Александр Афанасьев Долгая дорога домой (Сожженые мосты 4) Плохо иметь англичанина врагом Но еще хуже — иметь его другом… Генерал А.Е. Вандам Русский доброволец участник англо-бурской войны Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы; ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься. Впрочем, то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу. Откровение Иоанна Богослова Апокалипсис Североамериканские соединенные штаты — страна уникальная. Страна свободных и отважных, единственная страна, совмещающая демократическую внутреннюю политику с имперской внешней, и при такой противоречивости успешно развивающаяся Родившаяся всего то три века назад, за это время она стала одной из сильнейших держав мира. Но у каждой страны есть ахиллесова пята — и САСШ не исключение из правил. Ахиллесовой пятой САСШ стала травма, полученная при рождении этой сильной и свободной страны — можно сказать родовая травма. Первоначально эта страна была колонией Великобритании, землей, куда ссылали из Британии преступников. Изначально она была не землей свободных — а лагерем заключенных и рабов… После того, как американцы нашли в себе силы сбросить колониальное иго — они сразу же совершили ошибку. Вместо того, чтобы раз и навсегда порвать со своей бывшей метрополией, они начали развивать близкие отношения с ней, словно стремясь аннулировать результаты войны за независимость, которую вели их отцы и деды. Еще тогда североамериканцы могли принять правильное решение — развивать отношения с Россией, благо русский престол поддержал североамериканцев против Британии в войне за их независимость. Решили по-другому. Архитектура глобального миропорядка, существующая по сей день, сложилась в двадцатые годы, когда были образованы два основных геополитических союза, определявшие и поныне расстановку сил в мире. Германия, превратившаяся в Священную Римскую Империю германской нации и Российская Империя заключили договор о создании "Единого антикоммунистического фронта". Этот договор стал основной создания русско-римского военного блока, направленного прежде всего против подлинного рассадника революционной заразы — против Британской Империи. Великобритания же обезопасила себя, заключив так называемый "Трансатлантический пакт" со своей бывшей колонии, с Североамериканскими соединенными штатами. В отличие от антикоммунистического союза, трансатлантический не был оформлен единым и всеобъемлющим документом, существовало несколько договоров по разным аспектам сотрудничества, подписным в разное время и при разных президентах. Ошибку, ставшую смертельной, сделал ни кто иной, как Фолсом. Недалекий и пустой человек, он не только пошел на резкое повышение градуса международной напряженности, он сделал кое-что похуже. Непонятно чьей это было инициативой, североамериканской или британской — но как бы то ни было, в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году президентом САСШ Фолсомом и премьер-министром Ее Величества Рэтчер был подписан секретный, дополнительный протокол к договору о коллективной обороне и безопасности. Этот протокол по размерам бывший едва ли не большим чем сам договор, не просто предписывал одной из стран присоединиться к другой, если та объявит войну Российской Империи. Этот протокол устанавливал, что в случае, если одна из стран пойдет на недопустимые союзнические отношения с Российской Империей — другая страна получает право вторгнуться в нее, чтобы военным путем не допустить этого. Непонятно почему и за что Фолсом так ненавидел Россию. Возможно, правы были иерархи Русской православной церкви, объявившие Рональда Фолсома одержимым дьяволом. Как бы то ни было — этот президент-актер настолько был одержим мечтой сокрушить Россию, что ради этого подписал расстрельный приговор своей собственной родине, заложив мину под ее будущее. Но существовал и еще один дополнительный протокол. Он был подписан германским кайзером и Его величеством Императором Российским Александром в самом конце тридцатых годов, когда в САСШ назревал революционный взрыв. Согласно этому дополнительному протоколу Священная Римская Империя германской нации и Российская Империя в случае государственного переворота (революции) в САСШ и свержения законно избранного правительства, обязывались вторгнуться в САСШ с целью восстановления законного порядка и недопущения гражданской войны. В те времена, когда подписывался этот протокол, подписывавшие его имели в виду исключительно коммунистическую угрозу. Но про коммунизм в протоколе не было сказано ни слова — как про сатану, опасно произносить даже имя которого. Это и был второй дополнительный протокол… Пролог 28 июля 2012 года Нью-Йорк — Готовы, сэр? Я поднял большой палец, прижимаясь к стене рядом с проломом, с левой стороны. Машинально коснулся рукой цевья автомата, хотя умом понимал, что случись на улице ночной вертолет — охотник — автомат не поможет. Просто с автоматом как то спокойнее… — Три-два-один! Насчет "один" мы выскочили из пролома, пригибаясь, бросились через улицу. Бежать было тяжело, то тут, то там обгоревшие остовы автомобилей делали эту дистанцию бегом с препятствиями. Под ногами противно хрустело стекло, запах гари шибал в нос. Не обращая внимания ни на что, я бежал за своим провожатым, ориентируясь только по его спине. Сержант ходил этим путем до штаба не один раз и прошлые разы он был безопасным… — Сюда, сэр… Нырнули в пролом, темнота сразу подействовала как то… успокаивающе. Положив руку на пистолет, я осмотрелся. — Чисто. — Чисто — подтвердил и я. Мой провожатый улыбнулся… — Еще немного, сэр. Лаз почти рядом… Громыхнуло, содрогнулась земля, с потолка посыпалась пыль. Что-то угрожающе заскрипело… — Еще одно попадание — и нас тут похоронит… — высказал беспокоившую меня мысль я Сержант, выделенный мне в провожатые командованием позиционного района Омега-Браво, надвинул на глаза ночник, пробежался взглядом по стенам, изучая метки. Совсем недавно в стандартный комплект снаряжения солдата армии САСШ поступили специальные химические карандаши, написанное ими было видно только в прибор ночного видения. Прочитав оставленную до него неизвестными героями этой войны наскальную живопись, сержант достал свой карандаш, сделал на стене несколько своих пометок… — Готово, сэр. Судя по записям впереди чисто. Я скептически хмыкнул. Совсем недавно я потерял человека из своего отряда только потому что в первый и последний раз поверил находившимся рядом североамериканцам, что впереди чисто. Десантники могли быть в любой точке города, в том числе и внутри позиционных районов. Не говоря уж про бойцов САС, с которыми мы пару раз цапнулись. Неслабо так цапнулись… — Не верю я записям… — с этими словами я достал из разгрузки тепловизорную насадку, начал устанавливать ее на винтовку впереди прицела. Примерно прикинул: пара часов в батарейках еще точно есть, а вот дальше батарейки придется либо доставать новые, либо подзаряжать имеющиеся в полевых условиях. Раньше, конечно таких вот устройств как компактный тепловизорный прицел, дающий возможность видеть даже сквозь стены, не было — но и голова насчет того, где взять батарейки посреди разрушенного войной города тоже не болела… — За мной. Скрытно только. Пошли. Ползти по коридору было тяжело, весь он был засыпан кирпичом и мусором, а в центре и вовсе обрушен. Пахло дымом, паленой пластмассой, горелым мясом. Массивная бетонная плита при прямом попадании, скорее всего вертолетного НУРС ушла вниз, открывая прямую дорогу на второй этаж…. — Делаем со второго этажа… Сержант тяжело сопел где-то позади. Вот она, разница между спецами и штурмовиками, даже отлично подготовленными. Спеца ты не услышишь, пока он тебя ножом по горлу не чиркнет… На втором этаже еще один НУРС выломал кусок стены — но устроился я не там, а на груде мусора, встав на колени. Если дом под прицелом снайперов — то именно на этом проломе как на наиболее удобной снайперской позиции сосредоточено их внимание. Я же не просто в коридоре — я сместился в дверной проем одной из комнат, ограничивая себе зону обстрела, но приобретая относительную безопасность. Заметить меня будет сложно… Повел прицелом, медленно, сантиметр за сантиметром осматривая улицу, которую нам предстоит пересечь. Все тоже самое — разбитый, обгоревший остов машины, разорванный пополам прямым попаданием ПТУРа, скорее всего вертолетного, автобус, который использовался в качестве баррикады. Массивное здание молла, от которого остался только остов — стены, перегородки, в основном стеклянные или из гипсокартона, выбиты, кое-где на этажах что-то горит, ослепительно белым заревом полыхая в перекрестье прицела. По улице стелется тяжелый, чадный дым — где это еще возможно обороняющиеся жгут соляр, пластмассу и все что может давать хороший дым — чтобы хоть как то уберечься от высокоточного оружия. Впрочем, британцы высокоточное оружие берегут, применяют его только по выявленным штабам и особо важным целям. А так — долбают из развернутых на своих позициях гаубиц, добивая тяжело раненый город… Сдвинулся чуть вперед, Оп-па… А это что за номера… Левее, на самом пределе поля зрения, на последнем этаже девятиэтажной офисной коробки-билдинга. У самого края. Вообще, туда случайно посмотрел, на самом пределе видимости… — Сардж — левее, на триста. Девятый этаж. Знаешь их? — спросил я, передавая винтовку Мне лично эти деятели с последнего этажа не понравились. Совсем не понравились. Судя по засветке на тепловизоре — четверо, как раз один патруль САС. Один залег на самом краю с чем-то, напоминающим тяжелую снайперскую винтовку, второй — чуть левее, с чем-то, напоминающем пулемет. Еще двое у прибора наблюдения. И там же, на треноге стоит нечто, напоминающее легкий противотанковый ракетный комплекс. — Нет, сэр, я их не знаю… — Стой! — остановил я сержанта, уже схватившегося за рацию — не лучший способ покончить с собой. Если это те о ком мы думаем, они сидят на частоте. Связь — дерьмо собачье, они знают и частоты и коды дешифровки. Скорее всего, и в самом деле САС. Двадцать второй полк, мать его так. Это их тактика последнего времени. Группа наблюдения, они высаживают их с вертолетов на высотные здания, рядом с точками, которые кажутся им узлами обороны. Они наблюдают за ними столько, сколько нужно, потом либо уничтожают их сами, либо вызывают Харриеры с высокоточными боеприпасами. Проклятые Харриеры — если в воздушном бою с нормальными истребителями они мало что стоят — то тут в городе им цены нет. Идеальны для поддержки наземных сил — взлетают с любой подходящей площадки типа школьного стадиона, несут до четырех тонн нагрузки, скорость больше вертолетной, могут висеть на одном месте. Если сюда вызовут эти Харриеры — конец, без вариантов… — Сделаем так. Есть код опознания трассерами или ракетами? — Есть. Три-один на сегодня. — Сваливай отсюда. Найди точку, не в этом здании, оттуда дай сигнал опознания. И сваливай. Еще лучше — автомат за что-нибудь закрепи, леску к спусковому крючку и дергай. Если что — я их сниму. И не высовывайся. Точка встречи, если что — вон тот автобус, запасная — основной вход в молл. И не рискуй, уйди в укрытие, потом и давай сигнал. — Понял, сэр… — Давай. — Доброй охоты, сэр. — И тебе сардж… Думал ли я когда-нибудь, что мне придется командовать не отрядом морских диверсантов-подводников, не русским кораблем — а отрядом американских морских пехотинцев, из последних сил пытающихся отстоять свою страну от нашествия. Однако же, пришлось. Шел двух тысяч двенадцатый год от Рождества Христова и это был Нью-Йорк, не сдающаяся на милость врагу столица погибающей в агонии страны… Город держался уже восемнадцатый день, держался несмотря ни на что. Британцы перебрасывали морем и по суше из Канады все новые и новые силы — но город держался. Недавно прошла информация, что город отрезан от страны экспедиционными силами британцев, прорвавшими оборону в Северной Каролине — но город все равно держался. Его обороняли и солдаты, оставшиеся верными законно избранному правительству, и местные жители, в основном из не слишком богатых пригородов, не пожелавшие снова становиться британским доминионом. За время обороны — а я с отрядом был здесь уже шестой день — я видел даже пацанов-скаутов, приходивших в отряды с винтовками двадцать второго калибра, подаренными им отцами, большей частью уже павшими в бою. Они приходили и говорили, что отказываются эвакуироваться и будут сражаться. Когда их спрашивали: за что — они говорили: за независимость. Про североамериканцев можно говорить и думать было всякое — но не уважать в эти минуты их было нельзя… Город горел… Десантные части британского экспедиционного корпуса сжимали кольцо, наступая как с территории Канады, так и с моря, высаживаясь с десантных кораблей. К этому времени сыны туманного Альбиона уже полностью господствовали в воздухе, превосходили части, обороняющие город по живой силе и бронетехнике — вот только продвинуться дальше и окончательно захватить город, развить успех десантников они пока не могли… Надо сменить позицию — пока есть время. У сержанта выбраться на позицию, найти подходящее место и путь отхода, прикрепить автомат — все этой займет минут десять. За это время надо найти подходящую позицию, так чтобы быть защищенным в максимальной степени и отчетливо видеть цель… Лучше всего для этой цели подойдет пролом — пролом в стене. Такой пролом в стене можно найти в любом здании, оттуда и стрелять, частично укрывшись за той же самой стеной. Всего четыре точных выстрела — и дело сделано… Надеюсь что сделано… Все эти дни, пока мы были здесь, пытались получить нужную нам развединформацию, налаживали контакты с армейскими частями и морскими пехотинцами, вместе с ними действовали против британцев — был приказ не вмешиваться ни во что, но выполнить этот приказ было невозможно — все эти дни меня не покидало стойкое ощущение дежавю. Все это уже было — несколько лет назад и далеко отсюда — пылающий город, обгоревшие машины на улицах, отдающий под ложечкой слитный грохот орудий. Бейрут — вот где это было. Говорят — что все возвращается. И, наверное, правильно говорят. Здесь и сейчас — вернулось по полной: горящий Бейрут вернулся горящим Нью-Йорком и бывшие союзники превратились во врагов, а враги — в союзников. Воистину — каждому отливается по полной — осталось только увидеть горящий Лондон и заходящие на бомбометание палубные бомбардировщики с окруживших проклятый остров авианосцев. Только тогда можно будет считать, что день расплаты — настал, справедливость — восстановлена… А вот и подходящее место… Включив фонарик, наскоро осмотрев комнату — это было какое-то федеральное учреждение. Все в норме — ни в полу, ни в стенах, ни в потолке дыр нет. Готовясь к очаговой обороне, дыр сделали немало — для срочной эвакуации, для переходов с этажа на этаж минуя лестницы, для того чтобы забрасывать гранаты с верхних этажей на нижние. Здесь их нет, два пути отступления — в коридор через дверь и через окно. Стрелять можно из дверного проема, подтащив туда… да вот этот ксерокс и подойдет как раз. Массивный офисный аппарат, выдает десятки копий в минуты — но сейчас ценно только то что он удержит пулю и