Александр Маркьянов Адепты стужи Часть 1 Пролог. 18 августа 1992 года. Военный госпиталь под Санкт Петербургом Закрытый военный госпиталь для командного состава Министерства обороны представлял собой старинную виллу-дворец, выкупленную государственной казной и превращенную в нечто среднее между госпиталем и санаторием. Здесь не столько лечили, сколько долечивались на природе, набирались сил, чтобы снова встать в строй. К сожалению, к старому, причудливой итальянской архитектуры зданию пристроили новое — обычную, пусть и закрытую со всех сторон стеклянными панелями примитивную семиэтажку — здоровенный и уродливый корпус, ставший архитектурной доминантой на местности и портящий весь ландшафт. Хорошо, что остался огромный смешанный, в основном сосновый бор, с посыпанными песком дорожками и удобными скамейками на каждом шагу. Сидеть в таком вот бору, вдыхать свежий лесной воздух было даже не столько удовольствием, сколько одним из лечебных мероприятий, довольно эффективным, кстати… Сейчас, по одной из дорожек, вглубь леса довольно быстро шагал среднего роста, крепкий на вид человек, на вид лет пятидесяти, с проседью в волосах и бороде, в форме казачьей конвойной стражи без знаков различия. В руках у человека был большой серый пакет. Видимой охраны у него не было — возможно, она скрывалась где-то неподалеку, а возможно и вовсе — осталась у ворот, ибо в государстве, которым правил этот человек, после недавних бурь вновь воцарилось спокойствие, и бояться ему было нечего. Тем более, нечего ему было бояться среди офицеров его собственной армии, в которой когда то служил и он сам. Встречные врачи и долечивающиеся офицеры уже привыкли к его визитам сюда и при встрече отдавали честь, как это было предписано придворным этикетом и армейскими уставами. Человек кивал в ответ и шел дальше. Тот, к кому он пришел, сидел в беседке, на самом краю соснового бора, в одиночестве. Его желание побыть в одиночестве уважали — и вовсе не за то, кем он был, а исключительно за то, что он сделал. Цесаревич на удивление быстро поправлялся с тех пор как пришел в себя и светила медицины, совсем недавно боявшиеся давать прогнозы, теперь стыдливо опускали глаза… — Как ты? — коротко спросил государь, неуклюже присаживаясь рядом на невысокую деревянную скамейку — тебе, кстати, Ксения пакет собрала. Просила передать. Ну и я кое-что добавил от себя, не знаю, можно ли… — Пока нет — ответил цесаревич — но скоро будет можно… Как Ксения? — Как всегда. Источник проблем. Занимается тем, чем не пристало бы заниматься благовоспитанной девице из хорошей семьи. Она думает, что может скупить всю Россию… Не сразу, конечно, годам к сорока… — Возможно, она и сможет это сделать… — задумчиво сказал цесаревич Николай — и тогда мне придется царствовать, но не править. Как это сейчас модно говорить: "бабло побеждает зло", правильно? — Нет, неправильно — сухо сказал государь — государство, живущее по такому принципу, обречено на гибель. Там, где «бабло», как изволит выражаться твое поколение, "побеждает зло" — оно побеждает не только зло, оно побеждает и честь, и достоинство и верное служение. Не все измеримо «баблом». Впрочем, довольно об этом. Я хочу спросить, какие у тебя планы на будущее? — Планы? — цесаревич пожал плечами — думаю, они несовместимы с твоими. Вернуться в часть, верней в то, что от нее осталось. Служить дальше. Наше знамя осталось с нами — значит, и дивизию мы возродим. Пусть даже из пепла. — Ошибаешься — сказал государь — это как раз в моих планах. Сегодня я подписал высочайшее повеление на этот счет. Шестьдесят шестая десантно-штурмовая дивизия приобретает статус придворной и перебазируется под Санкт-Петербург, где включается в состав частей лейб-гвардии. Тебе, после выздоровления, конечно, надлежит подобрать место для ее дислокации — не дальше пятидесяти километров от Царского села. — Для чего? — цесаревич скривился как будто от боли — я же просил… Я обычный офицер армии и не стоит… — Стоит! — возвысил голос государь — как раз таки стоит! Ты не просто офицер, ты будущий государственный деятель и Император Всея Руси! Это — твой крест, твое служение и ты не смеешь забывать о нем! Цесаревич угрюмо молчал — Как ты считаешь — спокойнее спросил император — все закончилось? Цесаревич поднял голову, посмотрел на отца, с удивлением отметив, как тот постарел за последнее время. От средних лет, подтянутого мужчины, умевшего нравится женщинам, не осталось и следа — теперь перед ним был пожилой, отягощенный проблемами, требующими немедленного решения, человек — Что им еще надо… — Что надо? Им надо уничтожить нас — ответил Государь — и не за то, что мы что-то совершили, или что-то умышляем против них, нет. Просто у нас есть богатая земля, трудолюбивый народ, мы слишком большие и сильные. Мы существуем, мы сильнее их — и это достаточный повод для того, чтобы желать нам гибели. — Почему бы тогда не уничтожить их? — Потому что тогда мы станем такими как они. Если ты победил — но стал при этом негодяем — в чем же смысл такой победы? В том, чтобы стать негодяем? В том, чтобы одним негодяем на Земле стало больше? Я не хочу становиться негодяем, таким как они. А ты должен готовиться принять власть — потому что в любой момент это может потребоваться. Цесаревич невольно вздрогнул, взглянул на отца — он был спокоен и тверд, как всегда. — Они попробовали нас на прочность. Всех нас. Они напали на нас — и получили такой урок, который запомнят надолго. Возможно, до того, как они осмелятся напасть снова, пройдет лет семьдесят, а, скорее всего, меньше. Но кое-что они попытаются сделать и раньше. Ты читал "Конец эпохи ядерного сдерживания" фельдмаршала Лотиана? — Нет — А должен был. Куда интереснее, чем устав и эти ты и займешься, когда выйдешь отсюда. Фельдмаршал Лотиан умный и прозорливый полководец, он нашел слабые места в концепции гарантированного ядерного взаимоуничтожения, которая уже несколько десятилетий не дает свершиться новой большой войне. Он написал, что если в стране вооруженный мятеж и гражданская война, если ее руководство убито — то никто не сможет нажать на ядерную кнопку и это страну можно брать голыми руками. Индивидуальный террор в сочетании с молниеносными ударами по жизненно важным точкам обреченной страны — вот новая концепция ведения войны Британии. САСШ пока ничего не хочет слышать, идут даже разговоры о коалиции между нами и САСШ, о совместной разработке астероидного пояса — но это пока только слова. [Разработка астероидного пояса — в этом мире космические технологии развивались быстрее. В 90-е годы уже стоял вопрос о том, чтобы исследовать астероиды на предмет наличия в них цветного металла и если исследование показывало, что металла там много и разработка рентабельна буксировать его, переводить на околоземную орбиту и там добывать этот металл. Проект это был вполне реален и окупаем в отличие от бессмысленных полетов на Луну] Коалиция была бы чрезвычайно выгодна, прежде всего, для самих САСШ — но ей не дадут свершиться. Помимо публичной власти в САСШ, которую они считают демократической, есть и тайная власть — власть старых европейских денег. Прежде всего, это деньги британцев и бежавших из страны французов — и они разрушат все коалиционные планы, с Россией им нужна война, а не мир. Цесаревич что-то хотел сказать, но государь предостерегающе поднял руку — Дослушай до конца. В мире неспокойно и с каждым днем становится все неспокойнее. Африку так и не удалось окончательно замирить, а у Германии не хватит сил, если она взорвется. Британцы этому взрыву, конечно же, помогут. Персия, хотя и является нашим протекторатом и партнером по нефте-газовому картелю — одновременно она закрывает глаза на радикальный исламизм, направленный против нас. Шахиншах готов за деньги приютить кого угодно, лишь бы это не было направлено против него самого. Италия и Австро-Венгрия слабнут, за их колониальное наследство развернется нешуточная борьба. Япония посматривает на нашу Сибирь, им мало половины Сахалина и островов, они хотят захватить как можно больше, хотят выбить нас из Порт Артура. Наступает эпоха войн — и мы должны быть к этому готовы. Поэтому, шестьдесят шестая передислоцируется в Санкт Петербург, в течение года-двух нужно ее подтянуть до уровня дивизии особого назначения. Случись что со мной — ты должен будешь принять власть. И как ни странно — ты окажешься менее уязвим, чем я. Армия заслуженно считает тебя героем, в шестьдесят шестой дивизии ты легенда. Какой бы мятеж или переворот не был инспирирован из-за рубежа — армия не пойдет против тебя, потому что ты ее часть, один из тех офицеров, на которых нужно равняться. Поэтому, в случае с тобой концепция фельдмаршала Лотиана не сработает. Цесаревич молчал — Подумай над тем, что я тебе сказал. Как вы говорите — с нами Бог, за нами Россия? Так вот, за тобой и в самом деле — вся Россия и ты в ответе за нее, теперь уже не меньше, чем я. А фрукты съешь все. Тебе надо быстрее поправляться… Картинки из прошлого. 06 сентября 1992 года. Палермо, Сицилия Маленький турбореактивный самолет «Лир», высвистывая моторами нудную тягучую мелодию, заходил на посадку в аэропорту Палермо "Фалькони и Борселино" — и два его пассажира прильнули к иллюминаторам, во все глаза рассматривая окрестности. Аэропорт был расположен у подножия огромной горы, самолет на фоне горы казался карликовым — этакая белая точка на фоне коричнево-серого базальта. Точка быстро снижалась, стремилась коснуться колесами пыльной бетонной полосы, пассажиры восторженно наблюдали проносящиеся совсем недалеко от иллюминаторов горные склоны, понимая что видят саму вечность… Самолет зарулил к единственному современному и ухоженному зданию в этом аэропорту — поблескивающему стеклом бизнес-терминалу. Но, вопреки обычаям, когда прилетевших сюда на своем личном самолете бизнесменов, встречает кавалькада машин, пропущенная прямо на летное поле — патриотичные и состоятельные итальянцы из машин предпочитали представительские «Ланчия» и «Альфа-Ромео». Цвет предпочитали обычно не черный, как русские и американцы, не серый как германцы — а темно-синий… Но этот самолет никто не встречал, его даже в полетный план внесли за день — хотя обычно вечно спешащие бизнесмены и купцы так и делают. Как только самолет замер на положенном ему месте — дверь, ведущая в пассажирский салон самолета, откинулась, превращаясь в удобный трап. Из самолета вышел один из пассажиров, осмотрелся по сторонам и неспешно отправился в здание бизнес — терминала. Пешком… Человеку этому был на вид лет сорок. Крепкий, коренастый, среднего роста, с тонкими седыми усами, короткой стрижкой и постоянно шныряющими по сторонами глазам, тепла в которых было не больше, чем в выброшенных прибоем на пляж окатанных волнами голышах. Черные, поблескивающие, никогда не остающиеся без движения глаза, по которым прочесть мысли этого человека было совершенно невозможно. Одет он был в неприметный, недорогой серого цвета костюм, в руках держал кейс. Таможенный контроль в бизнес-терминале совсем простой и примитивный, для итальянцев понятие "уважаемый человек" — не пустой звук, а для сицилийцев — тем более. На контроле человек предъявил новенький, в темно-синей обложке с золотистым гербом британский дипломатический паспорт на имя Найджела Мартина и его, как это и полагается по Венской конвенции, пропустили без досмотра. На плохом, с сильным акцентом итальянском человек попросил его подвезти до основного здания аэропорта, что и было незамедлительно выполнено — ради таких случав в бизнес-терминале всегда держат несколько легких тележек на электротяге, похожих на те, которые используют в гольф-клубах, только с полностью закрытой кабиной. В аэропорту Палермо человек никогда не был — но войдя в него, сориентировался мгновенно и подошел к стойке "Hertz rent a car", оформленной в фирменные серый и черно-желтые тона. Расплатившись корпоративной карточкой Visa (здесь лучше было платить так, наличными всегда платила мафия) взял напрокат пожилую серую Альфа-Ромео — пожилую это относительно, в прокатных фирмах совсем старых машин не держат. Шесть лет — довольно большой срок для прокатной машины с ее громадным пробегом и сменяющимися за рулем водителями — поэтому и обошлась она ему совсем недорого. Но для понимающего человека прихотливый герб «Альфа-Ромео» на капоте значил многое — эти машины отличались отменной управляемостью и мощными, полугоночными двигателями, при этом стоили дешевле германских. Такая машина, если не раскрашена в яркие, столь любимые итальянцами цвета, весьма незаметна, и при этом позволяет как догнать любую машину, так и самому уйти от погони… Расплатившись за три дня аренды (Если решите продлить, сэр, не извольте беспокоиться — мы принимаем оплату через любой банк, кредитными картами и через Интернет…), британец лихо проскочил паркинг — заодно опробовав ходовые качества машины и оставшись ими доволен, подкатил к ведущим на летное поле воротам. Несколько минут переговоров с важным, толстым, усатым карабинером, закончились тем, что из рук в руки перекочевала бумажка в пять британских фунтов, а ворота для прокатной серой Альфы открылись. "Уважаемых людей" здесь уважали, особенно тех, кто готов был платить за то, чтобы его уважали… Выехав на летное поле, британец дал полный газ и уже через минуту лихо, с заносом подрулил к Лиру с откинутым трапом. Только после этого из самолета выбрался второй человек — похожий на старого боцмана. В руках он держал глиняную курительную трубку… — Э… Найджел, ты уверен, что этот Боливар выдержит нас двоих? — спросил второй британец, подозрительно осматривая поданное к трапу транспортное средство — Она и четверых выдержит, сэр, это вторая фирма в мире, выпускающая полугоночные машины в больших количествах, после MG, естественно, сэр… Она не подведет. — Ну, раз так… Вообще, машина была четырехместной и четырехдверной, но перенести длительную поезду на заднем сидении взрослому, средней комплекции мужчине, не получив при этом острого приступа радикулита вряд ли было под силу. Поэтому, сэр Колин, покряхтывая влез на переднее пассажирское сидение — как и в любой полугоночной машине в его роли выступало спортивное сидение с минимумом удобств и максимумом боковой поддержки, пристегнулся четырехточечным ремнем безопасности, бросил на колени старый потертый дипломат. И в следующую секунду едва не проглотил язык — так лихо водитель взял с места… — Найджел… ты вроде должен охранять меня, а не убить… Не забывай об этом… — Нужно поспешать, сэр… — отозвался водитель. Почти не снижая скорости, машина вылетела на шоссе — таможенник, схававший до этого пять фунтов, с радостью поднял перед приближающимся на скорости серым болидом шлагбаум… Сам аэропорт «Фальконе-Борселино» располагается десятком километров западнее Палермо, на самом берегу моря, а до Палермо и дальше, туда куда нужно было добраться двум прилетевшим на Лире британцам, нужно было ехать по одной из красивейших автострад мира — Е90, идущей по всему сицилийскому побережью и пресекающейся только в самом Палермо — часть скоростной автострады, проходящая в городской черте Палермо, считалась городской улицей и носила название «Норд-Квест»… Первое что бросалось в глаза в Сицилии — это дороги. Дороги здесь были идеальные — широкие, скоростные, бетонные, постоянно ремонтируемые — лучше, чем в любой столице мира. Бьющим в глаза контрастом с ними была беспросветная нищета поселков и маленьких городков — грязь на улицах, вольготно лежащие в лужах свиньи, чумазая, играющая тут же ребятня. Даже в городах особого богатства не было — любому, кто приезжает на Сицилию — в любом небольшом городке в старых кварталах бросаются в глаза обвивающие дома трубы, с которых капает вонючая вода — таким образом отводятся нечистоты. Хорошо, что не по открытым канавам, как было раньше… Из этой нищеты не было выхода. Сицилия вообще не так уж богата — бедная, каменистая, сложно обрабатываемая почва не дает щедрого урожая, хорошо растут только виноградники, с которых делают особое, красное, терпкое и насыщенное вино. Еще хороший улов можно взять в прибрежных водах — поэтому все прибрежные городки и деревеньки — сплошь рыбацкие (заодно и контрабандистские). Но на Сицилии людей было намного больше, чем могла прокормить земля этого острова, итальянки вообще рожали много — и путь у многих был один. В мафию. Мафия здесь не просто пустила корни — здесь было ее родовое гнездо, власти в Риме давно уже отчаялись с нею бороться, ибо во многих населенных пунктах в мафии состояли все взрослые мужчины, с первого и до последнего человека. Мафия занималась контрабандой, рэкетом, наркоторговлей, убийствами. Благодаря мафии на острове были такие великолепные дороги — все дело было в том, что на строительство коррумпированные римские чиновники выделяли деньги, и все они шли в руки мафии. Нет, они не разворовывались — считалось грехом обкрадывать родной остров. Просто мафия держала эти деньги в обороте год, другой, покупала и продавала наркотики, увеличивала эти деньги пятикратно, а то и десятикратно — а потом пускала их на предназначенные цели, на строительство и прочее. Все это знали — но копаться в этом никто не хотел. Те, кто хотел знать, те кто не соблюдал закон молчания — давно лежали в земле изрешеченные пулями — и здесь, в Палермо и в Риме. — Сэр, пригнитесь, пожалуйста… — в голосе Найджела зазвучал металл, держа руль одной рукой, второй он вытащил из-за пояса американский автоматический Кольт и положил его рядом с рычагом переключения передач — и не поднимайтесь, пока я не скажу… — Что? — сэр Колин поспешил выполнить указание, он знал, что на острове опасно, но не думал, что проблемы начнутся вот так, сразу… — Мне не нравятся вон те мотоциклисты, сэр, они прямо за нами идут. И они нарушают местный закон, ездя таким образом. Сейчас мы свернем, и посмотрим, что к чему. И впрямь — в соседнем ряду, двумя корпусами дальше держался восьмисоткубовый БМВ, переделанный для езды по городу — самая мощная европейская машина в данном классе, если не считать нового, тысяча сто кубового стритфайтера этой же фирмы. И на нем восседали два, затянутых в кожу седока, причем на голове у каждого были черные шлемы с наглухо закрытым забралом. Все в черном, на черном мотоцикле, эти люди казались посланцами смерти, а вполне возможно — так оно и было на самом деле. Несколько лет назад власти острова издали местный закон, запрещающий двум мужчинам одновременно ехать на одном мотоцикле — острословы прозвали его "законом о мотоциклистах-гомосексуалистах", хотя на деле… смех смехом, а песец кверху мехом… Дело было в том, что самым популярным способом демонстративной расправы с неугодным был расстрел его из автомата пассажиром мотоцикла. Мощный, приспособленный для городской езды мотоцикл, водитель и киллер, оба в шлемах, так чтобы потом не опознали, заполненные транспортом улицы Палермо, которые такой вот мотоцикл прошивает как раскаленный нож — масло, дешевый пистолет-пулемет, который выбрасывается в мусорный контейнер или в море после террористической акции… Так погибли судья Стампанато, капитан карабинеров Крези и многие другие — это только последние жертвы, так их — сотни. Были и другие случаи — когда полицейские либо охрана мафиозных донов, подозревая в каждой паре мотоциклистов киллеров, просто открывала по ним огонь без предупреждения — так погибли несколько европейцев, путешествующих на мотоцикле. Поэтому, принять закон приняли, ну а кто его нарушал — тот мог потом пенять исключительно на самого себя. На Сицилии много народа, у которого "легкая гашетка". Найджел ждал до последнего — и только после того, как проскочили Виллаграция де Канини — резко, через полосу, слетел с главной Е90, на второстепенную дорогу СС113, ведущую в Капачи, под визг тормозов и разъяренные гудки других водителей. Непонятно — то ли эти мотоциклисты охотились за ними, то ли за кем-то другим — но как бы то ни было, свернуть на эту же дорогу они не смогли и дорожный поток унес их дальше, к Палермо… В Капачи — дальше этого населенного пункта можно было снова выскочить на Е90, Найджел Мартин и сэр Колин остановились перекусить в придорожной траттории. Траттория эта представляла собой покосившуюся одноэтажную лачугу и несколько деревянных, не пластиковых столиков с такими же стульями под обвисшими, выцветшими, спасающими от беспощадного солнца зонтами — но Боже, как же здесь кормили. Ничего подобного местной pasti не ел ни один из британцев. Pasti, antipasti в виде выловленных только утром даров моря, местный лимонад со льдом из только что выжатого лимона, который еще утром висел на ветке в нескольких десятках метров отсюда. И вся обильная трапеза на двоих обошлась британцам ненамного дороже, чем ланч в каком-нибудь лондонском недорогом ресторане, после которого глотаешь Маалокс и другие подобные лекарства. В качестве бонуса — пока хозяин траттории готовил, прислуживала дочь хозяина — на вид ей было лет шестнадцать. Ни один модный журнал мира не отказался бы поместить ее фото на обложке. И таких девушек в этом бедном, но гордом краю было много, эта была не самой красивой среди подруг. Сэр Колин начал понимать, почему тот человек, навестить которого он приехал сюда, выбрал в качестве своего убежища именно этот край… Перекусив и оставив на столе вдвое больше, чем стол обед, британцы снова сели в машину и уже через километр вновь выскочили на Е90. Мотоциклистов не было видно, а автомобильный поток уплотнялся — впереди был "Норд Квест", а дорога эта была платной… — Сэр, может, проедем побережьем? Виа Сапмоло, Сент-Эразмо? — осведомился Найджел, пока машина, двигаясь в час по чайной ложке, подъезжала к пункту сбора оплаты — Ты тут бывал? — Нелегально, сэр… Сами знаете, здесь бывают и русские и германцы — а вот нас не жалуют… Сэр Колин подумал… — Нет, не стоит… Еще не хватало вляпаться во что-нибудь… Говорят, перестрелки прямо в городе происходят? — Бывает и такое, сэр, но редко. У донов заключено соглашение, в городе не воевать, все разборки — за городом. Многие там живут, у многих — семьи, дети, для итальянцев это священно. Они не такие уж злодеи, сэр, просто они не такие как мы. У них есть понятие l'onore, честь — и это священно для каждого сицилийца. Любой сицилиец скорее умрет, чем потеряет свою честь… — Тем не менее, убивают они друг друга изрядно, мой мальчик… — философски, как старый, пожилой и умудренный опытом человек заметил сэр Колин Найджел промолчал. Расплатившись на пропускном пункте, британцы поехали по "Норд Квест" — здесь были городские ограничения скорости, но их никто не соблюдал, а дорога была ничуть не хуже федеральной Е90, позволяла держать скорость далеко за сотню. По левую руку мелькали жилые кварталы Палермо, вперемешку с промышленными — это был единственный город на Сицилии, где была хоть какая то промышленность. Здесь даже автомобильный завод был, от компании ФИАТ… Машины попадались самые разные, в основном двух крайностей — либо небольшие, итальянцы вообще обожают небольшие автомобили с их-то городской теснотой — либо наоборот шикарные. Прямо перед ними катила чисто мафиозная машина — серая "Ланчия Тема" с шестицилиндровым мотором от Феррари. Часто такие машины бронировались, но бронирована ли была эта — понять было невозможно. Эскорта у машины не было — здесь это было не принято, только самые авторитетные доны, члены Копполо [Копполо — купол, высший совещательный орган мафиозных группировок] позволяли себе эскорт из машин. А если какой выскочка из менее авторитетных себе позволит — это был повод для убийства. Каждый — должен был знать свое место. Быстро проскочив по "Норд Квесту", у Чиавелли вновь вышли на Е90, тут уже плату не собирали. Теперь дорога вновь пошла по самому берегу, через Кастельдаччия, туристическую Термини Имереса и дальше, на Катанию — второй по величине город Сицилии, край рыбаков и контрабандистов. Но до Катании им ехать было не нужно… Картинки из прошлого. 20 мая 1993 года. Зона племен, провинция Нангархар. Афгано-индийская граница И хотя здесь не было суровой зимы, с морозами и ледяными ветрами — горы все равно чувствовали весну. Горы просыпались. Пели птицы, на склонах гор весело зеленели поля конопли — конопля была едва ли не единственным источником дохода местных крестьян, все сильнее пригревало солнышко. Неизменным оставалось только одно — дорога. Великий путь, по значению не уступавший Шелковому, проходил через эти места, кормя всех, кто желал от него кормиться. Движение на дороге не замирало ни днем, ни ночью — и даже прошлогодние ракетные налеты не озлобили людей. Русские били только по военным объектам и по лагерям подготовки боевиков — а он здесь пользовались такой славой, что если где-то организовывался лагерь боевиков — то в соседних кишлаках начинали готовиться к уходу на другую землю. Те, кто обучался в лагерях, были дикими и жестокими людьми, Коран они признавали только на словах, а единственным правосудием для них был автомат. Автомат, да местный эмир — не менее жестокий, чем они. Торговать с лагерями было выгодно — всем требовалась еда и одежда, заодно и наркотики — а вот жить рядом с лагерями было невыносимо. Когда русские одним махом избавили местных от большинства из них — при том на мирные кишлаки не упала ни одна ракета — местные племенные вожди поняли это и оценили. Лагеря восстанавливались, снова и снова в эти края приходили люди со злобой в сердце и фанатичным желанием убивать — но до того, что здесь творилось в предыдущие годы, было очень далеко… Небольшой темно-зеленый джип с закрытым кузовом остановился в самом центре небольшого селения, расположенного в двадцати километрах западнее Джелалабада, остановился у мадафы, пристроенной к местной мечети. Водитель какое-то время медлил, осматривался — но потом открыл хлипкую, сделанную из дерева (в Индии часто весь кузов машины делали из дерева) дверь и одним ловким прыжком выскочил наружу. Выглядел этот человек как типичный местный житель, зажиточный — во всяком случае, не так как русский, на русского он был не похож совершенно. Среднего роста, довольно молодой, чернявый, загорелый с длинной бородой. Одет он был скорее не как пуштун, а как хазареец: в холщовые, из хорошей ткани брюки — тамбон, широкую хлопчатобумажную рубаху — пиран и теплую безрукавку поверх нее — воскат. Все-таки здесь было довольно холодно, особенно по ночам. Чалму он накручивал так, как и подобает истинному мусульманину. В руках человек держал кожаный портфель, такие обычно носят британские доктора, которые в этой глубинке совсем и не бывали… Оставаясь у машины, человек огляделся. От его внимательных глаз не укрылось ничего — ни старый, потрепанный грузовик, почему то незагруженный и стоящий так, чтобы при необходимости перекрыть выезд с площади. И трое в тяжелой, плотной одежде, какую носят местные горцы с винтовками Ли-Энфильд, которые здесь были еще в ходу. Но самого главного не было — знака опасности, знака отмены операции, который бы местные обязательно оставили бы, если бы здесь были британцы, если бы встреча была провалена. А это значит — можно идти. Войдя в мадафу, человек резко остановился — два ствола были направлены на него, пистолет Маузер и пистолет-пулемет BSA. Люди, которые их держали, без сомнения пустили бы их в ход… — Мир вам, именем Аллаха — спокойно сказал гость — И тебе мир, путник — сказал автоматчик, не опуская, однако своего оружия — что привело тебя в наши края? — Дороги, ведущие к Аллаху трудны и опасны — ответил «доктор» — но я не из тех, кто сидит с сидящими. — Проверь его — кивнул автоматчик. Второй, с Маузером засунул его за пояс, наскоро и довольно непрофессионально обыскал пришельца, заглянул в портфель. Али отметил про себя, что хотя оружия у него не было — выхватить торчащий за поясом у того, кто его обыскивал Маузер, и отправить их обоих к Аллаху — дело пары секунд, не больше. Но он приехал сюда не за этим. — У него ничего нет — закончив обыск, провозгласил второй Автоматчик отступил в сторону, давая гостю дорогу… Помимо зала — а он в этот час в мадафе был полон, и у всех было оружие, за залом было небольшое помещение, имеющее два выхода — в мечеть и в мадафу. Именно там гостя ждал полновластный хозяин сих мест, один из наиболее авторитетных пуштунских племенных вождей, шейх Дархан — высокий, наголо бритый человек лет шестидесяти. Несмотря на свой возраст, человек этот способен был еще согнуть руками стальной лом и удовлетворить за одну ночь не одну женщину из своих наложниц. Помимо этого, шейх любил и умел воевать — его опасались даже британцы. Такие люди как шейх были основной причиной того, что британцы так и не осмеливались снова сунуться в Афганистан и захватить его силой, выйдя на границы с Российской империей. И это несмотря на то, что Афганистан находился в британской зоне влияния… По правилам пуштунского гостеприимства гостю предложили чай и лепешку — гость здесь священен. — Мир тебе, путник! — прогудел шейх, голос его был гулкими и громким, как рев быка — что заставило тебя искать встречи со мной? — И вам мир, именем Аллаха уважаемый шейх — пришелец поклонился, прижав руку к груди, как это было здесь принято — я пришел сюда, чтобы предложить помощь вам и вашему многострадальному, разделенному границей народу. Любой пуштун, беден он или богат — прежде всего, свободен, так гласит Пуштун-Валлай. [Пуштун-Валлай — Кодекс чести пуштунов] Но как вы можете говорить о свободе, когда несвободны ваши братья по крови и по родству, что находятся по ту строну границы? — Кто ты, путник? — спросил шейх — ты осмеливаешься говорить дерзкие речи! — Я из тех, кто приходит с севера, шейх — просто ответил Али Такого ответа шейх не ожидал — он задумался, поглаживая длинную, смоляную бороду — Ты не похож на тех, кто приходит с севера. Больше ты похож на одного из нас. Да и те, кто приходит сюда с севера, обычно приходят с оружием в руках. — Я турок по рождению — гордо ответил человек — но я подданный белого царя и воин его великой армии. У меня нет оружия, мое оружие — слово. — Мой отец был на севере… — задумчиво проговорил шейх — он говорил, что на севере от нас расположена огромная страна, что она столь велика, что ее не проехать ни за день, ни за два, ни даже за неделю. И во главе ее стоит белый царь, справедливый и мудрый, пекущийся о благе своего народа… — Сейчас, когда есть самолеты, путешествовать по моей стране можно намного быстрее — с усмешкой ответил Али — но она и впрямь велика и могуча, хвала Аллаху. И про белого царя ваш отец сказал совершенно верно. — Ты правоверный? — сразу отреагировал на славицу Аллаху шейх — Да, я правоверный, и скоро настает время намаза. Вы позволите совершить намаз вместе с Вами, шейх? — Отказать правоверному в его желании обратиться с молитвой к Аллаху страшный грех, тот кто это сделает, вымостит себе дорогу в ад камнями величиной с гору. Но разве белый царь позволяет правоверным совершать открыто намаз? — Белый царь, хоть и не является правоверным, но уважает истинную веру. Ни один правоверный подданный белого царя не испытывает неудобств потому что он правоверный. — Англизы говорят другое… — Англизы лгут — безапелляционно заявил Али Халеми, конечно у него здесь и сейчас было другое имя, но это был именно Али Халеми, капитан военно-морского спецназа направленный сюда для выполнения специального задания — англизы лгали вам всегда, они стравливали и стравливают наши народы годами и десятилетиями. В той стране, откуда я родом никто не преследует за веру. Господь един и каждый вправе обратиться к Богу по вере его. — Ты красиво говоришь, незнакомец — было видно, что шейх не уверен в своей правоте — но как же быть с тем, что подданные белого царя убивали наших братьев по крови и вере? Это было совсем недавно, незнакомец… — Я был там, эфенди! — спокойно и твердо сказал Али — я сражался за свою землю с оружием в руках, я защитил ее и горжусь этим! Возможно, при этом я убивал и правоверных, и даже пуштунов, если они там были! Но разве кодекс Пуштун-Валлай не говорит о том, что каждый взрослый мужчина должен с оружием в руках встать на защиту родной земли, если на нее пришли захватчики? — Ты убивал наших! — тот, кто его обыскивал лапнул рукоять Маузера и замер, остановленный взглядом шейха Дархана… — Твои дела опережают твои мысли Абдалла — веско проговорил шейх — и это плохо. Смири коня гнева своего уздечкой благоразумия. Изволь уважать своего врага, ведь настоящий воин уважает даже своего врага, если тот достоин уважения. Пуштун-Валлай — это кодекс чести и любой мужчина имеет право жить по нему, даже если он и не брат по крови нам. Ты прав, незнакомец, ты правильно поступил, взяв в руки оружие, когда на твою землю пришли враги. Но и мы правы, когда хотим получить кровь за кровь, пролитую нашими братьями на твоей земле. — Но разве ваши братья сражались за свою землю, эфенди? Разве ваша земля свободна и за нее не нужно сражаться? Разве ваш народ не разделен границей? Если вы боитесь сразиться с англизами, чтобы освободить всю свою землю — почему же вы обвиняете меня в том, что я не боюсь воевать за свою землю, эфенди… Тяжелое молчание повисло в душной, темной комнатке… — Что ты хочешь, незнакомец? — спросил, наконец, шейх Дархан — Я пришел, чтобы сказать вам: хотя ваши мужчины взяли в руки оружие, и пришли с ним на нашу землю — белый царь не держит на вас за это зла, он знает тех, кто злоумышлял против него. Даже когда он приказал отомстить за свой народ и свою землю — то приказал бомбить только военные базы и лагеря душманов, ни одна бомба, ни одна ракета не упала на мирные кишлаки. Белый царь готов помочь вам освободиться от власти англизов и воссоединиться всему пуштунскому народу в единых границах, он готов дать вам деньги и оружие. Хорошее оружие, и его будет очень много. — А что будет нужно белому царю взамен? — недоверчиво спросил шейх Дархан — Белому царю ничего не нужно от пуштунского народа, у него и так достаточно подданных. Он хочет наказать лживых и подлых англизов, клявшихся ему в мирных намерениях, а потом вероломно посягнувших на его землю и его подданных. Шейх задумался. Здесь и сейчас решалось очень многое. Англизы действительно лживы и подлы, в то же время его отец рассказывал, что те, кто живет на севере не такие, что они — честные люди и достойные уважения воины. Кодекс «Пуштун-Валлай» позволял брать деньги за кровь в качестве выкупа, а тут предлагают даже не деньги — оружие, которое пойдет на правое дело. Возможно, что и рассказы англизов про то, как угнетают правоверных в империи белого царя — тоже ложь, ведь лжец не может не лгать. И шейх принял решение… — Ты говорил, что ты правоверный, незнакомец… — Хвала Аллаху… — Тогда, мы вместе с тобой совершим намаз. И после этого, я скажу тебе свое решение. Скажи, как обращаться к тебе? — Меня зовут Карим Картинки из прошлого. 06 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия В пункт их назначения дорога вела уже похуже — но тоже приличная. Монтемаджоре Белсито — одна из тех захолустных деревень, в которых проживает несколько сотен жителей и которые и составляют саму суть этого сурового края. Старинные, сложенные из камня дома. Небольшая деревенская площадь с обязательным католическим приходом и тратторией, перед которой целыми днями сидят старики и режутся в трик-трак. Жители, у которых omerta, закон молчания, впитывается с молоком матери. Женщина здесь не покажет полицейскому, кто убил ее мужа, отец не покажет на убийцу сына. С ними разберутся потом. Сами. Если смогут. А если не смогут — значит, так тому и быть… Старенькая Альфа пробиралась по узкой, ведущей к площади улице — и по мере ее приближения к центру жизнь в поселке замирала — захлопывались ставни, с улиц исчезали играющие дети, замолкали даже собаки. Все дышало какой-то неосознанной опасностью… — Стоп! Давай немного назад! Альфа сдавала назад, чтобы не светиться на площади, где разыгрывалось сейчас представление… На площадь вели две дороги — одна от Алиминоса, по которой в селение и въехала Альфа, вторая — от Понте Агостинелло, как раз с противоположной стороны, двумя километрами дальше. И вот как раз с той стороны и приехал величественно въезжающий сейчас на площадь массивный черный Даймлер, выпуска годов пятидесятых. На аукционе автомобильных раритетов такая машина была бы без сомнения по достоинству оценена знатоками — как же, лимузин заводского изготовления, такие вообще штучно делали. Здесь, в бедной и заброшенной сицилийской деревушке такая машина смотрелась дико — не менее дико, чем, допустим, летающая тарелка. — Еще назад сдай… Величественно, со скоростью километров десять в час, Даймлер обогнул всю площадь, почти не покачиваясь на неровностях, подкатил к выбеленному зданию прихода — обычного для такой глубинки церковного прихода. Найджел взял в руки пистолет — хотя понимал, что случись чего — и пистолет не поможет. Местные жители в разборке местных с неместными всегда помогут местным — просто потому, что они сицилийцы. Возможно, когда-нибудь их обгоревшую, изрешеченную пулями Альфу найдут недалеко отсюда в ущелье — с двумя выгоревшими до костей трупами на переднем сидении. А может — и никогда не найдут. Такова была суровая правда жизни — они были посланцами величайшей в мире империи, над которой не заходит солнце — но здесь и сейчас это ровным счетом ничего не значило. Здесь они были просто людьми, убить которых так же просто, как и любых других людей. Первым из Даймлера выскочил водитель — он был одет, как ни странно, в комбинезон на голое тело — так здесь одеваются бедные крестьяне. При взгляде на него почему то приходила ассоциация с бычком — такой же крепкий, упрямого вида. В руках у него было оружие — страшное на ближней дистанции, двуствольный обрез lupara, обычное оружие сельской мафии, которая не признает автоматы. Заряжены такие обрезы бывают крупной дробью, пересыпанной солью — чтобы доставить жертве как можно больше мучений перед смертью. Стреляли здесь обычно в живот и оставляли умирать… Вторым, с переднего пассажирского кресла выбрался такой же молодец, только без лупары — он открыл заднюю дверь справа и помог выбраться из машины полному, даже толстому, тяжело дышащему старцу с седыми волосами, при ходьбе хромающему и опирающемуся на палку. При появлении старца затихли даже старики у траттории. Одет был это старец в совершенно неуместный на жаре черный шерстяной костюм. Поддерживаемый молодым спутником, он проковылял к двери церковного прихода и зашел внутрь, водитель с обрезом остался у машины, бросая недобрые взгляды на перекресток с замершей в нем Альфой. Найджел мог снять его меньше чем за секунду из пистолета — но что тогда делать дальше? — Наши действия? — Ждем… — сказал сэр Колин Старик пробыл в приходе около часа, за это время никто туда не входил и не выходил — видимо то ли уважали старика, то ли боялись нарушить его уединение. Наконец, поддерживаемый тем же молодым, старик появился на пороге прихода, огляделся по сторонам, махнул кому то рукой, сел в машину. Снова, на малой скорости описав круг по деревенской площади, машина исчезла в том же направлении, откуда она и приехала. — Вот теперь наша очередь — довольно заключил сэр Колин — только помни, чтобы не происходило, не делай глупостей и не торопись со стрельбой. Здесь это не пройдет… В здании прихода было на удивление прохладно для такого жаркого дня, яркое солнце лилось через стеклянные витражи, разбиваясь цветными пятнами на деревянном полу. Здесь все было деревянным — грубо сколоченные скамьи для прихожан, деревянный крест с распятым на нем Иисусом, дева Мария с младенцем — итальянцы почитают ее больше всего — в окружении завядших цветов. Было тихо, воздух был какой-то прозрачный, можно было даже видеть, как в лучах света лениво кружатся пылинки… Сэр Колин кряхтя, прошел к исповедальне — судя по метке, там был священник, а больше в приходе никого и не было. Откинул тяжелую тканую портьеру, забрался в узкую и тесную деревянную кабинку, присел на небольшую низко расположенную скамейку, неловко подогнул под себя сразу начавшие болеть ноги. Пригнувшись, приник губами к деревянной решетке…. — Падре, исповедайте меня, ибо грешен я и грешен тяжко… — Ты действительно грешен, Колин — раздалось в ответ — и вряд ли даже я смогу отпустить грехи такому вероотступнику и грешнику как ты. Для этого тебе нужно ехать в Ватикан и исповедоваться перед самим Папой. Но вряд ли папа примет исповедь у протестанта. Так зачем же ты ищешь отпущения грехов у меня, а не у протестантского пастора? — Помимо моей воли есть воля тех, кто выше меня — и вам падре, это должно быть известно, как никому другому. — Так ты, значит, пришел в храм Божий не по своей воле, а по воле тех, что выше тебя? Как же ты тогда может надеяться на отпущение грехов, если сам не веруешь? — Неисповедимы пути господни и у каждого — своя дорога в храм… — И дорога из храма тоже у каждого своя. Какую предпочитаешь ты? — Вы не остановитесь перед тем, чтобы осквернить дом Божий пролитой здесь кровью, падре? — Ну, тебя потребность проливать кровь никогда не останавливала, Колин. Да и меня, признаюсь, тоже. Раз ты не веруешь, не принадлежишь к Римской католической церкви — значит, и в исповеди моей не нуждаешься. Так что давай, не будем оскорблять притворством Господа нашего и поговорим как разведчик с разведчиком, пусть и бывшим…. Первым выбрался из исповедальни сэр Колин, вторым — святой отец, служащий здесь. Невысокий, одетый в скромную сутану — но живой, подвижный, со смеющимися, обманчивыми серыми глазами и загорелым лицом. Священнику было не меньше шестидесяти лет… А тем временем, Найджел привел в боевую готовность свое основное оружие. Обе половинки чемодана лежали на полу — а Найджел, укрывшись за одной из скамеек, целился из германского автомата НК МР5К в стоящих у самого входа в церковь троих итальянцев — из оружия у них были две лупары и американский шестизарядный револьвер. У автомата, там, где обычно на ствольной коробке крепится прицел, было какое-то странное приспособление, заканчивающееся ручкой от дипломата. Такие дипломаты использовали спецслужбы и телохранители — с виду обычный атташе-кейс, но стоит только нажать на неприметную кнопку на ручке — обе половинки дипломата отлетают в стороны и у тебя в руках оказывается готовый к бою пистолет-пулемет… — Томаззино! — повысил голос святой отец — все нормально! Не глупи! Один из итальянцев, здоровяк под два метра опустил лупару. То, что на него был нацелен автомат, его никак не пугало… — Найджел. Все нормально. Отбой — сказал и сэр Колин Спецназовец опустил автомат, но по-прежнему остался за укрытием… — Все нормально, падре? — спросил по-итальянски Томаззино, его голос был глухим, как будто он говорил в бочку — Нормально. Пусть Винченцо и Оноффрио уйдут, у них есть дела и без этого. Ты можешь оставаться. Двое других итальянцев, статью не слишком уступающие великану Томаззино, пятясь, выбрались из прихода. — Окормляете мафию, падре… — с убийственным британским сарказмом в голосе поинтересовался сэр Колин — Это не мафия — спокойно пояснил священник — лучше их звать onorato societe, Общество Чести. Как бы то ни было, Колин — у каждой паствы должен быть свой пастор и у каждого верующего свой путь к Богу. А они верят. Искренне. И знаешь что, Колин… У них действительно есть честь. В отличие от нас — чести у нас давно уже нет, хоть мы и считаемся аристократами по крови. Что тебе на сей раз нужно? — Меня прислали… передать привет. От сэра Энтони. Совет мудрецов хочет, чтобы вы вернулись и возглавили службу… — опустив голову, произнес сэр Колин Священник внезапно… расхохотался. Искренне и заразительно, он даже присел на скамью. — Очаровательно… — проговорил он, давясь смехом — просто очаровательно. Наши мудрецы, на которых как и всегда довольно простоты, как всегда в своем репертуаре. Послать тебя, нынешнего директора предложить мне, бывшему директору вновь возглавить службу. Интересно, они понимают, что униженный человек, имеющий доступ к широкому кругу секретной информации, с легкостью найдет себе моральное оправдание своих поступков, когда будет продавать ее русским или немцам? В чем же ты так провинился, Колин? — Ты читаешь газеты, Джеффри? — Очевидно, речь идет про недавние события в Бейруте — прищурился Монах — читаем, как же… — Операция признана полностью проваленной. Последствия тяжелейшие. Разгромлена вся разведсеть, русские за время военного положения повесили и расстреляли больше пяти тысяч человек за участие в террористических действиях и вооруженном мятеже. Это не считая тех, кто погиб в боях с русскими десантниками и моряками. Потеряно то, что было достигнуто годами подготовки, Аль-Каиду придется создавать заново — с нуля. Погибли военнослужащие армии САСШ, уничтожена их подводная лодка, американцы теперь ведут сепаратные переговоры с русскими. Тяжело поврежден наш авианосец, перед тем, как вступить в строй ему предстоит как минимум шесть месяцев дорогостоящего ремонта. Потерян бейрутский сеттльмент, русские нас туда больше не пустят. И последнее — вся военная инфраструктура в Индии разгромлена недавними ракетными ударами, боеспособность группировки в Индии снижена на семьдесят процентов. В тоже время в России вместо разброда и шатания — невиданный подъем патриотизма, люди записываются в армию, проходят патриотические демонстрации. Либеральный митинг разогнала не полиция как раньше, а разъяренная молодежь с палками и камнями. Объявить себя другом Британии или САСШ сейчас в России чревато — могут тут же проломить голову. Кое-кто из ультранационалистов призывает объявить Британии войну и воевать до победы, до русского флага над Биг Бэном. За это кто-то должен отвечать… — И решили, что отвечать будешь ты… Великолепно. Сами же они остаются как всегда чистенькими и непогрешимыми, парящими в этаком эфире высших сфер. Великолепно, превосходно просто… — Твой ответ, Джеффри? — Мой ответ? Конечно же нет. Я не собираюсь возвращаться в метрополию, чтобы сменить тебя на посту мальчика для битья. Нет уж… — А ты не опасаешься? Ведь старики не привыкли, что им отказывают… — Опасаюсь? Что за ерунда. Если уж на то пошло — то смертны и наши старики… Впрочем… Священник задумался — Как я понимаю, вам не терпится отомстить русским? Сэр Колин молча кивнул — Достойная задача… Слишком достойная, чтобы я отказался ее решать. Но — на государство я больше работать не буду, с меня было достаточно и прошлого раза. Единственная возможность ля вас привлечь меня к работе — частный подряд. И стоить он будет дорого, Колин… Сэр Колин едва сдержал улыбку — именно о таком повороте событий его предупреждал сэр Кристиан Монтгомери — старый, опытный и мудрый постоянный заместитель премьера, полный контраст тому же возмутительно молодому и неопытному сэру Энтони, с его нездоровыми пристрастиями. Сэр Колин вспомнил, что именно сэр Кристиан при разработке плана операции против России высказывал сомнения в ней — но решили действовать, прежде всего, под давлением нефтегазовиков, у которых истощались месторождения и реваншистского лобби, одержимого идеями о мировом господстве Британии и расплатой за перенесенное унижение двадцатого года. Расплатились, называется… — Думаю, заинтересованные лица найдут средства, Джеффри, чтобы оплатить твои услуги… — Вот и хорошо… — старый священник достал откуда-то из сутаны простой карандаш и небольшой листок бумаги, написал на нем несколько слов и цифр — именно во столько я оцениваю свое участие в разработке и реализации плана новой операции — операции возмездия. Там же — реквизиты счета, куда нужно перечислить деньги. Половина — вперед, после этого я начну работать. Возможно, мне потребуется несколько чистых паспортов разных стран мира и некоторое количество денег на накладные расходы. Ни с кем кроме тебя я общаться не стану. И проверьте запасы терпения господа, такие операции длятся годами. Быстро можно лишь облажать все, что вы и сделали… — Половину вперед… Ты не много берешь вперед, Джеффри? — с сомнением в голосе спросил сэр Колин — ты ведь уже старый человек. И живешь ты в таком месте, где умереть своей смертью — роскошь, недоступная многим… — Нормально. Меня здесь никто не тронет, я — служитель Господа. Тому, кто осмелится хотя бы ударить меня, местные разрежут живот, насыплют туда соли и бросят умирать под солнцем. Кроме того — это дополнительный стимул для вас позаботиться о моей долгой и счастливой жизни, не так ли, Колин. — Хорошо… — Ты привез материалы? — прищурился священник — Привез — сэр Колин протянул портфель — о секретности… — Можно и не напоминать — закончил сэр Джеффри — Сколько времени тебе потребуется? — Несколько дней… — священник с сомнением потер подбородок — для анализа вашего провала и выработки хотя бы минимальных контуров нового плана мне потребуется несколько дней… — Хорошо! — сэр Колин сделал знак Найджелу, вместе с Найджелом опасно подобрался и Томаззино у двери — ты не порекомендуешь хорошую гостиницу в Палермо? — Зачем же Палермо? — сэр Джеффри улыбнулся, хотя глаза его при этом стали неподвижными и пустыми как у куклы — в Палермо вас, скорее всего, убьют и я потеряю работу. Томаззино, насколько я помню, твоя матушка сдает комнату приезжим? — Да, падре… — Томаззино опустил голову — В таком случае, вот этим людям нужен приют на несколько дней. Они хорошо заплатят. И пусть с ними обращаются, как с моими гостями, скажи всем, Томаззино! — Понял, падре… — Идите с ним — сэр Джеффри сощурился — там вы найдете кров и пищу, думаю она вам понравится. Томаззино разговаривает на английском, хотя и плохо. И не делайте глупостей, о которых потом придется пожалеть. Всем… Покинув прохладную тень прихода трое — итальянец с лупарой в руках и двое британцев вышли на исхлестанную солнечными лучами улицу, на палящий зной. Старики, игравшие в трик-трак молча смотрели на них… — Пойдемте, синьоры… — проговорил Томаззино по-английски, причем довольно чисто — здесь недалеко, а на улице слишком жарко. — Ты знаешь английский? — удивленно спросил сэр Колин — Да, синьор. Падре научил меня и сейчас я разговариваю на нем немного хуже, чем на родном. — А еще чему научил тебя падре? — Еще он научил меня разговаривать на русском, синьор, но его я знаю хуже. Падре говорит, что русский язык знать еще полезнее, чем английский… Жилище Томаззино было таким же как и остальные — может, чуть побольше. Одна стена у него представляла собой каменную скалу, дом лепился прямо к ней. Внизу столовая, кухня, еще одна комната — и комнаты наверху, видимо для гостей. Навстречу им вышла пожилая, полноватая женщина, типичная итальянка, с перемазанными мукой руками. Увидев сына, она затараторила на итальянском со скоростью станкового пулемета, но Томаззино веско бросил несколько слов — и она затихла, ушла обратно в дом… — На сколько вам нужна комната? — Дней пять, может семь… — пожал плечами сэр Колин — не знаю. — Тогда с вас тысяча лир [прим автора — в нашем мире итальянская лира девальвирована намного сильнее, на порядок если не больше. Просто в этом мире не было второй мировой войны — девальвация итальянской лиры произошла именно тогда, а потом итальянцы, в отличие от других государств, не стали "убирать нули" с купюр] за комнату с пансионом в день. Еда, извините, местная… — Это ничего, Томаззино… — улыбнулся сэр Колин — если она такая же вкусная, как и то что я ел в придорожной траттории — я с радостью ее отведаю… 12 июня 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия. Touts will be shot… Touts will be shot… [Предатели будут убиты] Широкие размашистые, неровные буквы на иссеченной осколками кирпичной стене, на уровне человеческого роста. Противоположная стена, несколько десятков метров от меня. Писали явно баллончиком, сейчас такие продаются — краска и аэрозоль. Очень удобно, небольшой баллончик помещается в карман, его легко носить, а при полицейском обыске — быстро сбросить… Touts will be shot… Это написано поверх одного из бесчисленных плакатов, развешанных британской оккупационной администрацией. Смех и грех — но такие плакаты обычно вешают там, где произошел взрыв — чтобы плакатом прикрыть от людских взоров изрешеченную стену. Вот и здесь — мелкие выбоины — это кверху мелкие, внизу они крупнее — на кирпиче, большой, бросающийся в глаза плакат, на котором черным по белому написано: "If you have information about murders, explosions or any other serious crimes, please call……… In complete confidence." [Если вы знаете, что либо о террористах, убийцах и прочем серьезном криминале, просим позвонить……… Все звонки конфиденциальны. ] А поверх этого плаката, как символ сопротивления, продолжающегося годами и десятилетиями на этой оккупированной земле — touts will be shot… Этот город давно уже мертв, это видно любому, кто приезжает сюда. Да, по улицам ездят машины и ходят люди, да торгуют магазины, если на улице нет очередных беспорядков — но этот город мертв. Мертв — потому что его убили и сейчас это — просто разлагающийся труп. Только вместо мертвечины здесь остро пахнет взрывчаткой… В этом городе идет война. Самая настоящая война, улицы — как линия фронта, пули не щадят никого. Этот город — Белфаст — словно провалился в какое-то чудовищное вневременное существование, где жизнь сверяют не по праздникам, а по взрывам и беспорядкам, где наизусть помнят всех павших в кровавой братоубийственной бойне, и где каждый пятилетний пацан, неважно из католического или протестантского квартала, знает, чем он будет заниматься, когда вырастет. Он будет убивать… В этом городе я живу уже не первый год, и все равно не могу привыкнуть к нему. Этот город живет совсем не так как другие, тот кто здесь побывал, может опознать его с завязанными глазами. Здесь тумбы с цветами сделаны массивными и стоят аж на сваях, чтобы остановить заминированную машину, направляющуюся к зданию, здесь на главной улице выбито больше половины стекол в домах, а несколько зданий разрушены взрывами. Здесь процветают стекольщики и гробовщики, здесь на каждой лавке решетки как в тюрьме, здесь у каждого оружие законное или незаконное. Здесь не редкость автоматная очередь на оживленной улице — и тогда прохожие все как один профессионально падают на землю и отползают в укрытия — поэтому здесь специально сделан такой высокий бордюр — как укрытие от пуль и для того, чтобы водитель не смог разогнаться и направить машину на полной скорости на идущих по тротуару прохожих. Здесь полицейских участков нет — есть крепости, из которых на патрулирование выезжают бронированные уродливые Лэндроверы, всегда не меньше, чем по две штуки. Армия здесь настолько боится засад на дорогах — что основные перевозки личного состава происходят по воздуху, на военной базе Бессбрук в Южном Армаге находится самый большой вертодром в мире. Здесь нет ни лета, ни зимы — какое-то безвременье, осень плавно переходящая в весну. Здесь поразительное количество совсем молодых, хромых людей — старая забава религиозных экстремистов, как протестантов, так и католиков — "починка колена". Сделать можно только две ошибки — на первый раз прострелят левое колено, на второй правое. На третий раз выстрелят в голову. Touts will be shot… Я лежу, замаскировавшись на чердаке старого четырехэтажного дома, и жду свою цель. В руках моих — бесшумная снайперская винтовка двадцать второго калибра, ее я брошу после акции. Три варианта отхода, два — по люкам, ведущим из подъезда на чердак, еще один — по пожарной лестнице. Еще у меня в кармане веревка, длины и крепости достаточной, чтобы привязать ее и спуститься по ней во двор — получается четвертый вариант отхода и есть навыки городского альпинизма — можно спуститься вниз и по балконам. Это пятый вариант. Пять вариантов отхода — более чем достаточно в такой ситуации — тем более, что преследования стоит ожидать, только если все пойдет не так, как надо… Меня зовут Александр Воронцов, и это мое настоящее имя, данное при рождении. Сейчас я действую под другим именем — но это издержки профессии, так сказать. Здесь я