, сотник понял, что это и есть граф 
Тадеуш Комаровский, командующий округом — проявил себя. Запишите — к Георгию 
представить…
— Ваше высокопревосходительство он ведь не на действительной военной службе, 
нельзя… — вылез кто-то.
— Цыц! На действительной — не на действительной, какая разница!? Я сказал! 
Представить к Георгию!
— Господин генерал…
Генерал Комаровский прервал свою речь на полслове.
— Тебе чего казак?
— Разрешите… я ведь не один был… со мной другие казаки были…
Все замерли, ожидая, как генерал отреагирует на такую дерзость — но генерал… 
рассмеялся.
— Хвалю. Молодец. Найдем, как поощрить. Есаул, подайте список. На награждение… и 
на выделение дополнительных ресурсов. Рассмотрим…
Когда генерал со свитой пошли дальше видимо осматривать результаты обстрела, 
откуда то снова появился младший Комаровский.
— Под настроение попал — констатировал он — мог бы и огрести и за себя и за того 
другого пана, как говорится…
Сотник устало махнул рукой.
Прим. автора — элитная марка шампанского, и в нашем мире до революции 
производилось для Русского императорского двора. Отличается тем, что бутылка 
двухслойная — стекло внутри, хрусталь снаружи. Шампанское в хрустале нельзя 
хранить.
Адмирал Альфред Тайлер Мэхен, североамериканский адмирал, написавший книгу 
"Господство на море", заложил основу современной американской политики 
доминирования с опорой на силу ВМФ.
Прим. автора — талант Колчака ныне замалчивается. Между тем, именно по его 
планам минных постановок в 1941 году защищали минами Ленинград — и ни один 
фашистский корабль так и не смог подойти к устью Невы за все время войны. Он, 
адмирал Александр Колчак везде где командовал флотом, обеспечивал господство на 
море, даже над более сильным противником. Ни один советский адмирал не смог 
приблизиться по талантливости к Колчаку.
энолог — специалист по винам.
морская вода — на флоте образовался такой обычай: если в армии обмывают спиртом, 
то на флоте награду опускают в стакан с настоящей морской водой. И — пей до дна… 
Потом конечно и спирт пьют, если не в походе — не без этого…
кап-раз — капитан первого ранга для диверсионной службы это предельное звание.
атташат, то есть военно-морским атташе при посольстве.
Смольный институт благородных девиц.
Прим автора — те, кто знакомы с историей Ближнего Востока, наверное, поймут, с 
какого реально жившего и правившего человека списан шахиншах Хосейни. Многие из 
того, что будет описано дальше по тексту романа — так же либо имело место в 
действительности, либо задумывалось, но было сорвано действиями служб 
безопасности.
то есть заместителем, раньше это так называлось.
агреман — дипломатический термин, согласие принять в качестве посла какого-то 
человека. Дается правительством принимающей страны.
близкий аналог понятию "судьба".
шахиншах так и переводится — царь всех царей.
замбой — заместитель командира части по боевой подготовке.
зампотыл — заместитель командира части по тыловому обеспечению.
"Выстрел" — двух и трехосные дешевые броневики, сильно похожие на БТР-152, но 
больше размером, на гражданском шасси АМО. Вооружение — в стандарте один пулемет 
НСВ 12,7 и один АГС, но в крыше есть шесть больших люков и у каждого — 
пулеметное крепление. То есть теоретически, на длинном "Выстреле" можно 
разместить до 6 ПКМ. Вес примерно 16 тонн у трехосного.
Дашка, ДШК 12,7, старый, но очень надежный пулемет.
НСВ — пулемет Никитина-Соколова-Волкова, калибр 12,7. Восьмикратный оптический 
прицел в комплекте, мощное и дальнобойное оружие.
КОРД — модернизированный НСВ.
ландвер — народное ополчение Священной римской империи и Австро-Венгрии.