заслонит собой половину дверного проема, как раз создав упор чтобы стрелять. Большего сейчас и не надо… Трассеры метнулись из развалин быстрее, чем я ожидал — я только успел вскинуть винтовку. Догорающие жгуты огненных трасс впились в ночное небо, я успел рухнуть на колено за ксероксом, опирая винтовку на руки и крышку машины в более-менее удобное положение. И, как раз в этот момент пулеметная очередь хлестнула со стороны высотки, через дорогу по подвальному этажу, развернул свою винтовку снайпер…. Ну-ну… Кто вы такие — непонятно. Но точно не свои… Винтовка отдала в плечо — раз за разом, довольно слабо для такого патрона. Непривычно — в разведпоиске на территории противника необходимо пользоваться его оружием чтобы не выделяться. Вот мы и пользуемся — винтовками знаменитой Fabrique Nacional из Льежа, новейшими FN SCAR, принятыми на вооружение североамериканских спецвойск и производящихся на североамериканской мануфактуре FN. В русской армии и ВМФ они тоже приняты на вооружение как оружие ограниченного стандарта — для спецподразделений, готовящихся действовать на территории противника. Закупают их, конечно же, через посредников, и в немалом количестве — видел заложенные на консервацию винтовки — тысяч пять, не меньше, каждая — с набором SOPMOD. Тогда еще спросил — зачем в таких количествах закупается оружие вероятного противника. Вот теперь все понятно… Ослепительно белые фигурки в прицеле, прильнувшие к пулемету и снайперской винтовке замерли, те что были рядом с прибором наблюдения — сползли вниз по стене, одного отбросило назад и он исчез из поля зрения прицела. Ни один из них не успел выстрелить в ответ. В этом и есть современная война — никаких дурацких дуэлей, ты стреляешь первым и побеждаешь, стреляешь, прежде чем выстрелят в тебя… Опережая возможный ответный огонь, метнулся вниз, на пол. Секунда, две, три — и я уже вне комнаты, вывалился со второго этажа на улицу, которую мы только что перебежали, завалился за изрешеченный пулями и стоящий на обгоревших дисках на асфальте внедорожник. Замер. Ничего. Глухой грохот крупнокалиберных пулеметов с севера, ухающие разрывы гаубичных снарядов, расчерченное разноцветными трассерами небо, зарево пожаров на горизонте. Все как тогда… Из полуподвального окна отсигналили трижды, тусклым красным фонарем, я нашарил фонарь на разгрузке, мигнул в ответ один раз. Код опознания надо помнить так, как помнишь свое имя, и свое задание без него запросто нарвешься на огонь своих же. При очаговой обороне в городе — запросто… Выключил прицел, снял его и убрал — нечего батарейки зря жечь. Закинул винтовку за спину, извиваясь ужом по асфальту, пополз туда, откуда отсигналил фонарем сержант. Пополз, осторожно ощупывая дорогу перед собой. Может быть все что угодно — и растяжка и провод под напряжением. Иногда пальцы попадали во что-то липкое — на это я уже давно не обращал внимания… Перевалился через узкую щель в полуподвал, относительно целый. Сержант присел на колено у стены, высматривая что-то на улице… — Что? — Вон там, на противоположной стены, сэр… Мелькнуло что-то. Еще что ли одна группа? Сменил магазин — Почему тогда они меня не пристрелили, сержант? — высказал я мучившую меня мысль вслух — Не знаю, сэр… Вот и я — не знаю… Путаясь в каких-то трубах — котельная здесь была, что ли, переместились к ведущему наверх пролому, багрянеющему отсветом пожаров. Сержант принялся осматривать здания впереди, я стоял чуть позади с оружием наизготовку. Если откроют огонь — я ударю в ответ по вспышкам. — Впереди посмотрел? — Чисто, сэр. — Как идем? — Вон там бронемашина подбитая посреди дороги. Броском — до нее. Вход — левее на двадцать. — Там нас пулями не встретят? — Нет, сэр. Посты дальше, в развалинах первого этажа. Там же — растяжки, но я знаю, как они стоят. И пароль знаю. Растяжки могли и переставить. Не доверяя сержанту, сам опустил на глаза ночник, осмотрел, что перед нами. К ночнику тоже нужны батарейки, но если что обойдемся и без них, а вот тепловизор будет жалко, если сдохнет. С тепловизором ночь — твоя. — На счет три. Я иду первым, ты — прикрываешь. Три, два, один… Метнулся в пролом, под ногами захрустел битый кирпич и тут, буквально спиной почувствовал, что на меня кто-то смотрит — сверху и со спины. Кувыркнулся — как заяц от дроби охотников, прыжком завалился за машину, стоящую у самого тротуара. Вовремя! Справа, со спины, перебивая друг друга, ударили сразу несколько винтовок, пули разорвали асфальт, прошлись стальным градом по остову машины. Засада! Еще одна засада в доме, стоящем напротив и правее торгового молла, видимо прикрывающая первую засаду. И какая засада! Увидев, как погибла первая группа, они не стали делать глупостей, они не стали демаскировать свою позицию — они просто подождали, пока мы не пойдем к моллу — если мы подошли отсюда, другой дороги все равно для нас нет. А сейчас — они отрезали меня огнем и ждут — кто же придет мне на помощь. Хорошо рассчитали. Молодцы. Но и я к таким расчетам готов. Не дожидаясь пока одна из градом летящих пуль заденет меня, я нащупал справа на разгрузке заветный цилиндр, достал его, едва не оборвав карман, рывком выдернул чеку и бросил гранату себе за спину… Вспыхнуло — с нестерпимо ярким, режущим глаза светом полыхнул магний. Прибор ночного видения, сетчатка глаза — такая вспышка слепит все. Кто-то сразу заткнулся, кто-то продолжал стрелять, но уже неприцельно. Не дожидаясь, пока британцы придут в себя, я перекатился к капоту, уходя от пуль, и открыл огонь, ориентируясь по вспышкам выстрелов в четырехэтажном здании напротив. Первым заглох пулемет — он давал более яркую вспышку пламени и сейчас лихорадочно бил левее от того места, где я был, пулеметчика ослепило вспышкой и он бил непрерывным огнем наугад, запарывая ствол и не давая мне подняться. Перевел винтовку левее, двумя быстрыми выстрелами погасил еще один огонек в оконном проеме. Азарт поднимался волной, делая неуязвимым, от молла по четырехэтажке лихорадочно застучал пулемет, поддерживая и прикрывая меня… И тут — что-то разорвалось левее, в нескольких метрах, около кузова грузовика, пахнуло нестерпимым жаром. Словно локомотив разогнавшегося под гору поезда сбил меня с ног и прокувыркал по асфальту. Потом свинцовой тяжестью навалилась темнота… Пришел в себя не сразу. Сначала появилась боль. Тупая такая, будто кто-то ритмично бьет меня большой киянкой — деревянным молотком по голове. Раз за разом, настойчиво и прямо по затылку. При каждом ударе перед глазами колышется красная пелена… Не открывая глаз, приказал себе пошевелить пальцами ног. Осознал что шевелятся — значит не все потеряно. Потом точно также пошевелил пальцами рук — шевелятся тоже и даже боли нигде нет, если не считать головы. Значит — пронесло, только контузия. Вытащили… Осторожно сел, приходя в себя. Меня оттащили в подвал, или возможно это подземная стоянка и положили на импровизированное ложе, состоящее из каких-то ящиков и спальника. Дали отлежаться — и спасибо. Ощупал себя — пистолет на месте, в кобуре, винтовку забрали. Жаль если пропадет, хорошее оружие. Впрочем — разжиться оружием в городе нынче не проблема, оно на каждой улице, подбирай и стреляй. Его нынче больше чем стрелков… Поднялся на ноги, оперся о ноздреватую бетонную стену, постоял так. Шатало, к горлу подступала тошнота… Надо выпить. Фляжку, которая была пристроена в нагрудном кармане, прикрывая область сердца, у меня забрать никто не догадался, хотя если бы знали что там — наверное бы забрали. От первого глотка затошнило, едва не вывернуло прямо на месте, второй пошел уже лучше. Коньяк обжег рот, проскользнул подобно фокстерьеру в лисью нору. Хватит… Опираясь рукой об стену, я пошел искать командование… Подвал. Большой, просторный, кое-где стены уже змеятся трещинами, но все еще держится. Бухтит генератор, недобрым, зеленым светом светят химические источники, делая лица зелеными как у упырей. Кое-где безжалостно светят переносные прожектора, из одного угла подвала второй не виден, большая часть его во тьме. Какие то перегородки… В подвале были люди. Люди в форме, с винтовками, солдаты, из последних сил обороняющие обреченный город. Расставив полевые компьютеры и информационные терминалы, они работали, напряженно вглядывались в бегущие строчки, пальцы мельтешили по клавишам. Рядом же стояли терминалы голосовой связи, пульсировавшие голосами с передовой. С линии фронта, проходящей в квартале-двух отсюда… — Зулу-браво шесть, наткнулись на сильное сопротивление по координатам дельта-один-три-один- восемь-зеро-зеро-девять-один. До роты противника, не менее двух единиц тяжелой бронетехники. Просим поддержки. — Альфа-Браво, прорыв колонны противника, усиленной бронетехникой в твоем секторе, левее монумента, на девяти часах от нас! — Альфа-Браво два и Альфа-Браво три, обходим их с фланга, прошу поддержки огнем! — Гризли два-один, снайперы в высотном здании левее от тебя на десять. Вопрос: наблюдаешь их? — Голиаф, проще все здание обрушить, чем подавлять по одиночке. Прошу разрешения на использование термобарических боеприпасов, прием. — Голиаф всем Гризли! Для подавления огневых точек противника в зданиях подтверждено использование термобарических боеприпасов, как поняли, прием… — Внимание всем! Подтверждено наличие десантной группы противника в здании на точке Альфа-два-пять. Чарли-Альфа, приказываю выдвинуться к зданию для ликвидации десанта противника, как понял, прием… — Альфа два-пять — это здание федерального резерва, огонь ведется с крыши и с верхних этажей здания, как поняли прием… — Эвакуационная площадка в секторе шесть под огнем, садиться не могу… — Чарли-Дельта, приказываю подавить огневые точки противника в секторе шесть, ведущие огонь по эвакуационной площадке. При выдвижении на исходные прикроем тебя огнем как сможем. Как понял… — Я Альфа-Фокстрот, четыре Харриера прошли надо мной, направление двести семьдесят. — Вас понял Альфа-Фокстрот, готовим встречу… — Голиаф, это Ромео три. Наблюдаю скопление живой силы и бронетехники противника. Прошу артиллерийский удар по координатам… Рядом, у стен, до верха стоят зеленые ящики, кейсы с оружием, вскрытые пакеты с боеприпасами. Кто-то курит, воспользовавшись редкой свободной минуткой, кто-то чистит оружие, кто-то набивает магазины и пулеметные ленты. Тут же, прямо на бетоне фельдшеры пытаются что-то сделать с ранеными — хотя на всех их явно не хватает. В углу — зеленые, застегивающиеся на молнию мешки, где нашли последний приют те, кто победы уже не увидит. Будет ли она, победа? А зачем воевать, если не веришь в победу? Только сейчас я понял, что молоток, бьющий мне по затылку, существует в реальности. Наверху, в промежутках между едва слышной отсюда автоматной перестрелкой, размеренным бормотанием пулеметом и грохотом скорострельных пушек, размеренно ухают разрывы. Накрывают район где-то близко отсюда — но и сюда весь ужас того что происходит наверху доносится в виде глухих ритмичных ударов, заставляющих едва заметно содрогаться стены… — Коммандер. Коммандер! Я обернулся… — Сержант… — Черт. Сэр, вам нельзя было вставать. — Я уже встал. Где мое оружие? Оружие мое было за спиной у сержанта, вместе с его штатным ACR. Хорошо, что нашлось, привык уже… — Целы? — Цел, сэр. Контузило только. Вас тоже, еще сильнее даже. Нас сюда затащили… — Кто командует? — Полковник Уилкинс, сэр. Я ему уже доложился. — Ведите… Штаб полковника Уилкинса располагался в самом углу, туда были направлены переносные прожектора и несколько человек склонились над картой позиционного района обороны. Там же в пирамиде стояло их основное оружие, рядом работало несколько терминалов связи. — Сэр! — я постарался вытянуться по строевой стойке, насколько мне позволяло мое состояние… Невысокий, в грязной полевой форме без знаков различия человек поднял свой взгляд на меня… — Вольно… — Спасибо сэр… Коммандер Рейвен, позиционный район Омега-Браво. Выбирая себе позывной, я особо не мудрствовал. Ворон по-английски "рейвен", значит пусть и будет рейвен… Полковник рассматривал меня больными, красными от усталости глазами. В безжалостном свете прожекторов его лицо казалось серым… — Так вы и есть коммандер Рейвен… — Так точно, сэр. Полковник провел ладонью по лицу, зачем то посмотрел на карту. — Могу вам только выразить благодарность коммандер. Вы здорово обеспечили наш фланг. Если бы не вы… — Сэр, районом обороны командует майор Пикеринг — Бросьте… После гибели Вулби районом командуете вы. И если бы не вы — у нас были бы куда более серьезные неприятности, чем те которые есть сейчас. Черт, никогда не думал, что буду благодарить за это русского… — Спасибо, сэр… — Перерыв, десять минут… — скомандовал полковник — после перерыва приступаем снова. Передайте всем, чтобы сменили частоту. И выставьте новые датчики… Про то, что я русский, знали уже многие. Наверное, и британцы тоже. Шила в мешке все равно не утаишь, да и смысл? В одних ведь окопах воюем. Суровая правда войны — ты поцелуешь любую задницу, что вытащит тебя из дерьма, кому бы она не принадлежала. А среди североамериканцев ненависти к русским нет, даже среди военных, готовившихся воевать с нами. В этом я уже успел убедиться… — Пойдемте, коммандер. Время познакомить Ромео с Джульеттой. Вы курите? — Нет, сэр. — Жаль… Сигара хороша только в компании… — Это так, сэр… Полковник присел на ящик, показал рукой на ящики напротив. Достал из нагрудного кармана толстый цилиндрик сигары, неспешно осмотрел ее… — Знаете, коммандер… Если бы я попытался закурить в своем кабинете еще пару месяцев назад, начался бы страшный скандал. В Пентагоне недавно везде понатыкали детекторы дыма, в кабинетах, в коридорах, на лестницах, в лифтах… Даже в туалете. Если куришь — придется иметь дело с отделом HR и плевать, какое у тебя звание и сколько наград. Все дело в том, что приняли закон, строго запрещающий курить в любом государственном учреждении. Черт, только чтобы избавиться от всего этого политкорректного бреда и быть по настоящему свободным, стоит повоевать. А у вас в России есть такой закон, коммандер? — У нас — нет сэр. Кто хочет — курит, кто не хочет — не курит. В некоторых местах запрещено курить вне специально отведенных мест — но это все. Полковник достал боевой нож Ка-Бар, обрезал им кончик сигары. Зажег толстую, сигарную спичку, окунул коричневый кончик "Коибос" в колеблющийся огонек, запыхал дымом, раскуривая плотно свернутый табачный лист… — Куба… Настоящие. Россия свободная страна, более свободная, чем наша, если у вас действительно все так обстоит. Впрочем, я всегда не верил телевизору… Хорошо бы, не верили и остальные полковник. Если бы не верили, если бы хоть немного подвергали сомнению то, что льется ежедневно на нас из этого ящика с дерьмом — возможно, нам не пришлось бы сейчас сидеть здесь, под обстрелом… — Зачем вы здесь, коммандер? — спросил полковник, наслаждаясь дымом — По приказу, сэр. Мне отдали приказ, и я его исполняю. — По приказу… Вам приказали воевать на нашей стороне? — Не совсем так сэр. Вообще-то мне нужен генерал Бэббидж. Это его уровень компетенции, извините, сэр… Полковник выпустил клуб дыма, мы оба понаблюдали за тем, как он медленно плывет к