уже больше двух лет, и с каждым днем я задаю себе все больше и больше вопросов. Вопросов, ответы на которые найти невозможно — по крайней мере, не здесь, в этом проклятом городе… Touts will be shot… Я жду патруль. Британцы настолько глупы — а может просто броневиков не хватает, здесь их в последнее время взрывают то и дело — что отправляют на патрулирование пешие патрули. Патрулируют так только в кварталах лоялистов, [лоялисты — протестанты, лояльные властям] потому что сами британцы тоже протестанты и вроде как свои. В католическом квартале патрулировать без броневика смерти подобно, там даже пятилетний пацан может кинуть под ноги бутылку с зажигательной смесью или выстрелить в спину из пистолета. Последнее, что учудили люди из белфастской бригады ИРА [ИРА — Ирландская республиканская армия, опасная террористическая организация] — выстрелили по одному из полицейских участков из реактивного огнемета «Шмель». В этом участке потом побывал и я — до сих пор помню шибающий в нос запах бензина, опаленные адским пламенем стены и черный жирный пепел, покрывающий пол и то, что когда то было мебелью. При взрыве снаряда Шмеля в закрытом помещении температура там повышается до двух тысяч градусов, горит даже воздух — что уж говорит о человеческом теле. Жирный пепел — все что осталось от полицейских, погибших в этом аду. Еще остался вопрос — откуда боевики ИРА взяли русский реактивный огнемет, и есть ли у них возможность достать еще несколько. Смешно — но точно также могу погибнуть и я — запросто. Будет — идиотская гримаса судьбы, потому что именно я за несколько дней до теракта выложил на одном из американских форумов, посвященных кладам взятые по GPS и зашифрованные координаты ямы, где закопан реактивный огнемет. Так русская разведка снабжает боевиков ИРА самым современным оружием — некая агентура доставляет снаряжение, прячет его, координаты тайников передаются мне, а я уже — распределяю снаряжение по разным группировкам. Ни один из них не только не видел меня — но и не слышал моего голоса, все общение происходит посредством интернета. Кое-какие акции провожу и я сам, лично — с террористами плотно связываться не хочется, среди них есть немало осведомителей британской службы безопасности. Кому как не мне это знать… Touts will be shot… Наконец, в конце улицы появляется патруль — стандартный пеший патруль для белфастских улиц, десять человек. Они медленно идут по улице, по середине проезжей части, ощетинившись винтовками. Двое замыкающих и вовсе всю дорогу пятятся, прикрывают тыл — здесь любят стрелять в спину. Движение мелкими шагами, ствол винтовки отслеживает безмолвные окна, дети скрываются едва завидев патруль, взрослые останавливаются. Каждый готов в любой момент открыть огонь — на движение на крыше, по подозрительному человеку, да просто так — чтобы заглушить рвущийся наружу ужас. Хотя здесь их единоверцы — они не чувствуют себя в безопасности, здесь вообще нигде нельзя чувствовать себя в безопасности… Сейчас посмотрим. Краем уха я слышал, что на вооружении патрулей появились компактные устройства, подавляющие радиосигналы. Если это так, и у этого патруля есть одно — я его просто пропущу. Ну а если нет… Палец нажимает на кнопку дозвона сотового телефона — СИМ карта куплена уже давно, больше года назад на подставное лицо и по ней меня никак нельзя опознать. Еще один телефон стоит в устройстве, установленном под днищем старого Ровера, припаркованного внизу на улице, тоже купленный на подставное лицо. Три мины МОН-50 мне передали одновременно с огнеметом «Шмель»… Есть! Выворачивающий душу визг стальных осколков повисает над улицей, Ровер, кажется, аж подпрыгивает, когда под днищем взрываются все три мины, поставленные так, чтобы зацепить осколками как можно большую площадь. Они и цепляют — почти нет дыма, не видно вспышки — зато миг — и семь членов британского пешего патруля из десяти истекают кровью на проезжей части, мгновенно лишившись ног. Touts will be shot… Оставшиеся трое, конечно должны поступать так, как предписано инструкцией — найти укрытия, занять круговую оборону и дождаться подкрепления. Но во-первых — один из корчащихся в луже крови на асфальте — радист группы и рация у него. А во-вторых — бросить тех, с кем ты завтракал утром в столовке истекать кровью на дороге — выше сил любого. Я бы не бросил. Трое оставшихся в живых уже не отслеживают то, что происходит вокруг — они бросаются к распростертым на асфальте фигурам в зеленом камуфляже. Я спокойно поднимаю винтовку. Выстрел. Выстрел. Выстрел. На винтовке глушитель, поэтому звук выстрела в этом калибре не слышен вообще — его не слышу даже я. На каждом из солдат патруля бронежилет — но винтовка настолько точна, что позволяет укладывать пули ровно в тут точку на человеческом теле, какую ты хочешь. Винтовка полуавтоматическая — американская, развлекательная, производства Ruger, самая распространенная модель десять-двадцать два. Пуля этого калибра, несмотря на малый вес и малую энергию на близкой дистанции очень опасна — она свинцовая, безоболочечная и причиняет тяжелейшие ранения. Двое биты чисто, в голову, третий дергается и пуля попадает в шею — тоже не жилец. Мгновение — и трое оставшихся в живых падают на асфальт, окропляя его кровью, которой тут и так более чем достаточно. Еще семь выстрелов, один за другим — негоже оставлять раненых мучаться на дороге. Все равно не выживет никто — так зачем добавлять страданий, тут их и так много. Семь выстрелов — и семь трупов. Еще десять жертв на алтаре бессмысленной и беспощадной гражданской войны… Touts will be shot… Винтовку я кладу в кучу хлама, осторожно выдергиваю чеку гранаты. Если сюда поднимется неопытный человек, его ждет сюрприз. А если и опытный — без разницы, на винтовке отпечатков пальцев нет, даже заряжал я ее в перчатках. Спускаюсь — очень хорошо, что в старых домах есть черный ход — для прислуги. Потому то я и выбрал это место и этот дом. Его я заблокировал внизу — потому, что если мне по пути попадется гражданский, его придется убить, а я не убийца и не террорист. Все мои цели являются либо полицейскими, либо военнослужащими, которые взяли в руки оружие, встали под британский флаг — и поэтому по правилам войны являются моей законной добычей. Я с полным правом могу назвать себя диверсантом, солдатом на войне. Войне тайной, необъявленной — но тем не менее. Нам тоже ничего не объявляли — просто начали убивать. Двор — темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как идти. Если и увидит кто — потом не сможет дать описание, обычный человек, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать перед полицейскими — как с той и с другой стороны… Двор, за ним еще двор — дальше скрытая стоянка с автоматической системой пропуска — скормил автомату купюру и все. Телекамеры я вывел из строя — подцепил маломощную хлопушку. Вот и моя машина — темно-серый Форд-седан, неприметная, но с очень мощным двигателем, куплена подержанной. Двигатель отзывается мурлыканьем, но при необходимости это мурлыканье перейдет в грозный рев. Отцепляю грим, привожу себя в порядок — все элементы грима я выброшу в мусорный бачок по дороге. Костюм и так сойдет, а плащ придется сжечь. Уличных камер видеонаблюдения опасаться не стоит — их разбивают и протестанты и католики, в городе нет ни одной. Даже дешевые камеры наблюдения на магазинах, которые устанавливают по требованию страховых компаний — разбивают тоже. Выруливаю на улицу, скармливаю автомату пару фунтовых купюр, чтобы меня пропустили. Сопровождаемый недобрыми взглядами — такие как у меня машины обычно и использует полиция — качусь на небольшой скорости по протестантскому кварталу. Заполошно надрывается рация — общий сбор, ЧП. Мимо пролетают одна за другой три кареты скорой помощи — хотя там им делать уже нечего — только смерть констатировать… Touts will be shot… Покатавшись по улицам — надо выждать для правдоподобности минут десять — достаю из бардачка сирену, ставлю на крышу. Истерический вой давит на мозги, резкий шлепок об металл — кто-то бросил в полицейскую машину камень. Машин на улицах мало, перед завывающим сиреной Фордом уступают дорогу все — без исключения… А вот и оно — место происшествия. Залитый кровью асфальт, распростертые на нем тела… Глаза слепнут от синих всполохов десятка мигалок, раздраженный бобби [бобби — полицейский] натягивает яркую, сине-желтую ленту, ограждая место происшествия, еще двое прогоняют зевак — нечего тут делать. Репортеры тоже тут — затворы фотоаппаратов работают непрерывно, пленки никто не жалеет — хотя их и оттеснили метров на тридцать. Сегодня в новостях будет аншлаг… Оглядываюсь в поисках своих — ага, вон и носатый белый фургон ВМС без каких-либо опознавательных знаков полиции, около него — группа людей в штатском, суперинтендант Риджвей расстелил какие-то бумаги на коротком капоте, дает указания. Спокойно пробираюсь через толпу, сую в нос полицейскому, стоящему у ленты свое служебное удостоверение… — Проходите, сэр… Корочка — маленькая, а какое преимущество дает. Констебль услужливо приподнимает передо мной ленту — и я ныряю под нее, а констебль останавливает вознамерившегося прошмыгнуть следом за мной борзописца из желтой прессы. Начинается ругань — но мне до нее нет никакого дела, я иду к фургону. К своим… — Сэр… Суперинтендант Малькольм Риджвей отрывается от бумаг, раздраженно смотрит на меня — аж кончики усов поднялись, как у кота. Сейчас получу нагоняй — за себя и за того парня… — Кросс? Ты какого черта опаздываешь? Ты вообще где был, почему тебя в отделе не было? — Встреча с осведомителем, сэр. Я вчера зарегистрировал, как положено, сэр! Суперинтендант Малькольм Риджвей к нам из армии, причем недавно — поэтому четкие уставные ответы льют бальзам на сердце старого вояки. Вот и сейчас сердце его немного смягчается, грозовые облака, повисшие над моей головой и вот-вот готовые разразиться молнией потихоньку рассеиваются… — Осведомители. Осведомители… Ни хрена от них толка нет, только деньги переводим. Да вы шляетесь в рабочее время по пабам. Признавайся — в пабе был? — Заехал с утра, сэр… Лучше признаться в малом… — Вот видишь… — Что здесь, сэр… — Целый патруль положили, десять человек. — Как так? — Вот и я бы хотел знать — как так! — снова повышает голос Риджвей — как так, что наши доблестные томми [томми — солдат] позволяют себя расстреливать как в тире! В мои времена в армии всякого дерьма хватало — но такого не было! — Полное дерьмо… — Вот именно. Снайпер, похоже сработал. Сейчас ищут снайперскую позицию… Как раз под эти слова — сильный, раскатистый хлопок наверху, что-то падает, колотится об асфальт. Миг — и я уже на земле, заодно сбиваю с ног Риджвея и стоявшего ближе ко мне Питерса. Со всех сторон раздаются крики, топот, взрывает сирена. Поднимаю голову — на крыше того дома, с которого я стрелял зияет выбитая взрывом дыра, граната взорвалась и снесла в этом месте всю черепицу. Она и падала сейчас на асфальт, подобно граду… — Быстро реагируешь, Кросс — усмехается поднимающийся Риджвей — почти как в армии. Молодец… — Спасибо, сэр… И тут рвет планку у Питерса. Тимоти Питерс, совсем молодой пацан, меньше года назад пришедший к нам, в особый отдел из армии — служил он тоже здесь, в Белфасте. Тридцати еще нет — здоровенный, с простым деревенским лицом, со светлыми волосами — внезапно он с каким-то, то ли всхлипом то и с воем, бросается на капот фургона, бьет по нему обеими кулаками так, что бумаги летят во все стороны, а на металле остаются едва заметные вмятины… — Суки!!! Су-у-у-ки!!! А-а-а-ы-ы-ы-ы!!! За что же они так!!! Зубами рвать буду!!! Зубами!!!! Ты даже не представляешь, Тим — за что… Но поверь — есть за что, если бы ты тогда побывал в Бейруте — вопросов бы не задавал. Правильно говорил Цакая — если не хочешь мстить за себя — отомсти за тех, кто не сможет отомстить за себя, отомсти за тех, кто лег. Вот я и мщу — как умею. Не знаю, сколько Господь отвел мне еще жизни — но отомстил я уже за многое. Воистину — touts will be shot… Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, проспект генерала Корнилова — Занимайте позицию. В глубине комнаты, не вылазьте к окнам. И тихо, затихаритесь, так чтобы наступили — не заметили. Позицию подберите — чтобы через проломы стрелять. Куклой посветите, только осторожно, башку не подставьте. Я целеуказание дам, трассерами — и валите с ходу, не стесняйтесь. — Есть. — Двигаемся. Пошли! Город, которого нет… Бои в городе идут уже третьи сутки, и только сейчас я понял — переламываем. Переламываем хребет всем скопившимся в городе уродам, потому что нас с каждой минутой все больше, а их — все меньше. Переламываем…. Третьи сутки воюем — но никто не уходит, даже раненые стараются остаться в строю, в тыл приходится отправлять силой. У стадиона, у разгромленного здания МВД основной опорный пункт, там все зачищено наглухо и стоит бронетехника — даже самоходные гаубицы. Остальная часть города, особенно мусульманские кварталы представляют собой слоеный пирог — где наши, где не наши непонятно. Террористы лучше знают город, у них проводники из местных, они знают все подземные и тайные ходы — выходы, они готовы убивать, не задумываясь, их не волнуют потери мирняка — но их все меньше, а нас — все больше. Да и подготовка у нас — армейская. Город уже погиб, его бессмысленно спасать, он сейчас — просто груда опаленных руин. Выбитые окна, проломленные, опаленные пламенем стены, чадный дым, кое-где еще дотлевают угли. Вонь — к сегодняшнему дню запах такой, что выворачивает наизнанку. Трупов столько, что не счесть, они везде — на улицах, в домах, в машинах, просто куски гниющего мяса, во многих местах заваленного кусками бетона и обломками кирпича. Открыто, не обращая внимания на людей, шныряют обнаглевшие, отожравшиеся крысы…. Безопасные коридоры от порта и аэропорта к центру пробиты, по ним несколько раз в день под солидным прикрытием брони гоняют колонны. Сам порт и оба аэропорта давно захвачены, их уже и не обстреливают. Потери при проводке колонн по городу есть — но приемлемые, вся техника, в том числе транспортная, бронированная подошла, только из гранатомета и пробьешь. На стадионе я был последний раз вчера — пополнили боезапас, перекусили немного, подлечились — видел, в каком виде эти машины. Пулями — исхлестаны просто, живого места нет. Но это в первый день такие обстрелы колонн были, сейчас уже не суются. Сейчас многие пытаются выйти, прорваться из кольца, в котором они обложены как стая озверевших от человеческой крови волков. Но уходить некуда, морем и по воздуху прибывают все новые и новые части, сжимают кольцо… Командует штурмом и зачисткой города генерал Волгарь, бывший десантник, прибывший на место позавчера, штаб — в старом аэропорту. Установка дана — боевиков живыми из города не выпускать, спасать мирняк где еще можно его спасти, направлять его к центру — оттуда, когда в обратный путь идут колонны — вывозят беженцев в порт или аэропорт. Боевиков не так уж много — живыми они не сдаются да и не берет их никто, живыми то. В центре, на бывшем стадионе — фильтр, он же — госпиталь первой помощи. Врачи работают рука об руку с контрразведчиками. Так и действует эта дорога — дорога жизни, самая настоящая… Авиация по городу мало работает, артиллерия тоже очень ограниченно. В городе до сих пор остались ПЗРК — вчера вертолеты еще подбивали, два или три кажется, даже сбили. Еще проблема — не зацепить своих. Брони тоже немного, в основном она держит какие-то районы. Поскольку город наш, наносить ковровые ракетно-бомбовые удары никто и не думает. В городе действует спецназ, у них артиллерийские разведчики-корректировщики огня в составе групп — наводят на цели тяжелые минометы и артиллерийские системы с управляемыми боеприпасами, работающие из центра города и из аэропорта. Остальные — такие, как мы действуем мелкими группами по восемь-десять человек, бьемся днем и ночью, просачиваемся внутрь занятых боевиками районов. Командования практически никакого нет, взаимодействие тоже хреновое, только по рации опознаться и все. Группы в основном смешанные — из тех, кто остался в живых, без бронетехники. Волгарь, полевик, а не генштабист, хорошо понимает, что командовать тут все равно невозможно, поэтому отдал приказ — не мешать, снабжать боеприпасами из центра, опрашивать на предмет развединформации. Даже самооборонщики, опять-таки из тех, кто в живых остался, воюют — мстят. Вчера Козлова видел — выжил-таки, семью с колонной в порт отправил, сам остался на стадионе, помогает, чем может. Много мусульман воюет — что творили боевики с теми из мирняка, кого захватывали в плен и потом выясняли, что это мусульманин, лояльный властям — страшно даже представить. Для этих, лояльный мусульманский мирняк, отказавшийся взять в руки оружие и убить русского соседа, с которым прожил бок о бок десять лет — муртады и мунафики, подлежащие смерти после пыток. Для тех, кто остался после этого в живых боевики — кровники навеки. Пощады ждать не стоит — ни от тех ни от других. В городе действует уже полная десантная дивизия, части военно-морского спецназа, не меньше полка из командования специальных операций, еще какие-то части перекрывают пути отхода, есть и жандармерия — тоже не меньше дивизии. Террористов планомерно оттесняют к горам, где все склоны простреливаются, где все перевалы уже оседлали десантники, и где им не будет выхода кроме как сдохнуть. Но террористы сопротивляются — и, черт возьми, сопротивляются хорошо…. Нас осталось пятеро — всего пятеро, экипаж и плюс еще один человек. Подранены все, но никто и не думает уходить. Потери кстати низкие на удивление для городских боев, кто был, тот подтвердит. Но дело в том, что у нас нет как таковых штурмовых задач, типа: к восемнадцати ноль-ноль занять такое-то здание. Мы просто воюем как можем — одного за другим выбиваем снайперов, гранатометчиков, пулеметчиков, расчеты ПЗРК — убиваем пока не убили нас, обескровливаем противника. Нас все равно больше, это наша земля, за нами — огромная Россия — и значит, мы победим. Тела Чижика и еще одного десантника отправили сразу же, остальных за эти дни потеряли трехсотыми — тоже уже отправили. Из разбитого бронетранспортера достали "оружие выживания" — здоровенную однозарядную винтовку, калибра 14,5, стреляющую патронами, подходящими к пулемету от БТР. Так вот сейчас и работаем — я как командир и разведчик, два человека расчет и два человека — прикрытие. Схема простая — я иду вперед, глушу, где могу из бесшумной снайперской винтовки, если не справляюсь — тут начинает работать уже ПТР. Пуля калибра 14,5 пробивает все укрытия, за какими могут скрываться боевики — стена дома, остов сгоревшей машины. По оба фланга от нас работают десантники, впереди — кажется свои, моряки — но не уверен. По флангам мы опознались, договорились друг по другу не стрелять, по фронту — на связь выйти не удалось, почему то молчат. Может, радиомолчание соблюдают… Сейчас мы занимаемся снайпером — уже полчаса. Хитрый, гаденыш, один раз уже вывернулся. Самое плохое — что теперь он знает о нашем присутствии и нам предстоит снайперская дуэль. Но делать нечего… Интересно, где он падла такая засел? Последний раз работал десять минут назад — но так толком и не засекли откуда. Проспект, б… Верней, не сам проспект, а небольшой проулок от него, ведущий к группе высотных домов. На самом проспекте десантники, а здесь пока — только мы. Передовая группа, разведка, эта территория еще незащищенной считается. Позицию он, конечно же, уже сменил. Может и вообще ушел. Тихо то здесь как. Стреляют и справа и слева, а здесь, в этом проклятом закоулке, куда мы и завернули то в общем случайно — тишина, мертвая тишина. Может, потому что здесь и вправду притаилась смерть… Жуткие бои в городе выявили, помимо сильных сторон и много слабостей нашей армии. Например: куча разведывательных беспилотников — и ни одного ударного. В итоге — завалили два «Громовержца» — оба удалось посадить с большими или меньшими потерями, два транспортника, несколько вертолетов. Даже сегодня пуск Стингера видел, хоть и единичный. В общем — ПВО района мятежникам удалось организовать — без вопросов. До сих пор без поддержки воюем. То, что с бомбой произошло — вообще ни в какие рамки не укладывается. Всем раздали дозиметры — но, убедившись что радиации нет все их сразу выбрасывали — не дай Бог выдаст писком или чем-нибудь еще, треском каким-нибудь. Но все равно — когда взрыв одного устройства вывел из строя военную машину целого региона — это самое настоящее ЧП, за это не погоны — за это головы снимать надо… Думаю думы — а дело тоже делать надо. Поднимаюсь по лестнице — тут основным — лифт, поэтому лестничная клетка узкая и неудобная. Естественно не пешком поднимаюсь — а ползком, на брюхе, избегая оконных проемов. Последние дни только так и передвигаемся — больше на брюхе, чем ногами. Пистолет в руках, винтовка за спиной… Кстати, винтовку я себе раздобыл знатную, Эрму сдал на стадионе как трофей. А взамен теперь у меня — финская винтовка «Лев», та же самая СВД, только с тяжелым спортивным стволом, регулируемым прикладом и германской оптической системой, прицелом, совмещающим в себе дневной и ночной каналы. Ну и тактический глушитель, куда же без него. Финны вообще то лучшие в России патроны делают, а то и в мире как многие считают — но и винтовки тоже собирают ограниченными сериями… Третий этаж. Четвертый… В отличие от соседних этот дом — тот, в котором я сейчас нахожусь — пострадал от обстрелом и пожаров на порядок сильнее. Может, потому что стоит так, что с него можно бить напрямую с проспекта, может — еще почему. Не знаю… На пятом этаже дверь выбита взрывом — не выломана — а именно выбита взрывом. Значит, мне сюда… — Мы на позиции! — Затихаритесь до команды! — Принял! В квартире темно, пожара тут не было, но было видно, что сначала отсюда в спешке уходили хозяева, а потом ее еще и пограбили всласть. Не знаю, почему именно эту, может по наводке. Несмотря на то, что со всех сторон меня прикрывают стены, передвигаюсь все равно ползком — так уже привычнее. А квартира то большая… Кухня? Балкон? Просто окно? Открытые шкафы, перевернутая мебель, разбросанные в беспорядке на полу вещи. Жирный черный след ботинка, раздавленный пластмассовый детский пупс в цветастом, скорее всего сшитом своими руками сарафанчике. Мертво щерящийся острыми зубами осколков кинескопа большой телевизор в углу… Просто окно. И не просто окно — а окно в большой комнате, где целых два окна, такая она большая. Пристроился, достал небольшое зеркальце на ручке осмотрелся. Потом по полу прополз на другую сторону — чтобы не стрелять оттуда, откуда смотрел… — Готов. Давайте! Раскатисто бухает ПТР — как щелчок кнута пастуха, только на два порядка громче — и тут, здание напротив разражается настоящим свинцовым градом — прямо по засеченной позиции свинцовой плетью хлещет пулемет… На то, чтобы прицелиться уходит меньше секунды — три выстрела через окно, один за другим, прямо в плюющийся смертью пулемет, в тех, кто рядом с ним — и я падаю на пол, уходя от ответного огня… Теперь ноги… Едва успеваю выползти в коридор — как там, где я только что был хлопает разрыв — подствольник! Осколки врезаются в стены, злобно визжат, негодуя что все напрасно и я уже ушел оттуда. Кто-то остался в живых — пулеметчиков я снял, это я точно знаю, но остался жив снайпер и кто-то еще с подствольником. Это получается, как минимум четыре человека — снайпер, автоматчик и пулеметный расчет — ценный, видать снайпер, что его так прикрывают. Хлопает внизу, два раза точно также… — Доклад! — всполошился я — Имеем тяжелого трехсотого! Твою мать… Этого то я и опасался — недооценили. Думали, снайпер, максимум один человек на прикрытии — а про пулемет и не подумали… — Отступайте! Выносите раненого, на проспекте уже наши! Главный калибр оставьте здесь, я за ним приду! — А… — Выполнять! На проспекте действительно уже наши — даже отсюда слышно, как размеренно ухают автоматические минометы и заходятся в ярости скорострельные пушки зенитных установок. По уму следовало бы просто засесть и подождать, пока сюда подойдут — и раздолбают в хлам всю эту шестнадцатиэтажку, вместе со снайпером и кто там у него остался на прикрытии. Но теперь это уже личное. Пока сюда подойдут — я уже успею разобраться… Кстати… Неужели, они пропустят такой момент как эвакуация раненого… Одного из автоматчиков — их оказалось как минимум двое — я снял с лестничной клетки, засек по выстрелам, даже успел его разглядеть. Обычно все происходит так быстро, что видишь не человека, а движение — выстрелил — и убрался от ответного выстрела. А тут заметил. Не похож на араба — судя по росту европеец. Сволочи… А снайпера все не было. Он не выстрелил ни в первом, ни во втором случае — хотя потерял от моих выстрелов трех человек из прикрытия. Неужели убрался, оставив прикрытие на смерть… Спасаясь от карающей гранаты, не сполз — а буквально ссыпался на этаж ниже. Хлопнуло — когда меня уже там не было, пробежал — уже бегом — еще этаж, хлопнуло и на третьем, в конце концов — ввалился как раз в тот самый коридор, откуда я и начинал этот маленький заход, где и подстрелили кого-то из моих. Черт, даже не знаю — кого… Тут я — в безопасности. Хлопает еще один разрыв, чуть дальше — это уже от бессилия, меня защищают две стены. Могут, конечно снизу попытаться подобраться, пользуясь, что я один, без прикрытия — но там внизу и так то пройти сложно — так мы еще две растяжки оставили. Как бы то ни было — наши наверное минут через двадцать появятся, с бронетехникой. И тогда конец игры… Конец ли… Что я могу сейчас сделать? Предположим, что снайпер наблюдает. Какой он может сделать вывод, поняв что я вернулся туда, где только что подстрелили мою группу? Интересно он видит позицию, видит винтовку? Кто сделал тот выстрел, он или пулеметчик? Скорее всего — он, ведь мы не первый день воюем и кое-чему научились. Пулемет отвлек внимание, а он выстрелил. И удачно выстрелил. Придет бронетехника — и он просто свалит. Бросит оружие, выйдет из города с мирняком. Скорее всего, это европеец, русские документы у него наверняка есть. С ними он и выйдет, прикинувшись русским. Все, что держит его здесь — это я, он такой как и я, он хочет завершить начавшуюся между нами дуэль. Только поэтому — он все еще здесь. Любой снайпер ведет счет, любой снайпер чуточку тщеславен. Он такой же, как и я… Что ж, поиграем… Дверь я на всякий случай прикрыл, прополз по коридору к той, разваленной снарядом и обожженной комнате, где подстрелили моих. Винтовка должна быть все еще там — и он за ней следит… Достал из кармана веревку со стальным сердечником, завязал на конце узелок, продел — получилось своего рода лассо с петлей на конце. Винтовку поставил у стены, ползком пополз вперед, в одной руке это самое лассо, в другой — пистолет. На всякий случай… Вот и место — то самое. Винтовка так и стоит, полузаваленная мусором. Рядом — сумка с патронами к ней, большими, с разноцветными полосками на пулях, в основном — бронебойно-зажигательные. Зарядить бы — она однозарядная, там сейчас в патроннике только стрелянная гильза — но никакого желания подползти ближе у меня нет — снайпер или автоматчик — один из них обязательно держит это место на прицеле. Со второго раза удалось накинуть петлю, затянуть. Пока больше ничего не сделаешь… Стравливая с рук веревку, я вернулся назад, забрал винтовку — теперь она мне понадобится. Ощупал снаряжение — две гранаты осталось, пока хватит. Было больше — да все на растяжки израсходовали. Растяжек сейчас в этом городе — полно… Пополз дальше, в самую. Крайнюю комнату — на удивление, она не пострадала от обстрела, даже стекла целы. Это плюс — через них меня сложнее засечь — но это и минус — через стекла сложнее целиться… Проверил винтовку — готов. Сейчас моя задача — вынудить их действовать, обмануть, сделать нечто такое, что им будет непонятно, надавить на нервы — и заставить действовать. Неважно, снайпер выстрелить или автоматик прикрытия — мне важно поймать хотя бы одного из них. Старое правило войны делай то, чего враг от тебя не ожидает, делай то что заставит его занервничать и допустить ошибку… Выдернул чеку — и изо всей силы забросил гранату в коридор. Единственное — только бы осколок шальной не перерезал трос, тогда сложнее будет. Хотя далеко забросил — а всякое бывает… Глухо грохнуло, пахнуло из коридора — я отсчитал до пяти и потянул на себя тросик, с ужасом ожидая, что на том конце не будет натяжения и он просто вытянется. Но нет — тросик натянулся — винтовка была тяжелой, тащилась очень тяжело, там еще сверху на нее набросано. И — стрелок купился — заметив движение на третьем этаже противоположного дома, почти напротив меня я выстрел дважды через окно, выстрелил одновременно с ним. Только его пули в худшем случае повредили винтовку, мои — сильно повредили его самого. Не жилец, короче… Опять таки — простая миниатюра. Взрыв гранаты — привлекает внимание. Дальше начинает шевелиться, уходить из поля зрения винтовка — как же, сработала растяжка которой стрелок обезопасил свой тыл — и он решил сваливать пока не поздно. Сам Бог велел положить очередь, заодно и пару гранат подкинуть. Вот и подкинул… Все. Теперь — сваливать. Хватит этих шуток — снайпера так не выманишь. Да и уйти он должен — потеряв все прикрытие. Я бы ушел — только самоубийца останется. Найду а той стороне дома выход — и уйду, нахрен тут… Из любопытства вытащил до конца в коридор ПТР, осмотрел. Удивительно — но не пострадала ни винтовка, ни ее прицел — простейший четырехкратник в прочном стальном корпусе. Во, делали! В армии эти прицелы в семидесятых окончательно со снайперских винтовок сняли, поставили более современные, есть и как на моей — «день-ночь», есть термовизоры, много чего еще есть — но вот близкого взрыва ни один не выдержит. А этот выдержал… Сваливать… С этой мыслью я пошел к двери, ведущей на лестничную клетку — там залягу, ползком до низа и искать выход — как вдруг недалеко впереди, на улице раздалось нечто среднее между громом и ревом разъяренного льва — я от неожиданности аж бросился на землю. Глянул в окно — как раз, чтобы увидеть, как рассеивается облако цементной пыли, открывая поразительную картину — огромную дыру, как будто великан прогрыз насквозь здание на уровне третьего этажа… А вот и наши… Машина огневой поддержки — на базе БТР смонтирована башня с КОРДом, АГС и — в качестве главного калибра — спаренной тридцатимиллиметровой вертолетной пушкой. Это оружие не стреляло, не поддерживало огнем — оно жрало, прогрызало дыры в домах, превращала в ничто все, на что будет направлен поток снарядов из двух стволов. За несколько секунд пробить насквозь здание — при такой скорострельности как нечего делать. Получается, что десантники с трехсотым добрались-таки до наших и сообщили о неуловимом снайпере. Теперь его не поймать — эту машину боевики боялись как огня. Есть только проблемка в связи с этим. Маленькая такая. Как бы не приняли меня за этого самого неуловимого снайпера. Нервы сейчас у всех на взводе, палец на спуске и делов то — повернуть башню, да на кнопку нажать. В общем — лучше по первоначальному плану… Ползком спустился на этаж, залег у выхода во двор. Там, похоже, начиналась зачистка — громкие команды на русском, шорох ног по мусору — такой бывает, когда стараешься двигаться как можно осторожнее. Уходить? Или объявиться? Ну? Если не знаешь, что делать — делай шаг вперед! — Десантура! — заорал со всей дури я. Такого нельзя делать ни при каких обстоятельствах — и именно поэтому я это сделал. Должны же они были сообщить, что здесь остался один из них — сейчас они меня и должны искать. Да и «десантура» — слово специфичное, не каждый гражданский знает. Команда, топот во дворе — и тишина. Все заняли позиции. — Выбрасывай оружие и выходи! Руки на затылок, выходишь — становишься на колени! Дернешься — открываем огонь! — А шнурки у тебя не развяжутся, сапог, мышара летучая, чтобы флотский офицер — да перед тобой на колени?! — проорал в ответ я, вспоминая давно забытые обороты речи, полагающиеся к такому случаю. Везде, где в одном городе стояли флотские и армейские части, особенно учебные — везде было выяснение отношений. Но просто так — с ходу и в рожу, так было совсем не комильфо. Сначала полагалось перекинуться парой слов — таких как эти. — А вот я сейчас пару гранат закину — тогда и посмотрим, у кого мотня крепче! — проорали в ответ Пароль-отзыв получен… — Я выхожу! Винтовка за спиной, оружие в кобуре! Выхожу медленно. Там еще снайпер может быть в соседнем здании. Надеюсь, глупость они не сделают… Выхожу — как и обещал. Несколько стволов смотрят на меня, солдаты укрываются за полуразрушенными стенами, за остовами машин. Весь проулок затянут густым, белым, щиплющим глаза дымом — набросали дымовых шашек, чтобы не подставляться снайперу. В самом начале переулка, на поставленной чуть ли не на попа остовом машины, черно-ржавым от огня и изрешеченным пулями скрывается БМПП — боевая машина поддержки пехоты. Уродливая башня хмуро уставилась в проулок длинными, ребристыми стволами, линзы прицела смотрят прямо на меня… — Представьтесь! — Старший лейтенант флота Александр Воронцов! Секунда сменяет секунду, долгое, тянущееся как карамель на жаре время. Наконец, кто-то поднимается из-за укрытия… — Мои до вас дошли? — Дошли… — Что с раненым? — Когда отправляли, был жив… Сколько душ погубило Напротив окно… Развалины молчали — окутанные белым дымом дымовых шашек и вонью дизельного выхлопа, исхлестанные пулями, они больше не стреляли, не забирали жизни. Время развалин уходило. Мертво щерилась на окружающий мир дыра, прогрызенная ливнем снарядов на уровне третьего этажа, бессильно курились серым дымком мертвые провалы окон — там уже все отгорело, отстреляло, отумирало… Человек в сером, с темными и кирпичного цвета пятнами комбинезоне, закрытый накидкой, представляющей собой самое настоящее произведение искусства — металлизированный слой для того, чтобы невозможно было обнаружить через термовизор, объемная «бахрома» в виде осколков кирпичей, бетона и арматуры внимательно наблюдал за происходящим во дворе, пытаясь уловить суть событий через космы белого дыма от шашек. Он располагался на первом этаже здания, которое обстреляли — в нарушение всех норм и канонов, предписывающих снайперу забираться как можно выше, занимать господствующую над местностью высоту. У него были и бинокль с ночным каналом зрения, и винтовка с оптическим прицелом — но сейчас он наблюдал за ситуацией не прибегая к помощи ни того, ни другого, просто глазами — потому что у русских могла быть лазерная система, сканирующая окрестности и обнаруживающая любой оптический прибор с линзами. Он был хитер и осторожен, он нарушал все каноны снайперской войны, он не доверял никому — и только поэтому он до сих пор оставался в живых. И намеревался оставаться в живых и дальше, он не был фанатиком, мечтающим умереть от пули кяфира и попасть в рай с семьюдесятью гуриями. Он считал, что далеко не все сделал в этой жизни… Совсем недалеко у него были припрятаны подлинные русские документы и комплект одежды. Было там даже полицейское удостоверение — рядового полицейского исправника. С этими документами, да в царящем бардаке он твердо рассчитывал выскочить из кольца. Его охота на сегодняшний день завершилась… Да, хреново вышло, хреново… Хорошо, что деньги вперед заплачены До сих пор не ушел он только потому, что хотел рассмотреть и запомнить того, по которому у него так и не представился шанс выстрелить, и который ликвидировал сразу трех человек из его прикрытия. Насчет двоих он не беспокоился — обычные исламские фанатики, расходный материал. А вот третьего — своего постоянного наводчика — ему было жаль, довольно долго вместе работали. Хотя после смерти Джеффри… И поэтому, он хотел увидеть того, кто… нет, не переиграл его. Доставил ему проблемы. Русский оказался совсем не таким, каким он его представлял. Намного моложе. Идеальный снайпер — это не только физические и психологические характеристики, это еще и опыт, который нарабатывается только практикой, с годами и годами боевой работы. А русский оказался совсем молодым — возможно и тридцати лет нету… Старший лейтенант флота Александр Воронцов… Своим вряд ли будут представляться вымышленным именем, это настоящее. Снайпер запомнил это. Нет, он не собирался потом искать его, мстить — во первых это глупо, во вторых за это никто не заплатит. Но… жизнь долгая, в общем… С этой жизнеутверждающей мыслью снайпер начал медленно отползать назад — ход, помогающий незаметно выйти из здания он присмотрел для себя заранее. Отходили уже вместе — пятясь, прикрывая друг друга, перебежками от укрытия до укрытия. Наконец и она — спасительная, ощетинившаяся противокумулятивными решетками броня. Сверху еще накидали какой-то рваной, грядной дерюги — не знаю, зачем, машина на мусоровоз становится похожа. В двух местах противокумулятивные решетки были разорваны, броня опалена — кумулятивная струя, стреляли из гранатомета. Но броню не пробили, машина осталась цела… — Двигаемся! — командовавший зачисткой капитан привычно несколько раз стукнул прикладом по броне. Взревел двигатель, машина зачихала сизым, солярным дымом, поползла назад, пятясь к выходу из переулка. Совершенно секретно Министерство обороны Главное управление тыла Начальнику ГТУ Генерал-майору от инфантерии Веремееву М.В. Лично в руки В соответствии с директивой от 28 ноября 1992 г. ходатайствую о выделении в срок до 01.06.1993 г. следующих материальных ресурсов: — автоматы АКМ -1000 штук — гранатометы подствольные ГП-34 с переходником — 500 штук — пулеметы ручные РПК — 200 штук — пулеметы ротные ПКМ — 200 штук — штурмкарабины Драгунова или Токарева — 200 штук. — снайперские винтовки СК «Взломщик» — 30 штук — пулеметы крупнокалиберные ДШК — 30 штук — гранатометы РПГ — 200 штук — ПЗРК "Игла 2 м" — 50 штук — гранаты Ф-1 — 5000 штук — гранаты РГД — 5000 штук — боекомплекты к вышеуказанному оружию — не менее 20 на единицу оружия С целью экономии материальных ресурсов полагал бы необходимым выделить оружие, находящееся на консервации, на складах мобилизационного резерва. Действительный тайный советник гражданской службы К.Н. Цакая 14 июня 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия — Давай, Мэрион! Расскажи нам про поросят! [поросята — презрительное прозвище британских солдат] Привлекательная девушка, на вид лет двадцати пяти, рыжеволосая, даже не замечала настойчивой руки на своем колене. Революция была важнее. И интереснее… — Вот выхожу я из булочной, сумка у меня большая. И вдруг слышу — «стойте»! Оборачиваюсь — а там трое поросят! Патруль! А у меня в сумке, если покопаться — Инграм [Инграм — пистолет-пулемет производства САСШ, очень компактный и с высокой скорострельностью] с двумя обоймами. И вот я думаю, что все, кранты мне, не смыться. А один из поросят подходит ко мне, опирается так об стену и говорит: "Девушка, а можно ваш номер телефона"… — А-ха-ха… — Гы-ы-ы-ы… — И что… — Ну что мне делать оставалось… Дала. — Прямо там? Ах, Мэрион, осчастливила бедного поросеночка! — Да пошел ты! — Нет, Мэрион, ты скажи… Если этот поросенок придет к тебе, ты нас предупреди! Может, он не против групповухи! — Черт, хорошая идея! У меня как раз в гараже завалялся паяльник… — Ха-ха-ха… — Вот и вставь себе его в задницу, придурок! — обиделась девушка, оскорбленная в лучших чувствах — Нет, Мэрион ты нам скажи — ты и в самом деле ему телефон дала? А если он позвонит — то на кого попадет? — На Особый отдел! — Ха-ха-ха… Вот это шутка… Высокий, темноволосый мужчина в гражданской, сильно похожей на охотничью, одежде отхлебнул пива… — Теперь ты нам расскажи, Томми — Про что? — Да про десять мертвых поросят! — А-ха-ха… — Гы-ы-ы-ы… Томми, репортер криминальной хроники в местной газете, давно связанный с ИРА, отхлебнул из кружки темного, забористого эля — в напитках он патриотом не был… — Так вот сижу я в редакции, чо-то печатаю на компе, какую-то муть — звонок! Патруль на улице постреляли! Ну, я как дежурный репортер подорвался и туда. А там — машин полицейских наверное штук десять только с одной стороны, да еще армейские, всю улицу перегородили, короче. Ну, поросенок который стоял в оцеплении меня и спрашивает — а вы куда? А я ему — карточку прессы под нос. — А он? — А он мне и говорит — вали отсюда, козел! — А ты? — Ну, я все улицы-закоулки знаю. Завалился я, короче в квартиру, даме которая там живет пять фунтов дал… — Лучше бы трахнул. Денег бы тратить не пришлось. — Ага, сам ее и трахай. Ей лет пятьдесят. — Ну и что дальше… — И вот подхожу я к окну… занавесочку так осторожно отодвигаю… А там… — Что там? — Десять мертвых поросят! — Гы-ы-ы-ы… — Развалились так на всю улицу, не пройти не проехать… И машина догорает. Ну, я только приладился, пару раз щелкнул, вдруг сверху — бабах! Я аж на пол упал… — И что? — Одиннадцатый мертвый поросенок, вот что! — А-ха-ха… — Вот это дали! — Давненько такого славного денька не было! — Да, давно так поросят не резали… — Интересно, кто это их так? Этот бар среди своих так и назывался — "бар без имени", «безымянный». Все дело было в том, что несколько лет назад неподалеку от него грохнул взрыв, и ударной волной снесло часть вывески, осталось только слово «бар» а название снесло. Сначала у хозяина не было денег, чтобы поправить вывеску, а потом он и вовсе махнул на это рукой. Безымянный бар знали и так, и редко когда он не был полон. Безымянный бар на окраине Белфаста был одним из тех мест, где собирались боевики ИРА, чтобы отдохнуть от «праведных» трудов. Здесь вербовали молодежь в боевые бригады, здесь передавали информацию о том, где можно раздобыть оружие — его обычно закапывали на кладбищах — здесь же договаривались о совершении новых террористических актов. На хозяина — у него было странное имя Джок, как у собаки, внимания никто не обращал, он был всего лишь частью интерьера, добрым гномом, снабжающим страждущих пивом, элем и виски. А напрасно… Вот и сейчас, хозяин заведения — сегодня он работал сам — как нельзя вовремя нарисовался с новой порцией выпивки, как раз в тот самый момент, когда на столе она закончилась. — А классно приголубили поросят, ребята… — как бы вскользь, впроброс заметил он, ловко меняя пустые кружки на полные — Да, классно… — Передайте тому парню, который так метко стреляет, что здесь он в любой день вправе рассчитывать на стаканчик за счет заведения — Если узнаем кто, передадим… — ляпнул Томми, как самый пьяный, и тот же замолк от жесткого толчка локтем в бок — Ладно… — самый старший порылся в кармане, достал оттуда купюру, протянул ее хозяину, осторожно встал со своего места, проверяя, может ли он стоять на ногах — с меня, пожалуй, достаточно. На сегодня. Нормально, Джок? — Вполне — кивнул хозяин, принимая купюру — Я пошел. Не скучайте здесь. А ты, Мэрион, не теряй связи со своим поросеночком. Может пригодится. — Вас проводить, полковник? — Не надо. Дойду. За машиной моей приглядите. — Хорошо, полковник… Проводив взглядом выходящего из бара «полковника» Джок вышел в подсобное помещение, достал сотовый телефон, по памяти набрал номер — Он пошел… Улица была темной и страшной — фонари давно все разбили. Но полковнику было не привыкать — на ногах он вполне даже держался и уверенно шел по вымершей улице, даже не спотыкаясь. Единственной опасностью для него было нарваться на оранжистов [оранжисты — католики, эта группировка названа в честь святого герцога Вильгельма Оранжского. Как минимум хулиганы, но среди них есть и террористы] — но католические кварталы были не близко, и так далеко в набеги они не забирались — понимали, что окружат и перебьют всех до единого. Полковник жил в угрюмом, четырехэтажном здании старой постройки, на втором этаже — большим достоинством квартиры было то, что рядом была пожарная лестница. Лампочку в подъезде тоже кто-то разбил, лестница, ведущая в квартиру, была узкой, едва два человека разойдутся — но это и хорошо. Если поднимаешься пьяным — не упадешь. На первом же этаже, Кевин О'Коннел, «полковник» на кого то натолкнулся — как то неуклюже. Будь он трезвым — этого бы конечно не произошло… — Простите… — автоматически сказал он — Да благословит тебя Господь, Кевин… — раздалось в ответ Услышав этот голос, Кевин вздрогнул — сердце на какой-то момент замерло — а потом пустилось отплясывать сумасшедшую джигу. Тело мгновенно покрылось холодным потом. Этот голос часто приходил к нему по ночам — в кошмарных снах… — Что встал, Кевин? Пошли… — Что вы здесь делаете? Вы же… — В отставке, в отставке… И заметь, Кевин, тебя я никому не передал, законсервировал. Выполнил свое обещание. Если бы тебя начал вести кто-то другой — скорее всего, тебя бы уже закопали с простреленной башкой и коленями. Так что свои обязательства по отношению к тебе я честно выполнил. — Что вам нужно? — Нужно… — священник, чье лицо почти полностью скрывал капюшон сутаны, кивнул на кровать, на которой лежал толстый, большой конверт из манильской бумаги — открой и прочитай… Трясущимися руками «полковник», ставший сейчас одним из батальонных командиров белфастской бригады ИРА вскрыл конверт. В нем было два листа убористого машинописного текста, остальное пространство занимали деньги — пачки крупных купюр в банковской упаковке, долларов. Их было много. Полковник отложил пакет с долларами, вчитался в убористый, напечатанный мелким шрифтом текст — и почувствовал себя плохо… — На кого вы работаете? — Я… На себя самого, какая разница! То, что я предлагаю тебе сделать, сделает тебя героем среди своих. — Это провокация… — полковник не мог поверить в написанное — это… — Это шанс для тебя. Если ты это сделаешь — никто потом не поверит, что ты наш агент. Вернее, мой агент. Ни одна разведслужба не позволит своему агенту сделать подобное. — Меня потом убьют. Найдет и убьет САС безо всякого суда. — Там помимо налички, две банковские карточки. На них — полмиллиона фунтов — как видишь, с деньгами я тебя не обижаю. На операцию ты потратишь максимум двести — остальные все твои. Оружие за мой счет, я его уже оплатил и перевозку до Британии — тоже. Если почувствуешь, что пахнет жареным — смывайся. Денег тебе хватит — учитывая и твои старые накопления. — Я… — Решайся! Разве у тебя есть выбор?! Полковник смотрел на расплывающиеся перед глазами строчки. — Хорошо… — Не слышу! — Хорошо. Сделаю. — Ну, вот и договорились… — священник встал с кровати, пошел к двери — да, кстати, Кевин… Тебе ничего не известно о том парне, что расстрелял патруль на улице? — Нет. Он не из наших. — Русский? Я давно не был в этих краях. — Возможно. Мы ничего про него не знаем. — Как же тогда общаетесь? — Через интернет. Он оставляет нам сообщения. Каждый раз из разных мест. Священник кивнул — так он и думал. Схема действий русского выдавала в нем серьезного противника. — Если что-то узнаешь реальное про этого русского — сто тысяч фунтов. — Понял… — Как будешь готов — сообщишь мне. Код старый. — Хорошо… — Ну, тогда спи. Приятных снов. Священник ушел — испарился, словно злой дух. А Кевин О'Коннел, «полковник», командир батальона белфастской бригады ИРА остался сидеть в своей тесной комнатушке, бессмысленно уставившись в стену, словно ища какую-то непостижимую человеческим умом истину на грязных разводах обоев… Картинки из прошлого. 16 июня 1993 года. Пограничная зона, переход через Амударью. Афгано-русская граница Если брать границу Российской империи, на всей ее немыслимой протяженности, то ее отрезок с Афганистаном был наиболее опасным. Более того — пограничная зона Туркестанского особого военного округа была одним из наиболее опасных мест на земле. Но одновременно — здесь можно было заработать целое состояние за год. Возьмем автомобили. Обычный русский внедорожник типа «Егерь» в простой, армейской комплектации. В России такая машина новой стоит ровно пять тысяч золотых. Но если перегнать ее через границу и доехать на ней хотя бы до Джелалабада — и с ней при этом в дороге ничего не случится — то там ее можно продать и за восемь тысяч золотых, а в Пешаваре, по другую сторону афгано-индийской границы она будет стоить не меньше десятки. При ввозе русского автомобиля на территорию Индии полагается заплатить пошлину, эквивалентную примерно двум тысячам золотых — но если ты не новичок и знаешь ходы-выходы в таможне — то тебе это обойдется всего в пятьсот золотых. На российской границе коррумпирован примерно каждый второй таможенник, а на индийской — все поголовно. А если еще и груз взять — машина большая, просторная, можно до тонны самого разного груза взять и в дороге продавать — то за один рейс ты свои деньги удвоишь. А если еще и в обратный путь взять "золотой сон" или "семь слонов", или "три девятки"… Рисковых людей было много, причем и с той стороны границы и с другой. Русские, узбеки, таджики, пуштуны, индийцы, даже британцы. Те, кто готов был, как и в старые времена переносить лишения, идя с караванами, защищать груз с оружием в руках, рисковать своей жизнью. На всем протяжении пути было опасно — после четвертой и пятой афгано-британских войн власти в Афганистане практически не было. Англичане из захваченной страны ушли — чтобы не было потерь, чтобы не разжигать еще больше партизанскую войну. Короля Гази-Шаха справедливо считали британским ставленником — он и в самом деле им был, потому что кроме как на британцев опереться было не на кого. Все дело в том, что король не был не только пуштуном племени Дуррани, до этого двести лет державшим афганский престол — он был пуштуном только наполовину, а на другую половину, по матери — хазарейцем. В итоге его ни пуштуны, ни хазарейцы, никто либо еще, кроме королевской армии не считал его своим, а сил у него хватало ровно настолько, чтобы полностью контролировать Кабул и его окрестности, а также создавать видимость власти в стране — именно видимость. На самом деле в стране правили племенные вожди и губернаторы провинций, назначаемые слабым королем за «подношения». Как ни странно, пуштунов такая ситуация тоже устраивала. Король был объектом всеобщей ненависти, ставленником захватчиков-англизов — но если его убить — сразу после этого все пуштунские племена перегрызутся между собой. Ненависть к королю объединяла пуштунов — но если только случится, что король умрет — борьба за трон ввергнет Афганистан в пучину гражданской войны. Умные старейшины племен это понимали — и оставляли все как есть. Оставляли — до поры, до времени… И пока все было так, как есть — афганский народ нищенствовал, основным сельскохозяйственным товаром были конопля и опийный мак, а между населенными пунктами шли и шли по плохим, давно не ремонтировавшимся дорогам, ощетинившиеся стволами караваны. Стреляли редко — потому что машина с пулевыми пробоинами в кузове, например, потеряет в цене — предпочитали платить дань. Как въехал на территорию какого-либо племени — плати дань. Но и стволы были — во-первых, чтобы племена не забывали, что проехать можно и без дани и не наглели, во-вторых — находились и отморозки — их называли «душманы». Эти душманы не хотели довольствоваться малым, снимая дань — они нападали на караваны, чтобы забрать весь груз целиком, чаше всего нападали на ночных стоянках или на горных дорогах. Вот против них и нужны были стволы. Но стволы не всегда помогали — и оставались у разбитых афганских дорог обгоревшие, иссеченные пулями остовы машин и страшно белеющие кости лихих караванщиков… Поскольку, афгано-русская граница была местом опасным — то и прикрыта она была соответствующим образом. Несколько погранотрядов находились в ключевых ее точках сама граница представляла собой — где было это возможно — сплошную многометровую полосу колючей проволоки, мин, датчиков движения. Кроме того, над границей постоянно курсировали небольшие дирижабли со средствами наблюдения, как в обычном, так и в термодиапазоне. Каждая застава выставляла скрытые, кочующие посты и секреты, облетала зону ответственности на вертолетах, пограничники вели агентурную работу в прилегающих к границе районах. Помимо прочего, напряженный участок границы использовался и для боевой учебы. В Чирчике стоял полк, относящийся к командованию специальных операций, в Фергане была оборудована огромная военная база. Она служила учебным центром для обучению ведению боевых действий как в горной, так и в пустынной местности. Завершающий этап обучения проводился в реальных условиях — курсанты выставляли посты на границе, учились бесшумно ходить по горам, обнаруживать противника и уничтожать его. Условный противник в любой момент мог превратиться в настоящего — поэтому наряду с учебными боеприпасами курсанты носили и боевые. Также границу прикрывала десантно-штурмовая дивизия, пока это была шестьдесят шестая, но ее уже переводили под Санкт Петербург, а на ее месте формировали новую — сто восьмую. Но даже с таким, экстраординарными мерами, границу нельзя было считать полностью перекрытой. Все дело было в товаре — если купить партию героина в том же Кандагаре — там был крупнейший в мире оптовый рынок дури и торговали в открытую — а потом продать в розницу в Санкт Петербурге — получалось как минимум пятьдесят концов — то есть один золотой на выходе превращался в пятьдесят. Ради такого куша находились желающие рискнуть и переправиться через границу или попробовать подкупить таможенных офицеров. Переправкой занимались опытные профессионалы, сплоченные в банды — они имели агентуру даже в погранотрядах, знали графики дежурств, местоположение скрытых секретов, схемы минирования, графики облетов и пролетов дирижаблей. На вооружении у них было бесшумное оружие, акваланги, специальные накидки, делающие бессильными тепловые датчики. На границе работали даже бывшие САСовцы, в основном как инструкторы — соблазняясь после отставки жалованием, на порядок превосходящим армейское. В общем — покоя на этом клочке земли не было никогда. Сегодняшний день особо не отличался от других таких же. С лазурно-синего неба истекал жаром сияющий диск солнца, рвано-острые пики гор закрывали горизонт, длинная колонна машин, скопившаяся по обе стороны капитального бетонного моста через Амударью, довольно споро продвигалась — а с обратной, афганской стороны пропускали в час по чайной ложке и то после тщательного обыска. Оно и было понятно — ну что, скажите такого можно незаконного вывезти в Афганистан? Разве только оружие — но это уже не наша головная боль. А так — на больших, трехосных и четырехосных полноприводных АМО и КУНах — тяжелых, грозно выглядящих, с массивными кенгурятниками, дополнительными фарами, навесной броней везли все, что только нужно для жизни — еду, одежду, стройматериалы, технику. Афганистан был вообще страной совершенно без промышленности, британцы не считали нужным ее развивать, просто продавали свои товары в Афганистан, как и в другие колонии и зависимые страны втридорога и на этом делали деньги — а от товаров других стран отгораживались протекционистским таможенными пошлинами. Но здесь это не проходило — как только офицер русской таможни отпускал очередной АМО, он, плюясь черным дизельным выхлопом проходил мост, а на афганской стороне даже не останавливался — опускалось окно, из кабины свешивалась рука водителя с зажатой в ней купюрой, прямо на ходу эта купюра перекочевывала в руку таможенного офицера, а потом в его карман. Таксу знали все и всех это устраивало. Но завтра, именно здесь и сейчас должен был начаться второй этап строго засекреченной геостратегической операции «Чингисхан». Название операции выбрал компьютер, совершенно случайно из более миллиона терминов и понятий — но удивительно, что оно подошло в самый раз. Контролировать прохождение границы можно было с обычной погранзаставы, с дирижабля — серо-стального цвета гигант висел всего в двух километрах от таможенного поста, возможностей оптики вполне хватало, чтобы вести наблюдение. Но в этом случае создавалась возможность утечки информации, которая, даже самая малейшая, была недопустима. Поэтому, в Чирчик несколько дней