Бейрут, холм Ахрафи 24 июня 1992 года Одной из мелочей, которые отличают разведчика-виртуоза от просто разведчика, является чутье. То самое шестое чувство, которое люди называют по-разному – предвидение, интуиция, глаза на затылке. Интуиция – это всего лишь продолжение опыта. Человеческий глаз принимает много больше информации, чем может отфиксировать и обработать человеческий мозг, поэтому он фильтрует сигналы по степени их важности и значимости. Неважные и незначимые сигналы регистрирует именно подсознание – то есть мозг их регистрирует, но не обдумывает и не принимает по ним решения. И в то же время опытный человек умеет прислушиваться и к своему подсознанию – умеет выделять те самые почти незаметные знаки, которые сознание сочло не заслуживающими внимания… Что-то шло не так. Сноу чувствовал это – он чувствовал дыхание контрразведчиков у себя за спиной, чувствовал холодные стальные кольца наручников у себя на руках. Чувствовал – и не мог понять почему… Сегодня он выпил. Нет, не напился, как делают эти дикари русские, просто позволил себе немного больше, чем обычно. Коричневая, пахнущая дымком струя льется в низкий, широкий, с толстым дном бокал, разбивается о хрустальные горы льда – он любил именно наколотый ножом лед – тает, медленно согревается в руке. Обычно он пил всего один бокал перед сном. Сегодня, чувствуя, что не заснет, выпил три… Стук раздался, когда на часах было два часа нового дня. Сначала Сноу подумал, что опять начали стучать соседи – сверху уже без малого месяц шел какой-то ремонт, буквально выводя разведчика из себя. В конце-то концов это престижный квартал, он платит солидную арендную плату и имеет право на чуточку покоя. Чтобы не грохотал молоток, не визжала истошно пила. Но ремонт шел, и спасением от него были только ватные беруши, коих он купил на днях уже вторую пачку. Сноу выругался, повернулся на другой бок, чтобы попытаться вновь заснуть – и только тогда вдруг понял, что какими бы придурками ни были строители наверху, ремонт в два часа ночи они делать ну никак не будут… Стучали в дверь… Сноу поднялся, накинул на голое тело халат – его любимый, китайский, с шитьем золотой нитью. Пистолет – законно зарегистрированный, лежал в тумбочке рядом с широкой кроватью – но Сноу его брать с собой не стал. Что бы ни писали британские газеты – он жил здесь и видел, что русская полиция вполне справляется с грабителями и хулиганами и ночью можно открывать дверь вполне безопасно… Сноу заглянул в глазок – и отшатнулся. Сначала ему почудилось, что он спит и все, что происходит, это всего лишь сон, который бесследно пройдет к рассвету. Он даже шлепнул себя со всей силы по бедру, чтобы проснуться, но легкая, похожая на ожог вспышка боли убедила его, что он не спит и то, что происходит, происходит в реальности… Какого хрена он приперся сюда… За дверью стоял Мехмет – тупое и сильное животное, прошедшее полный курс обучения в одном из лагерей, которые британцы содержали под Пешаваром. Там он показал такие успехи в умении убивать, что сам Шейх сделал его своим личным телохранителем. Собачья верность и боевые навыки, отточенные британскими инструкторами, вот и все, что было у Мехмета, вот и все, чем он жил. Если он отошел от Шейха больше чем на три метра – значит, Шейх послал его с заданием и, значит, случилось что-то экстраординарное… Таких лагерей на территории Британской Индии было много, британцы учили мусульман – как своих собственных, так и пришлых, с русского Востока. Учили ненавидеть русских и немцев, учили взрывать, убивать, захватывать заложников. Учили держать в страхе целые города, уходить от полицейских облав, менять внешность и документы. Учили для того, чтобы в нужный момент забросить их к соседям, словно пригоршню чумных вшей. Чтобы лилась рекой русская, германская, арабская, еврейская – любая, но только не британская кровь. Британцы всегда, если представлялась такая возможность, убивали чужими руками – свои руки они берегли… Все слова про «единство белых» для них были пустым звуком. Если немцев они считали отступниками, связавшимися с русскими, предавшими идеи белого, европейского братства и за это заслуживающими наказания, то русских они даже не считали людьми. Тупыми, грязными, жестокими скотами, попирающими все человеческие законы, захватившими земли, принадлежащие Британской империи по праву. Операция «Шторм», до начала которой оставалось всего несколько дней, должна была все изменить… Решившись, Сноу щелкнул замком… – Какого хрена ты… – и журналист газеты «Лондон таймс» отлетел в прихожую спиной вперед, ударился об стену всем телом. Рухнуло на пол, хрустнуло, раскалываясь, эксклюзивное, дизайнерской работы зеркало, перед глазами поплыли оранжевые круги… Сильная рука Мехмета схватила журналиста за грудки и рванула вверх… – Какого черта… – прошипел Сноу, пытаясь вдохнуть хоть немного мгновенно ставшего густым и вязким воздуха… – Грязный маниук[105]… – прошипел Мехмет. Звонкая пощечина обожгла щеку журналиста, его голова дернулась – но именно это привело его в чувство. Главное ведь не то, кто сильнее, а то – кто умнее… – Что произошло? Пусти меня, охренел? – Нас чуть не убили! Русские шли за нами! Несмотря на то что сейчас Сноу было плохо – так плохо, как ему не было уже несколько лет, от слов Мехмета ему показалось, что сердце пропустило несколько ударов. Если русские вычислили Шейха – значит, они знают про «Шторм». И тогда остается только срочно останавливать операцию и спасать годами закладывавшуюся агентурную сеть – тех, кого еще можно спасти… – Что ты мелешь? Какие русские? – Русские. Они стреляли по мечети. Ночью! Они стреляли по машине и гнались за нами! Была облава, и мы ушли с трудом! А ты, грязный кяфир, не предупредил нас ни о чем! Или, может, ты сдал нас русским?! Сноу казалось, что тот стакан, из которого он вечером пил виски, разбит у него в голове и осколки сейчас ворочаются, причиняя нестерпимую боль. – Отпусти меня! Отпусти, слышишь?! Иначе ни ты, ни твой Шейх больше ничего от нас не получите… Мехмет глухо заворчал, словно раздраженный пес, но разжал пальцы – и Сноу съехал вниз по стене… Что происходит???!!! Он попытался встать – неуклюже, со стоном. Рука шарила по полу, ища опоры. Внезапно его пронзила резкая боль – осколки зеркала в изобилии валялись на полу, и на один из них он напоролся рукой… – Закрой дверь! И включи свет… Мехмет, что-то бормоча по-арабски, повиновался… Свет вспыхнул, больно резанул по глазам. Сноу взглянул на свою руку – и застонал от боли. Осколок резанул поперек ладони, и алые капли падали на пол, впитываясь дорогим ковром… – Пошли. Иди за мной… Мехмет, как и любой араб, подсознательно считал белого человека, британца, более сильным и умным. Это было заложено с давних времен – еще крестоносцами. Сейчас перед ним был белый человек, и он должен был ему повиноваться. Тем более что Шейх не приказывал его бить, он приказывал просто разобраться и понять – что же делать дальше… Сноу зашел в гостиную, страдальчески посмотрел на след из алых капель, тянущийся за ним. Оглядевшись, нашел чистую ткань, перетянул рану. Надо ехать в посольство, там был британский доктор. Но это потом – а сейчас надо было выяснить, что происходило. Если полиция действительно идет по следу, то его порезанная рука – самая мелкая неприятность из возможных… – Рассказывай. И все в подробностях. – Ночью приехал Муса на своей машине. Привез оружие и взрывчатку, как мы и договаривались – для того, чтобы спрятать его в тайнике и выдать братьям. Я был с Шейхом и не знаю, что там произошло, – но, похоже, снайпер открыл огонь, как только братья начали разгружать машину. Убило Мусу, Абдуррашида и Мустафу. И еще двоих местных, один начал стрелять в ответ – может, увидел снайпера, может, еще что. Один из братьев сел за руль машины, чтобы отогнать ее от медресе, а мы решили уходить. Под землей. Когда мы сели в машину и поехали, нас обстреляли еще раз, осколками стекла ранило Шейха. Потом они гнались за нами… – Он стрелял точно? – Ни одного раненого. – А почему вы решили, что это русские? – А кто же еще это мог быть? Сноу лихорадочно соображал. Ситуация была чрезвычайной, решения надо было принимать уже сейчас. Утром могло быть поздно. Самое главное – нельзя воевать с врагом, не зная его, и поэтому сейчас как раз самое время проверить информацию Мадлен. Если князь Воронцов опять «вне зоны доступа», то ситуация во многом прояснялась. А если его телефон, или телефон Мадлен, или и тот и другой находятся под контролем русской контрразведки – тогда он засветится сам и засветит агента. Хотя… что такого в том, чтобы попросить позвонить кому-то по телефону, пусть и посреди ночи… Решившись, Сноу схватил телефон порезанной рукой, сморщился от боли, перехватил телефон в другую руку, начал неуклюже набирать номер… – Мадлен… – у Сноу не было ни времени, ни желания объяснять, почему он звонит в такое время, – срочно позвони своему новому другу и спроси что-нибудь. Быстро, я сказал!!! И мне перезвони… Звонка пришлось ждать долго, минут пять. Выслушав ответ, Сноу с каменным лицом положил трубку. Кое-что становилось ясным. Не все еще потеряно, не все… – Где сейчас Шейх? – В Белвью, – Мехмет назвал северный пригород Бейрута. Сноу отметил, что точное его местонахождение Мехмет не назвал… – Пусть остается там на два дня, заляжет на дно. Нам надо кое-что проверить. Выйдешь на меня через два дня. Только не приходи сюда! – Ты знаешь, кто стрелял? Что сказать Шейху? – Что это наше дело, и мы с ним разберемся. Наши договоренности остаются в силе. Но если он совершит ошибку – помочь мы уже не сможем… Средиземное море, побережье Бейрута 23 июня 1992 года Удара об воду я ждал – и подготовился, изо всех сил уперся руками в приборную панель. Когда нос машины погрузился в воду, грязная вода хлынула в салон, я понял – вот теперь пора… Отстегнул ремень безопасности – вода уже не лилась, она хлестала в салон сплошным потоком. Глубоко вдохнул, набирая в легкие максимальное количество кислорода, который еще оставался у потолка машины. Кто-то толкнул меня в плечо, обернулся – Али. Все правильно, проверяет, что с напарником. Показал большой палец, погрузился в воду, нащупал ручку и дернул на себя. Самое сложное в этом случае – открыть дверь, давление воды прижимает ее к кузову, а времени выжидать, пока давление внутри и снаружи салона уравняется, нет. Я почти наяву видел, как к набережной бегут полицейские с фонарями и автоматами – в руки им лучше не попадаться. Навалился со всех сил плечом на дверь, так что аж в глазах потемнело. Запас кислорода в легких пока был – но это ненадолго, времени совсем нет. Сначала дверь не поддавалась – упругая сила придавливала ее обратно к корпусу, не давала открыть. Замер на мгновение – и снова навалился на нее плечом, рванул из последних сил. На какой-то момент показалось, что все напрасно и мы так и останемся на дне, в этом долбаном стальном гробу. И когда в душу начала вползать паника, я вдруг почувствовал, что дверь хоть по миллиметрам – но сдвигается. Навалился еще – и открыл… Все, теперь я в своей стихии – в воде… Оглянулся – с противоположной стороны машины, неуклюже загребая руками, выплывал Али. Кислорода в легких оставалось немного – но подниматься сейчас на поверхность за глотком свежего воздуха нельзя – полицейские уже у пробитой ограды набережной, они смотрят на воду и любое движение на поверхности будет сразу заметно. Надо плыть – под водой, отплывать от берега так далеко, как только можно. Плыть до тех пор, пока не почувствуешь, что умираешь. И только тогда можно подняться на поверхность и глотнуть свежий воздух. А потом – опять вниз, под воду… Вот сейчас и узнаем, где лучше учат плавать под водой – в Санкт-Петербурге или в Севастополе… Всплыл на поверхность я минуты через две, когда от берега меня отделяло уже метров семьдесят. Всплыл тихо, без всплеска, особо не высовываясь из-под воды. Только высунулся из воды, медленно выдохнул – и с наслаждением вдохнул чистейший, пахнущий морем воздух. Только тот, кто провел минут пять без единого глотка кислорода, может понять, насколько вкусен может быть обычный глоток воздуха… Метрах в двух от меня всплыл Али, я это почувствовал по легкому колебанию воды. Метра три отстал от меня – так что Севастополь отдыхает. Провентилировал легкие, подгреб поближе… – Предлагаю – курс на «Колчак». Помнишь, где он находится? – Сдурел? Это миль семь, не меньше… – В Санкт-Петербурге нас выбрасывали на десять миль от берега – и это считалось легким утренним заплывом для разогрева мышц. Если не справишься… – Еще и тебя на буксир возьму, – раздраженно ответил Али, старая вражда напомнила о себе… – Это кто кого возьмет… Глубоко вдохнув, мы синхронно погрузились в воду… Бейрут, район Тайонех Мадафа 25 июня 1992 года Сегодня Салик был один – двое его братьев не смогли прийти на намаз в мечеть. Слухи распространяются быстро – о том, что произошло ночью, шептался уже весь город. Полиция и газеты не давали практически никакой точной информации, но недостаток информации восполнялся слухами. Говорили о настоящем ночном бое, о попытке штурма медресе полицией, о том, что полицейских остановили находившиеся там правоверные. Улица бурлила, слухи передавались из уст в уста, но что делать, не знал пока никто. Сигнала не было… Отстояв намаз, Салик свернул свой старый молитвенный коврик и пошел к выходу. В мадафу он сегодня идти не хотел, времени на это совсем не оставалось. Да и делать одному там было совершенно нечего… Салик завернул за угол, привычно бросил взгляд через плечо – не идет ли кто следом – и вдруг остановился как вкопанный. Один человек, стоявший на углу дома, недалеко от мечети, показался ему знакомым. Очень знакомым… Забыв про свои дела, Салик повернулся и пошел к этому человеку. Он не ошибся – это был тот офицер, которого они пытались завербовать и вовлечь в дела братства. Сейчас на нем было партикулярное[106] платье, и выглядел он так, как будто произошло что-то ужасное. Серое лицо, невидящий взгляд, на лбу – серая нашлепка пластыря… – Ас-салям алейкум, брат, – сказал Салик, внимательно глядя на офицера, – ты ведь помнишь меня? Я Салик… Офицер ничего не ответил – он просто посмотрел на Салика, и от такого взгляда тот почувствовал, как по всему телу пробежала дрожь… – Что с тобой, брат? – Салик был искренне озабочен. – Тебе плохо? – Я тебе не брат… – глухо ответил офицер. – Я не могу быть твоим братом… Что же произошло? – Все мы, правоверные, братья друг другу, и нет большего харама, чем не помочь своему брату, когда тот в беде. Давай, пойдем – я живу тут недалеко… Салик жил совсем недалеко от мечети – он снимал верхний этаж в небольшом трехэтажном доме. Выглядел этот дом так, как будто первый хозяин построил первый этаж, потом пришел второй и построил второй этаж, совершенно отличный по архитектурному стилю от первого, а потом уже третий хозяин достроил третий, отличный от первых двух. Дом был похож не на дом – а на три разных дома, поставленных друг на друга. Впечатление усиливалось тем, что внутренней лестницы в доме не было и на верхние этажи приходилось подниматься по внешней лестнице, пристроенной к дому. Таких домов в старых районах Бейрута было много… – Так, аккуратненько. – Салик пропустил офицера в свое жилище, бережно усадил на диван. – Ты пока здесь посиди, брат, а я чай приготовлю… Офицер молча смотрел перед собой, он, казалось, вообще не понимал, где он находится и что с ним происходит… Салик вышел на кухню, поставил кипятиться чайник, начал искать чай – но замер в раздумьях. Он не понимал, что происходит, и не знал точно, что делать. Но инстинкт подсказывал ему, что если этого офицера и удастся завербовать, то только сейчас, пока он в таком состоянии. Такой шанс выпадает только волей Аллаха – и большим грехом было бы его не использовать… Чай заварился достаточно быстро. Салик кинул в старинный заварочный чайник, переходящий в его семье по наследству, щепоть травы, действие которой знали очень немногие. Она действовала как легкий наркотик и хорошо развязывала язык… – А вот и я … – Салик ловко поставил на стол поднос с чаем и чашками, разлил янтарный дымящийся напиток по чашкам, пододвинул одну из них офицеру. – Выпей. Это придаст тебе сил… Офицер взял чашку, повертел ее в руках и снова поставил на стол. Затем поднял глаза на Салика – и тот поразился тому, сколько боли и страдания в них было… – Послушай, брат. Ты не должен угощать меня чаем. Ты должен убить меня, ведь я настоящий мунафик[107]. Салик вздрогнул от произнесенных слов. Слово «мунафик» было самым тяжким обвинением среди правоверных, и он никогда не слышал, чтобы человек назвал себя так сам… – Ты говоришь не подумав… – осторожно сказал Салик. – Так ли тяжки твои грехи, что ты сам себя так казнишь? – Мои грехи перед уммой не искупить. В день страшного суда, когда я пойду над пропастью по мосту шириной в лезвие меча, шатаясь под тяжестью грехов своих, мне не пройти и шага, я сорвусь вниз. Я пошел на службу к кяфирам и предал свою веру. Предал… Салик лихорадочно думал, что делать. Что сказать… – Ты не прав, брат… – мягко сказал он. – Ведь в Книге написано: спасутся те, которые уверуют. Аллах милостив… – После того, что я совершил, мне не спастись… Мои руки в крови правоверных… – Офицер вдруг закрыл лицо руками и зарыдал – беззвучно, а оттого еще более страшно… Салик подсел поближе, немного подождал и, когда офицер немного успокоился, положил ему руку на плечо… – Расскажи мне, брат. Может, ты облегчишь этим свой грех… И офицер рассказал. Бейрут, британское консульство 26 июня 1992 года На сей раз собраться в «пузыре» было невозможно – в этой комнате технически невозможно было поставить передающую аппаратуру. Такая аппаратура была в кабинете консула – конечно, менее защищенном от возможного прослушивания. Строго говоря, сегодняшний сеанс связи с Лондоном вообще не был предусмотрен никакими планами – но и обойтись без него было нельзя. Консула уговорили приехать на работу чуть попозже, а сейчас в его кабинете сидели двое. За роскошным «чипендейловским» столом с малахитовым письменным прибором сидел бейрутский резидент, сэр Тимоти Карвер, человек с птичьим лицом. В ожидании связи он спокойно сидел, уставившись взглядом в ведомую только ему одному точку на полированной ореховой столешнице. За огромным столом сэр Тимоти выглядел комично, это место было явно не для него – но сейчас всем было не до смеха… У приставного стола, на неудобном стуле, больше похожем на табуретку, примостился Сноу, аккуратно выложивший перед собой на столик перевязанную руку – доктор перевязал его, но несколько дней рану бередить было нельзя, иначе могла снова пойти кровь. С его ростом он как раз чувствовал себя за приставным столиком весьма неуютно – но деваться было некуда… А еще в кабинете была система связи. Огромный сорокадюймовый плоский экран светился матово-серым светом, а с четырех точек на сидевших в кабинете людей холодными электронными глазами смотрели видеокамеры. Изображение, полученное от них, синтезировалось и передавалось в виде пакетов на висевший в двух сотнях километров над землей военный спутник связи, а уже оттуда – в неприметный кабинет в Лондоне, в здание министерства иностранных дел. Там должен был находиться человек, которому сэр Тимоти Карвер должен был сообщить о чрезвычайном происшествии и передать всю информацию, которую работавшая последние сутки на износ бейрутская резидентура собрала… Экран мигнул, матово-серый цвет сменился на настроечную таблицу, и почти сразу зажглось изображение. Темный, обставленный в старинном стиле кабинет. Горящая на столе лампа – сэр Энтони Браун даже днем работал при освещении, не отдергивая с окон плотных черных штор. И сам сэр Энтони – седовласый, в роскошном серо-стального цвета костюме, чей консервативный вид оживлялся необычным красным галстуком. Лицо сэра Энтони было матово-бледным, как и у всех чиновников, занятых кабинетной работой и почти не бывающих на солнце… – Сэр Энтони… – начал Карвер – Опустим вступления, Тим. – Человек в Лондоне, с которым они когда-то вместе играли в шахматы в Оксфорде, резко махнул рукой, словно отрубая все ненужное. – Давай ближе к делу. Кратко и четко – что? – Думаю, тебе лучше послушать мистера Сноу, Энтони. Он-то как раз и раскопал все это… Сноу неуклюже повернулся на стуле, взглянул в холодные глаза постоянного заместителя министра иностранных дел, находившегося в паре тысяч километров от него, в Лондоне. Сейчас решалась его судьба. Если его заметят, а его информацию оценят – то его ждет феерическая карьера в британских разведслужбах. Если же нет… – Джон Сноу, сэр… – Кратко и по делу! – перебил Сноу чиновник. – Времени на вступления нет… – Понял, сэр… Согласно полученной нами информации в Бейруте действует особая ударная группа. Возможно, она не одна, но пока нам известна эта. Возглавляет ее чиновник, представляющийся как «Иван Иванович», идентифицировать мы его пока не смогли. В группу входят двое, оба прошли специальную подготовку, приписаны к подводным диверсионным силам и средствам Черноморского флота. Оба по званию – старшие лейтенанты флота, оба учились вместе. Первый – князь Александр Воронцов, потомственный дворянин. Двадцать семь лет, учился в Севастополе, затем в Санкт-Петербурге. Сирота, из родственников только дед – адмирал Воронцов, последнее место службы – начальник Главного оперативного управления штаба ВМФ. Второй – некий Али Мехмет Халеми, двадцать семь лет, учился в Севастополе… – Чем занимается эта группа? – перебил Сноу сэр Энтони. Сноу и Карвер переглянулись… – Убийствами, сэр… – продолжил Сноу. – Официально они входят в состав экипажа десантного корабля «Адмирал Колчак», последнее время находящегося недалеко от Бейрута. Но на самом деле они – ликвидаторы. Информацию о лицах, подлежащих ликвидации, им передает «Иван Иванович», непосредственно ликвидациями занимается Воронцов, Халеми у него на прикрытии и подхвате. Судя по всему, русские приняли решение о выявлении и физической ликвидации всех известных им звеньев исламского террористического подполья в Бейруте. Князь Воронцов получил такой приказ… – Откуда все это известно? Может, это дезинформация? Весьма похоже на дезинформацию… – Извините, сэр… Данные получены из нескольких независимых источников. Основную информацию дал сам Али Мехмет Халеми – он не смог дальше убивать правоверных, будучи одной с ними веры, и сорвался. Один из «братьев», некий Салик, заметил его в мечети и обработал. Тот раскололся… – Что значит – обработал? – недобро спросил сэр Энтони. – О, не то, что вы подумали. Просто поговорил по душам. Источник жив, здоров и готов к дальнейшему диалогу… – Где этот источник сейчас? У вас? – Нет, сэр… Салик позволил ему уйти. И поступил, на мой взгляд, совершенно верно. Этот источник нам еще пригодится… Сэр Энтони неспешно вытащил расческу, провел ею по волосам – он всегда так делал, когда ему нужно было несколько секунд на размышления… – Думаю, ваши люди поступили совершенно верно… Делать такой источник одноразовым, без перспектив дальнейшего сотрудничества и в самом деле верх глупости. Эта информация проверена? – Проверена и косвенно подтверждена данными из другого источника. Наш агент, Мадлен, находится в интимной связи с Воронцовым. В те дни, когда неизвестные совершали убийства, Воронцова невозможно было найти… – Как же вы сумели подложить русскому пташку[108] в постель так быстро, Тим? – со смешком осведомился сэр Энтони. – Это выходит за пределы моего воображения… – Все произошло случайно, сэр… – ответил за своего начальника Сноу, хотя это было нарушением субординации. – Мадлен познакомилась с ним случайно, когда нам еще ничего не было известно… – Случайно… – В голосе сэра Энтони просквозил убийственный сарказм. – Вы верите в случайности, молодой человек? Я вот, например, уже не верю… Раскаявшийся мусульманин и случайная связь вашего агента – итого две случайности в одном деле. Не слишком ли много для случайностей? И вот тут на сто процентов сработал мой расчет. На сто процентов! Любая разведка является бюрократической структурой, как и в любой бюрократической структуре люди работают за одно и то же – за зарплату, за продвижение по службе. И проблемы в бюрократических структурах всегда одни и те же – низовые звенья стремятся «выделиться» и «красиво доложиться» – любой ценой. Истина же их интересует «постольку-поскольку», ради продвижения по карьерной лестнице о ней забывают. Успешная оперативная разработка этого дела привела бы к продвижению по карьерной лестнице и Карвера и Сноу. Поэтому именно они невольно стали защищать мою разработку перед вышестоящими звеньями бюрократической цепочки, придумывая объяснения мелким несоответствиям, которые есть в любом деле. Для них важна была не истина, а то, что можно принять за истину… – Энтони, это именно случайность! – быстро вступил в разговор Карвер. – Я лично все проверил и нахожу, что все это – случайности, дикие – но случайности. Да и если не случайность – то в чем тогда смысл проводимой русскими операции? Скомпрометировать Мадлен? Выслать Сноу? Это можно сделать намного проще, не убивая никого. Кроме того, убийства действительно произошли, и иного объяснения им у нас нет… – Что удалось сделать этой группе? – Многое, сэр… Начнем по хронологии. Четырнадцатого июня сего года десятью выстрелами убит сотрудничавший с нами Али Хасан Джималь, мулла мечети, расположенной на улице аль-Сайдех. Неизвестный подстерег его ночью у одного… салона в мусульманском квартале и выпустил десять пуль из мощного пистолета. Все десять попали точно в цель. После чего полиция накрыла салон, и русские дали информацию в газеты… – Что за салон? – Э… с детьми, сэр… Джималь был… в общем, на этом мы и склонили его к сотрудничеству… – Избавьте меня от подробностей… – скривился сэр Энтони. – Дальше. – Через три дня, семнадцатого июня, был убит Хасан Бакр, крупный предприниматель, имеющий совместные с «Бритиш Ойл» и с «Роял Датч Шелл» нефтяные интересы. С нами он сотрудничал чисто на коммерческой основе и был одним из наших основных спонсоров здесь. Его убил опытный снайпер с расстояния более тысячи метров. У нас уже была информация от нашего человека из департамента полиции, что против Бакра готовится какая-то провокация, мы дали знать охране – но того, что произошло, не ожидал никто. При отходе снайпер наткнулся на группу бодигардов Бакра, посланную на перехват, убил их всех, захватил машину и ушел. И, наконец, самое главное. Двадцать третьего июня произошло нападение на мечеть имама Али, в районе Шия, где в медресе скрывался Мохаммед Атта. По словам Халеми, информацию о местонахождении Атты и приказ им передал «Иван Иванович», сама операция готовилась с огромной спешкой. Атта постоянно меняет укрытия, и реализовывать информацию надо было сразу, без подготовки. Сначала снайпер обстрелял мечеть, потом еще один стрелок открыл огонь по машине, на которой скрывался Атта. Повторяю – целью было не задержание, а уничтожение. Атте удалось уйти, но он получил ранение. Пока это все, сэр… – Что у вас с рукой? – неожиданно спросил сэр Энтони – Э… порезался дома, сэр… – Печально… Печально… – Сэр Энтони посмотрел куда-то мимо камеры, затем снова – в камеру, прямо в глаза тем, кто сидел в Бейруте. – Как вы считаете, какова вероятность того, что русские владеют хотя бы частью информации о… предстоящих в ближайшее время событиях? – Разрешите, сэр… – осмелился Сноу. – Да? – Халеми сказал, что Воронцов входит в какую-то закрытую организацию. Именно поэтому он и вызвался вершить расправу своей рукой. По словам Халеми, вся информация о том, что планируется в дальнейшем, есть только у Воронцова. Если мы сможем ответить на наш вопрос – то только тогда, когда ответ на него даст сам Воронцов. – Вы предлагаете его…изъять[109]? – Именно, сэр. Иного выхода нет. – И вы сможете? – Мы – нет, Энтони, – начал Карвер. – Но ты сможешь. Нужно отдать приказ команде «А»[110]. Я понимаю, что команда «А» здесь совсем с другими целями и, используя ее не по плану, мы ставим под угрозу всю операцию. Но если мы не знаем, что происходит и что известно русским, – это еще большая угроза для операции… Сэр Энтони с силой потер лоб. Надо было принимать решение – ему. И отвечать за последствия… – Хорошо, – решился он, – такой приказ будет отдан. Командир группы «А» сам выйдет на вас сегодня же. Далее. Мадлен пусть развивает отношения с вашим… Воронцовым – но активно ее пока не задействуйте, она будет вашим последним шансом. Пока попытайтесь его изъять силами группы «А». С Халеми плотно работать, его нужно склонить к сотрудничеству со стопроцентной гарантией. Его агентурное дело выделить в особое производство и наверх информацию не подавать во избежание утечки. В этом я вас прикрою. Докладывать мне ежедневно, в это же время. На этом – все, джентльмены… Изображение в долю секунды свернулось в светящуюся точку, и серая рябь побежала по экрану… Лондон, Кинг Чарльз стрит Здание министерства иностранных дел 26 июня 1992 года Сэр Энтони Браун, постоянный заместитель министра иностранных дел, какое-то время смотрел на погасший экран, затем перевел взгляд на сидевшего в глубине кабинета человека. Он слышал весь разговор, но не участвовал в нем и даже сел так, чтобы быть вне поля зрения камер. Человек был похож на просоленного ветром и водой морского волка – и даже глиняная курительная трубка, с которой он не расставался, прокуренный «боцманский» голос – все идеально вписывалось в кропотливо созданный образ. У человека, сидевшего в кабинете сэра Энтони, не было фамилии. Верней, она у него была при рождении – но фамилия этого человека сейчас представляла собой государственную тайну. Поэтому человека этого все звали по имени – сэр Колин да сэр Колин. Сэр Колин уже несколько лет возглавлял Сикрет Интеллидженс Бюро, сменив на этом посту легендарного Монаха, у которого тоже не было фамилии и которого все звали сэр Джеффри. Именно Монах, работая «на холоде»[111] в Москве много лет назад, завербовал самого на сегодняшний день ценного агента британской разведслужбы, работавшего сейчас в центре карательного механизма Романовской империи – в Министерстве внутренних дел… Вообще-то разговор со своим резидентом должен был вести именно сэр Колин, как его руководитель, но разговор этот имел отношение к операции «Шторм». А операция «Шторм» была совместной, выходила за пределы компетенции Сенчери-Хауса, и поэтому координатором «Шторма» назначили сэра Энтони Брауна. Поэтому и разговор этот сегодня вел сэр Энтони … Сейчас сэр Энтони, отключив связь с Бейрутом, вопросительно посмотрел на заворочавшегося в кресле сэра Колина… – Скверно… – проговорил сэр Колин. – Что? – Что-то происходит. Сегодня пришло сообщение из Москвы – консульство буквально взято в кольцо контрразведчиками. Теперь еще и это… Плохо… – Может, отменить операцию? Или перенести ее? – поинтересовался сэр Энтони. – Ни в коем случае. Наоборот – надо бы ускорить. Я не вижу особой проблемы в Бейруте – хотя поговорить с Воронцовым было бы интересно. Хотя… Мы зависим от Казани, а там ускориться невозможно. Необходимо действовать дальше по плану, это самое лучшее. – А если русские знают? – Знают? Если бы они знали – они бы предприняли нечто большее, чем просто тайно приговорили кого-то к смерти и послали убийцу исполнить приговор. Я считаю, что действия Воронцова в Бейруте как раз и доказывают тот факт, что русские не знают ничего. Если бы им было известно о «Шторме» – они проводили бы крупные передислокации войск, приводили бы в боевую готовность десант… – А как быть с тем, что ударной группе во главе с «Цесаревичем» приказано оставаться на месте? Ведь им до Бейрута – два дня хода. Сэр Колин улыбнулся – Знать и подозревать – две большие разницы. Русские что-то подозревают – да, согласен, подозревают. В конце концов, у них тоже есть спутники, сосредоточение войск в Британской Индии они не могли не заметить. А раз заметили – должны принять меры. Вот они их и принимают. Не волнуйтесь, после начала «Шторма» ни один корабль русских не двинется с места… – Возможно, возможно… – Сэр Энтони без причины переложил бумаги на столе. – Да и Циклоп ничего подозрительного не сообщает. Наш тайный козырь, которого никто так и не знает по имени. Даже я … Недобрый взгляд, который сэр Колин бросил на постоянного заместителя министра иностранных дел, ясно дал тому понять, что тот сболтнул лишнее. Даже агентурную кличку Циклоп произносить вслух было опасно… Совершенно секретно Секретная разведывательная служба Региональный директорат Отдел 3, сектор 0 Уничтожается в первую очередь Только для сотрудников с уровнем допуска не ниже А Выносить из здания запрещено Снимать копии запрещено Дело агентурной разработки № 0/4517 «ЦИКЛОП» … 26.06.1992 г. 06.25 GMT Источник «Циклоп» сообщает, что 25 июня 1992 года примерно в 08.30 GMT состоялось внеплановое закрытое совещание у товарища министра внутренних дел ЦАКАЯ К.Н. Присутствовали: – Цакая К.Н. – товарищ министра внутренних дел – Карадзе Г.Н. – товарищ начальника департамента контрразведки – Гирман М.А. – начальник следственного управления – Ковалев П.П. – начальник департамента по борьбе с терроризмом – Круглов М.Г. – ведущий сотрудник информационного центра Записей и протокола совещания не велось. На данном совещании ЦАКАЯ высказал твердое убеждение в том, что Великобритания готовит вторжение на Восточные территории Российской империи, также указал на то, что никаких фактов в подтверждение этого у него нет. КРУГЛОВ обратил внимание на некоторые факты работы британского представительства, в частности тот факт, что сотрудники представительства в этом году не отдыхают на территории РИ и не выкупают путевки, выделяемые им по льготной цене. Также выделил тот факт, что в номенклатуре закупок для бытовых нужд британского персонала львиная доля закупок предназначена для мужчин. ГИРМАН высказал убеждение в том, что в ближайшее время произойдет серьезный террористический акт, что заставит основную массу жителей Восточных территорий РИ требовать отделения от РИ. ЦАКАЯ согласился с утверждением ГИРМАНА и дал следующие поручения: – КОВАЛЕВУ и КРУГЛОВУ – проанализировать список массовых мероприятий, намеченных на ближайшее время, на предмет определения возможного списка целей для террористического акта. – КОВАЛЕВУ – организовать прикрытие возможных целей террористических атак, согласно разработанному списку. – КАРАДЗЕ – усилить контрразведывательное прикрытие посольств Британии и САСШ, организовать провокации с целью давления на дипломатов и дезорганизации их работы. Отпечатано в единственном экземпляре Черновик и рабочий файл уничтожены Передано на рассмотрение: ___________ Бейрут, район Шия Рынок 26 июня 1992 года Странно, но для встречи британские разведчики выбрали то же самое место, где я покупал оружие, – рынок Шия. Впрочем, оно было понятно, на любом восточном рынке всегда шум, толчея и беспорядок, очень легко потерять объект, если следишь ты, очень легко затеряться в толпе, если следят за тобой. Кроме того, на рынке торговали и тем, что было запрещено, а поэтому существовала целая система мер, позволяющая выявить агентов полиции, неосторожно ступивших на территорию рынка. У рыночных торговцев в местном полицейском околотке давно было все схвачено, и о любой облаве они узнавали почти сразу после того, как полицией принималось решение ее провести. Ну, а тайных ходов, позволяющих скрыться с территории рынка и вывезти опасный товар, здесь всегда было предостаточно, в том числе подземных… На встречу пошел Сноу – командир группы «А» получил фотографии его и резидента. Резиденту, конечно, на такую встречу идти было нельзя, да и просто не по чину, оставался только он… Машину Сноу оставил на подземной стоянке, в двух кварталах от рынка. Ближе в торговый день места для парковки найти было невозможно – да и обнести машину могли запросто. Выбить стекло и украсть магнитолу, вещи, неосторожно оставленные на виду в салоне. Лихих людей на рынке хватало, и оставить машину на охраняемой стоянке было самым мудрым решением… Выйдя под палящее солнце, Сноу огляделся – до сверкающего купола рынка топать было два квартала, и за это время на солнце можно поджариться до золотистой корочки. По узким старинным улочкам со скоростью пешехода протискивались машины, где-то дико кричал бойцовый петух в клетке. Народ жался к стенам домов – тень от стены хоть немного снижала температуру… Полицейских не было. Верней, они были – в нескольких десятках метров ниже по улице прятались в стоящем на перекрестке полицейском «Рено» и даже не пытались регулировать движение – просто сидели в машине, закрывшись и включив на полную мощность кондиционер. Больше полицейских поблизости не было, Сноу в этом был уверен. В этих старинных кварталах толпа моментально вычисляла полицейских, и слух об их появлении распространялся со скоростью звука. Вытерев моментально покрывшийся каплями пота лоб, ощущая, как неприятно намокает рубашка, Сноу влился в поток горожан, идущих на рынок… Рынок встретил шумом, блеском, криками зазывал, но главное – прохладой. Солнечные лучи задерживал купол, и микроклимат под этим громадным куполом поддерживался такой – что было аж нежарко. Летом, под истекающим зноем ближневосточным небом это дорогого стоило, поэтому народу на рынке было как и всегда – не протолкнуться. Многие заходили просто немного прийти в себя от жары, не собираясь ничего покупать, но без покупок не уходил практически никто. Местные купцы свое дело знали и денежки считать умели… Отбросив с локтя руку арабского мальчишки-зазывалы, вцепившегося в него как клещ и пытающегося затащить в лавку, где торговали дешевыми золотыми украшениями, Сноу свернул в ряд, где торговали одеждой. Преимуществом этого ряда было то, что на каждом шагу были примерочные и можно было создать некий тет-а-тет. Нужная Сноу лавка была седьмой по ходу… – Пожалуйста, вот это покажите… – Сноу с ходу указал на висящую на своеобразной витрине летнюю футболку. Последний писк сезона – футболка с перфорацией. Вроде и одет – и в то же время тело дышит… Приложил к себе, скривился, немного не подошла. Впрочем – так и выбиралось… – Мала. Вон ту еще… Кто-то, протискивающийся сзади, задел локтем. Сноу не видел кто… – Просим прощения… – сказано было на чистейшем русском. Сноу даже не обернулся – толчок и «просим прощения», именно «просим прощения», а не какие-либо другие слова были сигналом… – И вон ту куртку покажите. – Сноу указал приказчику[112] на высоко висящую куртку из белой кожи, для лета она не подходила, но на нее была сезонная скидка… Покрутил куртку в руках, приложил в себе, нахмурился… – Примерить бы… – Пожалуйста, господин… – Приказчик указал рукой на кабинки, завешенные плотной тканью в глубине лавки. – Примерьте на здоровье… Местные торговцы уже давно мало чем отличались от русских купцов – даже обороты речи были одними и теми же… Пригнувшись, держа в руке выбранный товар, Сноу прошел к кабинке, задернул шторку. Через несколько секунд соседнюю кабинку тоже заняли… – Господин Карвер просил что-то передать? – донеслось из-за ширмы, отделяющей ту примерочную кабинку, которую занимал Сноу, от соседней. Здесь не было, не могло быть подслушивающих устройств русских, и говорить можно было свободно, называя вслух даже фамилию британского резидента – Верно… – Сноу протянул руку с маленькой флэш-картой, на которой была вся необходимая информация, и ее тут же забрали… – Когда? – Как можно быстрее. Информация о возможном местоположении объекта в ближайшее время – на носителе. – Как? – На ваше усмотрение. Но нам он должен быть доставлен целым и способным говорить… За шторой раздался тихий невнятный звук, похожий на скептическое хмыканье – Он прошел специальную подготовку? – Да, и очень серьезную. Мы считаем, что он состоит или состоял в отряде специального назначения ВМФ. – Хорошо. Адрес доставки? – На носителе… За шторкой наступила тишина, Сноу ждал еще вопросов – но их не последовало. Только через пять минут он сообразил, что находится в примерочной довольно долго и это может вызвать подозрения. Из примерочной он вышел и, естественно, купил обе вещи – чтобы приказчику этой лавки он запомнился только как хороший покупатель и никак иначе… Средиземное море Десантный корабль «Адмирал Колчак» 28 июня 1992 года Тяжелее всего было ожидание. Даже если ты участвуешь в боевой операции – это не так тяжело. У тебя есть боевой приказ, есть оружие, есть товарищи – но самое главное, ты можешь действовать. Пока ты действуешь – ты жив. А вот когда сидишь в четырех стенах и тупо ждешь, при том, что твой друг, возможно, уже погиб, – вот это самое хреновое… До «Колчака» мы доплыли – едва не утонули, но доплыли. Хорошо, что на палубе нас не приняли за подводных диверсантов. Когда корабль стоит на одном месте – полагается проводить комплекс противодиверсионных мероприятий, а именно: на палубе устанавливается круглосуточное дежурство и каждые полчаса часовой кидает в воду несколько гранат – для поражения возможных боевых пловцов. Что с находящимся в воде человеком делает подводный взрыв – лучше даже не знать. Это если в воде нет собственных боевых пловцов – тогда гранаты, конечно, не кидают. Если есть основания полагать, что корабль может подвергнуться атаке диверсантов, тогда проводится усиленный комплекс мероприятий: гранаты кидают каждые десять минут. Нашему появлению, конечно же, удивились – но не полоснули с борта очередью, и на том спасибо. Спустили шлюпку, подобрали нас из воды, переправили на борт. В лазарете ничего особого не нашли – ушибы, порезы, осложненные долгим пребыванием в морской воде. Наложили повязки, сделали по паре уколов в … пятую точку и отправили восвояси… В любом другом случае нам предстояло бы объяснение с командиром корабля, которому мы формально подчинялись, но не в этом. Буквально через два часа на палубу сел вертолет, с вертолетом прилетел Иван Иванович. Нас с Али расселили по разным каютам, потом я узнал, что Али с Иваном Ивановичем вылетели в город, зачем – глупо было даже спрашивать. Сейчас был не мой ход – поэтому я просто отсиживался в каюте и ждал… Компанию мне составлял штабс-капитан Изварин – единственный, помимо капитана, кто был допущен ко мне на корабле. Никаких вопросов он мне не задавал, понимал, что у каждого своя служба и свой приказ. Приходил он ко мне каждый вечер с черно-белой клетчатой доской, и мы по два-три часа играли в шахматы[113]… События закрутились только сегодня – на палубу снова сел вертолет. Вертолеты садились на палубу часто, между кораблем и городом они летали почти каждый час. Поэтому к шуму лопастей – сильному, ибо каюта моя находилась прямо под палубой, – я просто привык и уже не обращал внимания. Но в этот раз как будто кто-то подсказал мне на ухо – начинается. И точно – через пару минут подтянутый вестовой передал мне вызов в капитанскую каюту… Как я и предполагал, капитана в капитанской каюте, конечно же, не было. За письменным столом капитана вальяжно уселся Иван Иванович – сегодня я впервые видел его не в деловом костюме, а в легких белых брюках и белой рубашке с коротким рукавом. В стороне на стуле примостился еще один человек. Среднего роста, средних лет – совершенно незаметный и ничем не примечательный. Легкий светло-серый костюм, очки без оправы, «чеховские» усы и бородка – в целом он походил на преуспевающего сельского врача и совершенно не вписывался в пространство капитанской каюты на «Цесаревиче». В руках у незнакомца был черный кожаный, похожий на докторский саквояж… – Старший лейтенант флота, князь Александр Воронцов… – представил меня Иван Иванович Оп-па… Это что же получается – что неизвестный мне «сельский врач» – по должности выше Ивана Ивановича? А ведь судя по тому, как с ним разговаривает Иван Иванович, так оно и получается… – Котовский Мечислав Генрихович… – коротко представился незнакомец. – Да вы присаживайтесь, присаживайтесь. В ногах правды, как всем известно, нет… Делая первые шаги в системе спецслужб, я не знал практически никого. В тот день я впервые увидел действительного статского советника Мечислава Котовского, координатора отдела специальных программ. С этим человеком мне предстояло работать еще много лет – но тогда я об этом не знал… Я настороженно присел на стул, подвинул его так, чтобы за спиной была стена. Мечислав Генрихович едва заметно улыбнулся… – Операция вступает в завершающую стадию, – коротко сказал Иван Иванович. – Ваш друг успешно вступил в контакт с исламистами и слил им оговоренную информацию. Информация уже прошла по цепочке – достаточно быстро, надо сказать. Два дня назад зафиксирован закрытый экстренный сеанс связи консульства с Лондоном. Перехватить и расшифровать данные не удалось – передача данных происходила пакетами на сверхвысокой скорости. Теперь время завершающего хода… – Я готов, – коротко ответил я. – Готов-то ты готов, – внезапно вступил в разговор Котовский, – только готовы ли мы? Изложи, только кратко, – повернулся он к Кузнецову. – Халеми передал всю информацию в соответствии с планом. Информация ушла дальше по цепочке – наши предположения о том, что местную исламскую террористическую сеть прямо курирует британская разведка, в который раз подтвердились. Установлен контакт некоего присяжного поверенного Бадри, установленного нами как одного из пособников террористов, с установленным британским разведчиком Джоном Сноу, корреспондентом. После чего зафиксирована активизация всей британской разведсети, резко увеличился обмен зашифрованной информацией между консульством и Лондоном. Позавчера, двадцать шестого, перехвачен экстренный сеанс связи – судя по объему переданной информации, это был не просто сеанс связи – это была видеоконференция, проходившая с использованием закрытых каналов связи с кем-то, находящимся в Лондоне. Одновременно в Санкт-Петербурге мы отследили начало сбора информации на Воронцова – под вымышленным предлогом ее исполняет одна из частных служб дознания как коммерческий заказ. В закрытые базы данных они не лезут – но общедоступную информацию собирают. Теперь настала очередь нашего главного хода – Воронцов должен подставиться, и мы на основании этого должны нанести удар по сети. – Как насчет исламистов? Какое решение принято – попытаться похитить или убить? – Скорее всего, похитить. Изначально им было дано понять, что Воронцов обладает чрезвычайно важной информацией – важной как для британцев, так и для исламистов. Даже исламисты не будут убивать человека, которому, к примеру, может быть известна часть полицейской агентуры в исламском подполье. Изначально мы ориентировались на противодействие похищению. – Меры противодействия? – Первое – сам Воронцов. Предупрежден и хорошо вооружен, уже это осложнит жизнь возможным похитителям. Второе – сейчас Воронцов сходит на берег, и мы поднимаем в воздух «Ястреб» с флотской спецгруппой, еще один такой же будет дежурить здесь, в полной боевой. Вахты по четыре часа. Как только начинаются дежурства – мы также поднимаем заправщик, он будет подпитывать вертолет топливом. Если что-то произойдет – боевая группа специального назначения из восьми человек будет на месте через пять минут максимум. – Пять минут – за пять минут может много чего произойти… – Есть еще одно… Последняя линия обороны, так сказать… – Иван Иванович достал пластиковый пакет и вытряхнул на стол упаковку каких-то черных таблеток и несколько полупрозрачных наклеек в упаковке. – Таблетку нужно проглотить, наклейки – наклеить на тело и на одежду. Таблетка – активный передатчик, наклейки – что-то типа усилителя сигнала. Каждые пять минут таблетка подает сигнал, наклейки выполняют роль своеобразных антенн-резонаторов. Кроме того, наклейки сами являются пассивным передатчиком и реагируют на сигнал сканера. Так что где бы ни был наш агент, мы будем знать его местонахождение в точности… Десантный корабль «Адмирал Колчак» Стрелковый тир Тот же день… Перед тем как зайти, я постучал – правило хорошего тона, в тир без приглашения не вваливаются… – Заходи! Штабс-капитан Изварин был уже на огневом рубеже, колдовал с какими-то железяками. Рядом лежала большая коробка… – Проходи… Приказано вооружить тебя по самое не хочу… Ты что, собрался Бейрут захватывать? – На лице Изварина играла довольная улыбка, здесь он был на своем месте. – Нечто в этом роде. Сами понимаете… – Понимаю. Кратко – для каких условий тебя вооружать? – Нужно компактное и мощное оружие, которое можно скрыть под гражданским платьем. Стандартный пистолет с большой емкостью магазина. И еще одно оружие – максимально компактный, легкий пистолет для использования в качестве скрытого оружия… Штабс-капитан задумался, потер небритый подбородок… – Есть такое… Сей секунд будет… Рядом с тиром находилась оружейная комната, Изварин ненадолго вышел туда и скоро вернулся… – Сейчас вооружим – не то что Бейрут, хоть ад иди захватывай… Ворох оружия – штабс-капитан просто принес его в руках – с глухим лязгом лег на стол. Я присмотрелся – сверху лежало нечто похожее на автомат, но такого я раньше не видел… – Это что такое? – Я коснулся рукой незнакомого оружия. По виду оно было похоже на FN P90, производимый для германской армии, но именно похоже. – Это … Это мы только что получили. Называется «Эфа» – маленький, но кусает очень больно. Как раз для таких случаев – оружие скрытого ношения. Я взял в руки автомат – он даже не был похож на автомат в обычном представлении. Пластик, «зализанные» формы для того, чтобы носить под одеждой. Компоновка булл-пап, ни одного выступа, чтобы не зацепиться об одежду при быстром выхватывании. Короткий магазин, почти полностью утопленный в корпусе. Клавишный спуск… – Какой здесь патрон? – 5,45 на 39. Наш, стандартный… – Какой?! – Вот именно. Стандартный патрон для «Морского льва», он же используется и здесь. Позволяет использовать все типы патронов – в том числе с вольфрамовым сердечником. Бронежилет пятого класса только так прошивает. Магазин на двадцать патронов, встроенный лазерный целеуказатель, на стволе – штатно пламегаситель, он же тактический глушитель. Глушит ненамного, на пятнадцать децибел всего, но дульного пламени совсем нет. – Отстреливали? – Десять обойм, одну за другой – не поперхнулся. Надежная машина… – Сейчас какие заряжены? – Практические, – усмехнулся Изварин. – Ты думаешь, я дам в тире бронебойными садить? Занял первую кабинку, включил свет, повесил мишень. Оттащил на максимальную дальность – пятьдесят метров, дальше размеры тира не позволяли… – Давай кобуру на тебя навесим – заодно и в выхватывании попрактикуешься… На привычное грубоватое армейское оружие этот автомат не был похож совершенно. Черный пластик корпуса, причем в местах хвата – вставки из другого пластика, похожего на ощупь на резину и чуть податливого. Рукоятка затвора вынесена максимально вперед, чтобы удобно было передернуть затвор даже при прицеливании. Спуск клавишный, под большим пальцем – переводчик режимов огня, он же предохранитель. Чуть ниже – клавиша для включения лазерного целеуказателя. Ствол прикрыт короткой и толстой трубкой пламегасителя. Сверху – механический прицел, причем складной. И сделан так, что даже в разложенном положении не будет мешать при постоянном ношении и не зацепится ни за что при выхватывании. Кобура – примерно такая, как для обычного мощного пистолета, на плечо. Автомат висит под мышкой, стволом вниз, выхватывать несколько неудобно, но это – дело привычки. Просто больше по размерам, чем пистолет, – вот и получается движение несколько неуклюжим. Несколько раз выхватил с быстрым вскидыванием к линии прицеливания – немного лучше стало получаться. Надо бы попрактиковаться, да времени нет… Прицелился, большим пальцем перещелкнул предохранитель до конца, поставил на одиночный огонь – положения были те же, что и на армейском оружии «безопасно-очередь-одиночный». Для левой руки у самого ствола была рукоятка – в точности такая же, как на «Р-90». Включил лазерный целеуказатель – клавиша поддалась с легким щелчком, алая точка побежала по черному массиву пулеуловителя. Подведя ее к черной точке «десятки» на мишени, я нажал спуск… Ожидал, что будет жестче. Кто стрелял из укороченных вариантов обычных пехотных автоматов, тот меня поймет. Бьющая в плечо отдача, грохот, закладывающий уши, факел дульного пламени. Особенно жестко бывает, когда стреляешь из пулемета со специально установленным «штурмовым» коротким стволом – тогда вообще оружие из рук вырывается. А тут… как-то отдача ровно пошла – прямо в плечо, а не задирать оружие вверх. Дульное пламя не больше, чем у стандартного «АК», да и грохот выстрела не глушит. В общем – по комфортности стрельбы ничуть не хуже полноразмерного автомата. Точность… конечно, про дистанции со стволом такой длины говорить просто глупо, но на пятидесяти метрах – очень даже неплохо. Весь центр мишени, где-то от семерки и дальше к центру, изорван пулями – стрелял одиночными и короткими по два. А дальше и не нужно, это оружие для городского боя, для стрельбы через дорогу, в соседний двор, для пистолетных дистанций. В общем – порадовала меня «Эфа», порадовала… – Ну? – Не отдам ни за что, к рукам прилип… – подытожил я. – В самый раз… – То-то и оно … – похлопал меня по плечу Изварин, – что в самый раз. А ты тоже не лаптем щи хлебаешь, так быстро к незнакомому оружию приспособился. Подними-ка руку… Я поднял левую руку, под которой крепилась кобура, и Изварин ловко, один за другим вставил в кармашки три снаряженных магазина. Четвертый, снаряженный пулями с острой красной головкой, протянул мне… – Четыре магазина – один в автомате и три запасных. На четыре часа скоротечного боя хватит точно. Все – бронебойные, учитывай. Других взять негде[114]… Я вставил автомат в кобуру, пару раз подпрыгнул – вроде держится, несильно мешает. Пойдет… – Теперь вот это… – штабс-капитан протянул мне хорошо знакомый любому военному человеку угловатый черный пистолет с длинной рукояткой, – восемнадцатизарядный. Спуск стандартный, не спортивный… – Сестрорецк?