подрагивающему от близких разрывов потолку… — Генерал Бэббидж со штабом погиб вчера. Прямое попадание управляемой авиабомбы. Пещерная модификация, с задержкой взрыва, мать их так. Кто-то сдал… Вот это номера… — И кто сейчас командует? Полковник снова затянулся дымом, прежде чем ответить — Пока что — ваш покорный слуга. Это — временный штаб обороны города. Эвакуация заканчивается на рассвете, после чего начнем отход и мы. Если останемся к тому времени в живых. Так что все, что вы имели сказать генералу Бэббиджу, вы можете сказать мне. Есть, конечно, люди и повыше меня — но не в этом городе… Я помолчал, приводя в порядок мысли. Голова все еще болела… — Сэр, вы знаете, что я — русский. — Знаю… — усмехнулся полковник — большой тайны это не представляет… — Я направлен сюда Его Величеством, Николаем Третьим, Самодержцем Российским, Шахиншахом Персидским и Царем Польским, с двумя целями. Первая цель — наладить контакты с сопротивлением с его руководителями и договориться о совместных действиях. Российская Империя готова предоставить убежище и помощь тем, кто пожелает эвакуироваться. С этой целью к берегам Североамериканских соединенных штатов подойдет усиленная эскадра флота Атлантического океана. В ней три авианосца, в том числе флагман флота. Российская Империя готова также предоставить убежище для законного правительства САСШ в изгнании. Полковник устало посмотрел на меня — Для чего вам это? Наши карты биты. Они… — он обвел рукой штаб, работающих людей — еще не понимают этого, и я им не говорю об этом. Мы бьемся за каждый дом, за каждую улицу и не заглядываем вперед, наша цель — отстоять то место, где мы залегли, не пустить туда этих. Но если так подумать — долго мы не продержимся. Больше половины армии — кто разбежался, кто на их стороне. Британцы же едины. Так что… спета наша песенка… А вот это вряд ли… Особенно если принять во внимание лежащую на дне примерно в сорока морских милях от побережья ударную подлодку, в чреве которой ждут своего часа больше двухсот крылатых ракет, в том числе десять — со специальной головной частью. Реализовался в жизнь один из самых страшных сценариев начала войны для североамериканцев — подкравшись на минимальное расстояние к побережью ракетная подлодка дает массированный залп крылатыми ракетами, выбивая ключевые узлы обороны противника и расчищая дорогу для уже стартующих ракет второй и третьей волны. Теперь эта лодка лежала у берега, и план нанесения удара был — вот только знать об этом пока лишним людям не следует… — Когда то давно, император Франции Наполеон Бонапарт захватил Москву. Но мы все равно не сдались, мы разбили его и изгнали со своей земли. — Вот и мы когда-нибудь разобьем кузенов, и изгоним их со своей земли… — Это может произойти быстрее, чем вы думаете, сэр… — сказал я Полковник молча ждал продолжения. — На подходящей к берегу русской эскадре больше двухсот палубных штурмовиков и бомбардировщиков. Точно такая же эскадра подходит к вашим берегам со стороны Тихого океана. И стратегические бомбардировщики, способные стереть в пыль Лондон, тоже никуда не делись. Но нам кое-что мешает пустить это все в дело. Некое препятствие. — Убрать его должны вы? Я кивнул — Именно. Нам нужны заложники. Мы не знаем их точное местонахождение. Нам предъявили ультиматум, и мы не можем активно действовать. Мы объявили о невмешательстве, чтобы выиграть время, правду знают всего несколько человек на Земле. Мы не знаем где их держат, но я должен узнать это и освободить их. После того, как нам удастся освободить заложников и переправить их на русский авианосец или подводную лодку, Российская Империя объявляет войну Британской Империи на суше, на воде и в воздухе. Неограниченная и тотальная война до победы. Пока русский флаг не взовьется над Лондоном, пока русские солдаты не ворвутся в Тауэр или то что от него останется — мы не отступим. Это уже решено. Полковник догадался, на что я намекаю почти сразу. Догадаться было нетрудно — каждый, кто читал газеты и смотрел телевизор, мог догадаться… — Черт… Вы их не вывезли. — Не вывезли, сэр… — Они что и ребенка взяли? — И ребенка тоже — подтвердил я Полковник покачал головой — Какими же подонками надо быть… — В геополитике нет понятия "подонки", сэр. Это рычаг воздействия на нас. Нам дали гарантии того что они в безопасном месте. После того как все закончится, нам обещали их вернуть. Скорее всего, вернут. Но тогда уже все закончится. Нас это не устраивает… Полковник посмотрел на потухшую в пальцах сигару — Надо все же оставаться людьми… Я слышал, что ваш нынешний император служил в десантных частях. — Совершенно верно, сэр. — Это хорошо… — С нами нельзя разговаривать языком ультиматумов. Россия никогда и не перед кем не встанет на колени… Левее, у входа появились люди, грязные как черти, они весело отряхивались, о чем-то переговаривались, приводили в порядок свое оружие. Больше всего он были похожи на рудокопов — или чертей, поднявшихся из ада. У всех, кстати, тоже SCAR, оружие, которое используют только морпехи и спецназ. — Что это? — Пробиваем путь эвакуации. Мы решили уходить в тоннели метро, как здесь все закончим. Я послал группу проверить маршрут. Обидно будет, если британцам удастся захлопнуть здешнюю мышеловку. — Они еще не затоплены?! — Нет, сэр… Гнусавый, типично британский выговор бритвой резанул по нервам… — Черт, это же… Полковник рассмеялся — Спокойно, это наш человек. Я тоже раньше нервничал. С некоторых пор британский акцент у многих вызывает раздражение… — Кто он? — Британец из гражданских. Но подготовленный, лучше многих моих ребят работает. Да спокойно, G2[1] его проверила. Он своих соотечественников больше нашего недолюбливает. И здесь в стране уже давно… Что-то в одном из отряхивающихся из грязи бойцов показалось мне знакомым, какое то неуловимое ощущение, что я его где то видел… — Прошу извинить сэр… Незаметно перещелкнув предохранитель на винтовке в боевое положение, я направился к "рудокопам". — Джентльмены… Один из "рудокопов" недоуменно взглянул на меня. — Черт… Кросс? Черный, прорезиненный костюм, измазанное грязью лицо, прядь светлых волос, выбившихся из под черной, вязаной шапочки. Знакомые глаза — человека этого я не видел больше десяти лет. — Грей? Как это все начиналось? Сложно сказать, откуда все это пошло. Не с Бразилии и не с Мексики, это точно. Наверное, это пошло еще с глубины веков, с тех самых времен, когда Великобритания завоевывала господство над миром, используя для этого совсем не джентльменские методы. Великобритании с военной точки зрения была одновременно и уязвима — и неуязвима. Уязвимость ее заключалась в том что будучи островом и островом небольших размеров, Великобритания критически зависела от системы морских коммуникаций. Победить ее было просто — прервав торговлю и блокировав остров с моря. В этом же заключалась ее неуязвимость — она не имела сухопутных границ ни с одним государством, поэтому армию она могла держать небольшую, в основном колониальную, а все силы направить на развитие и укрепление флота. Флот же должен был не допустить морского десанта в метрополию. Однако, этого для господства было мало — и британцы первыми в мире овладели искусством "войны без войны", войны диверсий, террора, провокаций. Революция… Новое средство войны, Британия первая переболела революционной лихорадкой, залила кровью царственных особ площади, впала в безумие гражданской войны. Но переболела, монарх вновь взошел на трон, хоть и не с такими правами как прежде. Переболев, британцы приобрели иммунитет к заразе — и одновременно стали щедро рассыпать революцию по земле подобно чумным вшам, сокрушая врагов своих. Первой пала монархическая Франция… Двадцатый век привнес в военное искусство новое понятие — стратегический тупик. Война как средство решения территориальных и прочих претензий стала невозможной по причине появления у ведущих мировых держав нового, чудовищного по своей разрушительной силе оружия — ядерного. Любая серьезная война между мировыми державами грозила закончиться ядерным кошмаром взаимоуничтожения, столицы Империй были под постоянным прицелом и люди принимающие решения, знали об этом. Но стратегический тупик не снял стоящие геополитические проблемы — наоборот, не решаемые десятилетиями, они копились и углублялись. Лишенная части своих колоний Великобритания не могла смириться с этим. Оставшиеся у нее колонии эксплуатировались варварски — но в них не было главного. Не было черной крови — нефти, истинной крови империй. Основные же месторождения нефти были у Российской Империи, стратегического и извечного противника Великобритании, торговать нефтью задешево Россия не хотела. Не хотела она и расторгать вассальные договоры, которыми она опутала половину Ближнего востока, вторая же половина и вовсе входила в ее состав. Нерешаемая проблема была как вулкан с заткнутой пробкой, изредка прорывающийся выбросами лавы. Бейрут, Багдад, Тегеран — список можно продолжать. Новый Император, Николай Третий не оправдал надежды тех, кто считал что по восшествии на престол он станет проводить более мягкую политику, учитывающую не только российские интересы, но и интересы других геополитических игроков. Политика Российской Империи стала ощутимо жестче. Строились и спускались на воду новые корабли, реформировалась и снабжалась новыми видами вооружения армия, особенно усиливались части морского и воздушного десанта, части вторжения, что не могло не настораживать. Решенная проблема с Тегераном и Варшавой (Николай Третий, помимо титула Императора Российского получил титулы Царя Польского и Шахиншаха Персидского, впервые в новейшей истории) значительно усилила геополитические позиции России и подтвердила самые худшие опасения скептиков. "Поднятый единожды, русский флаг не может быть спущен" — такими были слова Николая Третьего на коронации. Началась игра там, где Россия ее никогда не вела. Североамериканские соединенные штаты, исконная британская площадка для манипуляций стали новой ареной битвы. Императрица-американка по происхождению и наследник престола, бойко поздравляющий североамериканцев по интернету с днем Благодарения, посещающий школу при посольстве САСШ в Санкт Петербурге стали новым оружием этой тайной войны. Британия такому оружию пока ничего противопоставить не могла. Но и Великобритания, родина всех геополитических интриг последнего времени, не сидела сложа руки. Ее аналитики и полководцы нашли выход из стратегического тупика. Он был описан в книге британского полководца, фельдмаршала Говарда Лотиана "Конец эпохи ядерного сдерживания". Если страна находится в состоянии гражданской войны, если армия дезорганизована, а руководство страны убито — никто не сможет нажать ядерную кнопку, а вторжение в охваченную беспорядками страну можно оправдать мерами по наведению порядка. Попытки применить теорию на практике на окраинах России успехом не увенчались. Бейрут, Казань, Тегеран, Багдад, Варшава — везде власть отреагировала на беспорядки максимально жестко и подавила их с использованием военной силы. Британии стало понятно, что революция в Российской империи — дело как минимум десятилетий. Россия была слишком богата и слишком самодостаточна, чтобы попытаться дестабилизировать ее. Что говорить, если Русская православная церковь открыто объявляет западных лидеров одержимыми дьяволом — и прихожане в это верят, хотя на дворе двадцать первый век. Несмотря на поражения, работа против России не была свернута, она продолжалась, только временные рамки были отодвинуты далеко в будущее. Но проблема оставалась. Великобритании срочно нужны были ресурсы, нефтяные и прочие. Великобритания уже чувствовала на своей шее смертельную удавку времени, аналитики в открытую говорили о предстоящем развале Британской империи. Правящие круги допустить этого не могли. И тогда мысли британских властителей — тайных, не тех что разглагольствуют в Палате общин, устремились через океан. Взор упал на свою бывшую колонию ставшую одной из самых развитых и сильных стран мира. И самых уязвимых. Протяженная, никак не прикрытая граница с Канадой на севере, изматывающий, надоевший всем конфликт на юге на мексиканской границе. Либеральная политика в отношении эмиграции — в результате чего в стране скопилось большое количество "беженцев" из России и Римской империи, чистотой помыслов не отличавшихся. Либеральная политика в отношении прав и свобод — страну заполонили национальные, этнические, сексуальные меньшинства, все они требовали себе особых прав и привилегий, и не хотели понимать, что любым дополнительным правам должны соответствовать дополнительные обязанности. Обычный белый мужчина-гетеросексуал, честно работающий, служащий в армии, оказался в итоге самым бесправным. Обширный, изъеденный коррупцией под флером лоббизма государственный аппарат. Несколько политических группировок, борющихся за власть, вываливающих наружу грязное белье, что приводило избирателей в апатию, уныние и нежелание любой политики вообще. Некоторые политические группировки готовы были в своем стремлении прорваться к власти либо удержать ее пойти на прямую государственную измену. Североамериканские соединенные штаты были гораздо более неустойчивы и уязвимы, чем Российская империя — именно в силу своего социального либерализма и модернизма. И при всем при этом — развитая экономика, сильная и боеспособная армия, мощный флот с десятью авианосными группировками и едва ли не половина земного шара в зоне влияния. Центральная и Латинская Америка доктриной Монро были объявлены зоной североамериканских интересов, и на эту сферу до настоящего времени никто не посягал. Лакомый кусок — при возврате Североамериканских соединенных штатов в состав Британского содружества образовывалась, безусловно, самое мощное государство на всем земном шаре. В двухтысячном году, как это и положено по североамериканской конституции, состоялись очередные выборы. К власти, избранный волей меньшинства, пришел некий Джон Томас Уокер Меллон. Сын последнего президента-республиканца, проигравшего выборы на волне народного гнева после позорной бейрутской авантюры, "излечившийся" от алкоголизма алкоголик, судя по его словам, он напрямую "беседовал с Богом" и реализовывал явившиеся ему посредством этих бесед божественные откровения. В Белом Доме отчетливо запахло временами Рональда Фолсома, президента-актера, объявившего Российскую империю империей зла и начавшего крестовый поход против нее. Вокруг Фолсома в свое время группировались явные религиозные экстремисты из "морального большинства", психопаты, доходящие в своем безумии до того, что открыто возносили мольбы Господу о скором начале ядерной войны. Evil-doers, злодеи — одно из любимых выражений нового президента, корни его как раз были там, в "империи зла", в восьмидесятых. 