назад прибыла особая разведывательная группа из центра — двое техников-операторов и несколько спецназовцев для охраны. Пройдя наскоро, за несколько дней "курс молодого" бойца" для горных условий они влились в состав особой разведгруппы — командование чирчикского полка выделило шестнадцать человек — задачу которой знали только «варяги», пришлые. Да и то — выдвинуться в квадрат такой то, проконтролировать прохождение через границу колонны машин, госномера…, проконтролировать переход их до точки, где они попадают в афганскую зону ответственности. А кто находится в машинах, что за груз они везут — то было неведомо… Вертолет высадил их за много часов до "часа Ч", вечером предыдущего дня, почти за двадцать километров до точки, которую они вчера выбрали по карте, как основной наблюдательный пункт — скальная терраса, заросшая кустарником — на ней можно было уместить человек пятьдесят, то есть с запасом. По этой террасе проходила тропа, это было опасно — по ней могут идти контрабандисты, если они нарвутся на группу, будет бой, это демаскирует их и сорвет выполнение задания. Но другого такого места для наблюдения в окрестностях не было — пришлось располагаться здесь, отправив по обе стороны тропы сторожевые посты и прикрывшись минами направленного действия. На удивление местных, чирчикских спецназовцев, излазивших в ходе подготовки и боевых операций местные горы на пузе вдоль и поперек, «варяги» — а они так и отказались сказать, кто они и где служат — проявили себя в ночном переходе на удивление хорошо. Ночной переход — это вообще опасно, а ночной переход в горах, да еще в том районе, где в любой момент можно нарваться на вооруженных до зубов контрабандистов с дурью — чрезвычайно опасен. Тем не менее, варяги — они держались отдельной группой и несли какое-то оборудование в мешках, на вид килограммов тридцать — шли бесшумно и споро, ничуть не отставая от обстрелянных, опытных чирчикцев. Ни один из них — для новичков вообще нонсенс — не произнес ни звука при переходе, никого не пришлось подстраховывать. Обычно новички переговариваются между собой, не знают как страховаться на склонах и осыпях, выдают себя — даже звяканье карабина ремня, которым он крепится к автомату может выдать. Но эти — показали себя выше всяких похвал. Позицию заняли утром, в шесть ноль-ноль по местному времени. Переход открывался ровно в семь ноль-ноль, поэтому за ночь к нему скопилась едва ли не десятикилометровая очередь. Оставив своих стальных коней — на русском берегу по серьезному не грабили, могли только сломать замок и унести вещи и магнитолу — поэтому в каждую машину, ходящую по этому маршруту, ставили небольшой сейф. А так, водители, договорившись с охранниками из местных — на границе так часто подрабатывали, охраняли машины ночью с громадными собаками, туркменскими алабаями — направлялись в один из трех караван-сараев, работавших по русскую сторону границы. Здесь, как и пятьсот лет назад можно было найти все, что душе угодно — вкусно покушать, покурить кальян, подобрав наргиле по вкусу, найти интересного собеседника для неторопливой беседы, поспать, не на узкой полке в машине, а в нормальных условиях, договориться с одной из местных дам и хорошо провести с ней время, договориться об обмене или продаже товара и заключить сделку. Все было в этих караван-сараях — даже огромные белые тарелки спутниковых антенн стояли над древними каменными стенами, как символ победы в этих краях двадцать первого века над веком девятнадцатым… Была еще у самой границы и заправка — большая, настоящее нефтехранилище. Ее хозяин был одним из самых богатых людей в Туркестане — потому что каждый дальнобойщик, переправляясь через границу заезжал на заправку и заливал топливо, стоящее здесь с хорошей наценкой, во все, что у него было, и основные баки и дополнительные доливал под завязку. В Афганистане топливо было намного дороже, и черт его знает, когда удастся заправиться по тут сторону границы и удастся ли вообще. Спецназовцы быстро заняли позиции, замаскировавшись, укрывшись накидками. Варяги развернули свое имущество — оказалось, что несли они в своих рюкзаках станцию спутниковой связи, большую, похожую на астрономическую трубу со стократным увеличением и какой-то аппарат с небольшой антенной, больше похожий на пульт управления чем-то. Еще один мешок остался нераспакованным. Командовавший группой «чирчикских» майор Волобуев посмотрел на часы, по-быстрому отдал команды… — Кот — с группой вниз. Удаление сто пятьдесят метров, развернись, перекройся минами, замаскируйся. Бык — то же самое — сто пятьдесят метров вверх. Остальным — рассредоточиться, замаскироваться, обеспечить периметр! Словно дери — так называли местные горных духов, кое кто даже утверждал, что видел их хотя скорее всего это были банальные контрабандисты с дурью — один за другим спецназовцы исчезали во мраке. Каждый из них уже присмотрел во время перехода — опытный боец делает это всегда, "на автомате" — подходящее укрытие — и теперь спешил к нему. Опять-таки опытный боец никогда не займет укрытие, не проверив его на наличие мин или змей — так что отряду нужно было немного времени… — Господин майор, технику установили. Собирать? Командовавший «варягами» майор — бритый наголо, с короткой бородой, выделявшийся шикарным горским кинжалом вместо обычного штык-ножа, посмотрел на часы. — Когда сегодня рассвет? — Шесть пятьдесят две, господин майор. В семь начинается пропуск машин через границу, потемну не пропускают. — Пока не собирайте, сломаете еще. Занять позиции для наблюдения! — Есть! Сам майор — фамилия его была Мадаев, по национальности он был чеченцем, как и многие его бойцы и входил в состав одного из чеченских спецбатальонов — легко и бесшумно, что выдавало в нем горца, выросшего в горах и знающего их как свои пять пальцев подполз к развернутому и накрытому маскировочной сетью телескопу, развернутому на краю обрыва. Коснулся плеча лежащего за телескопом солдата, тот бесшумно отодвинулся, уступая место. Майор прильнул к объективу… Ночной оптики не было, но не было и необходимости в этом, на дороге было достаточно светло. Длинная стальная змея — машины стояли вплотную друг другу, в несколько рядов змеилась по дороге, растекалась на обочины, исчезала за поворотом в ущелье — через него была пробита дорога. Через равные промежутки об обе стороны змеи горели костры, иногда с гиканьем, с топотом копыт по иссохшейся, каменистой земле проскакивали верховые — охрана. Остальные охранники сидели у костров — это были бывшие пастухи, нашедшие себе занятие более простое и денежное — они бросили свои стада и охраняли теперь стальное стадо, точно так же, как они до этого охраняли овечьи. Скорее охраняли не они — охраняли здоровенные — по пояс человеку — мохнатые молчаливые собаки — туркменские алабаи. Пока они мирно лежали у костров рядом с хозяевами — но то один, то другой настороженно поднимали голову и всматривались в темноту. Эти собаки почти никогда не лаяли — не считали нужным. Они убивали… Сетка прицела замирала то на одном месте, то на другом. Один алабай — белая, длинношерстая зверюга, как будто почувствовал — когда перекрестье зрительной трубы замерло на нем, он, до этого мирно лежащий и смотревший на пламя — вдруг настороженно поднял голову и посмотрел прямо на майора. Хотя разделяла их пара километров, собака все равно что-то почуяла. Майор вдруг почувствовал родство с этим восьмидесятикилограммовым собачьим исполином — в его доме, далеко отсюда тоже жил такой же вот зверь — только кавказская овчарка. — Господин майор, в зоне видимости противника не наблюдаю! — лежащий неподалеку снайпер успел обшарить возможные точки, где мог быть бы противник через прицел, установленный на крупнокалиберной снайперской винтовке. — Продолжать наблюдение. Время? — Шесть тридцать одна, господин майор. Майор снова прильнул к телескопу, обшаривая взглядом длинную стальную змею — хотя и понимал, что нужные ему несколько машин ночью, да среди такого количества точно таких же, он не различит… Все посерело — так в горах начинался рассвет. Черный, непроглядный мрак ночи сменился серой хмарью, внизу водители уже выходили из караван-сараев, сытые и довольные весело переговариваясь — на разных языках, но при этом отлично понимая друг друга — шли заводить стальных коней. Это была последняя спокойная ночь перед долгими переходами по местам, где стрелять могут даже горы, не дай Бог для кого и последняя… — Майор оторвался от объектива… — Приступайте… Из последнего мешка двое извлекли что-то наподобие крыльев, а потом и корпус, фюзеляж небольшого, странной формы летательного аппарата. На вид, весил он килограмм шесть-семь, а размах крыльев у него был метра полтора… Техники сноровисто собирали аппарат — вставили в пазы несущие плоскости, потом управляющие, проверили небольшой двигатель, прикрутили к приводному валу винт. Один из техников поднял летательный аппарат — напоминавший примитивную, собранную авиамоделистами только большую по размерам, модель самолета — на вытянутой руке, второй склонился над пультом управления, экран которого осветился мягким зеленым светом… — Контроль. Двигатель! С едва слышным подвыванием закрутился винт — Норма. — Плоскости Самолетик покачал сначала рулями высоты, потом направления — Норма. — Аппаратура Матово-зеленое свечение сменилось другим, экран почернел, на нем отчетливо проявились светящиеся желтые точки фар, отблески костров на дороге… — Норма. Все системы в норме. Один из техников повернулся к майору в ожидании команды. — Запускайте — решился майор — хотя солнечный диск еще не показался над долиной, он только высвечивал черные пики гор за спиной… Техник изо всех сил метнул самолет вперед, как дети в гимназии метают воронку. Самолет пролетел пару метров, прянул вниз — но тут второй техник у пульта управления, включил двигатель, отклонил управляющие поверхности — и падение перешло в уверенный горизонтальный полет… — Пуск произведен штатно! Есть управление! — В режим ожидания! — приказал майор — пусть просто барражирует над дорогой… Ровно в семь часов и ноль минут дорога ожила. Сонный усатый таможенник в нештатном камуфляже без знаков различия вместо положенной формы проверил поданную ему из кабины стоящего у самого шлагбаума четырехосного АМО декларацию, дружелюбно перекинулся парой слов с водителем — здесь все ездили не первый год и служили не первый год и друг друга знали по именам. Черканув на декларации свою закорючку, таможенник махнул рукой — и шлагбаум влетел перед таранным бампером грузовика, открывая тому въезд на мост. Рявкнув дизелем, перегруженная, похожая из-за нештатного навесного бронирования на доисторического ящера машина, бодро въехала на мост, покатив в афганскую сторону… — Внимание! Наблюдаю объекты с первого по шестой. Все штатно! Выделить нужные машины в море таких же оказалось довольно просто — на каждой из них был поставлен инфракрасный маяк для опознания, такой какие используют в армии. Поэтому беспилотный разведчик их моментально засек, как только они появились из-за поворота, ведущего в ущелье. — Машины двигаются, все штатно! — Продолжать наблюдение! Колонная продвигалась достаточно быстро, на стоянку для досмотра препроводили только одну машину, остальные — несколько слов, декларация и — welcome to Afghanistan. Если у тебя ума нет — то государство тебя останавливать не будет. Подошли к посту и эти шесть машин — все шесть марки АМО, трехосные, бронированные, с длинными рамами, с кабинами от машин, списанных из армии. Здесь на таких почти все — на армейских машинах кабины делаются изначально со съемным бронированием, такая кабина снимается со списанного армейского грузовика, ставится на длинное, вездеходное гражданское шасси, благо кабины по местам крепления унифицированы — и готова идеальная машина для афганских караванных путей. Перекрестье — не прицела, а пока только трубы — замерло на усатом, недовольном лице таможенника. Он принял бумаги, посмотрел на них, потом на водителя, потом опять на бумаги. Майор напрягся — обыск машины было последним, что нужно в такой ситуации. Но тут, из окна таможеннику протянули еще лист бумаги, наскоро свернутый в виде конверта — и таможенник моментально подобрел, расплылся в улыбке. Следующие пять машин он и проверять не стал — как ехали в колонне, так и въехали на мост. На лениво описывающий круг в небе беспилотник никто не обращал ни малейшего внимания… — Интересно, сколько там… — поинтересовался лежащий неподалеку снайпер — Достаточно… — процедил майор — завсегдатаи раз в месяц сразу за весь месяц платят, а тут незнакомые едут. — Вот и познакомились… — Продолжай наблюдение… О том, что майор берет взятки, в принципе знали — поэтому и назначили переход именно на его смену. — Внимание, колонна на чужом берегу! Внимание всем! Колонна приближалась к афганскому посту. Если при задержании русской таможней предписывалось просто сдаваться — там дальше разберутся — то при задержании на афганском таможенном посту предписывалось открывать огонь. Совсем неподалеку, в нескольких километрах за спинами спецназовцев, выполняло учебное задание звено штурмовых вертолетов М40 — у Мадаева была связь и с ними. Но на афганском посту все прошло даже проще. Открытое окно, рука с зажатыми в руках купюрами — сразу за шесть грузовиков — и проезжайте. Знакомые, незнакомые какая разница, в сущности — деньги то у всех одинаковые. Кстати, русские золотые рубли ценились здесь больше, чем британские фунты — требуются в приграничных торговых расчетах. — Господин майор, колонна прошла! Наблюдаю колонну на трассе! Майор вытер пот со лба. — Аллах с нами. Связь! Связь установили быстро — спутник как-никак, не то что раньше… мучались. — Гнездо, я Орел! Колонна прошла нитку, повторяю, колонна прошла нитку! Как поняли? — Орел, я Гнездо. Вас понял, продолжайте наблюдение до точки три, прием! — Вас понял, продолжать наблюдение до точки три! — Верно, конец связи… Оказавшись на афганской земле, колонна грудилась на придорожной площадке, сбивалась в караван, водители вешали на окна бронежилеты, караванщики — на легких джипах с АГС и ДШК распределяли места в конвое и взимали плату. Вот только шесть грузовиков, не останавливаясь, пошли вперед, поднимая столбы пыли и не дожидаясь места в колоне. Такие тоже бывали — не хотели платить караванщикам за охрану от душманов, экономили деньги, считали что сами справятся. Никто их останавливать не стал — каждый сам решает, когда и как ему умереть — если за него это не решат другие. И опять никто не обратил внимание на нечто, похожее на небольшую птицу, неотрывно сопровождающее странную колонну… — Когда? — Имей терпение Абдалла. Достойный и разумный муж не торопит события. Все в руках Аллаха! Абдалла, шестнадцатый из восемнадцати сын шейха Дархана перевернулся на живот, начал от скуки, чтобы занять руки и унять раздражение, играть со своим Маузером — Давно у тебя это? — Карим кивнул на пистолет — Давно. Отец подарил на совершеннолетие. — Хороший пистолет — задумчиво проговорил Карим — у меня бы друг, который очень любил именно Маузер. И стрелял из него — мастерски. — А где он? — Не знаю — ответил бесхитростно Карим и он не лгал — кое-кто даже говорил, что он погиб, хотя я в это не верю. Не мог он погибнуть. — Там, да? — Там… Где «там» не уточняли, оба собеседника знали, о чем идет речь. И хотя оба они были из разных стран, из разных культур, можно даже сказать из разных миров, а к тому же их соплеменники воевали по разные стороны в той кровавой бойне — они уже не испытывали друг на друга зла. Потому что оба они знали истинных виновников пролитой крови. А теперь, они возьмут кровь за кровь, если так будет угодно Аллаху… На боку у Карима завибрировал переговорник… — Эдельвейс на связи! — Эдельвейс, это Гнездо. Родственники едут, встречайте. — Вас понял, конец связи. — Карим — Карим при этих словах Абдаллы улыбнулся, он все-таки отучил его обращаться к нему «эфенди», как к старшему и гостю и заслужил доверие этого по возрасту подростка, а по сути мужчины — расскажи мне что нибудь про то, что было там… — Там было страшно — просто ответил Карим — и не потому что градом летели пули и рекой лилась кровь. Там было страшно потому, что люди, которые считали себя правоверными, воинами Аллаха убивали других правоверных, и делали это именем Аллаха. А делали они это потому, что англизы лгали им — и они пошли воевать за чужие им интересы, пошли проливать кровь людей, которые им не сделали ничего плохого. Они просто хотели мирно жить, Абдалла, они каждую пятницу ходили в мечеть, они жили так, как предписывал им Коран — но пришли их единоверцы и начали их убивать. Вот что было самое страшное, Абдалла… — Отец говорит, англизы подлы и лживы… — солидно проговорил Абдалла — и твои слова это подтверждают. Я буду храбро сражаться твоим оружием с англизами, Карим, пока последний не побежит, поджав хвост. — Хорошие слова, Абдалла — Карим взглянул на часы — скоро надо будет встречать гостей. — Понял… — Карим сноровисто перевернулся, достал из кармана жестяную коробочку, в которой обычно носят насвай, перевернул ее отполированной до блеска стороной вверх и начал сигналить, посылая солнечные зайчики другим бойцам группы. Когда выезжаешь с русского берега на афганский это чувствуется — практически во всем… Русский Туркестан, пусть он был и не так развит, как остальные части империи, пусть в нем сохранились какие то феодальные пережитки — все равно по сравнению с Афганистаном и тем, что творилось там — это было небо и земля. На русской земле — нормальные дороги, придорожные гостиницы, кафе, заправки. То тут, то там рядом с дорогой — промышленные корпуса — то цементный завод, то плавка алюминия, то еще что. Гидроэлектростанции — энергия горных рек не пропадала зря. Техника на полях, аккуратные крестьянские домики, стада скота с пастухами. Афганистан — в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника — если на русской земле ездили обычные машины — легковые, грузовые, то здесь — большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами, джипы и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное — дикая земля, там только джип, а еще лучше бронированный джип. Базары — торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками — в открытую, никого не стесняясь взвешивают на весах пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются, ругаются. Даже днем на улицах нередки выстрелы — а уж на "дикой земле", на дорогах — черт знает, что творится. Каждое племя, каждая народность содержит вооруженные дружины, для видимости они правительству в Кабуле подчиняются, но это только — для видимости. Кроме торговли и выращивания наркотиков основной заработок племен — проводка караванов, за это берут деньги и передают караван на границах племенных территорий из одних рук в другие. Неудобно — но что делать. И это ни от чего не гарантирует — на дорогах полно душманов. Все как в восемнадцатом — девятнадцатом веках, только у душманов вместо сабель — РПГ и крупнокалиберные пулеметы… Выехав на афганскую землю люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи — кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то и жандармерии. Все они уволились и на следующий же день их приняли в некое "общество на паях", недавно организованное и имеющее основной целью "оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях". Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уводившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий себе занятие по душе — откуда-то дипломат хорошо знал специфику грузоперевозок. Происхождение капитала этой фирмы было темным и сомнительным, персонал фирмы был как на подбор — крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти, до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс — за ним пойдут другие. В кабине каждой машины сидело двое — водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника — полноразмерный Калашников с подствольным гранатометом. И кабины и кузов были защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы — потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров — всё, что им нужно было пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего то, да стоят. — Налево! — сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор — спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь — потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было… Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь как лодки в шторм. Было лето, была сушь — и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны с головой — но с этим ничего нельзя было поделать… Картинки из прошлого. 12 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия День сменялся ночь, а ночь днем, «падре» все не приходил — а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых для себя вещей. Жизнь в Лондоне — в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Рыбы, которые живут на глубине, слепы, глухи, уродливы — такими становились и люди, пожившие "жизнью под давлением". Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику — к сорока годам у работников его службы в "послужном списке" числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание — чаще всего язва — а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе сэр Колин — потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего — кроме работы… А теперь… А теперь, сэр Колин уже седьмой день жил просто деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки — телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно — но он не боялся местных и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице — дети не прятались как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно — но он понимал их, а они — его. Он даже перестал курить — чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом… Сэр Колин перестал бояться отставки. Он боялся отставки, боялся быть ненужным — это чувство съедало его изнутри как кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли — его примет премьер, скажет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят — часы золотые или ружье «Холланд-Холланд»… И что? Жизнь кончилась? Да вот вам, выкусите! Он уедет куда-нибудь, купит домик — денег более чем хватало. Он не будет дышать мерзким лондонским смогом и глотать отравленную консервантами пищу. Он не будет больше отдавать приказы лгать, воровать, убивать, подрывать. Возможно, даже он заведет несколько куриц и большого красивого петуха, чтобы были яйца. И проведет остаток жизни как человек — а не под постоянным прессом. Найджел тоже расслабился — он уже не хватался при каждом случае за оружие, а его бычья сила была очень даже впору. Томаззино был плотником, он брал подряды на ремонт и восстановление домов — и Найджел теперь ходил с ним и помогал в его нехитрой работе. Сейчас сэр Колин сидел на большом, неизвестно как тут оказавшемся камне и смотрел на закат. В руках у него была лепешка, иногда он откусывал от нее кусок и тщательно жевал, иногда отрывал и бросал суетившимся неподалеку курам… — Теперь ты понял, почему я послал все к чертовой матери? — раздался тихий голос за спиной Сэр Колин вздрогнул — он не слышал, не почувствовал, как падре подошел к нему со спины. Впрочем, сэр Джеффри был полевым агентом, работал даже в петербургской резидентуре — удивительного в том, что он сохранил навык бесшумной ходьбы не было… — Понял… Вот только не всем это дано. — Не всем. Но каждый сам выбирает себе судьбу — падре внезапно перешел на русский, язык вероятного противника, которым он владел в совершенстве — у русских есть такое понятие «судьба» — очень емкое и точное, в английском языке прямого аналога нет. Это одновременно и сумма всех поступков, совершенных человеком, и путь, по которому он идет в будущее, и то, что он должен сделать для этого мира, для чего он пришел в него. Как думаешь, какая у нас судьба, Колин, для чего мы родились? — Наша судьба — нести в этот мир беду… — внезапно сказал сэр Колин, тоже по-русски — Вот именно. Так что пойдем, и займемся именно тем, о чем ты сказал. У меня возникла пара свежих идей. Жилище сэра Джеффри — неважно как он здесь назывался немного отличалось от жилья местных жителей — хотя бы тем, что было одноэтажным и не пристроенным к скале, а стоящим отдельно. В остальном же она отличалась несильно. Сложенная из камня лачуга, с земляным полом, с простым деревенским очагом для приготовления пищи. Узкие, подслеповатые, похожие на бойницы окна — удивительно, но в поселке было электричество, поэтому и лампочки горели. Загон для скота, пустующий — сэр Джеффри скота не держал. Примитивная, похоже, работы местных столяров мебель. И — контрастом среди всей этой убогости, вещью из двадцать первого века в веке девятнадцатом — современный ноутбук с титановым корпусом и модемом для спутниковой связи. Сэр Колин непроизвольно вздрогнул, когда увидел это в комнате. Такой ноутбук уместно смотрелся бы в каком-нибудь кабинете директора крупной фирмы в Вестчестере, но не здесь, в хижине с земляным полом в сицилийском захолустье… Ноутбук работал — хотя на экране было только звездное небо и звезды неумолимо неслись навстречу, сменяя одна другую. — Присаживайся, Колин — падре подтолкнул гостю грубо сколоченный деревянный табурет, себе пододвинул другой такой же — извини, тут у меня не прибрано. Живу один, сам понимаешь… Прикрыв клавиатуру спиной, падре быстро отстучал пароль, отключающий заставку. И хотя сэр Колин не видел пароля, он понял, что хватки падре не потерял — хотя бы по длине пароля — четырнадцать знаков. Причем это явно не кличка собаки или перевернутые наоборот цифры года и дня рождения. Это длинная и внешне бессмысленная комбинация букв и цифр, пароль явно не дилетанта, знающего, что такое добывание и перехват информации. Раньше сэр Джеффри был разведчиком, сейчас стал слугой Господа — хо хватки своей он не утратил… — Подсаживайся ближе! — сэр Джеффри повернул ноутбук так, чтобы было видно и гостю — узнаешь, что это? На экране красовалась большая — не умещающаяся на экране схема — с подписанными квадратиками, разноцветными стрелками между ними, условными значками… — Конечно… — фыркнул сэр Колин — такое дерьмо я вижу каждый божий день на службе. Это древо событий, стандартная схема разведывательной операции. — Я был бы тебе очень благодарен Колин, если бы ты не употреблял более имя Его и слово «дерьмо» в одном предложении. Не богохульствуй. Да, это именно древо событий. Его я нарисовал в первый же день, когда разбирал бумаги, привезенные тобой мне. И знаешь что? Сэр Колин молча смотрел на своего предшественника и учителя — Вся эта схема полное дерьмо! — Почему же? — не понял сэр Колин — это серьезно и долго готовилось. — Я тебе скажу, почему. Я ради интереса, посчитал, сколько здесь ветвлений, когда события могут пойти по тому или другому варианту. И знаешь, сколько я их насчитал? — ??? — Шестьдесят пять! В шестидесяти пяти точках бифуркации эта история может пойти так или иначе. Это допустимо для тактической операции — перевербовка агента, подключение к кабелю, через который идет информация. Знаешь, сколько точек бифуркации должно быть в нормально разработанной операции стратегического уровня? — ??? — Ни одной! Это желательно, но главное — точки выхода. Их я насчитал у тебя на схеме двенадцать — а должна быть только одна. Иначе операцию следует отменять как плохо проработанную. Как и река всегда, на сколько русел бы она не ветвилась по дороге, всегда впадает в море или в океан, так и операция стратегического уровня должна быть проработана так, что как бы ни шло развитие событий — оно должно в любом случае приводить к одному концу — тому, который придумал автор замысла. Вы же ринулись в пекло, имея двенадцать самых разных вариантов вывода. Двенадцать вариантов — это значит, что вероятность успеха операции менее десяти процентов! И тем не менее, вы приступили к ее осуществлению! — Не мне тебе рассказывать, как принимаются решения, Джеффри — философски пожал плечами сэр Колин — мы подчиняемся политикам, пусть не самым умным, и вынуждены делать то, что они говорят. — Я ушел со службы — сказал как припечатал пожилой священник — ты же остался. И все это произошло именно в твою вахту! Так что не ищи себе оправданий, Колин ибо их нет! — Сдаюсь, сдаюсь… — сэр Колин шутлив поднял руки — признаю, полностью разгромил. У тебя есть что-то еще, помимо этого разгромного монолога? Сэр Джеффри внимательно посмотрел на него — долгим, пронзительным взглядом — и сэр Колин внезапно ощутил страх. Впервые за долгое время он почувствовал, как страх возвращается. Такой взгляд не мог принадлежать священнику, он не мог принадлежать даже человеку. Страх, уже забытый и похороненный в потаенных уголках души возвращался… — В общих чертах расскажу. План операции есть, но его вы получите только после того, как деньги поступят на мой счет. Но кое что я все равно расскажу тебе, Колин. Прежде всего — ответь на один просто вопрос — вы в одиночку сможете справиться с Российской империей? — Нет — сэр Колин особо не задумывался — нет, не сможем — они слишком сильны и слишком велики. Даже если Священная Римская Империя займет позицию нейтралитета — мы все равно с ними не справимся, это вопрос материально-технических и людских ресурсов. Расклад показала мировая война а ведь сейчас они на порядок сильнее. Российская Империя — прежде всего сухопутная империя, они совершенно не зависят от морской торговли, и это обесценивает все наше господство на море. Даже если предположить, что они каким-то чудом потеряют весь свой океанский флот — то и без него они смогут воевать годами. В то же время мы — держава морская, мы как раз от морской торговли, от связи с колониями зависим критически. Если во время мировой войны у русских не было сопоставимого с нами океанского флота — то теперь он есть. Они могут обезопасить авианосными группами огромные районы мирового океана и сделать там пункты сбора "волчьих стай" — подводных лодок-охотников. Идущие в метрополию караваны подвергнутся комбинированным атакам из под воды и с воздуха и будут потоплены. А без снабжения мы долго не протянем — мы же остров, у нас нет на нем многих критически важных для войны вещей. Они выстоят и в открытом бою с Гранд-флитом. Я уже не говорю про их военно-воздушные силы. Их нынешний император служил в дальней авиации, поэтому развитию авиации у них уделяется первостепенное значение, особенно — тяжелой авиации. Использовав европейские аэродромы они смогут первым же массированным налетом проломить противовоздушную оборону и нанести удар даже по столице. Нет, с ними мы не справимся… — А если на вашей стороне будут американцы? — прищурился сэр Джеффри — Американцы… Американцы слишком непостоянны в своей политике, у них выборная власть и они слишком сильно зависят от выборов. Признаюсь, мы допустили грубейшую ошибку в планировании, назначив начало операции на самый канун выборов в САСШ. В итоге, когда погибла атомная подводная лодка САСШ, все пошло наперекосяк. Сначала американцы не могли решиться сообщить об этом, у них не было уже президента, фактически их страной правил кандидат на президентских выборах от республиканской партии. Когда началось все это, сначала его предвыборный штаб попытался все это замять, потратив впустую несколько дней, когда счет шел на часы. В итоге, когда стало понятно, что шила в мешке не утаишь — они признали, что подводная лодка была там, и погибла от удара русских. Признаюсь, мы немного… поспособствовали утечке информации, потому что надо было принимать окончательное решение, а американцы уже открыто нарушали свои договоренности перед нами. Так или иначе, возмущение американцев, вполне оправданное надо сказать, нашло совсем не ту цель, которая ожидалась. Вместо того, чтобы возненавидеть русских и потребовать их уничтожения, они обрушили свой гнев на лживую и непостоянную республиканскую президентскую администрацию, а рейтинг демократического кандидата, который до этого не имел никаких шансов, стремительно пошел в гору. В итоге, президент Буш был вынужден уйти после единственного срока, а президентом САСШ стал некий господин Клинтон, убежденный сторонник мира и международной торговли. Первым же делом он предал нас и начал переговоры с русскими. — И правильно сделал, надо сказать… — равнодушно заметил сэр Джеффри — у победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота. Русские показали себя сильнее вас, вот он и принял сторону сильного. Я бы на его месте поступил точно также. И попытался бы выторговать для своей страны максимум привилегий. — Но это же предательство! — Это жизнь — разозлился сэр Джеффри — это жизнь такая, какая она есть. Это реальная политика, а не идеализм чистой воды! Если вы не понимаете разницу, между этими двумя вещами — значит, я разговариваю сейчас с вами зря, можете не тратить свои деньги и продолжать дальше творить мелкие пакости, рискуя получить затрещину от отца, такую что искры из глаз посыплются! Так как?! Сэр Колин ничего не ответил. Он понимал, что старый священник прав… — Для чего я это тебе сейчас говорю? — спросил сэр Джеффри и сам же ответил на свой вопрос — для того, чтобы сейчас мы правильно поставили задачу для твоей службы на несколько лет. Именно — не несколько лет — это задача не дня, ни месяца и даже не года. Скажи, сколько граждан Великобритании поддержали действия правительства во время Бейрутского кризиса? — Общество раскололось примерно пятьдесят на пятьдесят. Часть подданные ее Величества проявили себя как патриоты, требуя раз и навсегда покончить с зарвавшимися русскими, но часть — потребовала привлечь правительство к ответственности за разжигание агрессивной войны. Были даже слушанья в палате Общин, на которых премьер-министру пришлось несладко. Министру обороны и министру военно-морского флота пришлось подать в отставку. — Вот в этом наша проблема номер два. Мы не можем воевать и побеждать, пока в обществе нет единодушия по этому вопросу. До тех пор, пока в обществе не будет единодушного решения уничтожить русских, до тех пор, пока даже младенец в коляске не будет требовать раз и навсегда с ними покончить — ничего начинать нельзя. Победно воевать может только все общество, вся страна — и оно не будет воевать за интересы нефтегазовых магнатов из Роял-Датч-Шелл или Бритиш Ойл. Обе эти проблемы нужно решить. Первая проблема — раз и навсегда привязать к себе Северо-американские соединенные штаты, сделать так, чтобы они присоединились к нам не по трезвому расчету, не за обещания допустить к добыче нефти в регионе — а по велению сердца. Сделать так, чтобы каждый американец, услышавший даже робкое предложение замириться с русскими воспылал ненавистью к такому миротворцу, сделать так, чтобы требование уничтожить Россию стало первым и единственным на американской внешнеполитической повестке дня! Второе — нужно консолидировать свое общество, сделать так, чтобы каждый британец просыпался и мечтал о Юнион-Джеке над разрушенной русской столицей, о кораблях Гранд-Флита в устье Невы. И третье. Помимо этого, необходимо вести подрывную работу в среде самих русских. Потому что если даже Америка и Великобритания объединятся в неудержимом стремлении уничтожить русских — это мало что даст. Если даже весь остальной мир ополчится против России — это все равно мало что даст. Время упущено, Колин, то что можно было сделать в тридцатых и сороковых — не сделаешь сейчас. Русские не просто сильны — русские чудовищно сильны. У них больше миллиарда человек, огромные запасы всех мыслимых природных ресурсов. Они в основном успели ассимилировать население Восточных территорий. Даже во время частичной мобилизации, если брать только казаков и Императорское стрелковое общество — они сразу выставят сухопутную армию численностью в сорок, а то и пятьдесят миллионов человек. Им не привыкать отступать, они могут отступать очень долго, чтобы потом все равно перейти в контрнаступление. В их лесах и болотах может исчезнуть любая по численности армия, их суровый климат убивает верней, чем пуля. Наполеон это узнал, не дай Господь узнать это и нам. Наконец, в худшем случае, погибая, они могут нажать кнопку и забрать с собой в ад все цивилизованное человечество. Даже десятой части их ядерного арсенала хватит, чтобы уничтожить все живое на планете. Поэтому, существует единственная возможность победить русских в войне — заставить одних русских воевать с другими русскими. Только так. Россию никто не сможет победить кроме самих русских! — И как мы это сделаем? — скептически спросил сэр Колин — по-моему уже был один человек, который попытался. Его звали Ульянов-Ленин и его убили. Российская империя — это не Британия и тем более не САСШ. Там азиатская деспотия, и деспот ни секунды не колеблясь, отдаст войскам приказ стрелять в свой народ. Там даже парламента нет! — Если что-то говорят по телевизору, это не значит что это правда — брезгливо проговорил сэр Джеффри — что-то я не заметил, чтобы деспот отдал приказ открыть огонь по взбунтовавшейся Казани. Насколько мне известно, бунт подавлен относительно бескровно, а байки про тысячи погибших и обстрел артиллерией города скармливают плебсу наши кудесники из Тэвистока. Даже не понимая при этом, что среднему британцу или американцу все равно — стреляли по Казани или нет — он посмотрит это, повозмущается и пойдет спать. А русским парламент просто не нужен, у них такая традиция. Не забывай, что до сих пор существует вторая ветвь императорской фамилии Романовых, которую несколько десятилетий назад несправедливо отстранили от власти. В отличие от этих староверских фанатиков, те Романовы — вполне приемлемые партнеры по политическому торгу, они отдадут нам Восток сами, своими руками. А может даже и не стоит его брать — пусть русская казна продолжает вкладывать деньги в этот край, пусть русская армия его охраняет — а мы будем качать нефть, добывать газ, другие полезные ископаемые — и не только там, по всей России через коммерческие концессии. Мы будем эксплуатировать русских, воровать их научные достижения, переманивать к себе лучших из них. Для того, чтобы захватить страну — не обязательно ее захватывать. — Нереально. И царствующий монарх и его наследник служили в армии. Наследник престола — у них он называется «цесаревич» награжден Георгиевским крестом за бои на Восточных территориях. Это не офицерский орден, а солдатский, офицер может его получить только в том случае, если за это проголосуют те солдаты, которых он вел на смерть. Если даже мы подкупим одного или нескольких русских военачальников, и они попробуют вывести войска на Дворцовую площадь, как это было полтора столетия назад — их же собственные подчиненные при первой такой попытке схватят их и повесят на ближайшем дереве за измену. — Реально все, что не противоречит законам физики — философски ответил сэр Джеффри — это просто вопрос времени, денег и профессионализма привлеченного персонала. Знаешь, что я понял, пока жил здесь — у меня ведь было много времени подумать… — Что же? — Есть местная пословица. Она звучит так: "Если история чему-то и учит, так это тому, что убить можно кого угодно". Но есть и вторая пословица — ее придумал я, живя здесь и размышляя долгими вечерами. И гласит она: "Если история чему-то и учит, так это тому, что обмануть можно кого угодно". Вот на этих двух философских максимах мы и построим нашу новую стратегию действий… — Э… боюсь под философские максимы, старики не выделят деньги, Джеффри, ты же их знаешь. Дай мне что-нибудь конкретное, помимо твоих философских максим. — Хорошо. Я дам тебе часть картины. Русские планируют мстить? — Вообще то… — Они планируют мстить — с убеждением сказал сэр Джеффри — не может быть, чтобы они не начали мстить. Можешь мне не говорить про свои источники развединформации, я и так это понимаю. Если этого не произойдет — они потеряют уважение сами к себе. Так вот: как только они начнут мстить — мы станем выполнять нашу первую задачу: сплотить британских подданных и американских граждан в едином порыве уничтожить русских. Но для этого мне нужен русский мститель, настоящий, а не придуманный твоей службой русский мститель, за которым будут реальные дела. А потом… потом мы обернем оружие русских против них самих же. Ты знаешь конкретно — где, что и когда? — Пока нет… Картинки из прошлого. 16 июня 1993 года. Афганистан — Колонна стоп! Предел внимания! Машины остановились — они удалились от накатанной колеи больше чем на три километра и теперь от дороги их отделяла невысокая гряда холмов. Через бронестекло видно было не очень хорошо, но по виду здесь не было ни души. Старший колонны, сидевший в первой машине — пожилой, хмурый здоровяк с проседью в окладистой бороде перехватил автомат, дернул за ручку звери, с усилием толкнул. Центнер с лишним стали — а именно столько весила бронированная дверь АМО — поддался усилию — и здоровяк соскочил на землю, приземляясь легко и бесшумно. Судя по тому, как он это сделал, наблюдательный человек мог бы предположить, что здоровяк — выходец из десанта, потому что именно такое приземление отрабатывают на парашютной вышке. Здоровяк огляделся — на вид никого — достал из кармана небольшое стальное зеркальце, входящее в армейский набор выживания, поймал солнечный свет, отсигналил: три-два-три. Еще раз — три-два-три. Стоп. Из-за валуна, метрах в ста от головной машины поднялись двое. Одетый по местной моде среднего роста бородач лет тридцати и второй — на вид и двадцати нет, на полторы головы выше своего старшего спутника. У молодого в руках был пистолет Маузер, у бородача на вид оружия не было. Неспешно, они направились к колонне… — О, император Нерон… — начал здоровяк-десантник — Идущие на смерть приветствуют тебя — подхватил и закончил бородач. Пароль-отзыв. Принято. Оба, и молодой и постарше, протянули десантнику руки, поздоровались… — Что привезли? — на чистейшем русском спросил бородач — Много чего. Полторы сотни АКМ. Тридцать РПК и столько же ПКМ. По двадцать штурмкарабинов Токарева и Драгунова, гражданской модификации. Пять ДШК. Тридцать РПГ с гранатами, осколочными, противотанковыми и термобарическими. Половина автоматов — с подствольниками. Десять ПББС и спецпатроны к ним. Гранаты. Еще несколько «Взломщиков», не знаю пригодятся ли тут, найдется ли кто на них будет работать. В общем, несколько групп скомплектовать — в самый раз. — Боекомплекты? — Не поскупились. На каждый автомат по восемь рожков и по двадцать БК. Ну и на остальное примерно столько же. — Откуда дровишки? — С консервации… — пожал плечами здоровяк — откуда же еще. Карабины и «Взломщики» новые, с завода, как говорится, муха… ничего делала. Да нормально выбирали, не колотись. Даже калибром перемеряли. — Глянем? Снова пожав плечами, здоровяк, а за ним и двое встречающих направились к кузову. Здоровяк снял один замок, потом второй, общими усилиями откинули борт. Зеленые деревянные ящики занимали весь кузов, от верха и до низа. — Патроны где? — Да тут же. Равномерно распределили, чтобы если что… — Понятно… Бородач, цепко ухватившись за борт, легко взобрался наверх, открыл один ящик, второй, третий. Закрыл. Наконец, нашел то, что нужно — и спрыгнул вниз, держа в руках отливающий благородным воронением, с прикладом из дагестанского ореха, штурмкарабин Драгунова с кирзовым подсумком, в котором были принадлежность, прицел и четыре магазина. — Абдалла… Молодой, поняв что происходит, как то даже оробел. — Это тебе. Подарок от белого царя. Держи, будь всегда мужчиной, храни свою честь, живи по законам предков… Молодой аккуратно принял винтовку, ощутил ее стальную тяжесть, погладил вороненый металл, робко прикоснулся к теплому, ореховому прикладу, благоговейно провел рукой по длинному стволу. У него уже была винтовка дома, старый, помнящий еще деда БУР — Ли-Энфильд 303. Но он не шел, ни в какое сравнение с тем, что он держал сейчас в руках. — Я никогда не забуду этого, эфенди — сдерживаясь, как подобает взрослому мужчине, сказал Абдалла Двое мужчин внимательно наблюдали за молодым. Каждый в этот момент его хорошо понимал — помнили то, как и они сами когда то получили свое первое настоящее боевое оружие. Помнили, что чувствовали при этом… — Не забывай, Абдалла. Надо торопиться. Не дай Аллах, набегут душманы и тогда твой отец не получит оружие. — Не родился еще душман, который сможет лишить моего отца оружия — недобро сверкнул глазами Абдалла. Отвернувшись, Абдалла сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. И тут, одновременно взревели три мотора. Совсем рядом. Один за другим, нещадно пыля, из-за холмов выкатились три старых, разномастных джипа, на каждом из них был установлен пулемет — все разные. Один — британский, танковый крупнокалиберный Виккерс, на втором — спарка старинных Виккерс еще с водяным охлаждением. На третьем — относительно современный Браунинг М2 производства САСШ. В машинах — в кабинах и в кузовах сидели люди с самым разным оружием — при виде этих отмороженных анархистов, здоровяку захотелось взяться за автомат. [прим автора — одной из проблем первой половины двадцатого века были анархисты, их считали даже более опасными, чем коммунистов. Идеологическим лидером анархистов был Бакунин, покойный, а лидером коммунистов — Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий), который жил долго и наделал немало бед] — Это что за парад? — Это племенное ополчение шейха Дархана, оно будет сопровождать нас до места. Я еду в голове колонны, вы — за мной. Рации на второй канал держите, всегда на прием. Как поняли? — Вас понял — автоматически ответил здоровяк, и тут спохватился, сомнения у его все-таки были — а эти гаврики нас самих не перестреляют тут? — Это оружие для них, для их племенного вождя. Но перестрелять тут могут, поэтому — предел внимания. Двигаемся, теряем время! — Господин, майор, колонна прошла точку три, встреча произошла по плану. Колонна продолжает движение, мы на пределе дальности, в любой момент беспилотник может потерять управляемость. Майор, уже сидящий не около трубы — ее свернули, смотреть там было больше нечего — поднял голову… — Возвращайте. Связь. Отвечавший за связь офицер протянул трубку. — Гнездо, я Орел! Колонна прошла точку три, повторяю — колонна прошла точку три! Встреча состоялась, колонна продолжает движение. Как поняли? — Орел, я Гнездо. Вас понял, наблюдение прекратить. Выдвигайтесь на точку вывода, прием! — Вас понял, наблюдение снимаю, выдвигаюсь на точку вывода! — Верно, конец связи… Майор повернулся, жестом подозвал засевшего неподалеку командира «чирчикских» — Сворачиваемся, уходим. Зачистить все. — А что это было? — командир «чирчикских» не должен был интересоваться, но он все-таки поинтересовался — Это? Учения. Обычные учения в обстановке, максимально приближенной к боевой. Забудь. 22 июля 1996 года. Портсмут, Великобритания — Проезжай! Да проезжай же, мать твою! И длинный, раздраженный гудок клаксона… Портсмут был одним из крупнейших британских портов, наряду с Ливерпулем, Кардиффом, Бристолем. Через него шел основной поток грузов с враждебного европейского континента, там же был один из крупнейших в мире нефтеналивных терминалов, обрабатывающий поступающие с русских Восточных территорий нефтепродукты — нефтью Российская империя не торговала совсем, только нефтепродуктами — там же был паромный терминал, каждые тридцать минут большие паромы отправлялись в Германию — верней, в Священную римскую империю германской нации — так правильно называлась эта страна. Грузопоток в последние годы все рос — и поэтому, подъехать к контейнерному терминалу было все сложнее… Дэвид Монаган, здоровенный рыжий детина высунулся из кабины своего магистрального Бедфорда, посмотрел вдаль, в сторону терминала. Не меньше часа еще стоять, мать их. Затейливо выругавшись, Монаган взял рацию, ткнул в кнопку… — Что стоим? — Два парома одновременно подошло. Немцев выпускают… — Мать их… Правила были такими — сперва терминал обслуживал входящие грузы, только потом исходящие — иначе на терминале будет сущее столпотворение. В здесь — аж два парома подошли. Грузы тут перевозили двумя путями: медленным и подешевле — это значит, морской контейнер, контейнеровоз, перевалочная площадка на терминале. И быстрым, подороже — в Германии этот же контейнер грузится на магистральный тягач, тягач и контейнер переплывают Английский канал [Английский канал, так британцы называют Ла-Манш] на пароме, и дальше без всяких перевалок на том же тягаче идет до адресата. Дороже это выходило, потому что через море надо было переправлять не только контейнер, но и сам тягач — но иногда время было дороже денег. Жратву, цветы и прочий скоропорт возили только так. Бедфорд Монагана с пустым прицепом-контейнеровозом, стоял в крайнем ряду дороги, ведущей в порт и он, пока колонна стояла, смотрел на проскакивающие мимо германские МАНы и Мерседесы. Больше всего было МАНов — умеют же немцы делать машины. Да, дизайн примитивный, кабина не сказать, что верх удобства, зато движок — полмиллиона без капремонта только так отходит, это даже не достижение. А кое-кто — он слышал — и до миллиона доходит. Мощный, надежный, неубиваемый, даже русские на него лицензию покупают. А этот его Бедфорд — ну и что, что кабина шикарная, зато движок дохлый, аж на сто сил меньше мощность. То и дело — ремонта требует, масло жрет — в общем, хорошего мало. Купить бы МАН — да нельзя, на него заградительные пошлины. Промышленность свою поддерживаем — вот и мучаемся со своими колымагами… Колонна двинулась — немцев пропустили быстро, почти не досматривая, немцы — народ законопослушный и все это знают. Длинная стальная змея, дергаясь и исходя сизым солярным дымом, двинулась в порт, на загрузку. — А, Дейв… — сидящий в высокой — так чтобы можно было общаться с водителями грузовиков на равных — будке менеджер высунул руку из окошка, пожал руку Дэвиду — что там у тебя? — Третий терминал… Слушай, Пит, побыстрее нельзя, а… И так простоял — а время деньги, мне еще за эту машину год почти платить… Дэвида Монагана знали здесь все — в порт он ездил часто — Сейчас… — менеджер просканировал ручным сканером договор, на котором была специальная широкая полоса, с указанием терминала и характера груза, постучал по компьютерным клавишам — значит, груз твой дожидается уже. Заедешь через четвертый терминал, там тебя без очереди загрузят. — Спасибо. — Да брось… Водителем Монаган был опытным — поэтому до третьего терминала добрался быстро. На терминале как и всегда царила суета — одни краны работали на разгрузке стоявшего у пирса контейнеровоза, другие — выдергивали из огромного штабеля один контейнер за другим и грузили на сменявшиеся на погрузочной площадке контейнеровозы. Все работало как часы. Монаган встал в очередь, подождал. Когда пришла его очередь — протянул тот же самый договор работяге в желтой спецовке, тот просканировал его тем же самым сканером, кивнул. Через десять минут, на грузовую площадку прицепа-контейнеровоза огромный кран тяжело плюхнул красную тушу сорокафутового морского контейнера. Работяги сноровисто прикрепили контейнер к прицепу, старший бригады махнул рукой — и Бедфорд, попыхивая сизым дизельным дымком направился к выезду из порта. Таможни опасаться не стоило — слишком велик был грузопоток этого порта и работала таможня только по конкретным сигналом — иначе бы порт сразу встал. Первый этап операции. был успешно завершен. Пассажира он подхватил на самом выезде из города, как и договаривались. Красный фургончик BMC впереди — вроде как сломанный — и голосующий на обочине человек. Дэвид Монаган аккуратно нажал на тормоз, человек побежал следом за теряющим скорость тягачом. Перегнувшись, Дэвид отпер дверь со стороны пассажирского сидения. — В Лондон? — Ну, не в Лондондерри же… Пароль — отзыв… Человек, голосовавший на дороге, ловко, как обезьяна забрался в кабину, плюхнулся на сидение… Впереди, пятьдесят примерно километров, около Гилфорда, будет стоянка для дальнобойщиков. Там свернешь. Надо проверить груз. Человек не говорил — он приказывал. Вздохнув, Дэвид Монаган начал разгонять свою тяжелую машину. Черт бы побрал тот день, когда его угораздило связаться с ИРА… Картинки из прошлого. 22 ноября 1992 года. Санкт Петербург, Зимний дворец Молодой человек в зимней армейской униформе — грязной, испачканной каким то мазутом или чем-то в этом роде, по хозяйски миновал роскошные двери Зимнего дворца, у двери сбросил с сапог налипший снег. Вчера зима наконец то расщедрилась — снега не было очень долго, все — мерзкая, серая, осенняя хмарь — а вчера снег даже не пошел — буквально повалил, навалило сантиметров тридцать. Приветливо кивнул кому то из придворных, оказавшихся на лестнице, те как и полагается ответили ему поклоном — но молодому человеку до этого поклона не было никакого дела. Сначала он собрался идти в свою комнату — валандались всю ночь, как всегда материалы пришли совсем не те, какие нужно, а подрядчики юлили и намекали на повышение цены, в связи с проведением работ в зимний период. Но — вспомнил — достал из переброшенного на бок армейского ранца большую, толстую книгу в переплете из черной свиной кожи, посмотрел на часы и резко сменил направление движения — книгу надо было отдать. Государь в этот день, как и в каждый день в это время, находился в библиотеке — большом, недавно перестроенном помещении с высокими потолками и длинными стеллажами из дорогих пород дерева, на которых длинными безмолвными рядами стояли книги. В помещении было тепло, сухо — работала специальная климатическая система, выдерживающая оптимальную температуру для длительного хранения книг. Свет был выключен — того света, что лился с улицы в высокие витражные окна было вполне достаточно. Государь, в своем обычной форме казачьей конвойной стражи, сидя у окна на обычном канцелярском стуле, что-то читал. Роскошных кресел государь не любил, говорил, что они мешают сосредоточиться. Заслышав сына, император поднял голову. — Как? — оба они понимали друг друга с полуслова — Не спрашивай… — цесаревич протянул прочитанную книгу отцу. Это была книга, написанная бывшим государственным секретарем САСШ Подгурским, и раскрывала она планы по изоляции и дестабилизации Российской Империи, короче говоря — была антироссийской, даже зверино антироссийской. Государь всегда требовал покупать такие книги и внимательно их читал. — Воруют? — Да есть… — А еще кто-то говорит, что у нас нет свободы… — протянул государь — как же нет, если любой подданный чувствует себя настолько свободным, что готов обобрать свою армию, и более того — обжулить наследника престола. Воистину в России только такая свобода и бывает. В сроки уложитесь? — Отстаем на неделю. Люди работают как могут. — Значит, плохо могут. Объекты должны быть сданы к сроку, это — прежде всего твоя обязанность. — Есть… — по-уставному ответил цесаревич — Вот так… — государь встал, подержал книгу на весу на вытянутой руке, будто взвешивая ее, пошел к стеллажам выбирать очередную. Речь шла про расквартирование шестьдесят шестой десантно-штурмовой дивизии, именным указом ставшей лейб-гвардейской. Перетащить на несколько тысяч километров целую дивизию — это всегда сложно, тем более, что большая часть офицерского состава пришла недавно, спаянного коллектива не было. Технику новую получили вовремя, что есть, то есть — а вот со стройкой затянулось дело. На стройке подрядчики всегда наваривались. — Как тебе книга? — Государь в раздумии остановился перед стеллажом — Ерунда — коротко ответил цесаревич — Напрасно так думаешь. Нельзя недооценивать врага. — Ерунда то что мы делаем. Ерунда то что я сейчас делаю. Рука императора застыла над книжным стеллажом — Поясни. — Мы ошибаемся, готовясь к войне, нанося удар за ударом и получая удары в ответ. Будущее — за миром. — Интересно… — Как бы то ни было, есть несколько держав. Британцы и американцы — наши главные противники. Но британцам есть что нам предъявить — а отношение к нам американцев не обусловлено ничем. Ими манипулируют. В северо-американских соединенных штатах большое значение имеет общественное мнение. Если мы перетянем его на свою сторону — ни один президент не осмелится идти против России. Ни один! А британцы в одиночку, в отрыве от САСШ — ничто, это всего лишь маленький остров. — Это наивно. Американцы сделают то, о чем им скажут по телевизору. В чем американцы безусловно превосходят всех, и нас в том числе — так это в умении манипулировать людьми. Американцы покупают через телевизор — от нового кошачьего корма, до нового президента и международной политики. — Значит, мы должны сделать то, что будет сильнее этого… Государь раздраженно сунул книгу Подгурски на стеллаж — не на свое место. — Ты опять за свое… — Ты знаешь, что это может сработать. — Это приведет к тому, что ты опозоришься! И опозоришь не только себя — но и всю Россию! Когда ты взойдешь на престол — люди будут вспоминать только это — как ты покрыл себя позором! Вот и все! — Я не опозорюсь. — Господи… С чего ты вбил себе это в голову! Что ты в ней нашел! Ты ведь даже ее не видел вживую! — Видел. Вспомни, как ты познакомился с мамой. — По крайней мере, она танцевала в Императорском балете. Подошел и познакомился. И все было пристойно. Неужели нельзя найти кого-то здесь? — Нельзя. — Господи… Ксения с этим проклятым «купипродайством». Теперь еще ты. За что мне все это… — Это может сработать. Учти политические последствия. — Последствия станут такими, что над нами просто посмеются. — Не посмеются. Мама и Ксения полностью за, они находят идею гениальной. — Нашел, у кого спрашивать… — государь потер лоб — впрочем, воля твоя. Закончи свои дела, и делай, что сочтешь нужным. 