[115] – Обижаете… Оригинал из Льежа. Отстреляешь? – А как же… Хотя оружие и знакомое «до боли души» – а все равно с неотстрелянным в бой идти нельзя…. Электропривод подтащил ко мне мишень, я ее снял, повесил новую, загнал на рубеж двадцать пять метров. Дальше чем на двадцать пять метров пистолетные перестрелки бывают очень редко, и при работе с пистолетом отрабатывать надо не дальность стрельбы, а точность и скорость. Умение всадить пулю в глаз с пятидесяти метров из стандартной стрелковой стойки – это, конечно, похвально, но если противник выстрелит первым, если он умеет стрелять на бегу, в падении, то в перестрелке эти твои пятьдесят метров недорого будут стоить. Хорошо, что в Санкт-Петербурге офицеры были неравнодушные, с первых же занятий забросили в угол все армейские наставления по стрелковой подготовке и начали учить нас стрелять «как надо», а не «как положено». До сих пор помню пневматический пистолет, легкие очки, какие обычно носят фрезеровщики для защиты глаз от летящей стружки, и синяки… Сколько тогда было у нас синяков – в первый год они с нас и не сходили. И как только над нами не издевались… Поставят, например, две шеренги на десять метров друг от друга, команда «огонь» – и изволь остаться в живых. В какой шеренге хоть один живой останется после такой перестрелки – та и выиграла. Или «розыгрыш наряда» – трое или четверо спиной друг к другу, команда – и тоже делай что хочешь, но останься в живых и перестреляй остальных. Кто в живых остался – тому поощрение, кого «убили» – наряд по кухне. А мне тяжелее было – я-то начинал в Севастополе, весь первый курс пропустил. Базовая стрелковая подготовка у меня была нормальная – но это именно базовая подготовка в тире, а не умение выживать в ближнем бою. Вот так вот и учились – настоящий пистолет с настоящими патронами для выполнения стандартных упражнений в руки только на третьем курсе взяли, когда навыки выживания закрепили. Заговорился я что-то… В общем, отстрелял весь магазин беглым – и не кашлянул. Пистолет как пистолет, к рукам привычный. Вещь настоящая. Засунул под правую руку – на сбруе, которой я опоясался, было место для двух кобур – автоматной и пистолетной. – А мелочь? – Рукав закатай. На правой руке… – Изварин держал в руках нечто напоминающее какое-то медицинское приспособление для фиксации костей в сломанной руке. Глядя на этот агрегат, мысли возникали сугубо недобрые… – Руку держи… – Прохладная сталь плотно обхватила руку у локтя, и чуть выше запястья один за другим мягко клацнули замки. На этом странном приспособлении, в чем-то напоминающем полуоткрытую кобуру. был закреплен маленький пистолет.. – Теперь смотри. Чтобы воспользоваться пистолетом, нужно стукнуть запястьем обо что-то, руку при этом держать открытой и быть готовым поймать пистолет. Пробуй… Я стукнул – что-то скользнуло по руке, по пальцам, лязгнуло об пол… – Черт…. – Повторение мать учения. – Изварин поднял пистолет – маленький, курносый, с необычно большим для такого малыша дулом. – Дай руку. Заодно смотри – если тебе нужно вставить пистолет в приспособление – просто вставляешь его вот так и давишь до щелчка… Повинуясь умелым пальцам Изварина, пистолет встал на положенное ему место… – Еще раз. На второй раз я уже понял, когда ловить оружие, выбрасываемое специальным приспособлением из рукава – пистолет удобно лег мне в руку, я мгновенно вскинул ее в сторону мишеней… – Что за пистолет? – «Малыш». Пять патронов 9 Курц, немецких, от «вальтера». «Вальтер ППК» едва ли не в полтора раза больше – а в нем всего шесть. Для скрытого ношения и мгновенного применения как раз то, что надо… Попробовал вставить в приспособление сам – получилось. Там была такая штука – как раз соответствующая профилю рукоятки пистолета, в нее вставляешь и жмешь до щелчка. Все. Попробовал еще пару раз: ударил – вскинул руку, ударил – вскинул руку. Нормально, быстрее и неожиданнее, чем из кобуры выхватывать… Вооружился. Засунул автомат, потом пистолет. Потом пиджак надел – действовать предстояло в гражданской одежде. Покрутился. – Нормально? – Если раздеваться не будешь – сойдет… Мы как-то оба, в унисон замолчали, смотря друг на друга. Штабс-капитан Изварин и я. Мне – работать, ему – меня прикрывать. И неизвестно, кто из нас еще раз сможет сюда вернуться… …. – С нами Бог… – наконец четко, по-уставному проговорил штабс-капитан по Адмиралтейству Изварин. – С нами Бог, за нами Россия! Бейрут, набережная 28 июня 1992 года Когда-нибудь чувствовали себя мишенью? Если нет – повезло, потому что чувство весьма скверное. Как будто что-то тяжелое давит между лопаток. Представляешь себе разные картины – например, что вон в том здании окно открыто – но это не от жары, нет – а потому, что там спрятался снайпер. Снайпер, который готовится убить тебя. Или вон – молодая парочка с коляской, а ведь эта парочка может быть и террористами, а в коляске могут лежать автоматы. В общем и целом – скверное ощущение, что ни говори… Набережная жила своей, в чем-то даже отдельной от города жизнью – этой жизнью она жила и днем, и ночью, и зимой, и весной, и летом, и осенью. Все так же толпился народ, вышедший «на променад, на людей посмотреть и себя показать», все так же зазывно кричали торговцы, предлагавшие со старомодного вида тележек с тентом все, что нужно отдыхающему в жаркий день – и холодную сельтерскую[116], и мороженое, и белые клубы сладкой ваты. Все так же хулиганили пацаны – среди них особым шиком считалось промчаться на роликах до консульства САСШ – там дорога как раз шла под уклон – и никого при этом не задеть из прохожих. Не задеть получалось не всегда. Все так же чинно наблюдали за порядком городовые в легкой белой униформе – ловить пацанов они даже не пытались, бесполезно. А вон там…вон там, кажется, гражданин решил ознакомиться с содержанием чужого кошелька. Экий ловкий гражданин… Ну и черт с ним, сегодня мне не до него… Высадили меня в старом аэропорту, том самом, откуда совсем недавно отправился в свой последний полет экскурсионный дирижабль. Там была небольшая площадка, на которой стояла армейская техника. С удивлением я увидел на ней полускрытый ангаром новейший «Ястреб» пятьдесят девятой серии. Такие машины только пошли в серийное производство, использовались для специальных операций – и что он здесь делает, догадаться было несложно. Мое резервное прикрытие. Еще один такой же вертолет – в этом я был уверен – уже парит в воздухе… Смысла брать такси (здесь они назывались такси, в Санкт-Петербурге их по-старинному величали извозчиками) не было – как раз таксист-то и мог оказаться подставным. По моему разумению, безопаснее всего было прогуляться до дома пешком, по набережной. Нападения я ждал именно у дома – не зная, где я нахожусь, похитители должны были встать в засаду около того места, где, по их предположениям, я обязательно появлюсь. Это если британцы поверили переданной Али дезинформации, если в наши расчеты не вкралась ошибка – тогда она запросто станет для меня роковой… Вся эта сбруя уже с первых минут на жарком солнце стала для меня форменной обузой. Ремни снаряжения немилосердно натирали кожу, с меня градом лил пот – но снять пиджак, чтобы стало хоть немного прохладнее, я не мог – от меня тогда стали бы шарахаться прохожие. Горячий воздух маревом плыл над набережной и над переполнявшим ее, едва не выплескивающимся за перила людским морем… Борт вертолета «Ястреб-59», позывной Ястреб-1 – Внимание всем, входим в квадрат! Оператор систем наблюдения, сидящий в углу десантного отсека, почти уткнулся носом в свои приборы, мерцавшие слабым светом. Бесшумно заработал сканер, представлявший собой уродливый нарост на антрацитно-черном носу вертолета с прикрытой мелкими сотами линзой – сейчас он работал в режиме активного поиска, выбирая слабый сигнал передатчика внизу, почти в километре ниже. Сидевшие в задраенной кабине бойцы подобрались, оба снайпера почти синхронно проверили свое оружие, установленное в пулеметных турелях… – Есть сигнал! Двадцать градусов левее! Вертолет едва уловимо прянул влево… «Ястреб-59»[117] начал поступать в армию и на флот всего два года назад, стоил он, как три обычных вертолета, и в армейских кругах началась дискуссия – а стоит ли его вообще закупать, может, за эти же деньги стоит закупить три обычных, не самых плохих вертолета. Решение пока приняли компромиссное – в серию пока пошла одна модификация «Ястреб 59Ш», «штурмовой», предназначенный для доставки и поддержки сил специального назначения, действующих за линией фронта… Вертолет был необычным, совсем не похожим на обычные русские вертолеты. Короткий и широкий, казавшийся почти квадратным, с коротким хвостом без хвостового винта, с двумя несущими винтами, расположенными один над другим. Все вертолеты шли в черной окраске – причем красили их не краской, а очень дорогим специальным составом, частично гасящим волны поисковых радиолокаторов. На носу вертолета были поставлены мощный термовизор, совмещенный с прибором ночного видения и делающий вертолет всепогодным и всесуточным; длинная выдвижная штанга приемника топливного бака, позволяющего дозаправляться прямо в воздухе. Если у всех других вертолетов российского производства были десантные люки – один в хвосте и один – сбоку, у пилотской кабины, то у этого – два широченных сдвижных десантных люка у пилотской кабины один напротив другого – причем у каждого была поставлена складная турель для установки на ней пулемета, автоматического гранатомета или тяжелой снайперской винтовки. Еще один крупнокалиберный пулемет был установлен в хвосте… Кроме того, этот вертолет мог нести четыре блока НУРС или два блока ПТУР, подвешенных по бокам… Сейчас вертолет был оснащен для ведения боевых действий в условиях города. Вместо НУРС были подвешены гондолы с ротными пулеметами калибра 7,62 и большим запасом патронов к ним – более мощное оружие использовать в городе было опасно. Оба крупнокалиберных пулемета, установленных по бортам и предназначенных для поддержки десанта, тоже были сняты – а вместо них были установлены мощнейшие полуавтоматические снайперские винтовки калибра 14,5*114 с оптическими прицельными системами, дающими увеличение до тридцати крат при широком поле зрения. Такие винтовки в снаряженном виде весили около двадцати килограммов и ограниченно применялись в армии и в морской пехоте как оружие точной поддержки мелких боевых подразделений. Сейчас обе эти винтовки были заряжены специальными снайперскими патронами – но можно было заряжать и стандартными бронебойными, позволяющими уничтожить легкий бронетранспортер. С помощью такой винтовки можно было поразить одиночную цель на расстоянии до трех километров, можно было пробить стену дома и поразить скрывающегося за ней стрелка. При стрельбе с вертолета точность, конечно, падала, оставаясь при этом вполне приемлемой. Да и снайперов для этого задания отбирали самых лучших, тренировавшихся поражать цели из такого оружия именно с борта вертолета… Кроме того, сейчас в каждом из вертолетов – и в основном и в резервном – наготове была десантная боевая группа. Один экипаж – восемь человек, стандартная боевая группа военно-морского спецназа, обученного действовать в любых условиях, в том числе и в городских. Меньше чем за минуту вертолет мог снизиться до высоты десантирования, еще через пару десятков секунд экипаж мог быть уже на земле, десантируясь по-штурмовому[118] или с использованием тросов. Один такой вертолет с экипажем мог отразить нападение целой роты противника – по крайней мере, мог прижать шквальным огнем к земле и продержать на месте до подхода подкреплений. Но сейчас оператор систем наблюдения всматривался в экран, контролируя продвижение вертолета и выводя его на цель – слабо мигающий маячок, а бойцы экипажа радовались тому, что здесь, на высоте, все же не так жарко, как внизу… Набережная Наблюдение – возможное наблюдение, потому что противостояли мне на сей раз настоящие профессионалы, а в игре с ними нельзя сказать ничего точно – я срисовал еще на набережной. Поступили они очень даже умно – взяли такую же тележку для мороженого и напитков, каких здесь, на набережных, море, и поставили за ней своего человека. Но выдало их одно. Цены на мороженое и напитки на набережной у всех торговцев одни и те же – если кто задерет цены, то у него просто не будут покупать, подойдут к другому, благо до него – шагов двадцать. А вот этот торговец, стоящий невдалеке от бульвара, ведущего к дому, где я нанимал квартиру, поставил другие цены, видимо, не желая отвлекаться на обслуживание отдыхающих. Народ и обтекал его тележку, иногда с недоумением на него поглядывая. Покупали у него мало, на порядок меньше, чем у других торговцев – но это не сильно его заботило. Еще на нем было что-то вроде плеера-уокмэна с наушниками. Весьма похоже на то, что этот плеер на самом деле не плеер, а рация, позволяющая связаться с другими членами группы. Для этого же и наушники… Прямо здесь вряд ли что произойдет. Пиджак, который на мне, – легкий бронежилет с кевларовой подкладкой, выдерживающий удар заточкой. Пулю вряд ли выдержит – но это и не нужно. Стрелять в толпе они не решатся… Пора сворачивать. Дом, в котором я снимаю квартиру, считается элитным, к нему ведет бульвар, засаженный знаменитыми ливанскими «звенящими» кедрами, чьи шикарные кроны дают в жаркий день хоть какую-то прохладу. Дом построен меньше десяти лет назад, после завершения строительства эти кедры привезли сюда из питомника уже большими и посадили двумя ровными рядами. Для пересадки взрослых деревьев нужна тяжелая техника и большое искусство – но все это было, ни одно дерево не погибло, и сейчас, десять лет спустя, их смолистый запах облаком висел над ведущей к дому дорогой… Ага! Я, конечно, понимаю, когда плеер слушают, пританцовывают при этом – а этот «продавец» еще и говорит что-то. Вон, губы шевелятся. А говорит он… скорее всего, на горло наклеен специальный микрофон, иначе зачем у него футболка со стоячим воротником? Правильно, чтобы скрыть микрофон, снимающий звук прямо с гортани. Неплохо подготовились, неплохо… Борт вертолета «Ястреб-59», позывной Ястреб-1 – Внимание, контакт! – Командир вертолета, сидевший рядом с пилотом, видел все то же, что и оператор, через расположенный перед ним дисплей, на который тоже выводилось изображение с системы наблюдения, и среагировал даже быстрее. – Первый медленно идет к подъезду! Похоже, Первый ранен! – Действие! – крикнул оператор. – Внимание всем. Действие! Кодовое слово «действие» означало начало нападения… – Спускаемся до «эшелон-два», оператору продолжать наблюдение! – Командир принял решение выходить на исходную высоту для атаки – двести метров над городом. Третий эшелон – это уже высота десантирования… Вертолет заложил резкий вираж, проваливаясь влево и вниз, изображение на экране начало расплываться – стабилизирующая система не справлялась с таким резким изменением положения наблюдающей камеры… – Первый вошел в здание и не двигается! Первый не двигается! – несмотря на расплывающееся изображение, оператор увидел все, что должен был увидеть… – Ястреб-один вызывает Гнездо! – командир переключился на связь с командным центром операции, расположенным на «Колчаке». – На Первого совершено нападение, он вошел в здание и больше не двигается! Запрашиваю разрешение действовать по плану «Буран»! – «Буран» запрещаю, повторяю – нет разрешения на «Буран»! Выйти в исходную точку для атаки, продолжать наблюдение, идентифицировать угрозу! Черный вертолет коршуном стремительно падал на расплывающийся в мареве город… Бейрут, двор дома И все-таки им удалось меня перехитрить, признаю. Я ожидал нападения в подъезде – узкое пространство, некуда скрыться, да и народ не видит. Но они поступили хитрее… Фургон их я срисовал сразу – большой, длиннобазный, с высокой крышей черный фургон с эмблемами дорогой службы монтажа кондиционеров стоял на придомовой стоянке, резко выделяясь среди приземистых, обтекаемых легковых машин. Двигатель был выключен, на водительском месте никого не было – но это ничего не значило. Я точно знал – это они. Кто-то в кузове, благо между кузовом и водительским местом на этой модели фургонов нет никаких перегородок, еще два-три, а может, и человек пять поджидают меня в подъезде. Подъезд – смертельная ловушка для неопытного человека, но если человек опытен, вооружен и предупрежден об опасности, то подъезд становится ловушкой уже для тех, кто эту ловушку организовал. Мысленно прорепетировав выхватывание пистолета и автомата из кобур, я направился к подъезду. И тут шею словно обожгло – будто ужалила пчела. Я махнул рукой, чтобы раздавить проклятое насекомое – и что-то оказалось у меня в руке. Что-то твердое, колющееся… Что со мной?! Это было не насекомое. Это был муляж пчелы, сделанной из акрила. Внутри был миниатюрный резервуар и острая полая игла, через которую впрыскивалось содержимое резервуара. Что было в резервуаре – лучше и не спрашивать. Такие штуки нам показывали при обучении. Так называемые «блоуджекторы» – длинные трубки наподобие тех, какими пользуются индейцы в непроходимых джунглях. Обычно такие трубки маскируют под трость, и с их помощью можно бесшумно «выключить» человека с расстояния до тридцати метров… Голова уже кружилась, стоянка плыла в тумане. Четкие силуэты стоящих на ней машин плавились от жары, превращались в бесформенные разноцветные пятна… Надо идти… Карфентанил! Синтетический опиат, используемый западными разведслужбами в таких случаях. Мы использовали природный опиат – он слабее по своему действию, но его сложнее впоследствии обнаружить при анализе крови, а британцы и американцы предпочитали более мощный синтетический опиат. Дозу нужно было подбирать очень осторожно – иначе вместо тепленького и ничего не соображающего «клиента» вы рисковали получить труп клиента, загнувшегося от остановки дыхания. Дозу надо было подбирать очень осторожно… Шаркая ногами, не обращая внимания на то, что происходит за спиной, пошатываясь, как пьяный, я шел к двери – а она все не приближалась… Как ослабить действие карфентанила – этому же нас учили… При попадании в кровь карфентанила нужно немедленно сделать инъекцию налоксона – препарата, ослабляющего действие опиатов. Его у меня нет. Если нет – нужен эпилнефрин… Адреналин! Природный эпилнефрин, он же адреналин, – он может быть выработан самим организмом! Даже если у тебя нет аптечки со спецпрепаратами – эпилнефрин ты можешь получить сам, нужно лишь почувствовать страх. Почувствовать страх… Ну же, почувствуй страх… Оглянулся – двое, казавшиеся лишь темными, расплывающимися в ослепительном свете солнечного дня силуэтами, неспешно шли ко мне. Все просто – они уже думают, что победили. Нужно лишь схватить что-то невнятно бормочущего клиента с двух сторон и отвести в фургон. Никто даже не подумает, что на его глазах происходит похищение… Сволочи… Я оглянулся – с удивлением увидел, что дверь подъезда, причем не запертая на кодовый замок, открытая – она совсем рядом. Оставалось совсем немного. Я сделал усилие, двинулся вперед, неуклюже запнулся об порог – и провалился в черный прямоугольник двери… Борт вертолета «Ястреб-59», позывной Ястреб-1 – Угроза идентифицирована! Фургон темного цвета стоит на стоянке у дома Первого! Четыре объекта, по крайней мере один вооруженный! Агрессоры[119] – один и два идут к дому, Агрессор-три занял позицию в двадцати метрах от фургона с оружием, Агрессор-четыре стоит у фургона и не двигается! – Принял, бортстрелкам – доклад! – Стрелок-один, цель наблюдаю, готов поразить! – Один из стрелков поймал фургон в перекрестье прицела крупнокалиберной снайперской винтовки, затем перевел прицел на идущих к зданию людей. Те, кто сейчас неспешно шел к зданию, и не подозревали, сколь тонка грань, отделяющая их сейчас от смерти… – Стрелок-два, цель не наблюдаю! – Стрелок-один, огонь только по команде! – Есть! Фигурки Агрессоров казались светлыми человеческими фигурками в полпальца размером на более темном фоне. Фургон на экране словно пылал, раскаленный добела – он был покрашен в черный цвет и на солнце сильно раскалился, что давало соответствующий тепловой фон на экране термовизора. Это же не давало возможности просканировать фургон термовизором и определить, есть ли в нем кто-нибудь еще. Командир глянул направо, затем налево – совершенно бессмысленные действия, он просто не знал, что делать. Вспомнил непреходящую мудрость учебки: «Если не знаешь, что делать, – запроси штаб», переключился на канал связи со штабом операции… – Ястреб-один вызывает Гнездо! Угроза идентифицирована, четыре Агрессора. Агрессоры – один и два приближаются к зданию, где находится Первый! Первый не двигается. Запрашиваю разрешение уничтожить Агрессоров! Если они возьмут Первого – задача усложнится! – Ястреб-один, работать запрещаю, огонь только по команде! Продолжать наблюдение! – Чтобы их всех… – недобро выругался командир. Он не знал, кто именно скрывается под псевдонимом «Первый», но он знал, что это – свой, а Агрессоры – чужие. Этого было достаточно. Сидеть же в паре сотен метров над землей и не иметь возможности помочь своему было для него невыносимым… Отделение «А» Бейрут, двор дома Задание выглядело не слишком сложным. Всего-то тихо изъять человека и привезти его в обусловленное место. Оно могло бы относиться к категории простых – если бы не чрезвычайная опасность объекта, о которой предупредила местная резидентура. Офицер русского военно-морского спецназа, безусловно вооруженный. Война между британскими САС и СБС[120], «просвещенными мореходами» и русскими выскочками, возомнившими себя хозяевами моря, велась уже несколько десятков лет. Прямое столкновение флотов двух великих империй привело бы к катастрофическим результатам – но война между ними шла, и была она тайной, грязной и подлой. Баталии разворачивались в толще воды, где схватывались друг с другом не на жизнь, а на смерть тени в черных водолазных костюмах и с баллонами за спиной. Война велась и на берегу – где неизвестный снайпер вполне мог убить подающего большие надежды капитана, где на днище вошедшего в порт корабля, не прикрытого противодиверсионными силами, могла появиться магнитная мина. Война призраков, ни одного из которых не удалось захватить живым – ни русским, ни британцам. Предстоящая операция должна была стать всего лишь одним коротким актом в этой жестокой и кровавой драме… Достать фургон службы доставки кондиционеров было просто – его угнали ночью со стоянки компании, занимающейся установкой и обслуживанием кондиционеров и прочей холодильной техники. На нем была установлена самая простейшая, без спутникового позиционирования сигнализация – ее обошли за тридцать секунд. Компания, устанавливавшая кондиционеры, просто не могла предположить, что ее машина кому-то понадобится. На фургоне сменили номера – на всякий случай, полиция в городе все-таки не дремала. Той же ночью фургон перегнали к дому, где однозначно должен был появиться объект, и оставили на стоянке, как мобильный штаб. Немного сложнее было с наблюдателями. Нужно было несколько наблюдателей, способных заранее предупредить боевую группу о том, что к ним приближается объект. Притом, если эти наблюдатели будут ничем не заняты, будут просто «пастись» на одном месте – вне сомнения, это привлечет к ним ненужное внимание. Вопрос тоже решили просто – у одного из торговцев позаимствовали тележку для торговли, купив за две цены и тележку, и то, что в ней находилось, еще один наблюдатель по липовым документам устроился «на подработку» уборщиком в предприятие быстрого питания, еще один – купив подержанный «Полароид», устроился на лавочке в качестве уличного фотографа… Боевая группа состояла из четырех человек – один патруль, стандартная для боевых операций минимальная боевая группа. Распределение обязанностей в патруле было такое – один должен был подстрелить объект, когда он появится в поле зрения, из модифицированной пневматической винтовки, какую используют зоологи для отлова животных. Еще двое должны были забрать потерявший сознание объект и доставить его к фургону – у одного из них был пистолет калибра.22 с глушителем, еще у одного – пневматический пистолет с таким же, смазанным опиатом дротиком. Последний должен был находиться у машины и выполнять роль водителя, а также общего прикрытия – на этот случай в машине лежала мощная автоматическая винтовка с оптическим прицелом. На всех были легкие кевларовые бронежилеты скрытого ношения, способные выдержать удар любой пистолетной пули… На удивление, объект появился весьма быстро – в случае необходимости они должны были ждать три дня, в фургоне имелось все необходимое, включая запасы еды, воды и даже биотуалет. Наблюдатели должны были меняться – их присылала резидентура, а вот боевой группе двигаться с места было нельзя. Но объект появился спустя всего несколько часов с тех пор, как они встали на позицию… Группа как раз собиралась перекусить – у них в фургоне была даже поставлена электроплитка, а какой британский солдат откажется от чашки чая, когда рация в нагрудном кармане старшего (в целях безопасности внешний ее вид полностью соответствовал мобильному телефону) противно зазудела, завибрировала. Боевики Отделения «А» переглянулись, затем старший достал рацию… – На связи, – спокойно сказал он. Никаких позывных, ничего больше на этой волне никого не было. – Вижу объект. Белый летний пиджак, белые брюки, серая рубашка. Идет по набережной, направляется в сторону дома. РВП – около пяти минут… – Вас понял… Старший оглядел всех. Все они – Том, Дамиан, Джон – со всеми он начинал еще в Ольстере, прошел жестокую школу Северной Ирландии, а потом и Северной Индии. Каждого из них он знал лучше, чем самого себя, и с каждым, не задумываясь, пошел бы на самое опасное задание… – Он идет. Белый костюм, серая рубашка… – Старшему что-то не нравилось, но он не мог понять что. Было какое-то предчувствие – но оно никак не хотело оформляться в ясную и четкую мысль… Дамиан, штатный снайпер группы, свою сотую пораженную цель записавший на свой счет под Пешаваром, мрачно усмехнулся, поднял выглядящее игрушечным пневматическое ружье… – Пора сказать русскому последний привет, ребята… – Эй, Дама, ты так круто выглядишь вместе со своей новой снайперской винтовкой, – ехидно промолвил Джон, – тебя бы сейчас сфотографировать и повесить твой портрет на витрину детского универмага… – Завидуешь? – не остался в долгу Дама. – По крайней мере, от вида моей рожи покупатели не будут разбегаться, не то, что от твоей… – Покажи нам свой самый дальний выстрел, Дама… – не остался в стороне и Том… – Достаточно, – обрубил Старший, которого звали Питером. – Стебаться будете в пабе после того, как вернемся. Дама, твой выход. Остальным – залечь и тихо. Работаем только по команде Дамы… Капрал Дамиан Монтгомери, подхватив свое оружие, исчез на улице, позицию он выбрал с самого начала, за мусорными баками. Остальные залегли в фургоне на пол – если русский увидит их через стекла фургона до времени, наступит настоящая катастрофа. Медленно, вязко одна за другой текли секунды, на откидном столике остывал чай… – Есть! – Голос Дамы в наушниках вбросил в вены трем скорчившимся на полу фургона мужчинам ударную дозу адреналина. – Цель поражена! Он идет к дому, пошатывается. Крепкий малый… Похоже, немного ошиблись с дозой – боялись насмерть подстрелить, а получилось – не хватило… – Пошли! – резко скомандовал Старший… С лязгом прокатившись по направляющим, отъехала в сторону широкая сдвижная дверь фургона – и на раскаленный асфальт почти одновременно ступили все трое – Том, Джон и он, капитан Питер Прайс. Старший. Все дальнейшие действия были отработаны долгими тренировками – Джон остался у водительской двери машины, готовый в любой момент открыть ее и выхватить винтовку. Том и Питер спокойно направились вперед, преследуя ковыляющего впереди русского. То, что русский подстрелен, было видно хотя бы по его походке – никакой опасности в таком состоянии он представлять не мог. В крайнем случае, можно будет прострелить ему запястья – береженого Бог бережет, а говорить он сможет и без запястий, ведь верно? И тут капитан Прайс остановился – резко, словно наткнулся на невидимую стену. Где-то рядом была опасность. Смертельная! Те, кто прошел Ирландию и Индию, не видели опасность – они ее чувствовали. В той же Северной Ирландии – где стреляли из-за угла, взрывали, убивали – опасность могла быть всюду, и те, кто там выживал, выживали не потому, что видели. Они чувствовали – чувствовали лежащее в припаркованной у тротуара машине взрывное устройство, чувствовали притаившегося на крыше здания снайпера, чувствовали скрывающегося за хлипкой дверью автоматчика-фанатика – только так можно было опередить противника и выжить… – Что? – Том тоже остановился, недоуменно взглянул на командира. Русский, ковыляя и спотыкаясь, уходил, он был уже у самой двери, хотя даже со стороны было видно, как тяжело ему дается каждый шаг. Старший огляделся, стараясь понять, что его встревожило. Если бы он задрал голову к небу и как следует огляделся – скорее всего он бы заметил замерший в воздухе вертолет, с которого снайпер спецгруппы ВМФ уже держал их на прицеле. Но в Ирландии опасность не грозила с неба – и он искал опасность там, где и привык – за бликующими стеклами, за углом ближайшего дома, за припаркованными машинами. Искал – и не находил… – Пошли… – отрубил он, стыдясь себя самого за то, что испугался на ровном месте. – Нервы сдают… Перед самым подъездом капитан Прайс чуть притормозил, пропуская вперед Томаса с его «снотворной пневматикой»… И тут они допустили ошибку… Когда человек входит в темный подъезд днем, а на улице ослепительно сияет солнце, даже подготовленному человеку нужна пара секунд для того, чтобы его глаза адаптировались, перешли с режима «избыток света» в режим «недостаток света». Когда они планировали операцию, они и не предполагали, что русский после того, как Дама угостит его снотворным, пройдет так далеко, что брать его придется в подъезде. И эта ошибка стала роковой для операции – и для них самих… В подъезд мог одновременно пройти только один человек. Первым пошел Том, держа наготове пневматику на случай, если русский еще не отключился окончательно и ему надо добавить. Вторым, сжимая в опущенной руке бесшумный пистолет, в подъезд вошел Прайс. В подъезде было прохладно, тихо, темно – перед глазами на мгновение словно повисло слепящее облако. Так всегда бывает, когда с яркого света входишь в темное помещение. Капитан САС Питер Прайс моргнул, прогоняя облако, услышал, как предупреждающе крикнул что-то Томас, но сделать уже ничего не успел. Сразу несколько автоматных пуль пробили легкий бронежилет британского спецназовца и буквально перерезали его пополам… Борт вертолета «Ястреб-59», позывной Ястреб-1 – Агрессор-один и Агрессор-два вошли в здание… – Оператор термовизора нацелил чувствительную линзу своего прибора на дверь. Аппарат был настолько мощным, что кое-что позволял видеть и в помещениях сквозь стены… Командир решил действовать – даже в отсутствие приказа. – Внимание! Как только Агрессор-один и Агрессор-два появятся на улице – быть готовым к открытию огня на поражение… И черт с ними, с этими штабными. Мать их!!! – Агрессор-один упал! Агрессор-два упал! – внезапно взорвался криком эфир. – Первый двигается. Повторяю – Первый двигается! Командир буквально впился глазами в дисплей перед ним. Видно было плохо, стена экранировала большую часть сигнала, но и того, что было видно через стену, было достаточно. Те, кто вошел несколько секунд назад в подъезд, сломанными куклами лежали у самого входа и не шевелились. – Черт, молодец… – не сдержался командир. – Стрелку-один взять на прицел автомобиль Агрессоров! Огонь по команде! – Агрессор-три начал движение к машине! У Агрессора-четыре оружие! – Внимание, Гнездо! Первый ведет бой, Агрессоры – один и два нейтрализованы! Агрессор-четыре ведет огонь по зданию! Запрашиваю разрешения открыть огонь и уничтожить оставшихся Агрессоров! – Отрицательно, продолжать наблюдение! Да что за… – Господин майор, тот, что стреляет, у меня на прицеле! – четко доложил Стрелок-один. – Готов поразить цель. – Отставить, продолжать наблюдение! Бойцам, занявшим позиции в вертолете, оставалось только следить за разворачивающейся внизу драмой. Точно такая же картинка, с несколькими секундами задержки, передавалась через спутник в Гнездо – на «Колчак». – Внимание, Ястреб-один! Ястреб-два в воздухе, направляется в вашу сторону! Приказываю в случае, если Агрессор-четыре подойдет с оружием вплотную к подъезду – уничтожить Агрессоров – три и четыре! Наконец-то… – Внимание, Стрелок-один, огонь на поражение по Агрессору-четыре по моей команде! – Есть! Перекрестье прицела замерло на укрывающемся за крылом машины стрелке с автоматической винтовкой. Хотя до цели было несколько сотен метров – но если поступит приказ, то его не спасет ничто, даже то, что он укрывается за машиной… – Внимание, Агрессор-три в машине. Агрессор-четыре прекратил огонь и находится в машине. Машина движется! – Подтверждаю, машина Агрессоров начала движение! – доложил и Стрелок-один. – Внимание, Гнездо! Агрессоры – три и четыре пытаются скрыться на машине. Направление движения северо-северо-восток. Преследую машину. Запрашиваю приказ на дальнейшие действия. Готов поразить цель. Приказа пришлось ждать долго, почти минуту. За это время машина уже успела выехать с придомовой территории и влиться в поток машин, идущих из центра города. Один из снайперов, на сей раз Стрелок-два, держал машину на прицеле. Оружие, находившееся в его руках, позволяло точно поразить движущуюся машину, почти не подвергая риску те, что едут рядом… – Внимание, Ястреб-один! Подняться на «эшелон-один», продолжать преследование машины. Огонь не открывать, докладывать о местонахождении машины каждые пять минут. В случае, если Агрессоры покинут машину, вести Агрессоров, пока сможете. – Вас понял! Бейрут, подъезд дома Почувствуй страх… Это не так-то просто, как кажется. Годами нам внушали, что страх – нечто чуждое для нас, наконечника копья Империи, от разящего удара которого не спрятаться нигде. А сейчас я должен был почувствовать этот проклятый страх – для того, чтобы выжить и выполнить задание… Почувствуй страх… Как ни странно – но именно падение с размаху на покрытый дорогущим итальянским мрамором пол на какое-то мгновение привело меня в чувство – а большего и не было нужно. Повернувшись, я выхватил из кобуры автомат – и нажал на спуск как раз в тот самый момент, когда светлый прямоугольник двери заслонили черные силуэты вошедших за мной в подъезд людей… Стрелять прицельно я не мог – просто не мог прицелиться. Да и целиться смысла не было – в узком тамбуре, ведущем в холл, промахнуться было просто невозможно. Я просто поднял автомат и нажал на спуск, перерезая едва видимые, расплывающиеся силуэты длинной, на весь магазин автоматной очередью… Отдачей больно ударило в руку, боль прострелила мозг, оглушительный грохот врезал по ушам, разорвал тишину подъезда. В голове словно бил набатом колокол – но в то же время туман немного прояснился и я уже кое-что видел. Похитители – им оставалось пройти до меня метра два – ничком лежали на мраморном полу, под одним из них медленно расплывалась темная лужа. Остро и кисло пахло порохом и кровью… Теперь уходить… Я перекатился – для того, чтобы не лежать прямо напротив открытой двери, – и вовремя! Через секунду как раз на том месте, где я лежал, пули одна за другой стали выбивать мраморную крошку из пола, с противным визгом рикошетируя… Черт… Перезарядить автомат в таком состоянии было для меня непосильной задачей – руки почти не гнулись, пальцы слушались не больше, чем разваренные баварские сосиски. Выпустив из рук разряженный автомат, я медленно и неуверенно достал пистолет из кобуры – не удержал, и он упал на пол, внушительно звякнув сталью. Нашарил на полу пистолет – почти вслепую, непослушные пальцы привычно обхватили рубчатую рукоять. Пусть подходят, суки… Ближнее Подмосковье Ночь на 29 июня 1992 года Город не спал… Несмотря на то что часы показывали уже несколько минут нового дня, этот город никогда не спал. Он работал двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Жизнь в этом городе не замирала никогда – ибо даже минута простоя оборачивалась даже не тысячами – десятками и сотнями тысяч убытка. Поэтому город никогда не спал… Этот город был построен всего три с лишним десятка лет назад, и в нем было всего несколько десятков постоянных жителей – несмотря на то что площадь его равнялась уже двадцати с лишним квадратным километрам и из года в год росла. Численность временных жителей этого города зашкаливала хорошо за сто тысяч человек. Располагался он всего в пятнадцати километрах от мегаполиса под названием Москва, и даже название у него было созвучное – «Москва-100». Город этот не был городом в обычном понимании этого слова – хотя для удобства и числился по градостроительному реестру как город. Это был самый крупный логистический центр в Центральной России и один из крупнейших в мире. К нему была протянута двенадцатиполосная – по шесть полос в каждую сторону – бетонная автострада отличного качества, прямо связанная с четвертым транспортным кольцом Москвы, линия для скоростных поездов, ходящих на все вокзалы Москвы, здесь был большой речной порт и аэродром, способный принимать все типы транспортных и пассажирских самолетов. Здесь же были все виды складских и гостиничных помещений – земля со всеми коммуникациями готовилась за счет казны и продавалась купцам, желающим здесь работать, по себестоимости. Но самое главное, что здесь было, – здесь был перевалочный пункт стратегической (с шестиметровой колеей) железной дороги Берлин – Владивосток. Одновременно здесь могли грузиться и разгружаться до пятидесяти стратегических составов, каждый из которых нес столько же груза, сколько средних размеров корабль… Сегодня же относительно спокойная ночная жизнь этого мегаполиса была нарушена… Вообще-то она была нарушена еще днем, когда на терминал стратегической дороги подъехали несколько офицеров жандармерии. Приехали они на двух армейских внедорожниках «Егерь», простых, дубовых и надежных. Двое сразу прошли на терминал, остальные поднялись в кабинет начальника терминала… Еще через час прибыла охрана – около тридцати человек, на таких же внедорожниках, рядком вставших у основательного, красного кирпича, многоэтажного здания, где сидело руководство терминала. Еще одна машина остановилась около четвертых въездных ворот на территорию терминала – они считались запасными и использовались только в редких случаях, когда не хватало пропускной способности трех основных. Одновременно начальник терминала дал команду в течение часа освободить под погрузку пути с первого по шестой и начать формирование шести больших составов… Составы формировались тоже странно – понимающий в этом деле человек немало удивился бы. Обычно составы шли либо грузовые, либо пассажирские. В пассажирских один к другому цепляли вагоны разного класса – существовали вагоны первого, второго и третьего класса. Третий класс – три этажа, простые четырехместные купе, один на весь состав вагон-ресторан. Второй – двухместные купе, три этажа. Наконец первый – два этажа, в каждом двухместном купе две комнаты и трехметровой высоты потолки. К вагонам первого класса, стоящим в составе отдельно, цеплялся дополнительно вагон-ресторан и багажный вагон. Грузовые стратегические составы были самыми обычными – вагоны отличались только циклопическими размерами и некоторыми сложностями при погрузке. Например, вагоны для перевозки транспортных средств загружались машинами в три этажа, а машины стояли не вдоль движения, а поперек… Тут же были сложности. Во-первых, нужны были пассажирские вагоны третьего класса – и только третьего. Второй и тем более первый нужен не был – а где взять столько? Подвижной состав ведь не простаивает без дела, простой состава, да тем более такого – тоже деньги. С сортировочной горки позвонили начальнику терминала, и тот, про себя ругаясь последними словами, приказал расформировать два уже почти сформированных на завтра пассажирских состава. По голове за это не погладят, скорее подзатыльник получишь, но лежащий в кабинете приказ двусмысленного толкования не допускал. Еще большая проблема была с грузовыми платформами – нужно было включить в состав платформы для тяжелой техники, причем закрытые. Такого количества специализированного состава на терминале просто не было, о чем начальник терминала и не преминул сообщить сидевшим в его кабинете офицерам. Немного посовещавшись, приняли компромиссное решение – взять столько платформ, сколько есть, а остальную технику погрузить на обычные автовозы и закрыть их съемными панелями. Такой подвижной состав имелся на станции во множестве – ибо Империя получала большое количество автомобилей из Германии и Японии, а внедорожниками собственного производства торговала по всему миру. Перевозка автомобилей по стратегической железной дороге по цене была хоть и выше морской, но по скорости доставки превосходила чуть ли не на порядок. Все купцы – и русские, и германские, и японские – считать умели хорошо и омертвлять деньги в товаре, плывущем морем со скоростью беременной черепахи, совсем не хотели. Начальник терминала позвонил на горку, отдал приказ – и работяги, ругаясь последними словами, начали подгонять громадные зарешеченные платформы к уже готовым пассажирским вагонам. Последними к составам подогнали обычные крытые грузовые платформы – самые распространенные на дороге, их всегда было в достатке… Формирование составов удалось завершить только к вечеру. Долго – но оно и понятно, срочно сформировать большой железнодорожный состав не так-то просто, особенно если для его формирования надо расформировывать другие. Несколько исполинских спаренных электровозов – пол кабины электровоза находился на уровне пяти метров над землей – подтащили сформированные составы к пунктам загрузки и замерли. На время – до особого распоряжения. Пункты загрузки, кстати, здесь представляли собой настоящие произведения искусства, грузить можно было одновременно на три уровня, причем почти без вмешательства человека. Никто и не знал, что дата погрузки будет зависеть от… облачности на небе. При низко висящей облачности бессильными оказывались и американские и британские системы спутникового слежения. В этот раз погода играла на стороне русских – весь день над Москвой и областью висела низкая, серая, мрачная пелена, порой прорывающаяся мелким моросным дождем. Именно то, что нужно… Ровно в двенадцать ноль-ноль офицер, дежуривший на четвертых воротах вместе с гражданской охраной, встал со стула, подошел к окну, вгляделся в непроницаемый сумрак. Не видно ни зги – как раз про такую погоду. В самый раз. Прослушав то, что ему говорят через наушник – наушник был самой последней модели, полупрозрачный, скрытого ношения, вставляемый прямо в ухо, офицер наклонился к висевшей на плече рации, коротко ответил «есть», повернулся к охранникам… – Открывайте ворота… – Не имеем права! – Мордатый отставник, старший охранного наряда, поправил на плече ремень штурмкарабина. – Согласно уставу караульной службы… – Ты мне еще будешь за устав рассказывать, салага, – недобро усмехнулся офицер, – открывай! Если нет – звони на терминал, только не факт, что ты после этого тут работать останешься… Еще через несколько минут на фоне обычных ночных звуков начал нарастать один, заглушающий все остальные – к терминалу шла колонна. Впереди, не зажигая фар, шли несколько колесных боевых машин поддержки, за ними в плотном строю, всего с трехметровой дистанцией между машинами, в несколько рядов шли легкие колесные боевые машины – те же «Егеря», но какие-то с легким бронированием, какие-то открытые с дугами безопасности – и все с вооружением. Самым разнообразным – крупнокалиберные пулеметы, автоматические станковые гранатометы, безоткатные орудия, автоматические минометы. Пока все оружие было либо опломбировано во избежание неприятностей, либо и вовсе снято. – Это что… Война, что ли, начинается? – простодушно полюбопытствовал один из охранников на воротах. – Пока нет… – задумчиво промолвил офицер, – пока… Как и всегда в армии, на погрузку заходили быстро, шумно, часто бестолково. Офицеры быстро строили своих солдат повзводно и поротно, построив – получали номер вагона и в порядке очереди заводили личный состав на погрузку в вагоны. Кому-то не повезло – их запрягли загонять в автовозы машины, крепить их там и перегружать прибывшие вместе с колонной ящики с боеприпасами и снаряжением в грузовые вагоны. Работа спорилась, вагоны грузились, техника занимала положенные ей на платформах места, приглушенный шум и крики офицеров, частенько матерные, сливались в один сплошной, давящий на уши гул. Чуть в стороне от места погрузки остановился внедорожник, шедший в колонне последним. Из него вышли двое офицеров – один высокий и худой, усатый, с погонами полковника, второй полная его противоположность – невысокий, но крепкий, почти квадратный. Оба они синхронно достали сигареты, полковник чиркнул зажигалкой. Немного помолчали, затягиваясь крепким сладковатым дымком. – Хреново… – Что хреново? – не понял майор. – Нормально выдвинулись, я по часам засекал. Норматив перекрыт. – Да я не об этом, – досадливо проговорил полковник, – всё это хреново. Ночь, поезд… Какая-то подлянка затевается, чувствую. – Задача поставлена, – пожал плечами майор, бросил на землю едва начатую сигарету. – Не нам ее обсуждать. – Оно так. – Полковник помолчал несколько секунд, будто думая, что сказать. – Самому бы с вами поехать, да запрещено… Значит, так, майор Ковалев! Тот, кого назвали майором Ковалевым, неуловимо подтянулся, хотя и не принял уставную стойку «смирно». Все офицеры хорошо понимали, где болтовня, а где… – По прибытии немедленно связаться со мной лично и доложить – и по прибытии в Казань, и дальше. Сухпая достаточно взяли? – На двадцать суток, как и приказано. – Боекомплект? – По пять на бойца. Приказ по пять боекомплектов на бойца не предусматривал – но эти офицеры привыкли думать своей головой. Боеприпасов лишних не бывает… – Значит, так. Из поезда выходят только офицеры, и то особо не высовывайтесь. Солдатня пусть носа не кажет, даже шторы на окнах пусть закроют. Главное – не светиться. Если что… по обстановке, ты знаешь. – Есть! – С нами Бог! – С нами Бог, за нами Россия! – четко и громко отозвался майор так, что кое-кто оторвался от погрузочно-разгрузочных работ – С Богом, мужики… – совершенно не по-уставному проговорил полковник. Резко и красиво, как в парадном строю, повернулся и пошел прочь к машине. Не оглядываясь, чтобы не накликать беду… Помимо прочего, на территории терминала были и гостиницы – те, кто приезжал с железнодорожными составами, иногда оставались на пару дней и не хотели ехать в Москву. Для них было построено три гостиницы, по-модному называвшихся отелями, а один – гастхаусом, по-немецки. Самый шикарный и новый из них назывался «Империал» и представлял собой облицованную стеклом двадцатипятиэтажную башню. День назад поездом из Берлина приехал некий господин, представившийся газетным репортером и спросивший номер на самом верху, на двадцать пятом этаже. Портье удивился – в окрестностях не было ничего такого, на что было бы интересно взглянуть, и люди обычно спрашивали номера пониже, и когда не хватало нижних – уже селились на верхних этажах. Но господин настаивал – и портье, недоуменно пожав плечами, выдал ему ключ от угловой комнаты. Господин заплатил за четыре ночи… Но спать ночью он не собирался. На этаже почти половина комнат пустовала и все постояльцы уже легли спать – а он, приоткрыв окно, сосредоточенно наблюдал через профессиональный фотоаппарат с большим объективом и инфракрасной насадкой на нем погрузку техники и бойцов на эшелоны. Он делал снимки – их было уже более двухсот, пытался считать технику и личный состав, делал записи в лежащем под рукой блокноте. Свет в номере не горел, а к самой двери постоялец, поднатужившись, подтащил шкаф. Он не боялся жандармов, никто не знал о том, чем он сейчас занимается, да и особо противозаконного он ничего не делал. Ну, снимает ночную жизнь станции – и снимает… Под утро, когда влекомые сцепками из трех тяжелых электровозов каждый составы один за другим покинули станцию, британец включил ноутбук. Шифрованное сообщение – оно выглядело как обычное деловое письмо – он отправил в числе обычной переписки, фотографии скинул на жесткий диск ноутбука и зашифровал, наложив поверх них другое изображение. Теперь для того чтобы найти искомые фотографии, нужно будет точно знать, что искать. Такие, как он, пересекали границу ежедневно десятками тысяч, и проверить, что хранится в ноутбуке у каждого, было физически невозможно. Выключив ноутбук, он на всякий случай достал карту памяти из фотоаппарата и сжег ее в пепельнице. Потом пошел спать – дело было сделано… Через несколько секунд после того, как электронная почта была отправлена, электронное письмо британца попало в паутину сразу двух систем глобального электронного шпионажа. Британо-американской «Эшелон» скоро исполнялось уже двадцать лет, германо-российской «Невод» не было и десяти. Но за счет того, что на обеспечении «Невода» стояло более мощное оборудование, а программу анализа разрабатывали лучшие в мире российские математики и программисты, «Невод» был технически более совершенен, чем «Эшелон». Вся система «Невод» была построена на группировке спутников двойного назначения – часть информации они перехватывали легально, часть – нелегально. Все ключевые узлы Интернета, особенно те, через которые передавалась электронная почта, тоже были под постоянным контролем. И если технически «Невод» уступал «Эшелону» – десять спутников вместо восемнадцати, – то по возможностям и скорости поиска значительно его превосходил… Все море информации, попадавшее в «Невод», пропускалось через тройную систему фильтров. Первый – контекстный фильтр – задерживал все виды информации, где встречались ключевые слова – например, «бомба», «героин», «взорвать». Также электронные письма анализировались на предмет соответствия количества знаков и размера файла. Слишком большой размер файла при малом количестве знаков мог свидетельствовать о том, что в письме есть миниатюрное изображение, в котором содержится зашифрованная информация или какое-то другое зашифрованное послание. Также останавливались и передавались на дешифровку все зашифрованные письма – коммерческие шифровальные системы давно были взломаны и трудностей не представляли, с военными и дипломатическими шифрами других государств приходилось повозиться… Второй фильтр – логико-эвристический поиск. Система анализировала, в каком контексте употреблено было «слово-триггер», осознавала информацию и пыталась понять – представляет она собой ценность для разведслужб или нет. Фактически это была примитивная система искусственного интеллекта. Третий фильтр – письма, отмеченные логико-эвристическим фильтром как подозрительные, читались уже людьми – которые и принимали окончательное решение. Наряду с ограничением прав и свобод наличие глобального контроля за Интернетом имело и свои положительные стороны – так, например, «Невод» автоматически распознавал и удалял из сети и из поступавших на анализ писем вирусы и другие вредоносные программы. Делалось это для обеспечения безопасности самого «Невода» – но польза от такой вот бесплатной чистки была всем. Через три минуты письмо британца попало на «Невод», через четыре с небольшим его перехватил «Эшелон», в котором был только контекстный поиск. Обе системы еще на первом фильтре приняли решение по этому письму – «интереса не представляет»… Бейрут, армянский квартал Подземная стоянка 28 июня 1992 года – Черт. Черт, черт!!! – Лейтенант САС Джон Кьюсак ударил обеими кулаками по баранке. – Сука, твою мать, как же так?! Как же так!!! – Спокойнее! – Капрал Дамиан Монтгомери посмотрел в зеркало заднего вида, погони на первый взгляд не было. – Вон подземная стоянка, сворачивай! Черный фургон резко, проскочив через полосу движения, свернул к въезду на подземную стоянку, противно визгнули тормоза. Сзади протестующе загудели, засигналили… – Прорвемся… – Монтгомери вгляделся в шлагбаум впереди и понял, что стоянка автоматическая, расчет идет через автомат у шлагбаума. Тем лучше – никто их не запомнит… – У тебя деньги мелкие есть? Простой вопрос ввел Кьюсака в ступор. – Нет… – Что бы вы без меня делали… – задумчиво проговорил Монтгомери, вытаскивая из кармана горстку мелочи и отбирая нужные монеты. Автомат зачавкал, проглатывая одну монету за другой, из длинной прорези ниже монетоприемника выскочил чек с номером и указанием оплаченного времени стоянки – его следовало подложить под стекло, покидая машину… – Давай вниз… Фургон запетлял мимо длинных рядов машин, спустился на один этаж, потом на второй … – Вон там место есть, паркуйся… Кьюсак вел машину на автомате, перед глазами стояла только одна картина – черный проем двери, куда только что вошли его друзья, – и вспышки выстрелов в темноте, раскалывающий грохот автоматной очереди… – Осторожнее… Фургон втиснулся между двумя легковушками, мотор глухо забормотал на холостых… – Ты что видел? – в упор спросил Монтгомери. Вопрос был вполне обоснованный – сам капрал Монтгомери находился в более неудобной позиции, с которой подъезд просматривался намного хуже… – Черт… Этот русский… Он как-то дошел до подъезда, шатаясь – но дошел. Пит и Том шли за ним, Пит остановился – но потом снова пошел. Они вошли в подъезд – и почти сразу автомат заработал. Я схватил винтовку, выстрелил несколько раз… черт, как такое дерьмо вообще могло произойти…. – А вот как! – холодный тон капрала Дамиана Монтгомери заставил Кьюсака поднять глаза – и он увидел направленный на него пистолет с коротким глушителем… – Дама… – изумленно выдавил он, – ты что, Дама… Пистолет плюнул огнем. Потом еще раз и еще… Капрал Дамиан Монтгомери выждал несколько секунд, потом приложил два пальца к шее своего старого сослуживца, которого он только что убил, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было. На всякий случай Монтгомери приблизил пистолет к курчавым черным волосам лейтенанта, прикрылся ладонью, чтобы на нее не попали брызги, нажал на спуск еще два