10 сентября 2001 года в Североамериканских соединенных штатах произошел невиданный доселе террористический акт. Несколько угнанных самолетов протаранили башни Всемирного торгового центра на Манхэттене и здание Пентагона. Один из самолетов упал в безлюдной местности в Коннектикуте. Почти сразу же нашлись и evil-doers, которые это сделали. Удивительно, но на развалинах всемирного торгового центра был найден совершенно целый, даже не обгоревший паспорт одного из угонщиков самолетов. Им оказался двадцатипятилетний мексиканец, состоявший в одной из троцкистско-анархистских террористических организаций, проповедующей террористическую войну на уничтожение государственности как таковой. Выходцами из Латинской Америки оказались и другие угонщики. В результате, в мировой геополитике появилось новое определение — "ось зла". В "оси зла" оказалась Российская империя как родина духовных вдохновителей анархизма Троцкого (Бронштейна) и Бакунина, Мексика, в которой никак не затухал спонсируемый наркомафией конфликт и вся Латинская Америка, сильно пропитанная идеалами левачества. Попытки русских дипломатов объяснить вошедшему в раж президенту, что Россия в свое время сама сильно пострадала от Троцкого, Ленина, народников и иже с ними, что от рук боевиков-анархистов погиб государь Александр Второй и другие достойные люди успехом не увенчались. Evil-doers и все тут. Последовали и действия. Первым, почти инстинктивным действием было резкое увеличение военного присутствия в Мексике и иных странах Центральной Америки. Если раньше в Мексике стоял контингент стабилизации — то теперь речь шла уже об открытой оккупации с целью наведения порядка. Страну оккупировали, из боссов наркомафии поймали только мелкую сошку, часть мексиканской армии разбежалась, часть перешла на сторону мятежников. Конфликт не только не угас — но и вспыхнул с новой силой. Стало понятно, что конфликт этот солидно подпитывается извне. Кем? Русскими, кем же еще… Evil-doers на марше… Но этот шаг нового президента еще как-то можно было объяснить. А вот последовавшее в двух тысяч третьем году масштабное вторжение объяснить было нельзя ничем… Бразилия… Крупнейшая страна Латинской Америки, занимающая чуть ли не половину южноамериканского континента. Бывшая колония Португалии и нынешняя полицейская диктатура. Государство двух половин — где одна половина живет вполне сносно, вторая же — в ужасной нищете, в так называемых фавелах, в жилищах из картона и жести, в переоборудованных под жилье контейнерах — русский крестьянин такое жилье сочтет негодным для своей скотины. Более богатая половина жила в современных, многоэтажных городах, окруженных кольцом фавел. Веселый и не сильно заботящийся о своем будущем народ. В этом смысле — полная противоположность рачительным и деловитым русским. В холодной России если вовремя не позаботиться от теплом жилище и запасах на зиму — до весны ты просто не доживешь. В беспечной Бразилии не нужен ни теплый дом, ни электричество, ни запасы на зиму — земля дает урожай круглый год хоть и скудный. В фавелах многие не работали вообще, что для христианской, старообрядческой России просто дико. На Руси кто не работал — тот считался каким то порченым. В политике — классический латиноамериканский тупик. Крайне правое правительство, держащее на полицейских и армейских штыках при сильно сочувствующем левым населению. Мощные движения городского сопротивления — так называемая герилья. Целые неконтролируемые районы в сельской местности особенно в джунглях и дельтах рек — там выращивали наркотики и этим жили. Там же действовали многочисленные банды левого толка. Президентом страны на момент вторжения был генерал Рожелио Варгас. Генерал полиции, выходец из специальных сил, пришедший к власти в результате государственного переворота и публично расстрелявший своего предшественника и весь его кабинет. Как и все его предшественники, он был правым, даже крайне правым — на свою беду правым настолько, что стал националистом. И вот тут то его интересы в корне разошлись с североамериканскими, которым только националистов у власти в Бразилии не хватало. Зато генерал Варгас нашел общий язык кое с кем другим. Мануэль Альварадо, крупнейший наркомафиози мира, грезящий о создании Центральноамериканских соединенных штатов и прилагающий для этого все усилия, он очень даже понимал генерала Варгаса и оказывал ему существенную помощь. Час истины настал, когда на шельфе Бразилии нашли богатейшие запасы нефти и газа, обещавшие сделать побережье Бразилии едва ли не вторым Персидским заливом. Ставки в игре многократно выросли — но никто из игроков, ввязываясь в эту пахнущую нефтью, кровью, порохом игру не мог даже предполагать, каковы истинные ставки в этой геополитической головоломке… К слову сказать, оружейное законодательство в Российской Империи было более либеральным чем в САСШ. В деревнях любой мужик имел охотничью двустволку. В городах вступали в Императорское стрелковое общество, пистолет можно было купить по записке околоточного надзирателя. Казаки имели право хранить любое оружие, отставные офицеры получали боевое оружие на руки при отставке, личные и потомственные дворяне имели право купить любое нужное им оружие и даже не регистрировать его в полиции Картинки из ада… 15 августа 2004 года Бразилия, Сан Паоло Район Вила Андраде Огневая группа "Ромео-Браво-Семь" Сознание вернулось не сразу… Сначала вернулись звуки — и звуки эти совсем не радовали. Звуки стрельбы — истерическая скороговорка штурмовых винтовок, раскатистое бухтение крупнокалиберных пулеметов. Что самое худшее — сильные разрывы и свист осколков, причем не на том берегу, на этом. Не самое лучшее, что можно услышать в этом мире… Потом где то рядом долбанула мина, долбанула, так что земля вздрогнула и по камням противно визгнули осколки… — Рик. Черт возьми, вставай… Башка не просто болела — она раскалывалась… — Вставай… Кто-то потащил его по каменистой, заваленной мусором земле… — Черт, что с тобой, цел? — Да цел, цел… — язык еле ворочался во рту — проклятье, что это было… Капрал экспедиционного корпуса морской пехоты Североамериканских соединенных штатов Риккардо Гонсалес открыл глаза, страдальчески поморщился от бьющего в глаза яркого света… — Черт, хватит разлеживаться! Вставай, сукин сын… — Сержант? — Сержант, сержант. Из-за таких сосунков как ты, наверное, сержантом и помру. Хватит разлеживаться… У самого уха противно застучала винтовка, как ни странно это позволило капралу окончательно прийти в себя. Этакая звуковая терапия, стрельба над самым ухом. — Двигай на левый фланг! Не тормози! Капрал глянул наверх, где на разорванном взрывом дорожном полотне чадно догорал перевернутый Страйкер, а еще один уже лежал внизу, в реке, сорвавшись с разрушенного моста — и сразу все вспомнил… Это была обычная операция по зачистке. Такие проводятся изо дня в день — пока чистится один район, боевики-анархисты перемещаются в другой. Если раньше общество было против анархистов — то теперь многие воспринимают их как борцов против североамериканской оккупации, предоставляют помощь, укрытия, не сообщают о боевиках в комендатуры. В плотной городской застройке боевики чувствуют себя как рыбы в воде, узкие улицы не дают возможности маневра, огонь по конвоям и патрулям открывается внезапно, одна-две подожженные машины — и боевики уходят. Если полиция и армейские части успели оцепить район — бросают оружие, просачиваются сквозь оцепление. В местной полиции полно сочувствующих, они предупреждают их об облавах, справляют документы, снабжают боеприпасами, пропускают с оружием и взрывчаткой через посты. Один-два таких вот мимолетных обстрела — и список потерь на сегодня готов. Тактика молниеносной — и в то же время очень нудной и вязкой как кровавый кисель войны, продолжающейся уже более четырех лет. Вот и сегодня — патрульная группа Омега попала в окружение, и ведет бой где-то в районе аэропорта в Кампо Бело, сам аэропорт тоже под обстрелом. Они выдвинулись на нескольких Страйкерах и Хаммерах с базы поддержки "Отель Ромео", расположенной в районе Котии для того чтобы оказать поддержку и вызволить из засады попавшую в беду группу Омега. Конечно же, боевики все это знали — и схему реагирования морпехов в кризисных ситуациях и пути выдвижения. Поскольку шли на экстренный вызов, инженерная разведка по пути следования проведена не была. И вот итог — в виде взорванного мощным зарядом моста через Рива-Пинейрос, одного упавшего в реку Страйкера и одного перевернувшегося и сгоревшего дотла. И напоследок — пяти погибших североамериканских морпехов. Это пока — пяти… Пригибаясь — пули противно свистели, рикошетировали от бетона остатков моста, капрал перебежал ближе к держащим оборону морским пехотинцам. Хорошо, что на этом берегу моста кроме мусора были еще старые, брошенные остовы легковых автомобилей — из в этой стране до черта. Вот среди них и заняло позиции отделение морпехов, обстреливающее противоположный берег и ведущих оттуда огонь боевиков. Удалось даже вытащить и развернуть пулемет — сейчас он здорово помогал, не давая террористам на том берегу, прячущимся за такими же исклеванными пулями остовами машин поднять головы. Хуже всего было то, что огонь вели еще и из высоток — а вот эти пули реально могли зацепить и зацепить насмерть. Пришлось прикрыться дымом, что сделало невозможной точную стрельбу с обеих сторон. — Сэр… — капрал плюхнулся на землю, рядом с меняющим магазин лейтенантом Питерсоном. Лейтенант уставился на него каким-то диким взглядом, видимо, тоже контузило… — Гонсалес, цел!? — Да, сэр… — капрал через силу улыбнулся — тряхануло немного… — Меня тоже… — лейтенант говорил громко, почти орал, сказывалась контузия, когда их всех сильно шибануло взрывом проложенные параллельно дороге и связанных между собой фугасов — козлы долбанные… По чьему адресу это было сказано — непонятно. То ли по адресу боевиков что лупят сейчас по позициям морпехов из пулеметов и гранатометов, то ли по адресу тех, кто бросил их сюда, в эту обезумевшую страну… — Жду приказаний, сэр… — Пока не высовывайся… — лейтенант страдальчески поморщился — все равно нормально стрелять нельзя, лупим как в молоко… Вот что… Найди себе хорошую позицию и возьми под прицел мост… Чувствую я… еще будут с той стороны подлянки… — Есть, сэр! Выкрик капрала потонул в гулком разрыве… — Сэр, Харгривса ранило! — крикнул кто-то! — Выносите его отсюда! — лейтенант по-пластунски, держа винтовку перед собой на руках, пополз в ту сторону, где произошел взрыв… — Сэр, мне не нравится, что мы тут стоим… Полковник Форрестол ничего не ответил — улыбаясь, он набивал патронами сорок четвертого калибра барабан своего проклятого револьвера, который он носил вместо положенного ему по штату Кольта. С той стороны реки бил снайпер, как минимум один, то и дело принимались за работу штурмовые винтовки — но Форрестолу было на это насрать. Вообще-то дым от горящего Страйкера и в самом деле несколько… усложнял снайперам работу… но все же разумный офицер предпочел бы укрыться за броней… — Что вас беспокоит, ганнери-сержант Ромеро? — светским тоном, будто они находились в офицерском клубе, спросил он — Сэр, мне не нравится что мы здесь стоим… — ганнери-сержант дослуживал здесь уже третий срок, был осторожен и поэтому скрывался за поставленным поперек дороги Хаммером, пулеметчик в котором, скрывшись за бронещитками пытался нащупать стрелков короткими злыми очередями крупнокалиберного Браунинга — у нас за спиной проклятые баррио, в любой момент оттуда подойдет подкрепление и эти сволочи могут солидно надрать нам задницы… Полковник по-ковбойски прокрутил заполненный барабан пистолета — Фавелы, Ромеро, фавелы… это в Мексике баррио, а здесь фавелы. Что же, если мои люди не в силах с этим справиться — давайте попросим помощи у флота… — Сэр… — Вызывайте, вызывайте поддержку… сержант… Ганнери-сержант Ромеро, старший среди сержантского состава[2] огневой группы "Ромео-Браво-Семь" — так называлось это застрявшее на мосту и понесшее потери подразделение — пошел к ближайшей машине с рацией, способной добить до флотского штаба, по пути недобрым словом помянув полковника. Про себя, конечно, не вслух. Ганнери-сержант был уже повидавшим жизнь человеком, здесь он отбарабанил три срока, а до этого и в Мексике успел покувыркаться. Он не любил офицеров, нарочито рискующих жизнями своих подчиненных ради того, чтобы прослыть крутым сукиным сыном. Правда между полковником Форрестолом и другими подобными офицерами, с которыми он сталкивался, была одна существенная разница. Те сукины дети обожали посылать парней на смерть, а сами сидели при этом в штабе и командовали подчиненными по рации. А вот Форрестол лез в самое дерьмо, он не только посылал людей в дерьмо — он и сам лез в него, хладнокровно бросая свою жизнь вместе с жизнями своих подчиненных на карточный стол судьбы. Он рисковал так же как и они все — и все равно это его не извиняло. Так командовать нельзя… Из бронированного чрева Хаммера сержанту протянули гарнитуру рации…. — Дай мне штаб флота, сынок… — попросил мастер-сержант… В Хаммере завозились… — Готово, сэр… — объявил через минуту ломкий юношеский басок… Господи, кого мы сюда бросаем… Это же дети… Обычные североамериканские пацаны… им бы учиться… с девочками встречаться… Пресвятой Господь… — Сьерра-Виски, это Браво-Семь, прошу поддержки. Сьерра-Виски, это Браво-Семь, прошу поддержки… — Браво-семь, это Сьерра-Виски… У вас там проблемы? По голосу ганнери-сержант опознал коммандера Найтингейла, довольно опытного офицера, как и он уже третий срок служащего здесь. Хорошо, что попал сразу на дежурного… — Сьерра-Виски, это Браво-Семь, у нас IED в квадрате сорок-семнадцать, на мосту, есть убитые. Находимся на мосту под снайперским и пулеметным огнем, возможности маневрировать не имеем. Толпа подонков обстреливает нас с другого берега реки… — Вас понял, Браво-Семь, дежурной пары в этом районе у нас нет. Можно поднять штурмовики с "Рональда Фолсома", РВП примерно десять минут. Вопрос: вас устроит? — Черт, Сьерра-Виски, нас сейчас устроит все что угодно лишь бы побыстрее… — Вас понял, Браво-семь, поднимаю самолеты, позывные Орел-один и Орел-два. РВП двенадцать минут — коммандер привычно подстраховался двумя минутами — вопрос: как насчет целеуказания? — Сьерра-Виски целеуказание дадим, как понял? — Вас понял, Браво-семь. Ждите. Отбой. Со стороны Баррио раздался гулкий одиночный выстрел, пуля хлестнула по броне Страйкера, отрикошетив ушла влево. Ганнери-сержант моментально спрятался в салон ближайшего Хаммера, соизволил убраться с линии огня и Форрестол. — Сэр… Ганнери-сержант досадливо оглянулся — Что, капрал? — А наши передовые позиции не слишком близко будут при авиаударе? — Черт, а когда это Форрестола волновало? Выйди на связь с "Отель-Ромео", спроси, какого черта они возятся? Мостоукладчик должен быть уже здесь! Вот в этом то и была проблема красивых тактических концепций, разрабатываемых в мирное время — гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Верней — про то что есть такие препятствия как взорванные мосты… Бригады "Страйкер"… Единая колесная база, в роли которой выступает разработанная в мирной, нейтральной Швейцарской конфедерации восьмиколесная боевая машина "Пиранья-3". Все честь честью — лицензию выкупила Дженерал Дайнамикс, одна из крупнейших производственных компаний САСШ, организовала сборку в САСШ. На этой базе разработали двенадцать типов машин — от основного пехотного транспортера и до машины-бронированного заправщика. Ухитрились установить