22 июля 1996 года. Гилфорд, Великобритания Площадка для дальнобойщиков и в самом деле было большой — тут раньше был большой складской терминал, но владелец обанкротился во время депрессии, и имущество буквально за копейки перешло к кредиторам. Заниматься логистикой они не имели ни малейшего желания, поэтому действующий логистический терминал просто превратили в отстойник. Складское оборудование продали отдельно, из складов сделали крытые стоянки а из площадок перед ними, где шла погрузка — открытые стоянки. Посадил на въезде человека, продавать билеты — вот и деньги. Особо не парясь. Уплатив за двенадцать часов — меньше было нельзя, Монаган загнал свой Бедфорд на крытую стоянку, в самый дальний угол. Особо народа там не было — все или обедали, или просто отдыхали. — Тебя как звать то? — обратился он к своему пассажиру — Питером зови, не ошибешься… — И что дальше, Питер… — А вот что. Помоги-ка. По накладным, в коробках был упакованный текстиль — некоторые его виды Британия давно импортировала из Италии. Этот груз правда шел из самой Калабрии, где особо хорошего текстиля не было — да кто там будет разбираться. Коробки с тканью оказались тяжелыми, Питер их подавал, а Дэвид аккуратно складывал. До другого, истинного груза этого контейнера, коробки были наложены в шесть рядов — справиться с этими рядами удалось минут за двадцать. Наконец, тот самый, сплошной ряд картона. Прорезав его складным ножом, Питер вошел в "боевой отсек". Любовно погладил странный агрегат — чем то он напоминал печку с толстой трубой… — Черт, а это что за хреновина… — изумленно вымолвил Дэвид, залезший в кузов. Он сразу понял — что это боевое оружие. — Ромашка-М. Новейший русский автоматический миномет калибра сто шестьдесят миллиметров. У него карусельная загрузка боеприпаса, если обойма полная, он выстреливает десять мин за тридцать секунд. Классная вещь! — И какого хрена она нам нужна? Питер обернулся, полоснул взглядом любопытного напарника… — А тебе какое дело. — Да ладно… Я так спросил… Питер улыбнулся. — Хорошо… Мы с тобой уже не первый год работаем. Тебе — скажу. Знаешь, что такое Армаг? — Тюрьма строгого режима. — Не только. Это еще и крупнейший вертодром в мире. Там поросят — до черта. И там эти вертолеты заправляют — поэтому там огромное хранилище горючки. А теперь прикинь, что будет, если несколько здоровенных мин попадут в такое хранилище… — Пуф-ф-ф… — Вот именно! — Питер по-свойски похлопал водителя по плечу — я скажу так. После этого в Ирландии самым популярным блюдом надолго станет жареная поросятина! Вот так вот! — И мы… — Да нет… Ты оставишь машину вот здесь вот, в Лондоне — это не закрытая территория, промзона, туда можно въехать. Я тебе дам по башке. Потом скажешь, что машину угнали — и получишь страховку. Вот и все. — Сильно? — Что? — Ну… по башке… — Придется сильно. Сам понимаешь, брат, тебя потом допрашивать будут. — Делать нечего… — Вот именно! Потом, когда Ирландия станет свободной, твое имя будут знать все школьники! Дэвиду Монагану это уже было не нужно. Ему совсем ничего было не нужно, он проклял тот день и час, когда связался с ИРА — и теперь оказался втравленным в серьезнейшую террористическую операцию. Машина судьбы уже летела под откос — и ни руля, ни тормоза в ней предусмотрено не было… 22 июля 1996 года. Учебный полигон. Герефорд, Великобритания — До цели одна минута! Всем приготовиться! Большой, черного цвета, с выпирающей вперед складной штангой топливоприемника, вертолет для специальных операций фирмы «Белл» несся на высоте всего двадцать метров над землей, неотвратимо приближаясь к захваченному террористами объекту — трехэтажному, кирпичному зданию, щерящемуся на мир голыми провалами окон, на самом краю леса. В самом вертолете восьмерка спецназовцев — два стандартных разведывательных патруля САС в последний раз проверяла свое снаряжение. Черный костюм из кевлара и негорючего номекса, маска совмещенная с легким респиратором и очками из прочного пластика для защиты глаз от осколков. Основное оружие — пистолет-пулемет Кольт калибра 0,45 в комплектации для войск специального назначения — с глушителем, тактическим фонарем, прицелом «Рефлекс» на цевье, дополнительной передней рукояткой и увеличенным магазином на тридцать шесть патронов. Второе оружие — помповый дробовик «Ремингтон», пятизарядный, с обрезанным стволом и пистолетной рукояткой — он носится в специальном колчане за плечом или за спиной, на продетом через рукоятку толстом шнуре, кому как нравится. Пистолет — старый добрый Кольт-1911, сделанный фрезерованием из стальной заготовки, а не из легких материалов, как это сейчас модно. Два ножа — обоюдоострый кинжал «Коммандо» и мультиинструмент из зачерненной стали. Три светошумовые гранаты — при взрыве они дают вспышку и звук, сопоставимые со звуком разрыва гаубичного снаряда, еще три — газовые, с газом CN. Раскладная пружинная дубинка, небольшие клинышки для подкладывания под дверь и еще много разных мелочей, которые могут понадобиться бойцу специального подразделения при проведении операции по освобождению заложников, захваченных в здании группой террористов…. Лейтенант Дориан Грей, всего два с небольшим года назад пришедший в САС из полка королевских саперов сегодня волновался больше всех — ему в первый раз сегодня вести в бой патруль — его патруль, в котором он неделю назад стал командиром, опередив более старших и опытных бойцов. Назначение командиром патруля было для него большой неожиданностью — но это назначение он принял и теперь старался во всем показать, что решение командования полка было не ошибочным. На занятиях он гонял своих людей сильнее всех, но никто не него не обижался, потому что он всегда был с ними, и если патруль выполнял какое-то учебное задание — он был вместе с ним, самое тяжелое по праву командира беря на себя. Лейтенанту Грею было всего двадцать девять лет — по меркам полка САС пацан совсем еще. Выше среднего роста — метр восемьдесят один — со светлыми вьющимися волосами и пронзительно голубыми глазами лейтенант был из тех молодых офицеров, чье появление на дискотеке в соседних с Герефордом городках производит фурор. Вдобавок он был из хорошей семьи — многие Греи входили в разное время в состав британского правительства, а сам лейтенант был аж баронетом, хотя предпочитал об этом не вспоминать. Ему и так неплохо жилось, без бессмысленного времяпрепровождения в лондонском высшем свете. Лейтенант увлекался бегом и пробегал милю, затрачивая всего на двадцать секунд больше текущего мирового рекорда в беге на такую дистанцию. В общем — лейтенант Дориан Грей был во всех смыслах достойным офицером и джентльменом. Сейчас лейтенант Дориан Грей сидел на самом краю десантного отсека, свесив ноги в люк — как это было принято у американских десантников и с тревогой размышлял, глядя на вырастающее на горизонте здание из красного кирпича. Внутри — восемь террористов, да каких террористов — люди из первой, десантной роты. Занятие это, скорее не на освобождение заложников, а на отработку боя в помещении, просто не во всех можно стрелять. В нем важна была не скорость, важна была чистота и эффективность действий, скоростью можно было пренебречь, хотя секундомер тоже работал. Возглавлять террористов должен капитан Марк Салливан — с этим человеком у лейтенанта всегда были напряженные отношения. И нет сомнения — ребята Салливана не упустят возможность подгадить. Тем более такую шикарную… — Десять секунд до цели! Готовность! Лейтенант показал выпускающему большой палец, показывая, что готов к десантированию. Выпускающий сбросил вниз бухту толстого, черного цвета каната… — Мы над целью! Вперед! Не дожидаясь хлопка выпускающего по плечу лейтенант сиганул вниз, обхватив трос руками и ногами. Привычно обожгло кожу, даже через перчатки — но лейтенант не думал об этом, все его мысли занимал предстоящий штурм. Вытоптанная, с редкими зелеными волосинками травы земля летела навстречу… Очередь! Неприятности начались сразу, как только первый десантник из антитеррористической команды коснулся земли. Кэп был старым, опытным волком, он просек про то, что Грей выберет десантирование — и отправил одного или двоих своих ребят с автоматами на первый этаж — чтобы попытаться снять десантников, когда они только будут десантироваться с вертолета. В полку проводили эксперименты, снять таким образом удавалось максимум троих, потом в помещение на первом этаже летела граната. Соответственно, Салливан отправил на первый этаж смертника или смертников — но ему, по видимому было на это наплевать. Старая сволочь… Очередь прошла совсем рядом — но лейтенант успел отпустить трос и в кувырке уйти от пуль, подкатиться под самое окно. Рука привычно нащупала толстый цилиндр световой гранаты и кистевым броском, как в бейсболе, отправила вдохнувшее смертью окно. Чека выдернулась автоматически — САСовцы подвешивали гранаты на специальные петельки, как срываешь гранату со снаряжения, так выдергивается чека и можно бросать. В бою все решают секунды, сэкономленная на выдергивании чеки секунда может спасти кому-нибудь жизнь. С другой стороны — если ты выхватил гранату — то обратного хода нет, надо бросать — чеку обратно уже не вставишь… Дождавшись, пока громыхнет — эти гранаты были самыми настоящими и действовали в полной мере — лейтенант вскочил на ноги, приводя в боевое положение свой автомат. Глаз привычно нашарил в глубине комнаты скорчившегося на полу оглушенного взрывом человека, в такой же, как у него черной униформе САС. Руки привычно вскинули автомат, палец дожал спусковой крючок — и человек на полу задергался от попаданий. Лейтенант не отказал в себе в удовольствии — целых пять пуль вместо двух, как обычно в САС. Вот так вот, кэп Салливан… Хотел проредить наши ряды до штурма, пожертвовать одним чтобы выбить троих — а теперь у тебя семеро против восьми. Посмотрим, что ты будешь делать дальше… Его группа уже десантировалась — трое, не считая его. Еще четверо высадятся на крышу, чтобы штурмовать здание одновременно и сверху и снизу. Командовать смысла не было — каждый знал свой маневр. Капрал Бродерик — огромный, похожий на медведя — у него у единственного в группе из оружия вместо пистолета-пулемета калибра 0,45 была короткая штурмовая винтовка BAR-10 калибра 7,62х51 — подскочил к окну, в которое только что ушла граната лейтенанта, бухнулся на четвереньки, образовав своего рода подставку для ног. Самый здоровый среди всех, рыжий уроженец Йорка, он всегда выполнял эту роль по необходимости и никогда не обижался, если его называли "подставка для ног". Он вообще не умел обижаться и во всем, даже в этом находил нечто смешное — таков был его характер. Первым в зачищенное помещение вскочил сам лейтенант, за ним последовали старший сержант Хьюго Миддс и старший капрал Дик О'Мара. Старший капрал, перескочив через подоконник остановился, подал руку капралу Бродерику, помог их «хэвиганнеру» быстро забраться в комнату. Смысла проверять труп не было — после попадания пяти пуль калибра 0,45 не живут. Тем не менее, капрал Бродерик поднял лежащий у трупа автомат, достал из кобуры пистолет и размахнувшись, выбросил все это в оконный проем, тот самый, через который они проникли в помещение. Тем самым он заработал для команды пять очков — врага всегда по возможности следует лишать оружия, забирая его как трофей, выбрасывая или приводя в негодность. Даже если враг мертв — мало ли кто тут потом пройдет. Световые гранаты они забрали и распределили между собой как трофеи — их много никогда не бывает. Еще лейтенант забрал один полный магазин, а початый старый отсоединил и тоже выкинул в окно. — Минус один! — сообщил лейтенант в тактический переговорник Теперь можно двигаться… Все этажи этого довольно большого дома были выстроены по единому проекту — никаких капитальных перегородок. Были легкие деревянные быстросъемные перегородки, которые можно было комбинировать немыслимым количеством способов — причем "накрывала обстановку", то есть создавала коридоры, комнаты, устанавливала двери — всегда команда, игравшая за террористов, и делала она это по своему усмотрению. Как будет удобно для обороны — так и делалось, а для усложнения задания, команде антитеррористов никакие карты помещений не предоставлялись и обстановка не сообщалась. И даже наблюдать за объектом перед штурмом, чтобы хоть что-то выяснить — тоже было нельзя. Внутри следовало быть готовым ко всему — и даже больше. Это и был знаменитый "дом убийств" — изобретение британской САС для подготовки по ближнему бою, триумфально разошедшееся ныне по всему миру. Впервые он появился здесь, в Герефорде… Комната оказалось довольно большой, за ней был коридор. А через коридор, едва заметная, висела тонкая рыболовная леска… Вот сволочи… Лейтенант остановил двинувшегося вперед Миддса. Что-то было не так в этой леске, не мог Салливан оставить ее так, на высоте едва ли не полметра. Вот если бы она висела в паре сантиметров на землей, да еще сразу на поворотом — вот тогда бы Грей точно поверил. А сейчас… А сейчас Грей устроил маленькую хитрость. Где бы он спрятался сам — слева или справа? Если человек правша — то ему проще стрелять из автомата в левую сторону. Значит, справа. И еще одно — перегородки, обозначающие комнаты и коридоры не доходили до потолка сантиметров на двадцать. Поэтому, лейтенант достал гранату, опять световую — и перекатил через верх деревянного шита, в комнату, в которой и прятался противник. На всякий случай! И опять не ошибся! Ему удалось вывести из строя самого опасного игрока террористов — единственного среди них пулеметчика. Он засел с пулеметом Мк43 в комнате, леска была подключена к устройству, сигнализирующему об ее перерезании. Как только бы оно сработало — пулеметчик просто собирался выпустить всю пулеметную ленту через стену, перерезав атакующих пополам — пулемет был единственным оружием, пробивающим стены, у террористов он был один, у антитеррористов — ни одного. Поглощенный ожиданием, он промедлил, когда на пол плюхнулся черный цилиндр светошоковой гранаты. Промедлил немного, всего секунду — но этого оказалось достаточно. Атакующим же достаточно было и секунды — ворвавшись в помещение, они двумя очередями из автоматов прикончили скорчившегося на полу, лихорадочно протирающего глаза горе — пулеметчика… — Минус два! Сверху застучали автомат, потом еще один — Засада на третьем! Нас прижали! Значит, у группы, которая шла сверху дела пока не очень. Пока — счет два-ноль… Пулемет — добыча более чем достойная, его не стоит выбрасывать, его нужно забрать с собой и использовать. К пулемету было три короба на сто патронов каждый — они крепились на специальном креплении по левому боку пулемета. Закинув на спину пистолет-пулемет, старший лейтенант Грей вооружился пулеметом, по одной коробке с лентами разобрали бойцы его группы. Вот теперь из простых карт они превратились в самые настоящие козыри — с пулеметом то. Первого бойца они потеряли на лестнице — ублюдок из команды Салливана засел наверху, в одной из стен оказалось вырезан кусок, почти не заметный — до того момента, как он вылетел прямо на лестницу, и из открывшегося в деревянной стене пролома ударила автоматная очередь, моментально перерезав пополам старшего сержанта Миддса. Через секунду в открывшийся пролом полетела граната, Грей двумя прыжками взлетел выше по лестнице и добавил короткую, злую очередь из пулемета — но было уже поздно. Скорее всего, ублюдок ушел, успел уйти — он не дурак, знает, с кем имеет дело. Очередь — и ноги… Лейтенант Грей отметил для себя, что с лестницей они справились плохо, надо было проходить ее быстрее. Лестница, дверь, коридор — вообще самые опасные места здания и оптимальный темп их прохождения нащупать очень сложно, все зависит от ситуации, от подготовки сторон, от имеющегося у них оружия, наконец от типа препятствия. Одних дверей, например, бывает аж тридцать типов и к каждой нужен свой подход. Вторая растяжка ждала их прямо у входа на второй этаж — ее не стали обезвреживать, опасаясь, что она с хитростями. Просто обозначили, перешагнули и отправились дальше. Наверху продолжалась перестрелка — "команда два" засела крепко. Либо они смогут выйти и ударить обороняющимся в спину — либо их побьют по дороге. Стоп! — лейтенант поднял руку, сжатую в кулак — и все остановились, заняли позиции для стрельбы. Что-то ему не понравилось слева — только потом, уже в спокойной обстановке он понял, что не понравилась тончайшая полоска света между дверью и косяком. Один из обороняющихся прикрыл дверь — чтобы обмануть наступающих, рассчитывающих только на запертые двери и открыть огонь. До двери было еще несколько метров — возможно, у стрелка была какая-то система сигнализации, позволяющая определить момент, когда открыть огонь. Лейтенант условным жестом показал О'Маре и Бродерику на дверь, и условный сигнал «штурм». И только когда они заняли позиции по обе стороны от двери, когда Бродерик, сжимая в руке толстый черный цилиндр световой гранаты, саданул по двери — он понял, в чем здесь заключается ловушка. Понял — и упал на колени, закрыв глаза руками… Первыми — рванули две светошумовые гранаты, установленные в комнате с приоткрытой дверью на растяжках — ребята Салливана не поскупились, установили сразу две. Эти две — плюс та, которую забросил Бродерик, в это же помещение рванули почти одновременно — Грею показалось, что полоток падает ему на голову, а от боли в ушах он едва не потерял сознание. Но он — единственный из всей штурмовой группы остался на ногах и в здравом рассудке — О'Мара и Бродерик валялись на полу, обхватив головы руками — хорошо, если просто контузия, а то не дай бог и что похуже, например разрыв барабанной перепонки. Взрыв был такой силы, что — Салливан в это не рассчитал — им оглушило, хотя и не так сильно, двоих его стрелков в комнате по другую сторону коридора. Он рассчитывал на две гранаты — и не подумал о том, что атакующая группа забросит в комнату третью. Поэтому, стрелки Салливана на секунду промедлили, выходя из комнаты, всего на секунду — но этого времени лейтенанту Грею хватило, чтобы открыть огонь из пулемета. Стоя на коленях, он нажал на спуск — и длинная пулеметная очередь срезала обоих, уже целящихся из автоматов в распластанные черные фигуры… Не дожидаясь, пока все придут в себя, лейтенант Грей рванул вперед, перескакивая через лежащих на полу своих и чужих. Салливан — а он явно прячется на третьем — скорее всего, подумал, что всех людей Грея сняли в этой иезуитски хитрой ловушке — и он ослабил внимание. И он не знает, что у Грея пулемет — за то и поплатится… Проскочив по коридору, Грей в мгновение ока — будто в руках и не было тяжеленного пулемета, а на плечи не давила тяжесть тяжелого бронежилета пролетел по лестнице, поднялся на третий этаж. Дверь была закрыта и заперта — лейтенант прикрепил к ней, на мгновение остановившись и забросив туда сразу две гранаты — светошумовую и «слезогонку». Не ожидавший этого стрелок Салливана, укрывающийся за небольшой баррикадой и державший под прицелом вход на этаж, не успел выстрелить — Грей срезал его из пулемета, прямо на ходу, пробежал еще несколько шагов — и оказался как раз за спинами оборонявшихися. Они находились за хорошо построенной тактической баррикадой — а около люка, через который обороняющиеся должны были проникнуть в помещение, не было вообще никаких укрытий — и около окон, через которые могли проникнуть нападающие — тоже укрытий не было. Салливан предусмотрел все — кроме того, что кому-то таки удастся прорваться снизу и расстрелять их в спину из пулемета… — Финал! Учения закончены! Летенант Грей опустил оттягивающий руки пулемет, с облегчением снял каску. От остатков слезогонки слезились глаза, все еще болели уши. Как то разом навалилась усталость… — Молодец. Чуть ребра мне не переломал… Капитан Салливан тоже снял шлем, по привычке перезарядил автомат. Снизу подтягивались люди — первым появился Миддс, тоже со снятым шлемом. Постепенно подтягивались и остальные. — Черт, чистки на целый вечер — выругался кто-то… Это и были учения, максимально приближенные к боевым. Все оружие — автоматы, пулеметы, пистолеты — было настоящим, но стреляло оно специальными учебными патронами. В одной из небольших оружейных фирм создали пули из специального состава — твердые, но при резком повышении температуры плавящиеся и оставляющие при попадании яркие, хорошо видимые красные кляксы. Что-то типа модифицированного воска, но с намного большей температурой плавления. Если такая вот пуля попадала на незащищенный участок тела — она вызывала ожог, само попадание тоже было болезненным, даже если место попадания было защищено одеждой. Результативность таких учений трудно было переоценить — люди стреляли не по мишеням в тире, которые не могут не уклониться от пуль, ни ответить — а по таким же как они спецназовцам, своим сослуживцам, у которых точно такие же навыки. Это был ближний бой в самом чистом, предельно жестоком виде. И правило в нем было одно — делай все, чтобы победить… Снизу поднялся наблюдавший за учениями офицер-посредник, неторопливо огляделся. Командиры противостоящих групп подошли к нему. — Победили сегодня — посредник как в боксе вздернул вверх руку Грея — антитеррористы. Команда Грея! Команда Грея окружила своего командира, вместе они проделали старый ритуал — восемь кулаков столкнулись подтверждая победу. Это была их победа. И тех, кто «погиб», и тех, кто "остался в живых". — "Разбор полетов" через полчаса — строго сказал посредник — пока собирайте реквизит и приводите себя в порядок. Через полчаса всем явиться в полевой штаб. Антитеррористы в полевой штаб должны были поехать на машинах, а проигравшим террористам предстоял марш-бросок, почти пять километров. Это было еще одно наказание, чтобы каждый понял — хоть это и игра — проигрывать в ней нельзя. Рано или поздно игра станет реальностью и ставка в этой игре будет не незапланированный марш-бросок, и незапланированные расходы — проигравшая команда еще ставит победившей выпивку в течение всего ближайшего субботнего вечера в пабе — ставкой в игре будет жизнь, которая у каждого одна. Нет, нельзя проигрывать. — За мной должок — недобро сощурил глаза кэп Салливан — перед тем, как исчезнуть в дверном проеме — имей в виду, еще встретимся здесь. — Да хоть каждый день, босс — уверенно заявил Грей Слово «босс» прозвучало насмешливо — но Салливан больше ничего говорить не стал, потому что сказать было нечего. Да и силы надо было поберечь — для марш-броска. — Нормально мы их… — начал Миддс — но осекся под взглядом командира — Ненормально — заключил Грей — вот если бы ни одного из нас не завалили здесь, вот тогда бы я сказал — нормально. А сейчас — плохо. Лестницу прошли плохо, надо что-то с этим делать. Я повелся на ловушку, как последний баран, хотя должен был догадаться, в чем там дело. О'Мара, Бродерик — как вы? — До вечера доживу, босс, только в голове до сих пор как молотком стучат — ответил Бродерик за обоих — Покажешься врачу. Бери своего приятеля, как раз успеете до разбора. Я потом проверю, куда вы поехали — к доку или за пивом. — Так точно, босс — вытянулись оба Разогнав своих, лейтенант вышел к машинам — подышать воздухом, прочистить легкие от смеси слезогонки и сгоревшего пороха. И — нос к носу столкнулся с озабоченным посредником… — Лейтенант Грей? — Сэр! — вытянулся он — Вас ждут в штабе. Вам предписано явиться в кабинет бригадира Долнана, немедленно. — Есть. Но… — "Разбор полетов" переносится на два часа… Картинки из прошлого. 15 июня 1993 года. Пенсильвания-авеню 1600. Белый дом — Они что, это серьезно? — Судя по всему — да, сэр… — Чертова русская душа… Загадочная, как и всегда, не правда ли, Дэниэл — Совершенно верно, сэр. Нужно было подумать. Президент САСШ — моложаво выглядящий, с проседью в волосах, с отлично пошитом на заказ костюме, встал с не слишком удобного, обшитого кевларом кресла в овальном кабинете, обернулся к окну. Овальный кабинет вовсе не выглядел, как пристанище одного из самых могущественных людей мира, он был мал размером и неудобен, вмещал только нескольких самых доверенных людей президента, нормально провести совещание здесь уже было нельзя. Совсем не похоже на имперскую монументальность берлинских апартаментов кайзера, пышную роскошь Царского села или надменность Букингемского дворца. Иногда он думал, что лучше бы выстроить резиденцию президента где-нибудь за городом, в Мэриленде, где из окна президентского кабинета будет открываться вид на зеленые холмы, а не на забитую машинами Пенсильвания Авеню. Но он знал, что это невозможно — для народа его страны это — такой же символ, как для британцев — Букингемский дворец, а для русских — Кремль и Царское село… Пенсильвания-авеню, как и всегда в это время суток была запружена машинами, на зеленой лужайке напротив, стояли палатки протестующих. Здесь они были всегда — постоянно находились придурки, которым ни жить, ни быть — а надо реализовать свое конституционное право протестовать, причем не где нибудь — а здесь, на лужайке напротив Белого дома. В основном, это были люди совершенно безобидные, городские сумасшедшие, охрана их проверяла пару раз — и оставляла в покое. Некоторые из протестующих ходили сюда, как на работу. С утра светило солнце — но сейчас с востока на город надвигались тучи, серо-свинцовые эскадроны шли в атаку, отвоевывая у солнца все больше и больше пространства. Почему то президенту показалось это дурным знаком. — Против чего сегодня? — не оборачиваясь, спросил президент — Те, что слева — против разрешения абортов. Справа — против реформ системы образования. Или здравоохранения, не помню точно, сэр… — ответил Габриэль Колон, финансовый кудесник из «Морган-Чейз», назначенный президентом министром финансов САСШ и, помимо прочего, отвечающий за Секретную службу. [Секретная служба САСШ, занимающаяся борьбой с фальшивомонетчиками и охраной высших государственных деятелей, действительно является подразделением Министерства финансов САСШ] Вторым из находящихся в этом кабинете был адмирал Дэниэл Торн, один из немногих сторонников президента среди военных, назначенный директором ЦРУ, третьим — Джастин Луис, министр юстиции САСШ, четвертым — Александр Мортимер, директор Федерального бюро расследований. Большего количества людей кабинет просто не вмещал. Президент пытался понять, что задумали русские. Какая то провокация? Тогда зачем в ней участвует наследник престола, единственный, кстати, по мужской линии наследник престола? Если с ним что-то произойдет… останется только дочь, принцесса… Ксения, кажется. Хотя… президент был большим знатоком женщин, находился под каблуком у волевой и властной жены, и совершенно не разделял взгляды некоторых аналитиков, которые считали, что если к власти в Российской империи придет женщина, будет лучше. Президент знал, что такое матриархат в семье, и опасался, как бы не стало еще хуже. Да и в истории России было немало примеров, когда к власти приходили женщины… и что в итоге? Так ничего и не придумав, президент вернулся в свое кресло. — Хорошо. Давайте с самого начала. Какая служба на вас вышла? — Министерство внутренних дел. По неофициальным каналам, через заграничный отдел. С настоятельной просьбой сохранять все в тайне. — То есть это неофициальный визит. — Русские настаивают на том, что это даже не визит. — Он что, собирается прибыть в страну нелегально? — По-видимому, сэр… — Господи, наследник престола крупнейшей страны мира собирается воспользоваться поддельным паспортом… — вздохнул министр юстиции, с выражением лица "до чего же мы докатились…" — Перестаньте, Джастин — с легкой тенью прозрения в голосе ответил Торн — у русских все проще чем у нас. Ему могут дать десяток паспортов — и каждый из них будет подлинный, поскольку его выдаст государственный орган с соответствующей процедурой. — Хорошо! — поднял руку президент, прерывая ненужный разговор, грозящий перерасти в перепалку — известно, куда он собирается направиться, где жить, чем заниматься. — Он собирается жить в Лос Анджелесе, сколько времени, и чем он там будет заниматься — русские не сообщили. — Может, он собирается как и Петр Первый заняться промышленным шпионажем? — предположил Мортимер — Только если ваши люди будут считать ворон — снова раздраженно заметил Торн, сегодня он почему то был не в духе. Президент махнул рукой — И что нам теперь с этим делать? Вы понимаете, что может произойти, если он, к примеру натолкнется на улице на ниггера, которому не хватило на дозу? Здесь были только свои — поэтому и в выражениях не стеснялись, отринув дурацкую политкорректность, называли вещи своими именами. — Он офицер-десантник, сэр, служил в разведке воздушного десанта. Участник боевых действий. У него подготовка — как у нашего разведчика морской пехоты, а может быть — и лучше. Если бы мне довелось ставить деньги — я бы поставил на него, а не на ниггера. — А если это будет репортер в поисках жареного? — Тогда средства массовой информации получат тему для обсуждений как минимум на неделю и на это время отстанут от нас. В каждом негативном событии есть и позитивные стороны, сэр… — Тем не менее — за безопасность отвечаем мы. Русские пришлют свою охрану? — Неофициально. — Дэниэл? — президент повернулся к директору ЦРУ — Отказать — сразу ответил тот — еще русских в Лос Анджелесе нам не хватало. — Согласен — отрубил президент — мистер Мортимер, какова у нас криминальная обстановка в Лос Анджелесе? Директора ФБР президент всегда называл официально, словно подчеркивая этим, что он — не из его команды. Директор ФБР Александр Мортимер, которого многие называли достойным наследником великого Джона Эдгара Гувера находился на своем посту уже одиннадцать лет, и президент — демократ, придя к власти не решался его менять. И это несмотря на то, что Мортимер был назначен республиканцами и сам был республиканцем и этого не скрывал. Просто на работе он не был ни республиканцем, ни демократом — он был опытным полицейским профессионалом, бывшим начальником полиции Нью-Йорка — и лучшего кандидата, чем Мортимер на эту должность сыскать было нельзя. Поэтому, президент, назначая свою команду, оставил ФБР в покое и дал указание своему министру юстиции ФБР не тревожить. Пусть работают. — Обстановка тяжелая, сэр… — Мортимер всегда говорил правду в лицо, ничего не приукрашивая и не умалчивая — совсем рядом мексиканская граница. В Мексике за последние десять лет было два государственных переворота, неспокойно там и сейчас, несмотря на наличие контингента стабилизации. [контингент стабилизации — крупная группировка армии САСШ, численностью до 200000 человек, введенная в страну для обеспечения общественного порядка и поддержки проамериканского режима. В Мексике было очень и очень неспокойно] Через границу едва ли не еженедельно пытаются прорваться вооруженные банды, не помогает даже стена. [стена — возведенная на границе с Мексикой пятиметровая стена с системами контроля периметра] Пока в Монтеррее пакет с героином стоит в десять раз дешевле, чем доза в Лос Анджелесе с поправкой на вес, с проблемами мы не справимся. А армия не справляется с выявлением и ликвидацией наркомафиозных групп, я уже об этом докладывал. — Об этом позже. Получается, он лезет в самое пекло. — Да, господин президент. Лос-Анджелес — центр наркоторговли, там относительно низкая уличная преступность, но это потому что в городе живут главари наркогангстеров, орудующих по ту сторону границы. Мы не можем привлечь их к ответственности, потому что все преступления они совершают чужими руками и с той стороны границы, а здесь стараются жить благопристойно, даже платят налоги. В основном, деньги отмывают через строительную индустрию, кино, и прочие легальные бизнесы. Так что… я бы не выбирал этот город для проживания. — Русским эти рекомендации уже переданы? — Они ответили, что решают не они… — ответил Торн — Хорошо. В таком случае я хочу услышать — кто отвечает за охрану наследника российского престола во время пребывания его в Лос-Анджелесе — решительно задал вопрос президент Министры переглянулись. Сейчас им предстояло нарушить самое важное правило политической жизни в Вашингтоне — правило ПСЗ, что в переводе означало "прикрой свою задницу". Ответственность никто не себя брать не хотел — а президент ждал ответа — Наверное, придется мне, сэр… — проговорил Колон, когда молчание стало уже неприличным — и все вздохнули с облегчением — придется задействовать Лос Анджелесский офис Секретной службы. Президент кивнул. — Перебросьте туда самых лучших людей. Возьмите отсюда, из Вашингтона, еще — откуда хотите. Но охрана должна быть не хуже, чем у меня. Подключите Лос Анджелесский полевой офис ФБР, они лучше знают криминальную обстановку и окажут вам помощь. Но — если с ним что-то случится… Тогда — помоги нам всем Бог. Картинки из прошлого.16 июня 1993 года. Афганистан Дорога… Дорога вилась прихотливой змеей, то ныряя за скалу непросматриваемым поворотом, то опасно сужаясь, то наоборот, выскакивая на долину. Разбитая, опасная, ухабистая афганская дорога. Относительно быстро проскочили Саланг — тоннель построили британцы, явно с далеко идущими планами — как раз, чтобы протащить через него технику к самой границе с Российской империей из Индии. Возможно, у них и были планы в ходе пятой кампании — но все они разбились об упорство, коварство и жестокость пуштунских племенных ополчений. Британцы победили армию, но не смогли победить народ, поэтому вынуждены были уйти. Уйти, чтобы не плодить дальше жертвы, чтобы не окроплять британской кровью эти негостеприимные ущелья. На племенных пропускных пунктах разногласия урегулировали быстро, деньгами. Просто объясняли, что везут груз, наняли клан Дархан для охраны — но деньги за проезд по племенным землям они заплатят, а охранять их не надо, справятся сами. Караванщики из других кланов и племен пожимали плечами — какой в этом смысл, платить и им и клану Дархан. Но, в конце концов, каждый как может, так и торгует, а деньги — они по любому деньги. Не надо сопровождать — ну и не надо, плати — и поезжай. Никто против не будет… Караван шел ходко, несмотря на поганую дорогу, где можно поддерживали шестьдесят — семьдесят километров в час. Подвеска у машин была дубовая, армейская, сами машины только что с консервации — выдерживали и не такое. Только на горных серпантинах скорость падала до десяти-пятнадцати километров в час, а в некоторых местах — и до скорости пешехода. Вести было тяжело — бронестекла и навесная броня загораживали обзор водителю, где то даже впереди шел проводник с рацией и подсказывал как ехать. Одна ошибка, даже небольшая — и жаждущие крови камни на дне ущелья ждут тебя с распростертыми объятьями. Опасений за этот отрезок пути особых не было. На Саланге и на горных серпантинах душманы, вопреки распространенному заблуждению не нападали. Да, там можно было расстрелять и сжечь колонну за несколько минут — но какой в этом смысл, груз то им не достанется. Нападали обычно все-таки в равнинах или холмах, особенно опасными считались зеленки и места, где на поверхность выходили кяризы. [кяризы — подземные ходы, по которым идет вода для орошения земледельческих угодий. Местность, где есть кяризы — смертельно опасна] В кяризах можно было спрятаться не то, что душманам — можно было спрятать целую армию, там же можно было временно спрятать награбленное. Но до зеленки и кяризов было еще далеко, они расслабились и напрасно… Гранатометы ударили, как только они преодолев серпантин только выехали на широкий отрезок дороги. Два гранатомета — по головной и замыкающей машине конвоя, по внедорожникам охраны. Одновременно два или три снайпера заколотили частыми, одиночными выстрелами, пытаясь подбить колеса у грузовиков. По машинам, перевозящим груз, из РПГ не стреляли никогда — потому что душманов интересовал груз, при удачно раскладе и сама машина — а не горящие обломки. Две черные точки сорвались со склонов гор — и оставляя за собой дымные следы с воем рванулись к колонне. Душманы были опытны, били наверняка, учитывая упреждение — явно разграбили не один караван. Но и охрана конвоя — малиши [малиши — так называются бойцы пуштунских племенных формирований] — тоже жили в этих местах уже давно и знали, что к чему. Пуск гранат заметили сразу — у каждого малиша в движении был свой сектор наблюдения и обстрела, поняли и куда они направлены. Ракетами РПГ выбивается охрана, потом голыми руками берутся машины с товаром. Головная машина резко ускорилась — водитель что есть дури дал по газам, а замыкающая наоборот — замедлилась. Прямо на ходу афганцы начали выпрыгивать из машин, занимая оборону. Головная машина свернула на обочину, остановилась — и спаренный Виккерс плюнул огнем, поливая свинцом стреляющие камни… — Колонна, ходу! Небольшой зеленый джип ускорился — и огромные, увешанные решетками машины, поднимая облака пыли последовали за ним. Благо — дорога в этом месте позволяла сделать такой маневр, а в изорванных огнем покрышках машин были специальные вставки, позволяющие ехать и на спущенных колесах… Две запущенные гранаты прошли мимо целей — два пыльных облака разрыва поднялись справа от колонны, завизжали осколки. Виккерс говорил непрерывно, пытаясь заткнуть огнем стрелков на горных склонах. Чуть дальше размеренно басил крупнокалиберный. И тут выстрелил третий гранатометчик. Он располагался там, где ни один душман в здравом уме не стал бы располагаться — ниже колонны и слева — если весь огонь шел с горного склона справа, то тут были слева. Он поднялся из какого-то окопчика, целясь по находящейся примерно в ста метрах от его машине из странного оружия с барабаном. Два выстрела один за другим — и Виккерс умолк, осколки изрешетили пулеметчика, а машина осела на бок, медленно разгораясь. Гранатометчик, у которого в барабане его сорокамиллиметрового гранатомета остались еще четыре гранаты развернулся в сторону еще одной машины охраны, прицеливаясь из своего многозарядного сорокамиллиметрового гранатомета — но выстрелить не успел. Потому что умер. — Колонна, стоп! Одна за другой груженые под верх машины затормозили, захлопали бронированные дверцы. До места боя было метров шестьсот, в их сторону почти не стреляли. Карим опасался того, что впереди ждет еще одна засада и душманы действуют по хорошо отработанному плану. Такое тоже бывало — в случае нападения охрана оставалась на месте, а «купцы», колонна по возможности уходили из под огня. Но если впереди еще одна засада — то купцов брали голыми руками, в последнее время бывало и такое. Да и не хотелось Кариму бросать своих новых друзей… — "Взломщики" где? — Вторая машина, по-моему… — выпрыгнувший из первой машины здоровяк матерясь, ставил на боковое крепление своего автомата оптический прицел. От грузовиков кто-то уже стрелял одиночными… — По твоему или точно??? — Карим не стесняясь, добавил несколько крепких выражений из русского языка — Да точно, точно… — Прикрой! Обескураженные поведением «купцов» душманы стреляли уже и в их сторону, пули противно вскрикивали, отражаясь от брони. Никогда купцы не останавливались, чтобы помочь охране отразить нападение. Никогда огонь от машин «купцов» не был опасен — «купцы» имели оружие только для самозащиты… Добежав до второй машины, Карим в одиночку откинул тяжеленный задний борт… — Где?!!! — Наверху! Наверху посмотри! Десантник уже добежал до третьей машины, увалился за колесо, начал стрелять одиночными из положения «лежа» — как гвозди заколачивая — «тук», "тук", «тук»… Обдирая ногти, Карим открыл ящик — не то. В соломе лежали обычные автоматы. Потом вспомнил — на ящиках наносится маркировка, позволяющая определить, что там не вскрывая ящики. Зашарил пальцем, читая написанные белым по трафарету, аббревиатуры. Не то, не то… ага, вот они! "Взломщики" были упакованы по три в ящике и каждый кроме этого — в индивидуальную упаковку, большой пластиковый кофр с поролоном внутри. Точный инструмент как-никак. Аналог Барретт-107, крупнокалиберная снайперская полуавтоматическая винтовка. Можно было конечно взять штурмкарабин с оптикой, он вполне дотягивался до душманов на таких вот дистанциях — но сбить валун и убить лежащего за ним душмана могла только пуля калибра 12,7. Карим сознавал, что творит безумие. Винтовка с завода, не пристреляна под себя, прицел отдельно лежит — на охоту с такой выходить нельзя. Но доставать и разворачивать крупнокалиберный пулемет было еще дольше и опаснее… Патроны лежали рядом, упакованы они были в упаковках по двадцать — золотистого цвета, тяжелые, напоминающие маленькие стальные ракеты. Схватив одну упаковку и сунув ее в карман, Карим с винтовкой соскочил с борта… — Винтовка пристреляна? — На заводе, как полагается… Все русское нарезное оружие, и военное и гражданское для обеспечения качества, отстреливалось десятью выстрелами на государственной испытательной станции, мишень прикладывалась. Без отстрела нельзя было получить государственное приемочное клеймо, а без клейма нельзя было продавать. Десять выстрелов. Хоть что-то… Прицел был в отдельной упаковке, Карим вскрыл ее — и только тогда вспомнил, что все оружие идет в консервационной смазке. Перед тем, как стрелять — ее не мешало бы удалить, иначе стрелять не будет. Все не к делу… Автомат Калашникова он разбирал за восемнадцать секунд, мог разобрать и с завязанными глазами. На винтовку у него ушло чуть больше минуты — хорошо что все русское оружие, поставляемое в армию делается так, чтобы его можно было разобрать и собрать быстро и без инструментов, даже снайперское. Консервационную смазку — на заводе не поскупились — он убрал руками где и как смог, перемазавшись весь и искренне надеясь, что этого будет достаточно. Собирая винтовку, Карим обратился с короткой молитвой к Аллаху, призывая помощь — вспомнил заодно, что время намаза. Но сейчас было не до намаза… Прицел установился тоже легко — все русское оружие шло с боковым креплением, установить или поменять прицел можно было легко и быстро, не то что на американских планках. Затолкав один за другим пять патронов в стальной, с ребрами жесткости магазин, Карим присоединил его к винтовке, передернул затвор, досылая первый патрон в патронник. Затвор дошел вперед до конца — уже хорошо… — Есть! — десантник лежащий рядом злобно выматерился — вот вам, с. и!!! — Что? — Да один гаврик умный самый — с другой стороны из граника врезал. В засаде сидел, падаль. Ну и — мозги наружу… Метрах в тридцати от колонны громыхнул разрыв — душманы выстрелили из РПГ, расстояние было запредельным — выстрелили только чтобы запугать. Черти… — Корректировать умеешь? — Карим уже устраивался на «лежку» между исполинских ребристых колес грузовика. — Чего хитрого… — десантник как раз добил магазин до конца, пошарив по разгрузке, достал еще один — давай, трассерами укажу… — Давай! Автомат плюнул трижды — раз за разом — указывая на линию валунов — это было хорошо замаскированное укрытие на склоне, за которым злобно бились язычки пламени сразу двух пулеметов. Трассеры врезались в серые камни, отрикошетили фейерверком в небо — но достать пулеметчиков не смогли… — Понял, работаю. Карим выжал спуск — и винтовка дернулась в руках, посылая в цель тяжелую пулю. Грохот выстрела больно ударил по ушам — стрелок поморщился. С непривычки то… — Левее попал… Карим всмотрелся в прицел — здесь он был двенадцатикратным, большим, с широким углом зрения и встроенным лазерным дальномером, показывавшим сейчас цифры «682». Пуля ударила действительно на метр почти левее — за счет энергии пули она не расколола валун — но выбила его из ряда, опрокинула назад. Кстати — получается, что вертикальная поправка получилась верной с первого раза — а вот с горизонтальной надо было еще думать. Хорошо, что винтовка работает как надо, даже не обслуженная толком — консервационную смазку снял, а обычную не нанес, да и ствол новый совсем. Не запороть бы… Учтя отклонение по горизонтали, Карим выстрелил вновь — и на сей раз удачно. Пуля угодила прямо в бойницу — неизвестно, убила она пулеметчика или нет — но пулемет заткнулся, было видно, что пуля попала в сам пулемет. Значит, с одним разобрались… Еще выстрел — на сей раз пуля ушла даже правее, выбив из укрепления валун справа от пулеметчика. Тут — точно не попал, но и пулеметчик судьбу испытывать не стал — заткнулся и убрался. — Выше двадцать и правее… Еще одна пуля нашла гранатометчика — попала тому в живот, швырнув на землю. В агонии тот нажал спуск уже заряженного гранатомета — и реактивная граната, чиркнув по земле и мазнув реактивным выхлопом по своим же, унеслась вдаль… Душманы, поняв что дело плохо, начали отходить. Карим выстрелил еще дважды — один раз промахнулся- но почувствовав, что по нему работает снайпер, душман вскочил, побежал в панике — и упал, срезанный автоматной очередью кого то из малишей снизу. Во второго пуля попала — его чуть не перевернуло через голову от его попадания… Последствия нападения были плачевными — хотя удалось отбиться и сохранить груз, потери были. Малиши потеряли убитыми восемь человек и десять ранеными, все три машины были изрешечены пулями и осколками, одна загорелась. Ее удалось потушить — но идти своим ходом она уже не сможет. Вторая машина была на ходу — но основная их огневая мощь, крупнокалиберный пулемет Браунинг был выведен из строя. Третья машина была тоже на ходу — относительном, двигатель работал, но шины прострелены. Грузовики остались на месте, автоматчики залегли на крышах — это были шесть опытных стрелков, с хорошим оружием, а к грузовикам незаметно можно было подобраться метров на триста, не более. Груз можно было считать в безопасности — развернув на дороге свой юркий джип, Карим погнал назад. Сын шейха Дархана, Абдалла был ранен осколком — оторвало чуть ли не половину уха, немного бы левее и… Но как и подобает воину и сыну шейха, главы племени, он мало обращал на это внимания… — Э, э, э… — Карим поймал Абдаллу, наскоро осмотрел, не обращая особого внимания на брыкания — кроме сочащегося кровью уха ничего опасного больше не было. — Перевяжись. Сейчас же. — Да… — Я доктор и знаю, что я говорю… Абдалла хотел ответить что-то дерзкое — хотя бы из-за извечной страсти подростков противоречить взрослым — но потом уважение к старшему и другу отца взяло верх. Достав из кармана перевязочный пакет — Карим уже снабдил всех такими и как доктор научил пользоваться — он неумело попытался замотать свое ухо. — Дай-ка… — Карим взял пакет из рук подростка и за пару десятков секунд сделал все правильно — вот теперь нормально… Осмотрел он и других раненых — двое были совсем тяжелыми. Один лежал на собственных кишках, надрывно воя, второму осколок гранаты почти оторвал ногу выше колена. — Отойди-ка, эфенди… — Абдалла поднял пистолет — Аллаху Акбар! Карим едва успел отскочить — грохнул выстрел, кровь и мозги брызнули в сторону. Прицелившись во второй раз, Абдалла, не сходя с места добил и второго раненого. Пуштуны, стоявшие рядом забормотали похоронную молитву… — Так нужно, эфенди… — сказал Абдалла, и в голосе его было несвойственная подросткам взрослость — когда англизы воевали с нами, мы разбились на небольшие отряды, у нас было мало оружия и нашим единственным преимуществом была мобильность и знание местности. У нас не было ни медикаментов ни возможности лечить своих раненых. Поскольку Аллах запрещает самоубийства — это было единственным выходом. Возможно когда-нибудь будет и по другому, но пока — только так. — Я тебя понимаю, Абдалла — тяжело сказал Карим — давай уходить. Машины подцепим буксиром. — Куда уходить? — удивился подросток — мы воевали и у нас есть добыча. Она лежит там, в камнях. Неужели мы пролили кровь и не возьмем добычу? Оно, конечно, так… — Там заминировано! — крикнул Карим Абдалла, уже направившийся вверх по склону, обернулся — Конечно, заминировано, эфенди. Ступай за мной след в след… Нашли пятерых… Конечно, душманы могли унести часть своих раненых — но все равно, дело было плохо. Кровь, грязные тряпки, используемые в качестве бинтов, следы волочения — все это не то. Все дело было в том, что стрелять снизу вверх всегда тяжелее — даже поправки рассчитать сложнее, чем стрелять снизу вверх. К тому же у душманов были укрепленные позиции, заранее пристрелянные ориентиры. В общем — душманы отступили только потому, что у них и не было желания вести бой до победы. Получилось быстро взять груз — хорошо, нет — будет и другой груз, в другой день. Так что пять человек — если хорошо подумать, не такой уж и плохой результат… Первый, кого они нашли был пулеметчик. Карим таки не промахнулся — пуля из «Взломщика» не только повредила его пулемет, она почти оторвала ему плечо. К тому времени, как Карим и Абдалла подошли к душману, тот был уже мертв… — Собака! — Абдалла не стесняясь, плюнул на убитого — Твой отец говорил, что следует уважать своего врага — напомнил Карим — Следует уважать достойного врага! Вот ты, эфенди и твои люди — достойные люди, даже если и враги. Даже сейчас вы не уклонились от боя, не убежали. А это… собака, у него нет ни земли, ни скота, ничего. Британцы дали ему оружие, чтобы воевать против своего народа, ты посмотри… Абдалла поднял поврежденный пулемет — марки BSA, переделка из танкового. Не самый лучший, конечно, но… пулемет есть пулемет — Британцы их снабжают? — Конечно! — Абдалла удивился глупому вопросу — это ясно даже детям, эфенди. Хочешь, расскажу про душманов? — Хочу… — Когда англизы напали на нас в четвертый раз, эфенди, начало происходить кое-что, чего не было, когда они нападали на нас предыдущие три раза. Собаки англизы захватывали в плен детей, всегда мальчиков, хотя иногда и девочек и увозили. Мы не знали куда, нам было не до того. Мой отец воевал, убивал англизов, воевали и другие племена. Удивительно, но они пропускали себе в тыл беженцев, говорили что это гуманно. Мы говорили не ехать в Индию, подозревали что там дело нечисто — но многие уехали. Там действительно были лагеря беженцев, но в этих лагерях учили еще кое-чему… — Чему же? — Учили ненависти. К своей земле, к своему народу. Учили убивать. А потом они ушли. Мы сами не знали, почему они ушли — но с тех пор стали появляться душманы… — Душманы же были всегда. Здесь всегда проходил караванный путь и здесь всегда грабили караваны — не согласился Али — Да, это так, русский. Но столько душманов не было никогда. И душманы всегда нападали на купцов — а теперь они грабят и убивают всех, кто попадется им на дороге, не щадят женщин, стариков. А бывают и похуже… — Что же… — Когда англизы вернулись на нашу землю в пятый раз, это началось. В кишлак приходил человек, чаще всего под видом нищего или дервиша. У нас гость — первый после Аллаха, эфенди. Но стоило только пустить такого человека в дом, дать переночевать — и утром в доме никого не будет в живых. К нам тоже приходили такие — но отец их распознал. Одного удалось схватить живьем — но он свернул себе шею… — То есть, как? — не понял Карим — как понять, свернул себе шею? — Я не знаю, эфенди… Спроси моего отца, я был совсем маленький, когда это случилось. Но это видел отец, и видели старики, он сам сломал себе шею… Карим задумался. В спецвойсках Российской империи готовили на славу и изучали самые разнообразные дисциплины. В том числе — основы гипноза и НЛП, это нужно было при действиях за линией фронта. Конечно, давали только самые простейшие вещи, как стирать личность и записывать новую — этого всего Карим не знал и не умел. Но сейчас он вспомнил пожилого, одышливого психиатра, доктора Губермана, который вел у них эти занятия, его рассказы. Старый еврей давал больше, чем требовалось — поэтому, например, у его учеников никогда не было проблемы в том, как познакомиться с дамой и завязать с ней отношения. То, что описал Абдалла, очень было похоже на срабатывание самоликвидатора — особой программы в психике человека, программирующей его на самоубийство любой ценой при угрозе захвата противником…. — Зачем это тебе, Абдалла… — спросил Карим, увидев, как молодой пуштун закидывает за спину неисправный пулемет и рачительно осматривается в поисках коробок с патронами. — Возьму с собой. Трофей — коротко ответил Абдалла — Там у тебя шесть машин с таким же добром. Это же неисправный, брось. — Оружие никогда не бывает лишним. Ну и что, что неисправный, нужные детали привезут из Пешавара с караваном. Помоги мне, эфенди, тут много всего — тащить тяжело. Сейчас я позову еще людей… Абдалла пронзительно свистнул — и несколько человек стали подниматься к ним с дороги… Нарвались они на третьем — но Карим был к этому готов. Бейрут научил его — что даже выглядящий мертвым человек может быть не совсем мертвым… Этот душман так и выглядел мертвым — одежда его представляла собой настоящее решето и вся пропиталась кровью, сменив свой цвет с грязно-серого на бурый. Абдалла перешагнул через труп, подобрал лежащий рядом Стерлинг-Армалайт, передал его одному из малишей. Огляделся, нельзя ли разжиться еще чем-то. Труп лежал на животе — и уже это насторожило Карима. Абдалла наклонился, перевернул труп в поисках магазинов и прочего добра, которое может быть в разгрузке. И нарвался — в руке у «трупа» был зажат крупнокалиберный Уэбли, дуло смотрело прямо на Абдаллу. Из последних сил умирающий душман пошевелил пальцем, дожимая спуск. Грохнул выстрел… Абдалла отскочил от трупа, машинально вытер рукавом забрызганное кровью лицо. Карим стоял в нескольких метрах, держа в руках небольшой пистолет, которого раньше Абдалла никогда не видел. С дула вился едва заметный дымок… — Осторожнее… — спокойно сказал Карим — лучше привязать к трупу веревку и перевернуть, чем наклоняться вот так. — Я обязан тебе жизнью, эфенди… Настанет время и я отдам этот долг. — Хорошо. Бери все и давай уходить. Из трофеев они нашли один пулемет, три автоматические винтовки Стерлинг-Армалайт, восемьдесят пятого, восемьдесят шестого и девяностого годов выпуска и один пистолет-пулемет BSA. Все это Абдалла хозяйственно сложил в свои внедорожники. Сами внедорожники подцепили на тросах к грузовикам, раненых разместили как смогли. И колонна продолжила путь — до ближайшего караван-сарая было чуть больше тридцати километров пути… Лик катастрофы. 