раза. Что-то горячее, липкое противно шлепнулось об ладонь. Теперь точно все… – Прости, лейт, – спокойным тоном сказал Монтгомери, будто прощаясь со своими друзьями. – Но лучше выплывет один, чем потонут все… Именно капрал Дамиан Монтгомери ослабил дозу снотворного в дротике вдвое, чтобы русский почувствовал себя плохо – но не вырубился окончательно и был способен защищаться. За это он уже получил сто тысяч фунтов стерлингов – вполне достаточная сумма для того, чтобы предать трех старых друзей и сослуживцев, – и сейчас намеревался получить еще столько же. В благородство британской разведки, заплатившей ему, он почему-то верил… Капрал бросил пистолет на пол, затем перегнулся назад, достал свою сумку. Активировал механизм взрывного устройства, которое скорее было не взрывным, а зажигательным, наполненным одной из производных напалма, установил часовую задержку. Хлопнул по карману, чтобы еще раз убедиться в наличии там документов – паспорта на имя подданного Священной римской империи Хайнца Штуке и билета на рейс авиакомпании «Люфтганза», вылетающий через час из Бейрута в Триполи. По-немецки он разговаривал свободно и вполне мог сойти за немца. Как раз в тот момент, когда самолет оторвется от земли, устройство сработает – его мощности вполне хватало, чтобы устроить в подземном гараже маленький ад и раз и навсегда уничтожить возможные улики. Полиция, конечно, до чего-то докопается, есть же эксперты, лаборатории, следствие – но на это потребуется несколько дней, а тогда будет уже поздно… Ignis sanat… Это если он не опоздает на самолет. А если опоздает… то сорвется пересадка и в Триполи. Поэтому – надо поспешить… А, еще одно… Капрал достал из кармана телефон, набрал номер, который помнил по памяти. Дождался, пока на той стороне ответит автоответчик… – Все в норме… – коротко сказал он. На той стороне стоял голосовой анализатор, и поэтому представляться смысла не было, машина сама опознает звонившего… Вот теперь – точно все. Капрал бросил телефон, с которого он позвонил только один раз, на пол, рядом с пистолетом. Спокойно вытер испачканную кровью руку об сиденье. Вышел из машины, захлопнул дверь и заторопился на выход. Надо было успеть поймать такси – не дай Бог на дороге до аэропорта будут пробки… Жить капралу Монтгомери оставалось всего несколько часов. Британская разведка умела зачищать следы – да и платить еще сто тысяч фунтов стерлингов предателю смысла не было… Бейрут, гостиница Бристоль 28 июня 1992 года Еще вчера Сноу начали мучить плохие предчувствия. В последнее время что-то шло не так – он не мог понять что, но что-то было не так. И в личной жизни, и в работе. И в смешанной с работой личной жизни тоже. Он видел, что чувства Мадлен (он избегал называть Юлию по имени даже в мыслях) к Воронцову искренние, что она может в любой момент сорваться с крючка, не опасаясь даже возможных последствий. А поскольку за курируемого им агента отвечал он, то и за последствия потери агента отвечал бы точно он и никто другой. Интимные отношения с агентессой – это уже грубейшее нарушение должностных инструкций, на это смотрели сквозь пальцы, но только до того момента, пока не происходило ЧП. А если ЧП произойдет – тут каждое лыко ставится в строку. Тот же Карвер, который его ненавидит, – случись провал, и он не упустит возможности вышибить его из резидентуры, а в досье такое напишет – ни одна тюрьма не примет. Сошлют в ту же Африку старшим помощником младшего агента – а это ведь не солнечный и богатый Бейрут. Там война ножей, которые всаживают в спину по самую рукоятку… Если раньше то, что он делил Мадлен с Воронцовым, придавало свиданиям некую пикантность, остроту ощущений – то теперь, когда Сноу знал, чем занимается Воронцов, чувства были совсем другие. Британец был жизнелюбом, гурманом, повесой, при всем при том законченным подонком – но он не был хищником. Он был силен телом – но слаб духом, в нем не было стального стержня, того, что отличает мужчину от «мужчины». А Воронцов был именно хищником, настоящим волком – и каждый раз подходя к квартире Мадлен, Сноу мрачно размышлял. Возможно, Мадлен сдала его русским, а может, и еще хуже – Воронцову лично. Возможно, он откроет сегодня дверь – а за ней его уже ждут контрразведчики. Возможно, его там ждет русский – с оружием в руках. Не исключено, что сегодня ему суждено пропасть без вести – и никто, даже британская разведка не будет его в таком случае искать… От всего этого Сноу начал выпивать. Пока только выпивать, не пить – но количество алкоголя, которое он ежедневно употреблял, уже вдвое превышало его обычную норму и продолжало расти. К работе он приступал с гудящей, чугунной головой и начал допускать небрежности в работе, а это, как известно, – первый шаг к провалу. Сегодня Сноу почему-то показалось, что, если он придет к себе домой, там его немедленно арестуют. Возможно, потому, что в городе присутствовало отделение «А» британской САС, он передал им данные на человека, которого нужно похитить и доставить для допроса и, возможно, последующей ликвидации в укромное место. Похищение человека каралось пятнадцатью годами каторжных работ, похищение офицера в целях шпионажа – смертной казнью: Сноу хорошо знал Уголовное уложение Российской империи. Поэтому дома он решил – на всякий случай – не ночевать. Вместо этого закатился в один из самых шикарных отелей Бейрута – гостиницу «Бристоль», что располагалась на улице Верден. Там он снял номер на одну ночь, вечером пошел в работавшее до глубокой ночи при отеле кабаре – а дальнейшее уже было делом техники. Настроение было прескверным, ухаживать за дамами не хотелось – пришлось наскоро договариваться с девушками из кабаре. Благосклонность двух дам из подтанцовки на всю ночь – брюнетки и блондинки – обеспечили две сторублевые бумажки. Еще двадцать пять целковых – за шампанское и икру в номер. Утро выдалось тяжелым – в последнее время все утренние часы были тяжелыми, но сегодняшнее не шло ни в какое сравнение с теми, что были до этого. Настоящее мучение… В голове словно бьет колокол – у русских на церквях были колокола, часто звонившие, – вот именно такой большой колокол и звонил в голове. Каждый удар языка по бронзовому боку отзывался яркой вспышкой боли в висках. Горло пересохло настолько, что больно было даже дышать… Держась обеими руками за гудящую голову, Сноу пошевелился на кровати – затем с трудом, покачиваясь, принял положение сидя. О том, чтобы встать на ноги, можно было пока забыть. Сначала ему показалось, что он у Мадлен. Он огляделся по сторонам – и только тогда кое-какие воспоминания прошлого дня начали медленно всплывать из глубин сознания. Лучше бы не всплывали – от этих воспоминаний Сноу начало мутить… – Твою мать… – выругался он по-русски. Початая бутылка виски лежала на полу рядом с кроватью, сивушный запах бил в нос. Видимо, часть он выпил, а часть пролилась на ковер в ходе вчерашней оргии. До графина с водой надо было пройти не меньше семи шагов – он стоял на туалетном столике, и Сноу отчетливо понимал – ногами он туда не дойдет… Еще раз отчаянно оглядевшись по сторонам, Сноу понял, что на помощь ему никто не придет – дамы уже покинули номер, оставив о себе на память лишь аромат дешевых духов… Свалившись с кровати, британец на четвереньках, стараясь держать равновесие, пополз к буфету. Расстояние в семь шагов ему удалось преодолеть за три минуты – и при этом ни разу не упасть. Держась сначала за стул, потом за стенку, Сноу смог сесть на стул и дотянуться до вожделенного графина. От первого же глотка холодной воды его замутило так, что он чуть не упал со стула на пол – но второй и последующие пошли лучше… Подобное лечится подобным… Нет. Хватит. Иначе можно превратиться в еще одного русского дикаря… Сноу поставил графин обратно на столик, осторожно, держась за спинку стула, встал. Осторожно отпустил руки от спинки стула, одну за другой. Уже приемлемо – по крайней мере, можно стоять, не шатаясь и не падая… Сноу сделал шаг к кровати, потом второй – и словно земля понеслась ему навстречу… Денег в брюках, конечно же, не было. Сноу выяснил это сразу, как только пришел в себя после падения – хорошо, что на кровать упал, а не на пол. Осталось всего лишь немного серебра – тут дамы проявили благородство, пара рублевых монет и, самое главное, – кредитные карточки. Могли бы и их украсть. Одна своя, личная, другая служебная, привязанная к счету резидентуры. Сноу прикинул баланс доходов и расходов и понял, что на личной уже вряд ли что-то осталось. А до жалованья еще … В общем, плохо. Оставалось только придумать, как оправдать оперативной необходимостью счет из отеля с включенной туда стоимостью спиртного. Британец попытался вспомнить оперативный псевдоним какого-нибудь источника, на которого можно списать встречу в роскошном отеле инкогнито – но это вызвало лишь очередной приступ тошноты. Ничего, когда отчет будет писаться – можно будет вспомнить. Сноу попытался натянуть брюки – и тут почувствовал, что в кармане что-то вибрирует. Он поднял перед собой брюки на вытянутых руках – и тупо уставился на них, пытаясь понять, что происходит… Телефон. Вибровызов… Непослушными пальцами Сноу достал телефон – специальный, защищающий от примитивных методов прослушивания – и чуть не упустил его из рук. Трясется, зараза! Глянул на экран, на номер вызывающего абонента… Боже… Карвер. Номер резидентуры. Непослушный палец со второго раза нашел кнопку ответа, раздраженный голос регионального резидента врезался в уши подобно тупому ржавому шилу… – Сноу! Черт вас возьми! Господи… – Почему, черт возьми, вы не отвечаете?! – Сэр, я… – Дорога на Саадият, место вам известно. Через час… Молоточками по барабанным перепонкам больно ударили гудки отбоя. Внезапно Сноу понял, что свои брюки он по-прежнему держит перед собой на вытянутой руке… Дорога на Саадият Тот же день… Место, которое назвал резидент, было действительно известно Сноу. Дорога на Саадият шла по довольно живописным местам, через каждый километр были установлены смотровые площадки для туристов. На пятой из них иногда Карвер встречался со своими людьми…. Конечно же, Сноу опоздал на встречу. Прежде всего он пятнадцать минут мужественно простоял под ледяным душем, отчаянно пытаясь прийти в себя в достаточной мере, чтобы сесть за руль. Потом какое-то время ушло на то, чтобы собрать разбросанную по всему номеру одежду. Десять минут он оплачивал номер – искал карточку, трясущимися, как в лихорадке, руками подписывал счет. Еще десять минут ушло на то, чтобы вспомнить, какая у него машина, и найти ее среди других припаркованных… От полиции спасло его только то, что на машине был специальный пропуск консульства, пользоваться которым можно было в исключительных случаях. Права экстерриториальности он не давал – но полицейские предпочитали не связываться по мелочам с теми, у кого он был – чтобы не нарваться на выяснение отношений с консульством. Сноу старался ехать как можно внимательнее и собраннее – получалось плохо. На выезде из города его остановили – но не задержали, не имели права – просто порекомендовали иностранному подданному, явно едва удерживающему руль в руках, ехать медленно и аккуратно. Полицейский предложил даже оставить машину на посту и вызвать такси – но Сноу отказался… В отличие от Сноу, предпочитавшего небольшой спортивный седан «БМВ», Карвер ездил на детище британского автопрома – унылом и немодном «Воскхолле». По автомобилю ужасного белого цвета его можно было вычислить в транспортном потоке очень легко – просто таких машин в Бейруте почти не было. Карверу иногда предлагали ее сменить на что-то более современное и качественное, например, тот же «БМВ». Но Карвер с кислой миной неизменно отказывался и предпочитал сохранять верность «Воскхоллу», – точно такая же машина, той же модели, цвета и года выпуска была у него на родине… Сноу с трудом припарковал машину на площадке, рядом с ужасным «Воскхоллом» Карвера. Отстегнул ремень безопасности, выбрался из машины, пошатнулся – и чтобы не упасть, вынужден был схватиться за дверь. Поездка здоровья ему не добавила, скорее наоборот. Призвав все свои силы, стараясь шагать ровно, Сноу направился к резиденту – и уже по выражению его лица понял, что случилось что-то страшное… – Вы опять пили, Сноу? – недобрым тоном начал резидент. – Немного, сэр, – заставил себя улыбнуться Сноу, – для маскировки, при встрече с источником… – От вас несет, как от винокуренной бочки, – сухо заметил Карвер. – Извольте привести себя в порядок и до завершения операции полностью воздерживаться от употребления алкоголя. Сейчас мне потребуются все силы – и вы в особенности. – Что произошло? – свернул с опасной темы Сноу. – Много всего, – помрачнел резидент. – Русский смог уйти… – Как? – Сноу показалось, будто ему за шиворот сунули кусок льда. Он даже оглянулся – в голове молнией мелькнула мысль, что Воронцов где-то рядом… – Пока мало что известно. Сработать чисто не удалось, русский открыл огонь. Двое из группы погибли, их пришлось оставить там. Русский ушел. – Оставить там?!! – А что предлагаете? – вызверился резидент. – Вести бой с полицией?! У русских это дело неплохо поставлено, полиция, особенно в центре, появляется максимум через пять-семь минут! Промедли минуты на две-три, ввяжись в перестрелку – и тебе уже не уйти. У них не было другого выхода. К тому же на телах нет ничего, что бы доказывало их работу на нас. Это профессионалы, Сноу! – Да, да… – Стоянка плыла как будто в тумане, Сноу облокотился на дорожное заграждение, чтобы не упасть. – И что теперь, сэр? – Остается запасной вариант, – улыбнулся резидент, – Мадлен… – Мадлен?! – Да. А в чем проблемы? Русский доверяет ей – и сам придет в ловушку. Вряд ли он придет на любовное свидание с автоматом. – Мадлен… – Сноу отчаянно пытался подобрать слова. – Сэр… я не уверен в ней. – Что, простите? – спокойно спросил резидент – Она… в общем, я не уверен, что смогу уговорить ее заманить Воронцова в ловушку… Внезапно резидент, несмотря на то что был килограммов на сорок легче Сноу, схватил его за грудки – с неожиданной для человека такого веса и такой комплекции силой. Как следует встряхнул. Увидев выражение глаз резидента, Сноу инстинктивно отшатнулся, но резидент удержал его на месте. – Слушай сюда… – Резидент перешел на «ты» и говорил с холодной, всепоглощающей яростью. – Пьяный сукин сын. Меня не интересует то, что ты жрешь спиртное, как русский варвар. Меня не интересует то, что ты трахаешь Мадлен. Меня не интересует то, что ты оплачиваешь свои попойки и гулянки со счета резидентуры. Меня все это не интересует. Но только до тех пор, пока выполняется работа! Если работа не выполняется – все это меня очень сильно заинтересует. И не только меня – но и Лондон. Понял? – М… да… – Не слышу! – Да, сэр… – выдавил из себя Сноу – Тогда пошел вон! Не позднее шестнадцати ноль-ноль по местному доложишь – как и когда! – Резидент отпустил Сноу. – Но сэр… Мне нужны еще люди… умеющие выполнять подобную работу. В одиночку я не справлюсь… – У меня нет людей! Отделение «А» выведено из строя. Больше людей, которые могут выполнять подобную работу, нет. Попросишь у своих друзей, тех, что встают раком по пять раз в день. Ты ведь знаешь, где они сейчас? – Да, сэр… – Вот у них и попросишь. В конце концов, Воронцов убивал правоверных, и все они захотят с ним посчитаться. И при встрече передай нашим друзьям – пусть будут готовы. Они знают, к чему именно. – Понял, сэр… Резидент улыбнулся. Недобро улыбнулся, одними губами… – Тогда прочь с моих глаз, Сноу. Пока я держу себя в руках… В двух тысячах метров над дорогой на Саадият, раскинув длинные узкие крылья, почти бесшумно парил армейский беспилотный самолет-разведчик. Объектив видеокамеры, способной снимать с большого расстояния, и узконаправленный микрофон, способный услышать, как в нескольких километрах от него хрустит листочком жук, был нацелен точно на дорогу на Саадият, на смотровую площадку на пятом километре дороги – где в этот час стояли только две машины – старый белый «Воскхолл» и почти новый, светло-серого цвета спортседан «БМВ». Разговор двух людей, стоявших у ограждения смотровой площадки, был записан до последнего звука… Резидент британской разведки, сэр Тимоти Карвер, тяжелым взглядом проводил «БМВ», который, неуверенно тронувшись с места, встроился в поток машин на шоссе, едва не вызвав автомобильную аварию. Необходимость работать с алкоголиком и возомнившим невесть что о себе придурком Сноу вызывала у сэра Тимоти стойкое, выворачивающее наизнанку отвращение – но для задуманного ими нужен был именно такой человек. Молодой, глупый подонок с максимумом самомнения и сомнительным профессионализмом. Успокаивало только то, что скоро этого ублюдка не будет в живых… Сэр Тимоти достал из кармана прибор, похожий на сотовый телефон – он и был сотовым телефоном, но не только, – нажал одну из кнопок. На экране тревожно замигал красный огонек. Сэр Тимоти улыбнулся… Как он и предполагал – разговор русские записали. Каким образом – он не знал и не хотел знать. Может, этот придурок Сноу на себе микрофон притащил, неважно. Самое главное – очередная порция дезинформации ушла по назначению… Карвер сбросил режим сканирования, набрал обычный телефонный номер, поднес аппарат к уху. Дождался ответа… – Это библиотека? – Извините, сэр, вы ошиблись номером, – ответил женский голос. Карвер отключил аппарат. Очередной этап операции завершен, только что об этом он сообщил в Лондон. Пока все шло нормально, даже более чем – и вожделенная должность в Лондоне была все ближе. Но сэр Тимоти не питал никаких иллюзий в отношении своих работодателей: один провал – и идущий по пятам убийца ликвидирует его, как только что ликвидировали отделение «А». Права на ошибку в этой игре ни у кого не было. Бейрут, окраины города 28 июня 1992 года На въезде в город Сноу остановился у придорожной лавки, выгребая последние деньги из кармана, купил бутылку «Боржоми» – напитка, словно Богом созданного для того, чтобы лечить похмелье[121]. Прямо тут же, только выйдя из лавки, пальцами сковырнул пробку и жадно, в один глоток выпил. Сразу полегчало, в голове будто мокрая губка прошлась, стирая с измученного мозга похмельную накипь. Еще подташнивало, но Джон Сноу уже чувствовал себя готовым к новым свершениям… Съехав на обочину, он облокотился об руль и задумался. До шестнадцати ноль-ноль он должен был сам найти себе силовое прикрытие, но это-то как раз большой проблемы не представляло. Проблему представляло другое – он лихорадочно пытался выстроить схему разговора с Мадлен – и отчетливо понимал, что на прямое предательство Воронцова она не пойдет и сознательно в ловушку его не заманит… Возможные варианты давления были разные. Самый примитивный – это силовой. Взять с собой какого-нибудь ублюдка, не обделенного силой, но обделенного мозгами – да хотя бы того же Мехмета, прийти к Мадлен на квартиру, силой заставить позвонить Воронцову – и устроить засаду на квартире. В мусульманских кварталах за несколько минут – если знаешь, к кому обратиться – найдется не один десяток человек, готовых на самую грязную работу. Если будет поначалу отказываться – избить, изнасиловать, пригрозить сжечь лицо кислотой или порезать бритвой – сломать женщину не проблема. Но проблемы могут быть потом… Будет ли Мадлен способна говорить по телефону – после того, что с ней сделают – так, чтобы Воронцов не заподозрил неладное? А если они уже договорились о каком-то условном слове, внешне невинном, но означающем сигнал тревоги? Кое-кто уже недооценил Воронцова – и лежал теперь в морге, изрешеченный пулями. А ведь если Воронцов заподозрит неладное – скорее всего он придет не один. В лучшем случае с полицейскими или контрразведчиками – тогда по совокупности не миновать виселицы. В худшем – приведет своих друзей из спецназа военно-морского флота и возьмет квартиру штурмом. Тогда виселица будет казаться избавлением… Силовой вариант отпадает… Нажать на «биографический рычаг»?[122] В конце концов, по ней камера смертников плачет за участие в террористической деятельности. А сработает ли это? В конце концов, у ее отца хватит денег на самых лучших адвокатов – а в истории Империи были самые невероятные оправдательные приговоры. Несмотря на то что Российскую империю в западной прессе представляли империей зла – Сноу знал реальную ситуацию и понимал, что российский суд присяжных ничем не отличается от британского. Тем более – дело было давно, непосредственно в совершении теракта она не участвовала, да и сам теракт не состоялся, присяжные на нее только посмотрят – и вообще усомнятся в обвинении. Всякое может быть. Кроме того – Сноу инстинктивно чувствовал, что и это не пройдет. Изначально Мадлен работала не только и не столько из-за страха – она работала на британцев, искренне ненавидя власть и карательный аппарат Империи, отправивший на виселицу ее любимого человека. А сейчас – клин клином вышибают – любимый человек у нее был совершенно другой… Рассказать все про Воронцова? Что ее любимый на самом деле является исполнителем смертных приговоров неугодных режиму, тайно вынесенных где-то наверху? Что его руки по локоть в крови? Тогда последствия вообще могут быть непредсказуемыми – Мадлен может и простить его, а может и сама застрелить, своими руками и прямо с ходу, не дав Сноу даже поговорить с ним. Так тоже нельзя – когда ситуация идет вразнос, становится неконтролируемой и непрогнозируемой – это самое страшное, что может быть в работе разведчика. Отпадает… Осталось только одно. С давних времен у Сноу был свой ключ к квартире Мадлен. Можно занять позицию у ее дома, а когда Воронцов будет у нее в квартире – ночью войти и неожиданно напасть. Оставалось только одно – понять, когда Воронцов будет в этой так хорошо знакомой ему квартире. А по возможности – и приблизить этот момент… Нужно было сделать еще одно. Найти людей – по меньшей мере троих – для силового прикрытия операции. И Сноу знал, к кому и как нужно за этим обратиться… Бейрут, район Ашрафех Улица эль-Салам 28 июня 1992 года Свой автомобиль он оставил за два квартала до того места, которое ему было нужно. За этим районом давно и бесповоротно закрепилась слава черной дыры для дорогих машин – все украденные в городе и окрестностях машины стекались сюда. Здесь перебивались номера, готовились поддельные документы, угнанные машины перекрашивались. Потом их переправляли в порт, а там грузили на идущие в Африку сухогрузы. Угнанная машина, не угнанная – в Африке на такую мелочь внимания давно не обращали. Здесь же, в этом районе, населенном мусульманами-суннитами, ремонтировали и продавали оружие. Полиция частенько проводила здесь облавы на угонщиков и торговцев нелегальным оружием, но удавалось поймать мало кого, только тех, кто не знал правила и не отстегивал мзду местным околоточным. Те, кто отстегивал, работали годами. Для того чтобы машину угнали, порой достаточно было оставить ее у тротуара и зайти в лавку. И тем не менее Джон Сноу оставил машину у лавки, совершенно не боясь за ее судьбу. Его машину здесь знали, и случись какому лихому человеку посягнуть на нее – скорее всего по жестокому шариатскому закону он лишился бы кисти руки… Почти сразу Сноу нырнул в проход между домами, шумно дыша, пробежал через него, выскочил на другую, соседнюю улицу. Под истерический вой клаксонов и крики водителей, обнаруживавших близкое знакомство с его мамой и другими родственниками, Сноу перебежал улицу и вбежал в лавку, которую держал старьевщик Али… Али, который уже давно «принимал гостей», лишь только коротко кивнул, подтверждая, что все чисто. Своим ремеслом он занимался уже лет пятьдесят, и на него мало кто обращал внимание – даже полиция… Сноу прошел за едва заметную дверь и оказался в небольшой комнате, заваленной разным мусором – по крайней мере, выглядело это точно как мусор со свалки. А еще в комнате был большой шкаф – и мало кто знал, что этот шкаф в полу имел люк, закрывающий ход под землю… Ход был неудобный – никакого освещения не было, и приходилось больше трех метров спускаться вниз по установленной вертикально лестнице, наугад ставя ногу. Для человека, который не так давно употребил больше литра крепкого спиртного, задача спуститься вниз и не свернуть при этом шею и вовсе усложнялась – но делать было нечего. Сноу, пачкая костюм, встал сначала на колени, потом опустил ноги в узкий неудобный люк, нащупал ступени. Делать было нечего – помянув мысленно недобрым словом Карвера, британец полез вниз… И все-таки сорвался. Произошло это на самых последних ступеньках – но все равно, когда соскользнула нога, британец на мгновение ощутил прилив дикого, инквизиторского страха, словно кувалдой выбившего из него остатки хмеля. Тяжело и шумно он упал на вытоптанный до каменной твердости земляной пол тоннеля, грязно выругался – и вдруг ощутил противный стальной холод ствола, приставленного к голове…. – Сноу, – представился он. Стражи тоннеля, что прятались в темноте, никак не отреагировали – они ждали сообщения от сообщников, занимающих наблюдательные позиции наверху, на улице, что все чисто. Если на улице появится полиция, казаки или того хуже – армейская спецгруппа, Сноу предстояло умереть первым. Или стать заложником – а это значило только несколько лишних часов жизни. Аль-Каида не щадила ни заложников, ни предателей… – Нормально… – хрипло донеслось из темноты по-арабски, и Сноу перевел дух. Каждый раз, когда он спускался в это или другое подземелье, таких подземелий было много, ему было не по себе… – Я должен встретиться с Пророком. – Но захочет ли Пророк встретиться с тобой? – спросили из темноты. – Захочет, – уверенно ответил Сноу, хотя сам в этом был совершенно не уверен. Пророк – он же Осама Бен Ладен – не являлся агентом ни британской, ни американской разведки. Он представлял тайное объединение очень богатых и при этом фанатично преданных исламу людей. Помимо этого, их объединяла умело скрываемая ненависть к русским и желание создать собственное государство, где они будут жить по своим и только своим, не навязываемым из Санкт-Петербурга законам. Эти люди не были глупы, они прекрасно понимали, что, не имея поддержки, дипломатической и военной, такое государство не выживет. Поэтому они и вступили в сговор с Британией, договорившись о том, что новообразованное государство признает себя британским протекторатом. Британии же крайне нужна была нефть, и такое развитие событий ее бы более чем устраивало. Но от этих людей Востока – непонятных, скрытных, фанатичных – можно было ждать чего угодно. Поэтому каждый раз, встречаясь с Пророком, Сноу не был уверен в том, что к концу встречи его голова останется на плечах. Сатанинская жестокость исламских экстремистов была хорошо известна – самое малое, что они могли сделать с врагом, – отрезать ему голову… – А когда кончатся месяцы запретные… – начал невидимый голос, и Сноу понял, что стражи по-прежнему ему не доверяют и намерены провести последнюю проверку, заставив его вспомнить некоторые строки Корана. Первая же ошибка могла закончиться смертью… – То избивайте многобожников, где их найдете … – продолжил Сноу. – Захватывайте их, осаждайте их … – Устраивайте против них засаду во всяком скрытом месте[123]… – Брат наших братьев, ты наш брат, – прозвучало наконец долгожданное из темноты, и Сноу перевел дух. – Аллаху Акбар. – Дорогу ты знаешь? Фонарик дать? – Неплохо бы… Рука из темноты помогла подняться на ноги – потолок в подземном ходу был высокий, позволял передвигаться, не пригибая головы – та же рука протянула мощный аккумуляторный фонарик. Сноу включил его – мощный луч белого света высветил уходящий во тьму ход, заканчивающийся черт знает где… – На сегодня – девять… – произнес из темноты тот же голос. – Аллах да пребудет с вами, – поблагодарил невидимых стражей Сноу так, как это было принято здесь. – И с тобой, брат, да пребудет благословение Аллаха. Подземный ход не был прямым – в нескольких местах он резко поворачивал, перекрывался щитами с бойницами – укрепление было выстроено на совесть. Наступающие вынуждены были бы стрелять максимум двое одновременно, а возможности маневра для укрытия от ответного огня не было никакого. Впрочем, если бы русские узнали о местонахождении этого подземного убежища – это вряд ли бы помогло обороняющимся здесь. У русской армии на вооружении были специальные спаренные заряды взрывчатки – если нужно было идти в подземный ход, – сначала туда опускали их и подрывали. Верхний заряд взрывался на пару миллисекунд быстрее нижнего, более мощного – и создавал пробку газов, закупоривающих лаз. В результате вся энергия взрыва второго, более мощного, заряда шла в лаз и все, кто был внизу, погибали от смертельного избыточного давления. Были у русской армии и другие приемы выкуривания террористов из нор, познакомиться лично с которыми Сноу никак не хотел. У самой двери – Сноу считал шаги, и получалось, что он прошел под землей больше ста метров, – его уже ждали. Дверь была не впереди, а сбоку, слева. Впереди, прямо перед ним был тупик, перекрытый щитом из бронированной стали. За щитом стояли прожектор и ротный пулемет, там постоянно дежурили двое. Только на то, чтобы преодолеть это препятствие, даже спецназу понадобилось бы несколько минут и несколько трупов. На мгновение вспыхнул прожектор, ослепив его, и снова погас. Те, кто дежурил у входа в тоннель, передали сюда, что идет человек. – Три, – проговорили из темноты. – Плюс шесть, итого девять, – ответил Сноу. Пароль – стоит хоть на одну единицу ошибиться, и британца бы уже искромсал пулемет. За дверью – тоже сделанной из хорошей толстой стали и с глазком – было несколько комнат. Если бы не отсутствие окон и некая затхлость воздуха – нормальную вентиляцию незаметно сделать было сложно, можно было бы предположить, что находишься в дорогом и роскошно отделанном доме. Берберские ковры на полу и на стенах, дорогое художественное оружие, низкие пуфы вместо стульев. Вместо одной из стен висела плотная, слегка покачивающаяся шторка из дорогой, разрисованной прихотливыми узорами ткани – а что скрывалось за ней, ведомо было одному Аллаху. С потолка лился ядовито-яркий свет люминесцентных ламп. Человек, которому в детстве дали имя Осама, но сейчас его чаще звали Пророк, сидел, поджав под себя ноги, в углу комнаты, на ковре. Перед ним вкусно исходил дымком большой старинный чайник, рядом стояли чашки и тарелка с закусками. Держа в руках пиалу с чаем, Осама внимательно смотрел на британца. Осама был высоким, худым, с благообразным, чуть удлиненным лицом и внимательными черным глазами. Одевался он всегда в одно и то же – в длинную белую арабскую галабию, иногда набрасывая поверх нее армейскую камуфляжную куртку. Оружия он при себе не имел никогда, но имел нескольких фанатично преданных ему телохранителей, не отступавших от него ни на шаг. Все личные телохранители Пророка, входившие в ближний круг охраны, были британского происхождения – арабам Осама не доверял. Несмотря на то что в базе данных МВД он проходил по спискам чрезвычайной опасности и был публично объявлен террористом номер один – его истинное место в террористической сети было не столь однозначно. Прежде всего – сам Осама ни разу не отдал приказ совершить конкретный террористический акт. Те вооруженные боевики, которые были с ним и другими членами исполнительного комитета Аль-Каиды, были не террористами, а охранниками, чьей единственной задачей было сохранить своих подопечных в живых и на свободе. Осама создавал основу – систему, работающую саму по себе и втягивающую в воронку кровавого безумия все новых и новых адептов. Террористами были другие – тот же Мохаммед Атта, лидер боевой организации «Аль Каида – Крыло муджахеддинов Ливана», или Салим Изеддин, руководитель «Воинов Междуречья» – входившей в Аль-Каиду террористической организации, чья штаб-квартира находилась в Багдаде. Этих боевых организаций было немало, и лидеры их в большинстве случаев сами определяли – кого и когда взрывать и убивать. Такая операция, как «Шторм», предполагавшая одновременное начало террористического мятежа на всем Ближнем Востоке при прямой помощи Британии, проводилась впервые. Основная же роль Аль-Каиды – что в переводе с арабского означало «База», заключалась в принятии финансовых потоков, отмывании их и перераспределении в пользу боевых групп. Это была именно база, основа, в данном случае – финансовая и идеологическая. Причем самое основное отличие от всего, что было до этого – Аль-Каида платила не до теракта, а после его совершения, по факту. Взорвал, убил, показали по телевизору – через несколько дней тебя найдут эмиссары Аль-Каиды и скажут, сколько тебе за это причитается денег и как ты их можешь получить. Еще взорвал – и снова Аль-Каида платит. Система эта была почти неуязвимой потому, что ядро – сама Аль-Каида занималась только финансовыми операциями. Более того – ни один член Аль-Каиды не знал о том, какие теракты случатся и кто их совершит, пока они не случались. Даже если полиция внедрила бы своего человека на самый верх иерархии Аль-Каиды – она все равно не смогла бы предотвращать теракты, она смогла бы только арестовывать исполнителей уже совершенных злодеяний. Точно так же арестовав даже всех поголовно членов одной боевой группы, невозможно было искоренить систему в принципе, ибо на месте одной отрубленной драконьей головы сразу же вырастали три новые. Систему эту придумали британцы – для противостояния самой мощной в мире, хорошо отлаженной и работающей как часы системе контрразведки Российской империи. Пока террористическая сеть работала успешно – несмотря на наносимые контрразведкой удары, полностью искоренить систему не удавалось, она быстро восстанавливалась, прорубленные бреши в террористической сети затягивались. Теперь же британцы, настаивая на согласованных действиях ВСЕХ групп в поддержку вооруженного мятежа, ставили ими же созданную систему под удар. Пророку это крайне не нравилось – равно как и не нравилось сидеть здесь, на глубине нескольких метров под землей, вместо того, чтобы спокойно делать дела, находясь в британском сеттльменте, но возразить британцам он не мог. Пока. Ни слова не говоря, Сноу неловко опустился на ковер перед Пророком. Как и все западные люди, сидеть на ковре, поджав под себя ноги, он не мог – поэтому был вынужден сначала встать на колени, а потом принять крайне неудобную для ног позу, сев на свои ноги. Пророк молча смотрел на британца. – У меня есть новости для вас, эфенди… – проговорил Сноу. Пророк не проронил ни слова. – Мы точно установили того, кто убивал братьев и стрелял по мечети. Это князь Александр Воронцов, скорее всего у него есть задание убить и вас. Пророк скептически покачал головой. – Этих новостей не было бы, если бы не один правоверный, что решил не обагрять свои руки кровью братьев своих. Это все, что вы имеете сообщить мне? В таком случае вы напрасно тратите свое и мое время, приходя сюда. – Нет, это не все. Я знаю, где будет этот человек – он будет там без оружия, и его можно будет взять. Осама огладил длинную белую бороду, поставил перед собой недопитый сосуд с чаем… – И где же? – спокойно спросил он. – Я не могу пока этого сказать. Мне нужны будут люди – ваши люди, эфенди, чтобы сделать то, что мы должны сделать, иншалла… – Своих людей вам уже недостаточно? Неужели у вас больше нет в городе людей, помимо тех, что лежат сейчас в морге неопознанными и непогребенными? Сноу моргнул. Несмотря на то что Осама скрывался под землей, информацией о том, что происходит в городе, он владел. У него явно была собственная эффективная агентурная сеть, не пересекающаяся с британской. – Я не могу привлечь своих людей, эфенди. – Британец решил, что лучше всего говорить правду. – Прежде всего потому, что это не даст сделать Лондон. Люди, которые сидят в Лондоне, больше думают о сохранности собственного кресла, чем о том, что происходит здесь. После того как в операции погибли двое британских солдат, а сама она провалилась, они ни за что не дадут согласия на повторную силовую операцию. У меня нет другого выхода, кроме как просить вас о помощи, эфенди. – Хорошо, – неожиданно быстро, почти без раздумий, что нехарактерно для восточных людей, сказал Пророк, – ты получишь людей. Но русского ты должен отдать нам. – Не раньше, чем мы сможем с ним поговорить, эфенди. – Хорошо. Но поговорить вы с ним сможете там, где будем держать его мы. Сноу прикинул – выхода другого не оставалось. – Договорились. Где будут ждать меня люди? – Пойдешь обратно тем же путем. У лавки они и будут тебя ждать. – Как они меня узнают? – Они уже знают тебя… – Впервые за все время разговора человек по имени Осама улыбнулся. Обратный путь прошел уже лучше, да и подниматься по лестнице проще, чем спускаться – держишься и руками и ногами и видишь, куда ставишь ногу. У самого лаза Сноу помог сын старьевщика Али – здоровый восемнадцатилетний бугай, занимающийся неизвестно чем. Ни слова не говоря, подал руку, помог выбраться, начал закрыть лаз, приводя маскировку в порядок. Тщательно отряхнув от грязи костюм, британец поспешил на улицу. Яркий солнечный свет больно ударил по глазам Джона – за то время, пока он пробыл внизу, под землей, его глаза успели адаптироваться к полутьме. Стоя на тротуаре, Сноу огляделся, ища глазами присланных Пророком людей – и чуть было не отшатнулся в сторону. Буквально в двух метрах от лавки, прислонившись к грязной, исписанной арабской вязью стене, стоял Мехмет – тот самый, что бил его в квартире. Мехмет заметил это едва уловимое движение британца и довольно улыбнулся. – Приказывайте, амир… Сноу остановил машину на набережной, недалеко от Борж эль-Бражнех. На несколько секунд закрыл глаза, репетируя предстоящий разговор. Разговор предстоял сложный – возможно, самый сложный за все то время, пока он работает с Мадлен. Ошибиться было нельзя. – Посторожи машину, – бросил он сидящему на заднем сиденье Мехмету. Тот никак не отреагировал. Встречаться с Мадлен лицом к лицу он не хотел – женщины прекрасно чувствуют ложь. Он решил позвонить, хоть это было и опасно – телефон мог быть на контроле. Но с другой стороны – звонить он будет с общего аппарата на набережной, да и ничего особо криминального говорить он не собирается. Телефонная кабинка, пока он успел добежать до нее, оказалась занята – какая-то толстая, безвкусно одетая женщина, явно туристка, успела первой и сейчас, размахивая руками, что-то кому-то доказывала в трубку. Сноу постучал по пластиковому стеклу кабины, женщина обернулась и бросила несколько слов в адрес Сноу. Весьма нелицеприятных и оскорбительных. Другой кабины, как на грех, рядом не было. К концу разговора – он продолжался минут восемь, а Сноу показалось, что восемь часов, – он уже был готов открыть дверь телефонной кабинки и размазать жирную тварь по стеклам – так, чтобы кровавые ошметки медленно стекали по стеклу, как в фильме ужасов. Пот заливал лицо, на улице было нестерпимо жарко. Наконец женщина – чтоб ей лопнуть! – закончила разговор, забрала карточку и величественно проплыла мимо разъяренного Сноу, обдав его волной ледяного презрения. Судорожно роясь в карманах в поисках меди, Сноу заскочил в кабинку. Мадлен ответила тогда, когда Сноу уже хотел бросить трубку на рычаг и ехать разбираться лично. – Юлия… – Сноу впервые назвал ее по имени – Что тебе? – прошипела она в трубку. – Ты с ума сошел звонить мне? – Мне нужно. Короче, мне нужно, чтобы ты пригласила твоего друга к себе домой. – Для чего? – подозрительно осведомилась она. – Черт возьми, делай, что я говорю! Мне нужно кое-что проверить в его квартире, а для этого нужно, чтобы он был у тебя дома сегодня! – Не лезь к нему. – Это мое дело, к кому мне лезть. – Сноу с трудом сдерживал гнев. – Делай, что я говорю. Все, сегодня он должен быть у тебя – или ты пожалеешь о том, что на свет родилась… Не давая времени, чтобы ответить, Сноу швырнул трубку на рычаг и от души заехал по стеклу кулаком. Потом, облизывая сочащуюся с костяшек пальцев кровь, вышел из кабины, направился к машине, где молчаливо сидел Мехмет. Пан – или пропал. В квартире на Борж эль-Бражнех трубку положила и Юлия. Звонок выбил ее из колеи, она уже чувствовала, что больше так не может. Не может предавать, не может и дальше терпеть эту мразь, что пользуется ей как тряпкой, когда ему вздумается. Да, она сделала немало ошибок в жизни – но никто не заслуживает такого. Никто… Единственный, кто может помочь, это Александр. Даже при одной мысли о нем она чувствовала, как слабеет и уже не может рассуждать здраво. Он был сильнее и опаснее всех, кого она знала, он был цельным, как будто сделанным из куска стали. Даже Иван не был таким. Иван тоже был сильным, надежным – но он был порывистым, порой неразумным, мечтателем, мечтающим о том, как всем сделать лучше. И в процессе этих мечтаний он дошел до того, что попал на виселицу за попытку убийства Государя. А Александр мечтателем не был, в этом он совершенно не был похож на Ивана. Он был спокойным, хладнокровным, до ужаса практичным – и при этом самоуверенным, совершенно непоколебимым, он жил так, как считал правильным, и весь мир должен был смириться с этим. Юлия подозревала, что ее новый друг занимался чем-то опасным и не совсем законным – но террористом он не был. Она это просто чувствовала. И если ей кто-то может помочь в этой ситуации, так это князь Александр Воронцов. Даже не отец, с которым она поссорилась давно и бесповоротно. Только он. То, что Сноу заинтересовался Александром, Юлию пугало. Но она знала своего куратора и могла предположить, какую подлянку он затевает. Скорее всего, хочет подставить подслушивающее устройство в квартире, чтобы узнать флотские секреты. Сволочь. Нет, все. Сегодня она скажет все Александру. Так дальше нельзя. Расскажет про себя и… еще кое-что, о чем он должен знать. И будь что будет. В такой ситуации он, русский офицер и аристократ, потомственный дворянин по крови, ее не бросит – не позволят гордость и честь. Аристократы могли кичиться своим происхождением, смотреть на всех свысока – но гордости, даже гордыни в любом русском аристократе было предостаточно, и она просто не позволила бы бросить женщину в такой ситуации. И о том, о другом, он тоже должен знать… С этими мыслями Юлия потянулась к трубке. Его телефон она помнила наизусть. Бейрут, здание полицейского управления 29 июня 1992 года Шаги раздались тогда, когда я уже всерьез начал опасаться того, что меня здесь тупо бросили и будут держать непонятно сколько. Такое тоже могло быть – в случае, если что-то произошло и наши каким-то образом потеряли мой след. От той дряни, что попала в меня с дротиком, меня все еще мутило. Кружилась голова. Все то, что происходило после того, как я разрядил в британцев автомат, помнится мне лишь урывками, словно вырезанные в монтажной кадры из кинопленки склеили Бог знает как и теперь крутят – а они постоянно застревают в аппарате и пленка обрывается. Весьма неприятно, скажу я вам, весьма. Холодный пол, зажатый в руке пистолет. Спецгруппа быстрого реагирования жандармерии, меньше всего настроенная на то, чтобы на месте разбираться – кто хороший парень, а кто плохой. Это помещение – отделанное белым, слегка пружинящим пластиком, с легкой кроватью, двумя стульями и забранными частой решеткой лампочками на потолке. Скорее всего – здание полиции. За дверью зазвенели ключи – я опустил ноги на пол. Чувствовал я себя все еще не очень хорошо. С лязганьем открылся один замок, затем еще один. Отворив дверь в помещение, где я находился последнее время, зашли двое – оба как на подбор здоровяки под потолок, темно-серая форма, дубинки в руках… Еще один остался у открытой двери, не заходя в камеру. Опасаются… – Встать. Лицом к стене… – вымолвил один из здоровяков. Имя не называет, голос равнодушный, чувствуется, что за свою жизнь он говорил это уже не одну тысячу раз. Смысла спорить с надзирателем не было – я покорно встал, повернулся лицом к стене. Все еще подташнивало. – Руки за спину. На запястьях холодными змеями сомкнулись металлические кольца наручников. – На выход. Ни с кем не разговаривать, выполнять все требования конвоя! Черт, неужели меня так и не нашли после той перестрелки… За дверью был коридор. Чистенький, совсем не похожий на тюремный – хотя откуда мне знать, как выглядит тюремный коридор? По обе стороны коридора, метров через пять – одинаковые двери с номерами и глазками, но без «кормушек», чтобы выдавать заключенным пищу. Мягкий свет из забранных решеткой, как и у меня, ламп освещает коридор, стены сделаны из того же мягкого, похожего то ли на пластик, то ли на резину материала. Впереди решетка, пахнет каким-то чистящим средством с лимоном… – Стоять, лицом к стене. Один из конвоиров убрал решетку – она не открывалась, как дверь, а поднималась вверх. За решеткой была кабинка лифта, довольно просторного. – Вперед. В кабинке лифта мы разместились все втроем, на панели управления было шестнадцать кнопок, от минус восьми до плюс восьми. Один из конвоиров ткнул в кнопку под надписью «+3», и лифт медленно, но совершенно бесшумно пополз наверх. – Что происходит? – Я решил попытаться установить контакт с конвойными. – Не разговаривать… – равнодушно отозвался один из них. Видимо, старший, хотя ни на одном не было знаков различия. Не разговаривать так не разговаривать… Достигли нужного этажа – лифт остановился, один из конвоиров снова поднял стенку, отделяющую кабинку лифта от нового коридора. В отличие от того этажа, где я находился, коридор на этом был типичным коридором российского бюрократического учреждения. Совсем недалеко был холл с кабинками других лифтов, и там были люди – в форме МВД. Попал в полицию… до сих не приводилось, а тут на тебе… Новый поход по коридору, встречные люди в полицейской форме скользили по мне равнодушными взглядами – тут заключенный с конвоем были делом обычным и внимания не заслуживающим. Поворот. Потом еще один. Точно, бейрутское управление, у них здание большое и странной формы – похоже на сон пьяного архитектора. – Стоять. Лицом к стене. Кабинет. Верней, не сам кабинет – всего лишь приемная. Небольшая, с жалюзи на окнах, с кондиционером. На столе наряду с компьютером зачем-то стоит пишущая машинка. Секретаря нет. – Стоять. Лицом к стене. Один из тюремщиков стучит в дверь – так стучат к начальству, осторожно, будто боятся побеспокоить. Я стою, не видя ничего – могу только догадываться о том, что происходит, по звукам. – Приказано снять наручники… – Вот это действительно хорошая новость… – С этого? – скептически хмыкают за спиной. – На нем же трупы… – Наше дело маленькое. Слышь, парень. – На плечо ложится рука, тяжелая, горячая. – Мы наручники с тебя снимем, а ты не балуй. Бежать все одно некуда. Обещаешь? – Снимайте. – Сам не узнаю своего голоса, какое-то хриплое карканье. Здорово меня шибануло, здорово. – Смотри, парень… Сначала одно стальное кольцо размыкается, потом и второе. Удивительно – но почему-то сразу становится легче… – Повернись. Старший среди охранников смотрит на меня, двое других отошли подальше. Один держит дубинку, второй – электрошокер. – Начальство хочет с тобой поговорить. Не глупи. – Где? – Да вон там, в кабинете. – Что за начальство? И в самом деле интересно… – Мы люди маленькие, нам не докладывают… – В голосе старшего конвоя обычные «нотки маленького человека». – Иди, парень, а то начальство и осерчать может. Откуда только таких берут… Кабинет довольно большой, все шторы отдернуты, и солнце заливает все – и ковер на полу, и стол, и цветы. Стол большой, к нему еще второй приставлен, для совещаний. – Заходи, заходи. Ф-ф-ф-у-у-у… Человек, сидевший за столом и с интересом читавший, опустил газету, которая раньше закрывала все его лицо. Вот кого-кого – а этого человека мне больше всего хотелось сейчас увидеть… – Ваше высокопревосходительство… – Я же просил… – поморщился Иван Иванович. – Присядьте. В кабинете было жарко, кондиционер почему-то не работал – а в Бейруте летом находиться в помещении без кондиционера – вид изощренной пытки. – Кондиционер сломался… – вдруг ответил Иван Иванович на незаданный вопрос. – Мастера пока нет, хозяин временно переехал в другое помещение, вот я кабинет и занял. – Понятно… – прокашлялся я, без спроса налил воды из стоящего на столе графина. Вода была теплой, противной, но сейчас я готов был пить даже из лужи. – Рассказывайте. Явно не военное выражение – военный бы сказал «докладывайте». – Как и было оговорено, я прогулялся по набережной, потом прошел к дому, где снимал квартиру. На стоянке перед домом меня будто пчела укусила, почувствовал себя плохо. Потом понял – в меня выстрелили дротиком с усыпляющим веществом. Еле добрался до подъезда, там сумел вытащить автомат и открыть огонь. Стреляли и по подъезду. Что было потом – помню смутно, только здесь очнулся. Где Али? – Халеми? – удивился Кузнецов. – На «Колчаке», где же ему еще быть? Словно тонкая струйка ледяной воды пробежала по позвоночнику. Голова варила прескверно – но даже в таком состоянии я почувствовал – что-то не то… – Они его отпустили? После того, что он им сказал? – Да… Договорились, что он будет сообщать им о наших планах, и отпустили. Что-то не так… – Что-то не так. Я налил еще один стакан воды – нужно было приходить в себя и как можно скорее. С такой головой, как у меня сейчас, жить нельзя – разве только что в психушке. – Почему? Они действуют, как вы и предполагали. – Немного не так… – Во рту был какой-то медный, отвратительный привкус. – Они не должны были его просто так отпустить. Они должны были держать его у себя до тех пор, пока не проверят информацию. Я бы держал – чтобы спросить за ложь, если информация окажется ложью. Если они его отпустили – значит, у них есть еще один источник – тот, о котором мы не знаем! – Боюсь, что знаем… – вздохнул Иван Иванович, – и хорошо знаем. На стол лег черный прямоугольник телефона. Моего телефона. – Телефон ваш передали мне. Он много звонил. Семь неотвеченных звонков, шесть – от Юлии… – Разрешите? – Я просительно посмотрел на Кузнецова – Да ради Бога… – пожал плечами тот. Юлия взяла трубку почти сразу же – словно держала телефон в руках. Ее голос словно вселял в меня новые силы… – Где ты? Я тебе звоню целый день. Злится… – У меня дела… Я же на службе… – Я ответил так сухо, как только мог, памятуя о наличии в кабинете еще одного человека, которому знать о моих амурных делах совершенно даже необязательно. Иван Иванович равнодушно уставился в окно, по его виду казалось, что он и не слышит, о чем я говорю. Впрочем, впечатление это было обманчивым – сто процентов. – Нам надо встретиться. Черт… – Сейчас? – Да, именно сейчас! – Вот тут она точно разозлилась и даже не посчитала нужным это скрывать. – Или теперь у вас нет на меня времени, господин Воронцов? Три раза черт! Да что же это на меня… – Я постараюсь вырваться. Обещать ничего не могу. – Я жду тебя не позже, чем сегодня вечером. Все! – отчеканила она, и дальше в трубке пошли гудки. Ну и что теперь делать? – Что-то произошло? – обманчиво равнодушным тоном поинтересовался Иван Иванович – Есть небольшие проблемы… Которые я должен решить. – Как я понимаю – вас ждет некая дама… – На такой вопрос я бы не ответил и самому Государю Императору. Иван Иванович рассмеялся каким-то недобрым смехом. – Похвально… похвально… только не мешало бы вам знать, что ваша дама и есть тот второй источник, через который была проверена информация Халеми. Если вы сегодня будете у нее – то сегодня ночью к вам придут, чтобы похитить. – Это бред, – усмехнулся я. – Никто не знает, где я нахожусь сегодня вечером. – Ошибаетесь, – тяжело вздохнул Иван Иванович, – по крайней мере, об этом знают два человека. Вы – и дама, которая вас приглашает. Ведь так? – Допустим. Не хотите ли вы сказать… – Я ничего не хочу сказать, – перебил меня Иван Иванович, рядом с телефоном лег небольшой магнитофон с гарнитурой наушников, – сделайте милость. Я заколебался… – Смелее… Я взял наушник – миниатюрный, на тонком проводке, – вставил его в ухо. Иван Иванович нажал на корпусе магнитофона какую-то кнопку. Казань, улица Хади Такташа 28 июня 1992 года Улица Хади Такташа, названная в честь одного из татарских поэтов, рано умершего, была самой обычной улицей, такой, каких много в Казани. Жилые дома, халяльный супермаркет, небольшая мечеть в конце улицы. Полицейский околоток располагался по соседству, но исправник в этом районе уже выходил на пенсию и на улице совершенно не появлялся, большей частью дремал у себя в околотке. Но спокойной жизни это не мешало – жители этой улицы уже давно не могли припомнить, чтобы здесь происходило что-то криминальное. По уровню преступности Казань была одним из самых спокойных и мирных городов в стране. Еще зимой на этой улице появился человек. Человек как человек, по виду русский и разговаривает на русском. Назвался Александром – в честь Государя называли многих. Татарский и арабский языки, распространенные в Казани, не знает ни слова. Первым делом он направился к купцу первой гильдии Рамилю Мухаметову и снял у него несколько помещений в доходном доме. Доходных домов на улице этой было большинство, почти половина их принадлежала купцу Мухаметову, и построены они были очень удобно – на нижних этажах располагались запираемые на замок, без окон склады для товара, на верхних – жилые квартиры. Для тех, кто приехал в город поторговать, лучшего и придумать нельзя – и жилье тебе, и товар под рукой держишь, торгуй – не хочу. На этом и богател купец Мухаметов, строя такие дома один за другим. Немного для приличия поторговавшись, незнакомец снял едва ли не треть дома, заплатив за год вперед. Пояснил, что собирается восточным товаром торговать – коврами ручной работы… Пожал плечами купец Мухаметов – на этом рынке кого только не было, конкуренция была страшной. Но ему-то какое дело, хочет человек торговать – так и пусть торгует. Прогорит – его дело, пусть только за помещение заплатит. А тут человек за год вперед ассигновал, лучшего и желать нельзя. Можно даже удачи пожелать. Через несколько дней завезли ковры. Целый грузовик, разгружали под вечер, осторожно, рулон за рулоном. Заполнили склады – а потом дело не пошло. Едва по машине в месяц завозят. Ну, да это их дело, за помещение-то