на это шасси даже 105 миллиметровую пушку. И что? Вот хотя бы сейчас — четыре Хаммера, четыре Страйкера. Взорванный мост. Хаммеры не плавающие — значит, и пересечь реку вплавь невозможно. А если бы и были плавающие — все равно невозможно, слишком крутые берега. И приходится ждать вышедший с базы гусеничный мостоукладчик — а продвигается он, как и подобает тяжелому гусеничному мостоукладчику — медленно. И прикрывающие его Страйкеры тоже вынуждены идти медленно. Вот и вся хваленая скорость, огневая мощь и мобильность в одном флаконе. И это еще цветочки. Ягодки будут при большой войне. Учения с русскими это показали. Четверка штурмовых вертолетов М40, потеряв одну свою машину, выбила все зенитные машины прикрытия тактической группы Страйкеров. После чего — просто надругалась над североамериканцами. Единственным средством ПВО после потери слабеньких зенитных машин прикрытия остались крупнокалиберные пулеметы. Броню М40 они не пробивают. Двадцать минут — и все Страйкеры противника были уничтожены. Условно уничтожены. А вот тут — уничтожают самым что ни на есть реальным образом… — Сэр, Ромео-Браво-пять вышли на связь. Они столкнулись с сопротивлением в баррио, их обстреляли. Они вынуждены снизить темп продвижения. — Черт… Дайте я сам с ними поговорю капрал… Ганнери-сержант принял гарнитуру связи — Браво-пятый, это Браво-седьмой, прием! — Браво-семь, это Браво пять, на приеме, что там у вас? — У нас тут куча подонков, ведущих шквальный огонь с той стороны реки! У нас тут взорванный мост, по которому мы не может проехать. У меня тут два потерянных Страйкера и до пяти бойцов из личного состава. И я не собираюсь ждать пока ты сукин сын, поднимешь свою толстую задницу и выдвинешься к нам на помощь, твою мать! — Спокойнее, Браво-семь. У нас тут тоже несладко, мы под огнем из фавел. — Прорывайтесь! Прорывайтесь, вашу мать пока вас не отрезали в этих долбанных фавелах и не трахнули в задницу! Прорывайтесь! — Браво-семь, делаем все что можем. — Браво пять, вопрос, сообщи свой РВП. — Браво-семь, не меньше десяти минут, как понял. — Десять минут — принял. Отбой! Ганнери-сержант немного выплеснул свою злость и теперь мог рассуждать адекватно…. — Козлы… Подчиненные молчали — они знали что лучше не нарываться. — Капрал Милтон! — скомандовал ганнери-сержант, прочитав нашивку на форме — Я, сэр! — У вас в машине найдется закладка? — Так точно сэр! — Тогда берем ее и двигаем вперед. Нечего здесь рассиживаться… — Есть, сэр! Закладкой морпехи называли крупнокалиберную винтовку Барретт-82CQ с коротким стволом и креплением, позволяющим использовать в качестве базы для стрельбы любой станок или установку для стандартного ротного пулемета М240. Североамериканцы быстро делали выводы — теперь такая винтовка должна была лежать в любой боевой машине, и в каждом экипаже должен был быть хотя бы один человек, умеющий работать с ней. Эта винтовка позволяла точно поражать одиночные цели не нанося ущерб невиновным — и в то же время бронебойная пуля из такой винтовки пробивала что стену, что кустарно укрепленный пикап, на которых обожали разъезжать боевики. Такая вот закладка могла выручить крепче, чем бессмысленно молотящий пулемет того же калибра. — Один остается в машине, остальные за мной… Со стороны баррио уже постреливали ощутимо, им отвечали в несколько винтовок, спрятавшись за тушей перекрывшего дорогу замывающего бронетранспортера. Пулеметы пока работали в другом направлении по другому берегу реки. И все же анархисты не унимались, появлялись то тут то там. Очевидно было что все это хорошо готовилось и на той стороне — укрепленные позиции. — Ложись! Ганни[3] перехватил снайперскую винтовку у капрала, упал на грязный бетон моста, спасаясь от пуль. Остальные последовали его примеру. — Двигай к бордюру. Укройся за ним. Постреляй оттуда куда хочешь, хоть в воздух. Не высовывайся! Понял?! — Есть, сэр. Semper fi![4] — Semper fi, сынок. Давай! Сам ганнери-сержант извиваясь как змея, пополз вперед. Место для стрельбы он присмотрел себе под колесами Хаммера, очень удобно стоящего. Только бы у водилы, если он сидит в машине, хватило ума не двигать машину с места… Под Хаммером было тесно, он едва протиснулся под днище, несмотря на увеличенный по бразильским требованиям ход подвески. Дороги в Бразилии на четвертый год войны были двух категорий — плохие и очень плохие. Их перекапывали и ломали сами местные — чтобы ограничить подвижность североамериканских частей. Слева, от бордюра застучал пулемет, ему ответили сразу с нескольких стволов. Так, где же вы… Двоих автоматчиков ганни видел через прицел но на них он размениваться не хотел. Ему нужен был пулеметчик или гранатометчик — более ценный и более опасный трофей… Полуразрушенные здания в которых давно никто не живет. Проломы в стенах. Брызгающие желтым искры от пуль… И все-таки ганни его выцепил — заметил целящегося гранатометчика — на нем была красная футболка и разноцветный платок — бандана на голове. Выцелил за пару секунд до того, как он собрался выстрелить — и выстрелил сам. Винтовка громко рявкнула, остро запахло сгоревшим порохом. Пуля пятидесятого калибра попала гранатометчику — анархисту в живот, отбросив его вглубь здания… Вот так вот… Ведите себя причинно с корпусом морской пехоты Североамериканских соединенных штатов господа… Пролет моста едва заметно завибрировал — подошедший тяжелый штурмовой мостоукладчик въезжал на мост… — Браво-Семь, это Орел-один, мы на подходе, прошу обозначить цели. — Орел-один, это Браво-семь, запрос на обозначение целей принял, вопрос — у вас есть Пейввеи? — Браво-семь это Орел-Один, положительно, по два тысячефунтовых на каждом самолете, прием… — Орел-один, это Браво-семь, мы подсветим цель лазером, атакуйте по готовности, как поняли прием. — Браво-семь это Орел-Один, вас понял, подсветка лазером с внешнего источника, атака по готовности. — Верно отбой. Полковник Форрестол недовольно огляделся — Где Ромеро? — Сэр, он взял "закладку" и пошел стрелять. — Разыщите его. Этого не хватало. Снайпер… Сейчас выдвигаемся… — Да, сэр! — Давай, солдат. Солдат, у которого на штурмовой винтовке — как и у всех — был лазерный целеуказатель AN-PEQ15 — взял винтовку наизготовку, прицелился. — Какое, сэр? Правое или левое? — Правое. Целься ниже и по центру. Хочу снести его к долбаной матери. — Так точно сэр… Штурмовой мостоукладчик вполз на мост, прикрываясь стоящим у обочины Страйкером — и в этот момент где-то впереди грохнул одиночный выстрел — закладка. Полковник недовольно поморщился… — Всем прикрывать мостоукладчик! Не давайте им стрелять по нему! Застучали наперебой несколько автоматов, снизу стреляли по-прежнему плотно, подавляя анархистов и не давая им возможности вести прицельный огонь. Мостоукладчик начал разворачивать свои гигантские ножницы временного моста, чем-то похожий в этот момент на богомола. Несколько шальных пуль отрикошетили от разворачиваемого мостового пролета, одна визгнула совсем недалеко от полковника. Тот только поморщился… Стальная колея моста легла на место только что взорванного пролета, мостоукладчик начал пятиться назад… — Осторожнее! Осторожнее!!! В этот момент что-то мелькнуло в небе — настолько быстрое, что глазами это воспринималось как смазанная точка — и через секунду впереди настолько тяжко громыхнуло, что содрогнулась земля, закачалось проклятое мостовое ограждение из сетки-рабицы — верней, то что от него осталось. Проклятое — потому что через это ограждение можно было стрелять — а вот возможность маневра оно ограничивало… — Сэр, здание рушится! — вскричал кто-то… Зрелище было величественное и жуткое одновременно. Изгрызенный пулями — но все еще крепкий скелет здания вдруг начал оседать, проваливаться вниз, будто в самом низу карточной пирамиды кто-то злоумышленный выдернул одну из карт — и теперь вся пирамида рушилась в гигантских облаках пыли, скрываясь за другими зданиями… — Ага! Вот так вот! — Ий-е-о-оу! — крикнул кто-то в порыве чувств — Браво-Семь, это Орел-один, прошу оценку ущерба… — Орел-один, это Браво-семь, попадание подтверждаю, ущерб максимальный. Хорошо сделано, великолепно! — Браво-Семь, это Орел-один, вас понял, ухожу на исходную… — Орел-один, это Браво-семь, удачи! Отбой! — Выдвигаемся! Батальон на марше! Капрал Гонсалес едва успел сменить третий магазин — и окончательно прийти в себя, как рухнуло здание. Огонь со стороны боевиков сразу ослаб — поняли, что североамериканцы сегодня не настроены шутить! — И-й-е-хоу! — Мы торгуем свинцом, дружище! — от радости выкрикнул кто-то девиз морских пехотинцев. — Все наверх! По машинам! Отходим! Наверху все уже выстроились в что-то напоминающее походную колонну. Стреляли со стороны баррио — но стреляли тоже вяло и выставленная в арьергард броня от огня спасала. Штурмовой мостоукладчик бульдозерным отвалом сдвинул в сторону выгоревший дотла и уже потушенный Страйкер, давая дорогу остальным. — По машинам! Быстрее! — Лейтенант Питерсон рассаживал людей по машинам — Гонсалес, давай сюда! Не тормози! Вставай на пулемет! Пулеметом был Мк44 — оружие, которое прилично выглядело только на бумаге. Сухопутный вариант известного авиационного М134 Миниган. Проблема была в чудовищной его скорострельности — просто невозможно было нормально организовать питание этого монстра. Сделали даже ограничитель — пятьдесят выстрелов за одно нажатие, но в критических ситуациях этот ограничитель можно было отключить. Многие этот ограничитель отключали — по-ковбойски. Ругаясь непонятно по какому поводу последними словами, мимо пробежал ганнери-сержант Ромеро, держа в руках крупнокалиберную винтовку-"закладку". — Все, по машинам! Тронулись! — Тронулись! — Батальон на марше! Первым к уложенному через обрушенный пролет штурмовому мосту подъехал Хаммер разведроты, осторожно начал въезжать на стальную конструкцию, под корой шумела вода, пробивал себе путь через обрушенный взрывом пролет. — А эта штука не рухнет? — Вот сейчас и узнаем… — тяжеловесно пошутил водитель. Вторым, на мост "ступил" Хаммер в котором на пулемете стоял Гонсалес — машину слегка качнуло, под колесами зашумела сталь… — Прошли! — Браво-Главный — всем! Предел внимания, входим в красную зону! Огонь только в ответ! Огонь только в ответ… Красная зона… Вся эта гребаная Бразилия превратилась в красную зону, вся целиком без остатка. Раздолбанные дороги, обгоревшие остовы машин на улицах, костры из горящих покрышек. Страшнее всего было смотреть на дома — на то, что от них осталось. Когда то тут жили люди, когда то тут кипела жизнь, а теперь. Какие-то — с виду целые, но выгоревшие изнутри, дотла. Какие-то — все в дырах, словно кусок швейцарского сыра. Какие-то — словно обезумевший повар стесал одну из стен пополам и сейчас эти покинутые всеми дома бесстыдно выставляют наружу все свое нутро. Облако пыли от разрушенного попаданием авиабомбы закрывало обзор. — Браво-главный, я Браво-пятый. Мы уходим левее, проходим через тоннель. Займем позиции по координатам Альфа-Лима-три-три… — Вас понял, идите осторожнее! Доложить по занятии позиций. — Принято! Хаммер погрузился в пылевое облако, Гонсалес надсадно закашлялся, задержал дыхание. Очки на глаза он успел нацепить — а вот органы дыхания защитить было нечем. — Господи… Пыль скрипела на зубах, лезла в нос, в уши. Гонсалес вцепился в пулемет, словно от этого зависела его жизнь. — Браво-Главный, это Браво-семь-один! У нас тут проклятая пыль, мы ничего не видим! Видимость нулевая, повторяю — видимость нулевая! — Браво-семь-один, принял! Пылевую зону прошли буквально наощупь — но прошли, вынырнули из удушающего облака пыли. Гонсалес надсадно закашлялся, выхаркивая из себя все, что он успел вдохнуть. — Эй, капрал, тебя там не сменить? Ага, после того как пыль прошли! — Я в норме! — Спокойнее ребята! — раздался чей то поразительно спокойный голос по рации — это территория команчей… Территория команчей, б… Попадался и мирняк — в основном люди сразу прятались в домах. Огонь могли открыть с любой точки и в любой момент — а морские пехотинцы обычно отвечали таким шквалом огня, что доставалось и правым и виноватым. Грязные, замусоренные улицы, ни одного целого стекла. Ненавидящие взгляды, которые чувствуешь буквально кожей. — Браво-семь-один — ухожу влево. До цели полтора клика. — Принято! Начал поворачивать и Хаммер, в котором ехал Гонсалес, следом неуклюжей коровой тащился Страйкер с отделением морпехов и тридцатимиллиметровой пушкой. Решетки, защищающие грузную тушу Страйкера от попадания ракет РПГ едва не скребли по стенам домов. — Браво-семь-один! Внимание всем! Наблюдаю по фронту трех подозрительных лиц, на балконе второго этажа, на час от меня! Гонсалес развернул пулемет, нажал на кнопку подключения электропитания. Зловеще завертелся ствол. — Браво-семь-один, вопрос — подозрительные лица вооружены? — Отрицательно Браво-Главный, оружия не наблюдаю! — Браво-семь-два, взять на прицел. По изменении обстановки — докладывать! Гонсалес не сразу понял, что сказанное относится к нему, что Браво-семь-два — сейчас он. — Э… Семь-два принял! Поверх мерно вращающегося блока стволов, Браво-семь-два наблюдал за стоящими на балконе мужчинами. Крепкие, почти одинаково одетые — в серую, полувоенную форму, они спокойно наблюдали за проходящей колонной. На третьем этаже на перилах был вывешен флаг анархистов — красный, с черной звездой в центре. Хаммер чуть покачивало на неровностях. — Черт, клянусь своей задницей, это разведчики. Флаг видели? — Это не значит, что мы можем их пристрелить. Вот именно. Сейчас нажать на кнопку — и поток свинца сметет этот балкон вместе со всеми, кто там находится за секунду. Но нельзя — они цивилизованная армия, не террористы. Хотя можно спорить на что угодно, что доведись им поменяться местами, что если бы один из этих уродов сидел за пулеметом — он бы колебаться не стал… — Я Браво-семь-один, делаю поворот направо… Капрал Гонсалес не сразу понял, что произошло, когда что-то с противным звуком чиркнуло по броне. — Я Браво-семь-один, по мне ведут снайперский огонь с нескольких точек! Нападение, повторяю — нападение! — Браво-главный всем! По выявленным позициям противника — огонь без команды. — РПГ! У них РПГ! — Прорываемся! Что-то мелькнуло на плоской крыше — это был не силуэт, именно движение — и Гонсалес, направив туда ствол пулемета, нажал на клавиши спуска. Струя огня хлестнула по крыше, разлетелась брызгами рикошетов. Браво-семь-два начал поворачивать — и вот тут-то капрал их увидел. В этих проклятых бразильских городах застройка почему то была очень плотной — даже в современных, а в фавелах и вовсе — не протолкнуться. И вот эти твари перебрасывали либо с крыши на крышу, либо через оконные проемы доски-мосты и перемещались из здания в здание легко и свободно. Такую вот группу — гранатометы были как минимум у двоих анархистов и увидел сейчас Гонсалес. Увидел — и перебросил огонь налево. Огненная струя моментально перепилила доску, конец ее хлестнул по стене, выбивая осколки кирпича — но террористы успели скрыться в доме. Сволочи… — Слева! Танго слева! На сей раз отстрелялись куда более удачно — неосторожно выскочивших из переулка танго — видимо они не ожидали, что колонна