Фарда, пасфарда — завтра, послезавтра (фарси). В Персии не принято прямо 
отказывать, вместо этого затягивают вопрос до бесконечности.
тысячник — то есть мощность 1000 мегаватт. Полуторатысячники, на 1500 мегаватт — 
самые мощные реакторы из существующих.
современный танк — это по сути бессмысленная машина, все что она может — 
бороться с себе подобными. В этом мире основные боевые танки перестали 
производить в семидесятые годы. Теперь основа огневой мощи танковой дивизии — 
это шестидюймовые универсальные гаубицы. Для артиллерийской поддержки 
применяются семи, восьми и десятидюймовые гаубицы. Причем даже десятидюймовые 
гаубицы выпускаются мобильными. А старые корпуса танков переделали в машины 
прорыва. Танковый корпус, переделанный под колесный ход, восемь ведущих колес и 
башня с оборудованием, самым разным. Задача таких машин — активные действия в 
тылу противника, отряды таких машин вводятся в прорыв и за счет быстроходности 
уходят в стратегический тыл противника. Нечто вроде блицкрига.
Реактивная система залпового огня.
В нашем мире это улица Нефль ле шато, названная так в честь местечка под Парижем 
где жил какое-то время (меньше года) имам Хомейни. До этого она называлась улица 
Черчилля, и там действительно есть наше посольство.
присутствие — так раньше называли приемную.
то есть водка.
Иезус — Иисус, так произносят поляки.
полицейский.
дурак по-польски так и будет — глупец.
Прошу прощения, пани.
пся крев, собачья кровь — любимое польское ругательство. Москаль — понятно и без 
перевода.
бастард — ублюдок (польск.)
Державна Безпека — государственная безопасность.
САКОНБ — Специальный Армейский КОмплекс Ножевого Боя. Что такое САМБО — думаю, 
знают все.
Матка боска — матерь божья.
Шумовина — подонок (польск.)
может быть — так донские казаки иногда выражаются.
курень — дом (казацк.)
Насчет спирта. Спирт был гораздо менее доступен, чем сейчас, бутылка водки 
продавалась только в государственных магазинах и стоила, если брать масштаб цен, 
раз в двадцать дороже, чем в нашем мире. Поэтому контрабанда спирта и незаконный 
розлив водки были очень выгодным занятием. Казаки кстати тоже бражку ставили и 
самогон гнали — но, только для личных нужд, а не на продажу.
неподлеглость — независимость (польск)
Соболь — рабочий позывной Петрова. Сотника называли Город, Чебака — так и было 
Чебак, Певцова — Певец. Рабочий позывной есть у каждого разведчика.
МОН — мина направленного действия, страшная вещь. Выкашивает все направленным 
веером осколков.
отсек на тройке — значит, сделал три выстрела.
кяфир — неверный.
лифчик — разгрузочный жилет.
РГДшка, РГД-5, наступательная граната.
очень хорошая винтовка (польск)
Егорий — медаль Святого Георгия, очень почитаемая среди казаков награда. 
Вручался только в военное время.
мишень — нечто приметное: горка камней, дорожный знак или чего-то в этом роде. 
Делается, чтобы обозначить положение заряда на дороге. Доехала машина до такой 
вот мишени — взрыв.
конак, конаки — самоназвание сербов-поселенцев. По-сербски "конаковать" — значит 
"жить", "обитать". После геноцида сербов в ходе операции "Голубой Дунай" 
уцелевших приняла Россия и расселила на западной границе. В том числе в Польше, 
как противовес полякам. Это дало результат — в отличие от вечно мятежных поляков 
сербы всегда поддерживали русскую власть, в том числе с оружием в руках. Им 
разрешили создавать четы — отряды самообороны с гражданским оружием. Однако, 
многие сербы особенно в Польше обзавелись боевым и на это закрывали глаза. 