заплачено. И никто и подумать не мог, что вместе с коврами привезли еще что-то. Верней – кого-то. Надо сказать, что ислам в Российской империи делился на официальный и неофициальный, как и в любой религии, в исламе были свои еретики. Официальный представляли собой муллы из Казани, Мекки и Медины, официальный ислам не призывал жечь, взрывать и убивать. В свою очередь, и власть относилась к нему более чем лояльно. Будучи православным, государь Александр Четвертый тем не менее на свои деньги приказал выстроить две крупные мечети – в Казани и Москве. Он же придал Казани тот статус, в котором она была сейчас – статус моста между православным и исламским миром, где даже выходной день – пятница. В свою очередь, и официальное мусульманское духовенство совсем не желало ссориться с государством ни в России, ни на Восточных территориях. Строились мечети, дети свободно учились в медресе, взрослые правоверные открыто читали Коран и совершали намаз. Любой разумный человек видел, что большая часть денег, что давали Восточные территории, вкладывалась в них же – Россия считала эту землю своей навеки и обустраивалась там, как обустраивает свой дом хороший, рачительный хозяин. Но были и еретики. Самой опасной ересью был признан ваххабизм. Зародившийся на Аравийском полуострове в самом начале века, он был не так прост, как казалось. Точно так же, как и протестантизм в христианстве, ваххабизм по сути был «религией для богатых» – под видом «возврата к истокам» он на самом деле был очень удобен для тех, кто занимался стяжательством и незаконной деятельностью – например, торговлей наркотиками. Раз в Коране ничего про наркотики не сказано – значит, можно употреблять наркотики – так проповедовали сторонники буквального прочтения Корана. Нельзя сказать, что Духовное управление мусульман сидело сложа руки. Оно всеми силами старалось разъяснить всю гибельность пути на раскол в государстве, весь ужас, который грядет, если победят сторонники «чистого ислама», пыталось вырвать из ваххабитского омута тех, кого еще можно было вырвать. Более того. Во всех медресе юных мусульман учили, что сам пророк Мухаммед, дав в седьмом веке от Рождества Христова охранную грамоту – фирман – Синайскому православному монастырю, завещал православным и мусульманам жить в вечном мире. Что согласно словам самого же Мухаммеда: тот из мусульман, что начнет сеять раздор или даже поднимет руку на православного брата, тот поступит против воли Аллаха. Мухаммед до того простирал дух веротерпимости, что запрещал последователям своим входить с христианами в споры о превосходстве религии, а если христианину случится быть между мусульманами, то приказывал дозволять ему молиться по своей вере; и «кто поступит против этого, тот есть бунтовщик против Аллаха и Его пророка». За это ваххабиты ненавидели Духовное управление особенно люто. Одним из признаков ваххабизма было то, что ваххабиты не читали Коран (несмотря на то, что проповедовали возврат к чистому Корану) и не посещали мечетей. Вместо Корана они читали различные книжицы, издаваемые за рубежом, а вместо мечетей создавали подпольные «молельные дома». Мусульман, которые не желают примыкать к ваххабитам и посещают мечети, они ненавидели еще более страшно, чем гяуров, считая их муртадами и мунафиками[124]. В свою очередь, и муллы раз и навсегда запрещали входить в мечеть тем, кто пошел по пути ваххабизма. Раскол, иногда прорывающийся кровью, шел через годы, даже через десятилетия. Но как бы то ни было – школы шахидов на территории Империи создать не удалось. Мусульманские общины – уммы – есть миры достаточно замкнутые, и случись кому узнать о такой вот школе, подготавливающей шахидов-смертников, так об этом будет знать и полиция. А вот в Афганистане и в Северной Индии такие школы были – и именно оттуда, скрывая в роскошных коврах, привезли одурманенных наркотиками воспитанников этих школ. Автомобили-мины делали британцы – но в последний путь их должны были повести именно эти пацаны, самому старшему из которых недавно исполнилось девятнадцать лет. Помимо ковров, русский привез с собой жену – представил ее как Марию. Выглядела она необычно для русской – иссиня-черные волосы, прекрасная фигура, лет около тридцати. Тоже говорит по-русски и больше никаких языков не знает. Вообще так редко случалось, чтобы купцы привозили своих жен или зазноб туда, где они торгуют, считалось, что женщина отвлекает от торговли. Ну, а на земле мусульман женщина и вовсе дома должна сидеть, детей рожать да воспитывать. Удивились люди – но тоже ничего не сказали. В конце концов – как человек хочет, так и живет. А потом и вовсе – симпатичную и приветливую русскую запомнили и полюбили. Сейчас «русская», запершись в одной из комнат на верхнем этаже, разговаривала с одним из шахидов, проверяя его готовность к тому, что он должен будет совершить на днях. От них зависело многое, даже слишком многое, они были настоящим живым оружием – и сбоев не должно было быть. Усадив юного шахида на ковер и включив тягучую восточную музыку, «Мария» начала сеанс. Игравшая в комнате музыка «лезла в мозг» – она была подобрана специально для таких вот сеансов внушения, помимо слышимой записи она имела еще запись в диапазоне, не распознаваемом человеческим ухом, и позволяла легче войти в гипнотический транс. Кроме того, для закрепления внушения использовалась специально подобранная комбинация наркотиков – ее по утрам принимали все шахиды. Ни у одного из привезенных шахидов не было имен, их отнимали вместе с памятью, вместе с семьей, вместе с жизнью – те, кто занимался превращением подростков в шахидов, не оставляли им ничего. Аль-Ваджид[125] – такова была кличка, которую новообращенный получил в самые первые дни пребывания в Школе. Использование в качестве клички одного из девяноста девяти имен Аллаха было страшным святотатством – но тех, кто создал Школу, этот конвейер смерти, религиозные предрассудки волновали лишь в той степени, в какой они помогали запудривать мозги. Школа… Первые признаки того, что на британской территории – в Северной Индии или Афганистане, действует один или несколько центров, где не просто готовят боевиков, а проводят опыты над людьми, чтобы создать зомби-шахидов, появились около года назад и были крайне отрывочными. Возможности русской разведки в этой части света были весьма ограниченными, и ни одного из выпускников Школы взять живым не удавалось – они были запрограммированы на самоубийство при угрозе захвата. Лишь отрывочные слухи пополняли досье Школы в здании на дороге между Москвой и Санкт-Петербургом. На самом деле, Школа существовала уже четвертый год, и ее истинным основателем был доктор медицины Кристофер Хейг. Лишенный практики за запрещенные эксперименты с пациентами психиатр, он довольно быстро попал в поле зрения Интеллидженс Сервис – а та уже сделала ему предложение, от которого невозможно было отказаться. Если за эксперименты на территории метрополии доброго доктора едва не посадили в тюрьму – то за те же эксперименты на территории северной Индии ему платили и арабы и британцы. Сам Бен Ладен осознал потенциал этой Школы и на деньги не скупился. Основной центр Школы был расположен на окраине Пешавара. Места там испокон веков были дикими, и нередки были случаи, когда разбойники либо похищали подростков, либо семьи продавали подростков в рабство, чтобы ценой жертвы одного прокормить остальных. В Пешаваре располагался крупный и почти не скрываемый рынок рабов[126] – там-то добрый доктор Хейг и брал биоматериал для своих опытов. В настоящее время Школа уже работала на полную мощность, выпуская примерно сто шахидов в год – все они находили применение на территории Российской империи. Можно было бы и расшириться – но тогда Школа становилась слишком заметной, страдала безопасность. Сто в год пока хватало, хотя для этой операции пришлось взять воспитанников, не прошедших полный курс «послушания». Именно поэтому здесь с ними была Мария – едва ли не самый опытный сотрудник Школы, чьей задачей было проконтролировать состояние шахидов до момента их использования. Это тоже был серьезный риск – отправлять человека, столь много знающего о Школе и ее основателях, на территорию России – но без этого было нельзя. Сейчас Мария не мигая смотрела прямо в глаза одурманенного наркотиками мальчишки-шахида, привезенного из Афганистана. – Аль-Ваджид, ты слышишь меня? – низким, грудным, специально отработанным голосом спросила она. – Да, слышу… – отозвался тот, кого назвали аль-Ваджидом. – Ты видишь джаннат[127], что уготовлен тебе? – Да, вижу, светлейшая. – Повторяй за мной… – Мария слегка убавила музыку и заговорила по-арабски медленно и отчетливо, ритмично и плавно, словно метроном, раскачиваясь из стороны в сторону. «Я уготовил для праведников то, что глаза никогда не видели, уши никогда не слышали, а сознание человеческое себе такого и представить не сможет. Обрадуй верующих и совершающих благие дела тем, что им райские сады, под которыми текут реки. Сколь бы ни давали им плодов из райских садов, они удивляются очередным: «Это вроде бы то же, что было ранее, дают им похожие». У них там вторая половина, причем абсолютно чистые. Они там пребудут вечно». Шахид повторял напеваемые Марией слова, слово в слово, не отрывая взгляда от ее расширившихся, черных как смоль зрачков. – Тебя ждет джаннат, аль-Ваджид, где ты будешь пить райское вино, которое не опьянит тебя, где ты будешь одет в зеленый шелк, атлас, парчу и золото и возлежать на коврах с зелеными подушками в шатре, сделанном из яхонта, жемчуга и других камней. – Меня ждет джаннат, где я буду пить райское вино, которое не опьянит меня, где я буду одет в зеленый шелк, атлас, парчу и золото и возлежать на коврах с зелеными подушками в шатре, сделанном из яхонта, жемчуга и других камней. – В том месте тебя будут ждать семьдесят две гурии, в чьих объятьях ты познаешь истинное блаженство. – В том месте меня будут ждать семьдесят две гурии, в чьих объятьях я познаю истинное блаженство. – Ты должен совершить то, ради чего сошел в этот мир, аль-Ваджид, ты своей рукой должен исполнить свою волю[128]. Мир находится под пятой кяфиров, и никто, кроме тебя, это не изменит… – Я совершу то, что должен совершить. Кяфиры будут умирать страшной смертью… – Да, ты сделаешь это… Я нахожусь рядом с тобой и уже чувствую исходящий от тебя запах мускуса[129]. Да свершится наказание неверным, иншалла! – Иншалла… Великобритания, Лондон Сент-Джеймс сквер Клуб офицеров армии и флота 29 июня 1992 года Понятие «британский джентльмен» было одним из тех бесспорных культурных завоеваний, которыми Британия может гордиться по праву, возможно, даже больше, чем завоеваниями территориальными. Годами взращивая и культивируя это понятие «британский джентльмен», британцы добились того, что это слово стало почти синонимом слова «интересный и достойный мужчина». Таких синонимов было – раз два и обчелся, одним из них было «русский офицер» – но британское «настоящий британский джентльмен» властвовало над умами большинства мужчин, живущих на нашей грешной земле. Это был своего рода идеал, который британцам дается от рождения, а остальные должны к нему тянуться, долго и тщательно работая над собой. И тянулись, работали. Для того чтобы стать настоящим «британским джентльменом», нужно было перенять множество малопонятных всем, кроме британцев, традиций. Одной из них, наряду с «файф-о-клоком», газоном, который надо триста лет подряд стричь, и дикими скачками по пересеченной местности за лисой, были клубы. Если американцы отдыхали в ресторанах, русские – в трактирах и «заведениях» – то для британского мужчины вторым домом был клуб. Был даже придуман расхожий анекдот, базирующийся на истории Робинзона Крузо и Пятницы. Когда Робинзона Крузо нашли на необитаемом острове, то увидели не одну, а целых три хижины. Спросили – зачем же три? И Робинзон Крузо недолго думая гордо ответил: первая – это мой дом, вторая – это клуб, в который я хожу, а третья – это клуб, который я игнорирую. Вот так – ни больше ни меньше. Клуб для британского мужчины, не обязательно аристократа, был больше, чем просто местом для праздного времяпрепровождения. Это место, где можно отдохнуть телом и душой, место, где вокруг – одни свои, одни единомышленники, место, где ты можешь быть сам собой. Исключение из клуба – это позор, нередко заканчивающийся самоубийством, это изгнание из общества. Средний британский мужчина пребывал в клубах не меньше двух часов в день. В одной британской столице было более сотни клубов, каждый мог выбрать себе клуб по душе – но особо престижными были несколько. К таким относились Королевский клуб «Реформа», Клуб путешественников (для того, чтобы в него вступить, нужно было совершить путешествие не меньше чем на пятьсот миль от Лондона в любую сторону), Королевский автомобильный клуб, Клуб искусств и Клуб офицеров армии и флота, с любовью прозванный своими завсегдатаями «старым ковром». Были еще разные клубы – но наиболее престижным считалось членство именно в этих. Из них выделялся Клуб офицеров армии и флота, объединявший в себе наиболее достойных представителей британской нации, что пошли на службу Ее Величеству. Располагался по адресу: Пэл-Мэлл, 36–39, на углу знаменитой площади Сент-Джеймс сквер, основан он был в 1838 году и находился сейчас под патронатом британского монарха. В пятидесятые годы, когда старое, с колоннами здание клуба обветшало вконец, его перестроили, заодно и расширили. Когда же строительные леса убрали, завсегдатаи клуба пришли в ужас – вместо привычных им колонн перед ними предстало обычное, с поблескивающими витражными стеклами офисное здание, каких много в Британии. Президента клуба немедленно сместили – но повторный ремонт затевать уже не стали. А потом и вовсе свыклись с новым видом любимого клуба, ведь внешний вид помещения в клубе не главное. Главное – люди. В начале двадцатого века в клубе разгорелась острая дискуссия – следует ли принимать в клуб разведчиков. Собственного клуба у них не было, они также служили Британии и монарху и полагали, что это ставит их в один ряд с армейскими и флотскими офицерами. Многие же члены клуба так не полагали – считая, что заносить в клуб грязь и интриги, в которых преуспели рыцари плаща и кинжала, не следует, если надо – пусть основывают новый клуб, да где-нибудь подальше отсюда. Положительное решение прошло только с третьего голосования, причем не без прямого вмешательства Его Величества. Но теперь британские разведчики так же гордо переступали порог «старого ковра», как и военные. Глава британской разведки сэр Колин похлопал по плечу водителя бронированного «Даймлера», как только тот свернул на Пэл-Мэлл. Движение было просто адское, припарковаться, конечно же, было негде – и поэтому пришлось выходить со второго ряда, на несколько секунд остановив машину. Накрывшись только что прочитанной газетой – в Лондоне, как и большую часть года, моросил дождь, сэр Колин проскочил между капотами припаркованных у тротуара машин, перебежал тротуар и, досадуя за промоченные за время столь короткого путешествия ботинки, нырнул в гостеприимно открытую дверь клуба. Дородный швейцар – не следовало обманываться его внешностью, это был бывший боец САС – двинулся навстречу гостю, готовый принять промокший плащ. Никаких членских карточек показывать было не нужно – швейцар знал членов клуба в лицо. – Спасибо, Джеймс. – Сэр Колин вместе с намокшим тяжелым плащом сунул швейцару полгинеи, здесь это не поощрялось, но сэр Колин находил способ передать деньги незаметно, на то он и разведчик. – Сэр Энтони здесь? – Прибыл полчаса назад, сэр… Третий этаж. Вот и хорошо… – Если меня кто будет спрашивать, Джеймс, – ты меня не видел. – Всенепременно, сэр… Сэр Энтони Браун прибыл первым и занял одну из небольших комнат на третьем этаже, чьим бесспорным достоинством в этот сырой и промозглый день был дровяной камин и бар с коньяком и виски. Прибыв первым, сэр Энтони уже обустроился – камин весело горел, испуская живительное тепло и потрескивая не совсем просохшими дровами, а сэр Энтони колдовал на приставном столике у бара, смешивая напитки. Сэр Колин подошел почти вплотную к камину, так близко, что рисковал прожечь брюки, и закрыл глаза, наслаждаясь теплом. – Промокли? – насмешливо спросил сэр Энтони. – Есть немного. Погода просто отвратительная… – Камин и добрый глоток виски – все, что нужно человеку в такой мерзкий день… – насмешливо продекларировал сэр Энтони. – Гленфиддич, ваши вкусы не изменились? – Было бы просто замечательно, сэр. Сэр Колин осторожно отпил из бокала коричневую, отдающую дымком жидкость, подождал, пока огненный комок провалится в пищевод, и поставил бокал на прохладный, пока не нагревшийся от огня мрамор камина. Дело было серьезное, напиваться не следовало. По крайней мере, пока… Сэр Энтони же замахнул свой бокал целиком, мелкими глотками и блаженно щурясь при этом, и снова потянулся к бутылке. – Что у нас по «Шторму»? – слегка осипшим голосом спросил он. – По «Шторму» основная цепь событий в норме. Есть небольшие отклонения – но это именно отклонения, не мешающие развитию событий в нужном для нас ключе. Русские начали тайную переброску войск спецназа МВД через Казань, как мы и предполагали, по стратегической железной дороге. Прямое похищение Воронцова сорвалось, группа «А» отработала точно в соответствии со сценарием и выведена из игры полностью. Сноу действует в точном соответствии с планом. Единственное… – Да? – обернулся сэр Колин – Я беспокоюсь за Циклопа. Мы косвенно – но подставляем его, впервые за все время сотрудничества. После того что произойдет, русские начнут разбираться, кто в этом виноват. А Цакая далеко не дурак. – Бросьте. – Сэр Энтони отхлебнул из второго бокала, язык его уже малость заплетался. – Я не узнаю вас, Колин. Мы стоим в одном шаге от того, чтобы вернуть себе все земли, принадлежащие нам по праву, а вы беспокоитесь о судьбе какого-то русского, пусть и работающего на нас. «Лес рубят – щепки летят» – такая, кажется, у русских есть поговорка. «Ах ты, гнида педерастическая, – с холодной яростью подумал сэр Колин, хотя на его лице ничего не отразилось. – Ты ведь, тварь, даже не понимаешь, что это такое – посылать людей на смерть. Совсем недавно ты отдал приказ ликвидировать четверых британских солдат из САС только для того, чтобы сделать еще один шаг в этой гребаной интриге. А теперь ты стоишь здесь, в комнате с камином, жрешь виски и даже думать забыл об этом. Для тебя люди – всего лишь буквы в списке. Мразь поганая». Кстати – интересно, а как он вообще попал в этот клуб? Ни в армии, ни во флоте он не служил ни дня. В разведке он не состоит, он ее куратор от министерства иностранных дел. Он не должен быть членом клуба. Сэр Энтони приблизился и дружески хлопнул сэра Колина по плечу, что-то весело говоря. Сэр Колин брезгливо отшатнулся. – Эй, Колин. Вы здесь? – Да, сэр, простите. – Сэр Колин снова взял стакан с виски с камина. – Я немного задумался… – Минуту назад я спросил – а что будет, если Сноу пойдет вразнос. Он в этой операции планировался как слабое звено, подстава для русских – но не будет ли он слабым звеном и для нас тоже? – Все продумано, сэр… – слабо улыбнулся сэр Колин. – Если Сноу будет действовать не так, как мы рассчитывали, мы просто сдадим его русским. И они выбьют из него всю ту информацию, которую, по плану, должен выбить из него Воронцов. Получится немного наиграннее – но все получится как надо. – Хорошо… – задумчиво сказал сэр Энтони. – Это хорошо, что у вас есть запасной план. Основные, как правило, не выдерживают столкновения с жестокой реальностью. Кстати, я могу вас обрадовать – транспорты с десантом и корабли прикрытия готовы к выдвижению в сторону русской территории. Североамериканская подлодка прошла «Цепь» и вышла в заданный квадрат необнаруженной. Сейчас она лежит на дне в полной готовности. – Это хорошо… Если североамериканцы хотят заправить свою машину на нашей бензоколонке – пусть сначала расплатятся. – Вот именно. – Сэр Энтони допил второй коктейль и начал смешивать третий. – А насчет Циклопа – сделайте что-нибудь. Вытащите его из России, в конце концов, после того, как вся эта каша заварится. Я, что ли, должен вас учить, это же ваша епархия, черт побери. Сэр Энтони говорил еще что-то – но сэр Колин уже его не слушал. Он размышлял, как хорошо будет, когда после операции он задаст здесь кое-кому вопрос – а на каком основании этого ублюдка приняли в клуб. Интересно будет. Средиземное море 29 июня 1992 года Уже несколько часов на этой субмарине была объявлена минута тишины. «Минута» – это такое название, на самом деле шел уже шестой час этой гребаной тишины. Кок не готовил ужин для членов команды, потому что кухонные приборы на камбузе могут дать небольшой шум. Совсем небольшой – для скрытности на этой лодке даже лопасти кухонного миксера обтянуты резиной, – но если иметь дело с русскими, то и такого шума может оказаться достаточно. Была полностью отключена связь между отсеками, за исключением связи между реакторным отсеком и командным постом лодки. Были строжайше запрещены всяческие ненужные перемещения из отсека в отсек, и даже разговаривать в полный голос было запрещено. Они входили в одно из самых опасных для боевых субмарин мест – Средиземное море, полностью перекрытое Черноморским флотом русских. Хотя войны и не было – но русские готовились ко всему, готовились долго и упорно, готовились десятилетиями. Сейчас примерно в морской миле от них находилась цепь датчиков русских, которые как раз и были предназначены для того, чтобы обнаруживать вражеские подлодки. Русские так и называли эту систему – «Цепь». Автономные, способные обмениваться информацией между собой и с командным центром датчики, они висели у самого дна подобно адским мячам. Каждый датчик в случае войны дополнялся несколькими минами – самонаводящимися, самотранспортирующимися на глубину постановки, смертельно опасными. Скорее всего, в особый период тут предполагалась постановка и «Шквалов-М» – минных самонаводящихся контейнеров со знаменитыми русскими ракето-торпедами «Шквал», развивающими под водой скорость в триста километров в час. Если такая штучка, пусть и в неядерном исполнении, наведется на тебя – даже крикнуть не успеешь. Сейчас этих «кошмаров подводника», конечно же, не было – здесь было место интенсивного судоходства, и ни один дурак не стал бы устанавливать здесь управляемое минное поле. Но датчики были – и без мин они безопаснее не становились. Если они засекут чужую субмарину – уже через десяток минут над районом повиснет «Морской змей», еще через пару часов в район обнаружения лодки начнут подходить русские боевые корабли. Потопить, конечно, не потопят – но забросают бомбами с отражающей краской. А это пятно не на резиновой обшивке лодки – это пятно на репутации капитана и команды. Если лодка возвращалась в порт приписки с таким вот позорным пятном – командир подлежал увольнению, а экипаж – расформированию. Именно поэтому сейчас тяжелый атомный ракетоносец «Джорджия» типа «Огайо» – самый большой подводный корабль на флоте САСШ – шел не своим ходом, его реактор был почти заглушен. Самый большой шум на ядерной подлодке издавали главные циркуляционные насосы реактора, подававшие воду для охлаждения активной зоны, и поэтому сейчас, при прохождении «Цепи», они были отключены полностью. Если бы любой физик-ядерщик увидел работающий пусть и на самой минимальной мощности ядерный реактор с выключенными главными циркуляционными насосами – он бы поседел. Сразу. Работа реактора в таком режиме рано или поздно привела бы к расплавлению активной зоны и ядерной катастрофе. Без вариантов. Для беды достаточно было малого: остановит сухогруз, например, патрульный корабль русских – и привет. Но иначе обмануть проклятых русских было нельзя. Подводный линейный атомный ракетный крейсер – ПЛАРК, так правильно он назывался – «Джорджия» был одним из четырех атомных ракетоносцев класса «Огайо», переоборудованных в подводную платформу сил специальных операций два года назад. Всего в американском флоте было, считая «Джорджию», четыре такие переоборудованные лодки, а также три новые, изначально подстроенные как подводные платформы – носители крылатых ракет и поддержки специальных операций малошумные субмарины класса «Сивулф», поменьше размером. Эти лодки, переоборудованные в рамках программы «Скальпель», стали одними из наиболее часто встречающихся кораблей на флоте. Ведь суть в чем? Те громадные атомные субмарины, что скрываются под толщей воды, неся в своем чреве по двадцать четыре ракеты с разделяющимися головными частями, – по сути, они бесполезны. Русские знают местоположение каждой из них, за каждой следит лодка-охотник русских типа «Тигр» или того хуже «Касатка», нацелив в корму своей потенциальной жертве чудовищные полуметровые жерла торпедных аппаратов. По расчетам главного штаба ВМФ САСШ, если русские внезапно начнут войну, то из двенадцати ПЛАРК «Огайо», постоянно находящихся на боевом дежурстве, уцелеют в худшем случае две, в лучшем – четыре субмарины – остальные будут мгновенно потоплены русскими. Если внезапный ядерный удар решат нанести североамериканцы – то свои ракеты сумеют выпустить от шести до восьми субмарин. Но даже в этом случае ответный удар русских, что испепелит весь мир, неизбежен – у русских было не меньше ракет и не меньше средств доставки. Накрыть ядерными ракетами русских – это все равно, что покончить с собой: просто сначала погибнут все русские, а потом – все североамериканцы. И все человечество вместе с ними заодно. Да и у русских были такие же проблемы – точно так же в хвосте каждого их «Тайфуна» следовала североамериканская подводная лодка-охотник. Получалось, что державы выбрасывали каждый год миллиарды на бесполезные игрушки. Просто, если у русских есть двенадцать таких лодок – значит, и у нас должно быть не меньше. Рано или поздно должен был возникнуть вопрос – а зачем вообще нужен такой подводный флот? Не лучше ли потратить деньги на что-то иное, если войны нет и не предвидится, а имеющиеся лодки в мирное время все равно бесполезны. Вопрос такой был задан – и ответ был найден. Помимо задач ядерного сдерживания существует много других задач, в том числе в мирное время. Практически единственными частями и русского флота, и британского, и флота САСШ, которые реально выполняли боевые задачи, а не красовались друг перед другом, были войска специального назначения ВМФ. Боевые пловцы. Задачи у них были самые разные, но суть оставалась одна – скрытно выйти на берег и провести разведку, а возможно – и диверсию, операцию по уничтожению. И вот тогда умным людям в Норфолке пришла гениальная идея: а почему бы не переоборудовать несколько лодок в платформы поддержки специальных операций – вооружить их крылатыми ракетами «Томагавк» и оборудовать для длительного пребывания на них групп спецназа. В этом случае рисунок операции, которую бы могла выполнить такая лодка, выглядит так – спецназ скрытно выходит на берег, производит разведку целей. Если может уничтожить – уничтожает самостоятельно, если нет – помечает цели, а лодка скрытно, из подводного положения запускает по ним «Томагавки» в обычном или ядерном исполнении. Такая лодка может и просто поддерживать разведоперации на берегу, не обязательно стрелять «Томагавками». Но если «Томагавки» вдруг понадобятся – они будут. Из переоборудованных лодок ракетоносцы класса «Огайо» были самыми большими – длина сто семьдесят метров, водоизмещение около семнадцати тысяч тонн. На переоборудованной лодке могли находиться длительное время шестьдесят шесть бойцов спецназа ВМФ со всем снаряжением, также лодка несла сто пятьдесят четыре «Томагавка», два подводных носителя спецназа типа ASDS, систему противоминной обороны, четыре торпедных аппарата калибра 533 миллиметра и два крупнокалиберных пулемета на всякий случай. Можно было также нести систему постановки мин, но обычно ее не ставили. Во флоте САСШ такая лодка была самой крупной из тех, что поддерживала боевых пловцов. Русские, как обычно, увлеклись гигантизмом – они также переоборудовали для таких целей лодки – но не четыре, а всего три. Зато каких – их лодки класса «Акула» были на шестьдесят метров длиннее, несли двести сорок тактических ракет и могли вместить до ста спецназовцев. Зато лодок, подобных «Сивульфу», у них пока не было – кроме «Акул», русский подводный спецназ пользовался небольшими сверхбесшумными дизельными подводными лодками класса «Амур». Но какова бы ни была лодка – аналитики в Норфолке рассчитали, что через три эшелона системы «Цепь» незаметно ей не пройти, поднимется тревога. Нужно было новое, нестандартное решение, позволяющее обмануть русских. И такое решение было найдено. Спешно из двух крупных танкеров в сухом доке создали корабли-матки. Носители подводных лодок. Уже в море подводная лодка цеплялась к танкеру, глушила до минимума реактор, выключала все системы – и становилась своего рода тенью. А танкер, идущий по обычному маршруту, не вызывающий подозрений у русских, тащил ее прямо над датчиками «Цепи», которые опознавали объект как танкер и не реагировали на него. По крайней мере, рассчитали, что будет именно так, а как будет на самом деле, сумеет ли это обмануть русскую подводную линию обороны – не знал никто. Сейчас до первого эшелона датчиков «Цепи» оставалось меньше морской мили, под брюхом идущего средним ходом танкера черной тенью замерла «Джорджия», в рубке которой ее командир нервно смотрел на часы. Рубка была освещена только красным аварийным светом, операторы молча сидели перед отключенными мониторами, а красные тени на лицах делали собравшихся в рубке похожими на чертей в аду. Усилием воли капитан первого ранга Гэри Сойстер заставлял себя не смотреть на единственный горящий экран, где показывалась температура активной зоны реактора. – Первый рубеж «Цепи» через три минуты… – шепнул на ухо капитану первый помощник, коммандер Мичам. – Температура? – не оглядываясь, также шепотом спросил капитан. – Минус триста двадцать семь, растет. Минус триста двадцать семь – это не свидетельствовало о том, что активная зона реактора замерзла как сосулька. Это всего лишь говорило о том, что от ядерного апокалипсиса на глубине, когда даже работающий на минимальном ходу реактор пойдет вразнос, их отделяло всего триста двадцать семь градусов. Лодка как будто плыла по реке мертвых, по Стиксу. Обычно на посту горел свет, каждый был занят своим делом – а сейчас, когда ничего не работало, а люди сидели молча, освещенные зловещими красными всполохами, капитану Сойстеру казалось, что они плывут прямиком в ад. Все равно, что-то надо делать… Капитан сделал пару шагов, осторожно, чтобы не нашуметь, подошел к специалисту – реакторщику Эдмунду Торну, который единственный из находящихся в рубке серьезно разбирался в реакторах. – А еще поглотителей[130] туда нельзя? – Нельзя, – шепотом ответил Торн. – Реактор сразу же заглохнет. Черт, черт, черт… Капитан мельком бросил взгляд на шкалу, показывающую рост температуры активной зоны реактора. Лучше бы он этого не делал. – Прошли первую линию датчиков. – Температура? – Минус двести шестьдесят один, повышается. Капитан знал, что температура растет не по линейной, а по экспоненте. – Давайте добавим еще стержней… – Если реактор заглохнет… – А если реактор взорвется – то от нас и пепла не останется, понял ты, умный сукин сын! С раздраженным видом Торн повернулся, чтобы что-то ответить, но потом махнул рукой, взялся за микрофон, переключился на реакторный отсек… – Добавить еще четыре стержня… Да знаю, знаю… Дай на монитор картинку по реактору… Зажегся еще один монитор, на котором отображалось состояние реактора, в частности – выдаваемая им мощность. – Мощность падает… – словно ни к кому не обращаясь, вымолвил Торн… – Зато температура растет намного медленнее. – Поглотителями нейтронов все равно реактор не охладить! – огрызнулся Торн. – Тихо! Две минуты до второго эшелона. В отличие от прежних лодок, где места не было даже для экипажа, а уж попавшие на подводную лодку спецназовцы в ожидании высадки вообще не знали, где себя приткнуть, – здесь часть пространства, раньше занятого пусковыми установками ракет, была всецело отдана спецназу. Здесь были каюты на шесть человек – отдельные! Здесь было достаточно места для хранения любого снаряжения, какое только в голову придет. Наконец, здесь было достаточно места даже для миниатюрного тира для стрельбы с использованием ЛИС – лазерных имитаторов стрельбы. Короче говоря – по сравнению с прошлым, нынешние условия размещения спецназа на лодке смело можно было назвать райскими. Сейчас почти все каюты были заполнены – спецназовцев было ровно шестьдесят человек. На это задание отбирали только добровольцев – но их было так много, что пришлось устраивать отборочный конкурс. Только после него шестидесяти избранным сказали, что им предстоит сделать, прямо перед посадкой на лодку. И если изначально все были в приподнятом настроении – как же, им предстояло схватиться в жестокой схватке с русскими, с империей зла, как частенько называл эту страну бывший президент САСШ Фолсом, – то теперь, по мере того, как лодка приближалась к цели, в головы бойцов, словно подколодные змеи, вползали самые разные мысли. Они начинали осмысливать предстоящую им операцию – и не все мысли были радужными. – Сэр… – Капрал Мантино отложил книжку, которую читал, и посмотрел на первого лейтенанта Лири, командира их ударной группы. – Можно задать вам вопрос? – Попробуй, – усмехнулся Лири, – но за последствия я не отвечаю… – Сэр… – Капрал помолчал, будто размышляя, говорить или нет, но потом все-таки продолжил: – А зачем все это? – Что? – Ну то, что мы собираемся сделать? – А тебя что-то смущает, капрал? – вкрадчиво спросил Лири. – Русские еще далеко от нас, а ты уже наложил в штаны. Что же будет, когда придется с ними драться, а, Мантино? – Нет, сэр… я не подведу. Просто… – Капрал явно подыскивал слова, – просто я не понимаю. Мы ведь североамериканская армия, мы должны быть за хороших. А где же здесь хорошие? – Ну, Мантино… – протянул Лири. – Внимательнее надо было слушать. Объясняли ведь и не один раз – русские много лет назад оккупировали земли, которые никогда им не принадлежали, и многие годы угнетают арабов, не дают им жить так, как они того хотят. Мы и британцы должны помочь народам Востока сбросить русское иго. Ты ведь видишь, иваны обнаглели вконец и просто напрашиваются на хорошую порку. Даже сейчас они ведут себя так, как будто это море целиком принадлежит им, а мы вынуждены идти, скрываясь, хотя у них не больше прав на это море, чем у нас. Теперь понял? – Нет, сэр, – протянул Мантино. – Чего ты опять не понял? – с величайшим терпением спросил Лири. – Я не понял одно, сэр. Нам сказали, что мы будем должны захватить хорошо охраняемый объект и держать его, пока арабы разбираются с иванами. Это все для того, чтобы иваны не перебросили свою армию и не начали геноцид местных за то, что они подняли восстание против русской диктатуры. Нас поддержит лодка ракетами и британская авианосная группировка. Но я не могу понять одного сэр – а чем мы будем тогда отличаться от того парня, что покупает автомат и берет в заложники людей в супермаркете? Чем, сэр? К разговору стали прислушиваться, в каюте повисла мертвая тишина. – Тем, капрал Мантино, что тебе отдает приказ президент Североамериканских Соединенных Штатов. Президент. Североамериканских Соединенных. Штатов. Теперь понял? – Да, сэр. – Вот и все. Теперь тихо – не хватало еще, чтобы девчоночье хныканье капрала Мантино услышали иваны и поняли, что в SEAL служат одни педики. Тихо! Для себя Лири отметил, что капрал Мантино ненадежен, но заменять его сейчас было поздно. – Внимание, проходим последний эшелон! – Температура? – Минус сто одиннадцать! – Тишина в рубке! Лодка парила в непроглядном мраке, скрываясь в тени, отбрасываемой днищем громадного корабля. Самое страшное – что о реакции системы невозможно было узнать сразу. Если хитрость не удалась и лодку засекли, то противолодочные самолеты русских появятся над заданным квадратом минут через тридцать, а тогда обратно не нырнешь, не вырвешься на свободу. Секунды текли медленно, казалось, даже секундная стрелка на часах шла медленнее обычного. – Кажется, прошли… – пробормотал кто-то. – Тихо! – шикнул капитан. Лодка продолжала парение во тьме. – Температура? – Минус восемьдесят семь. Все… Дальше с этим шутить нельзя… – Включить охлаждение активной зоны реактора! – Сэр, если я включу сейчас главные циркуляционные насосы, реактор однозначно заглохнет, – занудным тоном произнес Торн, явно раздражаясь от того, что капитан, ни хрена не понимающий в реакторе, пытается им командовать – И что же делать? – А ничего! – с вызовом сказал Торн. – Прежде чем включать ГЦН, нужно убрать из активной зоны хотя бы восемь стержней! Но тогда температура активной зоны вырастет скачкообразно, и молитесь Богу, чтобы она не стала положительной до того момента, как ГЦН подаст воду в контур охлаждения активной зоны! Положительной – это значит, начнется неконтролируемый расплав активной зоны и уже через несколько минут корпус лодки превратится в адскую радиоактивную топку… Минус восемьдесят один градус… – Действуйте, Торн! Больше делать было нечего… Торн нажал на какую-то кнопку, капитана бросило в пот. – Стержни пошли! – Температура минус пятьдесят шесть, резко повышается! – крикнул оператор от пульта управления. Капитан оттолкнул Торна. – Включить ГЦН, немедленно! Температура? – Минус тридцать семь! Кажется, доигрались… И в этот момент в тишину, царившую на корабле, вплелся новый звук, едва слышный, – ровное гудение. Включились главные циркуляционные насосы. – Температура? – Минус восемнадцать. Капитан лихорадочно пытался прикинуть в уме – хватит ли им того времени – меньше минуты! – что осталось до начала неконтролируемых процессов в реакторе, для того чтобы насосы успели прокачать воду, чтобы начать охлаждение контуров реакторного отсека… – Сэр, началось охлаждение! – Лейтенант от пульта не сказал это, крикнул, нарушая приказ о полной тишине, – но его можно было понять. Капитан обернулся к пульту – на пульте зловещим белым светом мерцала цифра «девять». Девять градусов до апокалипсиса… И вдруг – сначала капитан первого ранга Сойстер не мог в это поверить, не мог поверить своим глазам – девятка сменилась на десятку. Прошли… – Всем спасибо, – устало сказал капитан. В отсеке управления раздались жидкие, нестройные хлопки – измученные люди выражали свою радость. Пусть впереди была неизвестность – но первое препятствие на своем страшном пути они взяли… Расслабляться было рано… – Проверить стыковочные узлы! Приготовиться к процедуре расстыковки с носителем. Начать перевод реактора в штатный режим работы! Санкт-Петербург Исаакиевский собор 29 июня 1992 года Гулко грохнула пушка. Это было одной из достопримечательностей города – пушка на стрелке Васильевского острова стреляла каждый день, в течение уже бог знает сколького времени, отмечая наступление полудня. День пошел на убыль – но никто этого не заметил, город продолжал жить своей шумной и суетливой жизнью. На площади перед Исаакиевским собором было не протолкнуться от туристов – шумные, говорливые, плохо знающие русский язык, они не отрывали лица от фотоаппаратов, и постоянный их гомон сливался в один сплошной гул. Затянутое тучами небо грозило в любой момент разразиться мелким, холодным, моросным дождем – столица Империи не радовала погодой. На шпиле Адмиралтейства уныло обвисал морской Андреевский флаг. Иногда порыв ветра пытался его поднять – но набравшаяся за ночь воды ткань упорно не хотела становиться по ветру. Погода была совсем не летней, скорее она походила на середину весны – и только серо-свинцовые воды Невы без единой льдинки говорили о том, что дело происходит все-таки летом. Было сыро и холодно. Среднего роста пожилой человек с небольшим фотоаппаратом вынырнул из толпы, словно пловец выныривает из мутной воды пруда. Единственным, что бросалось в глаза в его облике, была куртка – ярко-красная, с британским «Юнион Джеком» на спине. Когда двадцать минут назад он вошел на площадь – куртка его была серого цвета, а фотоаппарата в руке не было. Двусторонняя куртка, с одной стороны серая, с другой яркая – старый как мир сыщицкий прием, которым он пользовался еще несколько десятков лет назад, когда только делал свои первые шаги в качестве сыщика. Филер всегда, чтобы не потерять человека в толпе, выделяет какой-то яркий отличительный признак и ищет потом человека только по нему. Если же этот признак пропадет или, наоборот, появится другой доминирующий признак – скорее всего филер след потеряет. Надежно проследить путь человека в этой шумной, волнующейся разномастной толпе было решительно невозможно никакими силами – и он, улучив момент, сначала снял куртку, сделав вид, что ему жарко, а потом вывернул и надел снова. Никто, ни один из туристов не обратил ни малейшего внимания на произошедшее – все они были поглощены величественным видом Исаакия и объяснениями гидов. Фотоаппарат он просто достал из кармана, сделал для приличия пару снимков – и так и оставил в руках. Скорее всего, маневр этого человека по отрыву от наружного наблюдения удался бы – если бы по нему не работало целых три команды НН одновременно. Двадцать один человек – лучших из отдела наружного наблюдения департамента контрразведки. Почувствовав маневр отрыва, они буквально окружили площадь кольцом и Беглеца – а именно так в переговорах именовался тот, за кем они наблюдали, – не упустили. Первой Беглеца заметила Роза – одна из лучших в своем ремесле, несмотря на молодость. Невысокая, стройная, демонстративно подтянутая, она больше походила на гимназистку старших классов, особенно если одеть соответствующим образом. Вот и сейчас, расположившись на самом краю толпы, она просекла, как один из британских туристов начал понемногу отдаляться от шумящего, волнующегося людского моря. И хотя одежда была совсем не та – рост и комплекция совпадали. Роза слегка наклонилась к левому плечу, где был закреплен миниатюрный микрофон… – Роза всем! Он в моем квадрате, уходит! Собрать все наличные филерские силы быстро не представлялось возможным – если быстро протискиваться через толпу, то это сразу будет заметно. Не исключено, что за Беглецом ведется контрнаблюдение, об этом предупреждали на инструктаже. Беглец тем временем пошел быстрее, явно спеша. Приняв беззаботный вид и прижавшись к какой-то компании, Роза припустила за ним. И – не успела. Беглец свернул в небольшой проулок, возможно, это была проверка, и идти следом в одиночку было нельзя. А еще через пару минут из этого проулка – вообще-то это была пешеходная зона, и автомобильное движение здесь было запрещено – медлительно и важно выкатился массивный черный, как будто облитый черным стеклом «Хорьх». Вместо обычного гражданского номера на передней табличке значились четыре цифры и золотистого цвета двуглавый орел – правительственный номер. Розе ничего не оставалось, как только запомнить приметы и номер машины. – Вы рискуете, господин Гирман… – с неопределенным выражением проговорил начальник третьего отделения СЕИВК Владимир Владимирович Путилов. – Встречаться в центре города – это не слишком предусмотрительно… Полковник Путилов умел говорить так, что окружающие не понимали по тону – шутка это или нет. Сейчас в голосе его было что-то непонятное, неопределенное. – Если хочешь спрятать что-то, положи это самое что-то на самом видном месте… – Моисей Аронович Гирман наконец-то отдышался, сбросил проклятую куртку. Все-таки не мальчик, и так бегать… – Хотя… береженого Бог бережет, а небереженого конвой стережет. – А если хочешь занять место повыше, не стоит играть в двойную игру! – грубо перебил полковник Путилов. – О чем вы, милейший? – поинтересовался Гирман. – Для чего вы меня вызвали? – Да все о том! Все о том же, уважаемый! Вы пытаетесь угодить и нашим и вашим, я только не знаю, с какой целью. Вы подбросили идею о том, что нужно создать единый координирующий орган, и о том, что террористов нужно просто ликвидировать, проводя агентурно-боевые операции – я вам за это благодарен. Но что я узнаю?! То же самое вы говорите и Цакая! Точно те же самые идеи! Интересно, а что еще вы ему говорите? То, что вам неплохо было бы занять место начальника третьего отделения? Мое место?! На чье место вы вообще претендуете, на его или на мое?! Тайный советник Моисей Аронович Гирман побледнел. Что-то давило в груди, мешая дышать. – О чем вы говорите? – Не прикидывайтесь, Моисей Аронович, не прикидывайтесь, – раздраженным тоном продолжил Путилов. – Вы прекрасно знаете о том, что люди Цакая действуют в Бейруте, что они уже ликвидировали несколько человек и все ближе подбираются к основным звеньям цепи в этом регионе. Не поверю, что не знаете. Вы хотите, чтобы я поверил в то, что все это не более чем случайность? Что совершенно случайно постоянному заместителю министра внутренних дел и вашему хорошему другу, господину Цакая, пришла в голову та же идея, что и вам? А теперь я, милостью вашей, поставлен в самое что ни на есть дурацкое положение! Гирман молчал – это действительно было случайностью, но именно той случайностью, в которую ни один человек в здравом уме не поверит. – Остановите машину! «Хорьх», медленно катившийся у самого тротуара, плавно сбавил скорость и остановился. – Извольте выйти вон, господин Гирман! Больше никаких дел я с вами иметь не желаю! – надменно и жестко проговорил Путилов. – И обо всех наших договоренностях можете забыть. Раз и навсегда! Пожилой человек, покинувший бронированную правительственную машину, нетвердым шагом вышел на тротуар, как-то беспомощно огляделся. Если на площади перед Исаакиевским собором, взглянув на него, ему можно было дать шестьдесят, максимум шестьдесят пять лет – то сейчас это был глубокий старик. Доковыляв до скамейки из чугунного литья, он присел, каким-то бессильным движением приложил руку к левой стороне груди. Бейрут, район Борж эль-Бражнех Вечер 29 июня 1992 года Почти месяц жары сделал свое дело – под палящими лучами солнца иссыхала земля, плавился асфальт, город плыл в знойном мареве. А сегодня под вечер, впервые за этот месяц, на горизонте стали собираться тучи. К вечеру поднялся ветер, иссиня-черные горы наступали на город, погасив до положенного срока солнце – и первые артиллерийские разрывы грома уже вспарывали воздух. Но дождя, что принес бы облегчение измученной солнцем земле, пока не было. Было больно. Просто по-человечески больно, и все. Я уже вышел из того возраста, когда поют серенады под окном и когда сердце разрывается от мимолетного взгляда, который любимая подарила постороннему мужчине. Наверное, я слишком рано повзрослел. Вечеринка… Набережная… Кафе… Черно-белая кинопленка с треском крутилась через старенький кинопроектор памяти, скрипя и постоянно обрываясь. И каждый обрыв отзывался новой вспышкой боли в выгоревшей до пепла душе… Просто она предательница. Вот и все. Британцы – непонятно как – подставили мне ее, а я купился. Повелся, как тот осел, которому перед носом повесили морковку на палке. И чуть сам не стал предателем. А за предательство есть только одно наказание… – Мы приехали… Вставайте, князь, вас ждут великие дела! – Отчаявшись обратить на себя внимание, действительный статский советник Иван Иванович Кузнецов весьма больно толкнул меня в бок, и только тогда я вернулся в этот мир. – Да… Я понял. – Мы будем внизу. Сноу желательно взять живым, остальные – на ваше усмотрение. Ничего не бойтесь. Если даже будет стрельба – полиция не приедет по вызову. Я должен поступить как мужчина. Как мужчина, которого предали – господи, бред-то какой… Кто кого предал? Меня? У нее есть какие-то обязательства передо мной? Страну? Как все глупо, неправдоподобно, невозможно… До невозможности бредово… Я вышел из машины. Пистолет – его я положил в потайной карман пиджака – весил, казалось, килограммов десять, холод его стали я чувствовал даже через рубашку. Тучи накрывали город сплошным покрывалом, и во тьме молочно-желтыми шарами висели фонари. Безмолвными исполинами, словно стражи, стояли по обе стороны дороги кедры. Взглянул на часы – до полуночи полтора часа. – Этот?! – Мехмет первым заметил идущую к двери фигуру. Что-то в походке было странное, так обычно идет пьяный или больной человек, медленно, слегка покачиваясь и внимательно рассчитывая каждый шаг. Сидевший за рулем Сноу повернулся, вгляделся, пытаясь распознать в черной фигуре, освещаемой только светом уличных фонарей и окон, знакомые черты. Как раз в этот момент змеистая синяя молния разрезала мглу неба, фотографической вспышкой осветив окрестности… – Кажется, он… Больше некому. Он! – Берем? – Мехмет опасно подобрался, словно бойцовая собака перед прыжком. – Сидеть! – резко ответил Сноу. – Я сказал, когда он в доме будет, тогда и берем. Тут пара человек уже хотели его взять – в морге сейчас лежат! Следом хочешь? – Я этого кяфира руками порву, – мрачно сказал Мехмет, – голыми руками… – Когда я скажу, только тогда и порвешь! – с угрозой в голосе проговорил Сноу. Мехмет хотел что-то сказать, но передумал. Англиз сейчас для него эмир, за неподчинение эмиру с отступника полагается снять живьем кожу. Ничего, придет и другое время… – С бабой что делать? – угрюмо спросили с заднего сиденья. – Что хотите… Дверь открылась сразу – как будто Юлия ждала прямо за дверью. Сегодня она надела длинное, черное, пошитое в Париже платье, готовясь к разговору. Возможно, самому важному разговору в жизни их двоих. Когда зазвенел звонок, она бросилась к двери, открыла – и замерла на месте… По лицу своего возлюбленного она сразу поняла, что он – знает. Все знает. Не говоря ни слова, она отступила в прихожую. Руки и ноги наливались мертвящим холодом… Санкт-Петербург, Большая Морская Императорский яхт-клуб Вечер 29 июня 1992 года Действительный статский советник Гиви Несторович Карадзе, товарищ начальника отдела контрразведки, молодцевато, одним движением выскочил из таксомотора, подхватил толстый кожаный, набитый бумагами портфель, с которым не расставался. Портфель был набит бумагами по текущей работе – почему-то Карадзе не доверял сейфу даже в своем служебном кабинете и считал, что на плече эти бумаги будут в большей безопасности, чем за бронированной дверью сейфа. Сегодня в этом портфеле были бумаги только по одному делу – по результатам наблюдения за неким Моисеем Ароновичем Гирманом. Результаты были обнадеживающие – только совсем не в том направлении. Карадзе просто не знал, что делать с информацией, которую он получил. А бюрократическая мудрость, проверенная десятилетиями, гласила: когда не знаешь, что делать, посоветуйся с начальством. Именно это и собирался сделать Карадзе – вот только начальство в лице несменяемого товарища министра внутренних дел Кахи Несторовича Цакая очень уж место выбрало странное для встречи. Не кабинет в здании министерства, защищенный от прослушивания, а задняя комната в здании Императорского яхт-клуба. Место достойное, слов нет – вот только для тайных встреч, на взгляд товарища начальника департамента контрразведки, совсем неподходящее. Но начальству виднее… Войдя в здание, Карадзе кивнул швейцару, тот внимательно всмотрелся в него. Карадзе членом клуба не был – не тот уровень. – Каха Несторович, – тихо сказал Карадзе швейцару, и тот, не меняя бесстрастного выражения лица, кивнул. – Разумеется. Пройдемте. Обслуживание в Императорском яхт-клубе было всегда на самом высшем уровне… Каха Цакая располагался в своем любимом кресле, в глубине комнаты. Камин сегодня не горел – его заменяло несколько толстых свечей в массивных бронзовых подсвечниках. Лицо постоянного товарища министра тонуло в полумраке… – Итак, Гиви. Расскажи нам о своих изысканиях… Карадзе вздрогнул, оглянулся – ему показалось, что в этой комнате, больше похожей на комнату в склепе, есть кто-то еще, кроме него, и за это он был вознагражден сухим, больше похожим на кашель смехом. – Никого нет. Здесь только мы двое. Ты присядь, присядь поближе, Гиви, в ногах все равно правды нет, генацвале. Карадзе, знавший Цакая много лет, работавший с ним, за это время прекрасно научился распознавать настроение и даже оттенки настроения своего шефа. Прорвавшееся грузинское слово означало, что товарищ министра волнуется намного больше, чем хочет это показать. – Итак, результатов пока мало, но все же есть. Для начала – мы прогнали все доходы и расходы Гирмана за несколько лет через систему анализа и получили очень интересный результат. Его доходы постоянно – подчеркиваю, постоянно – превышают расходы. За эти годы, по которым мы провели анализ, набирается весьма существенная сумма, которая пошла неизвестно куда. Можно купить домик на берегу, землю, и останется на то, чтобы встретить старость в достатке. Объяснений этому мы не нашли, но … работаем по этому направлению дальше. – Нетипично, – задумчиво сказал, скорее сам себе, чем собеседнику, Цакая, – обычно бывает наоборот… – Вот именно. Если бы расходы превышали доходы, все было бы понятно. Но наоборот… – Играет? – поднял брови Цакая. – Рано говорить, слишком мало времени наблюдаем, но… никаких признаков. Мы немного пошерудили в его доме… ни малейшего объяснения, куда деваются деньги. Ни картин старых мастеров на стенах, ни карт, ни коллекции вин, ничего. Я чувствую, он и дома-то не бывает… – Чувствуешь? – недоуменно переспросил Цакая. – Ты это чувствуешь? Карадзе молчал, понимая, что сболтнул совсем не то, что надо… – Насколько я помню, мы сыщики. А у сыщиков нет такого понятия, как чувства. Нет и не может быть, Гиви, неужели ты так этого и не понял? Мы вообще говорим только о том, что видим и знаем. Он пошел, она принесла, они встретились. Чувства же запри под замок. Прибереги их для семьи, генацвале. Продолжай. – А вот сегодня, – продолжил Карадзе, – произошло нечто, что выбивается из колеи. В девять пятнадцать он вышел из здания министерства, причем мы его едва не потеряли – он переоделся. Прошел пешком аж до самой Исаакиевской площади. Там попытался сорваться – двойная куртка… Каха Несторович довольно кивнул – прием был знаком. – Примерно