прорвется сюда так быстро, покромсало на куски очередью, остальные предпочли не высовываться. В следующий момент капралу показалось, что содрогнулся весь мир. Или небо рухнуло на землю — не меньше. На мгновение потемнело в глазах, ударная волна тяжко врезала по бронированному Хаммеру! — ИЕД! У нас ИЕД![5] — Браво-семь-один выведен из строя! Браво-семь-один горит! — У нас тут гранатометы! Сзади, отбойным молотком застучала пушка со Страйкера и сразу громыхнуло — дважды. Первая граната угодила в решетку Страйкера — это спасло его от подрыва. Вторая — чиркнула буквально по капоту Хаммера Браво-семь-два и ушла левее, развалил кирпичную стену. — Мать твою, вывози нас отсюда! Водитель Хаммера резко сдал назад, так резко что ударил задом в Страйкер. Странно — но этот толчок привел в чувство капрала Гонсалеса, до этого он едва воспринимал происходящее вокруг. — Правее! Вон там! В клубах дыма от горящих покрышек, водил Хаммера разглядел проезд — и машина почти вслепую ломанулась туда. — Огонь! Огонь, твою мать, ганнер, ты что там, заснул?! Выскочили на улицу — узкую, простреливаемую насквозь, почти упершись бампером в бегущих к месту боя вооруженных боевиков. Два пулемета ударили одновременно — М240, из которого стрелял с переднего сидения лейтенант и Миниган Гонсалеса — эти два пулемета перемололи не меньше десятка боевиков, перемололи в кровавую пыль, в мясо, распилили пополам. — Левее! Капрал успел перенести огонь как раз вовремя — град пуль мгновенно превратил в дуршлаг пикап, выскочивший из какого то проулка, с установленным на нем пулеметом. Пулеметчик ни разу выстрелить не успел. — Мы оторвались! Давай левее, возвращаемся к нашим! — Браво-семь-два, это Браво-главный, где вы?! — Сэр, мы под огнем! — Пошел! С небольшого разгона Хаммер как таран врезался в изрешеченный пикап, сминая его и заталкивая обратно в переулок. С жутким скреж6ом, сминаясь, цепляясь за стены, пикап пополз назад, а следом за ним и Хаммер. — Браво-семь-два, это Браво-главный, где вы, черт вас возьми?! — Сэр мы ушли левее, возвращаемся… Очередная граната попала прямо в зад Хаммера, раскаленный плевок кумулятивной струи прошил машину насквозь, чудом никого не задев… — Сэр, накрылся двигатель! Мы горим! — Покинуть машину! — Уходим! Загрохотал пулемет, уже чувствуя ногами подбирающийся к нему жар, Гонсалес развернул пулемет на сто восемьдесят — и шквал огня смел и гранатометчика и тех, кто рвался к переулку, чтобы добить оставшихся в живых морпехов. — Черт, вытащите капрала оттуда! — Прикрываю, пошел! Снова громыхнуло — мир расплывался в дрожащем мареве… Капрал пришел в себя в каком-то помещении — пришел в себя от непрерывной стрельбы. Одиночными — одиночными! это уметь надо — глушил пулемет, стучали Калашниковы — пули то и дело впивались в стену с противным чмокающим звуком. — Гонсалес! Черт, Гонсалес, вставай! Двигать надо! В голове ничего не было — какая-то пустота, словно чистый лист. Непонятно — что вообще происходит и какого черта он здесь делает. — Гонсалес! Сэр, он пришел в себя! — Двигаем! Лумис, веди! Китерман, прикрывай нас! — Есть, сэр! — Черт, надо сваливать! Капрал, да приди в себя! Мы не сможем тебя тащить! Пощечина оглушительно взорвалась в голове — Сэр здесь лестница! — Осторожнее! Джойс, рация! — Всегда при мне, сэр! Слабо понимая что происходит, капрал перехватил поудобнее сунутую ему в руки штурмовую винтовку, пошел за остальными. — За окнами! Громыхнула граната, за взрывом раздались крики, проклятья на португальском на два или три голоса. — Получайте! Еще один взрыв. — Лумис, хватит! Береги гранаты! — Сэр, надо перебираться в тот дом! Тут лестница. Иначе здесь просто блокируют и сожгут. — Давай! Только с дымом! И тут Гонсалес вспомнил. Все от начала и до конца. И удивился — как его мозги еще держатся в черепушке после второй контузии за час. Дым уже пустили — плотный, хороший, белый дым, бросили сразу несколько дымовых шашек — для верности. Но пуля — дура, она и в дыму… — Давай-ка! Вот так… Лейтенант Питерсон обвязал капрала веревкой за пояс. — Надо пройти! Приди в себя, капрал — иначе все здесь останемся к чертовой матери! — Я в порядке сэр… — слабо улыбнулся Гонсалес Первый шаг — и доска противно спружинила под ногами. Странно — но именно это, а также свистнувшая совсем рядом пуля привела Гонсалеса в чувство. Он бросился вперед, подобно нападающему в американском футболе — и вломился в оконный проем… Следом проскочил еще кто-то, затем еще… — Сэр, все на месте — сказал, не крикнул, а именно сказал Китерман — Лумис, давай вперед. И тихо! — Понял, сэр… Лумис, единственный у кого было бесшумное оружие, ушел вперед, в дым. Лейтенант выдержал паузу… — Двигаемся. Все команды подаю рукой. Еще бы их и разглядеть — в дыму… Лумис ушел недалеко — он только вышли в коридор, длинный, с выбитыми окнами, с вываленной по центру каким-то снарядом кладкой, как в наушниках послышался голос Лумиса. — Наблюдаю противника. Двое. С пулеметами. Ведут огонь по улице, перемещаясь по коридору второго этажа. — Делай тихо. — Принял. Они продвинулись чуть дальше, вышли на лестницу… — Сэр, готово… — На месте, жди нас. — Принял. Группа поднялась по лестнице — непонятно что здесь было раньше. Какая-то мебель, ей завалены коридоры, продвигаться вперед очень тяжело — но при огневом контакте эта мебель послужит хоть каким-то укрытием. Больница? Школа? Лумис охранял пустой коридор, выставив ствол своего автомата из-за угла. Рядом с ним, у окон, в неподвижности смерти распластались пулеметчики-анархисты. Когда смерть настигла их — оба они стреляли из окон, и даже не успели понять, что случилось. Лумис застрелил их в спину. Проклятье… Лейтенант подхватил пулемет, подсумок с еще двумя коробками с лентами. В условиях городского боя пара пулеметов никогда не будет лишней, наоборот она может решить все. Кто-то из солдат, Джойс, похоже у которого была только короткая М4 взял второй пулемет навьючившись как верблюд… — Китерман… Глянь что на улице, осторожнее. Китерман, их пулеметчик, достал зеркало заднего вида, которое он оторвал с машины, осторожно выставил в окно… — Сэр они дальше по улице. Человек десять открыто, а сколько в зданиях — не знаю. В нашу сторону не смотрят. Похоже, про них забыли — и свои и чужие. — Джойс, связь. Остальным — укрыться охранять подходы. Гонсалес кто-то дружески сунул в бок. — Приди в себя, братан! Мы не закончили! Тем временем, связь установить все же удалось… — Браво-семь-два — всем Браво! Ответьте, кто меня слышит! Браво-семь-два… — Браво главный — всем тишина в эфире! Браво-семь-два, принимаю тебя! Доложи свой статус! — Браво-семь-два, потерял машину! Занял позицию на третьем этаже какого то здания, точнее определить не могу. Перестрелка идет на север от меня, визуально наблюдаю до десяти повстанцев! Потерь не имею! В рации на какое-то время воцарилось молчание, зато несколько пуль залетели в окна — возможно у анархистов были люди, которые сидели на волне морпехов, перехватывая передачи. Говорят, бывало и такое. — Браво семь-два я тебя засек. Мы заняли оборону, полклика от тебя на юго-восток, находимся под обстрелом! Через десять минут подойдет усиление, выдвинемся к тебе! Как только выдвинемся — поддержи огнем, как понял? — Понял, сэр у нас тут два трофейных пулемета и один свой! — Принял, конец связи. Постреливали уже и по зданию… Лейтенант обернулся к своим. — Гонсалес, Лумис — минируйте лестницу. Китерман, Джойс… Джойс оставь пока рацию тут, ничего ей не сделается… Джойс, сооруди баррикаду в средине коридора и занимай позицию. Китерман, готовься вести огонь по улице. И не высовываться! Броня появилась, когда лейтенант уже этого и не ожидал. Первой на улицу выползла штурмовая самоходка — бульдозерный отвал, противокумулятивные решетки сверху донизу, толстый короткий ствол калибра сто шестьдесят два[6] — дом с первого выстрела разваливает. Рокот двигателя самоходки они услышали сразу… — Огонь по выявленным позициям! — заорал лейтенант Но анархисты уже разбегались. Проклятые анархисты, они никогда не принимали открытый бой, они всегда сбегали как только дело начинало пахнуть жареным. Китерман, высунувшись из окна, увидел только спину одного из сматывающихся анархистов — последнего и успел эффектно всадить в нее короткую очередь. Человек, только что бежавший, выкладывающийся на этой короткой дистанции изо всех сил, упал как споткнулся — только уже не встал… Внезапно, лейтенанту пришло в голову, что те дундуки что сидят сейчас в самоходке запросто могут принять их за анархистов. Когда в городе идет операция тем более без предварительной проработки — кто может поручиться за то, что до дубинноголовых[7] довели, что впереди есть свои… Командовать было поздно — лейтенант сам выхватил шашку, дернул за шнур — и когда шашка проснулась, запыхала вонючим зеленым дымом — вышвырнул ее в окно. Потом со всех ног бросился к рации. — Вниманию брони на юг от нас! Мы огневая группа Браво-семь-два потеряли строй, находимся на север от вас, ориентируйтесь по зеленому дыму. Как поняли, подтвердите! Вниманию брони на юг от нас… — Легче парень, это Кабан-шесть… — донесся из рации голос с гнусавым техасским выговором — ты вовремя обозначился, мы уже врезать решили. Наблюдаешь, что впереди? — Никак нет, Кабан-шесть, впереди были танго, но они уже смотались. Мы подстрелили одного, но это все. — Принял. Мы выдвигаемся к тебе, за нами идет броня. Готовьтесь к эвакуации. Готовьтесь к эвакуации — то, что хочет услышать каждый солдат, находящийся в этом дерьме… — Принял, Кабан-шесть И тут громыхнуло — на лестнице, глухо и мощно громыхнуло, аж содрогнулись бетонные перекрытия под ними… Внизу кто-то завыл, закричал по-португальски… — Они внизу! Гранаты! Первым метнул гранату сам лейтенант, за ним добавил еще одну Китерман. Внизу уже не кричали — зато застрочил длинной очередью, трофейный пулемет Джойса. — Сэр, они на этаже! Что-то летело по воздуху над баррикадой — что-то черное, небольшое, лейтенант увидел это вмиг обострившимся зрением… — Гра-а-ана-а-а-т-а-а!!!! Долбануло, потянуло дымом, визгнули по стенам осколки. Противный, вынимающий душу звук — для любого, кто видел что может сделать с человеческим телом самый маленький осколок. — Китерман, Гонсалес — перекрыть коридор! Быстро! Лейтенант крича это, успел одной длинной очередью выдолбить в огрызающийся огнем коридор весь магазин, потом, вспомнив что у его есть еще и подствольный гранатомет, упер приклад в стену, навел гранатомет и выстрелил, очень надеясь что граната успеет взвестись. Впереди хлопнуло — будто хлопушка взорвалась… — Огонь! Укрывшись за какой-то мебелью, сменил магазин, отстрелял его уже осознанно, короткими очередями. Потом бросился к зеленому кирпичу рации, искренне надеясь, что ни пули, ни осколки ее не повредили. Когда он оттащил ее в укрытие — громыхнуло еще раз, с их стороны — еще одна граната… — … Главный — Браво-семь-два, что там у вас?! — Я Браво-семь-два, у нас танго на втором этаже! Повторяю — танго на втором этаже, я держу оборону на третьем! Прорваться к броне не могу! — Легче, Браво-семь-два, рейнджеры уже входят в здание! Держись! — Вас понял! Китерман был ранен и Гонсалес тоже — но они вели огонь. Страшнее было с Джойсом — он был у самой баррикады и сейчас молчал, лейтенант даже не видел его. Сменив магазин, лейтенант снова принялся стрелять… Анархистов грохнули тихо и быстро — у всех рейнджеров было оружие с глушителями. Вот они и вышли к ним в спину — как раз в то момент, когда те увлеченно перестреливались с засевшими в обороне морпехами. Сами морпехи поняли это, как только заглох сначала один ствол противника зачем в течение секунды второй — и в несколько секунд наступила тишина. Недобрая тишина… — Браво-семь-два вы там?! — кто-то крикнул хриплым, сорванным голосом — Так точно! — Мы — Альфа-четыре, идем к вам! Подтвердите! — Можете двигаться, в коридоре чисто! Не стрелять, это свои! — заорал лейтенант на случай, если кто-то этого еще не понял… Рейнджеров было всего четверо: все сержантского состава, крепкие мужики лет тридцати пяти-сорока, с вымазанными камуфляжным гримом лицами, с глушителями на автоматах, они осторожно, один за одним просочились в коридор, не опуская винтовок. — Кто командир!? — крикнул один из них Лейтенант поднялся из-за укрытия — Я, сэр. Лейтенант Питерсон, Браво семь-два. — Кригер — представился один из рейнджеров — что тут у тебя лейтенант? Джойс лежал у баррикады, сжимая в руках трофейный пулемет. Питерсон, едва не падая, бросился к нему… — Я Альфа-Четыре, здание зачистил, нужна помощь. Здесь раненые. Лейтенант осторожно перевернул своего солдата на спину — тот был в сознании смотрел прямо в лицо своему командиру. — Сэр… я до конца… я свалил двоих… Лейтенант сжал вялую руку Джойса — Да, брат. Ты их сделал. Ты их сделал, брат… Джойс странно всхлипнул, будто собирался плакать. — Мы отбились? Сэр мы отбились? — Да, братан, отбились. Ты только держись, сейчас санитары будут. Держись, брат, мы их еще не раз сделаем… — Да, сэр… Кто-то невежливо оттолкнул лейтенанта — Сэр, в сторону. Теперь это наша работа… 16 августа 2009 года Северная Мексика, штат Веракруз Южнее г. Веракруз, объединенная база безопасности "Койот-4" Стафф-сержант КМП САСШ Николас Альварес Отряд Кобра-11 Интересно, когда он все-таки остановится… Стафф-сержант КМП САСШ Николас Альварес, по пояс голый лежал поверх спального мешка, брошенного на панцирную сетку кровати, закрытый легкой противомоскитной сеткой, применяемой здесь, чтобы не досаждали мухи, и бездумно смотрел в потолок. На потолке были трещины — они появились после недавнего минометного обстрела базы, их не было смысла заделывать, потому что такой обстрел мог в любой момент повториться. На потолке были мухи — они были здесь всегда, они были сущим проклятьем этой поганой дыры, они даже не улетали, если садились на тело, и они кусались. Только свежий воздух и противомоскитная сетка давали какую-то свободу от этих прилипчивых тварей. Еще их пытались травить — но они появлялись снова и снова, будто из-под земли. Распылишь дезинсектант в комнате — через час мух опять полно. И еще на потолке был вентилятор. Старик, наверное, годов семидесятых, если не шестидесятых рождения все эти годы он исправно крутил свои лопасти, едва разгоняя горячий, душный воздух и думал, что этим полезен людям. Он был капризным стариком — иногда он ни с того ни с сего останавливался — а потом, немного погодя, снова начинал работать. Стафф-сержант Альварес от нечего делать смотрел на него, смотрел на его лопасти, медленно вращающиеся в удушливой жаре комнаты и думал. Он думал о Кубе, куда он скоро поедет на двухнедельных отдых из этой поганой дыры, о безотказных мучачас, всегда готовых составить компанию бравому морскому пехотинцу, о дайкири, напитке богов, о соленых валах, накатывающих на прокаленный солнцем песок берега, о пальмах. В общем — обо всем хорошем — но никак не о том, что его окружало здесь, на объединенной базе безопасности "Койот-4", этом островке цивилизованности в море безумного насилия, не прекращающегося уже многие годы. Он думал — а старый вентилятор все вращал и вращал свои старые лопасти — и он загадал, что