Закрывали глаза и на вылазки сербов в карательные акции в Австро-Венгрию, точно 
так же как Австро-Венгрия закрывала глаза на лагеря польских националистов по ту 
сторону границы и контрабандистов. Сами сербы называли себя "конаки" потому что 
считали, что в России они живут временно и рано или поздно вернутся и отвоюют 
родную землю.
В Пожареваце и в самом деле была крупнейшая в Сербии каторга. Кстати, интересно 
что Слободан Милошевич начинал именно в Пожареваце.
В 1389 году 28 июня на Косовом поле состоялась битва рыцарей короля Сербского 
Лазаря с войсками турецкого султана. Сербы проиграли, но сербский патриот Милош 
Обилич прокрался в шатер и зарезал главнокомандующего турецким войском, за что 
был зверски убит. Это положило начало почти пятисотлетнему османскому игу над 
Сербией. День святого Витта, Видовдан считается главным праздником для любого 
серба.
на-час — казацкое выражение. Означает — ненадолго, на минуту.
верительная грамота — специальный дипломатический термин. Особая грамота, 
выданная главой государства, которое представляет посол и содержащая просьбу 
верить его словам как представителя делегирующего государства. Вручается всегда 
в торжественной обстановке главе государства.
В арабском имени "Александр" соответствует "Искандер". Александра Македонского 
звали Искандер Двурогий, двурогий не потому что ему рога наставили, а потому что 
на его шлеме были рога.
халамидник — еврейское ругательство, довольно ласковое.
челобитная — заявление.
хадисы — нечто вроде комментариев к Корану, сборники высказываний пророка 
Мохаммеда и приближенных к нему людей.
В разведке есть такой термин – ласточка, но это лишь чуть более чем 
профессиональная проститутка. На должностях добывающих, к примеру, офицеров, 
женщин почти нет.
на слэнге разведки "стерильные" квартира или дом — купленная на подставных лиц, 
охраняемая недвижимость где можно укрыть перебежчика и работать с ним.
морганатические — то есть неравнородные. Сейчас также употребляют термин 
"мезальянс"
Хаупткундшафтштелле — австрийская военная разведка, верней разведка 
Австро-Венгрии. Она и в самом деле так называлась. Кратко: ХК-штелле.
Остбанхофф — железнодорожный вокзал Вены.
прим автора — мало кто помнит, что в нашем мире в первую мировую войну русские 
войска сражались и в Месопотамии. Так что описанное мной развитие событий вполне 
реально, если бы Николай Второй проявил больше жесткости.
В нашем мире этот проспект и в самом деле так называется, при Саддаме он 
назывался "проспект 14 июля"
Хавала — параллельная исламская внебанковская система обмена и трансграничного 
перевода денег. Источник финансирования терроризма.
Стой, стрелять буду! (арабск.)
Если верить словам очевидцев, в давние времена на Дону попадались экземпляры 
сомов, весом по три-четыре сотни килограммов. Такой сом может запросто утопить и 
съесть человека.
В Российской империи, по закону таможенникам, или служащим корпуса погранстражи 
полагалось шестьдесят (!!!) процентов от стоимости задержанной ими контрабанды 
(прим автора — так было и в нашем мире). Поэтому становятся понятными слова 
Верещагина — какой и в самом деле смысл брать мзду если можно задержать 
контрабанду, сдать ее государству и получить больше половины ее стоимости 
честно. В те времена взяточничества на границе почти не было — зато были 
жестокие разборки. Контрабандисты, которые не могли пробить путь с помощью 
взяток, пробивали его с помощью оружия.
Вот и прикидывайте, как выгодно на границе работать казакам. Поэтому то казачьи 
пункты временной дислокации были везде, где шла контрабанда, а сами казаки 
активно участвовали в борьбе с контрабандистами.
пэбэшка — ПБ, пистолет бесшумный на базе штатного Орла. В нашем мире то же самое 
— но на базе куда менее мощного ПМ.
каварня — кофейня. Польша — это не сиволапотная Русь, там не трактир, а каварня. 
Хотя в каварне можно и чего покрепче выпить.