в девять пятьдесят он сел в машину, находившуюся в пешеходной зоне, и на этом мы его потеряли. Машина – «Хорьх», правительственные номера, 5646. – И? – Машина закреплена за гаражом Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Возит начальника третьего отделения Владимира Владимировича Путилова. Удар достиг цели – Карадзе видел, что ему удалось на самом деле удивить своего начальника, а такое бывало очень и очень нечасто. – Может, кого другого возили… – недоуменно пробормотал Цакая, – деда шено… – Это «Хорьх»-то? – саркастически заметил Карадзе. – На разгонную машину он никак не тянет, слишком жирно даже для Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Повисло молчание. – Продолжай работать, – наконец прервал молчание товарищ министра, – самое главное вот что. Подними всю его биографию. Любой ценой узнай, куда он отправляет деньги. Завтра я подпишу у министра приказ на поощрения на крупные суммы, в том числе и по Гирману. Узнай, куда они пойдут. – Понял… – кивнул Карадзе, мысль о внеочередной премии его весьма воодушевила. Когда за действительным статским советником захлопнулась дверь, Каха Цакая откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мир уплыл из-под ног, единственным источником шума остался ритмично стукающий на погасшем камине метроном. Минута тянулась за минутой, Цакая мог так сидеть и час и два, не обращая внимания ни на что, кроме собственных мыслей. Нужно было остановиться и понять, что делать дальше. Пока что он не до конца понимал, что происходит – и это было очень опасно. Если ты действуешь в ситуации, которую не понимаешь, – это все равно, что идти в дремучий лес без карты. Отойдя от опушки на несколько метров, еще можно быстро и безошибочно выбраться назад. Но чем дальше ты забираешься в незнакомую чащу без карты – тем меньше шансов, что ты найдешь дорогу назад. Сейчас была именно эта ситуация. В молодости, да и сейчас, постоянный товарищ министра поигрывал в карты – не для денег, а исключительно для тренировки, для гимнастики ума. Оттуда он вынес одно правило: если ты сел играть и в течение двадцати минут от начала не понял, за чей счет идет игра, – значит, она идет за твой счет. Сейчас он чувствовал именно то, что идет большая игра – за его счет. Наконец Каха Несторович открыл глаза. За то время, пока он сидел в своего рода прострации, никто не посмел открыть дверь и побеспокоить его, нарушить уединение. Он встал, дотянулся до одного из подсвечников, свечи в котором сгорели уже наполовину, поставил его на приставной столик. Из стоящего у столика кейса достал несколько листов белой бумаги и простой карандаш. Задумался… Гирман и Путилов. Объяснений этой встречи – а она, безусловно, не случайна – могут быть два. Гирман и Путилов сговариваются о чем-то – и в том и в другом случае. Карандаш вывел на листе бумаги «сговор»… О чем они могут сговариваться? Либо это обычная бюрократическая интрига – прожив на свете довольно долго, повращавшись в кругах высшей петербургской власти, Каха Цакая уже не удивлялся никаким бюрократическим заговорам, направленным на то, чтобы спихнуть кого-то, кто сидит выше, и самому занять его место. Гирман может метить на его место? Да вполне – хотя сложно, сложнее даже, чем подсидеть министра, – но вполне возможно. Хотя маловероятно – именно потому, что по статуту должности несменяемый товарищ министра на то и называется несменяемый, что его не меняют. Для того чтобы его сменили, нужно, чтобы произошло что-то совсем из рук вон выходящее. Гирман мог подсиживать двоих – либо его, Цакая, либо министра. Если бы он подсиживал министра – то скорее всего пришел бы к самому Цакая. Был еще маловероятный вариант, что Путилов просто переманивает работника в свою структуру – такой вариант хоть и маловероятен, но его исключать полностью тоже нельзя. Карандаш написал три цифры, с единицы по тройку, и напротив каждой из них соответственно: «копает под меня», «копает под министра» и «меняет работу». Подумав, товарищ министра зачеркнул написанное и написал то же самое, только в другой последовательности, по степени вероятности событий. На первом месте – «копает под министра», на втором – «меняет работу», на третьем – «копает под меня». Все-таки сместить постоянного товарища министра и занять его должность самому сложно, даже очень сложно. Наверное, так… Второй вариант сговора – то, что и подозревал Цакая. Ему уже давно не нравилось то, что британская разведка весьма вольно действует на Восточных территориях, слишком часто ее эмиссары обходили расставленные для них ловушки. Этому напрашивалось только одно объяснение. Оно было страшным, но еще страшнее было совать голову в песок, уподобляясь австралийскому страусу. Где-то на самом верху действовал британский агент, передавая информацию об антитеррористических и контрразведывательных мероприятиях своим хозяевам. Цакая отложил исписанный лист, достал следующий. Итак, идущий из Лондона заговор… На что он может быть направлен? Судя по размаху – а Цакая как опытный игрок угадывал масштаб интриги, – на что-то серьезное. Таким серьезным может быть только отторжение территорий от России. Сейчас Россия занимает доминирующее положение на рынке нефти, вместе с Германией с ее африканскими запасами – почти абсолютное. Остальные, если кто и добывает, – то только для своих нужд, и то часто не хватает. Россия устанавливала такую цену, какую хотела, но дело было даже не в цене, цена была разумной. Расплата за нефть шла не национальными валютами, то есть мало чего стоящими бумажками, – а либо золотом, либо товарами, на которые укажет продавец – то есть Россия, – по зачетным ценам. Британия вместе с САСШ уже не раз поднимали вопрос о создании некоей глобальной наднациональной расчетной валюты, долженствующей оживить межгосударственную торговлю, чахнущую из-за несовершенства расчетной системы (простыми словами, из-за того, что у тех, кто хотел покупать, не было, на что покупать, не было того, что нужно было продавцу). Естественно, ее эмиссионный центр должен был находиться в Лондоне, пыжившемся стать мировой финансовой столицей. Но для этого не хватало главного – согласия России и Германии, а без них наднациональная валюта оказывалась необеспеченной. Если же у британцев будет Восток – у них будет не только нефть, у них будет громадная и вполне к нашему времени обустроенная должным образом территория – с производством, с коммуникациями, с энергетической системой, с образованным и большей частью выведенным из вековой нищеты населением. Куш, ради которого любая держава пойдет на все. Итак, отторжение. Предположим, это будет отторжение. Военное вторжение не подходит – хотя Цакая и не был военным аналитиком, но его познаний в военном деле хватало, чтобы понять – прямое военное вторжение обречено на провал. Никто не будет связываться с державой, имеющей на вооружении более двух тысяч ядерных зарядов с современными средствами доставки. Никто не будет связываться с державой, у которой десять тяжелых авианосцев. Никто не будет связываться с державой, в которой только в Императорском стрелковом обществе, фактически народном ополчении, состоит больше шестидесяти миллионов человек, и каждый из них готов защищать свою землю с оружием в руках. Никто не будет связываться с державой, у которой уже больше миллиарда населения и которая занимает едва ли не четверть территории Земли. Никто не будет связываться с таким государством – если только находится в здравом уме. Готового плацдарма для сосредоточения войск на берегу нет, а любой морской десант, даже поддержанный всем британским и американским флотом, обречен. Но то, что нельзя получить мечом, – можно получить ядом! Любимый прием «просвещенных мореплавателей», они вообще избегают открытых схваток. Мятеж. То, чего не было уже десятилетиями, – последние открытые столкновения крупных соединений мятежников с регулярными силами русской армии имели место более сорока лет назад. Костер потушили – но в угольном мраке остались тлеющие огоньки, и если на них плеснуть бензином… Для того чтобы произошел мятеж, должно произойти примерно то, о чем говорил Гирман. Нечто такое, что заставит любого мусульманина выйти на улицу, что заставит любого исповедующего ислам почувствовать себя оскорбленным до глубины души. Нечто такое, что заставит его выступить против государства. Теракт в этом случае не подойдет, большая часть уммы ненавидит террористов, проливающих кровь и христиан, и мусульман, убивающих стариков, женщин, детей. Какой бы теракт ни произошел – люди не пойдут из-за этого на улицу устраивать массовые бесчинства и выступать против власти. Тогда что же? Что? Предположим, Гирман сказал то, что нужно британской или североамериканской разведке. Что он тогда сказал? Остается один вопрос – как они выведут людей на улицы? Почему люди должны поверить их лозунгам и пойти за ними? Если у них есть столько верных им людей, готовых поддержать мятеж, – почему мы не знаем об этом? Даже про десять процентов активистов мы бы знали – среди этих десяти процентов обязательно был бы наш агент и не один. В любой среде, включая и мусульманскую. В конце концов – и мы не лаптем щи хлебаем, простите… Вот и делаю я вывод, други мои, – что на данный момент никакого заговора в широких массах не существует. Да, внедрены на свои места организаторы – но не более. Те, кто будет выходить на площади, бить городовых и участвовать в массовых бесчинствах, до сих пор не знают, что они будут делать именно это. Не знают и не хотят этого делать – сейчас. Должно произойти нечто такое, что подвигнет этих людей выйти на баррикады. Нечто настолько страшное – что дома не сможет остаться ни один правоверный мусульманин. Вот так вот… И это еще не все, кое-что он сказал потом, когда они остались наедине. Возможно, самое важное из сказанного. Вот смотри. Сейчас мы чем занимаемся? Ловим – то одного, то другого, то третьего. Ловим, потом в кутузку, потом к судье. А сейчас нам британцы такой шанс дают, какого у нас не было и не будет. Если сейчас мы передавим и дадим британцам понять, что нам все известно, – они просто отложат намеченную ими операцию. Операцию-то они отложат – но вся разведсеть останется. Все те, кто работает на них, все, кто спит и видит британское владычество на Востоке – все они останутся живыми – у нас в тылу. А вот если они начнут – но мы будем знать об этом и будем готовы встретить их во всеоружии. Тогда все гады вылезут из своих нор – и мы накроем одним ударом всех! Понимаешь – всех, до последнего. И что с ними произойдет – решать только нам, во время мятежа есть единственный суд – военно-полевой… Должны. Мы должны скрытно выдвинуть в район возможных боев самые свои лучшие силы. Скрытно – это значит скрытно, в полном смысле слова скрытно. Если мы воспользуемся военным транспортом – неважно, наземным морским или водным – британцы это быстро отследят. Но я кое-что придумал… В Балашихе расположена подчиненная нам ДОН-4, проходящая по жандармскому корпусу. Один полк оставляем на месте, для создания видимости. Еще два ночью скрыто выводим на терминал стратегической железной дороги, грузим на поезда и отправляем. Как раз они в Казани перегрузятся и к предполагаемой дате начала операции будут на месте. Карандаш рисовал странные каракули – то ли головы людей, то ли – каких-то страшных хищных зверей… Предположим, британцы готовят взрыв. Для того чтобы произошел взрыв, нужно всего две вещи – взрывчатка и искра… Искра! ДОН-4! Дивизия особого назначения, ее передислокация в какой-то район означает подготовку к введению там чрезвычайного положения. Гирман предлагает действовать незаконными методами – возможно, для того, чтобы вызвать взрыв недовольства даже у тех, кто на сей момент лоялен власти. Если предположить, что то, что готовят британцы, представляет собой взрывчатку – то не будет ли как раз эта самая ДОН-4 той искрой, что взорвет ситуацию. Предположим, что происходит нечто и как раз в этот самый момент в этом же месте оказывается одна из самых подготовленных боевых единиц жандармского корпуса. В то, что это случайность, никто не поверит… Где это должно произойти? Где лежит взрывчатка, дожидающаяся своей искры… Бейрут!!! Стоп, стоп, стоп… Ну, хорошо… Допустим, это будет Бейрут. Какая выгода для британцев в том, что в месте непонятного пока инцидента окажется особо подготовленная дивизия жандармского корпуса. Чего хотят британцы – чтобы мятеж был быстро подавлен? Не может быть. Может, это провокация? Может, мятеж будет спровоцирован именно Путиловым, возможно, и Гирманом как раз для того, чтобы его быстро подавить? Какая им в этом выгода? Да никакой! Приказ на передислокацию ДОН-4 отдавал он, Цакая, – значит, и лавры подавителя мятежа достанутся ему. Он проявил мудрость и предвидение, вовремя принял решение на передислокацию в район будущего мятежа отборной дивизии, и это решение оказалось на сто процентов правильным. Так они его не скинут с места, наоборот – возвысят! Нет, что-то не то. Единственный вариант, при котором игра имеет смысл, – если окажется, что передислокация ДОН-4 была тяжелейшей ошибкой, за которую кто-то должен ответить… Не хватало информации. Было что-то еще, какой-то кусочек мозаики, которого не было. И это не давало возможности увидеть всю картину целиком… Цакая пошевелился в кресле, достал из внутреннего кармана пиджака телефон спецсвязи – он был примерно в полтора раза больше обычного мобильного и помимо работы в обычной сети позволял выходить на закрытую, так называемую «транковую» связь. Подержал в руке, будто задумавшись, потом по памяти набрал нужный номер. Ответили по набранному номеру мгновенно. – Павел Порфирьевич… Анализ возможных целей для удара готов? Хорошо, через час в министерстве. У вас, не у меня… Возможно, там-то и есть недостающий кусочек мозаики… Бейрут… Час ночи. Время воров, время убийц, время теней на улицах. Время тайных дел. Британец посмотрел на часы. Времени прошло уже достаточно, свет в квартире, за которой он наблюдал, погас больше часа назад. Вполне достаточно времени, чтобы заснуть. Мертвецким сном. И даже мудрость, в конце концов, уступает место красоте… – Пошли! Из машины они вышли одновременно, хлопнули дверьми. Британец шел первым, Мехмет вторым, еще двое подручных – мелкие бандиты из арабских кварталов – держались в хвосте. Перед дверью британец порылся в кармане, нашел ключ – электронный, представлявший собой небольшой чип на удобной пластиковой карточке, поднес его к замку. Через секунду механизм массивной двери сработал, раздался короткий музыкальный аккорд – путь был открыт. Повезло – в роскошно обставленном холле не было ни единой души. Мехмет обернулся – за ними никто не шел. Друг за другом налетчики быстро прошли к лифту. Если бы они поднимались не на лифте, а по лестнице – возможно, кто-нибудь и увидел бы, как зашевелилась ночь, когда закрылась входная дверь высотного дома по улице Борж эль-Бражнех, девятнадцать. То тут, то там промелькивали тени, призрачные фигуры людей, чьей задачей было оставаться всегда невидимыми. Дом по Борж эль-Бражнех, девятнадцать, брали в кольцо… Вот и дверь. Знакомая стальная дверь, без номера на ней и с надежнейшим швейцарским сейфовым четырехточечным замком. Перед дверью – вязаный коврик со смешным желтым утенком на нем. Сноу достал из кармана увесистый кожаный футляр, раскрыл его и достал длинный круглый, со сложной нарезкой, сейфовый ключ. С замиранием сердца – а вдруг дверь заблокирована изнутри – вставил его в замочную скважину, надавил – ключ неожиданно легко провернулся. Кто-то положил руку на плечо, оглянулся – Мехмет. Тот с улыбкой показал британцу на место рядом с лифтом – смысла входить в квартиру британцу не было. Все трое налетчиков достали оружие – у Мехмета была короткая, но очень тяжелая стальная цепь, у одного из бандитов – пистолет, стреляющий резиновыми пулями, у второго – настоящий, хотя и дешевый револьвер. Мехмет не верил в то, что русский опасен. Первого русского он убил в четырнадцать лет – то был ухажер его сестры, что стала шлюхой и позволила себе связаться с русским, с кяфиром. С оккупантом, попирающим его землю, держащим в рассеянии многие миллионы мусульман. В один прекрасный день Мехмет пошел за сестрой, дождался, пока она встретится с русским, и неожиданным ударом из темноты убил кяфира, обесчестившего его сестру. Рания тогда что-то крикнула, она узнала его – но жалости не было. Совсем. Еще один удар – и сестра упала рядом с оплывающим кровью русским. Потом он убил еще двоих – обоих из-за денег, но оба были русскими. Своего соплеменника Мехмет не тронул бы никогда. А потом он вступил в братство, прошел подготовку в лагере и больше не убивал за деньги – сейчас он убивал за идею. Сейчас в его руках была точная копия той цепи, которой он убил свою сестру, сделанная своими руками. Его любимое оружие, с небольшой, но очень тяжелой гирькой на конце – Мехмет ходил на бойню и тренировался пробивать череп быку с одного удара. Самое главное было не переборщить – если он ударит русского слишком сильно, то не миновать неприятностей. Да и бабу – бесстыжую русскую шлюху – тоже не стоит убивать сразу, она может принести много удовольствий братьям. За дверью был короткий коридор, ведущий в огромную, почти стометровую гостиную. Баюкая гирьку в руке, Мехмет осторожно ступил в темноту, прислушался, принюхался. Ни звука, ни шороха – зато странный аромат, похожий на аромат благовоний, только сильнее. Еще шаг. Еще. То, что что-то не так, Мехмет понял, когда ступил в гостиную. Англиз говорил, что кяфир должен быть в спальне. Но, оказавшись в гостиной, Мехмет каким-то звериным чутьем понял, что впереди кто-то есть, он этого не видел, просто чувствовал. Мехмет выпустил гирьку из ладони, замахиваясь – но больше ничего сделать не успел. Кромешный мрак гостиной располосовали слепящие вспышки выстрелов. Когда в нескольких шагах, приглушенные прикрытой дверью, загремели выстрелы – один за другим, словно молотком по листу жести, Сноу прижался к стене. Страхи, которые он безуспешно глушил алкоголем, вернулись удесятеренно – он понял, что никого из тех, кто зашел в этот дом, уже нет в живых. Русский снова переиграл их, сейчас он выйдет на площадку и увидит его. Решение пришло само собой – бежать. Бежать куда глаза глядят, спрятаться где-нибудь, любой ценой вырваться из этой кровавой мясорубки, обмануть британцев, русских, всех! Ноги сами понесли к лестнице, этаж за этажом размыто мелькали перед глазами. На третьем этаже Сноу остановился, врезавшись с разбега в стену, заполошно оглянулся и понял – его никто не преследует. Может, русский подумал, что, кроме этих троих придурков, больше никого и нет? Еще три этажа, дверь – и свобода… Тяжело дыша, спотыкаясь и запинаясь, Сноу побежал дальше. Выход в холл на первом этаже с лестницы – она здесь была как запасная, пожарная – преграждала легкая дверь. С разбега толкнув ее, британский разведчик выбежал в холл – и остановился как вкопанный. Несколько человек, в почти одинаковых строгих костюмах, стоя в разных местах холла, внимательно смотрели на него. – Что теперь? Я включил свет. Держа на изготовку пистолет, подошел к распластавшимся в узком коридоре арабам, наклонился, приложил пальцы к шее одного, затем проверил второго, третьего. Пульса нет ни у одного. Белый ковер в прихожей, впитывая кровь, медленно набухал красным… – Это ты убиваешь людей? Муллу и всех остальных. Я подозревала – но не хотела верить… – каким-то чужим, старым и страшным голосом спросила она. Я убрал пистолет, повернулся к Юлии. – Да. Что-нибудь скажешь по этому поводу? Мы молча смотрели друг на друга. – Мне собираться? – Собирайся, – наконец проговорил я, – только быстро, минуты три, не больше. Пока они внизу, заняты делом. Я выведу тебя, пройдем через грузовой лифт. Там никого нет. Возьмешь такси, приедешь в порт. Сядешь на пароход, и больше не появляйся. Ни здесь, ни в моей жизни. Поняла? – У меня паспорт в ванной. И деньги. Мне надо их забрать. – Быстро. Юлия отвернулась… Вот и все… То, что произошло, – должно было произойти. Это и есть кара. Не наказание – кара. Кара за все, что сделано… Места для нее в моем мире больше нет… Юлия зашла в ванную, аккуратно повернула защелку. Конечно, не выдержит – но все же. На краю ванной, матово поблескивая в свете потолочного светильника, лежала опасная бритва. Санкт-Петербург Здание Министерства внутренних дел Ночь на 30 июня 1992 года Улица, где находилось новопостроенное здание МВД – старое было слишком тесным и его в семидесятые отдали под музей МВД, – была полностью занята правительственными зданиями. На некоторых были вывески, на некоторых не было. Основательное, модерновое здание МВД располагалось между роскошным, но в два раза меньшим зданием Министерства уделов с одной стороны и зданием Фонда новых технологий[131] с другой. Офисной площади хватало всем, не хватало мест для стоянки машин, в этой части города со стоянками были постоянные проблемы. В Москве, например, вопрос со стоянками решался просто – строили подземные, уходящие вглубь на десятки метров стоянки, строили же и подземные дороги для разгрузки наземных магистралей. В Петербурге этого сделать было невозможно, почва была зыбкая и болотистая, поэтому выкручивался, кто как мог. Но сейчас, когда часовая стрелка только что минула цифру «двенадцать», отдавая дань наступившему новому дню, машин не было, и те, кто приехал в министерство, припарковались у самого его входа. Матово горящие во тьме окна свидетельствовали о том, что те, кто поставлен Государем следить за порядком и благочинием на Руси, работают до глубокой ночи. Собрались в кабинете коллежского асессора Круглова, хотя помещение, выделенное ему, вряд ли можно было назвать кабинетом. Это была причудливая мешанина из работающих и неработающих компьютерных системных блоков, мониторов, какие-то стойки с проводами. Сами провода в беспорядке змеились по полу, и непривычный человек, зайдя в кабинет, вполне мог зацепиться за них ногой и упасть. Стульев в кабинете было только два, один из них хозяин кабинета предложил товарищу министра, на втором уселся начальник департамента по борьбе с терроризмом. Сам же Круглов уселся на давно вышедший из строя компьютерный системный блок, причем уселся привычно и по виду никаких неудобств от столь неудобного сиденья не испытывал. – Давай, покажи, – кивнул Ковалев, который подавал Круглову данные на анализ. Коллежский асессор, пробежавшись пальцами по клавиатуре, вывел на самый большой монитор карту Империи с горящими на ней непонятными значками. – Мы проанализировали общественную, политическую и религиозную активность на предстоящий месяц, забили в программу все мероприятия, что должны состояться, включая даже мероприятия, что указываются в разделе светской хроники. Отдельно мы взяли уже давно известную карту с нанесенными на ней объектами с повышенным риском террористических атак. И вот что получилось. Круглов ударил по нескольким клавишам, и на карте замигали тревожным красным светом десятки точек. – Что это? – спокойно спросил товарищ министра. Он знал, что докладывать как положено Круглов никогда не научится и надо всего лишь проявить немного терпения, чтобы получить информацию, обычно оказывающуюся нужной и ценной. – Анализ выдал несколько десятков возможных целей террористов. Прежде всего мы немного изменили алгоритм поиска, поменяли приоритеты. Если раньше программа ставила в качестве приоритетных целей для террористического удара объекты техносферы, такие, как атомные станции, нефте– и газопроводы, опасные производства, объекты стратегической железной дороги, то теперь в качестве целей высшего приоритета мы поставили места массового скопления людей, используемые для отправления религиозных культов. Все объекты техносферы у нас являются режимными, они надежно прикрыты с точки зрения контрразведывательных и антитеррористических мероприятий. А вот с местами отправления религиозных культов намного сложнее – там сложно установить надежный режим прикрытия. Объекты эти посещаются огромным количеством людей, при входе их не обыскивают, технический контроль тоже затруднен. К тому же и Духовное управление и Патриархат категорически возражают против усиления режима на своих объектах. В результате родилась новая карта возможных целей, но из всех них наивысший приоритет имеет одна! – Круглов показал на один из маячков на мониторе, находящийся в самом центре карты России. – Это Казань, господин товарищ министра, – ответил за Круглова Ковалев, – наиболее предпочтительная цель для удара. Новый исламский конгресс-центр, более ста мечетей, три исламских университета, медресе. Проанализировав все данные и возможную связь потенциального объекта для удара с исламом в рамках заданного промежутка времени, программа выделила как основную именно этот город и прежде всего – новый исламский конгресс-центр. В этом году соревнования чтецов Корана проходят именно в Казани и именно в этом конгресс-центре, хуже того – они начинаются завтра! Цакая отодвинул стул, встал, вышел в пустой, неосвещенный, гулкий коридор. Тяжело привалился к стене. Никто не последовал за ним. Казань. Почему Казань? При чем здесь Казань? Почему не Бейрут? За время, пока он ехал к зданию министерства, товарищ министра уже предварительно сложил кусочки мозаики примерно так, что все выглядело правдоподобно. Сейчас он понимал, что это была ошибка – принимать решение на основании неполной информации, – но как бы то ни было, удалось связать воедино и Путилова и Гирмана, и Кузнецова, и Бейрут. Всех. Но новая информация, если ее принять за истину, снова разбивала мозаику на десятки неровных, нелепых кусков. Если предположить, что либо Воронцов, либо Кузнецов солгали насчет истинных целей своего предприятия – отстрела лидеров Аль-Каиды без суда и следствия, – то ведь все вставало на свои места. И механизм провокации, и ее последствия. Искра – это действия Воронцова или Кузнецова в Бейруте. Они одного за другим убирают людей, вовлеченных в деятельность исламского террористического подполья, все ближе подбираясь к его руководителям. Вполне возможно, что финалом и станет уничтожение кого-то из руководителей Аль-Каиды. Бессудная расправа над мусульманскими религиозными лидерами, что вызовет волну народного гнева и выведет народ на улицы. Похороны погибших могут превратиться в восстание…. Гирман и продвинул эту идею. Гирман и Путилов, ведь именно Путилов предложил казнить боевиков и их лидеров без суда и следствия. Путилов продвинул по своим каналам, Гирман по своим – через тех же Кузнецова или Воронцова. А как только начнется – тут и британские войска подоспеют, которые концентрируются совсем неподалеку. И теперь эта Казань. Конгресс-центр, соревнования чтецов Корана. Совсем новая, не укладывающаяся в картину информация. Стоп, стоп, стоп. Опять не складывается. Даже первоначальная картинка. С чего это убитые лидеры Аль-Каиды станут религиозными авторитетами? Мулла Джималь? Так его уже прославили, люди плюются при упоминании его имени. С чего бы обычному, законопослушному, исповедующему ислам гражданину выходить на улицу по поводу расправы над террористами, терроризирующими весь регион. Если он и выйдет – так только для того, чтобы воздать хвалу властям, избавившим город от постоянного страха, а как избавившим – неважно! Главное, что избавившим. Да, выйдет на улицу процентов десять населения – те, кто всегда поддерживал сепаратистов. Хватит ли этого? Нет! А с чего британцы вдруг направят свои войска, решатся на прямую поддержку мятежников, ведь сил у них явно меньше, даже сравнивать глупо. Не сходится. Значит, либо есть что-то еще, что-то, чего он не знает. Либо вся конструкция заговора, которую он придумал, не имеет ничего общего с действительностью и заговор кроется совсем в другом месте, например – в той же Казани. Возможно, Бейрут и то, что в нем происходит, – это всего лишь маневр, отвлекающий от истинного направления удара. А решение принимать надо. Сейчас. Цакая чувствовал, не понимал, а именно чувствовал, хотя и говорил, что чувства не основание для принятия решений, а все равно чувствовал, что решение надо принимать сейчас. И он его принял. – Готовьте самолет, Павел Порфирьевич. Возьмите аналитиков и силовую группу человек сорок. Вылет сегодня ночью, направление – Бейрут. Также передайте в Казань, пусть усилят режим безопасности на этих соревнованиях чтецов Корана и вообще в городе. Максимально усилят, насколько возможно. Если нужно – пусть собачатся с Духовным управлением, пусть вводят «Огненную завесу» своим решением, я потом санкционирую задним числом. И передайте в Бейрут срочной телефонограммой за моей подписью – найти и задержать Кузнецова и Воронцова до выяснения. – За ночь я персонал не соберу, – сказал Ковалев, – дежурная группа есть, а аналитиков удастся собрать только с утра. Раньше утра не получится, Каха Несторович. – Тогда с утра. Но самое главное – задержать Кузнецова и Воронцова. Любой ценой! Многоопытный товарищ министра внутренних дел на сей раз ошибся. Пытаясь выстроить логическую цепь из тех фактов, что были в его распоряжении, он априори предполагал, что все факты взаимосвязаны между собой. Именно поэтому он предположил, что Кузнецов и Воронцов, либо один из них, либо оба сразу, вольно или невольно работают на британскую разведку. В то, что реализуемая в Бейруте операция действительно является предложением князя Воронцова, он не поверил, слишком много фактов было против этого. Поэтому товарищ министра и предположил, что провокация будет прежде всего в Бейруте, а не в Казани. Это и была та самая ошибка, которая привела к тяжелейшим последствиям… Бейрут, район Борж эль-Бражнех Вечер 29 июня 1992 года То, что Юлии нет, я понял не сразу. Надо было обыскать тех, кого я застрелил в коридоре. Трое, все трое по виду арабы. У одного какая-то тяжелая, похожая на кистень цепь, у одного – дешевый американский револьвер, у третьего – резинострел, который продается по паспорту, с шестнадцати лет. Естественно, ни у одного нет документов, в кармане – какая-то мелочь. В дверь постучали, я машинально положил руку на рукоять пистолета. – Можно войти, князь? – послышалось за дверью. Знакомый голос. – Извольте! – крикнул в ответ я. Как на светском приеме… Иван Иванович осторожно открыл дверь, вошел. Хмыкнул, глядя на распростертые под ногами тела и намокший от крови ковер. – Хоть одного, наверное, можно было живым? – Нельзя! – отрезал я. – Они вошли втроем, света не было, какое у них оружие, я не видел. В этих условиях любое промедление может скверно кончиться. Или я, или они – тут третьего не дано. Да и учили меня стрелять так, что сразу – и наповал. – Хорошо учат в морских училищах… – с какой-то иронией заметил Кузнецов. – Жаловаться не приходится. – А где ваша дама? Вы с ней объяснились? Объяснился… – Я хочу, чтобы она покинула страну, – твердо сказал я. – Опасности она мне не представляет, крови на ней нет. – Вы много хотите, господин Воронцов. На ней висит обвинение в шпионаже. – Труднодоказуемое. А где, в самом деле, она… – Юлия! Ответа не было. Я прошел к двери в ванную, постучал. Дверь была заперта. Замок поддался с первого же удара, хотя коридор был узким, но ударил как надо – замок вылетел с хрустом, дверь ушла внутрь… Кровь на белом кафеле казалась иссиня-черной… – Дура! Сука, дура проклятая! Я плохо помню те мгновения. Описать их и вовсе невозможно. Первое, что я сделал, – с размаху хлестанул ее по щеке, просто чтобы она открыла глаза. Голова бессильно дернулась. Дура… Оцепенение длилось секунду, две – не больше. Потом – потом сработали инстинкты. Те самые, которые вбивали нам в голову в Санкт-Петербургском нахимовском. В бою думать некогда – все действия, в том числе и оказание первой помощи раненому, должны быть инстинктивными, вбитыми в подкорку. Думать в бою некогда. Любой разведчик-диверсант всегда носит в кармане несколько метров тонкой, но прочной веревки. Всегда найдется там и нож, пусть небольшой, складной, но все же. Первым делом нужно остановить кровотечение – любой ценой, без крови человек умирает. Сколько точно она потеряла крови, я не знал, но видел – много. Отхватил два куска веревки, перетянул руки чуть выше запястий так сильно, как только мог, затянул узлы. Весь перепачкался, веревка скользила в мокрых пальцах, к горлу подступала тошнота, перед глазами плыли круги. Пока ничего другого у меня не было – но пока сойдет и это. Главное – остановить кровь, все остальное потом. – Твою мать… Я обернулся. Иван Иванович стоял в двери ванной, лицо его стремительно белело. – «Скорая» есть?! – Внизу. На всякий случай вызвали. Осторожно, давайте помогу. Приложил два пальца к артерии на шее, остро, до боли желая ощутить хотя бы слабую пульсацию. Но пульса не было… Карета «Скорой помощи», мерзко завывая сиреной, рванулась вниз по улице, к бульвару – ближе всего был как раз госпиталь, тот самый, где месяц назад побывал и я. Как сказал врач, шансы еще были… – Выпьете? – Иван Иванович протянул серебряную, на один хороший глоток фляжку. – Нет. – Я привалился к уличному столбу. Ливень уже прошел, сейчас шел спокойный, даже тихий дождь. Мерзко… – Напрасно. – Где эта тварь? – тихо спросил я. – Которая? – Сноу. Где он? – Его взяли. В машине допрашивают. – Допрашивают? Сейчас я его сам допрошу! – Не делайте глупостей, – Иван Иванович заступил мне дорогу. – Уйдите, советник, – тихо попросил я. – Уйдите, не заставляйте брать грех на душу. – Пистолет сдайте и идите. Я достал пистолет – он был заткнут за пояс, протянул его Ивану Ивановичу. Достал из кармана также и нож. – Не переусердствуйте. Он должен говорить. – Он заговорит. Обязательно заговорит. Сноу держали в обычном, ничем не примечательном фургоне с длинной базой и высокой крышей – обычно такие использовались для перевозок в городе. У самого фургона стояли два человека, одна из створок задней двери была открыта. Передо мной они безмолвно расступились. Настало время рассчитаться и с этим. А заодно со всеми. Самое худшее для них – если сорвутся их планы, если в клочья разлетится их сеть. Тогда их ждет смерть – что в Британии, что у нас. Свидетелей того, что они сделали, в живых не оставляет ни одна спецслужба. – Все вышли отсюда. Те двое, что допрашивали Сноу, прикованного наручниками к одному из откидных сидений, переглянулись. Потом, ни слова не говоря, поднялись и вышли из фургона. Тихо закрылась дверь. Я сел у откидного столика – за ним стоял ноутбук, видеокамера, подключенная напрямую к компьютеру с встроенным микрофоном, и компактный принтер. Плоский, жидкокристаллический экран монитора светил ровным матовым светом. Холодный электронный глаз фотокамеры неусыпно следил за скорчившимся на сиденье британским шпионом. – Страшно? Сноу не ответил. Справа от меня, прямо на обитой каким-то мягким, пружинящим под рукой пластиком стене фургона был небольшой пульт для системы кондиционирования и освещения в кузове. Это была спецмашина, часто она использовалась для засад, когда приходилось ждать долгими часами, пока добыча сунется в капкан. Или не сунется. Поэтому здесь были и раскладушка, и кофеварка, и микроволновка, и кондиционер, и свет здесь регулировался не просто «включено-выключено», а по яркости, таким пластиковым барашком. Поворачиваешь его вправо – и длинные лампы, встроенные в потолок, начинают светиться ярче. Я повернул регулятор яркости на максимум, осмотрелся. На столике стоял стаканчик с кофе, полный, даже горячий – дымился. – Кофе хочешь? Посмотри на меня! Британец поднял голову, с ужасом уставился на темные пятна на одежде, на испачканные засохшей кровью руки. Предложенный стаканчик он не взял. Играй! Играй до конца, как бы тяжело ни было, как бы тебе ни хотелось убить этого урода! – Как хочешь. Я одним глотком выпил кофе, поморщился – без сахара совсем. К горлу подступила тошнота. – Знаешь? – Я старался говорить как можно более спокойно. – Меня всю жизнь мучил один вопрос. Для чего мы живем? Его я задавал и себе, и другим людям. Но ни разу не получил ответа. Может, ты знаешь? Британец не отвечал. – Смотри на меня!! Сноу вздрогнул, как от удара кнутом, поднял голову. Его взгляд был похож на взгляд затравленного борзыми волка. – Тебе понравилось ее трахать? Отвечай!!! Британец молчал, в ужасе глядя на меня. – Можешь не отвечать. Знаю, что понравилось. Я только не могу понять – как ты ее мне подставил. Но это уже неважно. Ни для нее. Ни для тебя. Ни тем более для меня. Расколоть можно было только одним способом – сыграв психопата. Человека, тронувшегося рассудком. – Значит, дело обстояло так. Сначала к ней приходил я. А потом и ты. После меня. И вы вместе смеялись надо мной. Так? – Что тебе надо, русский? – выдавил из себя британец. – Знаешь? – я не обратил внимания на его слова. – На твоем месте я задал бы себе один простой вопрос. Если я смог поступить так с женщиной, с которой я спал и которую я любил, – то как же я поступлю с тобой? Ты ведь знаешь, чем я занимаюсь? Знаешь… – Что тебе надо? – Британец таял, как воск от пламени свечи. – Мне? Немногое. Благодаря тебе я связался со шлюхой, опорочил свое имя. Но об этом пока никто не знает. Шлюхи больше нет, она ничего не скажет. Есть задание – и я должен его выполнить. Если ты мне поможешь – я его выполню. И тогда никто не посмеет сказать что-то плохое про меня. Победителей не судят – нигде. Если нет – тогда остается единственный человек, которому известно все до конца. Это опять-таки – ты. Соображаешь? Мне нужна верхушка, голова спрута. Те, кто отдает приказы, исполнители мне не нужны. И я предлагаю тебе купить свою жизнь за их жизни. Ты ведь знаешь, где они находятся, не так ли? Сноу говорил минут двадцать. Я запоминал, ничего не записывал. Все равно здесь явно все пишется, сейчас самое главное – успеть нанести удар. Удар, который обезглавит террористическую сеть в этом регионе. Что бы они ни планировали – такого удара, как одновременный арест или ликвидация всех руководителей подполья, система не выдержит. Сноу рассказал все. Явки, тайники, имена. Но самое главное – он знал местонахождение лидеров террористического подполья – и Атты, и Бен Ладена. Когда Сноу закончил говорить, я посмотрел на него, но ничего не сказал. Время слов кончилось, пришло время действий. Глянул на часы – новый день уже наступил и действовать надо было быстро. – Есть. – Я подошел к нервно курившему – первый раз видел его курящим – Ивану Ивановичу. – Точное местонахождение Пророка известно. Брать его надо сейчас, у нас есть час или два. Потом британцы обнаружат пропажу Сноу, поднимут тревогу, и вся эта тварь расползется по новым норам. Либо сейчас – либо никогда. – У нас не хватит сил, – мрачно ответил Кузнецов. – Имеющимися мы можем захватить британского добывающего офицера[132], но не лидера террористической организации вместе со своими телохранителями. Сколько адресов? – Основных – два. И тот и другой. – Прекрасно. – Я хочу принять участие в операции. Иван Иванович взглянул мне в глаза, покачал головой. – Не стоит. Вам и так хватило на сегодня. Лучше вам либо домой, либо в больницу. – Пока не раздавлю этих тварей, не успокоюсь. Из-за них она… Из-за них ли? Может, из-за меня? – Как знаете. – А насчет сил…. Насколько я помню, сигнал тревоги, разработанный к предыдущей операции, еще действует? – Должно быть… – Вот и необходимые силы. А мне надо заехать домой и кое-что взять. Правильно ли я поступил тогда? Не знаю. Если рассуждать о правильности поступков – тут надо начинать с того самого первого дня, когда мне предложили убивать людей, а я согласился. Хорошо ли убивать людей? А если эти люди тоже убивают людей? А если эти люди не остановятся, пока их кто-то не остановит, например – ты. Лично ты, не перекладывая на других, своими собственными руками. Знаете… Можете смеяться, но я против смертной казни. Против войны. Против убийства вообще. Потому что когда ты убиваешь человека, что-то умирает внутри тебя самого. Я это знаю. Не понаслышке… Средиземное море Десантный корабль «Адмирал Колчак» Ночь на 30 июня 1992 года На большом десантном корабле жизнь достаточно однообразна. Если не начинаются боевые действия, конечно. Подъем – во флоте это семь часов утра по местному времени. Зарядка, завтрак. Потом подготовка посерьезнее – физическая. За неимением возможности бегать – по палубе десантного корабля, с которого ведутся полеты, не побегаешь, поэтому больше налегали на тяжелую атлетику и отработку приемов рукопашного боя. Потом теоретическая подготовка и обед. А после обеда – так называемая боевая подготовка. Это либо стрельба, либо плавание, либо отработка типовых задач. Например, если типовая задача – эвакуация пилота сбитого над морем самолета, то зависает вертолет, спускается трос – и вот ты таскаешь манекен туда-сюда. Ты его в вертолет затащил – а сверху его в воду бросили, и опять снова-здорово. Личное время после ужина, потом сон – в койку, как в пропасть, проваливаешься. А если боевые операции ведутся – иногда вообще поспать по часу в день удается. В учебках на факультете разведки во время выпускного экзамена так и учат – экзамен длится семь дней, и за это время курсанту на сон выделяется семь часов. Вот так – хоть стой, хоть падай. Хоть отчисляйся – никто и слова не скажет, не можешь – так не можешь. Впрочем, у сухопутных разведчиков есть экзамены и похуже – там не только спать не дают, но еще и не кормят во время полевых занятий. В поле как хочешь – так и питайся. Хоть мышей лови, хоть траву ешь – твое дело, личное. Сирена резанула по ушам, когда часовая стрелка перешла цифру «единица» и двинулась к цифре «два». Учебная тревога – они объявляются именно в такое поганое время, когда организм не успел за счет сна снять усталость. Чаще всего учебные тревоги заканчиваются построением на палубе по секундомеру, после чего объявляется благодарность по службе и проклинающие все и вся моряки идут досматривать свои сны. Точно так же должно было быть сегодня – но когда невыспавшиеся моряки высыпали на палубу, они увидели, как корабельные техники выстраивают на палубе в ряд черные транспортно-боевые вертолеты, лихорадочно дозаправляют их, причем все одновременно[133], и подвешивают вооружение. И вот тогда-то они поняли, что тревога – отнюдь не учебная… Тягачи-электрокары выкатывали на палубу плоские зеленые ящики. – Получить дополнительное вооружение и боекомплект! А вот это уже совсем скверно. Еще со времен замирения в армии был введен порядок – личное оружие солдата должно быть не дальше, чем он может до него дотянуться. Обедаешь – оружие с собой, спишь – оружие у кровати, идешь в сортир – оружие рядом. Но помимо оружия существовали дополнительные приспособления к нему, и вот они-то выдавались перед операцией, в зависимости от того, какая операция намечалась. И вот сейчас-то, получая по четыре боекомплекта (для автомата это шестнадцать снаряженных магазинов), навешивая на свои автоматы подствольные гранатометы, стрелковые модули двенадцатого калибра[134], проверяя батарейки в термовизорах, все понимали, что на сей раз – точно не учения. Такое снаряжение могло быть выдано, если ожидается длительный и жестокий бой в городских условиях. На самом краю штабс-капитан по адмиралтейству Изварин беседовал с руководителем летных операций на сегодняшний день (день только начался) капитаном третьего ранга Соколовским. – Значит, поднимаемся двумя волнами – дело срочное, а пока сможем только четыре дежурных вертолета поднять. Вооружение у них какое? – Легкое[135]. Только на этих, на остальных придется менять. – Не надо, это время займет. Проследи только, чтобы на ПТУР были термобарические головки[136], и сразу поднимай вторую волну. И свяжись с базой, пусть поднимают заправщики. Один и пусть один в готовности еще будет. Черт его знает, как обернется. – А что вообще-то случилось? Почему посреди ночи подняли? – Если бы я знал. Через десять минут вылетаем. На предельно низкой высоте, без огней – как при прорыве линии фронта. Не подведи! – Капитан хлопнул коллегу по спине, побежал обратно к строящимся на палубе морякам – Командиры экипажей, ко мне! Восемь командиров экипажей подбежали к командиру спецроты, образовав кольцо. – Значит, вводная такая. Только что установлено местонахождение особо опасных террористов, численность и вооружение неизвестны. У нас – два адреса, оба в мусульманских кварталах, а вы знаете, что это такое. В обоих случаях – «кротовые норы», а это еще хуже. Поэтому – готовиться надо к большому дерьму. Сейчас – доводите задачу до личного состава, проверяете экипировку. У каждого – по меньшей мере две осколочные гранаты, две вспышки и две со слезоточивым газом. Также у каждой группы – обязательно взрывчатка для подрыва тоннелей, скорее всего по-хорошему не выйдут, придется выкуривать. На рожон не лезть. До города идем вместе, дальше делимся. Первой группой командую я, второй – старший лейтенант Халеми. Наведение – с земли по рации, на стандартной волне, там сейчас спокойно. Позывные команд наведения – Земля-один и Земля-два. Поступаете в распоряжение команд наведения, но действуете, оценивая обстановку самостоятельно. Вопросы? Слова «старший лейтенант Халеми» были произнесены с иронией – потому что повысили в звании его отдельным приказом, непонятно за что и тайно. На флоте тайны недолюбливали. – Никак нет, – ответил за всех Халеми. – Тогда последняя проверка. Позывные: мои – Ястреб-ноль, первый экипаж – Ястреб-один и так далее. До личного состава доводите только общие данные об операции. Через пять минут взлетаем. Все! Пять минут пролетели незаметно – и вот уже четыре вертолета оторвались от освещенной мощными прожекторами палубы корабля и в едином строю журавлиным клином пошли в сторону города. Бейрут, район Ашрафех Улица эль-Салам Ночь на 30 июня 1992 года По дороге заехали домой – верней, не домой, а в ту квартиру, которую я снимал и которая сейчас считалась для меня домом. Там в устроенном мной в туалете тайнике лежало оружие, то самое, которое мне выдали в самом начале – штурмовая винтовка «штайр» и снайперская винтовка «маузер». С «штайром» я был знаком плохо, настрел – всего лишь пара магазинов в учебке несколько лет назад, в рамках ознакомления с оружием иностранных государств. С «маузером» лучше, это почти стандарт для снайперов. Идти в бой с таким оружием – а бой обещал быть жестоким – было опасно, но другого оружия взять было неоткуда и некогда. У моего дома мы разделились – одна из групп направилась к тому месту, которое британец указал как местоположение норы Атты, а мы – всего четверо: я, Кузнецов, сам Сноу и один из агентов – направились в район Ашрафех. Именно там, по словам Сноу, находилось логово Пророка – человека, ради которого затевалась вся эта облава. Британца посадили за руль, я уселся сразу за ним на заднее сиденье. Расчет был на то, что если по дороге машину остановят и о чем-то спросят, то англичанин ответит – он здесь все знает и его тут видели не раз именно те, кто и может остановить машину. Кроме того, если кто-то хочет остановить машину огнем – по какому месту в первую очередь будут стрелять? Правильно, по водительскому. Понимал это и Сноу, судя по виду, он все понимал – однако не дергался, по крайней мере, пока. На эль-Салам сворачивали с улицы Рашида Давлати, есть такая улица в Бейруте. Названа в честь человека, который в свое время сдал город без боя подошедшей к нему русской армии, чтобы не допустить его разрушения. В свое время велись дискуссии – стоит ли называть город его именем и как расценивать этот поступок: как трусость или как благоразумие? Сочли все-таки, что это было благоразумие – город все равно было не отстоять, да и за кого бороться? За подыхающую Османскую империю, когда ее столица – Константинополь – уже была взята нашими войсками? Или ждать британцев с их флотом? Вот и назвали… – Стоп. Сноу послушно нажал на тормоз. – Далеко еще? – Метров пятьсот. – Наблюдатели? – Не знаю. – Не знаешь?! – Лавка Али. Около нее постоянно крутятся. – Еще? – Честно, не знаю! Скорее всего и вправду не знает, у террористов, тем более подготовленных, по меньшей мере три рубежа контроля. Людей хватает – тот же пацан с сотовым за мелочь хоть целый день сидеть и смотреть будет. Еще и рад будет поучаствовать в борьбе против русских оккупантов. Нехороший район, нехороший. Больше всего я опасался того, что сейчас на окраине города кто-то всматривается в небо с рацией, такой же, как у нас, или с сотовым. Арабы, те, кто воевал против нас, уже давно привыкли – русские обычно приходят со стороны моря. И какой-нибудь передовой дозор вполне могли выставить. Хотя и экипажи пойдут опытные – по приборам, без огней, на предельно малой, – а все равно заметить могут. – Пути экстренной эвакуации? – Не знаю. – Слушай. А зачем ты мне нужен, если ничего не знаешь? – Честно не знаю. – От британца исходил кисловатый запах страха. – Как шел под землей? – Метров двадцать. – Куда? – На север, по-моему. – По-моему? – Как я под землей различу? – Там и в самом деле не различишь, – подал голос контрразведчик, оставшийся рядом с нами. Черт, он так смотаться может. Запросто – в таких местах есть тайные лазы. – Значит, внизу дежурят – и в начале коридора, и в конце – там пулемет, так? – Так. – Понятно. – Мне и в самом деле стало понятно, что больше ничего из этого гада не выжать. Такие кротовые норы обычно имеют дополнительные выходы. Хлопнешь – руку отобьешь. Я оставил Сноу в покое, надел гарнитуру рации, которая стояла рядом со мной на заднем сиденье – мощная, способная обеспечить связь с вертолетами, причем в закрытом режиме. – Земля вызывает Ястребов, выйдите на связь! – Ястреб-четыре, принимаю отчетливо. Прием! Али! По голосу – Али! Вот теперь – повоюем! – Ястреб-четыре, сообщите свой статус! – Идем над городом, РВП – две минуты! – Вас понял! Включаю рацию в режим радиомаяка, начинаю движение! – Вас понял! – Что встал – поехали! – Я пихнул британца в спину… Четыре вертолета – в ночи они были похожи на четыре черные уродливые тени – неслись над самой водой, в плотном строю. До воды было метров тридцать, между вертолетами – метров десять, не более. Все как на войне – во время боевой операции по высадке разведывательной роты за линией фронта. Летчики ориентировались по горизонту и с помощью очков ночного видения. Город приближался – скалы, извилистая набережная и зарево огней. Даже ночью этот город не хотел спать. – Ястреб-ноль всем Ястребам! Вошли в оперативную зону! Расходимся! – Вас понял, Ястреб-ноль, удачи! – И вам! С нами Бог! – С нами Бог, за нами Россия! – Они могут уйти. В любой момент уйти, мы не знаем, какие норы ведут оттуда, мы знаем только то, какая нора ведет туда. – Мы первый раз получили точные данные. – Этого мало… До вертолетов было секунд тридцать, тихий рокот турбин и свист винтов уже слышался в отдалении. Влажный после прошедшего ливня воздух приглушал звуки. Времени на раздумья уже не было. – Иван Иванович, встретьте вертолеты. Пусть начинают штурм немедленно, иначе эти уйдут. – А вы? – А я прогуляюсь по окрестностям. Выскочил из машины, огляделся. Надо понять, где эти ублюдки и как будут сваливать. Там внизу – явно оголтелые, не боящиеся смерти фанатики. Они останутся внизу и будут драться до конца (хотя какое «драться до конца» – подрыв подземного заряда убьет их всех), а Бен Ладен и с ним пара человек личной охраны попытаются выскочить из кольца. Думай! Как они будут уходить? Не пешком же! Что-то должно быть… – Должна быть машина! – внезапно произнес я вслух. – Какая машина? – недоуменно поинтересовался Иван Иванович, который тоже успел вылезти из машины и теперь всматривался в небо, уже разрываемое лопастями вертолетов. – Вы знаете этот район? – Знаю. Как и любой другой. Машина должна где-то стоять. Причем не просто на улице стоять – надо учитывать возможность оцепления, повального обыска – она должна стоять где-то там, где она может стоять годами! А это может быть только стоянка! Подземная автостоянка, еще желательно и выходящая куда-нибудь на другую улицу. – Здесь есть автостоянка? Подземная? – Есть, конечно. Вон там пройти – и на соседней улице. – Куда она выходит? – Немного проехал – и на Маазру выходишь… Карниз Маазра! Улица через весь город, даже не улица, а скоростное шоссе. – Я пошел. – Я сунулся в машину, достал снайперскую винтовку, повесил себе за спину. На плечо повесил «штайр». Один магазин всего, тридцать патронов – ну и то хлеб. Вертолеты уже висели в небе, по тросам на землю скользили десантники…. Бейрут, район Ашрафех Стоянка, переулок аль-Шарб Ночь на 30 июня 1992 года – Стойте здесь, эфенди! Я проверю. Облава оказалась неожиданной – об обычной облаве их бы предупредили сразу, как только департамент жандармерии додумался бы до такого. Но факт оставался фактом – их предупредили только тогда, когда боевые вертолеты уже зависли над кварталом, а по тросам скользили морские десантники. Стало понятно, что надо уходить. И как можно быстрее… Эвакуация была отработана до мелочей, боевиков из Аль-Каиды и Исламского джихада консультировали лучшие специалисты из британской разведки и двадцать второго полка особого назначения. В любом подземном убежище, которыми изобиловал Бейрут еще со времени сопротивления, был как минимум один тайный выход. Был он и здесь, в убежище под лавкой старьевщика Али – извилистый подземный ход вел в соседний переулок аль-Шарб. Там, на трехэтажной подземной стоянке, закрытый пледом стоял самый настоящий полицейский автомобиль «Рено» – и его стоянка всегда оплачивалась на год вперед. В нем были документы, позволяющие в случае необходимости выскочить из кольца. Сейчас начальник охраны Пророка по кличке «Абу Интикваб», осторожно придерживая автомат, подошел к стальной двери, ведущей на стоянку. Она была замаскирована под дверь, ведущую в распределительный шкаф. Там даже было оборудование и источник шума, удачно имитирующий звуком гудение настоящего электрического трансформатора. Но в нем почти не было необходимости – многозначительные череп и кости на двери надежно избавляли от любопытства. Начальник охраны осторожно отодвинул в сторону панель с фальшивым электрооборудованием, прислушался. Одной из проблем было то, что в этой проклятой двери нельзя было сделать