22 июля 1996 года. Лондон, Великобритания В последний раз тяжело фыркнув мотором, Бедфорд остановился за складами. Здесь собирались строить новые склады — и поэтому до забора было метров тридцать свободного пространства. Левее шумело метро, в ослепительно синем, нетипичном для британской столицы небе тянул белую, пушистую строчку самолет… — Посмотри. Дэвид высунулся из кабины, огляделся. — Никого… — Хорошо… — Питер достал из кармана какой то предмет, напоминающий короткую, толстую, черную колбасу. — Это что? — подозрительно покосился Дэвид — Это мешок с песком. Да ты не переживай, все нормально будет. Могу монтировкой огреть… — Нет уж, давай этим… А потом что? — Потом? Очухаешься минут через двадцать, пойдешь туда, откуда заехали. Выйдешь на улицу, там тебе скорую вызовут. Денька два молчи, имитируй амнезию. Потом скажешь — подобрал попутчика, тот огрел по голове и угнал машину. Вот и все. Такое часто случается. Это уж точно. — Ладно, давай… — Дэвид закрыл глаза — все равно… Договорить он не успел, несмотря на тесноту удар получился мощным — мешок с песком обрушился на затылок, мгновенно погасив сознание. Монаган был не пристегнут — и поэтому тяжело навалился на руль. Попутчик, которого он называл Питером, выглянул из машины, убедился, что вокруг — никого. Посмотрел на Дэвида Монагана — что за придурок? На таких земля держится. Достал из кармана нож, тот самый, которым он резал картон, примерился — и аккуратно полоснул по сонной артерии. Получилось хорошо — даже не забрызгался хлынувшей кровью… Убив водителя, Питер, опустил штоки в кабине, щелкнул центральным замком, ставя двери на запор — и выскочил из кабины. Неаккуратно вышвырнул мешающие ему коробки с текстилем — они их положили обратно на случай маловероятного полицейского досмотра. Протиснулся к миномету, открыл лежащую рядом коробку. В коробке был Браунинг с глушителем и мощная рация. Пистолет он засунул за пояс, рацию взял в руки. Там же была и эксплуатационная документация по миномету на английском языке — но в ней он смысла не видел — миномет был простым в эксплуатации, как и все русское оружие. Еще был ноутбук — его он вытащил и включил, поставил загружаться операционную систему. Сам по себе автоматический миномет «Ромашка-М» был настоящим произведением искусства. Его предшественником был восьмидесятидвухмиллиметровый Василек, но армии потребовался скорострельный миномет большой мощности для уничтожения сильно укрепленных районов противника — она его и получила. Миномет с карусельным заряжанием, с системой наведения по GPS или ГЛОНАСС, с автоматическим расчетом поправок на стрельбу — ввел точку попадания и все. Монтировался этот миномет на колесном шасси АМО или гусеничном — десантного транспортера. Для целей этого террористического акта миномет модернизировали. Прежде всего — его переделали для ввода поправок на стрельбу с ноутбука — для этого предусмотрели соответствующий разъем. Поскольку миномет должен был транспортироваться и стрелять из морского контейнера — его прочно приварили к полу. Самоходный колесный миномет перед стрельбой опирается на лапы-упоры, как на кране — но тут этого сделать было невозможно. Отдача прицеп с контейнером не перевернула бы — но и ювелирной точности, достигаемой с таким оружием, ждать было глупо. Она и не была нужна — как раз некоторое рассеивание по условиям задачи было бы нелишним. Взяв лежащий там же ломик — монтировку, Питер с силой ударил ею в часть крыши контейнера, прямо там, где стоял миномет. Крыша загудела, но выдержала, в глаза террориста посыпалась ржавчина. Выругавшись, он ударил еще раз сильнее — и кусок крыши провалился внутрь, ударил по миномету. Террорист стащил его в сторону, аккуратно поставил около борта контейнера, взглянул в голубое небо. Хвала GPS и компьютерам — установки для стрельбы миномета, возвышение и все прочее — просчитали заранее. Но корректировщик все-таки был — на случай, если какой-то сбой. Правильно навести миномет на цель террорист умел, в случае если сбой — справится. Для него сейчас наступала пора тяжелой работы — помимо десяти мин в карусельной системе перезарядки, в кузов положили еще двадцать — рассчитали, что будет вполне нормально, поросята не успеют очухаться и понять, откуда ведется огонь. Да и вообще — нигде никто и никогда не применял мощную, боевую артиллерийскую систему в условиях города. Ни у полиции, ни у службы безопасности просто нет вариантов реагирования в такой чрезвычайной ситуации, среди них нет армейских профессионалов, знающих, что нужно делать при артиллерийском обстреле, у них нет средств контрбатарейной борьбы, способной по звуку выстрела примерно определить квадрат откуда ведется огонь и накрыть его ответным артиллерийским ударом. Да и потом — какой к черту артиллерийский удар в городе… Единственная проблема — ему придется сейчас поработать, как он еще никогда не работал в жизни. Сначала снабдить все мины взрывателями. Потом поставить в одиночку тяжеленную мину в карусельный механизм перезарядки, да при этом правильно чтобы не заклинило… непростая задача. Впрочем, если и заклинит — десяти мин с лихвой хватит… Террорист настроил нужную частоту на рации… — Беглец вызывает Стрекозу, Беглец вызывает Стрекозу, прием! — Беглец, это Стрекоза… — голос координатора был едва слышен из-за шума вертолетных винтов — я в указанной точке. — Принял, Стрекоза, готов к работе! — Беглец, даю зеленый свет, повторяю — зеленый свет. — Принял, зеленый свет! Начинаю работать! Ноутбук уже загрузился, поработав трекболом, террорист вывел на экран карту большого Лондона. Щелкнув несколько раз на знак "+" увеличил ее, каждый раз курсором корректируя движение карты. Затем выбрал точку попадания, застучал по клавишам, вводя параметры обстрела и координаты точек попадения. Миномет ожил, повинуясь командам с компьютера, толстый, похожий на трубу ствол шевельнулся, отрабатывая поправку. На пульте управления артиллерийской системой весело перемигивались зеленые огоньки. Террорист огляделся, выругался про себя — как всегда, что-нибудь да забудут. Забыли положить наушники — обычные наушники, которые стоят то пару фунтов — а без них нахождение рядом и изрыгающим огонь драконом становится сущей пыткой. В голову Питеру внезапно пришла мысль — странные люди эти русские, как называют свою артиллерию — «Василек», "Ромашка"… Странные. Террорист аккуратно поставил ноутбук на пол, отодвинулся как можно дальше от миномета, открыл рот, чтобы уменьшить действие взрывной волны на уши. Как минимум, сегодня он заработает контузию, точно… — Открываю огонь… — сказал он прежде всего для себя, под нос. И нажал на клавишу «Enter»… Миномет ожил — система перезарядки подала в ствол первый заряд — и контейнер вместе с прицепом содрогнулся от удара. Дракон изрыгнул пламя… Мэри Баннистер была счастлива. Причем счастлива — это еще мягко сказано, она витала на седьмом небе от счастья. Ее, выпускницу Кембриджа, студентку, имеющую самый высокий балл на всем потоке, пригласили на стажировку в правительство! Нет, не так. В правительство!!! Такой чести удостаивался далеко не каждый! Причем проходить эту стажировку она будет рядом со средоточием власти Великобритании — на Даунинг Стрит. И будет каждый день наблюдать, как на работу приезжает премьер-министр, как съезжаются члены кабинета. Может, она даже увидит ее Величество — не может не увидеть, потому что ее Величество до сих пор, несмотря на возраст принимает активное участие в политической жизни. Более того мистер Маршалл, с кем она проходила интервью, угрюмый сухой старик, побежал ей, что если она хорошо себя зарекомендует, то работа в аппарате правительства ей обеспечена. Своей радостью она, конечно же решала поделиться с Ником — и обломалась. В который раз! Ника, который был на десять лет старше ее, интересовало только пиво и футбол. И еще его придурочные приятели, раскрашивающие лица и хулиганящие на трибуне. Когда она ворвалась в любимый паб Ника, подобно ветру, чтобы сообщить эту радостную новость — он просто сказал "Молодец, детка" — и снова вернулся к пиву, приятелям и обсуждению достоинств какого то… Арнальдо, что ли… Чтоб его… Но ничего. Она знает правила. Там, где она собирается работать, есть много разведенных мужчин, уже занимающих весьма солидные посты. И если сыграть свою игру правильно и не допускать сплетен… А этот придурок пусть спит со своим… Ранальдо… С этой жизнеутверждающей мыслью Мэри Баннистер, умудрившаяся сделать сексуальным строгий деловой наряд, хлопнула дверцей своего новенького Мини, нажала на кнопку сигнализации — ее маленький друг приветливо мигнул фарами. Повернулась, чтобы идти на работу… и в этот момент земля будто расступилась у нее под ногами. Когда она пришла в себя — она не знала, сколько прошло времени — то с удивлением осознала, что ее голова раскалывается от боли, а самая она лежит на дороге, рядом со своим автомобилем. Сверху что-то падало… подобно граду, падало на дорогу, на машину… почему то она не слышала как все это падало, не слышала никаких звуков. В ужасе повернув голову, она увидела, что там, где только что была резиденция премьер-министра Великобритании, на Даунинг Стрит 10… в общем, там были только руины… едва видные за плотной стеной пыли и дыма… и еще там было пламя… много пламени, горели автомобили… Все горело. Люди лежали на дороге, на тротуаре, подобно изломанным куклам… ее тошнило, закрывались глаза. Она попыталась встать… надо встать… и не смогла, тело не слушалось. Она не понимала, что происходит, хотелось кричать, но из горла вырывалось какое-то сипение. А потом… очередная минометная мина ударила чуть дальше… адский столб разрыва… прямо на дороге — и острый как бритва осколок попал ей прямо в голову. Вспышка, острая, до боли выжигающая глаза — и все, блаженная чернота… — Извините, мэм… Может быть, эта модель будем вам впору… Давайте примерим… Мэм — здоровенная бабища лет сорока, вышедшая на шопинг, весьма довольная этим обстоятельством и твердо вознамерившаяся "задать всем жару" недовольно фыркнула, взяла платье двумя пальцами, как будто эта тонюсенькая переливчатая ткань заражена чумой и скрылась за дверью примерочной… Кристина Мойнахен подавила в себе приступ раздражения. В конце концов — она старший продавец самого модного в Лондоне бутика, расположенного в престижнейшей Бельгравии, совсем неподалеку от знаменитого Гайд-парка — и она должна вести себя профессионально в любой ситуации. Даже в такой… Но унять раздражение до конца и проникнуться искренней любовью к покупательнице — как ее учили — не удавалось. Интересно, откуда берутся такие вот бабы — другого слова и не подберешь, именно бабы — подобно старшей леди Астор. Жирная, сварливая, прущая напролом, поучающая всех и вся, считающая что ей обязан весь мир, гордо несущая как знамя свой дворянский титул, не замечая жирных пятен на нем… Кристина довольно хихикнула… Для Лондонского высшего света, куда и она была… ну, почти вхожа, ни для кого не были секретом похождения лорда Астора. Лорд Астор — пожилой, рано облысевший развратник не пропускал мимо себя ни одной юбки, словно вознамерившись перетрахать весь Лондон. У Кристины была подруга — известная сейчас фотомодель — она рассказывала, что лорд Астор постоянно носит в нагрудном кармане своего роскошного блейзера с вышитым на нем золотыми нитями фамильным гербом целую большую упаковку презервативов. Двенадцать штук! Впрочем, осуждать его за это как то… не хотелось. Как можно жить с такой выедающей мозг мегерой, как леди Астор и не ходить налево? Ведь наверное когда то и леди Астор была молодой, привлекательной девушкой — Кристина знала, что благородством происхождения она похвастаться не может. Удачно выскочила замуж — интересно, и как у таких вот… все это удается. Естественно, сразу залетела, чтобы покрепче привязать мужа к семье — а потом бедный лорд Астор не успел оглянуться — здравствуйте! Вместо нимфетки-конфетки лежит рядом с тобой в постели ожиревшая, подурневшая свиноматка, вечно раздраженная на всех и вся и срывающая свои неудачи в семейной жизни на прислуге и на всех, кто попадется ей под руку — включая например, Кристину. Мда-а-а… Где-то вдалеке громыхнуло — глухо, раскатисто, словно перед грозой. Кристина прислушалась — насколько она помнила, дождя сегодня не обещали… — Что там, милочка… — раздалось из-за занавеси из роскошного китайского шелка — собирается дождь? Дождь? — На сегодня обещали хорошую погоду, мэм… — отозвалась Кристина — Если пойдет дождь, вам, милочка придется одолжить мне зонтик. Я забыла свой дома… Громыхнуло — ближе. Кристина начала беспокоиться — это уже было не похоже на гром. — Милочка, это платье стоило бы перешить… — леди Астор появилась из-за занавеси в прозрачном пеньюаре, похожая на слона и нисколько не смущающаяся этим обстоятельством… И тут громыхнуло в третий раз — Кристина даже не поняла, что происходит. Просто на улице ослепительно сверкнуло что-то — и ударная волна — стена раскаленного воздуха, движущаяся быстрее скорости звука и несущая с собой град выбитых из мостовой камней, стальных, рваных, раскаленных осколков и пламени. И эта стена, не знающая преград смела стоящий рядом со входом Роллс-Ройс, на котором приехала на шопинг леди Астор, кузнечным молотом ударила в шикарную витрину их бутика — витрина лопнула одновременно по всей своей площади, превратилась в мельчайшие, стеклянные, режущие до кости осколки — и весь этот девятый вал смел и Кристину, и леди Астор, отбросив их к дальней стене… Удивительно — но Кристина сознание не потеряла до самого конца. Возможно, ее частично спасло то, что она стояла за неким модерновым подобием прилавка — и его металл принял на себя большую часть осколков. Лежа на полу, она успела увидеть леди Астор — нашпигованная осколками, она медленно сползала по стене на пол, оставляя ярко-алую полосу и смотря на Кристину невидящими мертвым глазами. А потом — Кристина подняла глаза к потолку — и увидела змеящиеся, черные трещины, расширяющиеся с каждой секундой… — И все таки Дами… так дешево на этот раз ты не отделаешься… Ведь это — материальчик просто убойный, стоит ему выйти в печать — и можно сказать выборы проиграны… Соображаешь, что это стоит? Дамиан Грейс, старший инспектор Скотланд-Ярда в отставке, среднего роста, пожилой, но хватки своей не потерявший, отпил из бокала сидра, чтобы немного помолчать и не высказать этому гниде — шантажисту все, что он о нем думает. В который раз его посетила мысль, что данайцев, приносящих дары, все-таки стоит опасаться… Еще несколько лет назад он был старшим инспектором Скотланд-Ярда, причем работал он в Особом отделе — занимался разработкой террористических группировок, борьбой со шпионажем. Фактически, он координировал работу по противодействию русской разведке, активно действующей в Лондоне. Он даже знал русский язык — говорил конечно с акцентом, но… И многие, кто честно смотрел на ситуацию, признавали — что у его людей бороться с русскими получалось намного лучше, чем у Службы безопасности, которая контрразведкой должна была заниматься по должности. Ведь в чем тут было дело? Люди, работающие на Службу безопасности — Ми-5, как она раньше называлась, в основном были "голубой крови" — выпускники Оксфорда и Кембриджа, носящие клубные пиджаки и предпочитающие тонкие черные сигареты с гвоздикой. Они сидели в кабинетах, участвовали в совещаниях, перекладывали бумаги с места на место, если появлялась возможность, играли с русскими разведчиками в интеллектуальные игры — а выйти на улицу и покопаться в дерьме… нет, что вы, сэр, как можно, сэр… Улица вызывала у них отвращение пополам со страхом. А вот люди Грейса никогда не носили белые перчатки — все они были «бобби», причем не обычными, а отобранными, одними из лучших. Они знали, что такое полицейская работа — и просто делали ее, не ожидая ни фанфар, ни одобрительного похлопывания по плечу на каждом шагу. Интеллектуалам из Ми-5 такая конкуренция, естественно в радость не была. Убрали его "под шумок". После проигранной России войны, когда по всем министерствам и ведомствам прокатились кадровые чистки, какая-то хитрая мразь включила в списки на увольнение и его — в те дни особо не разбирались кто и в чем виноват. Но не успел он собрать вещи и закатить прощальную вечеринку для сослуживцев, как к нему пришли… Теперь Дамиан Грейс, старший инспектор Скотланд-Ярда в отставке, был частным детективом Дамианом Грейсом, и даже имел офис на Бейкер-стрит, не 221Б, конечно — но всё же Бейкер-стрит. За последний год — он специально подсчитал — его доход в пять раз превысил жалование старшего инспектора Скотланд-Ярда. Но удовольствия от работы он не испытывал — какое к чертям может быть удовольствие, когда копаешься в дерьме, подобном этому… Началась эта история — от которой дерьмом несло за километр — почти год назад. Сэр Питер Вулсон, депутат Палаты Общин от консерваторов, возвращаясь домой после тяжелой трудовой недели, заметил на улице тринадцатилетнего мальчишку. Каким-то образом, ему удалость войти к ребенку в доверие и тот сел к доброму дяде в машину — покататься. Катались они недолго — остановились в Риджент Парке, в каком-то укромном местечке. Но сэр Питер видимо думал в этот момент… не большой головой, а маленькой головкой, а может он просто не знал, что лондонская полиция держит этот парк под особым контролем — потому, что там часто останавливаются машины, в которых находятся джентльмены и… дамы легкого поведения. Ну и в этот раз… полисмен заметил стоящий в тени черный Роллс-Ройс Камарг [Купе марки Роллс-Ройс, выпускалось и в нашем мире, хотя о нем мало кто помнит] с затемненными стеклами, решил, что имеет место очередной акт непристойного поведения, подошел к машине, постучал в стекло, потребовал открыть дверь… и сэр Питер попал в весьма неприятное положение… Вообще-то… личная жизнь сэра Питера особой тайной не была — хоть он и состоял в браке, все знали, что среди его помощников всегда был один-два молодых мальчика, что он охотно брал студентов на стажировку — не студенток, а именно студентов — что в его поместье некоторые служащие, жившие с семьями, получали в пять раз больше остальных — и в их семьях тоже росли мальчики. Все это знали. Но… до сего момента сэр Питер не попадался. С родителями мальчика договориться удалось — триста тысяч фунтов стерлингов, положенные в специальный трастовый фонд на образование мальчика стали хорошей гарантией молчания. Еще пятьдесят тысяч пришлось заплатить за полицейский протокол. Но какая-то мразь успела снять с полицейского протокола копию — и надо же было такому случиться, что эта копия оказалась в руках у проныры Виктора Крисевича, одного из самых грязных журналистов Лондона, пройдохи и шантажиста. За оригинал протокола выложили триста тысяч, за копию сразу предложили пятьсот — сначала Крисевич согласился — но потом позвонил и сказал, что нужно срочно встретиться. На языке шантажистов — а Крисевич был именно шантажистом, несмотря на то что всем представлялся независимым журналистом — это могло означать только одно: цена повышается. Только после этого сэр Питер запаниковал и обратился в детективное агентство Грейса. В этом и состояла основная работа Грейса сейчас — за огромные деньги быть доверенным лицом консерваторов, улаживать грязные дела. Подобные вот таким вот. Ознакомившись с делом, Грейс грязно выругался. Отказаться невозможно — сэр Питер был одним из виднейших членов партии. Обратиться к нему нужно было сразу же — но сэр Питер допустил ошибку — поручил разбираться с этим делом своим людям, которые не имели никакого опыта общения с шантажистами. Шантажист назвал цену, они сразу согласились — и тот решил, что цена была названа изначально слишком низкая. Теперь с этим приходилось разбираться старшему инспектору в отставке Грейсу. Вот он и разбирался — пил сидр и смотрел на мерзкое лицо Крисевича — остренький нос, напомаженные усики, бегающий взгляд. Гнида, она и есть гнида. — Сколько вы хотите, Виктор? — Два миллиона фунтов! — выдохнул тот Аппетиты… — Вы это серьезно, Виктор? — добавив в голос максимум иронии спросил Грейс, откинувшись на спинку стула — Вполне — Крисевич заказал отбивную из телятины с гарниром и сейчас ел, ел торопливо и жадно, чавкая и разбрызгивая соус на белоснежную скатерть. Грейсу хотелось схватить его на голову и со всех сил ударить об стол — чтобы кровью захлебнулся, паскуда… — Откуда такие аппетиты? Вы же понимаете что это нереальная сумма… — Почему? — Виктор оторвался от жратвы и нагло глянул в глаза бывшего старшего инспектора Скотланд-Ярда — я прекрасно знаю как делаются дела в этом городе, Грейс… На носу выборы, сейчас собираются предвыборные фонды — и не только явные, но и тайные, смею заметить. Пусть сэр Питер потрясет своих старых дружков из «Виккерс», "Роял Армстронг", "Бритиш Аэроспейс" — для них два миллиона фунтов это пустяки. Если он, конечно, не хочет в канун выборов оказаться со спущенными штанами — я то понимаю, что для него это привычно и даже приятно — но вот поймут ли его избиратели… Громыхнуло — совсем рядом, раскатисто, на улице истошно взвыла одна сигнализация, другая. Противно тренькнули окна… В отличие от остальных посетителей ресторана, которые недоуменно переглянулись, опытный контрразведчик из особого отдела Дамиан Грейс сразу все понял. Верней — почти понял — он подумал, что на улице, совсем недалеко взорвалась заминированная машина. Бросив на стол салфетку, Грейс вскочил и побежал к выходу. Виктор последовал за ним — он сразу чувствовал, где пахнет жареным — а теперь он сразу вспомнил, что он журналист. Если оказаться на месте происшествия первым и сделать пару десятков сочных снимков… конечно не пара миллионов унтов, но тоже какой-никакой, а заработок. Только выскочив на улицу, Дамиан Грейс увидел, насколько плохо дело. Машина (на самом деле это была минометная мина) взорвалась дальше по улице, причем взорвалась так, что там до сих пор что-то горело. Выли сигнализации, сталкивались машины — те, кому повезло, кто не попал под ударную волну пытались любой ценой уехать отсюда, торопились, сталкивались — и лишали себя и других возможности смыться. — Черт, черт, черт… — Виктор сунулся в свою машину, новенький Мини-Купер и вытащил фотоаппарат с большим профессиональным объективом, нацелился на клубы дыма и мечущихся людей — это же просто круто… Грейс бросился вперед — туда, где вся улица была скрыта клубами дыма и поднятой взрывом кирпичной пылью, туда, где из черного, прорезаемого изредка ярко-желтыми языками пламени, ползли прочь от эпицентра взрыва люди — им еще можно было помочь. Вторая мина разорвалась за спиной — как раз напротив ресторана. Словно великан поднял Дамиана Грейса и с размаху швырнул об стену. Теряя сознание, старший инспектор сумел оглянуться назад — там, где только что шла мирная жизнь, там где стоял репортер-шантажист Крисевич со своим фотоаппаратом сейчас было только серое облако. На тротуар падали осколки, стуча подобно граду. Потом на Дамиана Грейса рухнул балкон… Миномет отработал как надо — без запинок. За это и ценили русское оружие — за безотказность в любых условиях, даже самых экстремальных. Перед тем как уходить, террорист подключил провода к мине — ловушке. Аж пятьдесят килограмм пластида и инициация по лазерному лучу, плюс датчики на объем и на движение, выпаянные из самой обычной автомобильной сигнализации. Того, кто попробует залезть в кузов или стронуть машину с места ожидает очень большой сюрприз… Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, стадион Стадион кипел своей новой, непривычной, непредставимой еще несколько дней назад жизнью. Даже сохранилась здоровенная витрина, на которой вывешивались анонсы спортивных мероприятий, которые должны были происходить на стадионе в ближайшие несколько дней. Я мельком глянул — футбольный матч. Вот только витрина эта сейчас ломано кренилась к земле, пробитая во многих местах пулями. Футбольного мачта сегодня не будет… Занявшие здание местного МВД и весь стадион войска уже обжились. В нужных точках уже были собраны баррикады, устанавливались капониры для техники. Саперы при помощи техники собрали со всех окрестностей обгоревшие остовы автомобилей и создали из них довольно неплохую линию укреплений — никаким оружием из числа имевшихся у террористов ее не прошибешь. Прямо у въезда на стадион, уставившись стволами на окрестные развалины, стояли две БМПП, наполовину заваленные все тем же автомобильным хламом, чтоб из гранатометов не подбили. На бывших автомобильных стоянках вперемешку стояла самая разная бронетехника и бронированные автомобили — чтобы вывозить в порт эвакуируемых. В развалинах, рядом со стадионом мерно ухала артиллерия, каждый выстрел отдавался таким неприятным толчком под ложечку и звоном в ушах. Там находилась артиллерия — самоходки-шестидюймовки с управляемыми снарядами и этим утром доставили крупнокалиберные самоходные минометы. Одна мина калибра 240 миллиметров обрушала целый подъезд, с первого этажа до последнего. Там же, на верхнем этаже остова двадцатипятиэтажной высотки развернули свою аппаратуру связисты — «заказы» они получали от групп спецназа в городе, с каждой группой была нужна нормальная связь, кроме того, оттуда наблюдали и давали оценку эффективности огня. Стреляли только управляемыми минами и снарядами. Сам стадион был переоборудован под вертодром, поэтому было сложно дышать — поднимаемая вертолетными винтами пыль и гарь висела в воздухе мутной пеленой, лезла в нос, заставляла кашлять и отхаркиваться. Вертолетный мост был уже налажен изрядно — каждые пятнадцать минут садилась «корова», Сикорский-89, так этот тяжелый неуклюжий с виду вертолет прозвали в армии. Доставляли боеприпасы, снаряжение, медикаменты, пополнения. Вывозили раненых и мирняк — эвакуацией почему-то занимался в основном флот, как то получилось, что эту обязанность возложили на него. В самом министерстве и на стадионе не протолкнуться от народа — офицеры, казаки, жандармы, штабных почти нет — все усталые, в пыли, в грязи, с оружием. Едко пахнет смесью пота, гуталина, пороховых газов, сгоревшей взрывчатки, оружейной смазки, разлагающихся трупов, горящего мяса — от этого запаха некуда деваться, да и привыкли все уже к нему. В здании министерства — ни одного целого кабинета, ни одного не выбитого окна — запустили несколько «дырчиков», [дырчик — дизель-генератор на соляре] заложили оконные проемы мешками с песком, завесили противогранатной сеткой и работают. Со стороны обширного двора министерства с периодичностью раз в полчаса гремели залпы, оттуда же поднимался к небу чадный столб дыма — там расстреливали и вешали. Поскольку, на территории было введено военное положение, с выявленными боевиками не церемонились — военный трибунал, десять-пятнадцать минут на слушанье дела и немедленное приведение приговора в исполнение. Тела расстрелянных жгли там же, обливая бензином. Если просто участвовал в мятеже с оружием в руках, входя в состав террористической группировки — расстрел, если выявляли палачей, в отношении которых доказывались зверства в отношении мирняка — тех вешали и не сжигали — отвозили за город, чтобы закопать тела на скотомогильнике, вместе со свиньями. Прощать такое было нельзя, если простишь — повторится. Наша маленькая колонна, состоявшая из одного БМПП и трех БТП [БТП — боевой транспортер пехоты, аналог нашего БМП, хотя и отдаленный. Отличается повышенной стойкостью к подрывам на минах и фугасах] пыхая сизым дымом, пробравшись через развалины, подкатила вплотную к охраняемой территории. Ехать было весело — тесный, освещенный лишь тусклым плафоном десантный отсек, лежим чуть ли не вповалку на ребристом полу, ствол чьего-то автомата чувствительно толкает тебя под ребра, сама машина идет на скорости и раскачивает ее — как лодку в шторм, того и гляди приложишься обо что-то. И вдруг механик водитель тормознул — да так, что мы чуть лицами по броне не проехались. — Что за… — уставший капитан в выражениях не стеснялся… Машины не двигались с местах, судя по всему мы там с кем то столкнулись. — Пойду гляну… — капитан дернул за ручку, толкнул от себя тяжелый люк, ведущий в десантный отсек. Следом за ним, сам не знаю почему, полез и я… Первое что я услышал — это мат. Причем необычный мат — всякие такие «клюзы» и «ворвань» с "медузами е. ными" — там может материться не каждый. Так может материться только свой, родной в доску, моряк. А еще я начал припоминать голос… У самого КП наша головная машина «поцеловала» выезжающий МДТ [МДТ — морской десантный транспортер, амфибийного типа] — первый в колонне из четырех машин. Решили разъехаться — ну и зацепились. А теперь выясняли отношения… — Господин штабс-капитан! — крикнул я, расплываясь в улыбке, наконец-то я встретил в этой мясорубке, причем совершенно случайно встретил, своих, причем таких своих, какие и в огонь и в воду. Только что упражнявшийся в красноречии офицер в черном обмундировании морской пехоты без погон и знаков различия, с небрежно закинутым за плечо автоматом с глушителем и странного вида прицелом, поднял голову, всмотрелся в меня — и тоже узнал… — Никак лейтенант Воронцов, собственной персоной. Что изволите делать среди сапогов, господин лейтенант по адмиралтейству? Слова "лейтенант по адмиралтейству" штабс-капитан Изварин выделил особой, ехидной и язвительной интонацией… Картинки из прошлого. 16 июня 1993 года. Афганистан Колонна втягивалась в караван-сарай… Что такое караван-сарай? Для Афганистана — это все, если вы видите караван-сарай, то это наверняка единственный оазис, единственная точка людского притяжения километров на пятьдесят, на то и на сто вокруг. Укрепленный форт циклопических размеров. Место где все продается и все покупается, где можно расслабиться хоть ненадолго и не опасаться, что горы плюнут тебе пулей в лицо. Если у тебя есть деньги — в караван-сарае тебе всегда рады. Ну, а если денег нет… Этот караван-сарай был не самым большим в стране — но все равно его размеры поражали воображение. Сделан он был на основе оазиса — тут был один из немногих известных родников в Афганистане. Почти три квадратных километра, базу эту вынуждены были построить британцы, укрепить, чтобы отсиживаться за ней в безопасности от пуль кочевников — а когда британцы ушли, афганской королевской армии эта база оказалась не нужна. Вот и переоборудовали ее предприимчивые люди под караван-сарай. Первое, что видел приближающийся к караван-сараю путник — это стены. Стены были солидные, массивные, высотой примерно три с половиной метра, через каждые сто метров сплошная стена бетонных плит прерывалась сложенным из бетонных блоков закрытым двухэтажным фортом с бойницами. При британцах в бойницах стояли автоматические гранатометы и пулеметы, уходя они их забрали с собой. Часть пулеметов купили и установили владельцы караван-сарая, часть бойниц просто переделали для стрельбы из легкого стрелкового оружия. Перед стенами было несколько рядов колючей проволоки, еще один двухметровый забор из сетки-рабицы и минное поле. Мины, британцы уходя не сняли, карт минных полей не было, и на "мертвую полосу" как тут ее называли, просто никто и никогда не ходил. Вообще, со времен британцев изменилось здесь мало, единственное изменение, которое нельзя было не заметить — это мечеть с минаретом. Содержавшие караван-сарай люди были правоверными и первым делом заложили здесь мечеть — а теперь минарет был видел за несколько километров и протяжные крики муэдзина каждое утро разносились по пустынным окрестностям. Удивительно, но весь караван-сарай был накрыт крышей — несколько квадратных километров. Одной из самых больших проблем таких вот гарнизонов была их уязвимость от мин и неуправляемых ракет. Минометы делали из подходящего диаметра стальной трубы, неуправляемые ракеты и вовсе запускали огневым или электрическим способом, положив на приподнятый в сторону противника лист шифера. В РИ и САСШ разрабатывали специальные зенитные системы быстрого действия, совмещенные с мощными РЛС, чтобы обнаруживать и уничтожать в автоматическом режиме летящие боеприпасы, британцы же поступили проще. Они просто накрыли всю территорию своего гарнизона прочной стальной сеткой с крупными ячейками и на стальных же столбах. Мина или ракета, попадая на такую сетку, или просто не взрывалась, либо взрывалась, но далеко не с теми последствиями, с какими могла бы — большая часть осколков разлеталась поверху, а починить такую сетку было легко — сварочный аппарат, заплатка и немного времени. У ворот — стальных, закрывающихся на стальную балку толщиной с две человеческих ноги, путников поджидал… танк! Да, да, самый настоящий британский Чифтен, тяжелый, квадратный, выкрашенный в пятнистый пустынный камуфляж танк. Видимо, где то его подбили и британцы бросили его — а потом караванщики его привели в относительный порядок, привезли и продали сюда. Был ли он исправен — неизвестно, но проверять это желающих не находилось уже давно. Да и вообще, наверное только старики смогут припомнить, когда последний раз душманы нападали на караван-сарай. Здесь была вооруженная стража, здесь были укрепления, здесь были вооруженные водители и купцы и интерес был у всех один — сохранить груз. Нападения были когда караван-сараи представляли собой просто группу строений — без ограждений, без укреплений, без всего. Сейчас, благодаря британцам, здесь появились действительно неприступные места. Под дулами нескольких крупнокалиберных пулеметов колонна приблизилась к воротам… — Сигналь — с переводом Карима приказал Абдалла Водитель послушно нажал на клаксон — и нечто напоминающее рев гудка буксира разорвало тишину… В кабине головной машины было четверо — водитель, Карим, Абдалла и здоровяк-десантник, его звали просто и без затей — Иваном. Было тесно — но в тесноте, как говорится — не в обиде. Шлагбаум пока остался на месте — но из бетонного строения, напоминающего ДОТ вышел человек. Среднего роста, заросший бородой, в чалме и обычной пуштунской одежде, с автоматом в руках. Перемахнув шлагбаум, пуштун направился к правой стороне машины, словно разглядев, кто находится в кабине за бронированным стеклом. Абдалла переговорил с охранником — на повышенных тонах, повернулся к своим попутчикам — Двадцать золотых за грузовую машину, десять за легковую… — Э, уважаемый — Карим быстро перешел на пушту — побойся Аллаха, зачем такие цены. Разве ты не видишь, несколько наших машин не на ходу, их расстреляли душманы. Зачем ты берешь за них полную цену? — Если они вам не нужны, эфенди, можете оставить их за воротами… — пожал плечами пуштун. Выругавшись по-русски, Карим обернулся к Ивану, объяснил ситуацию. Тот полез за деньгами в сейф… На территории караван-сарая застроено было немного, меньше трети территории. Бывшие вертолетные площадки, плац — все было отдано под стоянки грузовиков, которых тут и сейчас было — как минимум сотня. Из них выделялись две большие группы. Индийские грузовики — старые, семидесятых, шестидесятых, а то и пятидесятых годов выпуска, разукрашенные в самые разные цвета, отделанные так, что некоторые превращались в самые настоящие передвижные храмы. Водителей этих тарантасов можно было отличить по яркой одежде с эмблемами кланов. Вторая группа машин — русские машины, современные. Чаще всего — АМО или КУН. [Кун — по-татарски лошадь, скакун] Три или четыре оси, редко две, обязательно все оси ведущие. Серая, темно-зеленая или камуфляжная окраска, простые строгие линии кабины, чаще всего — тусклые бронированные стекла, съемные бронеплиты, иногда — бокового стекла нету а вместо него висит бронежилет. Одна машина и вовсе была — списанным армейским танковым тягачом, тащила она какой-то громадный прицеп, на больших колесах и с развитыми грунтозацепами. Водителей этих машин — а среди них были люди самых разных национальностей, можно было отличить по одежде — обычно они носили старый камуфляж. Про этих людей, про то, что они делали на опасных афганских дорогах ходили легенды. Они больше полагались не на силу кланов — а на автомат, иногда осмеливаясь ходить в рейсы даже без охраны. Были в этой группе и британские и даже североамериканские армейские автомобили — но больше всего было русских. Объяснялось это просто — русские автомобили сами себе были простыми в эксплуатации, прочными, неприхотливыми к качеству солярки — а тут большая часть перевозок шла с территории Российской империи, и там русскую армейскую машину можно было задешево отремонтировать. На территории караван-сарая было многолюдно и шумно. Веселая компания стояла у машин с бутылками пива в руках и о чем то ожесточенно спорила, перемежая убийственные аргументы глотками из бутылок: по виду тут дело шло к мордобою. Несколько человек желая сэкономить и не заезжая на ремонт — а здесь была целая станция технического обслуживания, правда очень дорогая — подняв капоты и капоты торчали кверху задницами, устраняя возникшие в дороге неисправности. Еще чуть подальше, у самого забора трое стояли с калькуляторами и о чем то торговались. Но центром притяжения была конечно «гостиница» — бетонное. Приземистое, трехэтажное здание, на первом этаже которого был бар с выпивкой и готовыми на все дамами, а на двух других — нумера для проезжающих. Повинуясь указания бачи, группа поставила машины на свободные места — стояли они здесь так плотно, что даже открыть на полную дверь, чтобы вылезти из кабины было невозможно. Бача же — лет двенадцати, но уже с калькулятором, подвешенным на шею на тонкой металлической цепочке и с пистолетом за поясом сноровисто пересчитал деньги, сделал несколько пометок в засаленном блокноте, который он вытащил из кармана и выдал на каждую машину своего рода пропуск. Пропуск этот выглядел совершенно необычно — на тонкой стальной цепочке, точно такой же, на какую вешают армейские жетоны с именем и группой крови, небольшой кружок из меди со странными знаками, примерно в два раза больше по размерам золотого рубля. Поврежденные внедорожники начали оттаскивать куда то к ангарам, прицепляя к небольшому вильчатому погрузчику. Ремонт тут стоил дорого — но не бросать же, а больше на несколько десятков километров отремонтироваться было негде… Иван, ни слова не говоря, сунул полученный жетон в карман, полез в кабину, открыл замок капота. — Это не нужно… — через Карима сказал Абдалла — не нужно снимать аккумулятор и бояться, что машину угонят. Здесь этого не делают, здесь не дорога. Можешь даже не запирать машину. Повесь то, что тебе дали на шею, без этого знака машину отсюда не выпустят. Ну а если потеряешь… Бар на первом этаже был чем-то похож на те бары Дикого запада, какие снимают в синематографе, в вестернах. Только вместо опилок на полу — мелкая, дробленая почти до состояния песка крошка, коновязь сочетается со стоянкой для машин, вместо играющего незатейливую музыку на пианино тапера — современнейшая германская стереосистема, дорогая и высококлассная даже по меркам нормального мира. Уступкой исламу выглядело то, что за спиной бармена не было ни одной бутылки — все они были в закрытом ящике и публике не показывались. Если человек хотел выпить спиртного — он подходил к бармену, говорил что ему нужно — тот ему и наливал, не особо это афишируя. Больше всего пили пиво, крепкое спиртное успехом не пользовалось — дорога, как-никак, тут и трезвому то опасно, что уж говорить про пьяного. Пиво наливали открыто из нескольких хромированных кранов в большие, пол-литровые кружки из толстого стекла. Оружия ни у кого не было — как пистолеты, так и автоматическое сдавали при входе в заведение. На входе стоял здоровенный, похожий на турецкого янычара детина — килограммов двести, кожаная безрукавка, выбритая до блеска голова, длинные черные усы, на одном боку кобура с большим пистолетом, на другом — короткое помповое ружье с пистолетной рукоятью. Детина принимал оружие, складывал его в ящики, выдавал номерки с ключами. Если у кого не было знака, что они оставили машину на стоянке — брал плату за вход, у кого он был — проходили бесплатно… — Ну и как нам раздобыть здесь по кружечке пива? — Иван по-хозяйски огляделся по сторонам, свободные столики были. Поправив пустую кобуру — с пустой кобурой было непривычно, будто голым идешь — десантник неспешно направился к ближайшему… Сидевший в распивочной люд, самый разный окинул взглядом новоприбывших — но ничего не сказал. Драться здесь было нельзя, да и не было пока повода для драки то. Все, кто здесь был определили их как русских караванщиков — таких в трактире было едва ли не треть и никакого интереса они не вызывали. Половой [половой — официант, так их раньше называли на Руси] появился как из под земли, вот только что его тут не было, раз — и появился. Половым в этом трактире был молодой афганец — чернявый, в национальной одежде, с хитрыми и наглыми как и у всех половых в мире глазами… — Что угодно господам… — русский его был хорош, почти без акцента… — Тю… Как в лучших домах Лондона и Парижа — удивился Иван — ты где так, братец, на нашем лопотать научился? — Так тут половина ваших, хочешь не хочешь, а научишься. Чего изволят уважаемые господа? — Пожрать на нас всех, солидно так. С мясом. Только никаких изысков. И если собачатину предложишь… — Как можно-с… — половой весьма натурально изобразил возмущение, даже это «-с» было как у самого настоящего русского трактирного полового — у нас все свежее только. Барашек еще утром своими ногами бегал. — Ну, вот и тащи. И пива — на всех. — А чего покрепче. — Воздержимся! Что сказал, то и принеси… — Иван отказался за всех, окончательно убедив окружающих в том, что он русский караванщик. Если был бы купец — от «покрепче» не отказался бы, а тут ему машину вести, пьяным никак нельзя быть. — Сей секунд-с… — половой исчез. Абдалла сделал знак Кериму, тот наклонился, чтобы не разговаривать громко… — Я отойду на время… Надо проверить… — Помочь? — Нет… Абдалла тоже исчез — пуштуны вообще обладали удивительным свойством — вот так вот незаметно и быстро исчезать и появляться. Как будто из воздуха… Жратву притащили быстро — на двух громадных блюдах, которым по виду было несколько сотен лет, сделанных… кажется аж из меди. Все как и заказывали — большие стеклянные кружки с пивом, конечно консервированным, пиво в этих местах не варили. Здоровенная гора риса (он в этих краях был вместо картошки), аппетитно дымящиеся ломти мяса с корочкой, зелень… — Э, а ложки-вилки там… — Это едят руками, господин… Русские переглянулись… — Эх, и учить вас всему надо… — проворчал Иван, доставая из нагрудного кармана пластиковую армейскую ложку, какие шли в сухих пайках, ни один уважающий себя солдат Империи не ходил без такой вот ложки в кармане. Как говорится — если есть возможность пожрать — не упускай ее, неизвестно, когда такая возможность представится еще. А мясо руками придется, вилок в наборе нет. Половой не отставал… — Может, уважаемым господам нужно что-то еще? Иван оторвался от еды — Что именно? — Патронов можно продать, оружия… — Этого хватает… — Может, тогда господам нужны женщины? Или кому — бача. [бача — мальчик, паренек. Я уже говорил, что в Афганистане гомосексуальная связь мужчины с несовершеннолетним мальчиком является вполне обычным делом и не осуждается] Десантник положил ложку. — Иди-ка ты милый друг отсюда… Руссо туристо — облико морале [из одной известной кинокомедии] — слыхал? Вот и давай. Двигай! Карим в разговор не вмешивался — но про себя отметил, что инструктаж мужикам давал кто-то, кто неслабо разбирается в местных перипетиях. Снять местную даму означает, во-первых, чем-нибудь заразиться, во-вторых — с большой долей вероятности лишиться груза, а то и машины впридачу. Что такое клофелин — здесь тоже знали. Конечно — это было "вроде как нормальное" заведение — но рисковать все равно не стоило. — Интересно здесь… — Еще бы… — Карим в отличие от всех остальных брал рис не ложкой, а руками, как местный житель — здесь если головой думать, состояние заработать можно. Это у нас в принципе все есть — а здесь все — дефицит, за что не возьмись. Видишь, народа в камуфляже сколько? Наши, русские караванщики, если бы не они — здесь бы уже с голоду повымирали. А британцы гадят как могут… — Зачем? — один из водителей поднял глаза от блюда с едой — это же их земля. Зачем так поступать на своей земле? — Зачем… Каждый живет по-своему. Если русские, приходя на какую-то землю относятся к ней как хозяева, считают ее такой же родиной, как и всю остальную землю — то британцы приходят на чужие земли как грабители. Для британца есть только одна родина — их маленький остров, ради которого они готовы умирать, а это для них — всего лишь данная им Господом земля, на которой живут дикие, жестокие племена. Здесь они добывают полезные ископаемые, здесь они размещают военные базы, чтобы угрожать нам оружием, сюда они продают втридорога товары своей промышленности, кстати хреновые. Но людей, которые здесь живут, они грабят и убивают… Разборка началась на выходе, и началась внезапно. Инициаторами ее были "бенгальские тигры" — один из сильнейших кланов индийских водителей. Повода для разборки по сути не было — хотя глобальный повод был. Дело в том, что испокон века по этой трассе, по этому караванному пути водили свои караваны индийцы, и конкурентов у них не было. А теперь пришли русские. Ну и как, скажите, с ними конкурировать? У индийцев — купленные втридорога машины производства "Бритиш Моторс Корпорейшн" — чаще всего марок «Лейланд» или «Бедфорд» — новую машину мало кто мог себе позволить — покупали подержанную, лет по двадцать отходившую минимум. У русского караванщика — списанный из армии, пяти — семилетний АМО или КУН, который он купил на распродаже списанного армейского имущества за копейки — мощная, прочная, тяжелая полноприводная машина с кабиной, подготовленной под бронирование. Заправляется русский у себя дома, чаще всего на армейской заправке задешево, ремонтируется — там же в армейском рембате, по знакомству. Забронировать кабину — армейские рембатовские умельцы тебе за два часа бронеплиты навесят. Оружие — да сколько угодно, чаще всего и вовсе бесплатное, выданное при увольнении из армии, потому что русскими караванщиками чаще всего были отставные военные, служившие в Туркестане. Ну и разборок — никаких, в одной же армии служили, это тебе не Индия, где несколько десятков водительских кланов. И как прикажете конкурировать? Вот и началось… Толкнули Ивана как раз, когда он и остальные караванщики, откушав риса с мясом и подзаправившись пивом, решили выйти подышать свежим воздухом и покурить. Карим остался в трактире, ждать Абдаллу. Решили получить оружие — на всякий случай, хотя планировали вернуться в трактир — просто стремно без оружия. Просекли момент и индийцы — когда русские стали выходить, поднялось человек двадцать. Все — крепкие, молодые, черноглазые с витыми кожаными поясами — мало кто знал, что в поясах скрывался свинец, и это тоже было оружие… Десантник повернулся — индийцы стояли за спиной, стояли плотной кучей. — Вийдем, да-а-а… — протянул один из них на плохом русском — Выйдем так выйдем… — недобро ухмыльнулся десантник, русский солдатский ремень с латунной пряжкой мало чем уступал индийскому оружию. Да и офицеры русского десанта в отставке, занимавшиеся в армии кто САМБО, кто боксом, кто саватом, даже внешним обликом превосходили более худощавых индийцев. Индийцев было больше — но результат поединка обещал быть явно не в их пользу — что водители, что охранники настраивались на победу и только на победу. Большая часть «поединщиков» уже вышла на посыпанную каменной крошкой стоянку — как вдруг шедший первым индиец, который и был зачинщиком всей этой бузы, остановился как вкопанный. У машин стоял Абдалла — и подростком в тот момент он никому не показался, это был взрослый мужчина без всяких скидок. Индиец приблизился к Абдалле, о чем-то спросил его на гортанном, незнакомом языке, Абдалла ответил — раздраженно, на повышенных тонах. Тот снова что-то сказал, но Абдалла его перебил, снова сказал несколько слов, показывая на себя и на русских. Индиец, опустив голову, повернулся к толпе — русским и индийцам… — Пра. прасти… — для выражения искренности своих эмоций он даже приложил руку к груди… Индийцы пятились от русских — не уходили, а именно пятились, хотя их было намного больше. Русские мрачно смотрели им вслед… — Зачем мы остаемся на ночь? — Завтра утром мне скажут, свободна ли дорога впереди, эфенди — ответил Абдалла — на то, чтобы это узнать требуется время. — А если несвободна? — Будем искать обходной маршрут. Либо придется примыкать к какому то большому каравану. На этих путях опасность подстерегает на каждом шагу, эфенди — Никому из нас не привыкать к опасностям. — Но глупо сложить голову просто так, из-за своей неосторожности… Карим поднял голову, посмотрел на небо. Как и везде в горах звезды — большие, яркие, кажется стоит только руку протянуть и вот она — кусочек солнца у тебя на ладони. Карим был в горах у себя на родине, даже там звезды не такие. Но у них в горах — лечебницы, горные курорты, а здесь… — Почему ты не общаешься с женщинами, эфенди? — Абдалла смотрел с любопытством на Карима — Пока не хочу. — Может, тебе нужен бача? Только скажи… — Бача мне тем более не нужен. У нас это не принято. — Ты странный человек, эфенди… — протянул Абдалла — я первый раз вижу человека с севера и удивляюсь, какой ты странный. — Понимаешь, Абдалла… У меня есть женщина, она меня любит и ждет. И я ее тоже люблю… — Но разве у тебя нет денег на еще одну женщину? Ведь в Коране сказано… — Вспомни, Абдалла — ведь у пророка Мохаммеда, да будут благословенны дела его, была только одна жена. Хоть я и правоверный — но у нас в стране правоверные имеют только одну жену, подражая тем самым Пророку. А бача мне не нужен, у нас в стране это считается страшным грехом. — Да? А англизы, хотя у них и белая кожа, они не прочь провести время с бачой, я слышал разговоры об этом. И мулла говорил, что в походе, когда нет женщин, правоверный может совокупиться с другим правоверным и в этом не будет греха… — У нас в стране за эти слова правоверные побили бы такого муллу камнями. Англизы творят грех сами и хотят, чтобы грех творили вы. Нигде в Коране не сказано, про то, что правоверный может совокупиться с правоверным и в том не будет греха. Это харам, [харам — нельзя, запрещено, соответствует понятию «грех» в христианстве] тот кто это сделает, перестает быть угодным Аллаху. — Понятно… — Абдалла переваривал услышанное, он был воспитан на уважении к словам муллы но и слова своего спасителя, показавшего что он достойный воин, тоже нельзя было игнорировать — а расскажи мне про то, как ты попал в армию? Ты больше похож на одного из нас, чем на человека с севера, отец говорил… — Как я попал в армию… Мы уже давно служим белому царю. Это было давно, Абдалла, больше семидесяти лет назад. Тогда моя родина называлась Османской империей и ее правители примкнули к англизам, когда те пошли войной на Россию. Они сделали это потому, что англизы обещали в случае победы отдать во владение Османской империи Крым и Кавказ. Но русские разбили армию англизов, а потом пришли и на нашу землю. Огромная армия, которой командовал генерал Корнилов осадила нашу столицу Стамбул — а корабли под командованием адмирала Колчака подошли вплотную к берегу и начали стрелять из орудий, а потом высадили десант на берег. Бой продолжался пять дней и пять ночей, город был залит кровью а из-за дыма не было видно солнца. Мой прадед сражался с русскими и погиб в уличных боях — а моего деда и его брата, тогда они были еще детьми, нашли русские солдаты. Но они не убили их, а взяли с собой, а потом отдали в военное училище, потому что у них никого не было из родных в живых. Хотя они были детьми врагов — русские все равно хорошо относились к ним и учили военным наукам. Потом и дед и его брат, закончив военное училище, поступили на службу белому царю, в его армию. Тогда как раз шла война, бандиты и душманы нападали на русских… — Но разве русские не захватили вашу землю? Почему же твой дед стал им служить? — Да, русские захватили нашу землю. Но белый царь запретил разрушать наши мечети, запретил мстить нашему народу за своих погибших — хотя русских на нашей земле погибло много. Скажи, Абдалла, если англиз убьет пуштуна, что ему за это будет? — Да ничего… — уверенно ответил Абдалла — ничего не будет. Будет кровная месть. — А вот если русский убьет турка — его за это жестоко накажут такие же русские, как и он сам. Понимаешь, в чем разница? — Разве русские дураки? — Нет, они не дураки. Просто для них мы — такие же как они. Они не считают нас рабами, они обращаются с нами как с равными. Русские солдаты должны были убить моего деда и его брата, для того, чтобы они не выросли и не стали мстить. Но они не убили, а спасли их, накормили и отдали учиться. А потом дед приехал в город, где он вырос — тогда он уже назывался Константинополь — и увидел, что люди живут лучше, чем жили при султане. Поэтому, он и стал служить белому царю, видя что его правление несет туркам добро. Он воевал долго, очень долго и вышел в отставку уже старым и уважаемым человеком, перед отставкой он командовал полком. — А сколько там человек? — Много. Очень много человек в полку. Мой отец был гражданским человеком, он даже женился на русской женщине — но я внешностью почему то пошел в отца. А вот я решил продолжить путь деда. Только служить я решил не в армии, а на флоте. — А англизы, когда приходят — они убивают. Я слышал, что в одном месте они решили отомстить за то, что недалеко сожгли их колонну. Они пришли в кишлак, но там были только женщины и дети, мужчин не было, потому что те ушли в горы с оружием в руках. И тогда англизы, струсив лезть в горы и сражаться с мужчинами стали бросать детей в ущелье и наблюдать, как матери прыгают за ними. А оставшихся они сожгли заживо. — Русские бы так никогда не сделали. Русские воины не воюют с женщинами и детьми, они воюют только с мужчинами. — Мой дед, отец моего отца бывал в вашей стране. Он говорил, что в вашей стране живут достойные воины… — Это так… — А ваша армия велика? — Да, воинству белого царя нет счета. — Почему же тогда они не идут на нашу землю войной? Карим задумался… — Ну, согласись, эфенди… — додавливал Абдалла — ведь воин не может не воевать. Если у вас столько мужественных воинов — почему вы не захватите земли соседей? — Почему… Видишь ли… Наша земля велика и обширна, нам вполне хватает того, что у нас есть. Белый царь хочет мира, он не хочет ни чужих земель, ни чужих подданных. Ему достаточно своих. Поэтому, Абдалла, белый царь не хочет завоевать пуштунские земли, он просто помогает вам. Если же пуштуны соберут Лойя Джирга, [Лойя Джирга — сход старейшин племен, высший орган власти Афганистана. Корни этого уходят в глубокую древность] придут к белому царю и попросят принять их в свое подданство — тогда он скажет свое слово. — Знаешь, эфенди… — нарушил наконец воцарившееся молчание Абдалла — я не столь мудр как мой отец, шейх Дархан. И я не столь мудр как ты. Но я скажу тебе — это не моя мудрость, это мудрость моего народа. Если не нападаешь ты — нападут на тебя. Запомни, никогда не происходило по-иному… Карим вздрогнул. Слова пуштунского подростка прозвучали как страшное пророчество… Картинки из прошлого. 