если вентилятор вот здесь и сейчас остановится, как он иногда делал — то все будет хорошо. По крайней мере — до того момента, как он окажется в аэропорту Гаваны. А в Гаване не может быть нехорошо… В модуле хлопнула дверь, кто-то тяжело шагнул в тамбур. Твою мать… — Дрыхнешь? — Никак нет, сэр! — отрапортовал Альварес, не вставая — Подъем сардж! Работенка для нас есть! Инструктаж у пятого ангара! Пять минут, время пошло! — Есть, сэр! Так точно, сэр! Дверь снова хлопнула. Выругавшись про себя последними словами, стафф-сержант Альварес поднялся, пробежал глазами по небрежно набросанному в его маленькой каморке снаряжению, раздумывая, что же надеть. Никакая обычная форма типа "повседневная синяя" не подойдет, дело — это значит дело. Значит — надо ехать в город. Поэтому — лучшего всего будет одеть гражданское, как и полагается для операций, по которым он специализировался. И по которым специализировался его отряд "Кобра-11" С некоторых пор считается, что пистолет в бою — бесполезен, он дается только для того, чтобы в случае чего застрелиться. Многие пехотные командиры вообще не носят пистолет, а носят такую же винтовку, что и их подчиненные. Это все потому, что пистолет — отличительный признак командира, он привлекает внимание снайпера, а в бою случись что — пистолет не поможет. Некоторые командиры, особенно прошедшие ад городских боев наоборот — всеми правдами и неправдами добывают, со складов, из трофеев пистолет для каждого своего бойца, потому что в городской тесноте пистолет гораздо лучше длинной автоматической винтовки. Но только с пистолетом не ходит на задания никто. Никто — кроме отрядов Кобра. Отряды Кобра появились в рядах КМП САСШ после осмысления итогов многолетнего пребывания корпуса в этом Богом (но не дьяволом) забытой дыре под названием Мексика. Стандартный порядок действий только и приводил, что к потерям, сожженной технике, разрушениям в городах, которые потом приходилось восстанавливать, озлоблению и новым потерям. Мексиканские города кишели бывшими и действующими полицейскими с оружием ищущими, чем бы поживиться, бывшими военными, ищущими того же, боевиками наркомафии, террористами, анархистами, простыми жителями, вынужденными взяться за автомат, потому что без автомата человек здесь становился добычей, овцой в волчьей стае. Стандартный порядок операций в городах предусматривал либо вертолетный десант, либо выдвижение в город колонны из нескольких машин, в том числе вооруженных. Боевики тоже времени не теряли, дураков давно выбили, остались умные. Наркомафия и те, кто был заинтересован, щедро подбрасывали в адскую топку войны топливо в виде денег, оружия и боеприпасов. Если выдвигается наземная колонна — к гадалке не ходи, боевики успеют запарковать на ее пути заминированный автомобиль, в городе морпехов встретят баррикады из горящих автомобилей, снайперский огонь с крыш и тому подобные радости локального конфликта. Вот и попробуйте, будучи командиром в этом случае избежать потерь и выполнить задачу. Ответом морпехов стали отряды Кобра. Ганфайтеры, профессионалы скоротечных огневых контактов. Морпехи восстановили древнее искусство боевой стрельбы из пистолета столь развитое во времена Дикого запада, а потом забытое, похороненное. Североамериканцы вообще считали себя лучшими стрелками из пистолета в мире, и небезосновательно. Группа Кобра — это группа из нескольких хорошо подготовленных и решительно настроенных парней, вооруженных скрытно носимыми пистолетами, на гражданском транспорте. Иногда они надевали под рубашки легкие кевларовые бронежилеты, иногда, если обстановка не позволяла — обходились без них. Когда позволяла обстановка — брали собой и другое оружие, не тяжелее пулемета. Их задачей было делать все то, что и должны делать роты и батальоны морпехов — только на цель они выходили тихо и скрытно. А потом наносили удар, мгновенно и безжалостно — и сматывались, либо сами либо вызывали вертолеты. Та же самая тактика городских герильерос-партизан. Укусил — отступил. Только наоборот — раньше они были жертвами — теперь охотниками. Как и любой ганфайтер из Кобры, стафф-сержант Альварес подбирал оружие под руку, самое главное — чтобы под штатный патрон 9 миллиметров. В руках ганфайтеров можно было увидеть все что угодно — итальянские Беретты, штатные Кольты-Милитари, богемские Че-Зеты, римские Зиг-Зауэры, в том числе с шестидюймовыми стволами, валлонские и русские Браунинги. Стафф-сержант в качестве основного оружия пользовался дорогим трофейным полностью стальным ЛеБайер, сделанным на базе старого Кольт-1911, но с двухрядным магазином на двадцать патронов. Его он снял с трупа одного исполнителя наркомафии, и сделал это как раз перед тем, как потерял сознание от боли — наркомафиози тоже успел выстрелить и зацепил его. По неписанным законам КМП снятое с наркомафиози оружие отходило Альваресу, и после того как его выписали из госпиталя — он сразу же сменил свой богемский восемнадцатизарядный Че-Зет, купленный на свои деньги, на трофейный ЛеБайер. Че-Зет впрочем, он не продал и не избавился от него — покрытый консервационной смазкой, он так и лежал в вещах стафф-сержанта — на всякий случай. А еще отряды Кобра использовали тогда, когда нужно было сделать что-то, что не должны были делать североамериканцы. Каждый из них был либо мексиканцем, либо похож на мексиканца, каждый их них знал испанский, каждый из них хотя бы приблизительно знал оперативную (скорее уж криминогенную) обстановку в секторе своей работы — кто кому должен кто кого замочил, кто успешно переправил большую партию наркотиков и наварился на этом. Если это было нужно, они становились мексиканцами и отличить их от других мексиканцев было очень и очень непросто. Натянув просторные брюки из джинсовой ткани, стафф-сержант поверх них натянул довольно широкий, "рабочий" пояс из кожи теленка, на котором находилось место для кобуры с пистолетом, тоже кожаной, небольшой рации и восьми запасных магазинов. Сто восемьдесят готовых к немедленному применению патронов — по полицейским, например, меркам это был явный перебор, но по мексиканским, где стреляют охотно и помногу — в самый раз. Пошарившись в вещах, Альварес выудил непочатую желто-зеленую коробку патронов Ремингтон, подбросил ее на руке и сунул в обширный карман. Еще пятьдесят патронов. В другой карман Альварес сунул сотовый телефон и еще один пистолет — компактный Kahr-9 с семью патронами в магазине и коротким, титановым глушителем "Пилот". Оружие "на всякий случай", если потребуется сработать тихо. Семь патронов мало — но больше и не надо если придется вести настоящий бой — то тут будет не до глушителя и можно будет воспользоваться настоящим пистолетом. И, что очень важно — оба пистолета одного и того же калибра, чтобы не путаться с патронами. Из коробки можно подзарядить и тот и другой. Снарядившись, Альварес накинул поверх всего этого плотной ткани белую футболку, с красующимся на ней большим рисунком, изображающим быка и тореадора, и, как последний штрих — застегнул на шее тонкую золотую цепочку с сентенарио[8] — истинный признак наркомафиози. Снарядившись, стафф-сержант сплюнул на удачу — прямо на пол — и пошел к ангару номер пять. Перед тем как закрыть дверь своего модуля, он бросил мимолетный взгляд на потолок. Вентилятор не работал… Объединенная база безопасности "Койот-4" представляла собой большую, в несколько гектаров огороженную рвами, минными полями, пулеметными гнездами, заборами, рядами колючей проволоки базу, которая за несколько лет превратилась в своеобразный мини-городок, пригодный для более-менее сносного существования. Жилые модули, накрытые сеткой, мехпарк из бетонных конструкций, вертолетные площадки, ангары, взлетно-посадочная полоса, способная принимать транспортники типа С130 и С14. Рядом с вытоптанными дорожками небольшими экскаваторами были выкопаны рвы — в случае обстрела полагалось немедленно прыгать туда. База кишела народом, техникой, знакомыми и незнакомыми — морпехами которые составляли здесь большинство, десантниками, спецназовцами, простыми бронекавалеристами с баз в Техасе. У каждого было свое дело — кого-то гонял сержант на стрельбище, до одури заставляя повторять одни и те же упражнения. Кто-то ремонтировал Хаммер, лежа прямо под ним, кто-то, пользуясь случаем, проводил профилактику вертолетов, турбины которых от местной пыли и грязи приходилось постоянно перебирать. Кобр на базе не любили, считали их зазнавшимися наглецами — но кое с кем Альварес обменялся-таки рукопожатием, а на остальных ему было глубоко наплевать… Его группа собралась у пятого ангара, в котором дожидался своего часа легкий транспортник С-14 в полном составе. Они были здесь все — жилистый коротышка Андерсон, коренастый, усатый мексиканец Эспиноза, тощий как палка Уильямс, похожий на студента-отличника Шамберс, здоровяк, бывший пулеметчик Ривера. Был здесь и Вермеер, ганнери-сержант Вермеер, единственный на базе, кто был награжден Медалью Почета Конгресса САСШ. Его он получил в пятом году, во время жуткого боя в пригородах Мехико, когда рухнул на землю транспортный Ястреб с перебитым хвостовым ротором. Вермеер тогда не потерял самообладания, он затащил всех — и живых, и мертвых в какой-то склад, умудрился снять с вертолета оба пулемета с боеприпасами и перетащить их туда же — все это под огнем противника. И потом они до ночи отбивали атаки озверевших от предчувствия крови анархистов, весь проклятый день они стреляли — и выстояли, дождались-таки проклятую транспортную эвакуационную колонну, прорывавшуюся к ним под страшным обстрелом. Тогда-то Вермеер и получил свою медаль на бело-синей ленте, но он ее никогда не показывал и не надевал. Да и на награждении он сказал, что остальные, те кто был там — и те кто выжил, и те кто не остался там навсегда — не менее достойны этой медали чем он. Но наградили его — как старшего по званию… Увидев машины — черный гражданский Форд-Экспедишн с тонированными стеклами, и пикап Додж Рэм со сдвоенной кабиной, одни из тех машин, что так любят наркомафиози и которые изымают десятками, Альварес понял — опять выход. — Стафф-сержант, вы опоздали — сухо сказал Вермеер, щелкнув ногтем по циферблату часов — Извините, сэр… — заученно ответил Альварес, но его уже никто не слушал — Так, все в сборе. Приступаем! Внимание сюда! Вермеер бросил на капот Форда карту и несколько фотографий — Запомните внимательно, на фотографии один и то же человек, просто выглядеть он может по-разному. Внимательно посмотрите, не дай Бог его подстрелить! Фотографии пошли по рукам. Сложно представить, что это один и тот же человек, реально сложно. Попали они и к Альваресу, тот посмотрел на них, кивнул и передал дальше. — Это Томас Карреас, кстати сказать, Томас Карреас — это не имя, а оперативный псевдоним, под которым он работает. Он несколько лет работал под прикрытием, сейчас является неофициальным представителем картеля Альварадо в этом штате. Его мы должны сегодня изъять. Работаем сегодня не как обычно. Снаряжение, экипировка — в кузове грузовика. Разбираем! Снаряжением оказались тяжелые бронежилеты с заклеенной черным скотчем надписью Policia, разгрузочные жилеты с полным набором необходимого снаряжения и оружие. Такое оружие частенько применяют наркомафиози. Укороченные автоматы ACE c прицелом типа "Рефлекс" на цевье, диоптрическими прицельными приспособлениями и прикладом как у армейской М4А2. Просто великолепное оружие — надежность Калашникова и привычное к рукам как М4. Их делали евреи в Палестинской губернии, купив лицензию в Ижевске, в основном торговали ими за рубеж, поскольку делали под иностранного образца патроны. На Восточных территориях такое оружие было распространено не меньше, чем оригинальные автоматы Калашникова. А эти — были сработаны под мощный пулеметный патрон 7,62х51, пуля которого пробивала насквозь машину и того, кто за ней прятался. В городах, где для стрелков масса укрытий — весьма полезная штука. — Сэр, оружие надо пристрелять… — сказал кто-то — Нет времени. Я сам получил все это полчаса назад. Меня заверили, что на сто метров пристреляно в ноль — как раз для города. Разбираем, быстрее! Оружие разобрали быстро. Стафф-сержант пару раз на пробу вскинул автомат к плечу — немного тяжелее, чем обычная пехотная М4, но в руке лежит хорошо, приклад, рукоятка, прицельные приспособления тоже привычные. Там посмотрим — в городском бою, где стреляют через улицу, можно и без пристрелки — не промахнешься. — План операции в следующем. Мы спокойно доезжаем до города. В городе ставим на крышу мигалки и вперед. Логово Карреаса вот здесь, на окраине, подальше от порта. Согласно разведданным, он будет там еще как минимум четыре часа. Здание серьезно охраняется, но наскоком можно прорваться. Сам Карреас сопротивляться не будет, если только для вида — но его боевики стрелять будут серьезно, они не знают на кого, в самом деле, работает их шеф. Отход — с крыши, после захвата объекта мы должны занять оборону и дождаться вертолета. Запасной путь — но это в самом крайнем случае, по земле. Колонна с отрядом поддержки будет стоять наготове — но мы должны быть готовы к тому, чтобы прорываться к ней навстречу. При зачистке здания применять пистолеты, пуля из винтовки может пробить стену. Вопросы, джентльмены? — Сэр, почему Карреас не может бежать и выйти к нам? — Объясняю. Его должны арестовать, причем арестовать так чтобы это выглядело максимально достоверно. Не исключено, что Карреаса еще придется задействовать в различных операциях — и нарушать его легенду мы не можем. Его нужно арестовать — и его арестуем мы, господа… Его арестуем мы, господа… Проще сказать, чем сделать… От базы до города было всего несколько миль — но каких! Эту дорогу морские пехотинцы называли в разговорах "Аллея РПГ", потому что проклятая извилистая дорога, на которой в некоторых местах не получается даже двадцать миль в час, была сущим раем для гранатометчиков. Русские РПГ, римские "Панцерфауст" и "Бункерфауст", североамериканские "Базука" и М72 — все было здесь и все стреляло по морпеховским патрулям и группам. Иногда не спасли даже решетки, являющиеся неотъемлемой принадлежностью каждого используемого морпехами транспортного средства. Оставалось надеяться только на то, что две гражданские, небронированные машины не покажутся местным боевикам достаточно лакомым куском, на который следует тратить реактивную гранату. Гранатометы на черном рынке стоили недешево. Пройдя посты безопасности на базе, и выйдя на трассу — выход им открыл огромный толстый рельс на колесиках на последнем посту, выступавший в роли шлагбаума — водители "дали ходу", газанули так, как позволяла газовать эта проклятая трасса. На трассе часто были подрывы, про обстрелы уже упоминалось — и единственным верным, снижающим риск остаться здесь навсегда способом, было гнать на предельной скорости, надеясь, что это собьет прицел что гранатометчику, что подрывнику. Дорога была ухабистой, на ней было полно ям и выбоин от старости и от предыдущих подрывов и обстрелов. Водители, конечно, старались объезжать выбоины — но это не всегда получалось, и тогда они гнали напрямую. Тогда в салоне получалось нечто напоминающее