глазок – распределительных щитов с глазком в двери не бывает. Если их предали – то с той стороны их ждут полицейские и жандармы, а на дверь направлено не меньше десятка стволов. Что же, будь что будет, Аллах велик – с этой мыслью Абу Интикваб осторожно толкнул дверь с черепом и костями… Но за ней никого не было. Ни жандармов, ни полицейских, ни автоматов, ни криков «стоять!». Только тусклый свет ночного, дежурного освещения, ровные ряды машин, в таком освещении кажущихся все как один черными… – Чисто! – обернувшись, сказал он. «Рено» завелся «с полтычка» – специально отряженный для этого дела человек каждый месяц проверял состояние машины и делал короткую поездку на ней. Он не знал, для чего здесь стоит эта машина, просто получал неплохие деньги и делал то, за что ему было уплачено. Сейчас все эти вложения – можете себе представить, как дорого делать все эти лазы в каменистой почве побережья, да еще тайно, – все эти вложения окупились сторицей… Абу Интикваб приготовил пистолет с глушителем – на всякий случай. Там, наверху, на выезде, в будке перед шлагбаумом, сидел один дежурный охранник. Его стоило убить – никто не должен был видеть машину. Пока во всем разберутся, пока найдут подземный ход – они уже будут за городом…. Машина выехала на крутую, ведущую вверх спираль. Паркинг был большой – пять этажей вверх и три – вниз, под землю. Машины перемещались с этажа на этаж по крутой, отлитой из бетона спирали, где могли разъехаться, хоть и с трудом, две машины… Минус третий этаж. Минус второй этаж. Минус первый… Аллах всемогущий!!! Ночного охранника в освещенной будке – прекрасная цель, как в тире – на месте не было. А вместо него там стоял человек, целящийся в машину из какого-то уродливого, странно выглядящего оружия. Абу Интикваб осознал, что происходит, но не успел даже крикнуть – свинцовая плеть стегнула по машине… Отложив в сторону замолкший автомат, я подошел к расстрелянной машине. Исхлестанный пулями «Рено» по инерции врезался бампером в шлагбаум, но пробить его не смог. Все стекла были разбиты пулями, лобового стекла не было вообще. Преодолевая отвращение, открыл заднюю дверь, сунулся в салон, повернул к себе прибитого пулями к сиденью высокого, одетого в длинную белую галабию человека. Запомнил его лицо, затем проверил остальных, тех, что сидели впереди. И у того и у другого было оружие. В этой машине на сиденьях распластались три человека, чьи жизни оборвались в одну и ту же секунду. Оборвались моей волей – волей судьи и палача. Еще три жертвы на залитом кровью алтаре беспощадной многолетней войны. Но все правильно, все – справедливо. Тот, кто убивает женщин и детей, тот, кто взрывает и жжет, тот, кто отринул человеческие законы и живет по законам беспредела, – тот и сам в любой момент может стать жертвой беспредела. И пусть кто-нибудь скажет, что это – несправедливо… – Сдавайтесь! Шансов нет, при оказании сопротивления будете уничтожены! – Аллаху Акбар!!! Внизу, в темном лазе, ведущем в тоннель, полыхнул огонек выстрела, противно визгнул рикошет. Старший лейтенант Али Халеми отпрянул от черной дыры в земле, досадливо выругался… – Не хотят по-хорошему, – констатировал он. – Дмитрий, готово? Во время боевых операций ни у кого из спецназовцев на униформе не было никаких знаков различия, обращались они друг к другу только по именам, исключая звания. К командиру обращались так же, как и к остальным. Если за ними наблюдает, к примеру, снайпер – он не должен понять, кто командует. Дмитрию, саперу из вертолета, уже спустили подрывные заряды – на всякий случай два. Сейчас он затащил их в лавку, последний раз проверил. – Готово, – коротко доложил он. Подрывные заряды изобрел русский сапер, подполковник Борщевский, еще давно, в конце двадцатых годов, когда встал вопрос – что делать с боевиками, скрывающимися в подземных лабиринтах. Просто бросить туда гранату – этого было мало, даже мощности «Ф-1» не хватало. Опустить туда саперный заряд – тоже было не то, да и взрывчатки в этом случае требовалось много. А большая часть энергии саперного заряда уходила вверх, по лазу – то есть впустую. Решение оказалось простым. Два заряда, связанные одной подрывной цепью. Вверху – граната с электрическим запалом, внизу – саперный заряд вдвое уменьшенной против обычного мощности. Идея была в том, что граната взрывалась на долю секунды раньше саперного заряда – и взрывная волна образовывала своего рода пробку из газов. Эта самая пробка мешала энергии взрыва саперного заряда уходить вверх, в лаз, как бы закупоривала этот лаз на доли секунды. И вся энергия взрыва уходила в тоннель, убивая его защитников смертельным избыточным давлением. И в то же время мощность саперного заряда не разрушала тоннель, так что по нему можно было пройти штурмовой группе. Проверив заряд, Дмитрий подтащил его к самому краю лаза, готовый сбросить его вниз… Бойцы надели маски, взяли на изготовку оружие. Спускаться предполагалось по тросу – для этого в лавку втащили один из сброшенных c вертолета тросов, по которому флотские десантники спускались на землю, закрепили его как смогли. Должен был выдержать. – Можно, – кивнул Али. Длинный шланг с двумя утолщениями на нем, внизу побольше, вверху поменьше, полетел в лаз. Оттуда, из темной, словно ведущей в преисподнюю дыры, снова визгливо застучал автомат. Те, кто там был, понимали, что проживают последние секунды своей жизни, но предпочитали бессмысленное сопротивление и смерть. Впрочем, живыми их взять никто и не надеялся. – Бойся! Гулко хлопнул первый заряд – и почти сразу дрогнула под ногами земля, с потолка старой лавки посыпалась пыль. На какой-то момент показалось, что сейчас обрушится лаз, а потом и лавка, похоронив под своими руинами спецназовцев. Внизу взорвался второй, основной, заряд. – Чисто! Заряды сработали штатно! – Спуск! Воздух внизу был обжигающим, пыльным, мерзким. Пахло сгоревшей взрывчаткой, поджаренным мясом, порохом. В любой момент лаз мог рухнуть – но десантники шли до конца. Надо было зачистить внизу и убедиться, что там никого не осталось в живых. Никого и не могло остаться – после подрыва пещер никто не выживал – но надо было в том убедиться. Почувствовав под ногами пол – командир группы у русских всегда шел первым, это было шиком, демонстративным пренебрежением к смерти, – Али отпустил толстый канат, перехватил автомат, включил фонарик. Луч света тонул в какой-то мутной мгле, видно было метра на три, не больше. Халеми сместился вперед, держась по центру тоннеля, – если прижиматься к стенам, больше шансов, что заденет рикошетом. Сзади почти бесшумно на пол соскользнул второй боец, продвинулся вперед, освобождая место следующему, хлопнул Али по плечу, подтверждая, что рядом. За спиной уже спускался третий боец, затем четвертый… Пол был завален – хотя потолок и стены лаза были укреплены, не выдержали даже они. Осыпавшиеся угловатые камни соседствовали с чем-то мягким – ударная волна буквально раздавила оборонявшихся, не оставляя им никаких шансов. Пыль в воздухе мешалась с пеплом и какой-то мерзкой мутью. Коридор. Бронированная плита, за которой прятался пулеметный расчет, была вмята в землю и едва держалась – такой силы был взрыв. Слева зияет дыра – выбитая дверь? Рисковать или не рисковать? Черная дыра – явно это вход в помещение, дверь частично самортизировала ударную волну, и там, внутри, могут быть живые. Можно, перед тем как войти, бросить гранату – но никто не сможет поручиться, что еще один взрыв просто не обрушит земную твердь тебе на голову. А можно заходить без гранаты – но тогда есть шанс словить случайную пулю. И решение надо принимать быстро. Али сорвал с пояса гранату, дававшую при взрыве мгновенную вспышку в миллионы свечей. Тот, кто не успел отвернуться при взрыве, рисковал сжечь сетчатку глаза. – Бойся! Черный цилиндр летит в проем – и через секунду взрывается нереальным, голубоватым, режущим глаза светом. Адский свет, словно рентген, на мгновение высвечивает все подземелье – и снесенную дверь, и разрушенную, опаленную пламенем мебель, и черные кучи на полу… – За мной! Контроль! Лучи фонариков мечутся по стенам, по полу, освещая картину хаоса и разрушения. Иногда они останавливаются на лежащих на полу кучах – когда-то это были люди, сейчас они мало похожи на людей, взрыв изломал и опалил их. И тогда гремят одиночные выстрелы – никто не идет дальше без контроля, в этой адской норе у каждого может быть пояс шахида или граната, каждый, представься ему такая возможность, умрет, утащив с собой на тот свет хотя бы одного русского. Здесь нет людей – здесь есть взбесившиеся звери, которых нужно уничтожить и не пострадать при этом самому. – Господин лейтенант, здесь ход! Подземный ход обнаруживается во второй, отделенной от первой комнаты. Это не дверь – это ослабленный кусок стены, который надо выбить при эвакуации, – и тогда перед тобой открывается новая, узкая, извилистая и ничем не освещенная крысиная нора. Куча кирпичей – и темный зев дыры за ним. – Трое, за мной! Из всех только командир группы, старший лейтенант Али Халеми знает истинную цель налета. И не потому, что ему сказали об этом, – просто он знал, что где-то здесь находится Воронцов, и знал, чем он занимается. Потому что сам занимался тем же самым. – Идем тихо, все команды подаю рукой! Разумная предосторожность – очень часто террористы на пути отхода оставляют заслон – одного или двух шахидов с автоматами, чьей единственной задачей является полоснуть из автомата длинной очередью по преследователям, а потом умереть от ответного огня. Этот лаз намного хуже первого – щербатые стены, полтора метра высотой, узкий – едва протискиваешься. Пол тоже неровный – того и гляди упадешь. А идти надо осторожно – под любой камень могли подложить гранату, стронешь камень – и в таком ограниченном пространстве взрыв убьет всех. – Дверь! Всем стоп! Прикрытая стальная дверь – четкие прямые линии в мире неровностей. Что за дверью – непонятно. Видимо, выход – в какое-то здание, или подвал, или куда-то еще. Старший лейтенант Халеми прислушался – с той стороны доносился какой-то неясный шум, но что это за шум – понять было невозможно. Осторожно, стволом автомата начал открывать дверь, готовый в любой момент отпрянуть, нырнуть назад во тьму и понимая, что это не поможет. Автостоянка. Длинные ряды машин, дежурное тусклое освещение. Ни души! – Вперед! Вчетвером по стоянке можно было пройти – четыре человека как раз на четыре сектора огня по девяносто градусов каждый. Зачистить вчетвером огромное помещение, где за каждой оставленной на ночь машиной может скрываться стрелок – невозможно. Али огляделся, увидел выезд – идущую вверх бетонную спираль. Те, кто ушел, ушли именно этим путем, здесь они задерживаться не стали бы. Минус второй этаж. Минус первый этаж… – Не двигаться! – Шедший первым Али вскинул автомат – и тут же понял, что сделал глупость. Стоявшие у расстрелянной машины люди моментально вскинули свое оружие. – Не стрелять! Мы из флота, не стрелять! – Представьтесь! – крикнули от машины, не опуская оружие. – Старший лейтенант Халеми, военно-морской флот! Я опускаю оружие, со мной еще трое! – Выходите, и без резких движений! – Не стреляйте! Перестреляться не хватало, придурки синепогонные, вашу в якорь мать! – Кажись, и вправду с флота, – громко сказал кто-то из жандармов, – только там так выражаются. Уже не обращая внимания на столпившихся жандармов, Али подошел к машине, заглянул внутрь. Изорванные пулями тела, забрызганный кровью салон – но ему нужно было увидеть. – Он там… – за спиной раздался знакомый, до боли знакомый голос. Старший лейтенант Халеми обернулся. – Он действительно там. Мы сделали это – ты, я – мы все. Больше ничего не будет. Возможно, те, кто стоял у расстрелянной машины – и князь Воронцов, и старший лейтенант Халеми, и жандармы, – они все думали, что война кончилась, кончилась со смертью человека, которого называли Пророк. Но все они ошибались – война только начиналась… Средиземное море, литораль Десять морских миль от берега Поздний вечер 30 июня 1992 года Кто рискует – побеждает. Этот девиз изначально принадлежал знаменитому британскому двадцать второму десантному полку. У двадцать третьего и двадцать четвертого полков девизы были другие – но по умолчанию этот удачный девиз считался девизом всей Специальной авиадесантной службы. И нельзя сказать, что этот девиз не подошел бы всем силам специального назначения в целом – как, например, морским котикам. Спецназу МВС (море – воздух – суша), усиленная рота которого сейчас находилась меньше чем в десяти морских милях от берега и в пятнадцати – от объекта, который им предстояло атаковать. Кто рискует – побеждает… Атомный реактор удалось усмирить буквально у самой последней, красной черты, нормально прошла и расстыковка с кораблем-носителем. После чего предстоял небольшой – сорок морских миль – переход к месту базирования лодки. Над Средиземным морем барражировали русские поисковые самолеты-охотники, так называемые «морские змеи», но их маршруты патрулирования были хорошо известны, и курс лодки был проложен так, чтобы последний переход не был засечен с воздуха. Была еще и сеть подводных микрофонов, улавливающих и передающих для анализа подводные шумы, – но эту систему обмануть было легче. При модернизации лодки «Джорджия» на нее установили огромный восьмилопастной вид малой скорости хода вместо обычных, устанавливаемых на подлодках. Звуковая сигнатура этого винта была подобрана таким образом, что она ничем не отличалась от звуковой сигнатуры судов торгового флота, которыми Средиземное море просто кишело. Поэтому последний переход к месту стоянки прошел удачно – без сучка без задоринки… Удачно выбрали и место, где лодке предстояло провести несколько суток – она должна была залечь на грунт буквально в десятке метров от затонувшего несколько лет назад с расколовшимся при шторме корпусом большого сухогруза. Русские поисковые самолеты помимо прочего имеют магнитометры и отслеживают появление больших металлических масс в воде. Но тут, согласно картам русских, лежал затонувший корабль, возмущение приборов имело логическое объяснение, и поэтому лодку так обнаружить не могли. Тем более что она должна была лежать на дне, прикрывшись расколовшимся корпусом сухогруза и в режиме максимальной скрытности, остановив все издающие шум механизмы, которые только можно остановить. Правда, перед этим лодке нужно было связаться с главным штабом Атлантического командования ВМФ САСШ, сообщить о своем местоположении и получить подтверждение на продолжение операции. А также высадить боевых пловцов, совершить еще одну операцию, возможно самую важную, и только потом идти к точке, где она заляжет на дно. Сейчас лодка, двигающаяся вперед по инерции со скоростью не более двух миль в час, замерла на глубине сорока метров под поверхностью. Столько же было под днищем лодки. – Всплываем на перископную глубину! Подготовить пакет для отправки! Шум продуваемых цистерн главного балласта не спутаешь ни с чем, он сам по себе – сигнал тревоги для тех, кто осуществляет противолодочную оборону. Хорошо, что, по данным разведки ВМФ, никаких датчиков у русских в этом районе, в такой близости от берега, не было, а до прохождения над квадратом очередного «Морского змея» оставалось более четырех часов. – Есть перископная глубина! – Перископ в рабочее положение! Современный перископ на подводной лодке – это не просто длинная раздвижная труба с системой линз, как было раньше. Сейчас это сложная система, позволяющая наблюдать за обстановкой сразу через несколько каналов – обычный оптический, ночной, термовизорный. Более того – с использованием перископа можно сразу было наводить на цели торпедное оружие, передавая координаты в первый отсек лодки. Капитан Гэри Сойстер почему-то не любил смотреть в перископ. Не любил, и все, ему неприятна была сама мысль, что над водой появляется перископ, демаскируя подводную лодку. Поэтому он смотрел на большой дисплей, на который выводилась картинка, получаемая с перископа, а перископом управлял кто-то из находившихся в рубке офицеров. – Визуальное наблюдение – горизонт чист! – Подтверждаю, горизонт чист, ближайший объект шесть точка четыре морские мили, гражданское судно, – эхом отозвался второй специалист, заведовавший радаром. – Отправить пакет! – скомандовал Сойстер. – Пакет отправлен, жду подтверждения, – через долю секунды произнес специалист, отвечающий за связь. Пакетом было шифрованное сообщение, содержащее основные параметры лодки и ее местонахождение и сжатое в несколько сот раз. От него остался лишь импульс, длительностью несколько миллисекунд, и сейчас этот импульс со скоростью света метнулся на спутник, был им принят, обработан, и через две секунды он уже был у адресата – в Главном штабе Атлантического командования ВМФ САСШ в Норфолке, штат Виргиния. Связь творила чудеса, засечь такую передачу было просто невозможно, на экране любой следящей аппаратуры она проходила как радиовсплеск непонятного происхождения. Запеленговать точку передачи тем более было нереально. – Есть подтверждение! – На расшифровку принятого сообщения и подготовку ответа в Норфолке ушло семьдесят восемь секунд. – Начинаю расшифровку. Капитан прошел к одному из компьютеров, на котором должен был появиться расшифрованный текст. Привычно прикрыл компьютер от посторонних глаз – хотя обмен шел не только шифрованный, но и с использованием условных слов-символов. Если бы кто-то и увидел ответ – все равно, кроме капитана, никто не знал, что «Солнечный удар», например, есть сигнал к продолжению операции. – Погружение, глубина сто футов! – приказал Сойстер после того, как на экране появилось расшифрованное сообщение. Ударил по клавише «delete» на клавиатуре, стирая его… – Есть погружение, глубина сто футов! Приступить к заполнению балластных цистерн! Выровнять дифферент! – Офицеры в рубке подводной лодки привычно выполняли свою работу – Первого ко мне! Первым называли командира усиленной роты спецназа ВМФ, находившейся на корабле. Сейчас это был первый лейтенант Тимоти Ф. Лири… Первый лейтенант появился в рубке почти сразу после вызова, дошел меньше чем за две минуты. «Интересно, где он ошивался?» – мелькнуло в голове капитана. – Получено подтверждение. «Солнечный удар», – коротко сказал капитан. – Великолепно, – белоснежно (у боевых пловцов всегда были великолепные зубы), на тридцать два зуба улыбнулся первый лейтенант Лири, – мои люди готовы начинать. – Тогда давайте согласуем время. Я приказал опуститься на глубину сто футов. Нормально? – Великолепно, сэр. Наша рабочая глубина, может, чуть пониже. – Сколько времени вам потребуется, чтобы выйти на поверхность? – Час, сэр. – Достигнуть объекта? – Три часа, сэр. – Хорошо. Значит, через три часа я наношу удар, сначала пойдет вспышка, затем – и все остальное. Первым делом отрабатываю ваш объект, потом работаю по остальным намеченным целям. Советую не торопиться с проникновением на объект – иначе как раз попадете в мясорубку. – Мясорубка – это наша специальность, сэр, – с напускной беззаботностью ответил Лири. – Хорошо, хорошо. Но все же не подставляйте свои задницы. Мне не доставит удовольствия всю оставшуюся жизнь вспоминать, что я отправил в ад не только пару тысяч русских, но и несколько десятков североамериканских моряков. И учтите – внешний периметр охраны я смету с лица земли, но внутренний остается за вами! – Это не проблема. Мы разберемся с ними, сэр. Бейрут Ночь на 30 июня 1992 года День уходил, уступая место ночи. Еще один день – летний, солнечный, жаркий – с гомоном туристов, с променадом, с разноязыким шумом базара подходил к концу. Туристы возвращались в свои гостиницы, весело делясь впечатлениями, торговцы довольно подсчитывали свой барыш, сидя за чашкой турецкого кофе, молодежь веселилась на дискотеках, открытых всю ночь. Шумные, запруженные машинами улицы с наступлением ночи превращались в пульсирующие ярко-желтым линии, пронизывающие город насквозь. Еще один день – мало кто знал, что этот день должен стать последним мирным днем этого города, что завтра город вспыхнет тысячами пожаров и гомон восточного базара сменится грохотом автоматных очередей, а из тех, кто сегодня жил, веселился, отдыхал, любил друг друга, ссорился и мирился, кто желал, чтобы лето было бесконечным, – не все доживут до утра. Город должны были казнить, подставить под удар палача, казнить без вины, по приговору, вынесенному за тысячу километров отсюда, в тихом неприметном кабинете безвестным аналитиком, просчитавшим, что удар по этому городу будет наиболее эффективен. Никто, случись кого спросить, не хотел умирать здесь, в этом средиземноморском раю, где даже время течет по-иному, оно именно течет, как сладкая патока. Но приговор был вынесен – и обжалованию он не подлежал… Районная полицейская управа в Маазре располагалась на самой окраине города, примерно по центру квартала – свернул с восьмиполосного скоростняка Карниза Маазра, проехал примерно метров двести по темной узкой Бейт Юсеф – и вот она, местная полицейская управа. Мрачное приземистое трехэтажное здание, словно вырастающее из каменистой земли, оно было построено еще в начале сороковых, когда нередки были обстрелы полицейских управ даже из минометов. Вот и возводили крепости со стенами в три кирпича, совершенно нетипичные для этих жарких мест. Сейчас, конечно, необходимости в стенах такой толщины не было, и полицейские управы в центральных и припортовых районах уже давно обживали современные каркасные, недавно построенные здания – а на окраинах местные исправники вынуждены были умирать от жары в таких вот катакомбах… Несмотря на окраину города – работы у местной полицейской управы было много. Дело в том, что через дорогу – парк, крупнейший в городе, а в парке чего только нет – две молодежные дискотеки и шикарный ресторан, а раз рядом с дискотекой есть парк – значит, найдется немало парочек, желающих расширить и углубить состоявшееся на танцплощадке знакомство. Найдутся и лихие люди, желающие ознакомиться с содержимым кошелька неосторожно заглянувшего в парк индивида. В общем – работы у местных исправников хватало… Большой бело-синий внедорожник «Егерь», весь большой багажник которого был зарешечен мелкой решеткой, свернул с суматошного Карниза Маазра, покатился под горку, к полицейской управе по улице Бейт Юсеф, покатился почти бесшумно, крадучись, не включая ни фар, ни желто-синей крикливой мигалки над крыше. – Шайтан! – ударил от переполнявших его чувств ладонями обеих рук по баранке молодой полицейский. – Клянусь Аллахом, сейчас я возьму дубину и пройдусь как следует по этой проклятой стоянке. Вся улица перед полицейской управой и даже те места, где черным по белому было написано «только для машин полиции», были заставлены припаркованными на ночь машинами – почти вплотную. Жители этих мест так и норовили оставить машину поближе к полицейской управе, объяснение было простым – не угонят. Штрафы не помогали. – Спокойно… – философски ответил сидевший рядом командир патрульной машины, кряжистый, усатый, пожилой, чем-то похожий на отставного казака исправник, – вон там место есть, кажется. Там и вставай. – Шайтан их забери! – Скоро, скоро… – туманно проговорил старший. Машину младший припарковал там, где и было сказано, заглушил мотор. Старший тем временем вместе с еще двумя одетыми в полицейскую форму людьми открыл «загон». – Руки за спину! Выходим! – Пошел ты, мусор… – четко раздалось из «обезьянника», отсека для задержанных – Чего… А ну-ка вышли из машины, руки за голову, построились у машины, мордами в борт! – Старший патруля многозначительно отстегнул клапан чехла перцового баллончика. Желающих отведать перцового экстракта не оказалось, и скоро шесть здоровенных расхристанных лбов выстроились у машины. Все арабы… – Шагом марш в участок. Как хулиганить… Дверь, ведущая в дежурную часть, была стальной и с бойницей – наследие еще тех, прежних, времен. Заведя задержанных в тамбур, старший патруля подошел к окошку в стене с толстым стеклом и решеткой, требовательно постучал: – Ну что там, заснули, что ли?! В окно высунулся заспанный дежурный – видать, и вправду решил урвать сна секунд шестьсот. – Открывай! – Что там у тебя? – зевнул дежурный. – Не видишь? Шестерых оглоедов с «Луны» привез, еле в обезьянник запихнул. Сейчас сдам по описи и обратно поеду, что-то там сегодня неспокойно. – А… Ну да… Щас открою. – Быстрей давай… Дискотека «Луна» в парке пользовалась недоброй славой, там торговали наркотиками в полный рост. В целом ситуация – раздраженный, уставший как собака старший патрульного наряда, жмущиеся к стене драчуны – была совершенно обыденной и подозрений не вызывала. Тем более если тебя только что оторвали ото сна, голова требует каких-то действий, а тело все еще спит. – Щас выйду… Зевая и ругая последними словами свою работу, дежурный поплелся открывать. Дверь – так было заведено – можно было открыть только изнутри, отодвинув засов. – Черт бы все побрал… Глухо лязгнул засов, проехал по хорошо смазанным направляющим, открывая вход в дежурку… – Заводите давайте… Оформим по-быстрому. – Заходим! Один за другим шесть угрюмых драчунов под конвоем городовых прошествовали в помещение дежурки. В дежурке управы, как и во всех других сходных по назначению помещениях, остро и противно пахло дезинфицирующим средством, мокро блестел только что помытый пол. – Их всех по одной статье? Если по одной – то и оформлять намного проще, не надо протокол на каждого отдельно писать, один на всех – и в камеру до утра, а там дознаватель придет и разберется, что к чему. – По одной, по одной! Не разговаривать! – прикрикнул пожилой, доставая из кобуры пистолет. – Что? А? Глухо стукнул выстрел, так и не успевший окончательно проснуться дежурный полетел на пол, словно сбитый ударом в спину кулака боксера-тяжеловеса. Пожилой резко развернулся – и вторым выстрелом, точно в лоб, – снял второго, оказавшегося некстати в этот момент в помещении дежурки городового. – Быстро! Драчуны, чьи закованные в наручники руки чудесным образом оказались свободными, бросились каждый на свое место – кто-то контролировать дверь, кто-то – к оплывающим кровью на только что помытом полу городовым, за оружием. Еще один «полицейский», единственный среди всех с автоматом, метнулся вперед, срывая с плеча свою трещотку, перескочил через истекающего кровью дежурного, проскочил в коридор. Он действительно был полицейским, и работал здесь, и сам не раз дежурил по ночам, и знал, что все, кто был не на выездах, – все собирались в одной из комнат первого этажа, пили там кофе и играли в карты. Он появился как раз вовремя – короткой очередью сбил открывшего дверь той самой комнаты сослуживца, просунул ствол автомата в дверной проем и не отпускал спуск, пока не расстрелял весь магазин. Потом достал из кармана стальной мячик гранаты, закатил в комнату, прижался к стене. В комнате глухо грохнуло, осколки добили тех, кто еще был жив. Больше в полицейской районной управе никого не было… Молодой – его звали Рашид – повернулся и пошел назад, в дежурку. Он даже не пожелал посмотреть на тех людей, с которыми он делил службу и которых он убил. Для него они даже не были людьми – просто кяфиры, неверующие, подонки, захватившие землю мусульман и извратившие их веру, рядом с которыми надо притворяться, стиснув зубы, и мечтать о том самом дне, когда притворяться больше будет не нужно. И этот день – верней, пока ночь – кажется, наступил… Пожилой тем временем сноровисто обыскал дежурку – он тоже раньше был полицейским и прекрасно знал, где что лежит. Первым делом он отключил коммутатор, обрезав связь, вторым – провел пальцами по косяку двери и довольно улыбнулся, найдя то, что искал. Ключи от сейфа, в котором лежали запасные ключи от всех помещений управы, полагалось носить дежурному на цепочке на шее и передавать при сдаче дежурства – но этим правилом частенько пренебрегали. Впрочем, если бы и не пренебрегали, легче бы не стало, ибо дежурный лежал совсем недалеко отсюда… Пожилой открыл сейф, безошибочно достал нужные ему ключи и вышел в дежурку как раз, когда в ней появился молодой с разряженным автоматом… – Ну? – Чисто. – Аллаху Акбар. Вместе они направились по коридору к самой дальней, сделанной из стали, двери с зарешеченным окошком в ней, похожем на тюремную кормушку. Старший быстро отпер оба замка, в этот момент должна была сработать сигнализация на пульте дежурного, но пульт дежурного был отключен вместе с коммутатором. Один за другим террористы прошли в комнату, довольно большую, без окон, заставленную под потолок. Старший включил свет – и лампы под потолком высветили стоящие рядами оружейные сейфы и штабеля с зелеными армейскими ящиками, стоящие чуть ли не под потолок. Это была оружейная комната – и оружия здесь было как минимум на полноценную роту. – Иншалла… – выдохнул кто-то. Менее чем через час неизвестные изрешетили из автоматов тех, кому не повезло в этот момент оказаться на дискотеке «Луна». Приговор для неверных, которым было столько же лет, сколько и нападающим, и чья вина состояла лишь в том, что им хотелось развлечься, был один – смерть. Полиция на вызов не приехала – потому что уже началось… Иншалла… Хемлайа, севернее Бейрута Ночь на 30 июня 1992 года Армия в Российской империи для такой численности населения страны – больше миллиарда подданных – и для такой громадной территории была небольшой – примерно два с половиной миллиона человек. Поскольку такими силами оборонить без малого четвертую часть территории Земли было невозможно, на случай большой войны был предусмотрен мобилизационный план и, конечно же, существовали мобилизационные склады. Каждый мобилизационный склад представлял собой огражденную колючей проволокой и охраняемую ротой солдат территорию, на которой располагались склады. А на складах… чего только не было на складах. Армия постоянно перевооружалась, военное дело шло вперед – а морально устаревшие образцы, ресурс которых иногда составлял девяносто процентов и более, отправляли вот на такие вот склады – пылиться в ожидании большой войны. Вот и ждали своего часа тысячи единиц бронетехники, законсервированные самолеты и вертолеты – и, конечно же, миллионы единиц стрелкового оружия. А автомат Калашникова, пусть и шестидесятых годов выпуска, – он все равно автомат Калашникова. Ближайшим мобилизационным складом к Бейруту был склад в Хемлайе – на окраине небольшого населенного пункта, примерно пятнадцатью километрами северо-восточнее Бейрута. Представлял он собой несколько приземистых одноэтажных бетонных зданий, окруженных колючей проволокой, с вышками часовых и КПП, чуть в стороне была казарма. Охраняла склад стрелковая рота, причем, как и следовало ожидать, на такое отрядили далеко не лучших, лучшие были в спецвойсках, в десанте, в морской пехоте. А здесь – либо сосланные за дисциплинарные проступки, либо просто те, кому надо дослужить до пенсии. Ждать особого усердия в несении караульной службы от местных в этом случае не приходилось – да и не нужно было оно, усердие-то, их почти никто никогда не проверял, и службу они несли – шаляй-валяй, даже не знали, что именно находится в складах, потому как они были опечатаны. Это раньше, несколькими десятилетиями раньше служба на Востоке была делом опасным, а охрана складов, доверху набитых оружием, – даже смертельно опасным. Сейчас же не было войны, не было опасности. Был мир. Пока… Темно-зеленый, в камуфляжных пятнах «АМО» с армейскими бело-черными номерами проехал Айн Аар, свернул на узкую, извилистую, едва позволяющую разъехаться дорогу на Хемлайю. В кабине «АМО» сидели двое – здоровенный, вахлаковатого вида вольноопределяющийся и подтянутый, усатый, с наголо выбритой головой ротмистр в полевом обмундировании. На груди у ротмистра висел короткоствольный автомат, причем висел так, чтобы можно было в любой момент им воспользоваться, так носят оружие люди, имеющие опыт боевых действий. Вольноопределяющийся был вооружен пистолетом в кобуре, но большего от него и не требовалось, его дело – баранку крутить, ехать куда скажут. Было уже темно, и водитель включил фары, узкие из-за светомаскирующих колпаков на фарах лучи метнулись вперед, высвечивая пыльную ухабистую дорогу, растущий в изобилии придорожный кустарник. Глухо бормотал дизель, тяжелая машина громыхала, переваливалась на ухабах, руль бил по рукам… Зарево огней Хемлайи слегка высветило горизонт, разгоняя уже сгустившуюся тьму. Машина пошла ровнее – у населенных пунктов дороги всегда были ровнее и лучше, по мере сил и возможностей их ремонтировали сами местные жители. Ротмистр посмотрел на часы. – Пять минут! Подъезжаем! – Внимание! – продублировали в кузове. Хемлайа. Невысокие, окруженные заборами дома, кусты винограда прямо под окнами, пыль из-под колес… – Одна минута! Приготовились. – Приготовились! Залязгали автоматные затворы, боевики в кузове в последний раз проверяли снаряжение, устраивались за мешками с песком, какие были привалены к невысоким бортам кузова, чтобы служить защитой от пуль. На КПП было всего три бойца, причем двое из них, в нарушение устава караульной службы, спали. Один, самый младший, стоял у ворот, его автомат висел, как это и положено, за спиной, стволом вниз, и патрона в патроннике не было. Больше он думал о том, чтобы не свалиться и не заснуть, об отражении хорошо спланированного нападения он и помыслить не мог. Грузовик с ходу проломил ворота, сидевший в кабине ротмистр очередью срезал не успевшего прийти в себя горе-часового, кто-то из кузова бросил гранату точно в открытое окно караулки. Хлопок, звон осыпающихся стекол, яркая вспышка внутри караулки – и путь свободен. Нападающие хорошо знали расположение объектов воинской части – вольноопределяющийся безошибочно направил машину к казарме. Был поздний вечер, многие были в увольнительных, остальные либо уже «совершили отбой», либо сидели в комнате дежурной смены, абсолютно неготовые к бою. Грузовик резко затормозил, один из боевиков встал в кузове в полный рост, вскидывая на плечо тяжелую кургузую трубу огнемета. Он целился по первому этажу, по тем окнам, где горел свет, по окнам караулки. Огненный факел метнулся к обреченному зданию, ворвался, пробив окно, лопнул сгустком раскаленной плазмы, миг – и здание вспухло огнем, выгорая изнутри. Больше у складов, на которых только стрелкового оружия хранилось не меньше, чем пятьдесят тысяч единиц хранения, защитников не было. Иншалла… Бейрут, мечеть на улице аль-Хорж Утро 01 июля 1992 года Ни одному человеку Мы не давали вечной жизни Каждая душа вкусит смерть – Иннаа лилляхи ва иннаа илейхи рааджиъуун![137] – Ла иллаха илля-Аллах![138] – Неверные закопают нашего вождя в могилу со свиньями! – истошно выкрикнул кто-то… За спинами собравшихся у мечети застучал автомат – и, словно перекрикивая друг друга, ему ответили еще несколько… Уже ночью в городе начались беспорядки. Серьезные, такие, каких не было уже давно. К утру бой шел уже в нескольких местах, но самое главное – он не прекращался. Наученные горьким опытом предыдущих десятилетий, террористы действовали по принципу: ударил – ушел. Сейчас же целые городские районы оказались в их власти, полиция и даже жандармерия не справлялись с ситуацией… Тела погибших при ночной штурмовой операции лежали в полицейском морге, доступ к ним был строго ограничен. Прошел слух, что власти намерены даже в смерти отомстить тем, кто противостоял ей с оружием в руках, похоронив тела убитых на скотомогильнике, где хоронят свиней. И хотя в радиусе пятисот километров от города не было ни одной свиньи, на Востоке свиней не разводили, – волна слухов ширилась, леденящие душу подробности передавались из уст в уста. Немногие после намаза ушли от мечети, многие собрались в мадафе или просто около мечетей. И речи, произносимые там, призывали не к миру – они призывали к крови, к войне… Имам мечети аль-Хордж был одним из тех немногих людей, что попытались встать на пути безумия, собственными телами подпереть готовую прорваться плотину. После намаза он вышел к верующим, ожесточенно о чем-то спорящим около мечети, поднял руку, требуя тишины… – Опомнитесь, правоверные! – громко крикнул он. – Путь иблиса лежит перед вами, его губы нашептывают вам слова мести и крови. Опомнитесь! Один из крикунов, появившихся в это утро перед мечетью, тот самый, что кричал о вожде и о могиле со свиньями, посмотрел на часы… – Но как же быть, когда русские не дают похоронить правоверного по законам шариата? – спросил кто-то имама. – Правоверного? Вы называете этих людей правоверными? – Но ведь они верили в Аллаха и в спасение и делали намаз так же, как делаем это мы… Примерно в трехстах метрах от мечети около одного из домов остановилась полицейская машина. Сидевший за рулем человек в форме урядника вышел из машины, приложил к глазам бинокль. Затем обернулся и коротко кивнул. – Вера правоверного проверяется не столько в словах, сколько в делах его! За этими людьми нет благочестивых дел, они сеяли кровь и смерть везде, где ступала их нога! Как можете вы… В большом полицейском внедорожнике пополз в сторону люк, в полный рост поднялся снайпер, вооруженный штурмкарабином Драгунова с армейской оптикой; опершись локтями, он прицелился, задержал дыхание… – …как можете вы ставить этих людей в ряд тех, кто живет… Не договорив, имам схватился за горло и начал оседать, между сжатых судорогой пальцев заструилась алая кровь. Толпа слитно выдохнула… – Вон они! – выкрикнул тот же самый, кто до этого кричал про свиней. – Это русские! Русские убили имама, русские убивают нас одного за другим! Русские нарушили договор с нами – воздадим же мучительным наказанием! Иншалла… Третий ангел сыграет на ржавой трубе Славу тем, кто читает судьбу между строк. И очнется вдруг воин на старом гербе И опустит копье в установленный срок… Часть вторая Бейрут, госпиталь Святого Петра Вечер 01 июля 1992 года – Земцова Юлия. Должна была поступить вчера ночью. Дама на регистратуре, которой не мешало бы сбросить килограммов восемьдесят, а то медицинский халат на столь роскошных телесах чуть не лопался, раздраженно посмотрела на меня. – Уважаемый! Я уже несколько раз говорила – таких здесь нет. Нет, и все тут! – Должна была быть. Попытка самоубийства, потеря крови, проверьте еще раз! – Я же сказала русским языком, не понимаете… Раздражаться начал и я: – Ее здесь и в самом деле нет, князь! Кузнецов сидел на диване для посетителей, отложив в сторону «Санкт-Петербургские ведомости». Скорее всего, он сидел здесь и тогда, когда я вошел в холл больницы, просто мне было ни до чего, и я его не заметил. Это минус мне, причем серьезный. После того, что я сделал, мне вообще стоило бы завести глаза на затылке, а еще лучше – валить из города, вылететь первым же рейсом транспортного вертолета на «Колчак» и больше в городе не появляться. То, что я сделал, не прощается. Я подошел, присел рядом, чтобы не кричать через весь холл. Внимания на нас пока никто не обращал. – И где же она, советник?[139] – На «Колчаке», вывезена утром, специальным рейсом. В любом госпитале в городе, даже в военном, ей будет грозить опасность. По идее, оно так. Странно, как я сам не подумал об этом. – Она жива? – В тяжелом состоянии, потеряла много крови. Кровь уже перелили. До сих пор без сознания – врачи пытаются определить, насколько сильно поврежден мозг. Может быть всякое. – Что именно? – Я должен был знать до конца. – Я разговаривал с врачами. – Иван Иванович тщательно подбирал выражения. – Состояние стабилизировали, она не умрет. Но может всю оставшуюся жизнь прожить как растение – это если кислородное голодание серьезно повредило мозг. Вот так вот. Вот и расплата. За всё свершенное. Не ей – мне. – А вы что здесь делаете? – после долгого тяжелого молчания спросил я. – Полиция хочет допросить меня еще раз? Я, по-моему, сказал все, что только мог сказать. – Не в этом дело. Нам нужно срочно покинуть город. В городе начались беспорядки – вы не заметили? Если бы… Я даже вас, милейший господин Кузнецов, не заметил. – Пора уносить ноги? – горько усмехнулся я. – Нечто в этом роде. Окончательно стало ясно, что Атте удалось уйти. Получается, мы ликвидировали их идеологического лидера, руководитель боевой организации находится на свободе. Похороны переросли в беспорядки. На несколько дней нужно перебазироваться на «Колчак» и понять, что делать дальше. – Почему нельзя этого сделать в городе? – Потому что в городе уже стреляют, вы что, не понимаете? – На сей раз Иван Иванович всерьез разозлился. – Придите в себя! Вертолет уже ждет, нужно немедленно ехать в аэропорт! – Поехали, – поднялся я. Они ждали нас у дверей больницы, в холле – четыре человека. Про таких можно сказать «четверо из ларца, одинаковых с лица» – самое точное определение. Дешевые, явно с одной вешалки серые костюмы, невыразительные лица, внимательные глаза, дурные манеры. «Скорохваты» – так их называют. – Господа Берген и Воронцов? – осведомился один из них, видимо старший, делая шаг вперед и демонстрируя запаянную в пластик карточку удостоверения, прикрепленную к карману стальной цепочкой. Мы переглянулись – В чем дело, господа? – надменно осведомился Иван Иванович (похоже, и впрямь моего начальника звать Берген, хотя нам как Кузнецов представлялся, у таких людей фамилий и документов – как у зайца теремов). – Вы задержаны. – По какому праву? Вы не ошиблись? Я чиновник по особым поручениям, мое задержание возможно лишь с санкции Генерального прокурора. – Извольте ознакомиться. Иван Иванович шагнул вперед, невольно прикрывая меня своим телом сразу от троих – и теперь против меня мог действовать лишь один из этих скорохватов. Явно какая-то служба собственной безопасности одного из силовых ведомств. Вырубить четвертого – да в момент. Они привыкли брать правоохранителей – полицейских, жандармов. Но не диверсанта-разведчика. Правда, есть одно большое «но». Ну, сделаю я его – а потом что? – Давайте проедем в управление, там разберемся с этим безобразием. – Тон Ивана Ивановича был по-прежнему надменный, а вот уверенность в голосе уже не звучала. – Именно это мы и хотим предложить, господа. Прошу следовать… Наручники на нас не надели, все-таки на чиновника пятого класса наручники просто так не наденешь, да и на князя, потомственного дворянина, тоже. Вместо этого нас взяли в «коробочку» – двое спереди, двое – сзади. Будто арестованных конвоируют, пусть и без наручников. И в таком виде, один за другим, мы вышли на больничную стоянку. Фургон – настоящий большой полицейский фургон, правда без водителя, стоял чуть в отдалении от входа, потому что подъезд к зданию должен быть постоянно свободен для машин «Скорой помощи». Основной вход в больницу располагался на уровне второго этажа, туда вела длинная бетонная эстакада с перилами и бортиками, так чтобы кареты «Скорой помощи» могли, не снижая скорости, доставлять больных прямо ко входу. Был поздний вечер – на удивление свежий и прохладный, после месяца удушливой жары и жуткого дневного ливня погода наконец-то смилостивилась над людьми. На горизонте, над горами, клубились иссиня-черные тучи, сквозь них просвечивало садящееся за горы солнце. И к затянутому тучами небу, будто питая их, то тут, то там поднимались столбы черного, жирного дыма. Я словно видел их в первый раз – до этого я просто не помнил, что со мной происходило, и мало что видел перед собой… – Вот они!!! Те скорохваты, двое, что шли перед нами, – они и спасли нас. Весь обрушившийся на нас со стороны стоянки автоматный огонь из нескольких стволов они приняли на себя, каждый получив по нескольку пуль в первую же секунду боя. Из всех первым среагировал я – по крику упал на землю, перекатился к поребрику, дававшему хоть какую-то защиту от пуль. Чуть в стороне тяжело осел на землю Иван Иванович, грохнул одиночный пистолетный выстрел – и на него снова, свинцовой скороговоркой, ответили три автомата… Несколько секунд. Все время, какое есть – несколько секунд. Сейчас они добьют магазины, перезарядятся и пойдут вперед – один идет, другой прикрывает. И расстреляют с близкого расстояния тех из нас, кто еще останется жив к тому моменту. Если кто-то еще останется жив… Оружие! Первым делом нужно оружие – хоть какое-то. Хорошо, что руки не скованы, со скованными руками оставалось бы только повернуться к смерти лицом. А так – еще повоюем… Обернулся – я лежал, прижавшись к самому поребрику, пули гвоздили по бетону, противно стучали, казалось, что с той стороны в серую каменную массу забивают гвозди. Одного взгляда хватило понять, что дело дрянь. Двое скорохватов, что шли первыми, – уже не жильцы, они лежали недвижно, словно сбитые кегли, и кровь медленно текла вниз, багряня грязный бетон. Чуть в стороне от меня лежал Иван Иванович, он лежал на боку, спиной ко мне в какой-то странной, скрюченной позе, невозможно было понять, что с ним. Один из скорохватов был жив, он лежал выше меня, прижавшись всем телом к бетону, и держал в руках пистолет, но ничего не предпринимал. И еще один, последний из скорохватов, лежал буквально в двух шагах от меня. Он-то мне и нужен… Скорохват был мертв – пули прошили его навылет, разворотив грудную клетку и живот. Пачкаясь в горячей липкой дряни, я зашарил по поясу и почти сразу наткнулся на знакомую стальную рукоятку. «Браунинг», пятнадцатизарядный, стандартный выбор полицейских. Один «браунинг» против четырех автоматов – мало, но хоть что-то. Заглох сначала один автомат, потом второй – меняют магазины. Сейчас сменят – и начнется. Второй акт Марлезонского балета. Два других, прикрывая, редко стреляли одиночными, берегли патроны – такой момент упускать было нельзя… Перекатился, на мгновение вышел из-за поребрика. Вот где надо благодарить Санкт-Петербургское нахимовское и офицеров, преподававших там «стрелковую подготовку», «ближний бой», которые вместо того, чтобы вывозить нас на стрельбище, до одури заставляли стрелять друг в друга из пневматики и пейнтбола. Скорее всего, ни один обычный пехотный офицер, привыкший стрелять из стрелковой стойки, на двадцать пять метров, не сделал, не смог бы сделать того, что сделал сейчас я. Оттолкнувшись левой рукой, я на мгновение показался над защищавшим меня бетонным гребнем, оценил ситуацию и сразу выстрелил. Всего один раз выстрелил – но этого хватило с лихвой. Одного из автоматчиков, стрелявшего из-за полицейского фургона, отбросило назад, на переносице появился третий, кроваво-красный глаз. Выстрелив, я снова упал на бетон, за поребрик и вовремя – в следующую секунду застучали все три автомата, противно засвистели пули. Со звоном лопнуло больничное окно, затем еще одно… Минус один. Уже неплохо – но теперь они знают, что среди нас есть кто-то, кто способен защищаться. Больше такой фокус не пройдет… Повернувшись, я встретился взглядом с единственным оставшимся в живых скорохватом. Есть такое выражение – еще жив, но уже умер – это про него как раз. В глазах мутной волной плескался страх. Черт, как же их готовят слабо… – Давай сюда! Он покачал головой. Вот сволочь, как людей арестовывать – так нормально, а как… Зачем тогда пистолет с собой таскать? Но он был мне нужен. Ползя по-пластунски, я оказался рядом с ним, частично прикрылся одним из лежащих на бетоне тел. Чем дальше от поребрика – тем больше шансов, что зацепит, даже рикошетом. – Сюда слушай! Я иду вниз. Как махну рукой – стреляй. Хоть в воздух, понял? Тот кивнул головой… – Не подведи! Вон там укройся, там не достанет. Сейчас ситуация была отчасти патовая – три оставшихся стрелка укрывались на стоянке, за машинами. Мы же укрывались на пандусе, выше их, защищенные толстыми, полуметровой высоты бетонными поребриками. Продвигаться вперед они явно не хотели – труп товарища хорошо дает понять, что на рожон лезть не следует. Но им надо действовать – и если хоть один из них пройдет, к примеру, с той стороны пандуса и окажется у самого подъезда – то сверху, от подъезда он расстреляет нас, как в тире. Такая мысль должна была прийти кому-то из нападавших в голову в самое ближайшее время, если уже не пришла. Перекатываясь – так быстрее, чем по-пластунски, – я спустился по пандусу вниз, метров на десять. Залег – так, чтобы иметь возможность быстро вскочить. Махнул рукой и… Грохот пистолетных выстрелов толкнул меня вверх, словно выстрел стартового пистолета на стадионе. На этом и строился мой план – отвлечь хотя бы на секунду стрельбой из другого места – и отстреляться самому. План сработал – два автомата ударили выше, по тому месту, откуда велся огонь, я буквально взлетел над пандусом и встретился взглядом с одним из стрелков. Он подобрался к пандусу метров на десять, не больше и сейчас укрывался за машиной, открывая мне весь бок. Его винтовка была направлена на то место, откуда велся огонь, перевести огонь на меня он не успевал. Тем не менее попытался – что-то выкрикнул, начал падать на спину – конечно же, не успел. Первой пулей я попал ему в бок, почти в подмышечную впадину, второй – чуть ниже. После такого – не живут. Отстреляться по остальным я уже не успевал – прикрыл голову руками, оттолкнулся как мог, прыгнул, перевалился через поребрик, ныряя вниз, как пловец в бассейн с вышки. Только вместо воды на выбор был либо капот стоящей первой в ряду машины, либо еще хуже – загаженный асфальт стоянки. Ударился об капот руками, едва не сломав шею, скатился вниз, опережая летящие в мою сторону пули… Пистолет я, конечно же, выронил – при таком прыжке иначе быть и не могло. Но оружие было у того боевика, которого я убил двумя последними выстрелами. Он был жив, едва дышал, хрипло и натужно, оставалось ему немного, пуля в живот здоровья не прибавляет. Еще кое на что сгодится – например, послужит мне живым щитом от пуль. Завалившись за тяжелое обмякшее тело, я нащупал выпавший из рук боевика автомат, за рукоять подтащил к себе, глянул… Вот это номер… Оружие было совсем не то, какое обычно встречается в руках бандитов или боевиков-исламистов. Те пользуются купленным или украденным оружием, чаще всего русского производства, чуть реже – британского. Обычный старенький «калашников» или какой-нибудь штурмкарабин – Драгунова или Токарева. Может быть – британский или германский пистолет-пулемет. Но никак не то, что я держал в руках. Полупластиковая «MASADA», только что принятая на вооружение армии САСШ, причем не в обычном варианте под патрон североамериканского стандарта – а под наш, казачий патрон 7,62*45 и наш же старый стальной магазин к «АК». Ее у нас даже не продавали еще ни в гражданском варианте, ни в армейском – настолько новым было оружие. Читал в журналах – перевооружение на эту винтовку началось только в конце прошлого года, а про то, что существуют эти винтовки, сделанные под патрон русского стандарта, я вообще не слышал. Средней длины четырнадцатидюймовый ствол, короткий пламегаситель, коллиматорный прицел, тоже необычный – сверху защищенный ребристой стальной защитой в виде коробочки. Перезаряжается по германскому стандарту, не по стандарту САСШ – рукоятка затвора спереди справа, на цевье. Кстати, про перезарядку. Времени было мало, надо было двигаться – но не забрать снаряженные магазины у поверженного противника, остаться без патронов было бы глупо. Снаряженных магазинов оказалось ровно четыре – одним из них я сразу заменил тот, что был в автомате. Сколько в том магазине оставалось патронов, я не знал и знать не хотел. Лучше заменить на полный, да еще три в запасе – вот теперь можно воевать. Целый боекомплект… Снова застучал автомат, на сей раз только один. Тело боевика, которым я прикрывался от пуль, дернулось раз, потом еще раз, словно по нему ударили. Оттолкнув его в сторону, я вскочил, укрылся за машиной, за последней из стоящих в ряду. Подождал секунду – и перебежал к следующей, сменил позицию. Вдогонку полетели две пули, одна глухо шлепнула по кузову, вторая пробила стекло. Черт, что за чертовщина вообще происходит? В центре города идет бой, где вся полиция? Рядом с больницей стреляют ведь. И тут до меня дошло. Странно, как я этого не понял раньше. Те звуки, что я принимал за далекие раскаты грома, на самом деле это ведь взрывы! В городе начался настоящий бой – и подмоги ждать неоткуда! Значит, надо справляться самому. Где еще один стрелок? Стрелял только один, где второй стрелок?! Это ведь классика – один отвлекает внимание на себя огнем, второй – не стреляя, прячась за укрытия, выходит на выгодную огневую позицию, скорее всего – с противоположной стороны от отвлекающего стрелка или с угла. И прижимают огнем с двух точек – окончательно. И бесповоротно. Отвлекающий стрелок слева и спереди. Значит, второй, скорее всего, зайдет либо сзади, либо слева, чтобы стрелять вдоль рядов машин. И ноги, кстати, поберечь надо – могут достать, стреляя под днищами машин. Прежде чем я это все осознал, начал смещаться влево, готовясь сменить укрытие – ситуация пошла вразнос. Вверху справа, почти за спиной и выше, на пандусе прострочила короткая автоматная очередь, затем одиночный выстрел из автомата и почти сразу же – из пистолета. Я упал на асфальт – если стрелок будет стрелять сверху по стоянке, то он меня достанет в считаные секунды. Все-таки какая-то умная мразь успела переместиться и зайти с другой стороны на пандус. Один стрелок сверху сзади, другой спереди и слева – это кранты, смерть без вариантов. Но сверху больше не стреляли. Черт, что же делается… Рискнул, бросился вперед, пробежал аж семь машин, чтобы уйти подальше от пандуса. Отвлекающий стрелок открыл огонь, тот, что был на пандусе, не стрелял. Сопровождаемый ударами пуль об кузова машин и бьющимися стеклами, я завалился за более серьезное, чем обычная легковушка, укрытие – гражданский, роскошно отделанный «Егерь». За таким девятиместным мастодонтом можно было даже стоять, не сильно при этом пригибаясь. На всякий случай вскочил на подножку – у этого внедорожника полный обвес, кенгурятник, багажник на крыше, подножки, все хромированное, все блестит… Заглох и тот автоматчик, что был впереди – видимо, тоже меняет позицию. Двое точно к Аллаху отправились, один точно жив, еще один – непонятно что, но не стреляет. Черт, если бы точно было ясно, что тот, на пандусе, мертв – было бы проще… И тут… И тут произошел случай – тот самый случай, который