14 мая 1993 года. Южный учебный центр подготовки войск специального назначения. Где то в Туркестане — Равняйсь! Строй пацанов — всем нет и двадцати — длинношеих, голенастых, с совсем еще детскими лицами, невпопад выполняет команду. Тяжелые рюкзаки — их теперь придется носить с собой даже в сортир, давят на плечи невыносимой тяжестью, выгибая вперед грудь, автомат неудобно, несподручно висит на груди. Пот, выступающий на форме, сразу высыхает, превращаясь в белые, соленые разводы на странной желто-серой форме, ботинки такие тяжелые, что сложно представить, что в них придется бегать потом марафон — а ведь придется. Солнце печет неимоверно, оно словно хочет сплавить воедино эту желтую, истрескавшуюся от жары землю и стоящих на ней в одношереножном строю группку пацанов, отобранных неизвестно как и неизвестно за что. Только что им пришлось преодолеть пятикилометровый марш от железнодорожного полустанка до центра — бегом по сорокаградусной жаре. Инструкторы забыли прислать машины для молодого пополнения. И вот теперь, после пяти километров бегом под палящим азиатским солнцем, они едва стоят на ногах, купаясь в этом призрачном мареве. Фигура инструктора — среднего роста, бородатого, крепкого, в пустынной униформе, кажется сделанной из колеблющегося воздуха, она плывет в раскаленном тумане. В горле так сухо, что кажется, будто при каждом вздохе глотаешь песок… — Смирно! И снова строй как может выполняет команду и застывает в изнеможении. Мечта только одна — спастись от этого палящего, истекающего огнем солнца, забиться в любой прохладный уголок, в жилой модуль, в тень палатки, глотнуть вкуснейшей прохладной воды, да можно и не прохладной, можно и из лужи, но воды… — Вольно! Инструктор прохаживается перед строем, кажется, что он совсем не чувствует жару. На плече у него стволом вниз — новейший автомат Коробова с подствольным гранатометом, под обе руки — кобуры с пистолетами. Инструктор внимательно всматривается в мясо — так зовут здесь тех, кто через два года превратится в волков. — Прежде всего… Я приношу вам искренние извинения… Я забыл, что вы сегодня приезжаете и не распорядился насчет транспорта. Но вы ведь на меня не обижаетесь, за эту маленькую оплошность, не правда ли, сынки… В голосе инструктора слышится какая то сухая ирония. — Да пошел ты, папаша… — из последних сил выдыхает кто-то — Значит, не обиделись… — заключает инструктор — прежде всего, позвольте представиться. Зовут меня майор Тихонов Иван Степанович и на ближайшие два года — я для вас царь и бог. Нет больше у вас ни семьи, ни родины, ничего — только это! Майор обводит руками длинные ряды палаток, огороженные колючей проволокой. — Как вы уже знаете, служить вам предстоит в командовании специальных операций. В спецназе! — майор вдруг переходит на крик — если кто этого еще не понял, подохнуть здесь легче, чем где бы то ни было! Если кто-то считает, что ему еще есть ради чего жить на свете — шаг вперед!!! Строй остается на месте… — Отлично! В таком случае — у вас час свободного времени! В палатках размещаетесь по четверо, к вечеру каждый должен мне назвать имя командира вашей четверки! И еще! Если кто-то решит, что под маминой юбкой ему будет лучше, вон там — палец майора указывает на вышку с обычной корабельной рындой у самого въезда — есть колокол. Стоит только позвонить — и я лично угощу вас мороженым или холодным пивом перед объездом, кто чем пожелает. Советую сделать это прямо сейчас, потому что вы мне не нравитесь. Вы самые настоящие мамины сынки! Давненько не видал таких засранцев как вы! Пощады не ждите! Ну? И снова строй стоит — из последних сил, но стоит. — Напрасно…Построение через час, на этом же месте. Разошлись!!! Сашка Тимофеев к колючке успел одним из первых — поэтому ему досталась вторая палатка с краю. Прохладная тень была уже совсем рядом — но вдруг его толкнули — да так, что он едва не полетел с ног. — Э, ты чо?! Обидчиком оказался среднего роста крепкий пацан, с почти сросшимися бровями. Вид у него бы весьма нахальный. — Глохни… — пацан попытался протиснуться в палатку — но упал от ловко подставленной подножки. — Ах ты… — похожий на татарчонка пацан вскочил — но тут же был остановлен чьей то крепкой рукой… — Погодь, паря драться…. - этот, третий был больше обоих других, явно деревенский — бесхитростные глаза, мозолистые руки, за ним стоял еще один такой же, едва ли не больше первого — подерешься потом. Давай, заваливаемся… Первыми вошли эти двое здоровяков, потом протиснулись одновременно Сашка и тот наглец. Вот и все. Четверо. Палатка как палатка. Брезентовая, четыре койки, какие то металлические тумбочки. И в углу — накрытое крышкой ведро с кружкой. Сашка оказался рядом с ним — потому что ведро стояло у входа, а все ломанулись в палатку. — На, держи… — Сашка зачерпнул полную кружку воды, протянул своему обидчику — бери, чего же ты… Пацан поколебался, ища подвох — но кружку взял — пить реально очень хотелось. Сашка напился последним — и хотя в ведре оставалась еще половина, закрыл крышку… — Подлянка будет с водой, чувствую. Да и на вечер оставим — все равно, сколько сейчас не выпей — солнце вытопит и все. — Ты откуда, с юга? — спросил второй из братьев, самый здоровый из всех. — Оттуда. Из Каффрии, долина Бекаа… — А мы с Рязани с братом — прогудел первый из братьев — одногодки мы. Я в январе родился, а Петро вон — в декабре. Меня Иваном зовут… — А я с Казани… — Зовут как? — спросил Сашка — Рамилем. Рамиль меня зовут, это имя такое татарское — А я Александр. Тимофеев Александр Саввич, из казаков. Четверо пацанов расселись по койкам. Никто из них еще тогда не знал, что в русском спецназе существует своя система подготовки и отсева. Отсев был намного меньше, чем в той же британской САС, потому что изначально готовили такие вот четверки. Если кто-то решил уходить, решил что здесь невыносимо — остальные из четверки старались его поддержать, убедить, что нет ничего непреодолимого. После курса подготовки людей из тех четверок, что распались, направляли в десант, во вновь создаваемые особые группы — то есть на ступень ниже, несмотря на курс спецназовской подготовки. [особые группы — результат осмысления итогов Бейрута. Тогда оказалось, что старая структура армии плохо приспособлена к современной войне. Тогда Генеральный штаб начал разрабатывать новую оргштатную структуру для частей постоянной готовности — так называемые особые группы. Минимальной боевой единицей было не отделение, а экипаж — всего четыре человека. Это либо стрелковый экипаж — пулемет, снайперская винтовка или гранатомет, два автомата, каждому экипажу обычно придается легкий внедорожник с тяжелым вооружением на турели, либо двум экипажам — БТР. Либо расчет тяжелого оружия — крупнокалиберного пулемета, автоматического гранатомета. Либо снайперский — одна тяжелая снайперская винтовка, две обычных, пулемет. Либо это расчет гаубицы, экипаж боевой машины, экипаж вертолета с бортстрелками. В общем, минимальная боевая единица. Дальше идет отряд — десять экипажей, сорок человек, плюс командир. Отряд является уже самостоятельной боевой единицей и готовится действовать самостоятельно. Десять отрядов — особая войсковая группа, четыреста человек плюс небольшой штаб] А вот те четверки, которые образовались сразу и не распались — вот тем была прямая дорога в призрачный мир командования специальных операций. Армия готовила именно так — флот немного по-другому, там все-таки было намного больше индивидуализма, в воде каждый сам выгребает — а армия только так. Не только пройди испытания сам — но и помоги своим товарищам. — Кого выбирать будем? — первым спросил татарчонок, удобно усевшись на своей кровати, первой от полога палатки. Все молчали. Каждый и хотел быть командиром — но и понимал, что это за ответственность. От того, как выбрали командира, во многом зависело — останется четверка здесь через год в полном составе — или распадется. — Я вот что думаю, паря… — нарушил молчание Иван, он был вообще по-крестьянски рассудительным, а слово «паря» у него было одним из любимых, он даже почти не матерился, заменяя матерные ругательства такими вот словечками — все равно, кто чем живет мы не знаем, и за полчаса не узнаем. А выбирать надо, а то накажут еще. Вот ты, откуда? — обратился он к татарину — С Казани, говорю же… — Вот-вот. А я с Рязани. И брательник мой тоже. Видишь. Ни ты ни я как жить на такой жаре не знаем, у меня скоро мозги расплавятся от всего этого. А Саня вон — он с Восточных территорий, там ведь у вас такая же жара, скажи? — Нет, не такая. У нас море поближе, да и горы. А тут пустыня, сушь, мать ее в дыхало…. — Ну все равно же жара… Вот ты и будешь командиром нашим. А если чего — так мы соберемся, да и порешаем чего. Правильно я говорю, Петро? — Правильно… Второе построение прошло уже лучше — по крайней мере им удалось немного попить. И хотя палящее солнце моментально превратило выпитую воду в соляные разводы на форме, царапающие кожу — все равно, с этим было легче… Да и командир выглядел не таким злым. — Ну, что, сынки… Никто не надумал отсюда тикать, пока не поздно? Нет? Напрасно… Майор словно в раздумьи прошелся перед строем… — По командам — построиться! Секундное замешательство, шорох перебегающих ног — и снова монолитный строй. — Командиры — два шага вперед! Представиться! Громко, чтобы все слышали! — Курсант Вановский! — Курсант Хабибуллин! — Курсант Бадаев! — Курсант Иванов! Дошла очередь и до Сашки — когда инструктор остановился напротив него, тот громко, едва ли не срывая голос выкрикнул — Курсант Тимофеев! Кто-то кричал дальше — но инструктор дальше не пошел. Он остался напротив Сашки рассматривая его так… до дрожи в коленках, в общем. Александр лихорадочно пытался понять — что же он успел натворить за такое то короткое время. — Тимофеев значит… — словно в раздумьи пробормотал инструктор — Так точно! Инструктор провел ладонью по лбу… — После отбоя — ко мне. Модуль номер два. — Так точно! — Теперь — у каждого из вас должна быть аптечка. Там солевые таблетки. Противно — но привыкнете. Принять по две таблетки! Солевые таблетки и впрямь были у каждого — вкус такой, что едва не выворачивало наизнанку от них. Потом привыкли, конечно. — Полоса препятствий номер один находится на расстоянии три километра от лагеря! Там — помимо прочего есть родник — совсем рядом! Налево! За мной, бегом марш! — Господин майор! — Сашка трусил, все-таки офицер вызывает, да в первый же день. — Не заперто! — раздалось из-за двери — заходи, курсант! Инструкторы, в отличие от курсантов жили не в палатках — в находящихся на огороженной территории жилых модулях, каждый из которых по размерам был равен стандартному сорокафутовому морскому контейнеру. По старой привычке, модули были не просто выставлены на землю — они были окопаны, окружены рядом колючей проволоки и еще сверху — завешены маскировочной сетью. Майор переоделся "в домашнее" — просто сбросил куртку, оставшись в хлопчатобумажной футболке, цвета «пустыня». Кондиционер — а он здесь был — был выключен, в вагончике было так же жарко, как на улице — но следов пота на футболке не было. Вообще… — Руку дай свою… — Какую? — Любую… Сашка протянул руку, майор неожиданно сильно схватил ее, провел огрубевшими пальцами по следам от гвоздей. Они все еще оставались — такие кружки… — Как говоришь звать? — Тимофеев. Курсант Тимофеев Александр Саввич. А вы… Майор отвернулся, тяжело задышал — как уставшая, загнанная лошадь. Потом взял себя в руки. — А я майор Тихонов Иван Степанович, старший инструктор южного центра подготовки войск специального назначения. Тогда — капитаном был. Из Каффрии? — Да… — Сашка уже все понял Майор тяжко протопал вглубь вагончика, взял две большие, едва ли не литровые кружки из пластика, щедро налил туда воды из двадцатилитрового пластикового баллона — нормальной воды тут было мало, привозили в этих самых баллонах. — Держи. Давай — за встречу, крестник. Ведь это я тогда… Вода колыхалась в прозрачных стенках стакана — живительная прохлада, ее пьешь — и как бальзам по иссушенному пустыней горлу. Протянуть руку — и вот она, целый литр. Аж в глазах мутит. Чудовищным усилием воли Сашка спрятал руку за спину. — Чего? — Там пацаны у меня. Я — их командир. Майор потер лоб, поставил полный стакан на подвернувшуюся тумбочку — Серьезно решил — в спецназ? — Да. — Зачем? — Отомстить. — За что? — За все. Майор отпил глоток из своего стакана, поставил его рядом с первым. Снова прошел вглубь вагончика, и вытащил целое богатство — двадцатилитровый баллон с водой, целый, с еще не сорванной пробкой. — Держи! Дотащишь? Устрой у себя там праздник. Учти, поблажек больше не будет — никаких. Если решишь уйти — уходи, в этом нет ничего стыдного. Мало кто выдерживает, это даже не десант. Если останешься — спецназовца из тебя сделаю, обещаю. Держи! — Господин майор… — Не благодари. Иди. 22 июля 1996 года. Казармы 22 полка САС. Герефорд, Великобритания Двадцать второй полк САС, первый среди равных (были и двадцать третий и двадцать первый, территориальные) располагался в старых казармах в Герефорде — когда то тут был аэродром, а теперь квартировали спецназовцы, за долгое время переделавшие все как им надо. Старые казармы привели в божеский вид и построили несколько новых, возвели несколько эллингов для техники. Техники у двадцать второго с каждым годом становилось все больше, причем если раньше они пользовались стандартной армейской техникой, то теперь на вооружении было все больше специальных образцов. Взять хотя бы недавно пригнанные тяжелые МН47, "летающие вагоны", вертолеты фирмы «Боинг» для специальных операций. Их пригнали две штуки, и для каждого потребовался отдельный эллинг, так они были велики. Или знаменитые ЛэндРоверы в вариантах для дальнего патрулирования, ощетинившиеся пулеметами, трапами для преодоления топей, лебедками, дугами — их тоже надо было хранить на своей базе, чтобы в случае чего они были под рукой. Командиром двадцать второго полка САС на данный момент был бригадир Стенли Долнан. Командовал полком он менее трех лет, но проявил себя за это время как грамотный и достойный офицер, в полку уже почти и забыли, что он пришел к ним из "Красных дьяволов", воздушно-десантных войск. Почти — потому что в САС не забывали ничего и никогда. Командир двадцать второго полка располагался не в новом четырехэтажном здании штаба, как можно было предполагать — а в старом, одноэтажном, переделанном из казармы. В новом здании сидели аналитики, обслуживающий персонал базы и прочие штабные крысы — а бригадир Долнан демонстративно не выезжал из своего старого, тесного и обшарпанного кабинета, равно как и другие боевые офицеры базы. Старый штаб полка был частью истории, был — частью легенды… Лейтенанта Грея подвезли на штабном джипе прямо к зданию старого штаба, к самым ступенькам. Лейтенант выскочил из машины, прислушался к доносящейся с севера интенсивной стрельбе, приглушенной лесополосой — бойцы занимались на открытом стрельбище, а лесополосу высадили для того, чтобы не дай Бог какая случайная пуля не полетела туда, куда не надо. По идее, для похода к начальству, тем более к самому бригадиру надо было переодеться, являться туда в испачканной штурмовой униформе было как то… не комильфо. Но в приказе четко было сказано срочно… а униформа — ну, в конце концов, в такой части служим, не в игры тут играют. Мельком оглядев себя и приведя в порядок то, что можно было привести в порядок в одежде прямо сейчас, лейтенант решительно взялся за ручку двери… К кабинету бригадира вел длинный, темный коридор — с обшарпанными стенами и чуть ли не валящейся с потолка отделкой. В двадцать втором полку на эти мелочи жизни внимания не обращали и чинили штабные и жилые здания только тогда, когда не чинить было уже нельзя, когда был риск, что не починенное упадет рано или поздно тебе на голову. По обе стороны коридора был ряд простых, выкрашенных зеленой краской дверей без указания имен и званий хозяев кабинетов, куда вели эти двери. Но лейтенанту здесь находиться было не впервой — начальство любило давать разносы по поводу и без и никогда не упускало возможности сделать это… Удивительно — но адъютант Долнана куда то смылся, клетушка где он сидел и откуда можно было попасть в кабинет самого бригадира была пустой. Лейтенант огляделся, постучал в дверь начальства, услышав «войдите» повернул ручку и вошел… Самого бригадира в кабинете тоже не было. Вместо него в его кресле, за его столом расположился пожилой, среднего роста человек с испещренным морщинами лицом, с проседью в бороде и с трубкой в руке, которая курилась дымком. А справа от него за приставным столиком сидел еще один человек — постарше первого, чисто выбритый, загорелый, седой, с живыми добрыми глазами. В руках, выложенных перед собой на столик, он держал нечто, напоминающее монашеские четки и неспешно перебирал их — да и вообще, если бы лейтенант Грей встретил его на улице и попытался бы отгадать его профессию, подобно Шерлоку Холмсу, то первым, что пришло бы ему в голову, было бы «священник». Непонятно почему — но это было так. — Присаживайтесь, лейтенант — первый, тот который сидел в кресле бригадира показал на стул напротив «священника», голос его был гулким и прокуренным, «боцманским» Лейтенант осторожно присел, огляделся — его взгляд стазу выделил папку, лежащую на столе под рукой «боцмана». Его личное дело! — Сэр, я явился по приказу своего командира, бригадира Долнана… — начал лейтенант — Бригадир Долнан вышел, чтобы проверить как ведется боевая учеба во вверенном ему подразделении — сказал «священник», голос его был спокойным и располагающим к себе, каким то «добрым» — но вы можете связаться с ним и он подтвердит, что мы не взяли его кабинет штурмом, хе-хе… — Да и сделать это было бы весьма непросто — подхватил «боцман». Все пока выглядело нормально, но лейтенанту уже это не нравилось. Особенно «священник»… что он делает здесь? — Итак, вы лейтенант Дориан Грей, младший баронет Грей, первая рота, командир тактической команды три. Я ничего не путаю? — спросил «боцман» — Верно сэр, но… — Меня зовут Джеффри Ровен, лейтенант, а тот человек, что сидит сейчас в кресле и рассматривает тебя как ученый в микроскоп неизученную бактерию, его можно звать сэр Колин — заговорил «священник» — брось, Колин, давай прямо к делу. Не стоит испытывать нервы лейтенанта на прочность. Сэр Колин недовольно посмотрел на перебирающего четки «священника» — но схему разговора перестроил в голове мгновенно, как это и подобает настоящему разведчику. — Действительно, перейдем прямо к делу, тем более что и времени у нас немного. Вам известно, что такое подразделение «Пагода», лейтенант? Вопрос был не таким простым, как могло показаться. Да, лейтенант Дориан Грей, знал о том, что такое подразделение «Пагода», но знал он это неофициально. Каждые выходные в расположенном поблизости пабе собирался весь офицерский и сержантский состав части, чтобы влить в себя несколько пинт пива и эля, потрепаться, и выслушать последние новости. За пределы полка не уходило ничего — бар закрывался, это была частная вечеринка — но вот внутри полка никакие секреты удержаться не могли, в том числе и такой как существование подразделения «Пагода». Вот и вопрос — незнакомцы действительно хотят знать, о том что знает лейтенант — или хотя проверить, не в курсе ли он того, что ему знать совсем не полагается… — Можете говорить, лейтенант — подсказал ему «священник» — режим секретности в вашей части и его возможное нарушение не волнуют нас ни в малейшей степени. — Подразделение «Пагода» — специальная группа внутри САС, неофициальная. Эти люди привлекаются как МИ-5, так и МИ-6 тогда, когда нужна действительно эффективная помощь. Основная задача — борьба с русским и германским проникновением, если нужно — то ликвидация и захват людей, интересующих разведку или контрразведку. И все это секретно. — Не так уж и секретно, судя по всему… — недовольно проговорил «боцман», но «священник» его перебил — Вы все правильно сказали, молодой человек. Действительно, подразделение «Пагода» оказывает контрразведке кое-какие услуги. И сейчас нам нужна помощь кого-то из САС. Потому что у нас — проблемы. И весьма серьезные. По ту сторону залива. [по ту сторону залива — весьма распространенное в британских спецслужбах выражение, означающее "в Северной Ирландии"] — Я не вхожу в «Пагоду», сэр — вежливо ответил лейтенант — возможно, вы ошиблись… — Нет, мы не ошиблись. И сейчас вы поймете почему. Что вы думаете о конфликте с русскими, произошедшем несколько лет назад? — То, что мы взяли русских за шкирку, но постеснялись как следует пнуть им под задницу. И тогда пнули они — и чувствительно. Так всегда в бою — если не пинаешь под задницу ты — значит, пинают тебе. — Весьма краткая и точная характеристика того, что произошло, лейтенант — прищурился «священник» и по выражению его лица нельзя было понять, одобряет он сказанное лейтенантом или осуждает — а теперь скажите, что, по вашему будут делать русские после того, как мы "взяли их за шкирку". Что бы вы стали делать сами на месте русских, лейтенант? — Ну… попытался бы не допустить повторения этого… Наверное так. Священник кивнул, соглашаясь, наклонился вперед… — А теперь послушайте сюда, лейтенант, потому что я расскажу вами нечто весьма интересное. И секретное, не подлежащее разглашению даже среди своих, за субботней кружкой пива. Мы не будем требовать от вас подписать какие-то документы, давать расписку о неразглашении секретной информации. Просто вы должны понимать, что эта информация секретна и за ее разглашение будут применяться санкции. Неофициальные, не те, которые предписаны законом, понимаете? — Да — кивнул лейтенант — И вы готовы нам помочь? — Вам нужен доброволец? — удивился Грей — Да, именно доброволец. Вы должны сами, осознанно принять решение — готовы вы нам помочь или нет. Если вы согласитесь — вам придется работать под прикрытием на другой стороне залива, возможно в течение длительного времени. Не думаю, что есть смысл объяснять вам то, что работа по ту сторону залива всегда связана с риском для жизни. С другой стороны — и мы вам поможем. После завершения операции вас ждет пособие в размере пяти годовых окладов и внеочередное звание. На время проведения операции вы считаетесь участником боевых действий и получаете боевые. Это не говоря уж о том, что вам представляется редкая возможность хотя бы частично расплатиться с русскими за то, что они сделали. Итак, лейтенант? Решение нужно принять сейчас. Лейтенант Грей задумался. С одной стороны, все дела, которые ведет разведка — они мутные, в них непонятно кто друг, а кто враг и от них лучше держаться подальше. А с другой стороны — а для чего он собственно служит? Не для того, ли чтобы защищать свою страну? Если ее нельзя защитить в открытом бою, но ему предлагают бороться с ее врагами тайно — вправе ли он отказаться? — Я согласен, сэр — коротко сказал он — Вот и хорошо — «священник» уже полностью вел разговор, «боцман» сидел и молчал — тогда с вашего позволения я кое-что расскажу вам. Об "адептах стужи". — О ком, сэр? — не понял лейтенант — Сейчас поймете. Вы заметили, что примерно года три назад, сопротивление в Северной Ирландии, с которым до этого нам удавалось успешно бороться, вышло на качественно новый уровень? — Приходилось замечать, сэр — процедил Грей. Тема была болезненная — САСовцы принимали удар одними из первых — На вооружении католиков-террористов из ИРА появилось оружие, которого у них никогда до этого не было. В этом году уже дважды применялся реактивный огнемет Шмель — в последний раз две недели назад, против полицейского участка, где сгорели заживо больше двадцати полисменов. Уже трижды в этом году вертолеты обстреливались из ПЗРК — раньше такого вообще не было. Про остальное я не говорю. Раньше ИРА была вооружена тем, что могла добыть в штатах, через ирландскую общину — это помповые гладкоствольные ружья, гражданские пистолеты и револьверы, немного пистолетов-пулеметов, промышленная взрывчатка, такая как динамит в шашках. Сейчас у них все больше и больше русского оружия, причем оружия не гражданского, а армейского. Автоматы Калашникова и даже новейшие Коробова, которые и в России то только начали поступать на вооружение. Снайперские винтовки всех видов, в том числе бесшумные. Гранатометы, реактивные огнеметы, ПЗРК. Это армейское оружие, обладающее чудовищной разрушительной силой — и оно применяется в густонаселенных городских районах, против наших частей, которые, по сути, являются хорошо вооруженными полицейскими. В результате — огромное количество жертв — наши солдаты просто не готовы к отражению нападения с использованием такого оружия. — Русские начали поставлять оружие в Ирландию? — догадался Грей — Судя по всему да, но это один аспект проблемы. Второй аспект проблемы — это те самые "адепты стужи". — Адепты, сэр? — Мы их так называем — священник внезапно улыбнулся, так улыбаются люди, когда вспоминают что-то для себя приятное, что-то из прошлого — адепты стужи. Попробую объяснить почему… Священник порылся во внутреннем кармане пиджака, достал старенькую потрепанную фотографию, выложил на стол перед лейтенантом. Фотография была хоть и цветной — но старой, снятой на старой пленке. Группа мужчин, тепло одетых на фоне какого то здания, большого, серого, величественного. И… снег — Это вы, сэр? — лейтенант ткнул пальцем в одного из мужчин — Угадали… — священник снова улыбнулся — это действительно я, только много лет назад. Как думаете, где это снято? — ??? — Это Москва, Николаевский вокзал — на него приходят поезда из Санкт Петербурга, их столицы. Снято едва ли не тридцать лет назад. Когда то давно, мне пришлось прожить в России несколько лет. Я не любил самолеты и приплыл в Санкт Петербург на корабле, а потом поехал на поезде в Москву, где сосредоточен их основной капитал и где я прожил пять лет. Дело было зимой — у русских очень суровые зимы, идет снег, а мороз такой, что можно замерзнуть насмерть. Как и многие туристы, я не был готов к такому морозу и, сойдя с поезда, основательно задубел, уже когда шел по перрону. Меня встречали несколько человек из консульства, они потащили меня в ближайший магазин — он очень удобно расположен рядом с вокзалом — и я купил там себе русскую шубу — тяжелое, но очень теплое одеяние из выделанного меха, его носят зимой в морозы все русские, такая у них традиция. И такую же, из меха, большую теплую шапку. Я надел эти шубу и шапку прямо в магазине, выпил две чашки горячего черного чая, которым меня угостил владелец магазина — и мне сразу стало лучше. Потом мы пошли и на память сфотографировались около вокзала. Но тут кое-что не попало в кадр. Около вокзала есть такие уличные торговцы, они продают разную еду — в том числе и мороженное. И когда мы вновь подошли к вокзалу, я заметил несколько местных мальчишек. Они были одеты намного легче чем я, у них не было не то, что меховой шапки — у них вообще не было шапки, они так и ходили по морозу с непокрытыми головами. Они подошли к этому уличному торговцу, купили у него несколько порций мороженого и побежали дальше. И они ели это мороженое, прямо в двадцатиградусный мороз, и смеялись при этом. Они смеялись, лейтенант, они ели мороженое в то время, как я отчаянно пытался согреться в своей новой одежде. Как вы думаете — что я тогда понял? — Что русские не такие как мы? — осторожно спросил Грей — В точку! Они похожи на нас, русские — но они совсем не такие как мы! Пока мы умираем от холода — они едят мороженое. Они живут при абсолютной монархии, у них нет даже парламента, в котором были бы представлены интересы общества — но почти никто не испытывает неудобства при этом. Их монарх воспринимается ими не как тиран и диктатор — скорее как отец, и такое положение вещей, когда он передаст трон по наследству сыну и никто не может повлиять на принимаемые им решения, воспринимается ими как нормальный порядок вещей. Они захватили нашу землю, наши колонии на Востоке много десятилетий назад — но они искренне считают ее своей. Но самое опасное — у них очень высокий уровень национализма и патриотизма. Они готовы умереть за свою страну — и не только умереть, но и убить. И убив, они будут воспринимать это как должное, их не будут мучить кошмары по ночам. Судя по всему лейтенант, они сейчас этим и занимаются. Убивают. — О чем вы, сэр? — Как вы думаете, почему мы не привлекли «Пагоду», людей которых мы знаем и которые знают нас? — вопросом на вопрос ответил «священник» И в самом деле — а почему? Лейтенант думал, перебирал варианты — а двое стариков, сидевшие в чужом кабинете, за чужим столом пристально смотрели на него. И он нашел ответ… — Вы хотите сказать… что русские могут знать кого то из «Пагоды» в лицо? — Хуже — бесстрастно ответил священник — они могут знать в лицо всех. Именно поэтому нам нужен человек, который только недавно пришел в САС и который не успел «засветиться» на зарубежных операциях и даже не успел побывать в колониях. Мы считаем, лейтенант, что примерно три года назад в Британию и в САСШ проникла группа людей. Мстителей. Мы не знаем, сколько их, мы не знаем, кто они — но мы знаем, что они существуют, вычислили по косвенным признакам. Поскольку их как-то надо называть, мы их назвали "адепты стужи". Очень подходящее для этого случая слово — адепты. Фанатики. Ревностные последователи какого то учения. Они не знают и не хотят знать, что в тепле жить проще, они убивают за свою стужу, за право жить в стуже. Им ничего не нужно, кроме этой стужи. И надо сказать, что этим мстителям удалось немало… Священник достал — он держал ее до этого на коленях, и ее не было видно — старомодную картонную папку с веревочными завязками и перебросил ее лейтенанту… — Можете ознакомиться. Здесь собраны материалы по событиям, которые при пристальном рассмотрении кажутся нам звеньями одной цепи. Начнем с самого начала. Пятого сентября девяносто третьего года по непонятным причинам в Северной Ирландии разбился вертолет, в котором находился генерал Лоуни с его штабом. Причина катастрофы не установлена до сих пор. Примерно год назад, двадцать пятого июля девяносто пятого на охоте от случайного выстрела, в Шотландии погиб адмирал Роулинг, имевший самое прямое отношение к Бейрутскому кризису. Оба они — из высшего эшелона, все эти люди имели самое непосредственное отношение к тем событиям, и они погибли. Это одна сторона медали. Вторая сторона — то, что происходит в Северной Ирландии. Из последнего — два дня назад неизвестный снайпер обстрелял патруль на улице, десять выстрелов — и десять трупов. Зимой прошлого года — выстрелом из ПЗРК сбит вертолет во время патрулирования, зенитчик скрылся, восемь погибших. Девяносто четвертый, апрель — в проливе, недалеко от берега подорван фрегат «Тасмания», подорван магнитной миной и поврежден настолько тяжело, что его пришлось списать. Девятнадцать погибших. Человек, который это сделал, должен был пройти подготовку диверсанта-подводника, подобную той, которую у нас получают в СБС. [Special Boat Service — специальная лодочная служба, подводные диверсанты Британии] — Вы хотите сказать, что это все сделал один и тот же человек? — Нет. Я этого сказать не хочу. Но мы считаем, что в Северной Ирландии уже не первый год действует один из адептов. Именно он наладил контракты между русской разведкой и североирландскими террористами, именно он совершил одно или несколько злодеяний из числа тех, о которых я вам рассказал. Вопросы? — Для чего нужен я? — непонимающе сказал Грей — вам нужен сыщик, а не оперативник сил спецназначения. Или вы знаете, кто он? Но если так, то почему такие сложности с его задержанием? — Не все так просто… — священник старчески пожевал губами — как вы думаете, чем обуславливается его неуязвимость? Ведь он один — а в Северной Ирландии очень плотное контрразведывательное прикрытие, мы тоже работаем по этой территории не покладая рук. И тем не менее — за три года ни одного, даже малейшего намека на провал. Как думаете, как такое может быть — если исключить предположение, что он читает наши мысли? — ??? — Такое может быть только в одном случае. В случае, если он проник в наши ряды. В случае, если у него наше прикрытие — полицейского или армейского офицера, возможно даже сотрудника Особого отдела полиции. В этом случае — мы гонимся за собственным хвостом, а он — прекрасно знает все наши ходы, направленные на его поимку, заранее и может без труда вырабатывать меры противодействия. Поэтому-то нам и нужны вы. Нам нужен человек, который смог бы поработать в Северной Ирландии под прикрытием сотрудника Особого отдела и который смог бы присмотреться к тому, что там происходит и кто чем дышит. Вот что нам нужно от вас, лейтенант. — А если предположим, что я его обнаружил, я должен… — Сообщить нам. И все. Возможно, мы попросим вас проследить за ним. Нам не нужна его смерть, лейтенант, нам нужен честный и открытый суд над ним, нам нужен живой русский агент, который мог бы поведать всему миру про злодеяния романовского режима. Вот что нам нужно — и вот что мы просим сделать вас. Во всем этом было что-то неправильное… Почему нельзя направить в Особый отдел под прикрытием своего человека, чтобы провести проверку. Разведка просто так ничего не делает, для чего им нужен человек именно из САС? Но времени раздумывать не было — да и вопросы задавать тоже было неуместно. Лейтенант понял, что больше того, чего ему сказали сейчас, ему уже не скажут — разведка… — Я согласен, сэр… — Вот и хорошо — добро улыбнулся священник — тогда через несколько дней на вашего бригадира придет бумага из Лондона с вызовом вас в Генштаб. А пока — можете заниматься, чем занимались до этого. Только приведите дела в порядок и отдайте распоряжения на время вашего отсутствия… Когда за лейтенантом Греем закрылась дверь, сэр Джеффри с силой провел ладонями по лицу, будто снимая маску, остро глянул на сидящего в кресле мрачного как туча сэра Колина… — Ну? — Мы работаем на основании твоих догадок, и больше у нас ничего нет — недовольно сказал сэр Колин — это ненормально… — Мы закидываем сеть и смотрим, кто в нее попадется — улыбнулся сэр Джеффри — брось, тебя ведь не это беспокоит. Скажи, что ты на самом деле хотел мне сказать? В кабинете повисло молчание — подобно затишью перед бурей. Тяжелое молчание, недоброе — будто каждый собеседник прикидывает, как половчее ударить другого словом. — Его обязательно потом убивать? — наконец спросил сэр Колин — в конце концов, он не гражданский, военный. Даст расписку, в конце концов… Сэр Джеффри недобро улыбнулся. Вот теперь он совсем не был похож на священника — ни капли не похож… — Я смотрю, Сицилия дурно на тебя повлияла. А может, годы сказываются. Ты раскис. Я бы тоже рад был его не убивать — но без этого не обойтись. Синхронизировать полностью мы не сможем, тебе это известно не хуже меня. И тогда у нас получится, что лейтенант Грей владеет крайне взрывоопасной информацией, более того, эта информация такова, что он может, обладая ей, усомниться в праведности того, что мы делаем. А отсюда — один шаг до предательства. Предательство распиской не профилактируется, ты это знаешь не хуже меня. И лучше пусть мы посмертно вручим лейтенанту Грею крест Виктории — или что-то в этом роде, пусть лучше ты скажешь прочувствованную речь на его могиле — чем мы получим еще одного предателя. Пошли, у нас много дел… Их машина — черный Ровер 800, неприметный, хотя и довольно приличный, стояла у самого штаба. Сэр Колин вышел из здания первым — и остановился, глядя в мертвенно-бледное лицо водителя. — Что? — только и смог спросить он — Сэр… — на водителя было страшно смотреть — только что передали по связи. Бомбили Лондон. Лик катастрофы. 22 июля 1996 года. Лондон, Великобритания Капрал Джордж Стеннис был недоволен. Более того — он был просто взбешен! Неудивительно, что в этом бардаке они потерялись — при таком то взаимодействии. Верней сказать — при никаком взаимодействии. Карт, обычных карт для ориентирования на местности — и то им не выдали. Капрал Джордж Стеннис служил в полку Валлийских королевских стрелков. Да, Уэльс находился довольно далеко от Лондона — но тут им просто повезло. Как утопленникам. Начиналось все довольно таки нормально. Вчера их батальон в полном составе был переброшен на стрельбище, находящееся всего в сорока километрах от Лондона — для прохождения усиленного курса стрелковой подготовки вместе с модернизированными винтовками фирмы BSA. Переподготовка обещала занять не меньше недели — он то еще, дурак, подумал — что в выходные можно будет запросто получить увольнительную и смотаться в Лондон, дабы узнать каковы там женщины легкого поведения — да и просто поразвлечься — выпить пива, поиграть на боулинге, на игровых автоматах — короче, простые, доступные солдату развлечения. Смотался, называется… Весь первый день у них ушел на изучение материальной части винтовки. Преподавали ее двое — инструктор, старший лейтенант по чину, и представитель фирмы производителя — невысокий живчик с длинным носом, поющий соловьем про достоинства уникального оружия. В чем то он конечно был и прав — после первой модели любая модернизация уже будет казаться огромным прыжком вперед. Давайте, посчитаем проблемы в первой модели. Тяжелая — чуть ли не в полтора раза тяжелее русского АК — раз. Несмотря на тяжесть, крышка ствольной коробки сделана из алюминия — два. Механизм — мало того что сложный, трудный для обслуживания, требующий постоянной чистки и смазки — так еще и крайне чувствительный к любому загрязнению — три. Это тебе не русский автомат, в который можно насыпать полную коробку песка — и стрелять. Иногда винтовка и вовсе чудила — просто в любом положении переводчика-предохранителя (в том числе и "безопасно") стреляла одиночными и все. Винтовка стреляет, поставленная на предохранитель — как вам такое нравится? Магазин сложно вставить, а защелка расположена так, что при неосторожном обращении с оружием может произойти случайное нажатие и он вывалится — четыре. Цевье — толстое, неудобное, из скользящей в руках пластмассы — пять. Вообще, любой сержант-строевик мог говорить про недостатки этой винтовки часами. К достоинствам относили только высокую точность огня и прочный четырехкратный оптический прицел на этой винтовке. Сейчас же — если верить заявлениям фирмы — изготовителя, они привлекли помощь конструкторской группы из САСШ, той же самой, что разработала винтовку MASADA, принятую на вооружение как Ar-20 — и решили большую часть проблем. Надежность в сложных условиях выросла на порядок за счет того, что увеличили массу затвора и вообще оптимизировали взаимодействие подвижных частей винтовки. На цевье каждой винтовки посадили толстую круглую рукоятку производства САСШ с компактными мини-сошками внутри. Кнопку защелки магазина переносить в другое, более защищенное от случайных воздействий место не стали — но сделали вокруг нее ограждение, чтобы вероятность случайно ее нажать снизилась. Для исключения случайной стрельбы полностью переконструировали ударно-спусковой механизм. С "лишним весом" сделать уже было ничего нельзя — и так ствольную коробку где могли облегчили, иногда даже в ущерб прочности. Что касается капрала — то он вообще бы выбросил все эти винтовки к чертовой матери и принял на вооружение ту же Ar-20, по слухам показывающую себя совсем неплохо. Про АК даже мечтать не стоило — его не скопируют просто из принципиальных соображений, гордость не даст перевооружиться на русское оружие. Но хотя бы Ar-20 то можно дать солдату, ведь САСШ — союзники!? Нет — национальная штурмовая винтовка — это национальная гордость. Крайним же как всегда оказывается солдат, которому приходится ежедневно иметь дело с такой вот… национальной гордостью. Проделав пару раз неполную сборку-разборку — она оказалась той же самой, как и в первой модели — уэльсцы получили новое оружие, обслужили его — сняли консервационную смазку и смазали — и отправились на стрельбище. Получая оружие, капрал с ужасом увидел в оружейке знакомых уродцев — так называемые "ручные пулеметы отделения" — те же самые штурмовые винтовки, только с более длинными стволами, сошками и рукояткой внизу, за магазином, которую надо удерживать при стрельбе. И тот же самый стандартный патрон 5,56 считавшийся откровенно слабым и даже тот же самый стандартный магазин на тридцать патронов. Считалось, что с этим оружием можно, например, победить русских, у которых в качестве пулемета отделения — один, а в штурмовых отрядах и два пулемета ПКМ калибра 7,62 на отделение. У британцев же количество ротных пулеметов наоборот после принятия на вооружение этих уродцев сократилось. Немного отлегло на стрельбище. Американская рукоятка с сошками оказалась как нельзя кстати, количество задержек и впрямь значительно уменьшилось, а магазин случайно выпал только у одного солдата за весь день. Точность же, не сократилась ни на йоту, чего опасался капрал. Значит — воевать еще можно. Но при этом — основные проблемы сохранились. Ужасающая развесовка — из-за немного утяжеленного ствола и передней рукоятки с сошками она стала еще хуже — как палка, с двумя грузами на концах, причем грузы неравного веса. Навскидку стрелять сложно, от бедра — почти невозможно. Вес винтовки сосредоточен сзади, а это — очень плохо. И чтобы избавиться от этого — нужно было взять прицел и приделать к нему новую винтовку. Пропустив вечерком в ближайшем клубе сержантского состава пару кружек терпкого черного эля — здесь он оказался просто чудо как хорош капрал завалился спать. А утром — не успели только они проделать комплекс физических упражнений и принять пищу — как прозвучал сигнал тревоги. Через час — они уже были в вертолетах… Ужас всего произошедшего капрал понял только тогда, когда на горизонте показался Лондон — огромный город — миллионник, которому не видно ни конца ни края. Над центром города поднимался дым — этих, подпирающих на удивление голубое, до прозрачности голубое небо толстых дымных столбов было не один, не два — их было несколько десятков. Это не мог быть пожар — капрал уже достаточно прослужил в армии, чтобы сообразить — это могло быть только результатом либо чудовищного теракта, либо и того хуже — бомбового, артиллерийского или ракетного удара по городу. — Кэп… Это что за дрянь то такая… Не иначе кто-то побаловался спичками — рядовой Гарри Оуэнс как всегда проявил остроумие, протиснувшись ближе к десантному люку Вестланда, где обзор был получше. Остальные не отрываясь, смотрели в иллюминаторы. — Гарри… Сядь на место и заткнись — капралу было совершенно не до шуток, он понимал, что вляпались они здесь надолго и сейчас пытался сообразить где же они будут садиться, куда их ведут… Сажать их собирались не где-нибудь, а в Хитроу, основном аэропорте Лондона. Беда уже пришла и туда — не садился и не взлетал ни один самолет, некоторые стояли прямо на рулежке, а один даже — в самом начале взлетно-посадочной полосы. К некоторым подогнали передвижные трапы — и унылые цепочки пассажиров тянулись к модерновым, сверкающим хромом и зеркалами здания международного терминала. В воздухе витало ощущение начинающейся катастрофы. Вертолет начал тормозить, задирая нос — а потом пошел на посадку. Капрал с удивлением увидел, что сажают их не на бетонку — места на ней было совсем мало, самолеты стояли очень плотно, потому что аэропорт работал с нагрузкой едва ли не в полтора раза больше плановой — а на зеленку — разделительные зеленые газоны между полосами. Как и все газоны в Великобритании они были идеальны… — На выход! Строиться! — Командиры отделений, ко мне! Старший по званию офицер, бригадир Роберт Дюваль был как всегда жесток и немногословен. Дождавшись, пока у вертолетов образуется некое подобие строя, а командиры отделений — в том числе и капрал Джордж Стеннис соберутся кругом около него, он начал говорить — Итак, джентльмены, довожу обстановку. Вопросов не задавайте, больше того что скажу — не знаю. По городу нанесен артиллерийский удар. Откуда, какими средствами — ничего это неизвестно. Я даже не знаю — есть ли у нас до сих пор правительство — потому что удар был нанесен по правительственным зданиям. Наша задача — выдвинуться в город и… — Сэр, там… Все повернулись — и замерли. По полю шла толпа — человек пятьсот, не меньше, она бушевала у самолетов, сметая летный персонал и немногочисленных полицейских. Да какое пятьсот — там тысяча человек, больше… — Слушай мою команду! Отделениям построиться в цепь! Примкнуть штыки, но не обнажать! Выполнять! Командиры отделений бросились к своим — выполнять команду. Ситуация все больше и больше начинала выходить из под контроля. — Надеть каски и противогазы! Есть подразделения, где в сумки для противогаза кладут паек, патроны, что угодно в общем — но не противогаз. Но у них с этим строго — если сумка для противогаза — то и лежать в ней должен противогаз. Бойцы выполняют редко подаваемую команду, противогаз пахнет сырой резиной, давит на лицо. Сквозь стекла почти ничего не видно. — Батальон!!! — бригадир Дюваль махнул рукой, словно полководец из прошлого, призывая в атаку — за мной, шагом марш! Строй держать было трудно — они шли через уставленное огромными, пузатыми пассажирскими лайнерами поле, четко печатая шаг по бетонке аэродрома. Толпа приближалась — армия против гражданских, хаос против порядка, власть против беспредела. Было видно, что это обычные люди — верней, они были обычными еще несколько часов назад. Вот бизнесмен в дорогом, светло-сером в темную полоску костюме, размахивающий дорогим, обшитым кожей, с посверкивающими на солнце металлическими уголками атташе-кейсе — рубашка порвала, галстук сбит, рот распялен в крике. Размахивай кейсом как секирой он пытается взять штурмом какой то трап. Высокопоставленный служащий какой нибудь компании по производству изделий из резины, возможно даже вице-президент. Очаровательная жена, двое или даже трое детей, которых он обожает, две дорогие машины, шикарный особняк с почти выплаченной закладной, небольшая яхта, возможно — дом или пентхаус на побережье. Еще утром он вел переговоры в каком нибудь дорогом отеле, может Бофорт Хаус или Дорсет, скорее всего — добился успеха. Еще пару часов назад он сидел в VIP зале аэропорта Хитроу и просматривал на ноутбуке электронную почту, выбирая среди бесчисленных commercials, посланий от подчиненных, приглашений на деловые встречи, посланий от любовницы действительно нужную для него информацию. А сейчас он прорывается к трапу Боинг 747, расталкивая людей локтями и щедро отвешивая удары своим кейсом в бессмысленной надежде прорваться в салон и улететь. Улететь куда угодно, прочь от этого вставшего в один миг смертельно опасным города, по которому залпами стреляет артиллерия, улететь в милый сердцу дом, прижать к себе детей — и все забыть, очнуться от дурного сна. Он еще не понял, не осознал — что безопасного места нет уже нигде… Вот девушка — высокая, светленькая, в джинсовой куртке и брюках — измазанное в крови лицо, ужас в глазах — ее сбили с ног, она отползает от пихающейся, исходящей воем толпы, стараясь оказаться как можно дальше от этого страшного места. От восемнадцати до двадцати лет, скорее всего приехала по программе студенческого обмена, Англия представлялась ей совершенно очаровательным милым островом, с лошадьми, изумрудно-зелеными газонами и потрясающе приятными в общении джентльменами, с которым можно без страха позволить себе легкий, ни к чему не обязывающий флирт. За то время, пока она провела в Англии, она успела завести себе множество друзей и даже парня из местных, с которым и провела эту ночь — прощальную. Сегодня она приехала в аэропорт, чтобы лететь к себе на родину — она даже представить себе не могла, что здесь и сейчас начнется самая настоящая война. И когда объявили, что рейсы отменяются — все и на неопределенное время, а разъяренная толпа ринулась на штурм самолетов, ее просто увлекла за собой мутная, яростная волна безумия. И только когда кто-то ударил ее по голове — да так сильно, что она получила сотрясение мозга — только тогда она вдруг прозрела и поняла, что творится. И сейчас она, закрываясь руками о т бушующего в нескольких метрах кошмара, ползет по грязному бетону, искренне желая оказаться как можно дальше отсюда и не замечая надвигающейся на нее цепи британских солдат. Она еще жила в том, разумном и безопасном мире — и сейчас искренне не понимала, почему он разрушился подобно хрупкой фарфоровой вазе под ударом кузнечного молота. Вот парень — довольно молодой, в белой рубашке — скорее всего сотрудник авиакомпании, героически пытающийся сдержать обезумевшую толпу и искренне понимающий, что это ему не под силу — это никому не под силу. Из бедной семьи — но родители положили все силы на то, чтобы дать сыну хорошее образование. Летная школа с отличием — и вот одна из крупнейших авиакомпаний мира, знаменитая PanAmerican берет его на работу — пока вторым пилотом, на испытательный срок — но руководство ясно дает понять — работай, старайся и лет через восемь-десять золотые крылышки капитана и командира воздушного судна тебе гарантированы. А может и раньше — в зависимости от того, как ты себя покажешь. Этот полет в Лондон всего лишь второй в его карьере — но он полон решимости отличиться. Пока капитан пил кофе, он читал какой-нибудь учебник по летному делу. Именно он услышал по связи срочное сообщение с диспетчерской вышки о том, что все полеты отменяются на неопределенное время. Он удивленно попросил повторить — но ему это подтвердили. Потом пришла и другая информация — слухи разносятся со скоростью молнии — что город Лондон находится под артиллерийским огнем. Возможно они с капитаном и другими членами экипажа посмеялись и решили, что это очередная газетная утка — и смеялись до тех пор, пока кто-то не выглянул в иллюминатор и не увидел, как обезумевшая толпа, прорвавшись на летное поле несется к самолету — к их самолету, потому что он стоял ближе всего к аэровокзалу. Рабочий трап — обычно пассажиры попадали в самолет через «гармошки», прямо из терминала — убрать конечно же не успели. Капитана, пытавшегося сдержать обезумевшую от страха толпу, просто смяли, ударили по голове — и сейчас он, последнее препятствие на пути толпы отбивался от летящих в него тычков и подручных предметов и пытался тащить окровавленного капитана вверх по трапу, в салон самолета — отчетливо понимая, что захлопнуть люк не успеет. — Раз — два! Раз — два! Стандартный шаг — как на плацу. Ты просто переставляешь ноги в такт бесхитростному ритму — и ни о чем не думаешь. Раз-два, раз-два. Словно толпа роботов — с зелеными лицами, со странными утолщениями там, где у нормального человека должен быть нос — мерно шагает, идет вперед, надвигается, держа строй. В руках у роботов — то ли оружие, то ли нет… Когда два строй — верней даже не так, строй и человеческая толпа столкнулись — словно разряд прошел по ним. Капралу Стеннису сквозь мутные стеклышки противогаза мало что было видно, все что было впереди воспринималось им как месиво. Этакая огромная масса из протоплазмы, единая, не имеющая ни рук, ни ног ни головы. Бушующее человеческое море — и толкая зеленая плотина, сдерживающая его. Толпа нахлынула, капралу что-то увесисто прилетело по голове, но каска самортизировала удар. Мелькнуло искаженное в крике мужское лицо. И когда стало уже казаться что плотина вот — вот прорвется — толпа дрогнула. Побежала, оставляя на поле бесславно проигранного сражении раненых, брошенные и раздавленные десятками ног вещи, обувь… — Батальон — стой! Бригадир был где-то впереди, капрал его не видел, но команды слышал отчетливо. — Снять противогазы! Медикам оказать помощь раненым! Молодцы! Капрал снял противогаз — и почувствовал, как его не держат ноги… Картинки из прошлого. 20 августа 1993 года. Голливуд Его звали Хорхе Альварадо, и весь город был у его ног. По крайней мере, он искренне так считал. Мало кто мог сравниться в этом городе по могуществу с молодым Альварадо, да никто и не хотел сравниваться. Все понимали — что хотя он и вынужден рядиться в овечью шкуру — волчью натуру никуда не денешь. Да и смысла сравниваться не было — от денег Альварадо в этом городе кормились очень многие. Его отец, Мануэль Альварадо, был главой самого могущественного в мире наркомафиозного объединения — Северного синдиката. Он не скрывался, наоборот — был депутатом мексиканского парламента, уважаемым гражданином и никто ничего не мог с ним сделать. Мануэль Альварадо умел находить язык со всеми — и с боливийцами, и с колумбийцами, и с местными отморозками. Кого то он покупал, кого то приказывал убить — в последнее время все реже и реже. Он, будучи закадычным другом американского посла, одновременно принимал у себя в роскошном поместье «Монтесито» командование корпуса стабилизации — и выделял огромные деньги "Освободительной армии" команданте Марокоса, с которой воевал этот корпус. Гибли мексиканцы и американцы, на улицах мексиканских городов происходили настоящие уличные бои, а на севере Мексики — сражения, с применением бронетехники, артиллерии и авиации — но Альварадо было все равно. Он ставил на всех лошадей стразу — и не мог проиграть. Его последним детищем, которое он пестовал в тайне, было "Движение 23-го мая" [23 мая 1846 года Мексика объявила войну САСШ, закончившуюся поражением и потерей огромных территорий] — опаснейшая террористическая организация, ставящая целью отторжение южных штатов САСШ от САСШ, северных штатов — от Мексики и создание на основе этих земель нового государства. Если этот план увенчается успехом — то у Альварадо должно было появиться новое государство. А дальше — чем черт не шутит — речь могла пойти и о создании ЦАСШ — центрально-американских соединенных штатов — единого государства, новой империи, не уступающей по влиянию никакой другой. Альварадо был уже не специалистом по отмыванию денег и транспортировке наркотиков через границу. Он уже был государственным и политическим деятелем. Глупо было бы предполагать, что САСШ, в лице ее разведслужб не знали об этом — знали, конечно. Но — ничего не предпринимали. Во-первых потому, что все понимали — в безумной политической жизни Мексики Альварадо — единственный ее стержень, единственный человек, с которым можно хоть о чем то договориться — и эта договоренность не погибнет от пуль киллеров, и не сгорит в пламени очередного государственного переворота. Люди приходили и уходили — а Мигель Альварадо был вечен. Он был и правым, и левым и центристом — он был всем. Во-вторых — потому что Альварадо обеспечивал относительно разумное развитие наркорынка — хотя это само по себе казалось безумием. Северный синдикат и DEA, [drugs enforcement agency — агентство по борьбе с наркотиками, существует и в нашем мире] основная американская спецслужба, существовали в некоем трогательном симбиозе, где каждый получал то, что хотел. Альварадо хотел, чтобы когда он занимается незаконными махинациями, правительственные органы смотрели в другую сторону — они смотрели. Альварадо хотел отмывать деньги в САСШ, вкладывая их в легальный бизнес — вкладывай ради бога. Альварадо хотел доставлять наркотики в САСШ большими транспортными самолетами, чтобы получалось дешевле- доставляй. Альварадо иногда хотел вытащить из тюрьмы оступившегося человека — вытаскивали. Но и сам Альварадо оказывал ценные услуги. Он регулировал спрос и предложение на рынке наркотиков, так чтобы они никогда не стоили дешево. Цена на них была в несколько раз выше, чем была бы при свободном рынке — и это само ограничивало потребление, не все могли позволить себе дозу. Он обеспечивал DEA работой — сам сообщал, где и когда пойдет очередная партия — чаще всего он так подставлял своих конкурентов или работающих в одиночку «дикарей» — чтобы можно было ее перехватить и красиво отчитаться перед журналистами. Он до разумных пределов сокращал потери "контингента стабилизации" — хотя бы тем, что не давал начаться гражданской войне. Его люди уничтожали анархистов и коммунистов, освобождая тем самым от грязной работы спецслужбы САСШ. В третьих, Мануэль Альварадо был нескончаемым источником денег. Он сам очень многим платил в Вашингтоне, подконтрольные ему — через десятые руки, конечно — фирмы вносили щедрые пожертвования на предвыборные нужды. Если кто-то из детей сильных мира сего приобщался к наркотикам — достаточно было сказать Мануэлю Альварадо — и все! Больше ни один уличный пушер [толкач, розничный наркодилер] не осмеливался продавать такому человеку дозу. Альварадо был нужен Вашингтону — поэтому его и не трогали. Вот так и работал семейный тандем отца и сына. Отец действовал в Мексике, руководя страной (по факту это было именно так) из своего поместья — а сын жил в Лос Анджелесе. Он, несмотря на относительную молодость, фактически возглавлял местную мексиканскую общину, он руководил конгломератом фирм, чьи связи простирались по всей САСШ. Он вкладывал деньги в кино и телевидение — и настолько этим увлекался, что на его визитной карточке было написано: независимый продюсер. Он старался жить по закону — в САСШ мексиканскую вольницу не понимали, ФБР работало очень эффективно. А сейчас он просто стоял с бокалом любимого мохито и смотрел на расстилающийся у его ног город. Который принадлежал ему. — Мистер Альварадо… Хорхе раздраженно повернулся на голос, посмевший отвлечь его от своих мыслей. Так и есть — Берт Васко, отвратительный карлик, обычная голливудская прилипала. Работал он сценаристом на одной из студий… — Мистер Альварадо… На вашем месте я бы присмотрел за мисс Моникой… Младший Альварадо так зыркнул, что Васко понял, что ему ничего не светит и счел за лучшее для себя свалить. А Хорхе раздраженно швырнул недопитый бокал в город, в зарево огней, и пошел вниз… Вечеринка была в самом разгаре. Это значит — что многие уже успели нажраться на шару, двое актрис плавали в бассейне, в чем мать родила, сопровождая это занятие истошными визгами, а в углу тощий, одетый во все черное знаменитый режиссер трясущимися руками сворачивал в трубочку стодолларовую банкноту, жадно смотря на лежащее перед ним зеркальце. На этом зеркальце дожидались своего часа две дорожки белого порошка… Но Альварадо не было дела ни до двух голых дур в бассейне, ни до наркомана-режиссера, ни до прочей пьющей, жрущей и орущей братии. Он неспешно, по хозяйски оглядел зал — и его взгляд остановился на потрясающе красивой брюнетке в нарочито скромном платье. В отличие от всех, она не веселилась — а разговаривала у бара с каким-то парнем, одетым во все черное. Хорхе напряг память, вспоминая, не видел ли он где этого парня до этого. Кажется лично не знакомы — но слухи про него ходили. Тоже, кажется продюсер из начинающих. Вот сука, на что нацелился… Пройдя сквозь толпу как ледокол, Альварадо подошел к беседующей парочке, бесцеремонно схватил девушку за руку. — Пойдем-ка… потолковать надо. А ты сиди, козел, я еще с тобой потолкую… Расталкивая народ, он потащил свою протеже в туалет — и не заметил, что незнакомец в черном, поставив на стойку свой бокал — он так и не допил его за весь вечер — отправился следом… — Это что же такое… Ты что делаешь, сучка… — Хорхе Альварадо швырнул девушку, которую тащил на пол, да так, что она пролетела чуть ли не до противоположной стены — ты что же думаешь о себе такое? Я тебя нашел, я в тебя вкладывал деньги… Ты что думаешь, что если ты найдешь кого другого — тебе светит Оскар? Да тебя даже в порно снимать не будут, если я прикажу! В этом городе один хозяин — я! — Брось, Хорхе… Что ты так завелся. Господи, это обычный парень, я с ним просто поболтала. Ничего такого… — кривясь от боли, девушка пыталась как то урегулировать скандал. — С этим козлом я еще отдельно разберусь! — Так разберись! — прозвучало от двери…. Младший Альварадо резко повернулся — и не поверил своим глазам. Этот наглый поддонок посмел пойти за ними! Он внимательно вгляделся в своего противника. Ростом с него, темные волосы, дорогой костюм, странная золотая заколка на галстуке с каким-то вензелем. Запоминались глаза — спокойные и холодные, цвета кобальта. — Может и разберусь… — Хорхе Альварадо зловеще прищурился, подходя ближе — между прочим, я убил своими руками одиннадцать человек. А ты? На самом деле, это было ложью. Хорхе Альварадо своими руками убил только одного человека — когда его посвящали в мужчины так, как это делали в мексиканской мафии. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, его отец привел его на конюшню. Там были боевики, самые приближенные к отцу, командиры отрядов и там был стоящий на коленях человек. Отец сказал, что этот человек предал его, а потом дал Хорхе нож и приказал перерезать стоящему на коленях человеку горло. Хорхе не осмелился ослушаться приказа отца, но при этом весь забрызгался кровью, и еще его вырвало — прямо там, под дружный гогот боевиков. Видя это, отец только покачал головой. После этого Хорхе Альварадо больше своими руками не убивал. — Не знаю… — показал головой незнакомец, он говорил по-прежнему ровно и спокойно — думаю, человек двадцать. Может, и тридцать. Несмотря на всю свою выдержку, Альварадо сделал шаг назад. Он почувствовал, что неизвестный не шутит. — И знаешь, что… — продолжал незнакомец — у каждого из тех, кого я убил, было оружие. Автоматы, пулеметы, гранатометы — и все они стреляли в меня, потому что хотели меня убить. А ты если кого то и убил — так ты убивал бедолаг из засады, которые не могли тебе ответить. Не правда ли, чичо… Этого Хорхе Альварадо уже перенести не мог. Опыт кричал ему: "Не связывайся!" — но он ударил. Ударил размашистым боксерским хуком, целя незнакомцу в лицо — но незнакомец плавным движением ушел в сторону, сделал короткое движение — и звезды вспыхнули перед глазами у младшего Альварадо… Монике Джелли исполнилось всего двадцать четыре года — но она считалась кинокритиками самой вероятной претенденткой на Оскар в следующем году. Она была на восьмую часть француженкой — ее прадед и прабабушка были вынуждены бежать в Штаты после мировой войны, а в остальном чистой американкой, в чьем роду можно было найти людей, кто вел отсчет на этой земле еще от первых переселенцев, прибывших на Мейфлауэре. Если же судить по внешности — то французская кровь явно брала верх, тем более, что прадед Моники был французским аристократом и она имела право на аристократическую приставку «де» к своей фамилии. Правда, в Голливуде козырять этим было бы глупо — вот если бы у нее в родословной был знаменитый маньяк — это бы здесь точно оценили по достоинству. В модельный бизнес она пришла в пятнадцать лет, выделяясь уже тогда гордым и независимым нравом. Модельный бизнес поначалу ей не нравился — просто надо было чем-то платить за учебу — а мечтала она быть, как ни странно хирургом. Потом — втянулась и хирургия отошла на задний план. Тем не менее — четыре курса престижного медицинского университета Хопкинса за плечами у нее было. А в двадцать два года ее приметили продюсеры, предложив ей небольшую роль в молодежном сериале. Сериал прошел по телевизионным экранам с блеском — дорога в столицу мечты, в Голливуд была открыта. С Альварадо она связалась, потому что в этом городе и вправду без него ничего не происходило. Верней, связалась не она сама — а ушлый и наглый еврей, ее агент, которого она имела глупость нанять. И подписала контракт — на совершенно невыгодных на себя условиях и на целых пять лет — попала в кабалу, можно сказать. Когда это поняла — попыталась освободиться — но было уже поздно. Ее просто предупредили, что бывает с теми, кто не выполняет договорных обязательств — темнокожий подросток с ножом в поисках десяти баксов на дозу и все кончено. Моника была умной девочкой и все хорошо поняла. На незнакомца она обратила внимание сразу — запомнила его еще с предыдущей вечеринки. Ходили слухи, что у него много денег, по виду это действительно было так — но для Голливуда он был чрезмерно скромен. Он не нажирался дармовым шампанским, не нюхал наркотики, никого не лапал, не распускал сплетни, не показывал своей крутости. Он просто сидел, общался с людьми и иногда смотрел на нее. И тогда Моника решила — если гора не идет к Магомету… Что-то было в этом незнакомце — она не могла сама пока понять — что. Говорил он тоже странно. В Голливуде давно был свой язык — дико исковерканный AmEnglish с вкраплениями из испанского, с нигерским и тюремным слэнгом плюс еще режиссерский жаргон. Нормальный человек мог это понять, только хорошо вдумавшись в смысл сказанного. Незнакомец же говорил на академически правильном английском с акцентом, который она определила как немецкий. Представился он как Ник — тоже странно для Голливуда, где считали, что чем необычнее имя — тем круче. За то недолгое время, пока они общались, Моника успела понять, что незнакомец много путешествовал — точно был в России, в Германии и на востоке. России она боялась и не понимала, как и многие американцы, про Германию мало что знала. Возможно, служил — была какая-то… жесткость, свойственная военным. Но больше она ничего выведать не успела — какая то сволочь донесла Хорхе. Того же, что произошло в туалете, она до сих пор не смогла осознать и понять. Она была готова к тому, что Хорхе ударит и унизит его — все равно он ей понравился, и потом бы она его нашла. Но вместо этого кулак Хорхе улетел в пустоту — а потом и сам Хорхе осел на пол с болезненным стоном. Все это произошло быстро — убийственно быстро. Незнакомец, не обращая внимания на скорчившегося на полу мексиканца, переступил через него, подал руку лежащей на полу Монике. Та, уцепившись за нее, как утопающий за спасательный круг поднялась, подумав, что выглядит сейчас наверняка ужасно. С опаской взглянула на своего, лежащего навзничь на полу продюсера. — Ты его убил? — Вряд ли… Думаю, еще поживет… Внезапно, Моника почувствовала, что он не боится. Просто не боится — и все. Альварадо боялись все, он был акулой среди пираний — а этот человек, в котором ее так привлекли его глаза — совершенно не боится. — Знаешь… По моему нам надо сматываться… У тебя есть машина? — Да, конечно… — держа ее за руку, незнакомец повел ее на выход из туалета — осторожнее, не наступи на это дерьмо… Все, кто был в этот момент на вечеринке — когда они вышли из туалета, смотрели на них как на инопланетян. — Синьор… Синьор Альварадо… Синьор Хорхе Альварадо открыл глаза, попытался сфокусировать зрение. Что-то черное нависало над ним подобно глыбе… — Что… — Синьор… Синьор, что с вами… Придя в себя младший Альварадо обнаружил рядом с собой Джоша — своего водителя-телохранителя. Здоровенная негритянская туша, килограммов под полтораста. Хорхе выбрал его потому, что Джош был не просто глуп — он был клинически глуп, и поэтому просто не мог предать. Он был настолько глуп — что служил мексиканцу, злейшему врагу негров. Достаточно сказать, что звать своего работодателя синьором он учился полгода. Ну и… выглядел он внушительно — полтораста килограммов мышц, покрытых толстым слоем плотного, непробиваемого жира. С собой он носил позолоченную раскладную дубинку и два пистолета Кольт, тоже позолоченных — когда это требовалось. Сейчас пистолетов у него не было — а дубинка была всегда при нем. — Помоги мне встать, придурок… — просипел Хорхе Радостно улыбнувшись, Джош исполнил приказание — сам поставить хозяина на ноги он не догадался. На «придурка» он тоже давно не обижался — сам понимал, что это так и есть. Хорхе встал на ноги, прислушался к своим ощущениям — и тут его вывернуло наизнанку, прямо себе под ноги. С утробным ревом он изрыгнул все съеденное раньше, заблевав при этом дорогие, эксклюзивной работы джинсы. Совсем как тогда, когда липкая кровь стекала с ножа, падала увесистыми багровыми каплями на ботинки, у ног извивался и страшно хрипел зарезанный им как свинья человек — а он извергал наружу весь свой завтрак под дружное ржание стоящих кругом около места казни людей. Как ни странно, после такого вот облегчения желудка полегчало и в голове… — Что с вами сеньор? — Где Моника? — Мисс Моника недавно ушла… — Куда? — К стоянке, наверное. — За ними! Бегом!!! — Прошу… Моника присмотрелась к машине незнакомца — сама она приехала на вечеринку с Хорхе, в его дорогом и выпендрежном лимузине, переделанном из Роллс-Ройса. В машинах она немного разбиралась — и понимала, что машина необычная. Германский, гоночный «Хорьх-Купе», двенадцать цилиндров под капотом, матово-черный цвет кузова. Нестандартная — с поджатой, гоночной подвеской. Тоже — совершенно не голливудская машина. Здесь предпочитали либо крикливые, ярких цветов Мазерати или Феррари, либо — огромные, в полквартала длиной лимузины. Немецкие машины здесь не жаловали — кроме разве что марки Порш — было не принято. А это… — Откуда у тебя такая игрушка… Ответить незнакомец не успел — сверху окликнули… — Стоять! Стоять, я сказал… Моника обернулась, посмотрела вверх. Попали… От виллы, расположенной на сваях над самым обрывом, спуск к стоянке представлял собой извилистую тропинку, красиво выложенную камнем. И сейчас по ней, спотыкаясь и чуть не падая, бежал младший Альварадо — а за ним поспешал здоровенный, одетый в кожаную безрукавку на голое тело и драные джинсы двухметровый бычара-негр. — Вот что… Я их задержу, а ты сматывайся… Я тебя потом найду… — Зачем? Моника вздрогнула — она ожидала любых слов — только не этих… — Джош тебя покалечит. У него нет мозгов. Незнакомец ничего не ответил — он осторожно отстранил Монику, сбросил пиджак и аккуратно положил его на капоте машины. Потом спокойно пошел навстречу колоритной парочке — запыхавшемуся молодому мексиканцу и громиле-негру… — Ты что же… Самым крутым себя считаешь, пидор? — Мало? — спокойно осведомился незнакомец Альварадо задохнулся от злости, но ничего сказать не успел — Джош решил в кой то веки раз проявить самостоятельность… — Этот, синьор? — он отстранил Альварадо с дороги и вышел вперед — ну, иди сюда дорогой… В стоящем на самом въезде на стоянку черном, длиннобазном фургоне с высокой крышей и эмблемами службы доставки UPS заметно оживились. Один из сидевших в нем мужчин отложил ночной бинокль, рука легла на цевье бесшумной снайперской винтовки. — Мистер Малруни…. Кажется у «принца» серьезные проблемы. Малруни, старший смены — высокий, сухопарый, с проседью в волосах, агент с огромным опытом работы, командированный сюда из Вашингтона — сейчас он отдыхал на кушетке, моментально пришел в себя, поднял бинокль… — Внимание, вижу угрозу «принцу». Всем готовность один. Машина два, Джек, возьми этих двоих на прицел. Появится огнестрельное оружие — вали вглухую. Вообще то, по правилам «валить» следовало уже сейчас. Или — по крайней мере вмешаться и задержать. Но охраняемый был русским, по слухам — бывшим офицером Русской армии — и агентам хотелось посмотреть на него в деле. Особыми талантами к рукопашному бою Джош никогда не обладал — просто пер вперед как бульдозер и все. В драке он исповедовал принцип, сильно похожий на бразильскую футбольную стратегию — вы мне наваляете, сколько сможете, а я — сколько захочу. Навалять Джошу было непросто — выросший в нищем квартале, почти нечувствительный к боли, он дрался с детства, получил не менее восьми сотрясений мозга — от этого и был таким глупым. Тому, кто хотел бы попасть по его болевым точкам, сначала бы пришлось пробить броню из мышц и плотного жира, который по своим амортизирующим свойствам мало уступал мышцам. Да и вообще — свалить ста пятидесяти килограммового супертяжа мог свалить такой же супертяж — но не этот задохлик. С хрустом разложилась в руке позолоченная пружинная дубинка — и Джош размахнулся от души, дубинка полетела по круговой траектории, целясь наглецу в голову. От первого удара незнакомец ушел — поразительно легко надо сказать, ушел, Джош даже не понял, почему он промахнулся. Не медля, он ударил обратным ходом, целясь на сей раз ниже, по корпусу — и тут незнакомец принял странную, дикую позу, чуть ли не перекрутился пополам, упираясь руками в асфальт, и выставив вверх ногу. Что произошло, Джош даже не понял — просто рука как то враз потеряла чувствительность, а дубинка вылетела из ослабевших пальцев, и влетела в салон ближайшего лимузина «Линкольн», с треском пробив стекло. Негр остановился, с изумлением поднял руку к лицу — и убедился, что она по-прежнему у нее есть, но от локтя он ее совершенно не чувствует… — Второй позицию занял! Есть цели! Первая ведет себя враждебно, «принц» держится. Вторая не проявляет себя. Запрашиваю разрешение уничтожить цель один. — Красный свет! Продолжать наблюдение. При появлении огнестрельного оружия — огонь на поражение! — Вас понял… Сплюнув, снайпер Секретной службы, который уже успел откинуть широкий люк в крыше черного Шевроле Субурбана, второй машины охраны и занять позицию для ведения огня, пошевелил цевьем винтовки, красная точка в прицеле легла точно по центру затылка чернокожего громилы. В руках у него была сделанная по индивидуальному заказу, неавтоматическая снайперская винтовка с глушителем и с такого расстояния он мог попасть в любую клетку человеческого тела на выбор. Это так просто — палец ложится на спусковой крючок, легкое движение — и мозги черномазого придурка на асфальте. Несмотря на повсюду насаждаемую политкорректность, в правоохранительных органах САСШ она приживалась плохо — вот и сейчас снайпер совершенно не хотел поинтересоваться у бандита, достаточно ли ему мама уделяла внимания в детстве, и не рано ли его высадили на горшок. Вместо этого, он держал его под прицелом и искренне, до колик в животе хотел, чтобы он достал какую-нибудь игрушку из кармана, типа столь популярного среди бандитов "Сэтеди найт спешиал" [Сэтеди найт спешиал — специальный, для субботнего вечера, дешевый револьвер двадцать второго калибра, чаще всего марки Смит-Вессон очень популярный среди бандитов] — тогда он дожмет спуск и мозги этого урода разлетятся по всей стоянке. Во всем плохом есть что-то хорошее — по крайней мере, он узнает — есть ли у этого бычары мозги. — Ты… Сукин сын… Вообще, Джош говорил мало, процесс говорения ему большого удовольствия не доставлял — но сейчас он высказал все, что думает о противнике. И ринулся в атаку. Атака кончилась худо. Наглец снова ушел от удара куда то вниз — он был подвижным как вода — и в следующую секунду Джошу показалось, что его в причинное место боднул бык. Он согнулся, зашипев от боли — а потом словно небо обрушилось ему на голову. Хорхе Альварадо стоял в стороне, лишившись дара речи и наблюдая за поединком. И только когда тело чернокожего гиганта бессильно распласталось на грязном бетоне, ярость охватила его, захлестнула подобно приливу. — Ты… Я… Я Хорхе Альварадо! Тебе не жить! С. а, тебе не жить!!! Незнакомец просто смотрел на Хорхе Альварадо, стоящего в нескольких метрах от него и изрыгающего ругань вперемешку с угрозами. А потом он сплюнул себе под ноги, повернулся и ничего не говоря, направился к своей машине… Ярость… Ярость заставляет людей совершать самые безумные поступки. Даже слабый духом человек может броситься на изрыгающий свинец пулемет — если в его душе горит пламя ярости… Точно такая же ярость поднялась в душе молодого Альварадо — он впервые в жизни встретил противника, который его не просто публично унизил — он его ни во что ни ставил. Его, хозяина города… Альварадо огляделся, увидел лежащий на земле камень… И подхватив его, ринулся вдогонку за уходящим к своей машине чужаком. — Внимание, у Объекта два камень! Объект два пытается ударить «принца» камнем… Не договорив, снайпер положил палец на спусковой крючок винтовки, прицелился. Для себя он наметил — как только объект будет на расстоянии удара камнем от «принца» — он выстрелит. И плевать, что потом придется отписываться… Но когда снайпер уже потянул спусковой крючок винтовки, когда до выстрела осталось еще микронное усилие — обстановка резко изменилась. «Принц», человек, которого все охраняющие его агенты уже успели зауважать, вдруг сместился в сторону, пропуская мимо себя удар, развернулся, хлестким пинком придал второму бандиту дополнительное ускорение — и тот с истошным криком врезался в борт лимузина. Гулкий удар кости об металл был слышен даже здесь, в машине охраны… — Жестко… — агент Малруни не удержался, чтобы прокомментировать свои впечатления в эфире, хотя это было непрофессионально — машина два — отправляетесь за «принцем», как только он отсюда уберется. А мы тут задержимся — и кое с кем потолкуем… Черный «Хорьх-Купе» шел по серпантину жестко, гоночная подвеска передавала пассажирам все нюансы не совсем ровной дороги — зато скорость, с какой немаленькая машина преодолевала крутые виражи дороги была просто поразительной… — О'кей… Давай, остановимся и поговорим — Моника пыталась прийти в себя от увиденного — вон там будет смотровая стоянка. Давай остановимся и поговорим. Пожав плечами, незнакомец плавно сбросил скорость. Большое, с резкими, но обтекаемыми формами кузова купе послушно зарулило на небольшую площадку со смотровыми подзорными трубами — с него был прекрасно виден город. Приглушенный рокот мотора сменился едва слышным шепотом… — О`кей… — Моника давно уже не сталкивалась с ситуацией, в которой она не знала, что говорить — это было круто. Как ты их так? Она и в самом деле ничего подобного не видела. В Голливуде снимали много боевиков, в двух из них снималась и она. Один из них был про мастеров ниндзя — там герои прыгали выше дома, бегали по стенам и с истошными криками колотили друг друга почем зря. Только она то была актрисой и знала как ставятся подобные трюки — для этого фильма, к примеру, выстроили комнату, в виде куба двадцать на двадцать на десять, все грани которого изнутри были покрыты однотонной, зеленой краской с разметкой для компьютерной программы обработки изображений. Каскадеры летали на тросах такого же цвета, каждый удар репетировали чуть ли не по полдня, а потом кудесники из фирмы по компьютерной обработке киносцен накладывали нужный антураж в виде отдельно снятых пейзажей, совмещали обе эти картинки. А тут никаких криков «банзай» и эффектных жестов — одно, максимум два движения — и человек, причем вдвое больший по размерам, лежит без сознания. — Это сават — Что? — Сават. Французское искусство рукопашного боя, его у вас здесь еще называют французский бокс, но это неправильно. Оно рождалось на парижских улицах, в реальных схватках и поэтому очень эффективно. — Я никогда не видела, чтобы кто-то так врезал Джошу… А где ты научился этому? — В армии. — Где ты служил? Ты из… этих, ну, как снимают про них… морская пехота. — Нет… — незнакомец улыбнулся — я служил в разведке воздушного десанта. Очень далеко отсюда, в Туркестане… — Так ты… — Да. Я русский. Ник — это сокращенное, здесь так принято. А так меня зовут Николай. Тебя это смущает? — Да нет… А как ты здесь оказался? — Просто приехал… — А ты знаешь… ну, Хорхе… — Слышал про него. Но чести быть представленным не имел. Господи… Что за выражения… — Послушай… Я снимаю пентхаус в центре. Ты можешь отвезти меня домой — а по дороге что-нибудь рассказать про Россию. Идет? — Идет… Хорхе Альварадо, младший из Альварадо уже второй раз за этот час пришел в себя — и не понял, что происходит. Он находился в… то ли очень тесном помещении, то ли фургоне, лежал на полу — и руки его были закованы в наручники. В машине было тепло, тихо, приглушенно бормотала рация. Пахло кофе и булочками… — Поднимайся, поднимайся, мачо… Разлегся на полу как свинья. Кто-то вцепился в воротник и поднял Хорхе, посадил его у стенки. Три человека, у каждого из которых на лице было написано «коп» смотрели на него с таким выражением лица, с каким уборщик смотрит на дерьмо посреди комнаты. Тошнило… Как ни странно, поняв что это копы, Хорхе обрадовался. Он уже успел подумать, что это похищение — в Мексике людей похищали на каждом шагу, выкуп иногда составлял всего тысячу долларов — а похищенных часто убивали, чтобы те не могли опознать похитителей. Копы — значит, убивать не будут… — Какого черта? Я Хорхе Альварадо, если вы меня сейчас не выпустите — завтра будете патрулировать улицы в самом дерьмовом районе. Я с мэром… — Хамит… — равнодушно констатировал кто-то Плюха, прилетевшая из темноты, и влетевшая точно по уху, была не слишком сильной — но для Хорхе, который дважды терял сознание за последний час, достаточно было и этого — вспышка перед глазами и тьма… Пришел он в себя довольно скоро — кто-то, стоя на корточках перед ним весьма невежливо хлопал его по щекам — а еще кто-то бубнил, оправдываясь: "Да не слишком сильно я его ударил, кто же знать то мог". — Очнулся. Вот, молодец… Он очнулся, сэр… — Свет. Под потолком вспыхнула светодиодная люстра, осветила кузов — наличие аппаратуры, несколько мониторов делали его похожим на передвижную лабораторию. Хорхе зажмурился — от света было больно глазам. — Значит, ты Хорхе Альварадо… — пожилой, седой мужчина в хорошем костюме присел рядом с ним — а я агент Гас Малруни. Глянь-ка… Мужчина достал из кармана нечто, похожее на кожаный бумажник, отработанный сотнями повторений движением руки раскрыл его, показывая бляху. — Секретная служба САСШ. Ты понимаешь, о чем идет речь — или твои мозги нуждаются в еще одной встряске? — Какого хрена… Это не ваша юрисдикция… Пожилой засмеялся… — Какие мы слова знаем. Юрисдикция… Так вот, парень. Вопрос "какого хрена" надо было задавать до того, как ты в это дерьмо вляпался. А теперь сиди тихо и вникай в ситуацию… — Я Хорхе Альварадо…. — И что с того, мистер Мокрая спина? [Мокрая спина — презрительное прозвище мексиканцев. Связано во первых с тяжелой работой, а во вторых — с тем, что нелегально они переправляются в САСШ по реке, соответственно замачивая при этом одежду] Марк, что мы записали на видео? — Покушение на убийство первой степени, сэр, плюс сговор с целью убийства, хотя это могут и не доказать. От десяти до пожизненного по законам штата Калифорния. — Так вот, парень. Это все останется между нами. Но если мы увидим тебя на расстоянии меньше ста метров от того парня, который только что ответил тебе такую добрую плюху — считай, что попал. Это дело имеет отношение к национальной безопасности. На следующий день ты уже будешь стоять перед федеральным судьей, а я позабочусь о том, чтобы тебе попался такой судья, который не выпустит твою задницу под залог — а засунет ее в одну камеру с ниггерами. Знаешь, что с тобой сделают ниггеры, когда узнают, что ты — сын Мануэля Альварадо? Хорхе Альварадо это хорошо знал. Между мексиканскими и негритянскими бандами всегда шло жестокое соперничество, то и дело переходившее в кровавые бои. Негритянские банды в САСШ были более сплоченными и многочисленными — только в бандформировании "Семнадцатый район", охватившем всю территорию САСШ и имеющем отделения во всех пятидесяти штатах, состояло сто двадцать тысяч человек. Негры держали весь север и центральные районы САСШ, жестко контролировали всю преступность и пресекали любые попытки мексиканских эмиссаров выйти на розничный рынок наркотиков самостоятельно. В южных же штатах, где были сильные латиноамериканские общины, и где негров и мексиканцев было почти поровну, города делились по районам, за исключением Лос Анджелеса и некоторых других городов приграничья, которые контролировали мексиканские бандформирования полностью. Ненависть негры к мексиканцам испытывали звериную, могли убить просто так, за то что идешь по улице. А о том, что Альварадо является некоронованным королем Мексики, главари негритянских банд знали хорошо. Трудно даже вообразить, что могут сделать с сыном Альварадо, если он попадет в одну камеру с неграми. — Кто этот парень? — Этот вопрос тебе тоже стоило задать до того, как ты кинулся на него с камнем. Твоей глупой ослиной заднице не должно быть никакого дела до этого парня. Просто забудь про него и все, о'кей? Мы никому не скажем про то, что он с тобой сделал — и ты забудь. И про девушку — тоже забудь. Раз и навсегда, ты понял? — Да сэр… — выдавил из себя некоронованный король города — Не слышу! — Да, сэр. — Вот и хорошо. Марк, проводи его. И сними наручники. Проводы состояли в том, что некий Марк просто открыл дверь и придал Хорхе Альварадо ускорение солидным пинком под зад. Пробежав несколько метров по инерции, младший Альварадо приземлился на землю, сильно ободрав себе лицо. Сзади взревел мотор фургона, он даже не обернулся, чтоб посмотреть… Когда шум мотора затих вдали, он с трудов встал, огляделся по сторонам. Внизу было шоссе, по которому ползла бесконечная огненная змея — а вверху светились огни и раздавались сумасшедшие визги. Вечеринка продолжалась своим чередом — увезли его совсем недалеко. Альварадо осторожно прикоснулся к своей пульсирующей болью голове — и чуть не взвыл. Это было уже слишком… Пошатываясь, некоронованный король Лос Анджелеса пошел вверх, к стоянке, к свету и огням, искренне надеясь, что по дороге не встретится никто, кто бы смог увидеть его в таком состоянии. 22 июля 1996 года. Лондон, Великобритания. Несколько часов спустя… — Ну и какого хрена?! — рядовой Гарри Оуэнс огляделся по сторонам. — Что — какого хрена? — Какого хрена мы сюда идем. Нам ведь даже карт ни хрена не выдали… Командир отделения, капрал Стеннис в упор посмотрел на разговорчивого рядового. Если начиналась какая то буза — можно было ставить деньги на то, что здесь не обошлось без рядового Оуэнса. — Мы не идем. Мы патрулируем. Потому что это приказ. Понял рядовой?! — Так точно, сэр! — рядовой Оуэн понял, что для шуток сейчас — совсем не время. Капрал Стеннис огляделся по сторонам. В чем-то рядовой Оуэнс прав. В процессе патрулирования они зашли на самую границу района, который им обозначили как зона патрулирования. С одной стороны и вовсе тянется забор — когда-то здесь были склады, к ним подходила железная дорога, и тут был портовый причал. В сотнях трех метров по левую руку лениво несла свои воды Темза, над головами пролетали вертолеты. Время было уже к вечеру — и капрал с ужасом ждал наступления ночи, когда бандиты и мародеры выберутся на улицу. Может получиться так, что даже стрелкового отделения будет мало. За то время, пока он пробыл в городе — а его отделение вместе с остальными перебросили на улицы Лондона сразу после того, как удалось навести относительный порядок в аэропорту — капрал повидал всякое. Он видел, как люди лихорадочно запихивали в машины самое ценное, как суматошно паковали вещи и влезали в машины сами, чтобы сбежать из города. Он видел, как на улицах буквально на ровном месте, ни с того ни с сего начинались драки. Он видел запруженные автомобилями улицы. Один раз его отделению удалось предотвратить попытку вооруженного ограбления — хулиганистого вида негр наставил на пожилую леди нож. Негра задержали, довольно сильно помяли и капрал вызвал полицию, чтобы забрать этого недоноска. В ответ ему сообщили, что у полиции хватает проблем и без этого, раз они его поймали — то и разбираться надо тоже им. Делать было нечего — отобрав нож, негра отпустили, напоследок еще раз намяв ему бока — для профилактики. Их не меняли, им не присылали полевую кухню — он связывался по рации с бригадиром, но в ответ получал только один приказ — продолжать патрулирование. Вот и все. Такое складывалось ощущение — что о них забыли. Капрал огляделся по сторонам — и заметил на углу улицы круглый, желтого цвета киоск — разноцветье обложек бросалось отсюда в глаза. — Рингер — за старшего! — бросил капрал — я сейчас На улице почти уже никого не было — только в одном месте он наткнулся на средних лет мужчину в пальто. Посмотрев на солдата с опаской, мужчина ускорил шаг… Капрал в нерешительности обошел киоск. Журналы ему не были нужны, не были нужны и сегодняшние газеты. Ему нужна была карта — любая карта. Хоть для туристов, к которой можно было бы хоть как то привязаться и понять, где находится он и его отделение. Карты в армии были и очень хорошие — а вот карты Лондона не было. Ну не предусмотрели армейские картографы, что солдатам ее величества придется патрулировать Лондон. Наверное, карты были у полицейских. Вообще по идее было бы правильном если бы их разбили на мелкие группы и к каждой придали бы по полицейскому, знающему город и имеющему право производить аресты. Но все сегодня было через… одно место. Пятую точку. Карта лежала под стеклом… Боже… Что я делаю… Для воспитанного, как и все британцы с детства, на уважении частной собственности, капралу была невыносима даже мысль о том, что он делает. Но и не сделать этого — тоже было нельзя… Отцепив нож в ножнах, капрал со всей силы ударил по стеклу — и оно с противным треском провалилось внутрь — удар у капрала был сильным, поставленным. Убрав нож и воровато оглядевшись по сторонам, капрал осторожно сунул руку в зловеще поблескивающее острыми осколками отверстие, вытащил карту, стряхнул с нее осколки стекла. Вот теперь можно жить… В конце концов, есть такое понятие как реквизиция… С развернутой картой, он вернулся к своему отделению. — Ну и где мы, ко всем чертям сейчас находимся? Кеннисфилд, посмотри на ближайшую табличку где написано, что это на улица. Рядовой Стен Кеннисфилд, толковый, кстати, малый — передал свою винтовку кому-то, чтобы не таскать лишнюю тяжесть, побежал по улице, смотря на стены домов, потом вернулся. — Оуэн-стрит, сэр. Дома с двадцать четвертого по тридцать восьмой. — Ну и где мы, черт побери… — карта была довольно крупного масштаба, и капралу пришлось попотеть, прежде чем он сумел таки определить, где они находятся. От маршрута патрулирования они если и отклонились — то не слишком сильно… — Капрал, сэр! — Да? — повернулся Стеннис — Там дальше по улице, есть небольшой китайский ресторан на первом этаже. Все открыто, похоже его просто бросили. Все равно, мародеры его… Капрал беспомощно огляделся по сторонам, посмотрел на рядового Кеннисфилда. Черт бы побрал этот бардак… Все равно — карту то он получается украл, да еще со взломом ларька. — Черт бы все побрал… Отделение, за мной! Ресторанчик и в самом деле оказался китайским — китайскую пищу почему то любили и в Британии и в САСШ. Может быть потому, что везде действовали общины китайских мигрантов, а самым простым и неприхотливым бизнесом был бизнес готовой еды. Эти эмигранты, бежавшие от японцев, судя по всему уже приподнялись, выделились из массы — собственный ресторанчик в арендованном, а может уже и выкупленном помещении на первом этаже. Пусть не самая престижная улица, пусть всего десять столиков в помещении и еще примерно столько же можно выставить на улицу — но уже что-то. — Кенни, раз ты нас сюда привел — ты и командуй… Рядовой Кеннисфилд оставил винтовку на столе, ловко перепрыгнул через низкую перегородку, отделяющую зал от кухни. — Эй, Кенни, мне двойной гамбургер с сыром! — сострил кто-то — А с дерьмом не надо? — не остался в долгу рядовой — так, что тут нас на обед… Жареная утка с рисовым гарниром по рецепту генерала Цо. Кто желает? — А разогреть? — Никакие приборы не включать — скомандовал капрал, он уже опасался всего, в данном случае — утечки газа с кухни или чего-то в этом роде — мясо оно и есть мясо. Поедим и так. Солдаты выстроились перед раздаточным столиком, в общий ряд ставил и капрал. Получив порцию утки, народ становился намного веселее. Отведал утки и капрал — обычная утка, вкус несколько непривычный — из-за специй, излишне острый, как и большинство китайской еды — но есть было можно. Только сейчас, пережевывая буквально горящие из-за перца на языке куски холодного мяса, капрал понял, насколько он голоден. — Черт бы все побрал… Они что ее, кислотой поливали? — Надо ее соевым соусом, лучше будет. — По-моему эта утка сюда своим ходом из Китая пришла — Они специально столько перца кладут. У китайцев национальная кухня формировалась с учетом того, что им приходилось голодать — поэтому в пищу шло и испортившееся мясо. Для того, чтобы заглушить вкус гнилья, они и клали кучу перца. — Да пошел ты со своими умствованиями, философ чертов! — Интересно, это утка или кошка? — А у китайцев и кошек едят. Есть такое блюдо — битва тигра с драконом. Оно делается из кошачьего и змеиного мяса. — Слушай, заткнись, а… Знаток китайской кухни. — Сэр? — рядовой первого класса Муни пробился к столу, за которым трапезничал капрал — нас вызывают… Дожевав утиное мясо, капрал направился выходу — там на первом столике стояла рация. Про себя он подметил, что Муни заслуживает замечания — рацию всегда и везде следует располагать в наиболее безопасном месте, а не рядом со входом. — Зулус три-шесть, это Отель-Дельта, как принимаете? Отель-Дельта — таковы были позывные вертолета, на котором находился бригадир Дюваль. Сейчас он находился где-то над Лондоном — Отель Дельта это Зулус три-шесть, принимаю громко и отчетливо. — Зулус три-шесть сообщите свое местонахождение Капрал оторвался от рации. — Карту мне! Карту… Карту сразу же подали, ругаясь про себя последними словами он развернул ее — Э… сэр. Это гражданская карта, здесь нет кодировки квадратов. — Черт бы тебя побрал, Зулус. Докладывай как есть! — Понял, Отель-Дельта. Мы на Оуэн-стрит, дом… тридцать два. Пауза теперь возникла с той стороны — теперь бригадир Дюваль пытался соотнести информацию с той картой, которая была у него. — Тебя понял Зулус три-шесть. Оставайтесь на месте. К вам направляется автомобиль с инспектором из четырнадцатого разведуправления. [Четырнадцатое разведуправление — управление по борьбе с терроризмом, занимается Северной Ирландией. Его привлекли только потому, что больше специалистов по борьбе с терроризмом в городе не было] Задачу поставит он. С момента его прибытия — переходите под его подчинение. Как поняли, Зулус три-шесть? — Вас понял, Отель-дельта. — Конец связи. Капрал стащил с головы наушники, пытаясь понять, что бы это все значило… — Внимание, отделение! Пять минут на то, чтобы проглотить то, что у вас во рту и на тарелках, привести себя в порядок и построиться на противоположной стороне улицы! Если кто-то что-то здесь забудет — будет драить потом толчки целый месяц! Время пошло! Автомобиль — черный Ровер-600 появился на улице минут через десять. Как ему удалось пробиться через пробки — неизвестно. Хотя, возможно пробок к этому моменту было уже меньше — те, кто хотел немедленно уехать из города, это сделали. Через час после обстрела проехать по городу было невозможно даже с сиреной, сейчас немного схлынуло. — Строиться! Команда была подана излишне — никто из армейских офицеров не прибыл, видимо все были заняты делами. Ровер уехал, высадив одного человека — молодого на вид, среднего роста, в черном костюме и белой рубашке — стандартном чиновничьем наряде. — Колин Уиддоуз… — он безошибочно определил старшего, протянул руку — МИ-5 — Капрал Джордж Стеннис, полк Валлийских королевских стрелков. Переходим в ваше распоряжение, сэр… — Как в сериале… [Уиддоуз, вдовы — довольно известный криминальный сериал для телевидения] — прошептал кто-то, причем довольно громко. Услышал это Уиддоуз или нет — неизвестно, но никак не отреагировал — Какие будут распоряжения, сэр? — повторил Стеннис — Немного меньше официальности. По расчетам, именно из вашего района велся огонь. Откуда-то отсюда. — Что мы ищем, сэр? — Не знаю. Вы военный, вам лучше знать. Пушку, миномет, ракетную установку. Паписты уже давно смылись, но она где то здесь, они ее бросили потому что она им больше не нужна. В последнее время вообще паписты часто бросают свое оружие, не то что раньше. — Паписты, сэр? — Католики. Боевики ИРА. Не бывали по ту сторону залива? — Не приходилось, сэр. — Все еще впереди. Сейчас там такая буча начнется… Хорошо. Как я понимаю, по левую руку от нас промзона, а по правую — жилые дома. Кто-нибудь видел что-нибудь подозрительное в этом районе во время патрулирования? — Нет, сэр… — Допустим. Вряд ли они стали бы прятаться в жилых районах — там много лишних глаз. А вот промзона — идеальный вариант. Ваши солдаты смогут перебраться через забор? Капрал покровительственно усмехнулся — Думаю, что смогут, сэр. Отделение! Слушай мою команду… Темнело — уже реально темнело, остаток светового дня пошел на минуты — а потом истерзанный разрывами город должна была накрыть ночь, скрыв его раны до следующего дня. Промзона оказалась большой, длинной и безмолвной — работать здесь уже не работали, а к сносу и постройке жилья еще не приступали. Экономическая ситуация в стране была не слишком хорошей и много строений коммерческого назначения пустовало. Капрал уже беспокоился, как сохранить управляемость отделения в ночное время. Контрразведчик держался рядом, брюки к своему костюму он уже безнадежно испортил, но держался бодро. — Сэр… Сэр, кажется что-то есть. Капрал узнал в рации голос Оуэна. — Где ты. — Левее от вас. У самой реки, рядом с ангарами. Тут грузовик, сэр… — Оставайся на месте, мы идем к тебе. — Скажите ему, чтобы не приближался к грузовику! — Оуэн! Оуэн, слышишь меня! Оуэн, не приближайся к грузовику, не трогай его! Конечно же Оуэн поступил по своему. Треклятый Оуэн, он так и не смог понять, что армия — это прежде всего дисциплина. Капрал уже выбегал из-за ангаров, света почти не было, здания и забор отбрасывали на вытоптанную землю черные тени — и он увидел, как рядовой лезет в грузовик. Конечно, ему захотелось узнать, что внутри. — Назад! — Ложись! — контрразведчик подножкой сбил капрала на землю и упал сам. Сделал он это правильно, но напрасно — на таком расстоянии ударная волна не щадит никого… Лондон, Даунинг-стрит Возвращались под вечер… По какому-то недосмотру, в багажнике машины, относившейся к службе безопасности, не оказалось обычной полицейской мигалки — может, эта машина использовалась для слежки, может еще чего — как бы то ни было — пришлось поначалу тащиться в общем потоке. Только через тридцать километров они увидели полицейский ЛэндРовер, сэр Колин предъявил свое служебное удостоверение, коротко переговорил по рации с начальством констеблей — и оставшийся путь они проделали следом за завывающим сиреной джипом в яркой раскраске. Но и то — в дороге пришлось трудно. Уже на подъезде к городу стали ясны масштабы катастрофы. Из города началось повальное бегство. Был всего лишь понедельник, начало трудовой недели — но никто не думал оставаться в разгромленном городе. Все выезды из города были забиты транспортом, машины шли в час по чайной ложке, многие были нагружены чем попало — вещи торчали с багажников, из открытых окон. Усталые, измотанные констебли уже и не пытались навести порядок, они просто пытались как можно быстрее пропустить эту массу машин, пропустить людей, бегущих из объятого ужасом города. На горизонте, над центральной частью города в небо, на удивление чистое и ясное сегодня, поднимались столбы черного дыма — горело сразу в нескольких местах. Сэр Колин не выпускал из рук телефон — звонили то и дело. Должна была собираться КОБРА, [КОБРА — комитет безотлагательных решений, специальный консультативный орган при Правительстве ее Величества, собирающийся в чрезвычайных ситуациях. Такой орган существует и в нашем мире] но где ее собирать никто не знал — укрепленный бункер под зданием правительства на Даунинг Стрит десять был завален обломками здания, потому что первый удар пришелся как раз по резиденции премьер-министра. Все были в панике, в город перебрасывались вертолетами войска. Все, что было на данный момент ясно — обстрелян правительственный квартал, там серьезнейшие разрушения. Непонятно было даже — из чего стреляли и откуда. Премьер-министра, кажется, эвакуировали, про судьбу королевской семьи было известно точнее — в городе ее не было, они отдыхали в одном из шотландских замков. Сэр Колин пытался руководить своим ведомством по телефону, отдавая глупые и бессмысленные указания, только вносящие сумятицу — а сэр Джеффри — ему никто не звонил, он был в отставке — просто сидел и наслаждался зрелищем. Делом рук своих… На Даунинг Стрит десять они пробились, когда солнце совсем уже склонилось к закату. Сделать это было непросто, водители как будто взбесились, а армейские патрули и блокпосты, наспех расставляемые по городу, ситуацию не исправляли, а только усугубляли. Особенно худо было на окраинах — центр уже весь опустел, небоскребы Сити стояли мертвыми, патрули на перекрестках улиц — пешие, технику перебросить не успели, с автоматическими винтовками наизготовку — смотрелись по-настоящему жутко. Казалось, наэлектризован был сам воздух, он был заражен тем страхом, что излучали все — и те, кто уходил, и те, кто вынужден был оставаться. Город замер в ужасе… Они видели все — руины, пожарные машины и машины скорой помощи, спасательную технику. В одном месте пришлось объезжать — дорогу перегородила воронка. Еще в одном они увидели раненый дом — рухнули этажи с первый по четвертый, целый подъезд. Сэра Колина уже трясло. Припарковаться удалось в самом начале Даунинг Стрит — дальше проезда не было, пропускали только пожарные машины и машины скорой помощи. У самого края полицейского ограждения стояли два солдата с автоматами и один с пулеметом, левее, на самом тротуаре было припарковано несколько черных, правительственных машин — сверкающие черным лаком Даймлеры, явно прибывшие сюда недавно. Те машины, которые здесь были когда это случилось были покрыты тонким слоем пепла и кирпичной пыли… — Колин… Сэр Колин обернулся — и увидел сэра Кристиана Монтгомери. Он вышел из какого-то проулка — иначе подумать было нельзя, сэр Колин его до этого не видел. И сейчас, в сопровождении двух телохранителей — оба они в руках открыто держали автоматы на изготовку — спешил к ним. — Вы-то откуда? — Мы в Герефорде были. А вы? — А мы… — сэр Кристиан остановился, перевел дух — а мы чудом там не легли. В канцелярии перепутали время, вот мы и… Сэр Кристиан что-то говорил, но сэр Колин его уже не слышал — как будто у телевизора враз вырубило звук. Просто перед ним стоял человек и странно раскрывал рот, энергично размахивал руками. А сэр Колин просто смотрел на него. Потом он повернулся, посмотрел на стоящего рядом сэра Джеффри, поймал его взгляд — и сразу все понял. И оцепенел от ужаса. Который сменила безумная, выжигающая все ярость… — Ах ты… Сэр Колин шагнул вперед, но больше ничего сделать не успел. Где-то вдалеке громыхнуло — глухо и отчетливо, как будто громыхнул далекий летний гром… — Ложи-и-и-сь… Один из охранников, выпустив из рук винтовку, прыгнул на сэра Кристиана, подминая его под собой, сбивая с ног и закрывая всем телом. Второй бросился вперед — все было как в замедленной съемке, как в кино — сбивая с ног сэра Колина и сэра Джеффи. — Всем залечь за машины!!! Ложись!!! Совсем над ухом разрывалась от крика рация, винтовка больно давила на спину — а сэр Колин лежал у самого тротуара и не мог понять, что это находится прямо у него перед глазами. Что-то странное, похожее на тряпку или что-то в этом роде. И только спустя несколько секунд понял, что это такое… Это был окровавленный, присыпанный пылью человеческий палец… — Пошли! Быстрее, надо уходить отсюда!!! Охранники сориентировались в ситуации — взревел мотором Даймлер, водитель ухитрился развернуться почти на месте и подрулил к лежащим на проезжей части госминистрам. Первым в машину запихнули — по старшинству — сэра Кристиана, следом втолкнули сэра Джеффри. Сэр Колин почувствовал, как кто-то схватил его за шиворот и буквально зашвырнул в машину. Перед глазами крутился какой-то безумный калейдоскоп, сердце частило как сумасшедшее. Он лежал на чем-то или на ком то — и уже не мог адекватно воспринимать происходящее… Кто-то тяжко ввалился на переднее пассажирское сидение. Хлопнула дверь. — Пошли, пошли, пошли! Уходим! Давай, в аэропорт!!! Свяжись со штабом, у нас срочная эвакуация! Путь готовят вертолет! Глухо взревел двенадцатицилиндровый двигатель… Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, госпиталь Святого Петра Начало конца… Или конец начала. Место, откуда начинался мой пусть по разоренному войной Бейруту — и куда волею судьбы я теперь вернулся… Здание — страшное, слепое, обгоревшее. Баррикады, заваленный мебелью вход. Обгоревшая карета скорой помощи на пандусе у самого входа. Из каждого окна свисают, полощутся на ветру какие-то длинные белые тряпки — не простыни, не то полотенца. И заложники — выставленные к каждому окну, как живой жит. И страх — буквально волнами расползающийся от здания… — Внимание, контроль по секторам! Докладывать по порядку номеров! Докладываем — одна группа за другой. В этом месте собрали всех снайперов высокого класса, какие только есть, каких только можно здесь найти — нас около шестидесяти человек. Каждый держит свой сектор — это пять или шесть окон. Это нормально для снайперской поддержки атакующих в случае штурма — но совершенно недостаточно, если поставят задачу попытаться решить проблему одним снайперским залпом. Тут на каждое окно, в котором есть заложники нужно по три снайпера и корректировщику огня. Один из приемов ведения снайперского огня в ситуации с захватом заложников, когда террорист, выставив заложников живым щитом, ведет из-за них огонь: по команде корректировщика два снайпера стреляют над головами заложников, заложники от страха приседают или даже падают — третий снайпер снимает открывшегося террориста. Но для исполнения этого приема нужна именно команда — группа снайперов, привыкшая работать вместе и с надежным корректировщиком — синхронизация огня должна быть до долей секунды, а самая сложная задача — у третьего снайпера, он должен вообще быть виртуозом. Поразить открывшуюся на мгновение цель, не отвлекаясь на синхронный выстрел двух других снайперов и на движения заложников — задача предельно сложная. А у нас тут — сборная команда, люди и с флота и с армии, и с жандармерии, до этого многие друг друга и в лицо не видели, не то чтобы вместе стрелять. И захват заложников — массовый, там от семисот до полутора тысяч заложников в здании, плюс не меньше двухсот террористов — озверевших от крови, понимающих, что они проиграли и готовых на все. Никаких западников здесь нет — только экстремисты, ваххабиты, хизбаллаховцы, прочая мразь. С такой ситуацией вообще еще не сталкивался никто, нигде и никогда… — Три-пять, у меня пулеметчик и два автоматчика, прикрытые заложниками. Держу пулеметчика, ситуация под контролем — когда настала моя очередь, доложился и я. Держу — громко, конечно сказано. Пулеметчик поставил заложников — верней заложниц на стулья перед подоконником, так что линия огня полностью перекрыта. Верней, почти полностью — ствол то пулеметный торчит и можно предполагать, где сейчас находится башка самого пулеметчика. Но именно предполагать — а это для снайпера хуже рыбьего жира в большой дозе наутро. Нехорошо, в общем. Остальные два гаврика поступили проще — подогнали заложниц к окнам и держат. Один высокий, голова так и мелькает, цель сложная, но уверен что сниму — процентов на девяносто пять. Со вторым сложнее — не лучше, чем с пулеметчиком… Интересно, что думает штаб про все это дерьмо? Впрочем, наше дело маленькое, наше дело — стрелять. Если прикажут… Тесная кабина большого десантного транспортера — здоровенная машина, высотой больше двух метров, амфибийная, может выходить прямо с десантного корабля и плыть до берега. Тусклый свет плафонов освещения, бубнящие наперебой рации, разложенные на коленях офицерские планшеты. Несколько офицеров — да какие офицеры, насмерть уставшие мужики в грязном камуфляже, с серыми лицами и воспаленными красными глазами. Четвертый день замирения… — Количество террористов установили? — генерал Волгарь поднял голову, уставился на одного из офицеров, сидящих далеко от него, у самого десантного люка. Этот офицер, по званию майор, довольно молодой, моложе всех остальных, единственный у кого на носу были очки в золотой оправе, командовал технической разведкой. — Здание просветили как могли, господин генерал. На этажах находятся двести шестьдесят террористов, плюс-минус пять человек. Заложников… к сожалению, тысяча двести человек, полная больница. Есть и лежачие больные и кого только нет. Что в подвале — одному Богу известно, технических средств просветить подвал у нас нет. — Понятно… — генерал странно передернул плечами, будто пытаясь их размять — как и где они сконцентрированы? — Равномерно по этажам, прикрывшись заложниками. Только одна лестница между этажами используется, остальные, скорее всего, заминированы. — Профессионалы… — Так точно. Мы предполагаем, что там сконцентрированы наиболее опасные экстремисты — это их экстренный путь отхода. — Требования? — Коридор для выхода в порт. Судно с командой из добровольцев. Часть заложников они возьмут собой. Запас хода судна — не менее восьми тысяч морских миль. — Северная Индия? — Она самая. Оттуда их уже не выдадут, даже без объяснения причин. По сути, идет необъявленная война, это скорее диверсанты, а не террористы. — Диверсанты не воюют с мирняком. — Оно так… — Блокирование? — Уже можно считать надежным, господин генерал. Вот здесь и здесь — десантники, по численности — две роты. С этой стороны — морская пехота и спецподразделения. До шестидесяти снайперов держат здание под прицелом. Выделили двенадцать единиц брони, больше нету. В городе оперативная обстановка очень сложная, даже то что есть — с мясом отрывали. — Если они ночью пойдут всей толпой на прорыв — прорвутся. — А смысл? — недоуменно пожал плечами офицер. — Смысл! — генерал внезапно взорвался, все-таки усталость дала о себе знать — а какой вообще смысл во всем том дерьме, что здесь и сейчас происходит?! Они просто пришли и перебили полгорода, они просто входили в дома и убивали людей! Какой вообще к свиньям собачьим во всем этом смысл?!!! Офицеры сидели молча… — Извините. Продолжаем, господа… — справился с собой Волгарь — слушаю предложения. Любые, даже самые дикие… — Дождемся ночи, используя приборы ночного видения, штурмуем… — Отпадает… — твердо сказал штабной офицер, полковник Хмелько, единственный, кто держал на коленях не офицерский планшет, а раскрытый армейский ноутбук, неказистый, но прочный — слишком велики потери. Мы проанализировали этот вариант штурма. Все здание, по нашим предположениям заминировано минами и растяжками — снять их бесшумно все и ночью мы не сможем. Заложники и террористы рассредоточены по зданию, накрыть их разом, одновременно не удастся. При ночном штурме, по нашим предположения погибнут до пятидесяти процентов штурмующих и до семидесяти процентов заложников. Такие потери для нас неприемлемы. — Газом? Может, их газом заглушить? — И снова не получится. Как мы доставим газовые баллоны к зданию? Сколько газа потребуется, как его распространить одновременно по всему зданию. В здании разбиты все окна, газ будет постоянно улетучиваться. Нет, неприемлемо. — Выпускаем… — сказал кто-то — Что? Громче! — Выпускаем. На судно они с собой возьмут триста, ну, максимум четыреста человек. Дальше по обстановке — либо штурм колонны на подходе к порту, либо штурм судна военно-морским спецназом уже в море. — Бред… — сказал кто-то — их нельзя выпускать из здания — Кто может предложить что-то лучше — насупился Волгарь — ну? Слушаю? Молчание. Гробовое. Другие варианты не работают… — Они разбегутся… — А оцепление на что? — Оцепление они могут пробить. Это их город, они все здесь знают. — Почему до сих пор не пробили? — Хорошо! — подвел итог Волгарь — вопрос: может или нет кто-то предложить что-то лучшее? Может? — … — Значит, работаем по предложенному плану. Хмельков, Шадрин, Балуев — через четыре, нет через три часа доложить план действий. — Есть! — На этом все. Когда находишься в здании, осажденном спецназом, время течет по особенному. Медленно, как кисель. Как будто воздух приобретает особенную плотность, идешь по нему — как будто в прозрачной воде. Физически чувствуешь — как десятки глаз смотрят на тебя через прицелы. В этих взглядах нет ни злобы, ни жалости — люди, что по ту сторону прицела просто ждут команду. И думают, как лучше выполнить поставленную задачу. — Муса… — Ну? — Ты уверен, что кяфиры не решатся на штурм? Ты точно уверен? — Уверен. В конце концов, я сам служил у кяфиров и знаю порядок действий в такой ситуации. Для них жизнь из соплеменников важнее всего, они не могут согласиться на большие жертвы. Мы заминировали все что можно, заложники рассредоточены по зданию. Нет, они не решатся. Они попробуют нас выманить из здания и перехватить контроль над ситуацией. Возможно, они даже позволят нам сесть на судно и только потом начнут штурм. Мы все равно не сможем взять с собой много заложников — на этом они и сыграют. — А те, кто пойдет с заложниками… — Ты сам понимаешь. Мы должны сберечь себя. Погибнуть по-глупому, подставиться под пулю русских — это не доблесть, это глупость. Сделаем так, как я сказал… — А нас не завалит тут? — Не завалит. Стены крепкие. Ты помнишь, когда взрывать? — Помню. — Вот и все. Успокойся Джабраил, Аллах с нами… — Аллах с нами брат. Ты мне за отца был. Я сделаю, как ты прикажешь. — Вот и хорошо… Тот, кого звали Муса — он был одним из немногих террористов, которые не снимали маску даже в самом начале, поправил