присутствие — то есть местные органы власти. Сельский голова, полицейский 
исправник, если есть.
начальные слова песни считавшейся в этом мире гимном польского сопротивления и 
ставшей гимном Польши в нашем мире. Ее публичное исполнение запрещалось.
Блатное выражение "руки в гору" скорее всего, имеет корни в польском языке. 
По-польски "руки вверх" будет "реке до горы"
Не стреляй! Не стреляй, мы гражданские, не стреляй!
Арнаут — албанец. Албанцы занимались контрабандой издревле.
Все равно мы вас убьем русские. Польша еще жива.
Русская кожа Cuir de Russie— так назывался сорт духов, который производился во 
Франции специально для русского двора. Лакеи лили их на раскаленные в каминах 
совки, чтобы изумительным их ароматом был пропитан весь дворец. Это было и в 
нашей реальности.
Слово "платье" здесь употребляется в устаревшем смысле, обозначая одежду как 
женщин так и мужчин. Не подумайте, что все мужчины в женские платья нарядились.
Вестернизация — то есть стремление во всем даже в мелочах следовать западной 
моде и западным ценностям. До добра не доводит. В Российской Империи такого не 
было, например на Восточных территориях выходной день был, как и положено для 
мусульман, в пятницу. Мелочь кажется — но из таких мелочей складывается уважение 
народа к власти.
Такая поговорка действительно бытует на Востоке.
Шляхта — примерно то же самое что и дворянство. Но в отличие от русского 
дворянства шляхта отличалась крайним индивидуализмом.
Жолнеры — солдаты (польск)
Это и в самом деле так, после мятежа 1981 года в Польше было введено военное 
положение и действовало оно по сей день. Это давало правовую основу для действий 
на территории Польши армейских спецподразделений и казачества — на границе.
Прим автора — это действительно так, сами древние персы называли себя ариями. По 
преданиям они были золотоволосыми и голубоглазыми. В отличие от арабов древние 
персы прекрасно держались в седле. Если верить легендам, один из царей Персии 
взял себе наложницу — еврейку. Потом евреем стал и первый визирь. А потом евреи 
в одну ночь перебили всю персидскую аристократию, скорее всего ночью, во сне. 
Перебить аристократов в открытом бою было невозможно, они с детства учились 
владеть оружием и в открытом бою могли победить даже на порядок превосходящее 
количество евреев.
Перебили не всех — через несколько лет выживший в бойне царевич Хосров вернулся 
в город во главе войска всадников, казнил отца и приказал бросить визиря и свою 
мачеху с детьми на растерзание львам. А когда это было сделано — он приказал 
перебить всех евреев, каких только найдут его воины. Оставшиеся в живых евреи 
тогда бежали в Хазарию, но Персия уже никогда не достигла своего прежнего 
величия.
Вот такая легенда.
В нашем мире это Нисан-Патруль. До 70-х годов 20 века автомобили Нисан 
продавались под маркой Датсун, а джипы Патруль и в самом деле собираются в Иране 
по лицензии.
ханум — госпожа, так обычно называют супругу
конечник — сертификат конечного пользователя, обязательная вещь в международной 
торговле оружием.
Прим автора — танкер никогда не ходит с пустыми отсеками, он может 
перевернуться. В порожних рейсах в отсеки закачивают морскую воду, а перед 
погрузкой ее сливают. Надо бы сливать на очистку — но многие просто сливают.
Прим автора — в Российской империи телесные наказания были возможны по приговору 
суда, и только к лицам не дворянского происхождения. Дворянам телесное наказание 
заменялось гражданской казнью — то есть символической процедурой, после которой 
считалось, что у подвергнутого ей нет чести. В армии телесные наказания были 
строжайше запрещены, даже по отношению к нижним чинам. Считалось, что если 
человека ударили, и он не ответил — тем самым он теряет честь. А кому и зачем 
нужна армия с бесчестными людьми?