кардинально меняет правила игры либо в одну сторону, либо в другую. Со стороны дороги на стоянку, завывая сиреной, въехала карета «Скорой». Путь для нее был свободен, прокатившись метров пятьдесят до пандуса, она въехала в этот бетонный желоб – и затормозила, резко, до визга колес, даже ткнулась в поребрик. Автоматчик на парковке увидел «Скорую», запаниковал и совершил ошибку. Когда открылись двери – передняя пассажирская, где сидел врач, и боковая сдвижная, ведущая в салон машины, – он запаниковал и открыл огонь по карете «Скорой помощи». И тем самым выдал свою позицию – он был в трех рядах машин от меня, левее метров на двадцать. При первом же выстреле я засек вспышки, облокотился на широкий капот «Егеря» – и выстрелил в ответ тремя одиночными выстрелами по размытому силуэту, скрытому стеклами автомобиля. Этого хватило – последний стрелок заткнулся… Только тогда, когда закончилась стрельба, я прислушался, пытаясь на слух определить, не грозит ли мне чего-нибудь еще, – и понял, что в городе уже стреляют. Стреляют везде… На пандус высыпали врачи – и из «Скорой», и из больницы. И пока люди в белых халатах мельтешили на пандусе, пытаясь оказать помощь тем, кому она была еще нужна, – я пошел вперед. Пошел осторожно, держа на изготовку оружие – последний стрелок мог и притвориться мертвым, чтобы внезапно ударить очередью в спину. Никого не считай мертвым, пока сам лично не убедился в этом. Последний из стрелков лежал, привалившись к машине, за которой скрывался, лежал неподвижно. На нем была черная, скрывающая лицо маска. Держа на изготовку оружие, я с силой пихнул его ногой – и тот как мешок с картошкой повалился на асфальт, оставляя мутно-красные разводы на кузове автомобиля. Уже особо не опасаясь, наклонился, приложил два пальца к шее, пытаясь нащупать пульс – пульса не было. Мертв. Оружие лежало рядом – абсолютно то же самое, что и у первого. И тоже – полувоенная одежда, разгрузочный жилет с торчащими из него рожками, какая-то рация в держателе на плече. Разгрузка выполняла роль бронежилета – но легкого, кевларового. Только сейчас я оценил, как мне повезло. Первого я застрелил выстрелом в голову, второго – пуля попала в подмышечную впадину. Ну а третьего – бронежилет просто не смог остановить автоматную пулю, для этого нужно более тяжелое штурмовое снаряжение с титановыми пластинами. Прости – но мне твое снаряжение еще пригодится… Пуля проделала аккуратную, сочащуюся кровью дырку, пробила тело насквозь. Я расстегнул разгрузочный жилет – он был сделан по армейским стандартам, где в числе прочего было такое требование, как возможность быстро снять жилет с раненого – снял свою куртку, примерил разгрузку – на вид в самый раз. Покойный был со мной примерно одного роста и сложения, даже подгонять не надо. Как смог вытер жилет от крови курткой, надел на себя. Скверная примета надевать вещи с убитого, но тут ничего не поделаешь. Сбоку к жилету была прицеплена пластиковая кобура, в ней – американский «кольт нью милитари». Новая модель, девятимиллиметровая, с восемнадцатиместным магазином, пришедшая на смену старому доброму «кольту-1911». По виду – стянут с богемского «CZ», только рукоятка сильно похожа на старый «кольт», чтобы не переучиваться, да и органы управления тоже. Ухватистая, стальная, надежная машинка с пятидюймовым стволом и тем же наклоном рукояти, что и на старом добром девятьсот одиннадцатом. Лучшего и желать нельзя. Кстати – а неплохо кто-то этих парней снабдил, очень неплохо. На рынке ни «MASADA» нет, ни этого «кольта», только в армию САСШ поступать начали. Стащил маску – араб, молодой, загорелый, без особых примет. Может, я с ним позавчера на улице столкнулся – лицо из тех, которые не запоминаются. Из любопытства наскоро пошарил по карманам – серебро, тонкая пачка десятирублевых ассигнаций, приличный складной нож. Документов, естественно, нет. – Вы господин Воронцов? Я повернулся, вскидывая автомат. Передо мной стоял пожилой, в белом халате врач, возможно, с обстрелянной «Скорой». – Собственной персоной. – Один из раненых зовет вас. Пойдемте. – Как он? – И получаса не протянет. Медицина тут бессильна. Раненым оказался Берген. Ему досталось неслабо. В первую же секунду он поймал две пули. Одна в бедро, едва не зацепив артерию и вызвав обильное кровотечение, вторая мазнула по голове, отчего он потерял сознание. И две пули добавил тот боевик, третий, который зашел нам в спину, с пандуса. Одна пуля в грудь, другая в живот. Около Бергена суетились врачи, стоял передвижной штатив с капельницами, пытались что-то сделать, но с первого взгляда было понятно – бесполезно. Несмотря на такие ранения, другого уже убившие бы, Берген был в сознании. Когда я опустился перед ним на колени, он перевел мутный от боли взгляд на меня… – Все нормально. – Я взял его руку, сжал ее как мог. – Скажи… – в горле Бергена что-то клокотало, он говорил хрипло, с трудом, – скажи… чтобы они ушли. – Бросьте… Вам помогут, это же больница, черт возьми. – Нет… Уже не помогут… ты должен… разгадать загадку… – Что? Какую загадку? – Не перебивай. – Было видно, насколько Бергену тяжело даются слова, но он держался. – Ты должен … британцы что-то затевают, я это знаю. Что-то… – Что? Откуда вы знаете? – Я наклонился ближе, чтобы не упустить ни слова… – Я … я работал на них… давно уже… сейчас все равно… для меня… все равно. – На них? – Я не мог поверить сказанному. – Вы работали на них?! – Давно уже… Помнишь… Маанию? Тебя ждали… потому что я предупредил… – Зачем?! – Неважно… Слушай сюда. Я твою женщину… спрятал, куда сказал… спрятал от них. Все… подстроено… Сноу… Они специально подставили тебе Сноу… он должен был сдать тебе… Бен Ладена… должен был, они все знали… И там, у дома… все тоже подстроено было… – У дома? – У твоего дома… тогда. Слушай! – На какое-то мгновение взгляд Ивана Ивановича, подернутый пеленой боли, прояснился. – Я не разгадал загадку… ты должен… что-то произойдет. Сегодня или завтра. Что-то, что не позволит нам… действовать как обычно. – Что? – Берген нащупал мою руку и сжал, я замер, боясь даже дышать. – Что произойдет? – Не знаю… что-то страшное… разгадай загадку… мне уже все равно… найди Цакая… Каха Несторович… скажи, что от меня… от Бергена… Расскажи ему все. Разгадай загадку… ты можешь… я уже нет… Пальцы, цепко державшие меня за запястье, обессиленно разжались. Вот так вот… Я провел ладонью по лицу Бергена, закрывая глаза. Жил человек – и умер. Ради чего он предал? Ради всего этого… Надо что-то делать. Причем сейчас, немедленно. Тяжело опираясь на автомат, как на посох, я поднялся с колен, огляделся. Боевиков здесь не было – но в городе уже стреляли, стреляли много. Пока мы тут возились на пандусе – с другой стороны пандуса подъехало уже несколько карет «Скорой». До заката оставалось десяток-два минут, а что будет ночью – страшно даже подумать. Последний из оставшихся в живых скорохватов сидел прямо на капоте одной из стоящих на стоянке машин и курил, жадно втягивая дым. По виду он был целехонек, что было очень странно и требовало разбора. Не ставя автомат на предохранитель, я подошел к нему. – Представься. – Ротмистр Голощеков, – выдохнул он вместе с очередным клубом дыма, – удостоверение показать? Кстати – сдайте оружие, вы, между прочим, задержаны. И в самом деле, не понимает ничего, придурок. Неуловимым движением – одна из училищных подлянок – я выбил у него из рук сигарету. – Встать!!! Неожиданность, помноженная на вбитое в подкорку требование подчиняться командам, сыграла свою роль – Голощеков еще и не успел осознать, что делает, а уже вскочил, вытянулся во фрунт. Хорошо. Это еще одна проверка кстати – если он ряженый, то на стандартную уставную команду он бы так не отреагировал. – Вольно, ротмистр, садитесь, – опередил я его. – Неплохо… – скривился он, – что дальше? – Дальше, – я протянул руку, – старший лейтенант флота Воронцов. Будем знакомы. Еще один психологический прием. А как думаете – нас на разведфаке не по плацу чеканить учили, мы на плацу вообще два раза маршировали – при поступлении и на выпускном. Ротмистр руку мою пожал – его рука была твердой, но влажной от пота. Нервничает. – Теперь по делу. Вы знаете, кого вы должны были брать? Кто вас послал? Ротмистр взглянул на меня и усмехнулся – не скажет. Секретно. Ладно, с другой стороны зайдем… – Ты знаешь о том, что и я, и тот человек, которого вы задержали и которого сейчас убили – действительный статский советник Кузнецов, – выполняли задание особой важности? За то, что вы сорвали наше задание, – вплоть до высшей меры светит. Соображаешь? Ротмистр снова ничего не сказал, но по глазам вижу – проняло. Теперь главное. – Куда вы должны были нас отвезти? – В основное здание министерства. В Санайех, знаете, где это? – Бывал. Совсем недавно побывал. Кто там? – Не знаю. Начальство приехало, видел. Начальство – это хорошо. – Ну, вот и поехали туда. Вместе. Поднимайся. Ротмистр поднялся на ноги – и тут всю стоянку высветило мертвенно-белым, пронзительным светом. Я ошеломленно поднял голову – и увидел, как в вечернем небе медленно, поразительно медленно разбухала ослепительно-яркая сверхновая звезда, высвечивая беспощадными лучами нависшие над городом черные тучи. Такое я видел только один раз – в засекреченном учебном фильме, который показывали нам на втором курсе нахимовского. Это был фильм о проводимых нашей армией испытаниях – такого рода испытания в воздушной среде не проводились уже лет тридцать, но учебный фильм остался. Ядерный взрыв… Западная Сибирь «Дворец гномов» Вечер 01 июля 1992 года День сменялся ночью, а ночь – новым днем, но здесь, на глубине сто тридцать метров под землей, под многотонными пластами камня и бетона не было места ни ночи, ни дню. День и ночь обозначались интенсивностью свечения ламп – «днем» они светили ярче, «ночью» – тусклее. Просто для того, чтобы обитатели этого подземного города не потеряли связь с реальностью, с временем и пространством, не сошли с ума. Многим здесь действительно было очень тяжело находиться психологически, особенно новичкам. Казалось, не стальные колонны, не многометровые стены из преднапряженного армированного бетона, а человеческие плечи находившихся здесь людей держали на себе находившуюся над ними многометровую каменно-бетонную твердь. А те, кто уже привык к многосуточным дежурствам здесь, находили это место очень даже неплохим. Небольшие, но уютные комнаты на одного, где можно отдохнуть от смены и поспать, пятиразовое бесплатное питание – кормили «от пуза», чистейший кондиционированный, обогащенный ионами воздух, бильярдная, небольшой тир с лазерными имитаторами стрельбы, кинотеатр на пятьдесят человек. Просто комнаты психологической разгрузки, где можно полежать, послушать музыку, выпить кислородный коктейль. Единственное, что напрягало здесь бывалых, опытных людей, – это ответственность. Напряжение было разлито в кондиционированном и отфильтрованном воздухе, а ответственность за принимаемые здесь решения буквально давила, давила почище той самой пресловутой толщи над головой. Это было одно из двух мест такого уровня защиты на Земле – вторым был «Хрустальный дворец» – центр НОРАД[140] в Скалистых горах – где в любой момент могло быть принято решение о жизни и смерти всего человечества. В официальных отчетах этот объект проходил под кодовым названием «Москва-1000», а те, кто здесь служил, звали его «Дворец гномов». Здесь, в Сибири, где на пятьдесят километров вокруг сплошная тайга, куда любым ракетам с любой стартовой позиции лететь дольше, чем до любой другой точки Российской империи, находился основной штаб Системы стратегической обороны – так называлось это подразделение Российской армии. Задачей этого штаба было – не прозевать начало ядерной войны, вовремя засечь удар противника и сообщить в Санкт-Петербург. А при необходимости – спланировать и осуществить ответный ядерный удар. Удар возмездия. Сейчас работа в «Дворце гномов» шла как обычно. До полной замены персонала – работали: месяц на дежурстве, месяц наверху, либо дома, либо в доме отдыха, на выбор – оставалось пятнадцать дней, замена традиционно проводилась в середине месяца. Четвертая смена – одновременно на объекте находилось четыре дежурные смены специалистов, и дежурили они по шесть часов в сутки – только недавно заступила на дежурство. Операторы систем уже освоились за своими местами, а старший предыдущей смены все еще «передавал смену» – то есть знакомил с обстановкой старшего заступившей на боевое дежурство смены. Обстановка резко обострилась в двадцать три часа сорок одну минуту по местному времени. Или в восемнадцать часов сорок одну минуту по петербургскому… – Старт ракет! Наблюдаю массированный старт ракет! Побледнев, оба дежурных смены – и тот, кто сдал смену, и тот, кто ее принял, – бросились к оператору, подавшему сигнал тревоги. Оператор этот наблюдал за Средиземным морем посредством висевшего над ним разведывательного спутника. Зал, где сидели операторы, чем-то напоминал кинотеатр. Многофункциональный экран на всю стену, на котором высвечивалась испещренная разными значками карта мира. Длинные ряды кресел полукругом перед экраном – кресла были похожи на дорогие анатомические кресла в спортивных автомобилях, и перед каждым из них был компьютерный терминал. Старший смены же находился в отдельной каморке на самом верху, примерно там же, где в кинотеатре находится киномеханик со своей аппаратурой. Быстро спуститься вниз невозможно – в каморку старшего смены ведет узкая и неудобная лестница, если с нее спускаться бегом, немудрено и шею сломать. Пока оба старших смены – подполковник и полковник – спустились вниз, от операторских мест раздался новый выкрик, от которого всех находившихся в зале прошиб холодный пот… – Двойная термальная вспышка! Наблюдаю двойную термальную вспышку!!! Двойная термальная вспышка – первый признак произошедшего ядерного взрыва… – Боевая тревога! – Полковник Слипчук, старший смены, на ходу хлопнул по большой красной кнопке – она находилась у каждого ряда кресел операторов систем. В фильмах обычно в этот самый момент начинает мигать освещение, начинает выть ревун. Бред полный. Операторам всех систем надо максимально сконцентрироваться, сосредоточить внимание – а тут свет мигает и сирена завывает над ухом. Нормально? Поэтому на всех экранах на мгновение появились слова «боевая тревога», ревун взревнул и замолк, а на основном экране в углу возникло табло с бегущими секундами – включился таймер оперативного времени. Одновременно включилась система аудио– и видеозаписи действий каждого оператора систем. В обычном режиме фиксировались только отдаваемые через терминал команды. – Что? – Три человека: полковник, подполковник и старший лейтенант – вперились в экран монитора, показывающего обстановку в районе Средиземного моря. – Докладывай, старлей, что у тебя тут делается? Старший лейтенант, не отрывая взгляд от экрана, на котором расплывалось светящееся облако и то тут, то там мелькали новые вспышки, к счастью не двойные термальные, начал докладывать… – Господин полковник, в восемнадцать часов сорок одну минуту я зафиксировал массированный старт ракет. Видно было плохо, но судя по всему – пуск с лодки, находящейся в подводном положении. Ракет около сорока. Из них одна отличалась по траектории полета от остальных, пошла по баллистической траектории. В соответствии с инструкцией я сообщил об этом вам. В восемнадцать часов сорок три минуты система засекла двойную термальную вспышку и классифицировала ее как атмосферный ядерный взрыв средней мощности. – Что это? – Бейрут, господин полковник. Ядерный взрыв в воздухе чуть севернее Бейрута. – Смотрите! – Подполковник Овечкин, который смену уже сдал, но все еще оставался в центре управления, ткнул в угол экрана. – Вам не кажется это странным? Датчики радиоактивности не срабатывают – радиации нет! Радиационный фон в пределах нормы! – Интересно… – скептически сказал Слипчук, – а это что такое? Что за облако? Топливно-воздушная смесь, что ли, взорвалась в таком количестве. А электромагнитный импульс? А ракеты – они что, метеорологические? Короче – оставайтесь здесь, я пошел наверх, объявлять «Набат» и докладываться. Установите координаты старта ракет, подключайте всех. Николай, выведи мне данные со своего терминала на мой, в кабинете. – Есть! Преодолевая крутые ступеньки, спотыкаясь и ругая себя за разгулявшиеся нервы, полковник Слипчук добрался до своего кабинета, плюхнулся в кресло, включил монитор. Несколько секунд смотрел на картинку, пытаясь ее осознать, запечатлеть в мозгу. И правда – или датчики на спутнике полетели, или и в самом деле нет радиоактивности. Но как такое может быть? Впрочем, от обязанностей начальника смены его никто не освобождал – теперь он должен доложить в Санкт-Петербург, в штаб. Его дело в данном случае – вовремя доложить, дальше пусть решают. Включив терминал связи, машинально пригладив волосы – только недавно здесь вместо обычного терминала поставили видеоконференцсвязь, – полковник Слипчук стал громко и отчетливо говорить, докладывая о сложившейся ситуации. – Внимание! Произошел ядерный взрыв. Время взрыва – восемнадцать часов сорок три минуты по петербургскому времени. Координаты эпицентра: тридцать три – пятьдесят три – четырнадцать северной широты – тридцать пять – тридцать – сорок семь восточной долготы по сетке координат. Тип взрыва – атмосферный, высотный. Высота взрыва – около тридцати двух километров над уровнем моря. Мощность взрыва – около пятидесяти килотонн. Ширина облака – пять точка пять километров, увеличивается. Направление движения облака – тридцать один градус. Дополнительная информация – радиоактивность в зоне поражения не фиксирую, повторяю – радиоактивность в зоне поражения не фиксирую. Внимание! Зафиксирован массированный старт ракет. Тип ракет – крылатые, тактические. Носитель – предположительно подводный. Количество стартовавших ракет… Каффрия, долина Бекаа 01 июля 1992 года Болело не тело, болело что-то внутри. Это даже была не совесть – просто он чувствовал, что с ним поступили неправильно и несправедливо – и он не понимал почему. Казак станицы Каффрия, расположенной в долине Бекаа, Тимофеев Александр Саввич, шестнадцати лет от роду, сегодня не работал. Отец и двое старших братьев работали, даже девятилетняя Нинка работала в полях – а он не работал, его оставили дома отлеживаться. Потому что три дня назад его выпороли. Выпороли не просто так – выпороли по решению схода. Следователь, что вел дело по массовым бесчинствам в Бейруте, оказался честным – убрал из дела сопротивление полиции, убрал массовые бесчинства, оставил только хулиганство. По хулиганству, равно как и по другим мелким делам, казака вместо мирового судьи имел право судить сход. Вот и передали казака – хоть и не реестрового[141], а все равно казака Тимофеева А.С., вместе с другими такими же, как он, хулиганами приехавшему в полицию представителю местного казачьего войска. Представители войска доставили их всех по станицам и оставили ждать наказания – до очередного казачьего круга. А на казачьем кругу, состоявшемся три дня назад, пришла и расплата. Почесали казаки бороды и решили: хулигану – тридцать горячих[142] по заднице, чтобы, значит, больше не хулиганил и род казачий не позорил. Порешили, вызвали Александра Саввича к позорной колоде, посреди круга стоящей. Ну, тут делать нечего – снял Александр Саввич штаны, лег на колоду, а атаман взял розог из стоящей тут же корзины да ему и всыпал. Хорошо так всыпал, с оттяжкой. Но дело было не в боли, у любого казака кожа дубленая и тридцатью горячими ее не продрать – дело было в обиде и унижении. Голой задницей на сходе сверкать – и за что? За то, что черным укорот дали? Неправильно все это. Неправильно… А теперь казак Тимофеев Александр Саввич лежал в прохладном сарае на спине – чтобы больнее было, чтоб запомнить навсегда – и размышлял над случившейся в его жизни коллизией. Если раньше в кругу сверстников он пользовался непререкаемым авторитетом – как же, и отец и двое братьев, все реестровые казаки, отец старший урядник, один из братьев урядник, да и кулак у Александра Саввича был не по возрасту крепкий, – то теперь, после того, как выпороли, авторитет придется завоевывать заново. Внезапно со двора донеслось рычание, недоброе такое, утробное горловое рычание. Сидевший на цепи кобель Мишка, помесь кавказской овчарки с кем-то еще, здоровенная и недобрая зверюга, одним своим видом отпугивающая воров и прочих лихих людей, что-то почувствовал. Отец, что ли, пришел? Рано вроде еще, пару часов еще работать. Не будет Мишка так отца встречать, рыком. Самое время сейчас, пока гроза не грянула новая, надо оросительную систему подготовить[143], чтобы вода собиралась в резервуар, а не смывала плодородный слой своими потоками. Да и вообще – мало ли работ в поле летом. Мишка глухо залаял, в голос – значит, кто-то и впрямь чужой на дворе. Надо пойти посмотреть… – Мишка… Кто там у тебя? – Почесываясь, Александр Саввич вышел из темной прохлады сарая и… На дворе стояли двое. Один – невысокий, пожилой, бородатый араб, второй – помоложе и повыше. На обоих – не обычные арабские галабии, не «тропическая униформа» – светлые брюки и рубашка с коротким рукавом, какие обычно носят русские, а странная, пятнистая, желто-коричневая форма. И у обоих в руках было оружие. – О… Кто тут у нас… – с насмешкой протянул молодой. – Как подыхать будешь, казак? На коленях или стоя? – с сильным акцентом спросил второй, пожилой. Акцент был незнакомый – все местные арабы почти ассимилировались и говорили по-русски чисто. Значит, эти – пришлые, чужие. Откуда они здесь? Он не мог понять, что происходит. Все изменилось, фатально изменилось в считаные минуты. Только что он был в своем доме, на своей земле, в том месте, где война закончилась много лет назад, а теперь… Теперь все было то же самое – обшитый светлой рейкой дом, пробивающаяся во дворе зеленая трава, ворота с нарисованным на них красным рогатым быком – но все было по-другому. Чужие люди, враги пришли в дом, они пришли, чтобы убить его – и он не мог ничего с этим поделать. Будто отвечая на заданный вопрос, тишину прорезал крик на улице, горохом сыпанула автоматная очередь, потом еще одна. Гулко хлопнула винтовка. – Собаку кончай, все равно нашумели, – бросил пожилой. Со звонким металлическим щелчком лопнула цепь – бычья, кованая – и огромный мохнатый комок, сгусток клыков и злобы, распрямившись в чудовищном прыжке, с размаху ударил в грудь молодого. Освободившийся Мишка с утробным рыком сбил с ног молодого боевика, жутко лязгнули клыки… Пожилой среагировал – он среагировал быстро, очень быстро, сразу было видно, что он воевал, и воевал немало. Судьба молодого его не волновала ни в коей мере – он просто полоснул по катящемуся по земле исходящему рыком, брызжущему кровью комку длинной автоматной очередью. И в следующую секунду полетел на землю сам… Если не знаешь, что делать, – делай шаг вперед. Как только пожилой повернулся, молодой казак бросился вперед. Но захват у него не получился – он просто с разбега налетел на араба – и они оба полетели на иссушенную солнцем, мощенную камнем землю двора, полетели в разные стороны. В падении пожилой выронил винтовку, она оказалась между ними. Пожилой пришел в себя первым, он пошевелился – и неуловимым, кошачьим движением вскочил на ноги. Почти сразу поднялся на ноги и Александр – но он проигрывал своему противнику – противник был старше, опытней, он умел убивать. Еще одно быстрое, почти невидимое взглядом движение – и в правой руке заиграло, заметалось вороненое лезвие ножа. Пожилой не спешил. На улице стреляли, стреляли уже в несколько стволов – а он, находясь в защищенном со всех сторон дворе, чувствовал себя в безопасности. Время у него было, и он решил продлить удовольствие. – Знаешь, казак… Я долго ждал этого дня, ждал многие годы, чтобы поквитаться… Сашка вспоминал – его старший брат учил его разным приемам рукопашного боя, учили его и в школе. Но нож. Хотя и против ножа есть средства… для начала надо защититься. Молодой казак одним движением выдернул из брюк ремень, быстро обмотал его вокруг кулака. Вокруг правого кулака – он был левшой и умел наносить неожиданные удары, а вот многие бойцы как раз были не готовы к ударам слева, меньше отрабатывали защиту от них и на этом проигрывали. Увидев это, пожилой улыбнулся. – Хочешь умереть быстро – вставай на колени, казак, и умрешь сразу, клянусь Аллахом! Вилы… В сарае, из которого он только что вышел, прямо у входа лежат вилы, обычные четырехзубцовые русские вилы на длинном деревянном отполированном пальцами держаке. В следующее мгновение Александр просто повернулся и бросился в сарай. Проскочил на бегу темный прогал двери, рука метнулась вправо, пальцы намертво зажали гладкое дерево держака. Взревев от негодования, араб бросился следом, он забыл свою обычную осторожность, ненависть затмила ему глаза. Сейчас, в данную минуту у него была только одна цель – добраться до позорно бежавшего от схватки неверного, почувствовать своими пальцами теплую кровь, струей льющуюся из перерезанного горла, услышать последний хрип. Неверный был рядом – первый неверный на длинном и кровавом пути сегодняшнего похода. Он был рядом, он был безоружен, его надо было просто догнать и зарезать как барана. Араб так и не понял, что с ним случилось – просто свет вдруг сменился тьмой, а в груди яркой вспышкой расцвел цветок боли… Эту схватку Тимофеев Александр Саввич, молодой казак из Каффрии, обречен был проиграть. Двое с автоматами, подготовленные в лагере под Пешаваром боевики, против одного безоружного шестнадцатилетнего пацана. Один из этих боевиков воевал больше тридцати лет, был инструктором и амиром джамаата, на его счету был не один десяток неверных. Но он выиграл. Сначала его ценой своей жизни спас пес, насмерть загрызя одного из чужаков. А второй – тот самый пожилой, – ослепленный яростью, он забыл про осторожность, ворвался в помещение – и напоролся грудью на острые стальные зубцы вил… Александр выпустил из рук отяжелевшие вилы – на другом их конце исходил предсмертным хрипом пожилой боевик… Один из зубцов вошел в грудь как раз напротив сердца. Террорист умирал, скреб в агонии землю – а он смотрел на него и не мог поверить в то, что сделал это, сделал сам, своими руками. Гулкий грохот дробовика в соседнем дворе – сдвоенный, почти без промежутка между выстрелами дуплет привел его в чувство… На нас напали… Прижимаясь к стене, сопровождаемый полным ненависти взглядом умирающего боевика, он выбрался во двор. Бросился к лежащему у самых ворот, рядом с атакованным им террористом Мишке. – Мишка… Пальцы перебирали свалявшуюся, окрасившуюся в красный цвет липкую шерсть Мишки – кровь собаки смешалась с кровью загрызенного ею только что человека. Незваного гостя, который пришел в чужой дом с оружием, чтобы убить всех, кого встретит… Несмотря на несколько попавших в него пуль, Мишка еще был жив, он смотрел на молодого хозяина умными, все понимающими глазами и тихонько подскуливал. – Мишка… – пробормотал казак, – как же так-то, Мишка. Мишка качнул тяжелой, косматой головой – мол, вот так вот, хозяин, так все и получается – в последний раз тяжело, с хрипом вздохнул и умер. Сашка остался один в залитом кровью дворе, один с тремя мертвецами… – Чу! Сашка дернулся – старый окрик казаков, которым они предупреждали друг друга об опасности. Посмотрел – с соседнего, отделенного глухим забором куреня к нему перепрыгнул старший из соседских детей – Михаил. Фамилия у него была смешная – Попейвода, его так и дразнили – Водохлебом. Сейчас у него в руках была курковая двустволка с короткими стволами, на поясе – патронташ черной кожи, заполненный до отказа толстыми тупыми ружейными патронами. Оглядевшись – сторожко, цепко, не зря Михаил из рода пластунов [144] происходил, – в три прыжка подскочил к сидевшему около собаки Александру. – Цел? Ты что расселся, напали на нас! Пошли! – Кто напал? – В голове у Сашки был полный сумбур, хотелось заснуть и не проснуться. – Какая разница кто? Пошли, пока нас тут на ремни не порезали! Отвесив Александру полновесного леща, дабы тот быстрее возвращался к реальности, Мишка подскочил к лежащей посреди двора винтовке, подхватил ее. – Черт, хорошее дело. Бери у того ствол! Патроны есть? У порванного собакой боевика была та же самая штурмовая винтовка – дрянная британская «BSA», точная и хорошо отделанная, но несбалансированная, тяжелая и ненадежная. Зато четырехкратный оптический прицел на каждой – самое лучшее, что есть в этом детище британского военпрома. Кроме того, боевик был опоясан широким поясом, на котором располагались запасные магазины, пистолетная закрытая кобура и гранаты. Сашка перевернул боевика, пачкаясь в его крови, нащупал застежку, начал расстегивать ее. Пальцы скользили в липкой крови… – Что ты там копаешься?! – Снять не могу. – Быстрее давай! Валить надо, валить! Казань Утро 01 июля 1992 года Время пришло – время ужаса и смерти. День, когда они должны будут рассчитаться за многолетнее угнетение и рассеяние мусульман. Религия ислам по сути своей была религией войны и захвата – а русские, всемерно поддерживая предателей, мунафиков, превратили ее в бессмысленное чтение Корана. Тех же, кто открыто восставал против угнетения, русские убивали – как вчера. Но теперь каждый из них – и кяфир, и предавший истинную веру мунафик – познают ярость Аллаха… День гнева настал. Самым сложным было вывезти юных шахидов за город. Дело в том, что начиненные взрывчаткой автомобили стояли за городом, а логово шахидов, воспитанников Школы, находилось в самом городе. Сегодня вечером британцы, которые как раз мастерили бомбы и отвечали за вторую стадию операции – должны были перегнать заминированные машины на одну из стоянок Большого кольца[145], откуда можно было выехать в любую часть мегаполиса. Но нужно было доставить туда шахидов – а вот с этим могли быть проблемы. Решение нашлось – арендовав микроавтобус, они переделали его в нечто подобное автобусам для перевозки детей, используемым детскими и юношескими скаутскими лагерями. В скаутах состояли до восемнадцати лет, и не было ничего удивительного в том, что летом скаутов везут за город. Пришлось также купить скаутскую одежду – ее продавали во многих магазинах одежды города. Скаутов было много, и товар был ходовым. Уже три дня шахиды постились, как это было предписано исламом, желая чистыми попасть на небо и предстать перед Аллахом. Сегодня же рано утром они встали на намаз. Не вовремя, но тем, кто готовится отдать свою жизнь на пути Аллаха, последняя молитва разрешается в любое время. После чего, надев непривычную скаутскую серо-синюю одежду, забрались в автобус. Александр сел за руль, Мария, игравшая роль вожатой скаутов, умостилась рядом с выходом. Только выехав из темных узких переулков на более-менее широкую дорогу, они поняли, что что-то не так. На первом же перекрестке стояла машина дорожной полиции, сирена была выключена, но мигалка работала, освещала улицу тревожными синими сполохами. Это еще можно было списать на случайность – но на перекрестке с основной, ведущей из города дорогой стояла такая же машина. И если обычно один офицер дорожной полиции стоял с жезлом или скоростемером, а второй отдыхал в машине, то сейчас возле машины стояли оба офицера. Первый внимательно отслеживал поток машин, второй возился у какого-то установленного на крыше патрульной машины прибора, очень похожего на видеокамеру. У обоих вместо штатного оружия были армейские автоматы. Документы пока не проверяли – скорее всего, такой приказ будет отдан в самое ближайшее время. – Особый режим, – сквозь зубы сказал сидевший за рулем набитого «скаутами» небольшого микроавтобуса Александр, стараясь выглядеть как можно естественнее, ничем не выдавая дикое внутреннее напряжение, владевшее им. Мария дождалась, пока полицейская машина осталась позади, пересела на сиденье, стоявшее рядом с водительским. – Возьми себя в руки! – Ее голос звенел от напряжения. – Они пока ничего не знают! Если бы знали – не выпустили бы даже из дома. У нас в машине ничего нет – ни оружия, ни взрывчатки, ничего. Только восемь пацанов – старших скаутов. Понял? Говорить буду я, если что, – а ты молчи! Машины впереди ощутимо замедлялись, редкий в раннее время транспортный поток ощутимо густел, перемигивался рубиновыми стоп-сигналами… – Впереди проверка документов. Похоже, дрянь дело! – Молчи. Ни слова! Впереди и в самом деле была проверка документов. Опорный пункт ДПС на выезде из города представлял собой небольшое двухэтажное здание, около которого стояли несколько полицейских машин. Но самое главное – у поста дорога расширялась, и каждая машина почти сто метров проезжала по одному из шести – по количеству полос на дороге – коридоров, выложенных массивными бетонными блоками. Впереди на каждой полосе был отдельный шлагбаум, там же было место для проверяющего документы сотрудника дорожной полицейской службы. Самое главное – стоило только нажать на кнопку прямо там, на выносном пульте – и из-под асфальта мгновенно выскакивали массивные шипы, дырявящие колеса и ломающие подвеску даже большегрузного автомобиля, не говоря уж о легковушке. Разрешенная скорость там была двадцать километров в час, и пока машина ползла эти сто метров в окружении бетонных блоков – с установленного в шести метрах над трассой пешеходного перехода на нее смотрели холодные электронные глаза камер слежения. Пока машина преодолевала этот коридор – ее номер фиксировался камерой и проверялся по базе угонов. В общем, прорваться силой через пост было невозможно, да и скрыться на находящейся «в базе» машине – тоже. Вместе с остальным потоком фургончик вполз в один из коридоров, медленно, часто останавливаясь, пополз вперед. Если в обычном режиме документы проверяли, даст Аллах, у каждого пятидесятого – то сейчас шерстили всех. Мария быстрым движением поднесла к глазам зеркальце, осмотрела себя, опытным, внимательным взглядом ища малейшие признаки страха, растерянности, неуверенности. Одна ошибка здесь – и операция закончится не начавшись. Но их не было – ни одного. – Попрошу документы! – Высокий, чернявый полицейский, не представляясь, как положено, протянул руку. Александр достал из-под солнцезащитного козырька и протянул документы, Мария бросила на руку мимолетный, хищный взгляд – не дрожит ли? Не дрожала… – Что в машине? – Офицер, а в чем дело? – Мария улыбнулась своей самой милой и доброй улыбкой, отработанной как раз для таких случаев. – Проверка документов. – Офицер ответил холодным, дежурным тоном, но, увидев красивую темноволосую даму, сменил тон. – Приказано проверять документы у всех, сударыня. Усиление, с утра объявили. Кто у вас? – Дети. Скауты, старшая группа. В лагерь везем, в «Черноморец»… – Не вовремя везете, не вовремя. Сейчас особый режим ввели, документы у вас на каждом шагу проверять будут… При массовых проверках, какие имеют место быть при объявлении особого режима, глаз замыливается, а люди элементарно устают. Террористы допустили один промах – у них была детская скаутская форма, были чистые документы на себя и на машину – но не было путевок на детей. Жесткая проверка просто не предполагалась. И если бы сейчас проверявший машину офицер зацепился за эти слова и потребовал бы предъявить путевки – на этом бы и закончилось. Без шансов закончилось – оружия в микроавтобусе не было, силовой прорыв закончился бы через несколько метров. Но до офицера не довели точно задачу, да и неизвестна она была – точная задача. Искать террористов – то есть подозрительных, с ручной кладью, на подозрительной машине, у которой надо проверить багажник. Никто даже предположить не мог, что шахидами-смертниками могут быть едва достигшие совершеннолетия пацаны. И поэтому офицер бдительность не проявил и показать путевки на детей не потребовал… – Да уж видим. Решили выехать пораньше, чтобы не попасть в пробки. На выезде утром пробки бывают. – Оно так. Сейчас, пока стойте здесь. Я пойду к начальнику смены, попрошу, может, даст машину, вас сопроводить. Я быстро… В салоне повисло напряжение, словно грозовая, готовая разразиться ослепительными разрядами молнии и громовыми ударами туча. Это вполне могла быть уловка. Если офицер заподозрил неладное… он должен был понимать, что, если поднимет тревогу, – умрет первым. А вот если он отойдет от машины под благовидным предлогом – например, попросить, чтобы микроавтобусу с детьми полицейское сопровождение дали – и поднимет тревогу? Тогда – труба дело, из помещения поста выскочат уже несколько готовых к перестрелке бойцов, в бронежилетах, с автоматами. Возможно, там и снайпер найдется. Труба дело будет, труба, всех положат моментально, ахнуть не успеешь… Едва слышно щелкнул замок – Александр чуть-чуть, почти незаметно приоткрыл водительскую дверь. – Сиди! – злобно прошипела Мария, хотя у самой скулы от напряжения сводило. – Сиди, кому сказала! Проклятые дети. Проклятые дети!!! Вместо того чтобы вести себя, как подобает обычным пацанам – вертеться на месте, пихать друг друга, шуметь, возмущаться, почему стоим, – сидят как истуканы, смотрят перед собой. Тут и дурак догадается, что неладно дело. Мерзкие, ублюдочные, проклятые щенки!!! В поле зрения появился идущий к микроавтобусу полицейский. Он был один, и автомат его по-прежнему висел на ремне за спиной… – Извините. – В голосе капитана угадывалась искренняя досада. – Не получилось. Усиление, сами понимаете, старший на меня всех собак спустил. Но вы езжайте. Я передам дальше по связи, чтобы вас особо не задерживали. Извините, ради Аллаха! – Ну что вы… Вам спасибо огромное, – почти искренне, с огромным облегчением вымолвила Мария. Окрестности Петербурга Ночь на 01 июля 1992 года Вообще, само пребывание города Санкт-Петербурга в столичном статусе, тем более – в статусе столицы ядерной державы, порождало массу проблем. Когда государь Петр Первый в лесах и болотах закладывал новую столицу – имперский Санкт-Петербург, – он и представить себе не мог, например, что время подлета тактической крылатой ракеты с прокравшейся в Финский залив подлодки до Адмиралтейства – две минуты, а до Царского Села – на несколько секунд дольше. Да и создать заглубленный командный центр в Уральских горах, к примеру, не в пример проще, чем в зыбкой, болотистой петербургской почве. И не в пример дешевле – не приходится бороться с плывунами на каждом шагу. Ну не думали тогда люди государевы такими категориями! А теперь думали – и приходили в уныние. Александр Четвертый Великий, когда ему принесли сметы на все эти объекты стратегического оборонного значения – сильно задумался о переносе столицы. Сметы были такими – что видит Бог, перенести столицу в Екатеринбург, к примеру, или в ту же Казань выходило немногим дороже. Но подумав, Государь все же оставил столицу на месте, проблему решили другим способом. Санкт-Петербург, стоящий на самом краю нашей земли, был в том числе и символом открытости государства, готовности к общению с внешним миром… Возможно, зря. Решили тогда сделать ход конем. В Уральских горах создали мощнейший и относительно самостоятельный центр управления войсками на случай нападения. В Сибири построили Центр стратегической обороны. Эти два объекта, неуязвимые настолько, насколько это было возможно, и должны были принять на себя управление войсками в «час Ч» и координацию действий ядерных сил. В граде же стольном сделали более дешевые и менее защищенные объекты, подобрав подходящую площадку за пределами города. Вопрос о переносе столицы иногда муссировался в прессе – но по-серьезному к нему никто не возвращался с тех самых времен. Когда по системе прошел сигнал «Набат» – сигнал о нападении с использованием ядерного оружия, – соответствующие службы отреагировали практически мгновенно. Этот механизм, хоть и не использовался до настоящего времени всерьез, заботливо смазывался и содержался в надлежащем состоянии. И когда случилась беда – он сработал. Первым вывезли Его Величество – он находился в Царском Селе, и искать его по городу не пришлось. Особая группа уже через пять минут после поступления сигнала «Набат» полувывела-полувытащила уже готовящегося ко сну Государя из Александровского дворца и запихнула в раскручивающий лопасти тяжелый «Сикорский-89». Вместе с Государем летел и сопровождавший его всюду капитан первого ранга, чьей единственной задачей было оберегать и всюду носить за Государем тяжелый черный чемоданчик. Еще через полчаса в постели, и надо приметить, не в домашней, нашли военного министра. Найти его было проще – везде и всюду с ним был адъютант и специальный, похожий на пейджер маяк. Услышав, что произошло, министр побледнел – но из колеи это его не выбило. Поцеловав на прощание даму, с которой он был, министр выбежал вместе со своими офицерами к ожидавшим его внизу автомобилям. Уже через час с неприметной базы под Санкт-Петербургом взлетел громадный четырехдвигательный «Илья Муромец» – тяжелый бомбардировщик, переделанный под «самолет судного дня» – самолет управления и связи на случай чрезвычайной ситуации. В воздухе к нему пристроился эскорт из восьми истребителей-перехватчиков, самолет полетел в глубь территории России. Почти в это же время точно такой же резервный самолет поднялся с базы ВВС под Екатеринбургом. Пока шли приготовления к судному дню, офицеры дежурной смены из Генерального штаба лихорадочно пытались наладить связь с частями и соединениями, находящимися в зоне удара. Связи не было никакой – ни военной, ни гражданской. В это же время оперативный диспетчер Единой энергосистемы сообщил о серьезной аварии и об отключении от энергоснабжения всего региона. Косвенно это подтверждало, что там произошел ядерный взрыв. Несмотря на то что никаких принципиальных решений пока не было принято, шла интенсивная подготовка к операции «Возмездие». Именно так, без каких-либо иносказаний называлось нанесение ответного ядерного удара по стране-агрессору. Из подземных укрытий выходили мобильные стратегические ракетные комплексы «Тополь»; матеря про себя всех и вся, занимали места экипажи. Один за другим комплексы уходили в лес, в ночь, рассредоточивались, чтобы избежать уничтожения первым ударом противника и суметь нанести ответный. Если «Тополю» на колесном шасси приходилось передвигаться по проложенным в чаще дорогам из бетонных плит, хорошо известным противнику, то «Тополя» на гусеничном шасси двухзвенных боевых транспортеров уходили в самую чащу, они могли блуждать по тайге, по пустыне, по бескрайней степи совершенно без дорог в ожидании команды на запуск. Сигнал тревоги прозвучал и в нескольких грузовых составах, влекомых тремя тяжелыми тепловозами каждый и внешне ничем не отличавшихся от обычных составов. Обычно в них было пятнадцать-двадцать вагонов – то есть три-четыре стандартные рефрижераторные сцепки. Только посвященные знали, что в одном из вагонов каждой такой сцепки чутко дремлет готовая к пуску ракета СС-24 «Скальпель». Эти поезда также могли не опасаться внезапного уничтожения первым ударом – попробуй-ка, идентифицируй, выдели их среди тысяч других, внешне таких же поездов, курсирующих по стальным магистралям бескрайней России. Сигнал тревоги прозвучал и на авиабазах, где экипажи тяжелых стратегических бомбардировщиков спешно проходили предполетное обследование, получали инструктаж, а приземистые аэродромные тягачи уже выкатывали из ангаров стремительных серебристых птиц с десятком ядерных жал внутри. В непроглядной тьме, в глубине океана, получившие сигнал готовности подлодки легли на боевой курс, стремясь оторваться от лодок-охотников противника. В сибирской тайге расчеты в последний раз проверяли готовность к старту тяжелых ракет СС-18 «Сатана», каждая из которых несла десять боеголовок индивидуального наведения. Командиры, получившие ближе к ночи приказ выводить свои части на рубежи развертывания, торопливо ставили боевые задачи подчиненным – выдвинуться на обозначенные рубежи, рассредоточиться на местности, укрыть личный состав и технику, быть готовым к отражению воздушного нападения. Подсвечивая себе инфракрасными фарами, колонны бронетехники покидали пункты постоянной дислокации, провожаемые недоуменными и тревожными взглядами жителей военных городков. Всем было объявлено, что предстоят крупные учения – но люди как-то чувствовали, что это не учения, что надвигается – война… Тем временем три вертолета «Сикорский-89» приземлились на одном из неприметных объектов, расположенных в Тверской области. Именно там был расположен ближайший к столице защищенный бункер, откуда можно было командовать войсками. Вход в лифт, ведущий вниз, глубоко под землю, располагался в подвале трехэтажного, на удивление капитально выстроенного офисного здания, а вообще над бункером был работающий цементный заводик. Планом «Возмездие» – верней, одним из вариантов плана «Возмездие» предусматривался сбор так называемого «Комитета 1». «Комитет 0» – так назывался комитет по планированию «Возмездия» по главе с Государем. А «Комитетом 1» был комитет из ученых, работавших по военной и гражданской тематике в области ядерной энергетики и оружия массового поражения, который тоже мог пригодиться при планировании ответного удара. Сейчас, ознакомившись с обстановкой, поняв, что происходит нечто странное – одиночный высотный ядерный взрыв, почему-то упорно ни один датчик не фиксирует нарастание уровня радиации, отсутствие признаков подготовки массированного ядерного нападения со стороны вероятного противника, – Государь приказал параллельно с подготовкой «Возмездия» собрать «Комитет 1» для прояснения ситуации. Сложившаяся обстановка хотя и относилась к категории ЧП высшего уровня, но на ядерное нападение на страну никак не походила. Через полтора часа на той же базе приземлился небольшой пятиместный полицейский вертолет, так называемый «Воробей». Пилот остался на месте, а двое офицеров в камуфляжной форме сноровисто извлекли из его чрева невысокого, полненького седого человека в дурацких, с синими стеклами очках и вежливо, но непреклонно повели к входу в здание, то самое, где в подвале был ведущий вниз лифт. Человек этот хоть и бурчал, но бурчал для вида – он состоял в «Комитете 1» больше десяти лет, получал за это солидную прибавку к своему профессорскому жалованью и, кроме того, его душу грел тот факт, что его включили в состав сверхсекретного правительственного консультативного органа, признав тем самым одним из лучших ученых страны по профильной тематике. Единственная проблема была в том, что сам факт участия в «Комитете 1» являлся государственной тайной, за его разглашение было предусмотрено суровое наказание – а так было бы приятно рассказать заносчивым коллегам… Но все равно, профессор Дольников с тех пор, как вступил в «Комитет 1», посматривал на своих университетских коллег свысока, мол, вы тут копошитесь, а мои заслуги даже государство признало, пусть и тайно. Сейчас профессор был испуган. Обычно «Комитет 1» тайно собирался раз в месяц для оценки обстановки и выработки рекомендаций для правительства и армии. Неприметная машина заезжала за профессором, доставляла его в небольшой, обнесенный высокой оградой особняк на окраине города, туда же, куда и семь его коллег. Там они проводили несколько часов – знакомились с самыми последними данными, отвечали на вопросы военных, спорили и, наконец, вырабатывали рекомендации по поступившей информации, оформлявшиеся в виде секретного меморандума, рассылаемого по закрытому списку. Работа была, признаться, не слишком тяжелая, и в любом случае доплачиваемые за нее деньги более чем окупали все связанные с «Комитетом 1» неудобства. Но сейчас все было по-другому. Был поздний вечер, и профессор задержался на своем факультете после работы вместе с одной из отстающих студенток третьего курса, чтобы обсудить без посторонних глаз… некоторые связанные с физикой вопросы. Обсудить вопросы не дали – запертая изнутри дверь вдруг открылась, вошли двое армейских офицеров – не те, которые обычно забирали его, а другие. Не говоря ни слова, просто представившись и назвав пароль, они бесцеремонно оторвали профессора от милой беседы и вывели во двор, где ждал не обычный неприметный седан, а громоздкий черный внедорожник. – Что случилось? – решил наконец осведомиться профессор – Ничего хорошего, – лаконично ответил один из офицеров, представившийся как «капитан Беляков». А когда профессор полетал на идущем на бреющем вертолете, когда его высадили на какой-то площадке за городом и, наконец, когда после нескольких массивных дверей его посадили в пошедший вниз лифт, он и впрямь понял – ничего хорошего… Внизу обстановка была хоть и приличная, но казенная – отделанные не деревом, а каким-то странным, похожим на пластик материалом стены, безликая, тоже из прочного пластика мебель, выкрашенные в зеленый цвет массивные стальные двери с кремальерами. Профессор с провожатыми пошли по длинному, извилистому коридору, там по пути их дважды остановили, проверили документы и обыскали – один раз сканером, другой раз руками. На втором посту офицеры оставили свое оружие – сложили в предложенные им номерные шкафчики и заперли на ключ. Третий и последний раз их обыскали в большом, просторном, наполненном людьми в форме кабинете. Наконец, после третьего обыска профессору указали на дверь, где его ждали. Нерешительно оглянувшись, профессор открыл дверь, ступил в помещение и … замер. Во главе длинного, сделанного из полированного дуба стола сидел сам Государь. Еще несколько человек сидели по обе стороны стола; если бы профессор пригляделся – то узнал бы их. Но сейчас все его внимание было сосредоточено на крепком коренастом человеке в форме казачьей конвойной стражи без погон и знаков различия, сидевшем во главе стола. – Проходите, Владимир Витольдович! – Государь указал остолбеневшему профессору на свободное место за столом, недалеко от себя. – Мы нуждаемся в вашем совете. Он что, знает меня по имени?! – Ваше… – Присаживайтесь, Владимир Витольдович, – спокойно и дружелюбно повторил Государь, – сейчас не время для придворных расшаркиваний. Совсем не время. Профессор огляделся – никого больше из Комитета не было – ни Баранкевича, ни Штольца, ни Казакова, никого… – А где остальные? – Остальных сейчас найдут и привезут. Времени нет, придется пока разбираться в ситуации вам в одиночку. Справитесь? – М… постараюсь. – Надо сделать, – твердо сказал Государь. – Время не стараться, время делать. Генрих Григорьевич, доложите. Генрих Григорьевич Вольке, совсем обрусевший поволжский немец, генерал-лейтенант, начальник штаба РВСН и одновременно – мастер спорта международного класса по шахматам, не вставая начал докладывать. – Вводные таковы. Сегодня система стратегической обороны зафиксировала произошедший над городом Бейрут атмосферный ядерный взрыв. Время взрыва – восемнадцать часов сорок три минуты по петербургскому времени, координаты эпицентра взрыва: тридцать три – пятьдесят три – четырнадцать северной широты, тридцать пять – тридцать – сорок семь восточной долготы по сетке координат. Тип взрыва – атмосферный, высотный, высота – около тридцати двух километров над уровнем моря, мощность – около пятидесяти килотонн. В то же время ни один из датчиков не зафиксировал в момент взрыва и не фиксирует сейчас всплеска радиоактивности, который непременно должен быть в зоне поражения. Должен быть – но его там нет. Можно было бы предположить, что спутники, висящие на геостационаре в этом районе, вышли из строя – но почему тогда вышли из строя именно эти датчики, а все остальные, равно как и сами спутники, исправно передают информацию? В любом случае, через два часа мы запускаем в этот район «Воздушным стартом»[146] новый спутник, он покажет, что там и как… – Можно посмотреть спутниковые снимки и данные с датчиков систем слежения? – попросил профессор. Вольке взялся за папку, собрался ее толкнуть по столу в сторону профессора, но в последний момент скосил глаза на Государя. Государь утвердительно кивнул, и через пару секунд профессор уже увлеченно рылся в снимках, рассматривая некоторые из них в лупу. Те, кто собрался за этим столом, напряженно ждали… – М… похоже, понял… – пробормотал Дольников минут через пять. – Как я и опасался… В этом районе что-то происходит помимо этого? – Массовый старт крылатых ракет с подводного носителя. В эту же сторону движется усиленная авианосная эскадра британского флота. Нет ни связи, ни электричества – вообще ничего. Мы подняли самолеты-разведчики, менее чем через полчаса у нас будет картинка. Профессору ответил еще один человек в военной форме, сидевший прямо напротив него. Старший офицер Генерального штаба, Игорь Борисович Павлюк, генерал-полковник. Представляет ВВС страны. – То, что и следовало ожидать, господа! – почему-то ликующе проговорил профессор. – Я об этом предупреждал еще несколько лет назад, но меня никто и слушать не захотел. Это самая настоящая вспышка, господа! Сидевшие за столом генералы переглянулись. Потом заговорил Государь. – Владимир Витольдович. Представьте, что перед вами сидят несколько пятикурсников-оболтусов, у которых академическая задолженность еще с первого курса висит. Исходя из этого и объясняйте нам ситуацию – как оболтусам, не выучившим урок… – Хорошо. – Профессор снял очки и положил на стол. – Прежде всего, господа, я думаю, всем здесь известно, что одним из основных поражающих факторов ядерного взрыва является электромагнитное излучение. При взрыве оно представляет собой неоднородное электромагнитное излучение в виде мощного короткого импульса, с длиной волны от 1 до 1000 м, которое сопровождает сам взрыв и поражает электрические, электронные системы и аппаратуру на значительных расстояниях. Источник ЭМИ – это процесс взаимодействия -квантов с атомами среды. Поражающим параметром ЭМИ является мгновенное нарастание и спад напряженности электрического и магнитного полей под действием мгновенного -импульса, продолжительностью несколько миллисекунд. При этом такой вот удар повреждает даже выключенную аппаратуру – военную, гражданскую, любую. За исключением надежно экранированной. Здесь, судя по всему, мы имеем дело с высотным ядерным взрывом, единственной целью которого является