ремень автомата, вышел из закутка на первом этаже — тут хранили уборщицы свой инвентарь. В последний раз надо было пройтись, поддержать своих бойцов — одно его присутствие вселит в их сердца доблесть, а в сердца кяфиров — страх. Многим уже через несколько часов придется беседовать с Аллахом, ой, многим… Муса предполагал, что русские согласятся на его условия часа через три — а через четыре часа все кончится. Для всех, но не для него… Мусса неспешно шел по коридору, разглядывая все так, будто впервые все это видел. Застрявшие в рамах осколки стекла, изможденные, испуганные заложники жмущиеся к стенам, его боевики с автоматами и пулеметами. Разгромленные палаты, выщербленные пулями стены. И кровь… Крови было столько, что в некоторых местах ботинки противно липли к полу. Кровь была везде — на полу, на стенах, на том, что осталось из мебели. Пол был неровным, его не меняли уже давно — и на полу в каждой выемке была кровь. — Аллах Акбар! — один из его бойцов, совсем молодой пацан, из местных, но руки у него были по локоть в крови, собственноручно вырезал семьи соседей — решился поприветствовать своего командира — мы победим! — Мы уже победили… — сказал Муса — видишь кяфиров. Они там, но они боятся принять бой с воинами Аллаха! Мы уже победили… — Аллах Акбар! — громыхнуло на этаже. Муса вдруг почувствовал, что снайпер взял его на прицел. Именно почувствовал, он всегда чувствовал такие вещи, обладал какой то дьявольской интуицией. Он мог вычислить вооруженного человека в толпе, чувствовал заминированную машину, понимал, как человек относится к нему — враждебно, безразлично, дружелюбно. Он никогда не ошибался в таких вещах. Муса оттолкнул одну из заложниц, нагло встал у окна, подставляя себя снайперам, окружившим здание. Пусть понервничают — приказа стрелять-то нет… Насколько мне помнится, правила проведения такого рода операций предусматривают, что снайперы должны находиться у винтовки по двое и каждый час должна происходить смена — стрелок становится корректировщиком, корректировщик — стрелком. Ха! Даже чувство времени потерял, сколько уже сидим. Хорошо, что сижу в относительно комфорте — в том помещении, где я засел нашлась старомодная «двухэтажная» кровать, хромированная, правда без матраца, безо всего — сгорело все. Вот я на ней и устроился, на "первом этаже". Подстелить было нечего — так прямо на панцирной сетке и устроился — чем плохо? Немного хитрим — разбились по тройкам, пока один из снайперов наблюдает за всеми тремя секторами — двое отдыхают. Меняемся каждый час, мое дежурство — следующее, до него еще двадцать две минуты. А то и в самом деле — крыша поедет, в прицел пялиться… Хорошо, хоть жратва пока есть. Из жратвы — только специальные армейские плитки, сильно похожие на лакомства, которыми торгуют на улицах на востоке. Белая масса, вкусом похожая на шоколад с перетертой начинкой — изюм, курага, орехи. По-хорошему, одной большой плитки, если нет особых нагрузок, хватает на целый день, а весит она — всего ничего. Да и в сортир, простите после нее не бегаешь. С водой тоже проблем нет — когда выдвигался на позицию, прихватил с собой баллон — чтобы надолго хватило. Интересно, что они будут делать? На что они рассчитывают? На прощение им рассчитывать никак нельзя, слишком много крови на них. Может быть, на кого-то будет и амнистия — но точно не для этих. Прорываться из кольца? Ночью, все силы в кулак — и внезапным ударом — а зачем тогда они здесь скопились, в этой самой больнице? Должны тоже понимать — даже если они прорвут оцепление — далеко все равно не уйдут, путь отхода по городу идет, а в городе — и жандармы и десант и спецназ и морпехи и ополченцы, и техника боевая. Даже если разобьются на мелкие группы по три — пять человек — хорошо если пара групп сумеет выскочить. Тогда на что же они рассчитывают? Сколько раз в училище твердили — если ты не понимаешь замыслов противника — это очень плохо. Остановись и подумай. Как следует подумай, иначе впереди тебя будет поджидать беда. Есть какой-то козырь. Точно! Есть что-то такое, о чем знают они, на что они рассчитывают — и о чем не знаем мы. Этот козырь они готовятся использовать. Но что это? Что??? — Мне командир нужен! Ни с кем кроме старшего разговаривать не буду!!! Назад, убью!!! Офицер остановился — затем медленно попятился назад, не сводя взгляда с зияющего чернотой дверного проема. — Я командир! — Какой ты нах… командир! Если не приведешь командира — я тебя голову под ноги выкину! Хочешь?! — Будет командир. Будет, не нервничай! — А я и не нервничаю, начальник! Но все что сказал — сделаю, иншалла!!! — Внимание всем «Стрелам». Первый направляется к зданию для переговоров! Первый направляется к зданию для переговоров! Огонь только по команде! — Господин генерал, наденьте бронежилет. Генерал Волгарь устало махнул рукой, машинально поправил берет. — Захотят если грохнуть — все равно грохнут, хоть ты что делай. Рацию брать? — Возьмите лучше это — один из офицеров протянул нечто, напоминающее обычный портсигар, серебряный — положите в карман. Через этот передатчик мы сможем слышать все переговоры. — Добро. Объявите всем повышенную готовность, возможно переговоры — отвлекающий момент для прорыва. — Господин генерал, мы не рекомендуем входить в здание, оставайтесь на улице. Генерал обернулся, поискал глазами того, кто рекомендует. Так и есть — жандармерия. — Рекомендовать ты дома будешь. Жене. — Всем «Стрелам» — началось движение! Особое внимание! Они сходились на маленьком пятачке бетонной площадки — как дуэлянты. Среднего роста, в засаленном камуфляже без знаков различия, с залихватски посаженным на голову беретом генерал русской армии и более высокий, крепкий, одетый в нечто, напоминающее униформу групп специального назначения полиции, террорист. Лицо его скрывала маска, сделанная из черной вязаной шапочки. Это была дуэль — но это была дуэль двадцать первого века, автоматы и у того и у другого дуэлянта были закинуты на спину, число секундантов каждого исчислялось сотнями, а вокруг был не хвойный лес — вокруг был выгоревший город и сожженные дотла остовы машин на стоянке. И ставкой в этой страшной дуэли была не только честь — на весах находились и жизни, десятки и даже сотни жизней заложников. Не сговариваясь, они остановились в двенадцати шагах друг от друга — вполне подходящая дистанция, позволяет не кричать при разговоре — и в то же время не позволяет достать противника одним прыжком. — Генерал Волгарь — коротко представился первый. — Можете называть меня Муса — Вы русский? — генерал уловил отсутствие акцента — Нет. Вообще — неважно кто я, совершенно. Важны лишь мои требования. — Каковы же они? — Нам нужен свободный выход из города. — Куда? — В сторону порта. Там вы должны приготовить судно — достаточное для того, чтобы поместилось пятьсот человек, запас хода не менее семи тысяч морских миль. И никакого преследования — ни по воздуху, ни по воде, ни под водой. Предупреждаю сразу — у нас большое количество взрывчатки. Мы возьмем с собой заложников — примерно в соотношении один к одному. Если будет предпринята попытка штурма — мы взорвем заряды, которые установим на корабле и все отправимся к Аллаху. Таковы наши требования и они не предмет для торга. Генерал уловил маленькую, едва заметную заминку, когда человек говорил об Аллахе. Да, так говорить он не привык, скорее всего — русский или воспитанный среди русских. Кто же он? — У вас есть три часа для выполнения наших требований. Подходящее судно на акватории порта есть, его осталось лишь снарядить для похода и заправить. Если они не будут выполнены в срок — мы начнем расстрел заложников. Иншалла! — Постойте. Может, вы выпустите часть заложников? Хотя бы тех, кому из-за отсутствия медицинского ухода грозит смерть? — Нам всем грозит смерть. Вам, нам, всем. Умрет человек раньше — или позже — значит, такова воля Аллаха! — Не вам решать, в чем она состоит! — И не вам генерал! Все что здесь происходит — происходит только по воле Аллаха! Пусть мы уходим — но мы все равно вернемся, когда настанет срок. Эта земля никогда не станет частью Русни! — Вы понимаете, что мы все равно найдем вас? — Пусть так! — уже собирающийся уходить террорист повернулся — но тогда мы встретимся с вами на равных условиях, генерал! — На равных? — усмехнулся генерал — ты этого не заслуживаешь. Ты не воин, ты бандит. Ты победитель женщин и лежащих в кроватях больных! Такой негодяй заслуживает веревки — а не смерти в бою. Генерал рисковал — прежде всего собой. Но ему надо было проверить свои предположения. — Лает тот, кто не может укусить — вяло отреагировал на оскорбления террорист, потом повернулся — и ушел. Где то я его видел. Разрази гром — где то я его видел! Без маски — точно! Где?! Размеченное рисками, обозначающими угловые минуты, перекрестье прицела легло точно на затылок террориста. Одно усилие пальца — чуть заметное — и мозги брызнут по всей стоянке, а сам он повалится на землю как марионетка, которой перерезали разом все нитки. Интересно он понимает то, что он всего лишь марионетка в этой игре? Мы все — марионетки. Куклы в театре, где играют этот дьявольский спектакль, густо замешанный на боли и крови. Когда же конец? — Нужно обеспечить коридор! Штурмовые группы вывести сюда и сюда! Вот здесь — дорога делает резкий поворот — можно действовать, колонна окажется разрезанной надвое. Они не смогут постоянно держать палец на кнопе инициирования взрывного устройства. Подать обычные тентованные грузовики. Штурм по команде — взрыву отвлекающих зарядов здесь и здесь. Штурмовые группы — в развалинах не то что они — в развалинах полк спрячется. Дальше — массированное использование светошумовых гранат и немедленный штурм по всей нитке колонны. Безусловно мы потеряем одну из машин, скорее всего даже две, а возможно три. Но потери будут приемлемыми. Самое главное — нам удастся разбить террористов на группы и решать каждую задачу с заложниками индивидуально. — Если подать машины без тентов? — Догадаются. Потребуют повесить. — Какие будут использоваться светошумовые гранаты. — Лучше всего — отстреливаемые из подствольных гранатометов. У нас и так немного бойцов, выводить кого-то из строя и давать ему отдельную задачу считаю нецелесообразным. В штурме должны принимать участие все. — Эвакуация заложников? — Сюда. Лежачих они явно оставят в больнице. Здесь рукой подать до армейского полевого госпиталя. Там нас уже ждут, они предупреждены. — Снайперы? — Слишком мала дистанция. Тут камнем докинешь. Лучше оставить на своих местах. — Ты готов, Джабраил? — Да, брат… — Исправность цепи проверил? — Исправность механизма инициации. Цепь сделана так, что если какой-то провод и порвется — на все остальные участки цепи это не повлияет. К тому же три провода ведут к каждой закладке из трех — соответственно достигается тройное резервирование. Сработает — Аллах с нами, брат — Да, Аллах с нами. — Всем «Стрелам» — приготовиться! Началась эвакуация заложников! Огонь только по команде! Не стрелять без команды! Свернув пластиковую обертку от шоколадной плитки, я швырнул ее в угол. В очередной раз проделал упражнения статической гимнастики — поочередно напрягая и расслабляя мышцы. Если ее не делать, эту гимнастику — тогда от лежания на позиции пролежни появятся… Совсем недавно подогнали грузовики — целую колонну. До этого, несколько групп безоружных солдат как смогли, очистили стоянку перед больницей от остовов сожженных и расстрелянных машин — просто цепляли за тросы и оттаскивали на свои позиции десантными транспортерами. Потом пригнали эти АМО — машин тридцать, не меньше, самые разные, трех и четырехосные. Все выкрашены в пятнисто-зеленый камуфляж и, как я успел заметить — кузова не бронированные. У нас иногда ставят бронелисты под тент, почти незаметно — но тут этого не было. Машины становились рядами перед больницей, из них выскакивали водители и бежали на наши позиции. Потом вышли несколько террористов — и почти полчаса осматривали машины — одну заведут, в другой в кузове что-то шарятся, ищут. Стрелять по ним никто и не думал. Безликие они — черная маска отнимает лицо, все становятся одинаковыми, уравненными кровью. А потом пошли они… Террористы выходили по одному — террорист-заложник, снова террорист и снова заложник. Они не торопились, не пытались закончить это все как можно быстрее. Некоторые террористы садились в кузова с заложниками, некоторые — занимали позиции для отражения нападения около машин, некоторые садились за руль. Путь на Голгофу… Вот женщина — лет пятидесяти в длинном, грязном больничном халате, спотыкаясь идет к машине. В спину ее подталкивает террорист — невысокий, в маске. Кажется, что он улыбается — хотя через маску это и не увидишь — а все равно так кажется. Вот еще одна женщина — совсем молодая, лет двадцати, держит на руках крошечный сверок, оберегая его от всего мира — господи, даже из родильного не постеснялись брать. И снова за спиной — черная тень, человек в маске и с оружием… — Всем внимание… Я так и не понял — когда, с чего это началось. Посадка террористов в машины уже была почти закончена, координатор операции вышел на связь — не знаю, что он хотел сказать. Может, просто предупредить о начале движения. Может — все-таки кто-то что-то понял — и спешил предупредить. Но как бы то ни было — все. Было уже поздно. Я на мгновение отвлекся от происходящего на стоянке, прислушался к рации — и тут словно кулак великана со всех сил шибанул по зданию. Громыхнуло — так что аж потемнело в глазах, раздался странный, нечеловеческий стон, потом снова грохот. Здание рушилось, как карточный домик, все падало. Я схватился за спинку кровати, отпустив винтовку — и тут что-то рухнуло сверху, придавив всепоглощающим весом. Потом была тьма… Террористам удалось нас провести. Судя по всему сам план захвата госпиталя — именно этого госпиталя — был заранее хорошо продуман и отработан — это не было скороспелой импровизацией. Они заранее просчитали, где будут находиться штурмовые группы и силы оцепления и, используя подземные коммуникации, заложили туда взрывчатку — несколько зарядов. Проверять как следует развалины саперами было некогда. А потом, когда большая часть террористов вперемешку с заложниками, уже сидела в машинах, кто-то нажал на кнопку детонатора… Спасла меня та самая кровать, двухъярусная, старинная, металлическая — еще то, что я находился на верхнем этаже. Когда подорвался заряд — дом как и все окружающие начал рушиться — и основной удар потолочной плиты приняла на себя эта самая кровать. Говорил же я — Полярная звезда надо мной горит. При взрыве кто-то из террористов погиб, оставшиеся — они явно не знали о том, что произойдет — расстреляв заложников пошли на прорыв. Шли они, по сути, в никуда — чтобы вырваться из кольца им нужно было пройти весь город. Надеюсь что никто не прошел. Хотя быть уверенным в этом — нельзя. Генерала Волгаря, стоявшего в момент взрыва на открытом месте похоронили с почестями. Как и многих других. Так что не спрашивай, Тим — за что… Вам никогда не искупить то, что вы сделали. Каждый выгребает — по делам своим и все в этом мире — справедливо. В том числе — и это. Безумие… Только так можно назвать то, что произошло в Лондоне. По мирному городу был открыт огонь, центр города лежит в руинах, количество жертв исчисляется тысячами. Это не просто террористический акт. Это варварское покушение на нашу страну, на наш образ жизни, на каждого из нас. Такое не должно оставаться безнаказанным. "Гардиан" Не вызывает сомнения, что произошедшее — дело рук ИРА, Ирландской Республиканской Армии. Должны ли мы задать вопрос правительству, как такое могло произойти, почему террористы, способные на такой варварский акт разгуливают на свободе? Да, должны! Но мы должны задать еще один вопрос — а кто помогает этим террористам? По мнению наших экспертов, в нападении на Лондон была использована мощная артиллерийская система. Кто дал ее в руки убийц? И что в их руках окажется в следующий раз? Атомная бомба? "Дейли Телеграф" Осознавая произошедшее, мы должны задать себе два вопроса и дать на них ясные и правдивые ответы. Первый вопрос — можем ли мы и дальше бороться с терроризмом поодиночке. Является ли проблема терроризма в одной стране проблемой только этой страны — или это проблема всего мирового сообщества. И второй вопрос — как наказывать те страны, которые тайно поддерживают террористические группы, дают им оружие, спонсируют их, вдохновляют на варварские акции, подобные той, что имела место в Лондоне. "Форин Эффеарс", статья премьер-министра Великобритании 23 июля 1996 года. Балйское море. Яхта ЕИВ «Ливадия» Небольшой катерок — это по местным меркам небольшой, восемнадцать метров — ходко шел по волнам, разрезая своим острым форштевнем густую пелену тумана. Слева тускло, с промежутком пару секунд мигали огни — ракетный фрегат «Нева» охранял покой императорской яхты. Сигналами они уже обменялись — иначе бы досюда катер просто не допустили бы. Условный сигал подтвердил — что к императорской яхте приближается не что-нибудь, а спущенный ночью на воду катер с той же яхты — его послали в Санкт Петербург за одним единственным пассажиром. Государь ждал в кают-компании, одетый на сей раз в форму ВМФ, точнее — гвардейского экипажа. Лицо у него было серым от усталости. К вошедшему в кают-компанию человеку он даже не обернулся — Я весьма недоволен вами, господин Цакая — раздраженно сказал государь, комкая в руке какую-то бумагу — как изволите объяснить то, что произошло в Лондоне — Никак, Ваше величество… — То есть? — повысил голос Государь — извольте объясниться — То есть, у меня нет никаких объяснений произошедшего. Потому что ни я ни мои люди, к произошедшему непричастны, а источников развединформации, которые могли бы сообщить о том, почему это произошло, у меня нет. Государь еще какое то время смотрел на сплошную пелену тумана, окутывающую огромную яхту. Многие считали, что он в чем-то наивен, не стеснялись говорить об этом — но это было не так. Государь был прост, честен и прям, этим он отличался и от своего хитрого, надо сказать отца, который воспитывался еще в той, другой России, в которой надо было хитрить. Этим он отличался и от своего сына, наследника престола, достойного представителя нового поколения, где ценится «крутость». Он задал простой и прямой вопрос и получил на него ответ. Человек, с которого он спросил, был человеком одного с ним народа и одной веры, он работал с ним долгие годы, Цакая занимал ответственные должности еще тогда, когда был жив отец. И поэтому он не стал ничего переспрашивать, уточнять или подвергать сомнению. Нет — значит, нет. И все. А потому император тяжко ступая по роскошному бухарскому ковру, которым была застелена каюта, прошел к бару, достал два пузатых стакана и темную бутылку без этикетки. Выдернул пробку, понюхал, щедро плеснул в бокалы маслянистую, тягучую, изысканно пахнущую жидкость. С двумя бокалами ни говоря, ни слова вернулся к столу, протянул один из них выдернутому из постели посреди ночи придворному… — Не чокаясь — не сказал, а приказал он Выпили — коньяк был и вправду хорошим, не бил по голове дурманом, а мягко обволакивал… Выпили во помин невинно убиенных… — Что произошло? Это могла быть самодеятельность? — Нет — твердо сказал Цакая — такая операция не могла быть самодеятельностью. Это результат скоординированных усилий многих людей. Даже если предположить, что кто-то из наших обезумел — все равно он не смог бы это сделать так, чтобы я об этом не знал. — Тогда что? Кто это мог сделать? У вас есть предположения? Цакая отставил допитый бокал. — Вы задаете вопрос, на который я не смогу ответить, Ваше величество… Тем более сейчас, когда я не занимаю никаких официальных должностей и не имею доступа к разведаппарату… Государь молча слушал — Но кое-какие предположения у меня есть. Прежде всего, они основаны на открытых источниках информации — сейчас по горячим следам много чего наружу вывалилось… Да и с интернетом сейчас жить намного проще, никаких почти секретов не стало, открыл и ищи что тебе нужно. В общем, представления мои такие. Прежде всего — что могло произойти. В Интернете появились спутниковые снимки Лондона, того самого места, по которому пришелся удар. Сделаны они при помощи коммерческих спутниковых картографических систем. Сейчас этот район уже закрыт для коммерческих спутников — но сделано это поздно и информация успела разойтись. Удару подверглась прежде всего резиденция премьер-министра на Даунинг-стрит десять, дальше обстрел велся по всему центру, на первый взгляд без особой цели. Я не военный специалист, не офицер от артиллерии… но уже спросил у сведущих людей. Такого рода разрушения можно причинить пятью способами. Первый — закладка взрывных устройств или парковка заминированных автомобилей. Этот способ в данном случае отпадает почти со стопроцентной вероятностью. Картина разрушений такова, что воздействие производилось непосредственно на здания, а заложить тридцать взрывных устройств, так чтобы это не привлекло к себе внимание, чтобы сработали они одновременно — и это в центре столицы, в государстве где уже были взрывы заминированных автомобилей и где спецслужбы умеют с этим бороться… Исключено. В сети есть снимок уничтоженной резиденции премьер-министра, по словам того человека, с которым я проконсультировался, там взорвалось несколько десятков килограммов мощнейшей взрывчатки. Причем рвануло непосредственно в самом здании, если бы взорвался припаркованный рядом автомобиль — была бы воронка на проезжей части, и здание разрушено было бы по-другому — ударной волной с одной стороны — а тут оно будто изнутри взорвалось. Пронести на особо охраняемый объект несколько десятков килограммов взрывчатки, минуя все посты контроля — невозможно… Вторая версия — это сброс бомб с самолета. Тоже маловероятно. Прежде всего потому, что для сброса такой бомбовой нагрузки нужен довольно большой самолет — армейский бомбардировщик или гражданский транспортник, способный нести нагрузку не менее трех тонн. Этот самолет — а он должен был бы сбрасывать бомбы с малой высоты — его бы увидели, были бы свидетели — а их нет. Ни одного. И потом, сами примененные боеприпасы крайне необычны. С самолета сбросили бы на порядок меньше бомб — но на порядок более мощных. И в то же время, примененные боеприпасы мощнее кассетных, да и кассетные ложатся сплошной полосой, а тут этого не видно. Третья версия — использование ракет. Неуправляемых — или управляемых. Но тут возникает опять вопрос — для запуска тридцати ракет нужна армейская установка залпового огня. Это автомобиль с пакетом направляющих, незаметно он оказаться в городе не мог. Четвертая версия — использование ствольной артиллерии. Опять — нужна пушка. Довольно громоздкое сооружение, его сложно спрятать, кроме того к пушке нужен целый расчет. Пятая — самая вероятная — использование мощного миномета. Если так вдуматься миномет — идеальное партизанское оружие. Это всего лишь — труба, плита и тренога. И мины. Все это можно перевести раздельно, причем тайно, смонтировать и применить. Миномет может обслуживаться даже одним человеком, миномет бьет навесом, а не прямой наводкой, миномет просто навести на цель — всего лишь наклоном трубы. Такой прецедент уже был — помните, в середине семидесятых был прецедент. Раскрыли группу боевиков ИРА — они достали легкий, шестидесятимиллиметровый миномет, запас мин и собирались стрелять из кузова грузовика со снятым верхом. Боюсь, тут произошло то же самое — но с увеличенными на порядок масштабами. Государь сел в кресло-качалку, покачал головой… — Присаживайтесь… Знаете… Можно было бы конечно сказать — их наказал Господь за все творимое ими. Но такое не должно происходить ни с кем. И нигде. Более пятисот погибших… — Устаревшие данные, Ваше величество. По последним — приближается к тысяче… — Тысяча… — государь допил свой бокал — да простит им Господь… — Мне это не нравится, Ваше величество… — Что именно? Цакая долго молчал перед тем, как начать говорить — Я пытался понять — кому и зачем это нужно. Да, это может быть нужно ИРА. Но Вы прекрасно знаете те рамки, которые мы им поставили. Если они хотят получать помощь оружием, они должны соблюдать определенные рамки поведения. Законные цели — это военнослужащие британской армии и британские правительственные служащие, никак не мирные жители. Да, помимо ИРА существует еще несколько группировок, сами боевики ИРА тоже допускают эксцессы — но это никак не эксцесс. Это — тщательно спланированная и подготовленная группой людей террористическая акция, ее проведение было бы невозможно без санкции Высшего совета ИРА. А Высший совет ИРА вряд ли бы одобрил такое, рискуя потерять нашу поддержку. — А если все-таки одобрили… — Если одобрили — тогда я сильно удивлюсь. Вторые, кому это нужно — это мы. Но мы этого не делали. И третья версия, самая страшная. Вы не обратили внимания на то, что тяжесть последствий мала для столь продуманной и технически подготовленной акции? — Уж куда больше… — Есть куда! Понедельник, одиннадцать часов дня! Первая же бомба попадает в особняк, где в это время должен быть премьер и члены кабинета. И? Премьер сейчас выступает по национальному телевидению с гневной речью. Королевская семья за сотни километров от Лондона. Все погибшие — либо гражданские, либо государственные служащие среднего или низшего ранга. Слишком легко отделалось правительство — при том, что удар был направлен именно на него. Государь недоверчиво посмотрел на своего подданного — Вы хотите сказать, что это варварство совершили сами британцы? Зачем им это надо? Кто мог такое совершить? — Зачем… Знаете, чего я больше всего боюсь. Думаю то, из чего стреляли тем или иным образом найдут. Или найдут тех, кто стрелял. И боюсь — либо то из чего стреляли, будет русским, либо те кто стрелял, будут как то связаны с нами. Сейчас идет первый этап спектакля, его цель — возбудить в людях ненависть. А скоро начнется второй — и его целью будет дать людям направление для этой ненависти. Я опасаюсь, что роль злодеев в этом спектакле отведена нам, Ваше величество. Император встал, снова прошел к бару. Еще несколько лет назад, до Бейрута он не поверил бы в это. Просто не поверил бы и все. Сейчас — поверил. После Бейрута, после захвата атомной станции, после гибели целого города, который отстраивался до сих пор, все знали — нет такого кошмара, который не мог бы произойти. — Что вы предлагаете? — Свернуть операцию «Тайфун». Немедленно. Если кто-то попадется британцам — последствия будут страшные… Государь вернулся от бара с бокалами. Обычно, он не позволял себе такое количество спиртного, тем более утром. Но сейчас был особый случай. — Странно, но я думал о том же самом. Думаю, это вообще было ошибкой, что мы послали людей туда. Месть не приносит облегчения, не искореняет зло — она его приумножает. Да, отзывайте всех. И немедленно. — Немедленно не получится. Если они просто скроются — это будет то же самое, что и разоблачение. На грамотный вывод каждого потребуется как минимум месяц — нужно все хорошо подготовить. — Тогда готовьте. Но не тяните. Сегодня вечером я намерен вернуться в столицу, завтра будет расширенное заседание Чрезвычайного антитеррористического комитета. Я распоряжусь, чтобы стенограмму и материалы доставили вам. — Не стоит, Ваше величество… — улыбнулся Цакая — Почему? — недоуменно поднял брови Государь — Я сам найду способ с ними ознакомиться. Пусть не так быстро — но найду. А если так распорядитесь вы… это так скажем… нарушит мое инкогнито. Пусть все так и продолжают думать, что Каха Несторович Цакая ловит рыбу и собирает грибы. Так будет лучше. Для всех. Картинки из прошлого. Каффрия, долина Бекаа. Ночь на 02 июля 1992 года — Внимание, минута до сброса! — Всем приготовиться! Минута до сброса! Два «Ястреба» шли, покачиваясь в воздушных потоках, с потушенными огнями, ориентируясь только по системам спутниковой навигации, прижимаясь к земле. В одном месте их обстреляли — но для ПЗРК высота была слишком маленькой, а от пулеметного огня они ушли, свернули в сторону, огненные трассы почти все прошли мимо. Только несколько шальных пуль визгнули по броне — и ушли в сторону. Ответного огня они открывать не стали. Так и шли — как при прорыве линии фронта, как над вражеской территорией. Только вот территория была своя. Вертолет приподнял нос, гася скорость… — Точка сброса! — Точка сброса! — продублировал командир разведывательно-диверсионной группы специального назначения капитан Тихонов — пошли! До земли метров семь, не больше — вертолетчики, конечно, подобрали более-менее подходящую площадку для штурмового десантирования, используя приборы ночного видения — но все равно опасно. Вертолеты замерли над землей…. Прыжок — словно в темную пропасть, внутри что-то обрывается, секунда свободного полета — и ноги привычно ударяются о землю, тело, пружиня, гасит энергию удара. — Башкир — позицию занял! В секторе чисто! — Толстяк… Спецназовцы сыплются из машин как горох, каждая секунда висения вертолета вот так вот, неподвижно в нескольких метрах над землей — подарок гранатометчику — плюс демаскирует место высадки и сообщает противнику о самом факте высадки. Посадить себе на хвост преследователей сразу после десантирования группы — последнее дело… — Десантирование завершено! — Мы уходим. Удачи! — И вам не кашлять. С нами Бог! — За нами Россия! Вертолеты уходят, надрывный вой турбин растворяется в ночи, гуляет по горным склонам. Два часа до рассвета. Шестнадцать человек остаются на земле — разбились на пары, залегли, стволы смотрят на все стороны света. Если кто-то был рядом, видел высадку — ему же хуже. Минута сменяется минутой, тишина постепенно возвращает утраченные ею владения. Чисто… — Построились! Командир говорит приглушенно — на всякий случай. У каждого тактический переговорник, голос не услышишь и с нескольких шагов… — Идем стандартным порядком, с головным и замыкающим дозором. Дистанция пять метров. Предел внимания, работаем только бесшумным оружием. При обнаружении противника — действовать по второму плану. Начать движение! Действия группы отработаны до мелочей, каждый знает свое место, как в походном, так и в боевом порядке. Второй план — сначала доложить, только потом уничтожать. За исключением, конечно, случаев, когда встреча произошла внезапно и докладывать возможности нет. Это лучше, чем первый план — огонь на поражение без команды. Все-таки своя земля, хоть и временно захваченная врагом… — Ну что? Надумал, сучонок… И хлесткий удар сапогом по почкам. Сука, развязал бы — тогда б и посмотрели, что к чему. Его не убили сразу — потому что простой смерти от пули за то, что он сделал, было мало. От тех, кто вошел в станицу в тот страшный день, в живых остался один из троих. Такое жестокое и эффективное сопротивление настолько обескуражило исламистов — что в станицу, посмотреть на захваченных казаков прибыл сам эмир Дадаи, региональный командир боевиков. С ним прибыло человек тридцать — его личная гвардия. Все — вооружены до зубов, даже два автомобиля с крупнокалиберными пулеметами. Сейчас в станице осталось человек десять — остальные прочесывали территорию на предмет поимки скрывающихся казаков. И, конечно сам эмир Дадаи. Эмир Дадаи был человеком уже пожилым — и мудрым. Он был одним из немногих, кто помнил еще предыдущую войну — тогда его взяли живым и много лет он провел на русской каторге. Освободили его "царской милостью" — по восшествии на трон императора Александра Пятого, во время амнистии. Уже через несколько дней он был в британской Индии — каторга не сломила и не согнула его. Теперь он был эмиром — на первые роли он никогда не лез — в отличие от того же, страдающего нарциссизмом Бен Ладена, все стремившегося покрасоваться в телеэкране с очередным грозным заявлением — но и на последних никогда не был. Если можешь что-то сделать — делай, а не гавкай, подобно шакалу. Твои дела сами все скажут за тебя. Такого принципа в жизни придерживался эмир Дадаи — и жизнь он прожил, по меркам моджахеда долгую и славную… За то время, пока эмир воевал с русскими, он успел их хорошо узнать. Русские словно представляли собой две разные нации. Кто-то — они жили в городах — представлял собой людей слабых, растленных комфортом, изнеженных — они могли и сдаться в плен и перейти на другую сторону. Таких он не раз похищал ради выкупа. Но были и другие — в основном в армии, среди казаков, выходцы из деревни. Они были жесткими и непреклонными, они готовы были остаться на верную смерть прикрывать отход своих товарищей, они не сдавались даже раненые, предпочитая смерть позору плена, и даже подрываясь, они старались забрать с собой на тот свет как можно больше воинов Аллаха. Эмир был образованным человеком, знал три языка, много читал — таких людей он мог сравнить только с японскими самураями. Когда ему показали пацана — того самого, который изрешетил из пулемета британского инструктора и несколько воинов Аллаха — сначала он не понял, с кем имеет дело. Даже не поверил, что это — тот самый, что убил его людей. Судя по виду — это был городской пацан, он сразу не понял, что тот из казаков. Эмир любил ломать своих пленников — психологически, он считал, что просто убить врага недостаточно — если есть время и возможности — надо его унизить, растоптать, психологически сломать — и только потом убить. Сейчас — пока — у нег были и время и возможности — но пацан не ломался. Эмир попробовал все что знал. Сам он играл роль «доброго», его люди — «злых». Они и били его, и имитировали повешение, и изнасиловали женщину из станицы у него на глазах — а он не ломался. Последнее средство они испробовали под вечер. Вместе с пацаном удалось взять — еще живым — тяжелораненого казака. Вчера люди эмира сказали, пацану — что если тот не снимет крестик и не скажет слова, которые символизировали принятие ислама — они убьют того казака, который был захвачен с ним. Пацан отказался… А сегодня — пора было уходить. Ничего еще понятно не было — но эмир своим звериным, отточенным каторгой и долгими годами подполья чутьем понял — дело проиграно. Что-то пошло не так — и пора уходить. Иначе русские замкнут кольцо — и им уже не вырваться. Уходить он собрался только с несколькими, особо приближенными к нему людьми, обрекая остальных на смерть… Но прежде чем уйти — надо было что-то сделать с пацаном… — Хватит! Хватит! Пошел вон, сын шакала! Зайдя в сарай, в котором содержался юный пленник, эмир бранными словами прогнал своего подручного. Поднял стул, опрокинутый у дверцы, отряхнул его от пыли, неспешно сел. По сараю стреляли, несколько пуль проломили его стены — и утреннее солнце пронизывало его своими лучами. В воздухе неспешно плавали пылинки… Эмир какое то время смотрел на прикованного бычьей цепью к стене пленника — потом встал со стула, подошел, посадил его у стены. Вытер белоснежным платком испачканные руки. Подвинул поближе стул. — Для чего ты упираешься… — эмир прекрасно говорил по-русски — если ты хотел доказать мне, что являешься воином — ты мне это доказал. Мне нужны такие как ты воины — но на своей стороне. Прими ислам, стань моджахедом — и ты станешь хозяином этой земли. Ваше время прошло, это наша земля и мы не уйдем с нее — но нам нужны воины. Если честно, я даже не обижаюсь на тебя за тех шакалов, которых ты перестрелял. Ты можешь заменить их всех, эти тупые бараны сами полезли под пулемет. Но если ты не примешь ислам — я не смогу оставить тебя в живых, ведь тот, кто отвергает дават [Дават — предложение принять ислам] — тот оскорбляет Аллаха… Пацан с трудом поднял голову… — Ты можешь убить меня — но ты сам мертв. Просто не знаешь еще об этом… И он расхохотался, выхаркивая кровь из переломанного рта. И что-то подсказало эмиру — что пацан прав. Словно кто-то — не иблис ли — подкравшись сзади, зашептал на ухо: ты уже мертв, ты уже мертв… Ты уже мертв… Отшвырнув стул, эмир в гневе вышел… — Сколотите крест. Если он хочет остаться христианином — пусть и подохнет, как христианин! Командир головного дозора внезапно остановился — по фронту явно работал крупнокалиберный пулемет. И работал на нем профессионал — не порол длинным очередями, расходуя боеприпасы и уродуя ствол — а стрелял короткими, экономными «тройками»: три-стоп, три-стоп. Точно также стрелял бы и он, доведись ему добраться до крупнокалиберного пулемета. Поганое дело… Группа поднималась на террасный, заросший виноградниками холм. Уже рассвело. Пока они не были обнаружены — но если все-таки их обнаружат и начнут стрелять — сверху вниз — перестреляют как в тире, несмотря на всю подготовку. Скверное дело, однозначно… Лейтенант показал знак "на землю" — и спецназовцы исчезли, растворились в пышной зелени виноградников… — Шакал-Немому! — На приеме! — Опасность по фронту. Крупняк, визуально пока не наблюдаю! — Принял! — Скрытно выдвигаюсь вперед для доразведки! — Добро! Лейтенант огляделся — своих он различил — с нескольких метров! — только потому, что примерно знал где лежат. Молодцы… — Вперед! И тихо! — Внимание, наблюдаю цель! Внедорожник, на нем крупнокалиберный пулемет. До пяти объектов. В поле зрения двенадцать объектов! Ведут бой! — Оставаться на месте, ждать основную группу! — Принял! В головном дозоре — два автоматчика и пулеметчик — на случай, если дело пойдет совсем уж хреново. В отличие от обычных мотострелковых частей и даже от десанта спецназ не пользуется стандартными автоматами. У обоих автоматчиков — бесшумные автоматы «Волк» калибра 9,6х45 — тяжелая пуля от снайперского патрона садится в стандартную автоматную гильзу с развальцованным дульцем. Каждый такой автомат по сути представляет собой гибрид автомата и снайперской винтовки ближнего боя — до трехсот метров баллистика прекрасная, шум от выстрела не громче хлопка в ладоши, а результат попадания тяжелой пули просто ужасающий — смерть или инвалидность, даже если и не задеты жизненно важные органы. Сейчас оба этих автоматчика ползли по террасам, скрытые пышной зеленой растительностью — чтобы накрыть противника одновременно с двух точек. Пулеметчик залег там, где они и вышли на гребень холма, чуть сдвинулся влево, осторожно, чтобы не нашуметь и не демаскироваться, начал выставлять перед собой валик из камней. Камни на террасах были разложены во множестве — ими укрывали землю, чтобы меньше испарялась драгоценная влага — да и просто виноградная лоза любила расти на каменистых почвах. А сзади уже подходила основная группа — предупрежденные головным дозором об опасности, они разбились на двойки и расходились широким клином — чтобы занять как можно более широко позиции по фронту и накрыть противника сосредоточенным огнем. Террористы расположились ниже по холму, от спецназовцев их отделяло метров двести. И в самом деле — внедорожник «Егерь», явно угнанный. На нем наскоро приварен станок для ДШК — пулеметчик ведет огонь, высунувшись в люк на крыше. Еще чуть дальше — трещат выстрелы в винограднике, на противоположном склоне — там тоже суетятся террористы — по кому или по чему стреляют непонятно. И еще один внедорожник — тот куда дальше, до него — целый километр. И из него тоже ведется огонь в том же направлении… Капитан Тихонов, позывной «Немой» занял позицию у самой дороги, прикрывшись небольшим холмиком — сюда сгребали лишнюю землю с террас. Примерился — в принципе, всех, кто у первого внедорожника может снять любой, до террористов если постараться — тоже любой дотянется — а вот до второго внедорожника… Немой щелкнул пальцем по микрофону тактического переговорника, привлекая внимание… — Немой — всем! Доложить о готовности! Привычно зазвучали доклады — один за другим спецназовцы занимали позиции для ведения огня, располагаясь широким фронтом по самому верхнему этажу скальной террасы. — Ближний к нам автомобиль обозначаю как «Большой-один», дальний — «Большой-два». Пешие стрелки — «Агрессоры». Кот, твой «Большой-два». — Вас понял. — Сделаешь? — Без проблем. Они у меня на прицеле. Кот, лейтенант Котенков происходил из семьи охотников-сибиряков. Возможно, в его роду были китайцы — при вполне русском телосложении он отличался монголоидным разрезом глаз и странными зрачками — как будто кошачьими, вертикальными. За то и Кот. Кот был уникумом — в учебном центре, где готовили снайперов, не столько инструкторы учили его — сколько он инструкторов… — Принял. Немой-всем! Делаем по выстрелу Кота! Крот, Дух, Аист, Зверь, Башкир — выстрел плюс один, [Схема ведения огня. "Выстрел плюс один" — означает, что ты открываешь огонь через одну секунду после первого прозвучавшего выстрела по цели, указанной командиром. ] огонь по «Большому-один». Стерх — страхуешь их! Остальные — выстрел плюс пять. Кот, работай! Снайпер открывает огонь не по команде — снайпер открывает огонь как только будет готов и как только сложатся благоприятные условия для выстрела. У снайпера нет и не может быть командира, снайпер всегда сам себе командир. Любая попытка покомандовать снайпером до добра не доводит. Кот выстрелил на третьей секунде — эти три секунды ему понадобились для того, чтобы учесть все поправки — на расстояние, на ветер, на разницу высот, на атмосферное давление — Кот их учитывал по какому-то наитию. Вот и сейчас, прицелившись в воображаемую точку над головой пулеметчика второй машины, он плавно дожал спуск. Винтовка гулко грохнула — для стрельбы на такие расстояния глушитель неприменим — изображение в прицеле на какой-то момент размылось под воздействием отдачи. А когда картинка снова стала четкой — Кот увидел, как пулеметчик недвижно лежит на крыше машины, обнимая свое грозное оружие. В отличие от тех террористов, что находились вдали — те, что были около первой машины, сразу поняли, что это был выстрел, и даже поняли, откуда примерно он был произведен. Пулеметчик начал разворачивать свое оружие — для того, чтобы вести огонь по снайперу ему нужно было развернуть свой пулемет не меньше, чем на сто восемьдесят градусов. Развернуть он успел только на тридцать — пуля Башкира попала точно в цель, голова взорвалась кровавым облаком. Часто захлопали еще четыре автомата, трое упали сразу, как подкошенные, заливая кровью придорожную пыль. Еще три секунды пожил четвертый — успел спрятаться от бесшумной смерти за машиной — но сглупил — на мгновение высунулся из-за борта машины, чтобы оценить обстановку. Две пули нашли и его… Кот передернул затвор, прицелился. Вновь. Помощь Стерха с его мощным единым пулеметом не потребовалась… — Кот — Немому. Большой-два умер. — Большой один нейтрализован! — Немой — всем! Свободная охота! Винтовки и автоматы нацелились на человеческие фигурки вдалеке, на нижних террасах. Бухнула винтовка Кота… В отличие от всех, Зверь не стал стрелять из своего штатного Волка — он придумал кое-кто получше. Закинув неудобный, длинный автомат за спину, он, вооружившись пистолетом, бросился к вооруженному пулеметом внедорожнику. Те пятеро, что были рядом с ним, были уже мертвы — но один Зверю не понравился, поэтому он его «проконтролировал» — выстрелил в голову. Уцепился за релинги на крыше, подскочил на багажник — и через две секунды был уже у пулемета… Пулемет был замазан какой-то серой с красным жижей, воняло просто отвратительно — но он был исправен, и патронов в ленте оставалось больше половины. Спихнув в салон внедорожника труп пулеметчика, Зверь вытер липкие от крови рукоятки руками, руки наспех обтер об форму. Прицел был уже выставлен правильно, ему оставалось только развернуть пулемет. Там, вдалеке уже поняли, откуда примерно ведется огонь, больше половины уже лежали ничком на земле, окропляя ее кровью, кто-то стрелял, пытался сопротивляться, кто-то — пытался убежать. Зверь прицелился по пляшущему в зелени огоньку — ему показалось, что это пулемет — нажал на гашетку, отсек короткую очередь. Пулемет гулко рокотнул, заглушая все звуки боя, пули угодили точно в цель, огонек погас. Зверь перевел прицел своего «аппарата» на другую цель… Оставалось террористам недолго. Последний не выдержал, вскочил, побежал — и сразу на нем скрестился огонь нескольких стволов. Непонятно, даже кто его убил — то ли Кот, желающий попрактиковаться по стрельбе по бегущей цели, то ли Зверь, пули которого едва не разорвали террориста пополам, то ли еще кто. Как бы то ни было — последний террорист упал на террасе — без руки, головы и нашпигованный свинцом. Разом стало тихо… — Немой — всем. Доложить! — Кот, норма, целей не вижу — Стерх, норма, никого не вижу… Вот так. Минута боя — и все, с одной стороны ни одного даже легко раненого, с другой — полное уничтожение. Это и есть — работа спецназа. — Немой-всем! Зверь, оставайся у пулемета, страхуй! Стерх и Кот — тоже. Остальные — рассредоточиться, начать прочесывание! Больше всего при таком прочесывании спецназовца опасались змей — в прохладе виноградников их много, сползаются на прохладу, на воду. Обнаружить ее в зарослях сложно, некоторые твари даже взбираются на виноградную лозу, хватают прилетевших полакомиться виноградом птиц. И среди них попадаются такие поганые породы — типа гюрзы — которая при приближении человека не предупреждает шипением о своем присутствии и дает возможность разойтись — а нападает, чаще всего бесшумно. Пропустил змею, не умрешь — противозмеиная сыворотка у каждого в аптечке есть, и что делать при укусе каждый знает — но подставишь себя и группу. Глупо выйти из строя из-за какого то озверевшего шланга. Поэтому длинную хворостину в руки и предел внимания. Один из террористов решил, что он очень хитрый — прикинулся мертвым и решил врезать из автомата, подпустив спецназовцев поближе. Но реакцию противника он недооценил. Дух и Толстяк выстрелили одновременно, почти не целясь — и все их пули попали в цель. Толстяку пуля угодила в бронежилет… — Выходи, кто там есть! — заорал Немой — выходи, гранатами забросаю! Молчание. Спецназовцы уже заняли позиции, готовые к открытию огня. И хотя цель находилась выше их и на первый взгляд была довольно «крепкой», пригодной для обороны — все равно, долго она не продержится… — А ты кто есть то? — крикнули оттуда. Вроде, русский кричит… — А тебе не один ли х…?! — разозлился Немой — Не один! — Я русский офицер! Сдавайся, сейчас же! Ситуация была довольно глупой, Тихонов это понимал. По сути, его группа сейчас находилась на захваченной террористами территории, имела четкую задачу на разведку мест сосредоточения боевиков, определение подходящих мест высадки десанта, уничтожение мелких групп террористов, координацию огня ВВС. Одним из условий выполнения данной задачи было скрытное передвижение, они даже военную форму сняли, чтобы не демаскироваться. А тут он стоит и орет на все окрестности, что он русский офицер… — Я выхожу! — Один выходи! Оружие брось! Из-за укрепления — старого, но грамотно сделанного, на господствующей высоте, только минами и подавишь, вышел голый по пояс казак. Было видно, что он ранен и не раз — но двигался он довольно твердо и на раны внимания не обращал. В опущенной руке у него была штурмовая винтовка, то ли британская, то ли американская. Не наша. — Какой же ты русский офицер? — недоверчиво сказал он, смотря на «прикид» Немого — единственного, который стоял открыто. Агрессивности впрочем, он не проявлял. — Тебе что, офицерскую книжку предъявить?! — Не надо… — казак скривился, как от боли — что же вы с. и так поздно пришли то…. — Как смогли, так и пришли! — огрызнулся Немой — давай, сюда подваливай. Бандиты еще есть поблизости? Из-за зарослей лозы, всего метрах в тридцати поднялся еще один казак, держа в руках такую же винтовку. Все это время он держал Немого на прицеле… — Видишь? — тот террорист, который особенно зверствовал, с запекшейся кровью раной через весь лоб, звали его Мустафа, с садистским удовольствием показал Сашке крепкий, хотя и криво сколоченный крест — то для тебя. Подохнешь, как ваш Бог подох, на кресте… Ни Мустафа, ни любой другой террорист не знали и не хотели знать, что Иисус Христос — пророк Иса — четвертый пророк в Исламе, предшествующий пятому — Мохаммеду. Не знал он и того, что пророка Ису и мать его Мариам (святую деву Марию) обязан почитать каждый правоверный. Он просто пришел на чужую землю, пришел — чтобы грабить и убивать. А ислам… а что там ислам… Удобное оправдание. За те дни, что он провел на этой земле, он пролил немало крови и принес немало горя. И Господь, видя все это, уже нахмурился. Зря говорят, что гнева Божьего приходится ждать очень долго. Иногда он быстр, как молния… — Толстяк, Дух, Крест, Змей, Ворон, Док, Рысь — головная машина. Крест — за пулемет! Крот, Башкир, Кот, Зверь, Стерх, Турок, Шакал, Старый — замыкающая машина. Дистанция между машинами тридцать метров, скорость — по головной машине. Точка начала десантирования — первый дом станицы. Огонь по команде! Машины прибрали как только могли, отчистили — благо только одна пуля попала в кузов машины, остальные все ушли в цель. Обе машины были просторными, большими, девятиместными — такими как предпочитают в армии, да и вообще на Руси, с ее то просторами. Для пулеметчиков собрали с трупов неиспачканную одежду — переодеться. Они будут за пулеметами, открыто — нельзя допустить, чтобы их опознали и открыли огонь на подходе. Для остальных это не было столь актуально — поди, рассмотри с дальнего расстояния кто в салоне едет. Казаков осталось трое — всего трое из тех двенадцати, что были вначале. За ними охотились, гнали как зверей — но они сумели таки занять старое полевое укрепление и держали там оборону почти сутки. От помощи они отказались наотрез, сказали что останутся здесь и похоронят своих. К властям они имели претензии — и Тихонов их понимал. Власть оставила их одних на несколько дней, без поддержки против озверевшей толпы исламских фанатиков. Их просто бросили здесь, на линии огня, по сути — за линией фронта. Зачем Тихонов решил брать Каффрию? Он и сам не знал… Да, там были террористы, этот пункт был довольно удачно расположен — но стратегическим он не был. Может, Немой почувствовал, что он, лично он сам виноват перед этими мужиками — и самое малое, что он мог сделать — это отбить их родной дом и уничтожить засевших там боевиков. Строго говоря, это и нарушением приказа не было — в приказе предусматривалось уничтожение своими силами мелких групп террористов. В станице террористов должно было быть много — но ведь у них теперь два трофейных крупнокалиберных пулемета… Машины шли довольно ходко, пофыркивая дизелями — почти новые, явно угнанные. Дорога была узкой, пыльной, большая часть этой пыли доставалась пулеметчикам, замотанным длинными полотнами материи так, что открытыми оставались только глаза — да и те были прикрыты похожими на мотоциклетные очками. Сидевший за рулем Толстяк гнал так, как позволяла дорога, замыкающая машина не отставала… — Это наша земля! И те, кто поганит ее, те кто самим своим дыханием оскорбляют Аллаха — те подохнут как собаки! Аллаху Акбар! — Аллаху Акбар!!! — в слитном порыве выдыхает пара десятков глоток — Аллаху Акбар! — Аллаху Акбар!!! — Аллаху Акбар! — Аллаху Акбар!!! Развлечения еще не были закончены — эмир Дадаи, найдя для себя импровизированную трибуну, выступал перед своим воинством. Чуть в стороне двое устанавливали крест с прибитым к нему русским щенком, туда же были согнаны уцелевшие русские — бабы и детишки, кто еще уцелел в этой кровавой резне. Были там и арабы — но немного, их кончали почти всегда сразу, обвиняя том, что они муртады и мунафики. По мнению террористов, если ты жил рядом с русским соседом и не зарезал его — ты мунафик, ты не идешь по пути Аллаха. Путь Аллаха они себе представляли именно так. Перед тем, как уходить, эмир Дадаи выберет самых достойных и разрешит им зарезать русских. А пока эмир Дадаи обильно пересыпанными цитатами из Корана внушал мужество своему воинству, зажигательная речь прерывалась в нужных местах воплями "Аллаху Акбар!". Пыльные столбы приближались к деревне — но на них особо не обращали внимания. То возвращались те, кто охотился на оставшихся в живых казаков… — Ас-салам… — слова террориста, находившегося на посту, на въезде в станицу застряли в горле, он вышел встречать своих, возвращающихся с охоты на казаков братьев, а вместо этого… А вместо этого на него смотрели незнакомые, но явно русские люди, одетые в странную, не похожую ни на военную ни на казачью форму одежду. Боевик попятился, срывая с плеча автомат — но успеть он не мог в любом случае. Сидевший за рулем Толстяк поднял пистолет с глушителем и дважды выстрелил, пули бросили террориста на землю. Хлопнули еще несколько приглушенных выстрелов — путь в станицу был открыт… — И хотя мы сейчас уходим — все равно мы сюда еще вернемся. Эта земля, земля по которой ступала нога Пророка, никогда не будет принадлежать русским свиньям! Аллах… Эмир прервался на полуслове. За спинами его моджахедов, собравшихся на площади, чтобы казнить русских был проулок, ведущий к выезду. Вот из него и вывалились на скорости, один за другим, два внедорожника. Тех самых, на которых часть братьев уехала охотиться за скрывающимися где-то в виноградниках казаками, точно тех же самых. И пулеметчики, что были за пулеметами — они тоже были похожи на его моджахедов — но именно похожи. Звериное чутье подсказало эмиру Дадаи, что это не моджахеды, что это — русские. Ствол пулемета на головной машине смотрел прямо на него, второй пулеметчик целился в еще ничего не понявших моджахедов, и сделать было уже ничего нельзя… — Аллах Акбар!!! — истошно заорал эмир… Прошло двадцать секунд — всего двадцать секунд. Много это или мало — двадцать секунд? Наверное — мало, это всего лишь досчитать до двадцати в быстром темпе. Но для скопившихся на площади террористов, внимающим словам своего эмира это было много. Для них в эти секунды закончилась их жизнь — быстро и страшно. Эмира сбросило с трибуны первым — несколько пуль из крупнокалиберного пулемета прошли сквозь него, оставив в теле дыры величиной с кулак. Тот, кто только что говорил про русских свиней, лежал сейчас на иссушенной солнцем земле, и земля жадно впитывала его кровь… Остальные умерли почти сразу же — спецназовцы ударили из нескольких стволов, террористы стояли кучно и удара в спину не ожидали. Несколько секунд пулеметного грохота, заглушающего частые хлопки крупнокалиберных автоматов — и на том месте, где стояли террористы, осталось лишь кровавое месиво. Выстрелить в ответ не успел ни один, они просто легли, где и стояли… Командовать было не нужно — отстрелявшись, спецназовцы выскочили из машин, разбежались по углам площади, занимая примеченные укрытия. Еще пара десятков секунд — и у машин остался лишь командир, его телохранитель — в спецгруппе эта обязанность была сменной, сейчас ее исполнял Ворон — и двое пулеметчиков за пулеметами. Над раскаленными стволами пулеметов поднимался едва видимый дымок… Сбившийся около трибуны мирняк — они еще толком не поняли, что произошло. Едкий запах сгоревшего пороха в сочетании с медным ароматом крови — запах бойни. И крест с распятым на нем человеком — простым человеком, не сыном Божьим. Крест под этим раскаленным, безжалостным небом, как и почти две тысячи лет тому назад… Ни говоря ни слова, командир спецгруппы пошел к кресту, Ворон последовал за ним держа наготове автомат, оглядываясь по сторонам. От террористов подлянки ожидать не приходилось — два обычных пулемета и крупнокалиберный славно пропололи всю эту заразу с поля. Но вокруг них была целая станица — мало ли кто прячется в домах. Поэтому, Ворон прикрывал своего командира от наиболее вероятного направления огня — своим телом. У креста Немой остановился на мгновение, посмотрел снизу вверх, на распятого на кресте пацана — словно желая запечатлеть в памяти это страшное зрелище… — Помоги… — бросил он Немой взялся за крест руками, Ворон ударом ноги сломал перекладину внизу. Вместе, они осторожно опустили крест на землю. — Суки… По привычке, Немой осторожно прикоснулся к шее, там где у человека проходит артерия — и с изумлением почувствовал едва уловимую пульсацию. — Ворон! Дока сюда — мухой! Кажется, жив еще!