Прим автора — в нашем мире это так называемый Северный президентский дворец. У 
Саддама рядом с аэропортом было два дворца — Северный и, с другой стороны, 
дворцовый комплекс Радванлия. Там же, около аэропорта, но выше и дальше — тюрьма 
Абу-Грейб.
Существует и в наше время, называется Канат Аль-Джайш, или армекйчский канал. 
Прорыт с теми же целями, что и описаны в романе — нов этом мире он сквозной, а в 
нашем — почему то нет, в районе Аль-мулла Альван он не впадает в Тигр, строители 
оставили между Тигром и каналом перемычку в несколько сотен метров.
В нашем мире — аэропорт Рашид
В нашем мире этот район располагается между Имам Али стрит и печально знаменитым 
Саддам-Сити.
Сама эта приставка "честь имею" говорит о многом. Так имели право представляться 
только дворяне и офицеры, не дослужившиеся до дворянства, личного или 
потомственного, но находящиеся на действительной военной службе.
Зир — палестинский кувшин, делается из необожженной глины. Молодой зир 
пропускает воду, но в нем вода хранится свежей и чистой. В пожилом зире, который 
не пропускает ничего, хранят вино елей. В этом палестинцы и грузины похожи — 
грузины тоже хранят вино не в деревянных бочках, а в огромных глиняных емкостях.
Игровые деньги — князья Абашидзе, правители Аджарии были давними и верными 
сторонниками России на Кавказе, в благодарность за это Их Величество дал еще в 
пятидесятые годы патент на устройство в Батуми игровых заведений в добавок к 
курортным которые там уже были. В Российской империи игровые заведения были 
запрещены почти везде — и можете себе представить, во что превратился Батуми, 
курорт да еще с казино. Поэтому князья Абашидзе считались богатейшими людьми в 
Грузии.
грузины пьют вино из рога.
почему среди Воронцова и его друзей детства было принято так называть друг 
друга, см. "Адепты стужи", предыдущую книгу.
Аль-Рус — русская дорога, в нашем мире печально известная Матар Саддам 
Аль-Дюваль. Аль-Иттихад, союз, дорога названа так в честь союза русского и 
арабского народов, в нашем мире это Аль-Мосил
Харитхия — охота на шакалов. Традиция эта идет со времен британского 
владычества, когда харитхия заменяла колонизаторам охоту на лис.
пуристы — традиционалисты, ревнители чистого стиля.
Неем 5:7;
Прим. автора — Аль-Джазира по-арабски и есть "остров"
Это и в самом деле так Выходной — пятница, работу начинают в шесть и заканчивают 
в тринадцать ноль-ноль.
То есть десятирублевую купюру, червонец.
Поклон — подарок.
по-сербски и по-русски "поесть" звучит одинаково.
добрый день, русский (сербск.)
серый — волк.
дудак — дрофа.
ПВД — пункт временной дислокации.
правда по-сербски так и будет — истина.
В казачьих частях сохранились традиции телесного наказания за проступки. 
Наказание происходило на войсковом кругу, розгами по заднице. Казаку первого 
года службы за проступок полагалось тринадцать ударов, второго — четырнадцать, 
третьего и последующего — пятнадцать.
скэллер — прибор, создающий помехи в волновом диапазоне, соответствующем 
человеческой речи. Бессилен против систем, снимающих звук по микроколебаниям 
стекол, используя лазерный луч
Прим. автора — в 1946 году еврейская террористическая группировка Хагана 
устроила взрыв в отеле Царь Давид, где была расквартирована британская 
оккупационная администрация. Погибло много народа, в снедаемом террористами 
Израиле до сих пор идет дискуссия — стоит ли гордиться тем что сделала Хагана 
или наоборот — стоит этого стыдиться. В этом мире подобное тоже было — только 
пострадали не британцы, а русские.
священник, глава еврейской общины
Идише херц — еврейское сердце
вади — русло реки, пересыхающей в жаркую пору (арабск.)