вывести из строя всю технику противника – то есть нашу – на значительном удалении от места взрыва. Скорее даже взорвалось не ядерное взрывное устройство, а специальный электромагнитный заряд, так называемая «Flash», «вспышка» по-нашему, имеющий в своем составе в качестве инициирующего заряда ядерное взрывное устройство килотонного класса мощности. – Как вы тогда объясните, господин профессор, полное отсутствие радиационного заражения местности? – задал вопрос Вольке. По его улыбке было заметно, что он не принимал слова профессора всерьез. – Я уже давно предупреждал, – с некоей напыщенностью ответил профессор, – что в САСШ ведутся серьезные работы по созданию «чистых» ядерных зарядов, выбрасывающих при взрыве только короткоживущие изотопы с периодом полураспада не более нескольких десятков секунд. САСШ всерьез рассматривают ядерное оружие как наступательное, как инструмент установления и поддержания мирового господства. Для нас же ядерное оружие – это всего лишь средство сдерживания, и поэтому наши работы по созданию «чистых» ядерных зарядов находятся в зачаточном состоянии. Судя по всему, было применено именно такое взрывное устройство – при взрыве на высоте больше тридцати километров все выброшенные при подрыве изотопы распались быстрее, чем система их зафиксировала. – Датчики радиоактивности были установлены на спутнике слежения, профессор, и это быстродействующие датчики… – Тогда… – Профессор, не стесняясь, почесал растрепанную шевелюру, – тогда может быть еще один вариант. Ядерный взрыв вообще без радиации. Такое тоже возможно. Я думал, что они ее еще не сделали… – Что не сделали, профессор? – спросил Государь. – Два года назад я был в Бостоне, на научно-практической конференции по новым источникам энергии. Состав был там… более-менее в общем, но в этом городе живет доктор Гринберг. Мне удалось с ним пообщаться… насчет процессов, происходящих при образовании новых звезд[147]. И он намекнул мне, что они решили технические проблемы, которые не позволяли им создать совершенно новое оружие. Оружие на основе дейтерия и гелия-3 – тоже тема, которой нам не дали нормально заниматься. Вы думаете, североамериканцы просто так, ради удовольствия летали на Луну? Луна – это великолепный склад гелия-3, химического элемента двадцать первого века, который может быть использован как в сверхчистой энергетике, так и в создании нового оружия, не дающего при взрыве никакой радиации, но по мощности не уступающего ядерному. – Опять термояд в стакане[148]… – насмешливо проговорил кто-то и тут же замолк – Государь предупреждающе поднял руку. – Не говорите о том, о чем не имеете не малейшего представления, сударь! Чтобы об этом рассуждать, для начала вам не мешало бы закончить хоть один вуз помимо военного! – вызверился на шутника профессор. – Продолжайте, Владимир Витольдович, – попросил Государь. – А больше и продолжать нечего. Судя по всему – здесь мы имели дело с первым работоспособным образцом нового оружия. Боеголовка малой мощности была взорвана для создания сильнейшей электромагнитной вспышки. Никакой радиации, никакого заражения – войска могут идти по территории противника сразу после нанесения удара и без каких-либо средств защиты от оружия массового поражения. – Значит ли это, профессор, что мы можем начать заброску десанта в район, не опасаясь поражающих факторов ядерного взрыва? – спросил профессора еще один офицер, самый крупный из всех присутствующих и единственный, у кого на форме не было знаков различия – Ну я бы подождал моих коллег… И заодно подождал, пока вернутся самолеты-разведчики с информацией. Но я лично считаю – да, можете… Туркестанский военный округ Место дислокации шестьдесят шестой ДШД Ночь на 01 июля 1992 года Сигнал тревоги «Набат» прозвучал и в штабе шестьдесят шестой воздушно-штурмовой дивизии, расположенной в Туркестанском военном округе. И почти сразу же на связь вышел дежурный офицер Главного оперативного управления Генерального штаба. Приказ – получить боеприпасы, выйти к аэродромам взлета, быть готовым к выполнению боевой задачи в любое время. Шестьдесят шестая десантно-штурмовая оказалась одной из ближайших к зоне предполагаемого десантирования и наиболее подготовленных частей оперативного реагирования – поэтому она должна была идти в первой волне десанта… Воздушно-десантные части Империи были коренным образом реорганизованы в семидесятые годы. Две трети дивизий были преобразованы из воздушно-десантных в десантно-штурмовые, став «наконечником» копья Российской армии, наиболее подготовленными в ее составе частями, за исключением частей, относящихся к Командованию специальных операций. Десантно-штурмовая дивизия состояла из трех полков: разведывательного и двух штурмовых. Каждый из этих полков при этом мог действовать отдельно, но наибольший эффект достигался именно при совместном использовании этих трех полков. Разведывательный полк имел своей основной задачей разведку и захват плацдармов в тылу врага и удержание их до подхода основных сил, а также разведку в оперативном тылу противника с целью идентификации наиболее важных целей – складов, аэродромов, скоплений бронетехники и личного состава – и наведения на них высокоточных средств поражения. Этому полку на постоянной основе были приданы стартовые комплексы БПЛА, также в каждом отделении был собственный маленький БПЛА, запускающийся с руки и ведущий разведку в интересах данного отделения. Брони в разведывательном полку не было, полк был легким, но в его составе была артиллерия – стопятидесятидвухмиллиметровые гаубицы и комплексы РСЗО «Прима» и «Смерч» – те, кто и должен будет поражать разведанные разведгруппами цели. Как показала практика – включение в состав разведполка на постоянной основе тяжелой высокоточной артиллерии себя оправдывало – разведчики и артиллеристы срабатывались вместе настолько, что понимали друг друга с полуслова. Разведчики имели вертолеты – те самые «Ястребы», причем не приданные, а постоянные. Этому же полку на постоянной основе было придано звено (три машины) самолетов типа «Громовержец» – тяжелых штурмовиков с несколькими пушками на борту. Штурмовые полки были вооружены уже броней – легкие САУ «Нона», БМД-4 со стомиллиметровыми пушками, десантные танки «Вена», способные бороться с любыми бронированными целями, скоростные машины с пулеметами, автоматическими гранатометами, комплексами ПТУРС. В шестьдесят шестой ДШД специализацией было ведение боя в горной местности, поэтому многие военнослужащие имели разряды по альпинизму. Дополнительно один батальон в каждом полку усиленно постигал специфику городских боев. Когда прозвучал сигнал «Набат» – получилось так, что и командир дивизии, и командиры полков в это позднее время находились на рабочем месте – обсуждали результаты месяца, в котором прошли крупные недельные учения всей дивизии. Обошлось, конечно же, не без недостатков, и если бы в другой части, может, и закрыли бы на них глаза – то в части постоянной готовности, да еще той, где служит наследник престола, которую в любой момент может посетить сам Государь, малейшие недостатки должны безжалостным образом искореняться. Именно этим сейчас и занимались старшие офицеры – составляли план устранения выявленных недостатков. Шестьдесят шестая десантно-штурмовая дивизия была одной из дивизий, находящихся на самом острие копья. В ее зону ответственности входил участок сухопутной границы с Афганистаном – считай, с Великобританией. Горный, неспокойный участок границы постоянно приносил разные сюрпризы. В основном сюрпризы были связаны с тем, что через пограничную реку Пяндж так и норовили переправиться курьеры с мешками героина или фальшивыми деньгами. Но были дела и посерьезнее – налеты вооруженных банд, убийства и похищения людей, угон скота. В Афганистане британцы держали «зону контролируемой нестабильности», поддерживая различные экстремистские силы и ослабляя центральную власть в Кабуле. А за Афганистаном были британская Северная Индия с ее лагерями подготовки исламских экстремистов. Пограничная служба, не имеющая своей тяжелой техники, не справлялась, и поэтому бойцы шестьдесят шестой очень часто проводили совместные операции, получая реальный, ценнейший и незаменимый опыт боя в горах. Вообще, этой дивизии повезло. Как только в списках личного состава появился офицер по фамилии Романов – все стало намного проще. Тыловое управление боялось даже обсуждать заявки на снабжение шестьдесят шестой. Поэтому вооружена она была всем самым лучшим, что только можно было себе представить. Техника – как на подбор новая, только десять процентов – старше пяти лет. Снаряжение, обмундирование – самое лучшее, даже экспериментальные образцы, например, камуфляж из специальных тканей, размывающих инфракрасную сигнатуру тела. Полигон новый – пожалуйста, хотите натаскивать один из батальонов на борьбу с терроризмом и освобождение заложников в тылу противника – да ради бога. Спрос, конечно, тоже был немалый – но дивизия оправдывала возлагающиеся на нее надежды, будучи на данный момент подготовленной не хуже, чем «летучие мыши» из командования специальных операций. Прошедшая неделя учений – только позавчера части возвратились в пункт постоянной дислокации – выдалась тяжелой. Но одновременно она показала, что может дивизия. Разведчикам удалось, оставшись незамеченными, обнаружить и навести огонь на девяносто с лишним процентов условных целей. Нормативы по развертыванию в горной местности перекрыли с запасом. Отлично отработали все. Ну, или почти все… Сейчас, когда сначала пришел сигнал «Набат», а потом командир дивизии, генерал-лейтенант Проскуров получил новые, во многом отменяющие типовые по плану «Набат» указания от дежурного офицера Генштаба, офицеры собрались вновь. Время уже катилось к полуночи, все устали и мечтали попасть наконец домой – но все одновременно понимали, что теперь домой они не попадут еще долго. Очень долго… – Итак, господа… – генерал-лейтенант Проскуров, невысокий, сухощавый, моложавый, сделанный как будто из туго перевитых стальных тросов, осмотрел подчиненных ему офицеров. – Прежде всего, доведу последнюю обстановку. Потом – полученный приказ. А потом будем думать, как его выполнять. Для начала – сегодня, примерно в девятнадцать ноль-ноль по Петербургу, над Бейрутом произошел ядерный взрыв. Генерал-лейтенант прервался, давая возможность своим офицерам понять и осознать, что на самом деле произошло. Ведь произошло доселе невиданное… Ведь опыта реального применения ядерного оружия против своего противника не было ни у одной страны. Да, разрабатывались новые виды боеголовок, совершенствовались средства доставки. Действовал негласный закон, согласно которому у одной из страны не может быть больше десяти тысяч ядерных зарядов любого класса – впрочем, и этого было достаточно, чтобы десятки раз уничтожить все живое на Земле. Единственное реальное применение – ядерные испытания на полигонах. Тридцать лет назад договоренностью всех ведущих мировых держав были запрещены ядерные испытания в воздухе, в космосе и вообще на любом открытом месте, остались только подземные и подводные, да и те старались лишний раз не проводить, не загрязнять окружающую среду. И вот теперь – самый настоящий ядерный взрыв в миллионном городе. Многие видели это на учебных фильмах, много раз отрабатывали действия в зоне радиоактивного заражения – но никто не представлял, не мог себе представить это в действительности. Никто не мог представить, что нашелся человек, который приказал сбросить атомную бомбу на миллионный город. – Значит, Бейрута больше нет? – прервал тишину вопрос полковника Манукяна, командира первого разведывательного полка. – Бейрут есть. Взрыв высотный, произошел на очень большой высоте. Генеральный штаб дал вводную, что из-за большой высоты взрыва местность даже не заражена. Сложность в другом. На Восточные территории совершено нападение, ведется огонь крылатыми ракетами, кроме того, там вспыхнул мятеж. Связи нет, энергоснабжения тоже нет. В общем, там – дикая территория, как пятьдесят лет назад. Придется вести бои, в том числе уличные, высаживаться скорее всего тоже придется с боем. – Разведданные есть? – Пока нет. С базы под Константинополем поднялись самолеты-разведчики, данные будут – но пока их нет. И теперь боевая задача – выдвигаться к аэродромам взлета. По команде – взлетаем, десантируемся на Бейрутский аэропорт, захватываем его и готовим его к приему уже посадочного десанта. Дальше – организовываем зачистку территории, докладываем обстановку в штаб и действуем согласно указаниям. Информации у них немного, но, судя по всему, там – ад кромешный. Теперь слушаю вас – как дела с техникой и личным составом? – Личный состав после этих учений как выжатый лимон, – мрачно проговорил полковник Курчевский, командир штурмового полка. – Все вымотались, без шуток. Но с другой стороны – выполнение боевых задач отработали только что, взаимодействие, все прогнали, причем не на тренажерах, не в теории, а в поле. Это большой плюс. – Техника? – Тридцать процентов на плановом или внеплановом ремонте. Учения, сами понимаете. Но все остальное – в лучшем виде готово, опять-таки на учениях проверено. – Что разрешено использовать? – поинтересовался Манукян. – Ограничений не установлено. По жилым кварталам из гаубиц, конечно, нельзя, наша все-таки земля, – но действовать можно и нужно жестко. Предельно жестко. И по плану – стандартному, нечего выдумывать на ходу. Батальоны первого полка под прикрытием «Громовержца» десантируются и захватывают аэропорт, потом по мере того, как он будет готов, садятся машины с тяжелой техникой. Дальше – по обстановке. Главная задача – войти в город, обеспечить спокойствие и порядок. Любой ценой. – А… – Манукян не стал задавать вопрос, но все поняли, о чем речь… С одной стороны, старший лейтенант Николай Александрович Романов – обычный офицер, кстати, один из лучших в полку. С другой стороны – это цесаревич, наследник престола, и если с ним что-то случится… С третьей – сам цесаревич в первый же день пребывания в полку предупредил, что он такой же офицер, как и все, и не дай Бог будет как-то иначе. С четвертой – там, куда им приказано выдвигаться, идет настоящий бой, причем без правил. Еще непонятно – вернется ли кто-нибудь из них домой. Тот, кто отдал приказ на применение ядерного оружия, уже не остановится ни перед чем. Вот и решай эту гребаную головоломку. И так плохо и так – не лучше… – Он прежде всего офицер, – наконец произнес генерал с металлом в голосе, – и сам об этом дал нам понять. Недвусмысленно! Не думаю, что он бросит полк в такую минуту. И скажу открыто – я буду рад служить государству и престолу, который в будущем займет этот молодой человек. Но Вазген Манучарович… я на вас надеюсь. И сами никуда не суйтесь очертя голову, и людей своих берегите. Всех людей. Всё! По коням! Искендерун Ночь на 01 июля 1992 года Выход с носителя прошел штатно, благо эта процедура была отработана на сотнях учебных выходов из находящегося в подводном положении носителя около своей военно-морской базы. Вообще, сам по себе выход боевых пловцов с подводной лодки был возможен только в надводном положении. Если кто-нибудь рассказывал, как он протискивался с оружием и в водолазном снаряжении через торпедный аппарат лодки – не верьте. Если во время выхода боевых пловцов таким образом лодка будет в движении – значит, обтекающая лодку вода просто засосет горе-аквалангистов под винты. А если лодка остановится – значит, она будет тонуть, причем не просто тонуть, а еще и с дифферентом. Лодка не может висеть в толще воды в подводном положении – она может либо лежать на дне, либо стоять на месте в надводном положении, либо идти – в подводном. Поэтому все аквалангисты до появления специально оборудованных для поддержки сил специальных операций лодок покидали лодку, когда та на короткое время всплывала. На «Джорджии» же проблема выхода боевых пловцов в подводном положении была решена. Если предстояло выйти нескольким подводникам – использовался групповой подводный носитель ASDS, своего рода миниатюрная подводная лодка, экипаж которой мог занимать свои места и в подводном положении. Но если предстояло массовое десантирование – тогда из одной из бывших ракетных шахт выдвигалось специальное приспособление, своего рода раздвижной тоннель, защищающий боевого пловца от потоков воды, обтекающих подводную лодку, и дающий ему возможность выйти в воду в десяти метрах от лодки. На таком расстоянии под винты уж точно не засосет. Выходили быстро, не соблюдая нормы безопасности. Аквалангисты в тоннеле чередовались с упакованными в водонепроницаемые мешки с поплавками нейтральной плавучести грузами. Отряду специального назначения, которому предстояло действовать несколько дней на берегу, без снабжения и в отрыве от основных сил противника, необходимо было много самого разного снаряжения. Поскольку выходили на глубине всего пятнадцать метров, остановки для декомпрессии не требовались, пловцы сразу всплывали на поверхность. Черные, похожие на человеческие фигуры, но с чем-то похожим на рыбьи хвосты вместо ступней, с уродливыми масками вместо лица, загубниками на месте рта и с небольшими черными баллонами за спиной. И конечно, с оружием – диверсанты держали его всегда при себе, тем более что это было оружие со специальным, выдерживающим пребывание даже в кислоте покрытием. Стрелять сразу после выхода из воды оно не может, это не «АК», и в воде тоже не может, это не русский «Морской лев» – но все равно это было лучшее из того, что мог предложить флот САСШ. Наряду с новейшими автоматами «MASADA» под русский патрон боевые пловцы были вооружены подводными пистолетами «P11», пятизарядными, стреляющими под водой специальными стрелами. Всплыв, боевые пловцы собирались в группы, собирали лежащие на спокойной черной воде прорезиненные тюки со снаряжением. Какие-то из них они сразу открывали – и прорезиненная, усиленная кевларом ткань с легким шипением расправлялась на воде, превращаясь в небольшие, на десять пассажиров со снаряжением каждая, лодки. Подвесных моторов не брали из-за их веса и требований предельной скрытности – грести намечалось короткими черными широкими веслами. Пассажиры занимали места в лодках – черная гладь воды под черным, расцвеченным крупными золотистыми точками звезд небом, черные резиновые, низко сидящие в воде лодки, да еще сверху укрытые бесформенной маскировочной сетью. И люди в черных аквалангистских костюмах в этих лодках, люди без лиц, люди, которых здесь никогда не было и не могло быть… Их цель находилась от них всего в десяти морских милях, отделенная темной гладью воды, витками колючей проволоки, широкой контрольно-следовой полосой с датчиками движения, вышками с прожекторами и пулеметчиками на них. Но ничего это защитить намеченную для захвата цель уже не могло. Когда до берега оставалось чуть меньше полумили, находившийся в головной лодке первый лейтенант Лири отсигналил специальным фонариком с узконаправленным лучом в сторону берега. Три точки, три тире, точка. Через секунду с берега ответили условным ответным сигналом – два тире точка тире точка. Затем фонарик засигналил в непрерывном режиме, обозначая цель для высадки группы спецназа на берегу. Точка-точка-точка-точка… Все нормально. – Курс на вспышки! По-английски больше ни слова! В спецотряде по-русски свободно разговаривал каждый третий, остальные знали в объеме офицерского разговорника и могли изъясниться на простейшие темы. Высадка на берег – это всегда опасно. При высадке группа уязвима как никогда; если местный агент сдал место высадки – то вон в тех прибрежных кустах, например, могут скрываться пулеметчики. И тогда конец – на прибрежном песке, в волнах прибоя не скрыться от пуль, там нет укрытий, нет свободы маневра. Все и полягут. – Сэр, в зоне высадки чисто. Кроме агента, никого не наблюдаю! – доложил один из «тюленей» на головной лодке, обшаривавший местность с помощью тепловизора. Уже легче – тепловизор добивал на пятьсот метров, позволял проверить на предмет наличия засады, по крайней мере, прибрежные кусты и пляжные постройки. У Лири немного отлегло от души. – Соблюдать осторожность! На берегу – развертывание по схеме «Редскинз-три». – Вас понял! Головная лодка мягко толкнулась своим тупым резиновым носом в прибрежный песок, зашаталась на волне. Первым с «Зодиака» выскочил пулеметчик, пробежал метров десять и залег почти в полосе прибоя, направив свое грозное оружие на левый фланг. Через минуту точно так же дуло пулемета уставилось на пустые пляжные домики по правому флангу. – Чисто! – Чисто! Третьим на прибрежный песок соскочил сам первый лейтенант Лири. Остальные «тюлени» остались в головной лодке, другие лодки и вовсе держались на расстоянии ста метров от берега. В случае чего – акваланги есть у каждого, надеть и перевалиться через борт, ныряя в спасительную тьму, можно за несколько секунд. И тогда – ищи свищи… Первый лейтенант молча шел по направлению к агенту, в одной руке у него был пистолет, в другой – фонарик. Автомат висел на ремне на груди, схватить – секунда. Как и договаривались, агент на пляже был один. – Наш путь труден и долог, – начал лейтенант. – Но ведет он нас к граду на холме, – закончил агент. Пароль – отзыв, как и полагается – Все нормально? Грузовики на месте? – На месте. Давайте быстрее. Лейтенант развернулся и отсигналил фонариком еще раз: точка-точка-точка-тире. Приказ начать развертывание. Ядерный центр в Искендеруне был одним из первых на Ближнем Востоке, первый камень в основание закладывал лично Государь Александр Четвертый без малого сорок лет назад. Если изначально станция представляла собой всего один пятисотмегаваттный реактор и Искендерун был всего лишь небольшим рыбацко-контрабандистским городком, то сейчас здесь, на узкой полоске между горным хребтом и гладью Средиземного моря красовалось шесть атомных энергоблоков мощностью полторы тысячи мегаватт каждый. Один из этих блоков работал исключительно на нужды громадной опреснительной станции, что забирала соленую воду Средиземного моря и выдавала целую реку пресной воды. Остальные блоки питали весь регион, в немалой степени от них зависело энергоснабжение самого Константинополя и даже казачьего юга России. АЭС в Искендеруне и сам полностью перестроенный Искендерун – теперь город атомщиков и опреснителей воды – служили одной из визитных карточек новых Восточных территорий России, стремительно выбирающихся из средневекового мракобесного захолустья в сверкающий сталью и стеклом двадцать первый век. Несмотря на прогресс, правительство никогда не забывало, что этот объект стоит на территории неспокойной. Поэтому и охранялся он на славу. Два высоких забора из колючей проволоки (второй – под током), контрольно-следовая полоса, вышки охраны с пулеметами на них. Отдельный армейский батальон охраны, на вооружении которого были даже бронетранспортеры. Серьезная пропускная система – этот объект считался неприступным, по крайней мере для террористического нападения. Задачей охраны в случае даже массированной атаки было продержаться час, максимум два до подхода подкреплений. Но те, кто проектировал систему безопасности этого объекта, рассчитывали на борьбу с террористами, с мятежниками, с кем угодно – но не с враждебной армией. Казармы, где располагалась охрана, и ангары с техникой располагались в стороне от зданий собственно самой станции и были уязвимы для высокоточных средств поражения. Дорога к станции шла по узкой, не больше семи километров шириной, долине, с одной стороны тяжко дышало море, с другой – высились горные хребты. До станции было около трех километров. – Стоп! Водитель остановил машину – Что произошло? – Агент повернулся к сидевшему у самой двери (быстрее выпрыгнуть, если что) спецназовцу. Точного плана операции он не знал, он просто знал, что они каким-то образом проникнут на станцию, а потом он должен будет предъявлять требования русистам, пока спецгруппа удерживает станцию. Местную агентуру в подробности плана проникновения не посвящали, это было чревато провалом. Первый лейтенант Тимоти Лири взглянул на часы. Две минуты до расчетного времени. Ракеты, должно быть, вот-вот стартуют, и больше всего первый лейтенант боялся того, что одна из них наведется на грузовики. Этого не должно было быть – но на войне случается всякое. Было бы глупо и обидно погибнуть от своей же ракеты… – Вот они! Крылатая тактическая ракета «Си Томагавк» летит на высоте десять метров над землей, в полете увидеть ее вряд ли возможно. На этот раз к цели летели сразу несколько ракет, прокладывая путь по командам системы наведения. Систему наведения в этот раз программировали вручную – вымеряли до десятых и сотых координаты целей в системе GPS, вводили полученные со спутников данные. Очень плохо было, что налет намечался ночью, нельзя было использовать телевизионную систему наведения – когда боеголовка опознает цель по спутниковой фотографии. Но дневной налет сулил проблемы сам по себе – ночью вся охрана, за исключением дежурной смены, однозначно будет в казарме, а днем мало ли кто куда разбредется. Даже один человек может такие проблемы создать, что… Первая ракета, снаряженная боеголовкой объемного взрыва, навелась точно на казарму. Те, кто спал в ней, даже не успели ничего понять: боевой блок с грохотом пробил крышу и через несколько секунд лопнул адским огненным шаром, пламя с температурой больше двух тысяч градусов слизнуло всех, мгновенно превратив в жирный черный пепел. Объятое пламенем здание, разорванное объемным взрывом изнутри, медленно, словно в замедленной съемке, пошло трещинами, стало оседать, рушиться. Еще две ракеты забрались повыше и лопнули над своими целями на высоте сто метров, выбросив из своего чрева с десяток автономных самонаводящихся элементов весом несколько десятков килограммов каждый. Выбросив небольшие парашютики, эти самонаводящиеся элементы бесшумно, неотвратимо заскользили к земле – и через несколько секунд волна взрывов накрыла ангары с техникой. Можно было, конечно, использовать эту технику, все равно к этому времени никого из экипажей не должно было быть в живых, но, поразмыслив, планировщики операции решили не рисковать. Русские были известны своей непредсказуемостью, это не немцы. А если кто-нибудь решит заснуть в ангаре с техникой, а не в казарме? А потом, когда казармы будут уничтожены, выкатит на улицу БМП, да и вдарит прямой наводкой по прорывающимся на территорию грузовикам? Лучше не рисковать и уничтожить технику, все равно русские должны сдаться, а не штурмовать станцию. Оставшиеся четыре тактические ракеты повели себя странно. Каждая из них взяла свой курс – и вел он к периметру станции, к сторожевым вышкам, к датчикам, к ощетинившемуся колючей проволокой забору. Каждая ракета пролетела на высоте примерно пятьдесят метров над своей стороной периметра, щедро выбрасывая небольшие стальные цилиндрики, каждый из которых весил полтора килограмма. У этих цилиндриков не было стабилизирующих падение парашютиков, по сути это были увеличенные в размерах гранаты. Падая, они мгновенно взрывались, уничтожая все на своем пути. В несколько секунд неприступный периметр объекта исчез в сплошной огненной строчке разрывов. Не прошло и минуты – а охрана станции была уничтожена. Полностью. Первый лейтенант Лири щелкнул по закрепленному на горле микрофону, привлекая внимание остальных. – Всем вперед! Огонь на поражение без команды! – Аллаху Акбар! – восторженно сказал агент, он же Шейх, он же руководитель боевой организации Аль-Каиды в регионе Мохаммед Атта. В этой жизни он сделал еще не все, что должен был – именно поэтому британцы его предупредили, дав возможность уйти от налета русских морских десантников. Уходя, он оставил на смерть всю свою охрану, безмерно преданных ему людей – но это было неважно. Тот, кто отдаст жизни на пути джихада, сражаясь за торжество религии ислам, все равно становится шахидом и попадает в рай, не правда ли? А ему еще предстояло стать голосом, голосом миллионов угнетенных, находящихся в рассеянии мусульман. Голосом, требующим то, что они заслужили по праву – жить в своей и только своей стране, управляемой по законам шариата. И пусть только русские попробуют не дать им это! Восточные территории Воздушное пространство Ночь на 01 июля 1992 года – Я Барс-главный! Внимание всем! Входим в опасную зону! Перестроиться в боевой порядок, снизиться до эшелона два, включить системы подавления! Гром-один и Гром-два – по выявленным целям огонь без команды! – Гром-один принял! – Гром-два принял! Одним из преимуществ постоянно закрепленной, а не придаваемой по необходимости техники является то, что она всегда при тебе, ты знаешь ее состояние и в любой момент, минуя бюрократические согласования, подразделение может вылететь в зону боевых действий. Так получилось и сейчас – от момента принятия решения до момента взлета первого разведывательного полка шестьдесят шестой ДШД времени прошло меньше часа. Через пару часов полета прошли над Константинополем – верней, не над самим городом, а севернее его. Город сверкал огнями, город не спал – но уже было видно, что система ПВО приведена в повышенную боевую готовность. Ответчик «свой – чужой» едва не взбесился, отрабатывая запросы от прикрывающих регион систем ПВО. А вот дальше, за Константинополем, света уже не было – если не считать неверные отблески пожаров на земле. Они шли словно над вражеской территорией или как будто на ночных учениях над безмолвной Сибирью. Электромагнитный импульс ядерного взрыва вывел из строя всю энергосистему региона – что не сгорело мгновенно от чудовищного скачка напряжения – вышло из строя от дисбаланса нагрузок в системе. Так называемое «веерное отключение». Шли клином – неровным, расходящимся в стороны треугольником, образуя сплошное поле помех. По краям шли боевые пятьдесят девятые «Ястребы», внутри клина расположились массивные транспортно-боевые «Ястребы-89». Чуть выше, словно овчарки вокруг овечьего стада, описывали большие круги два тяжелых штурмовых самолета «Громовержец» – большие, с четырьмя турбовинтовыми моторами, вооруженные ракетами и скорострельными пушками. После Константинополя дозаправились в воздухе и пошли на снижение. До цели оставалось еще немного – сначала захват с ходу аэропорта, потом сразу – начало активных действий в городе. Единственная проблема – с собой не взяли самоходные гаубицы, но зачем они нужны в городе-то? Самым мощным вооружением разведполка из числа того, что несли на подвесках под брюхом транспортные вертолеты, были автоматические минометы «Василек». Полковник Манукян, позывной Барс-главный находился в головном вертолете. Как это и было принято в специальном десанте, внешне он ничем не отличался от подчиненных – каска, бронежилет, форма, разгрузка, автомат с подствольником, монокуляр ночного видения, закрепленный в кронштейне на каске. В бою снайпер убитого командира за троих убитых солдат считает – глупо умереть из-за того, что решил выделиться и показать свое командирство. Сейчас полковник, надев гарнитуру рации – ее держал сидящий рядом радист, – внимательно прослушивал эфир, пытаясь понять, что происходит, и не пропустить сообщений, предназначенных ему. – Оса-один Барсу-главному, прием! – На связи! Все истребительные эскадры старались брать себе позывные в честь хищных птиц или опасных насекомых. – Барс-главный, я Оса-один. Взлетели с «Николая Первого» четыре минуты назад. Приказано прикрыть вас с воздуха, прием! – Вы же на ремонте, прием! – Если нет хода – летать-то все равно можно, прием! – Спасибо, Оса-один, что по обстановке? – Судя по данным разведки, там идет бой, Барс-главный. – Тебя понял, прием! – Тишина в эфире! Рубин вызывает Барса-главного, прием! Что-то произошло… – Барс-главный на приеме. – Барс-главный, поступили непроверенные данные о нападении на объект в Искендеруне! Приказываю направить один батальон в район Искендеруна, проверить информацию, при неподтверждении – выйти на связь и доложить! Как поняли, прием! Атомная станция!!! – Вас понял, Рубин! Внимание, я Барс-главный! Барсу-первому изменить курс, следовать по направлению к объекту особой важности в Искендеруне, квадрат двадцать – двадцать семь по карте шестнадцать! Разведать обстановку, доложить! Соблюдать осторожность, возможно, там идет бой. Как поняли, прием! – Барс-главный, вас понял, меняю курс! – Удачи. Конец связи! О том, кто находится в первом, наиболее подготовленном, натасканном на действия в городе и борьбу с терроризмом батальоне, полковник Манукян вспомнил через три минуты, когда менять решение было уже поздно. Да и – положа руку на сердце – кто справится с задачей лучше, чем первый батальон… Бейрут, воздушное пространство «Громовержец-два» Ночь на 01 июля 1992 года В большом, вооруженном до зубов самолете было темно, шумно, едва заметно пахло машинным маслом. Четыре мощных турбовентиляторных двигателя с восемью саблевидными лопастями винтов каждый несли сквозь ночь многотонную тушу тяжелого штурмовика со скоростью около шестисот километров в час, на высоте примерно сто метров над землей. Система автопилота с автоматическим огибанием рельефа местности, почти полностью приняв на себя функции пилотирования, то бросала самолет вверх, то резко кидала вниз. И экипаж, и операторы наведения, и группа управления огнем сидели, пристегнутые к своим креслам – во время такого полета можно было с равной степенью вероятности грохнуться со всего размаха об пол или приложиться головой об потолок. Самолеты «Громовержец» появились на вооружении русской армии еще в конце тридцатых. Во время замирения Ближнего Востока возникла потребность в достаточно тяжелом самолете, способном долго находиться в воздухе и поддерживать наземные силы пулеметным огнем. Ни авиации, ни системы ПВО у повстанцев не было, поэтому на воздушный бой эти самолеты не рассчитывались. Решение нашли быстро – несколько офицеров-энтузиастов взяли транспортный самолет и установили на нем в иллюминаторах с одного из бортов три пулемета «максим». Самолет заходил на вираж, и стрелки, пристегнутые к креслам в десантном отсеке, начинали поливать все огнем. Лупили, по сути, наобум, систем прицеливания тогда никаких не было – но психологический эффект от града пуль с неба был велик. Часто повстанцы и бандиты, едва завидев в небе неторопливо заходящий на вираж транспортник, бросали позиции и бежали куда глаза глядят… Времени прошло с тех пор много, и теперь на вооружении шестьдесят шестой ДШД были «Громовержцы» новейшей, седьмой серии, сделанные на основе тридцатипятитонного среднего турбовинтового транспортного самолета. И вооружены они были не в пример лучше, чем тот самолет с тремя «максимами», и даже лучше конкурирующих с «Громовержцами» американских АС130 Spooky. Прежде всего, в отличие от АС130, у которого все оружие было сосредоточено по борту, «Громовержец-7» мог вести огонь и вперед. Для этого справа от кабины была смонтирована двуствольная тридцатимиллиметровая, охлаждаемая специальной жидкостью скорострельная вертолетная пушка. Такое же оружие монтировалось на пехотных машинах огневой поддержки, за счет сумасшедшей скорострельности оно могло распилить дом пополам. Основное оружие самолета было сконцентрировано по левому борту. Для небольших и слабо защищенных целей у самолета были два скорострельных пулемета калибра 12,7 с вращающимся блоком стволов. Запас патронов был увеличен по сравнению с вертолетом на порядок, вес и размеры самолета это позволяли – поэтому только этими пулеметами можно было как метлой вымести заданный квадрат, уничтожив там все живое. Для более серьезных целей была установлена такая же, как в носу, двуствольная скорострельная вертолетная пушка калибра тридцать миллиметров. На американском варианте для этих целей был предназначен более мощный сорокамиллиметровый «Бофорс» – но «Бофорс» стрелял одиночными, пусть и в высоком темпе, а русская пушка буквально изрыгала сталь, заливая противника морем огня. И, наконец, на «Громовержце» было установлено самое мощное оружие из всех, какое только устанавливалось когда-либо на самолетах. Стодвадцатимиллиметровая гладкоствольная пушка, сильно переделанное орудие «НОНА». Таким снарядом можно было запросто уничтожить танк или укрепленный бункер, тем более что снаряд летел сверху. На американском самолете была установлена стопятимиллиметровая гаубица, которую надо было перезаряжать после каждого выстрела вручную – русское же орудие перезаряжалось автоматически. Помимо орудий, находящихся в брюхе машины, «Громовержец» нес смерть и на крыльях. На двух подкрыльевых узлах подвески были установлены пакеты с шестнадцатью сверхзвуковыми ракетами типа «Вихрь», позволявшими тяжелой машине бороться с танками. Проблемы были с крылом и с двигателями – все-таки пуск ПТУР давал сильные нагрузки на конструкцию – но их решили, усилив конструкцию крыла. Помимо этого, вместо «Вихрей» на узлах подвески самолет мог нести управляемые кассетные бомбы. Одной из самых больших опасностей для этого грузного, похожего на раскормленного гуся самолета были ПЗРК, которые вполне теперь могли быть и у партизан, и у террористов. Как смогли, самолет от них защитили – поставили автоматическую систему отстрела ловушек – над целью она постоянно отстреливала ярко горящие шары ловушек, уводящих на себя ракеты. В хвосте поставили мощную цезиевую лампу-вспышку, также защищавшую от ракет. Двигатели и еще некоторые критически важные части самолета прикрыли титановыми кожухами. Системы наведения этого самолета тоже сильно изменились по сравнению с первыми версиями, где прицеливание шло на глазок. «Громовержец-7» был снабжен автопилотом с возможностью полета в режиме автоматического огибания местности, системой глобального позиционирования самолета, системой наведения на цели по подсветке лазерами с земли, терморадаром и приборами ночного видения, системой автоматического опознания и сопровождения целей, детектором радиолокации (для своевременного обнаружения позиций ПВО противника) с возможностью уничтожения систем ПВО как целей первого приоритета в автоматическом режиме без команды экипажа. Сенсоры, реагирующие на тепловое излучение, были размещены по всему самолету, картинка передавалась на экраны операторов наведения уже в обработанном виде. Их было трое, на одного больше, чем в американском аналоге, а вот группа управления огнем состояла всего из двух человек против шести у американцев. Все установленное на самолете оружие имело либо автоматическое, либо полуавтоматическое питание. Сейчас этот самолет, выдерживая минимальную высоту, шел к своей цели – аэропорту Бейрута, который надо было зачистить для высадки десанта. Задание было опасным – дело в том, что сам по себе Бейрут располагался на горном склоне и ни один сенсор не мог установить, что происходило в городе, были ли там системы ПВО. Это можно будет понять, только когда самолет вырвется из-за последнего, плавно обрывающегося к морю горного хребта и пойдет над самим городом. А тогда может быть уже поздно. – Внимание, прямо по курсу активная радиолокация! – Один из операторов управления огнем засек цель и вывел картинку на дисплей перед вторым пилотом. От того, что на ней было изображено – а система давала на удивление четкие изображения, – показалось, что в кабину ворвался ледяной, арктический порыв ветра. На дороге, на самом гребне холма, стоял большой, тяжелый, явно гражданский пикап со сдвоенной кабиной. А в нем, в кузове, изготовились к стрельбе два оператора ПЗРК. Второй пилот опередил в реакции группу управления огнем, он дважды ударил пальцем по изображению цели на сенсорном дисплее, выделяя ее как приоритетную, и нажал кнопку управления огнем. Он уже понимал, что не успевает. Ракета ПЗРК самонаводящаяся, и, даже если пушка сметет операторов, ракеты все равно наведутся на цель – а дальше как Бог рассудит, на что она наведется – на отстреливаемые горящие шары помех или на двигатель самолета. Но операторы ПЗРК почему то не стреляли, один даже задергался, опустил длинную трубу ПЗРК – а в следующую секунду глухо и грозно прорычала тридатимиллиметровая носовая пушка самолета, дульное пламя высветило нос самолета. Несколько десятков тридцатимиллиметровых снарядов превратили позицию зенитного расчета в филиал ада на земле. Самолет с ревом пронесся над разорванной снарядами машиной, которая уже горела. – Отстрел ловушек! Заработала система отстрела, в воздухе повисла, отмечая путь самолета, длинная цепочка ярко-огненных шаров-ловушек. – Наблюдаю множественные пожары, в городе идет бой! Идентифицировать противника не могу! – ПЗРК на десять часов! – Огонь по средствам ПВО без команды! – крикнул старший оператор группы наведения. Самолет заметили. Из горящего ада ночного города навстречу самолету из разных мест одна за другой взлетели еще три ракеты ПЗРК – но вели они себя как-то странно. Ни одна из них не пошла за самолетом, ориентируясь на тепловое излучение двигателей, не навелась на соблазнительно пылающие в воздухе огненные шары-ловушки. Две ракеты тупо полетели вверх, ни на что не реагируя, и лопнули яркими и бесполезными вспышками в звездном небе по команде самоликвидаторов. Третья и вовсе начала выделывать в воздухе странные фигуры высшего пилотажа, не обращая никакого внимания на летящий самолет. Странно… Но думать о том, почему так происходит, экипажу «Громовержца» было некогда. На свою беду два зенитных расчета оказались по левому борту самолета, как раз с той стороны располагалось оружие. Самолет не стал закладывать положенный для применения оружия левый вираж, просто оператор управления огнем нажал на кнопку, зашлись в рыке многоствольные крупнокалиберные пулеметы. Позиции горе-пэвэошников накрыл свинцовый град… Здесь сыграл свою роль очень существенный просчет, допущенный планировщиками операции. Боевиков, в чью задачу входило начать уличные бои, уничтожать все органы власти, да и вообще – убивать как можно больше русских, снабдили самыми современными боевыми системами, в том числе ПЗРК «Стингер». Как уверял изготовитель ракет, фирма, получившая контракт на их изготовление в рамках государственного оборонного заказа за солидную взятку, головка самонаведения ракет надежно экранирована и выдержит электромагнитный импульс ядерного взрыва. Это же подтверждалось результатами испытаний, по которым ПЗРК «Стингер» был принят на вооружение армии САСШ. На самом деле протокол испытаний был подписан за еще одну взятку, а головки самонаведения ракет электромагнитного импульса не выдержали. Часть их просто вышла из строя, часть – «сошла с ума» и стала выдавать ложные команды на рули управления ракетами. В результате террористы в зоне боев остались без ПЗРК. Гражданский аэропорт Бейрута, старый, что был расположен в черте самого города, почти у самого берега, захватили в первый же час боя. Армейских подразделений и подразделений жандармерии, реально способных сопротивляться хорошо, очень хорошо вооруженным боевикам, там не было, а полицейских и охранников смяли сосредоточенным огнем за несколько минут. После этого боевики заняли позиции для отражения возможной атаки. Этот аэропорт был приоритетной целью – в идущей к Бейруту британской эскадре было много самолетов вертикального взлета «Харриер Мк7», для которых такой вот аэропорт подходил идеально. Британцы вообще часто шли своим путем, и, пока все совершенствовали палубные версии обычных самолетов, британцы модернизировали «Харриер». Хотя свои преимущества у него были – тягаться даже с легким однодвигательным русским «С-54», не говоря уж о тяжелом, способном летать на крейсерском сверхзвуке «С-35», «Харриер» не мог. О приближающемся самолете им сообщили вовремя – на гребне горного хребта, на склоне и у подножия был расположен Бейрут, сидели наблюдатели, самолет они сбить не сумели, но сообщить – сообщили всем. Однако тип самолета они не опознали, приняли его за обычный десантный транспортник – и это было огромной их ошибкой. – Внимание всем! Отсчет от диспетчерской вышки, ориентир «вышка», прием! – Оператор управления огнем, подтвердите, что видите диспетчерскую вышку, прием! – Внимание всем! По диспетчерской вышке вести огонь запрещено! Как поняли, прием? – Подтверждаю, по диспетчерской вышке вести огонь запрещено, прием! – Наблюдаю множественные цели! – Самолет едва заметно задрожал, прорычала скорострельная пушка, смешивая с бетоном ВПП, позицию, которую система опознала как позицию ПЗРК – до двухсот единиц живой силы, до тридцати единиц техники! – С земли ведется огонь, цели ведут себя враждебно! Запрашиваю разрешения открыть огонь! Прием! – Оператор управления огнем, даю зеленый свет! Цели уничтожить! Прием! – Вас понял! Оператор наведения, доложите о готовности, прием! – Все системы вооружения к бою готовы, прием! – Вижу две машины, движутся по направлению от вышки на шесть часов, боевой канал, огонь средним, прием! – Принял! Для понимания друг друга в боевой обстановке на этих самолетах выработали свой жаргон, точный и емкий. Носовая пушка называлась «головной», пулеметы – «малым», тридцатимиллиметровая пушка – «средней», крупнокалиберное оружие – «большим». ПТУРы, висящие на крыльях, так и называли «Вихрем»… Внизу ситуацию сразу не поняли, решили, что русские собираются сбросить с самолета десант. Два автомобиля с пулеметами на каждом направились в конец полосы, чтобы вести огонь по спускающимся парашютистам с разных точек. Один из амиров молодецки вскочил в кузов, изо всей силы стукнул прикладом по кабине, разрешая отправляться. Два пикапа с торчащими из окон кабины стволами автоматов и пулеметов, с набившимися в кузов людьми лихо выехали из-за ангаров и рванули по рулежной дорожке в сторону взлетно-посадочных полос. Они ехали быстро, эти люди уже одержали одну, пусть малую, победу над неверными и сейчас ждали новой, жестокой и кровавой. Пострелять по опускающимся на парашютах неверным – не смешно ли? Они уже почти добрались до ВПП, когда разящий стальной град с неба ударил по первой машине, моментально превращая ее в месиво. Те, кто ехал во второй машине, увидели, как головная машина исчезла в сплошной стене разрывов – но они не успели ни понять, что происходит, ни испугаться. Меньше чем через секунду стальной град обрушился и на них самих… – Есть попадание, машины уничтожены! Наблюдаю группу целей у ангара, на три часа от вышки. Огонь большим, осколочно-фугасным! Прием! – Есть! Группа боевиков, человек тридцать, собралась за ангаром. Остальные уже были на позициях, но это был личный резерв эмира, захватившего аэродром. Поскольку просто так стоять и ждать непонятно чего было скучно, боевики придумали себе развлечение. Им удалось взять живьем нескольких русистов. Сейчас они играли в игру – несколько из них вставали в круг, запускали в него русиста со связанными руками и тыкали его ножами – несильно, просто для того, чтобы порезать. Остальные стояли рядом, ждали своей очереди, ржали, шутили, улюлюкали, выкрикивали советы. Еще несколько русистов лежали на бетоне, ожидая своей участи. Чтобы они не убежали, боевики связали им руки и поставили около каждого из русистов охранника. Охранники, чтобы быть уверенными в том, что русист рядом и никуда не сбежал, поставили ноги на спину или на голову русистам. Один из русистов совсем обессилел от кровопотери от множественных колотых ранений, и амир разрешил Акмалю, проявившему большую храбрость в бою, отрезать русисту голову. Тоже развлечение – хотя русист попался на редкость упорный и не захотел молить о пощаде, смерть принял молча. Голова дохлого русиста лежала тут же, неподалеку – боевики планировали, когда наскучит это, сыграть еще и в футбол. Когда за ангарами, там, где была ВПП, раздался какой-то грохот, взрыв, а потом, через секунду, еще один взрыв, несколько боевиков тревожно переглянулись. Эмир встал со своего сиденья, начал шарить в кармане в поисках рации, чтобы выяснить, что за чертовщина происходит. Но узнать ему это было не суждено, свой лимит зла он уже исчерпал, и все остальные – тоже. Осколочно-фугасный снаряд с «Громовержца» калибра сто двадцать миллиметров ударил прямо в середину скопления боевиков, лопнул огненным вихрем, разрывая в клочья всех – и правых и виноватых, и террористов, и тех, кому не повезло оказаться у них в заложниках. На том месте, где только что развлекались террористы, расцвел большой огненный цветок. – Есть попадание, группа боевиков полностью уничтожена. Наблюдаю цель на причальной дирижабельной вышке, на пять часов от вышки, расчет РПГ или ПЗРК, огонь малым, прием! – Вас понял! Кемаль был горд собой. Сам эмир поручил ему, а также двум его братьям, Юсефу и Харубу, быть передовым дозором. Взяв снайперскую винтовку, пулемет, гранатомет с запасом снарядов и ПЗРК, они расположились на той самой башне, от которой совсем недавно отчалил взорванный братьями – иншалла! – дирижабль, на котором нашли смерть несколько десятков русистов и мунафиков-предателей. Да вознесется в рай душа шахида, нашедшего свою смерть на пути джихада, пожертвовавшего собой ради того, чтобы уничтожить несколько десятков русистов. Иншалла, так и должно делать, пусть у русистов земля горит под ногами, пусть они всегда помнят о том, что находятся на чужой земле, пусть Аллах их покарает! Ведь как сказал Пророк, моджахеду, идущему по пути джихада, дозволено убивать любого русиста, где бы он ни был, дозволено убивать стариков, женщин и детей, дозволено убивать больных и раненых, дозволено брать любое их имущество, и в том не будет кражи, дозволено разрушать их церкви и осквернять святыни, дозволено все, что позволит изгнать их со священной земли, по которой ступала нога Пророка Мохаммеда. Перетаскав в несколько рейсов снаряжение, расположились они на самом верху продуваемой ветром причальной дирижабельной башни, с которой все было прекрасно видно. Их было трое. Юсеф, сачок, сразу завалился спать, Харуб, который таки закончил школу у русистов, как всегда, принялся читать, а Кемаль подошел к самому краю пассажирской площадки. Сел, болтая ногами в воздухе, рядом положил снайперскую винтовку. Кемаль жадно смотрел на город, город, в мусульманском квартале которого он вырос, город, где он в подпольной молельне постиг истину и стал моджахедом, постиг истинный ислам, а не ту трусливую его версию, что проповедуют в мечетях и медресе продавшиеся русистам мунафики. Город, из которого ему пришлось уехать – шестнадцатилетним мальчишкой он вместе с братьями попал в Индию, в лагерь подготовки моджахедов под Кветтой. Пророк сказал – мунафики хуже крыс! И Кемаль был полностью согласен с ним. Не так давно, несколько часов назад, он в кровь избил Харуба, который удержал его от того, чтобы зарезать русскую женщину. Сказал, что это нехорошо, видите ли, – это его русисты в своей проклятой школе научили! Если бы Харуб не был родным братом – Кемаль убил бы его за это. И сейчас Кемаль, сидя на краю сорокаметровой бездны, жадно смотрел на распростершуюся перед ним панораму горящего города, вдыхал теплый воздух, наполненный ароматами боя – запахом горящей резины, пороховых газов, поджаривающегося мяса, крови. Он с жадностью впитывал все это, запоминал – пожары, то тут, то там распарывающие небо строчки трассирующих пуль, редкие вспышки гранатометов. Внизу промчались две машины, набитые братьями – Кемаль недоуменно посмотрел на них – в город, что ли, собрались? Они же специальная группа, им определена цель – аэропорт, и они никуда не имеют права уезжать отсюда! И тут – машины как раз притормозили перед поворотом на ВПП – будто карающий меч Аллаха обрушился на них. Потрясенный до глубины души Кемаль увидел, как пульсирующий желтым силовой луч ударил с черного ночного неба – передняя машина моментально исчезла в огненном аду. Через секунду то же самое произошло со второй машиной. – Харуб, Юсеф! – завопил Кемаль, дернулся, и бездна едва не поглотила его, он едва успел ухватиться за холодный металл пассажирской площадки. – Вставайте! – Что? Что там? Снова громыхнуло – на сей раз в отдалении, за ангарами. Харуб и Кемаль, забыв так и не пробудившегося Юсефа, прильнули к стеклам, потрясенно смотря на разбухающий за амбарами огненный куст артиллерийского разрыва. – Давай ракету! Русские здесь! – Где? Оттолкнув своего брата, Кемаль ринулся к противоположной стене, пальцы безошибочно сомкнулись на толстом зеленом тубусе ПЗРК. Лихорадочно вспоминая то, чему их учили инструкторы в лагере, он выскочил на пассажирскую площадку причальной дирижабельной башни, вскидывая на плечо оружие – и тут мир вокруг него исчез, разорванный летящим потоком раскаленной стали… – Есть попадание, причальная башня уничтожена. – Оператор наведения вглядывался в экран, на котором было видно, как медленно падает на бетон верхушка причальной башни, срезанная потоком крупнокалиберных пуль подобно тому, как казачья шашка срезает лозу. – Наблюдаю цель у главного здания, направление от вышки на шесть часов, группа машин и боевики. Очередью из большого, прием! – Есть! Через пару секунд самолет содрогнулся от глухого удара. Потом, почти сразу – еще и еще. Стодвадцатимиллиметровое орудие заряжалось своего рода обоймой и могло выпустить пять снарядов за тридцать секунд, правда, потом нужен был небольшой перерыв. Сейчас один снаряд был израсходован, в обойме оставалось четыре. – Аллаху Акбар!!! – Русские здесь! – Занимайте оборону, братья! – Амира убили! – Они с воздуха бьют! – Какого воздуха, корабли из бухты бьют! – Шайтан!!! Группа боевиков, оправившись от первого шока, бросилась к скучившимся около главного здания аэровокзала машинам. Кто-то решил рассредоточиться по полю, чтобы русским было сложнее попасть, ну а кто-то, если говорить честно, решил делать ноги. Решение делать ноги было правильным. Но запоздалым… – Есть попадание, группа машин и боевики уничтожены. Наблюдаю группу боевиков, семь часов от вышки, огонь малым, прием! – Есть! Командир самолета переключил рацию на внешний канал связи. – Внимание, для Барса-главного, я Гром-два, нахожусь в зоне посадки. Заканчиваю зачистку зоны и ухожу на дозаправку. В городе идет огневой бой, ожидайте сильного противодействия. После дозаправки буду готов работать по вашим заявкам, как поняли, прием!