день Ангела — так раньше называли день рождения
Считалось, что теракты 9/10 совершили троцкисты, захватив самолеты при помощи 
ножей для резки картона. Многие, в том числе русские спецслужбы подвергали такую 
версию событий серьезным сомнениям.
Прим. автора — в Вашингтоне нет частных "Роллс-Ройсов". Или почти нет — ни один 
политик, желающий переизбраться, не рискнет ездить на таком автомобиле
Ролик с медведем в лесу был основный лейтмотивом президентской кампании 1983-84 
годов. Под медведем понималась, сами понимаете, какая страна. Такой ролик 
существовал и в нашем мире.
Двенадцатимильная зона — это зона считалась как бы продолжением материковой 
части и находилась в исключительной собственности страны, которой принадлежал и 
берег. Остальные воды считались международными. Были и так называемые 
"двухсотмильная" и "тысячемильная" зоны, их режим разграничивался специальными 
двусторонними межгосударственными соглашениями, которые не касались третьих 
стран. Просто если и в самом деле — русская авианосная группировка подойдет на 
двенадцать миль к североамериканскому берегу или наоборот североамериканская — к 
русскому берегу — понятно, что тут и до войны недалеко. Но например римлян 
соглашение РИ и САСШ по военному статусу двухсотмильной зоны не касалось, если у 
них не было аналогичного.
Автор не слишком разбирается в гольфе, так что если что не так — простите. Вуды 
— деревянные клюшки для игры на дальние дистанции, "wood". Айроны — для более 
коротких ударов, iron. На самом деле и те и другие давно уже делают из 
аэрокосмических сплавов. Большая Берта — реально существующая фирма, клюшки эти 
названы в честь самого большого орудия первой мировой войны на железнодорожном 
ходу, обстреливавшего Париж. Паттер — особая прямая клюшка для игры на "пате", у 
самой лунки.
ти — подставка под шарик.
сентенарио — коллекционная монета из настоящего золота, выпущена к столетию 
Мексики. Ее обожают носить как талисман наркомафиози.
пар — количество ударов, за которое мячик должен быть забит в лунку. Обычно, пар 
назначается реальный, на турнирах бывают случаи, когда мяч забивается в лунку 
первым же ударом. За это обычно назначается крупный приз, чаще всего автомобиль 
престижной марки.
ловушки, бункеры, пруды с водой — сложные места, они есть на каждом поле для 
гольфа. Если мяч попадет туда — его придется повторно вводить в игру.
бёрди — сэкономленный удар в гольфе, то есть если лунку прошли за меньшее число 
ударов, чем пар этой лунки.
Костюшко, Тадеуш — герой Североамериканской войны за независимость. Бежал из 
Польши после провала Варшавского восстания. Весьма популярная в Северной Америке 
историческая фигура.
Ротари-клуб — международная система клубов для успешных деловых людей, членство 
в Ротари-клубе считается престижным. В Российской Империи деятельность 
Ротари-клубов была запрещена законом.
На самом деле общенациональные газеты есть — но все они делового характера типа 
УоллСтрит Джорнал.
здесь употребляется в значении "заместитель".
дуайнен — дипломатическое выражение, старшина дипломатического корпуса. Самый 
пожилой по возрасту из аккредитованных в стране послов.
Ллойд — крупнейший страховой дом Великобритании и крупнейшая морская фрахтовая 
компания мира. Регистр Ллойда — всемирный справочник коммерческого флота.
Имам Махди — эта история связана с самым началом религии ислам. После смерти 
Пророка Мохаммеда, умму, то есть мусульманскую общину должен был возглавлять 
имам. Во время четвертого имама началась междоусобица и мусульмане разделились 
на шиитов и суннитов. Двенадцатый шиитский имам исчез когда ему было всего 
четыре года — и с тех пор многие шииты верят что он находится в сокрытии и 
вернется за Землю, чтобы свершить страшный суд.
В этом мире продолжало существовать отдельное морское министерство.
Прим. автора — Антитеррористическая Оперативная Группа — межведомственная группа 
по борьбе с терроризмом, существует и в нашем мире.
Прим. автора — реально произошедший случай. В Калифорнии, на одной из атомных 
электростанций строительная компания Бектал поставила реактор задом наперед, 
создав угрозу безопасности. Станцию приняли в эксплуатацию, выяснилось это 
только через несколько лет. Бектал не только не понесла за это никакого 
наказания — наоборот она получила выгодный подряд на демонтаж реактора. 
Строители везде одинаковы только волю дай.
Система глобального перехвата Эшелон, основанная на группировке 
высокоорбитальных спутников. Существует и в нашем мире.
реально существовавший персонаж.
Наименование судебного приказа, выдаваемого судьей. По этому приказу любое лицо, 
задержавшее человека должно доставить его к судье для решения вопроса о 
правомерности задержания. Краеугольный камень юридической системы САСШ.
Любое лицо считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в суде. 
Никто не обязан доказывать свою невиновность, наоборот это прокурор должен 
доказывать виновность подозреваемого.
Нечто подобное творилось в нашем мире в Ираке в 2003–2004 годах. 
Спецпредставитель президента по Ираку Пол Бремер выписал "на взятки и 
умиротворение ситуации" четыреста с лишним тонн (!!!) денег. Судя потому, что 
обстановка в Ираке резко обострилась, причем не сразу а через какое-то время 
после начала оккупации, деньги по назначению так и не дошли. Вообще, боевые 
действия в Ираке и Афганистане серьезно разложили и американскую армию и 
американское общество — уровень коррупции на военных заказах и поставках просто 
немыслимый.
Форт Мид — основная база Агентства национальной безопасности САСШ.
Объединенный комитет начальников штабов — заменитель Генерального штаба. Сами 
американцы признают его худшим и по моим данным в армии САСШ готовится 
расформирование ОКНШ и создание Генерального штаба. В России же все наоборот — 
готовится создание аналога ОКНШ.
инсайд, инсайдерская информация — зарабатывание денег на фондовом рынке при 
использовании информации, ставшей известной по должности. Пример такой — министр 
обороны покупает акции какой-нибудь фирмы — а потом эта фирма вдруг выигрывает 
оборонный контракт. И это еще цветочки — а ягодки бывают, когда министр обороны 
продает взлетевшие акции, а потом по тем или иным причинам контракт этот 
достается другой форме. В отличие от России в САСШ за инсайдом следят очень 
строго и использование инсайдерской информации при работе на бирже — одно из 
самых популярных оснований для привлечения к ответственности в том числе и к 
уголовной сильных мира сего.
Десять-пятьдесят три — полицейский код, используемый при переговорах по рации. 
Дорожно-транспортное происшествие.
Кадиллак ноль-один, то есть машина 2001 модельного года. Североамериканцы часто 
обозначают именно так, у них часто меняется модельный ряд.
Foggy bottom — сленговое название Госдепартамента САСШ.
Blackberry — чрезвычайно популярный в САСШ коммуникатор, что-то вроде мобильного 
компьютера. Именно он является одним из атрибутов принадлежности к власти в 
Вашингтоне, хотя и продается свободно. Джон Уайт видимо пользовался специальной 
моделью, способной принимать и передавать шифрованные сообщения.
Принятая в САСШ градация уровней террористической угрозы. Желтое состояние — 
опасность среднего уровня.
короткие рукава позволяют быстрее выхватить спрятанное оружие.
Кольцо Е — здание Пентагона состоит из нескольких колец, соединенных переходами. 
Внешнее кольцо, кольцо Е — там находятся кабинеты министра, председателя ОКНШ и 
высшего генералитета.
Это был Джеральд Форд в нашем мире.
старинное обозначение калибра. Три линии — 7,62, пять — соответственно 12,7.
отец (сербск.)