национальную техасскую забаву — родео. Все окна были открыты, и пыли в салоне было столько, что она навязала на зубах и лезла в нос. Глаза от пыли защищали стрелковые очки, которые приходилось постоянно протирать… Середину пути отметил разорванный, искореженный взрывом остов Страйкера у обочины. Наркос месяц назад постарались — заложили заряд килограммов триста да еще направленного действия ухитрились сделать. Машину просто снесло с дороги и пару раз прокувыркало через крышу. Теперь обгоревший остов бронетранспортера отмечал середину пути. Пронеслись мимо подбитого бронетранспортера молча, сплюнули в открытые окна, чтобы не накаркать… — Буэна-виста — сказал Вермеер через несколько минут, когда по левому борту мчащихся машин замелькали склады. Здесь была железнодорожная ветка, автомобильный поток начал густеть, замедляться — блокпост… Буэна-Виста — зона охоты начинается здесь. Дурная земля. Здесь, на блокпосту стояли мексиканцы. Из полиции. Верней из того, что в этой проклятой стране называется полиция. Это была еще одна вооруженная банда, просто называлась эта банда "полиция" и была она на стороне североамериканцев — просто потому, что не могут же все местные быть против них, кто-то должен быть и за. Когда североамериканские части вошли в Мексику, уже охваченную пламенем очередного мятежа — полиции не было, полиция превратилась в банды на содержании наркомафиози. Несколько лет ушло на то чтобы хоть что-то изменить. В полицейские шли те, у кого были свои счеты к бандитам и наркомафиози, особенно кровные. Для полицейских и их семей были построены отдельные охраняемые базы, потому что если бы они жили просто в городах, мафия бы с ними расправилась, а герильерос — помогли бы в этом. Полицейские получали жалование, бесплатно оружие, их тренировали специалисты из Северной Америки, лучшие проходили стажировку в самих САСШ. И все-таки они были бандой — продажной, не упускающей случая поживиться за счет слабого, жестокой. Случаи похищений, вымогательств, даже убийств со стороны полицейских раскрывались довольно часто. На это закрывали глаза, потому что другой полиции не было. Здесь же полицейские занимались банальным вымогательством на дороге. Через блок-пост мог проехать только тот, кто платил тысячу песо за легковую машину с пассажирами и три тысячи песо — за грузовик. Поэтому, полицейские на таких вот блок-постах относились к своей службе очень ответственно, останавливали каждую машину, а кто не мог заплатить — на стоянку для досмотра и обыскивали, забирая все, что есть более-менее ценного. Мексиканский коп подошел к машине — и наткнулся взглядом на удостоверение… — Buenos dias amigos… — просветлел полицейский. Как же свои, собратья по ремеслу. Вермеер ничего не ответил, он просто смотрел на подошедшего к машине мексиканского копа и смотрел так, что тому было весьма неуютно. Возможно, будь в машине Вермеер один, он и угодил бы на стоянку для досмотра — но их было несколько человек, на двух машинах. Коп решил не связываться — повернувшись, он замахал рукой, чтобы открыли шлагбаум… — А потом размышляем, откуда в городах столько вооруженных наркос — меланхоличным тоном заметил Родригес. Да уж… — Первый — всем. Предельное внимание. — Четверый — первому. Вопрос — правила открытия огня. — Первый — Четвертому. А то сам не знаешь… Только в ответ. Только в ответ… Всю эту долбанную войну они только и делают что отвечают. Отвечают на выстрелы, взрывы, вылазки анархистов. Черт, любой летеха, только что закончивший Вест-пойнт[9] скажет, то первое что должен завоевать пехотный командир в бою — это инициативу. Если ты не выигрываешь — значит, ты проигрываешь. А как можно завоевать инициативу, если только и делать, что отвечать… — Четвертый, внимание! Черный Субурбан, обгоняет нас слева! С твоей стороны! — Принял, веду его! Машина выглядела полицейской, но ни полицейский, ни частник не рискнул бы обгонять североамериканский конвой, на заднем бампере каждой машины которого было написано крупными буквами "Держать дистанцию не менее ста метров. Стреляю на поражение!". Они же ехали не на армейских машинах, их вполне могли обгонять, и вообще могло произойти всякое — особенно если кто-то стуканул об их выдвижении в город. В обгонявшем их Субурбане мог быть кто угодно — те же наркос. Наркос обожали маскироваться под местных копов, и нередко у них это удавалось. А местные копы обожали торговать наркотиками, если представлялась такая возможность — и им это тоже удавалось… Альварес переложил свой автомат так, чтобы можно было быстро развернуться — и стрелять прямо через окно. Субурбан, держа скорость миль на десять повыше чем они ровно, не ускоряясь и не тормозя, обошел их. Тонированные до черноты стекла остались закрытыми, в североамериканцев не полетела граната, сам Субурбан не взорвался во время обгона. — Отбой — Принял. Проскочили железнодорожный мост, слева замелькали барриос — нищие, кишащие крысами жилища местной бедноты, сделанные из морских контейнеров, украденных из порта, из листов самого разного железа, взятого непонятно откуда, из потемневших от старости американских мобильных домов — моторхоумов. Моторхоум здесь считался настоящей виллой. Это тоже была Мексика. Здесь ходили босиком, если не удавалось украсть ботинки, здесь матери укладывая детей спать, оставались рядом, потому что крысы могли объесть ребенку лицо, здесь проржавевший контейнер считался домом, а старый, с давно сгнившими шинами моторхоум — хоромами. Здесь убить человека стоило сотку баксов, а то и еще дешевле. Здесь рожали по семь-восемь детей, и у половины жителей этих трущоб вообще не было паспортов. Эти люди не существовали для государства — но государство потом удивлялось, откуда берутся бандиты, наркомафиози и анархисты. Сначала североамериканцы пытались чистить эти трущобы. Из всех только Вермеер помнил это — их запустили в самое сердце барриос, они сопровождали врачей-волонтеров из "врачи без границ". Они раздали какие-то лекарства, мыло — а на обратном пути они попали под обстрел и открыли ответный огонь, убивая тех людей, которым приехали помочь. Сейчас ни та, ни другая сторона не делала глупостей — североамериканцы предпочитали не соваться в барриос, а из барриос не обстреливали колонны, патрули и блоки… Развязка с Мигель Алеман была давно взорвана, еще на второй год войны — здоровенный грузовик с цистерной взорвался, проезжая под мостом как раз тогда, когда по мосту проходила колонна Страйкеров. Сейчас искореженные машины давно вывезли, армейские саперы разобрали то что осталось от моста, направленными взрывами обрушили его остатки. Все что напоминало сейчас о трагедии — так это кучи серого, искореженного в хлам бетона по обе стороны дороги, да несколько простых памятных знаков слева от дороги. Одиннадцать — по количеству парней, которые не вернутся домой. Памятные знаки местные почему то не трогали — зато на остатках моста кто-то большими черными буквами вывел. La muerte harА desaparecer todas las.[10] Прохрустев колесами по временной, засыпанной щебнем трассе, остававшейся такой вот уже больше пяти лет, Форд и Додж в числе прочих машин выбрались на Мигель Алеман, ведущую прямо в город… Несмотря на всю подготовку, на то, что он служил здесь не первый год — Альварес проморгал, не понял, откуда стреляли. Просто что-то застучало — по машине, по кузову, по стеклам, по всему, мир наполнился этим проклятым стуком, стекла затрещали, осыпаясь… — Козлы! Было видно, что в Эспинозу, сидевшего за рулем попали, он на секунду потерял контроль над управлением — но тут же пришел в себя, со всей дури нажал на газ. Почти шестилитровый двигатель бросил Форд вперед. — Не отвечать! Прорываемся! Альварес оглянулся — Додж держался у них на хвосте, лобового стекла у него уже не было, и злобный огонек бился там, где должен был сидеть Ривера. Значит, пока еще все целы и способны вести бой. — Налево! Огонь без команды! С ревом мотора, едва не заваливаясь на бок, Форд выскочил на нужную улицу — под шквальный огонь. Неширокая, ведущая к отелю, боковая улица уже была перекрыта поставленным поперек нее грузовиком, перед ним чадили несколько облитых бензином покрышек. Стреляли, кажется, уже отовсюду… — Покинуть машину! Двигатель уже захлебывался, Форд шел по инерции. В разбитые пулями стекла несло запах дыма, подожженных на улице покрышек и опасности. Рывок — из распахнутой двери, которая на секунду защитит от пуль, в дверях — вставки из брони, машины специальных. И — удар, сильный удар, скорость километров двадцать и сейчас все эти двадцать километров играют против него, когда он падает на дорогу. Падает, кувыркается, чтобы погасить энергию удара, приходит в позицию для стрельбы. Рука уже привычно держит пистолет… Раз! — пистолет дергается, кожух идет назад, выплевывая гильзу — и в нескольких метрах от него прячущийся за пикапом боевик — черные очки, бородка, автомат Эрма плюющийся пулями — на секунду замирает от удара пули, горло взрывается кровавым фонтаном. А потом он падает, исчезая за машиной, за которой он укрывался, словно марионетка, у которой враз обрубили все веревочки… Два! Три! — еще два выстрела в быстром, почти пулеметном темпе, потому что первая пуля идет мимо, зато вторая попадает точно в голову наркомафиози, голому по пояс, покрытому татуировкой и с автоматом Калашникова, из которого он хлещет огнем даже не целясь, от живота. Он как раз бежит параллельно ряду припаркованных у тротуара машин, бежит, наступая на валяющихся людей. Здесь, как только начинается перестрелка, все падают, падают, где застало, и молятся Санта Марии. А этот помолиться не успел — упал, разбрызгивая мозги из вскрытой пулей черепной коробки, упал замертво. И — кувырок, кувырок в сторону длинного ряда машин, прочь от ответного огня, прочь с этой гребаной, мать ее так улицы. Скорее, как можно скорее — спрятаться за что-то, что задержит пули, что-то, что позволит прожить хоть еще немного, что позволит выжить под градом пуль со всех сторон… Нога проскальзывает на чем-то липком, брошенном на тротуар, асфальт с бешеной скоростью несется навстречу… Как раз вовремя — картечь прошла выше, над ним, как раз там, где только что был он, хлестко ударила по машине, стоящей у тротуара следом за той, за которой укрылся он сам. Со звоном рассыпалось стекло… А прилично за них взялись… Десять стволов как минимум. Первым делом надо сменить оружие. Пистолет — хорош при внезапном нападении, но если пошло такое дело — он ничто против автомата… Сунул пистолет в кобуру, автомат в руки, занял позицию, укрываясь машиной…. — Четвертый — готов! — доложил он, у них у каждого была система связи с ларингофоном на горле. На мгновение высунулся из-за борта пикапа, пытаясь определить, что делается — и отпрянул, потому как в борт ударила пуля… Хреново… В наушнике истерической скороговоркой бились другие доклады — похоже, в основном все заняли позиции на другой стороне улицы, только он один перебежал через дорогу, и остался при этом жив. — Первый всем. Три-вперед. Три-вперед, отсчитать до трех — и вперед. Легче сказать, чем сделать. Отсчитав до трех, сержант приготовился к броску… Хлопнуло — как рождественская хлопушка, только громче — граната. Впереди рванула граната затем еще одна, что-то уже горело… И тут он увидел. Крыша! По плоской крыше разукрашенного в зелено-желтый цвет здания напротив, как раз того, рядом с которым укрылись остальные, бежали несколько человек Четверо или пятеро. С оружием. — Четвертый всем, опасность сверху! Оставаясь на месте, сержант прикрылся от пуль бортом пикапа, положил автомат цевьем на борт, дождался, пока первый из бегущих набежит на красную точку в прицеле, и нажал на спуск. Автомат бахнул одиночным, солидно толкнуло в плечо — а бегущего тяжелая, пулеметная пуля швырнула вниз, под ноги остальным… Прежде чем остальные опомнились — сержант выстрелил еще несколько раз, открыли огонь и снизу, но действенным был только его огонь. Видимо те, кто забрался на крышу, не просекли, что один из североамериканцев перебежал на ту сторону дороги, решили расстрелять наглецов сверху или даже закидать гранатами — и поплатились за свою ошибку. Несколько пуль разбросали бандитов по крыше, в ответ успели выстрелить только двое и то неточно. Один свалился с крыши вниз, тяжело хряснулся об асфальт… — Первый — Четвертому — прикрываем! Отбойным молотком застучали автоматы и под прикрытием огня Альварес с низкого старта, рванулся через улицу, к своим. Где-то на полпути словно кувалдой ударило в спину, да несколько раз подряд, померкло в глазах но он по инерции успел сделать несколько шагов, как раз тех самых шагов, которые были нужны, чтобы добежать, упасть за машины на противоположной стороне улицы. А дальше было никак… Очнулся сержант от того, что кто-то невежливо хлестал его по щекам, а прямо над ухом оглушительно гремел пулемет, короткими очередями расстреливая наступающих анархистов. Каждый удар по щеке отзывался ослепительной вспышкой боли в голове, черный, вонючий дым у потолка… рядом кто-то стрелял, а кто-то орал в рацию… — Всем кто меня слышит — это Кобра-одиннадцать! Попали в засаду на Кортес, потеряли транспорт. Мы в здании на Кортес, держим круговую оборону, долго не продержимся! Вытаскивайте нас отсюда, вашу мать тут настоящее гнездо осиное! Всем кто меня слышит — это Кобра-одиннадцать! Мы прижаты огнем на Кортес… — Шамберс… — протолкнул сержант через пересохшее горло — ты чего? Над глазами был… вентилятор?! — Живой?! Сэр, он в себя пришел! Вставай, сукин сын, ты нам нужен. — Я… мертв? — задал идиотский вопрос стафф-сержант, потому что ничего другого в голову не приходило. — Пока нет, но ты уже в аду. Да вставай же! Над ним появилось еще одно лицо. Вермеер, а щека чем-то распахана и кровь идет… И вентилятор, такой же… крутится. — Давай, сардж, подъем, ты что тут, подыхать собрался?! Сильная рука поставила его на ноги. — Что за хреновина произошла? — Ты несколько пуль в спину словил, жилетом. Ни одна не пробила, но попало тебе крепко. Альварес закашлялся… — Черт, кажется, у меня ребра сломаны. — Потерпишь! Давай, сардж, не время рассиживаться! Дайте ему обезболивающее! От обезболивающего Альварес отмахнулся — новое обезболивающее обладает каким-то странным эффектом, человек как чумной делается. В таком состоянии отбиваться нельзя. — Босс, я в порядке! — винтовка оттягивала ремень, она висела на груди сержанта, его так и затащили в помещение вместе с ней — где мы? — На третьем этаже какого-то здания. Вставай на мое место, я займусь рацией. Стена была частично вывалена наружу — словно великан откусил от дома кусок — и с позиции, которую занимал стафф-сержжант, открывался хороший обзор на улицу. Внизу горели уже не только покрышки, но и машины, а те, что не горели, напоминали швейцарский сыр, настолько они были побиты пулями. Около одной из машин на тротуаре распластался человек — были видны только ноги в синих джинсах, на одну ногу человек был бос. Стреляли не с улицы — стреляли через улицу, из окон противоположного здания и стреляли много. Ему же оставалось только держать под контролем лестницу и огромный пролом в стене — чтобы никто не прошел снизу. Самая безопасная позиция… — Всем кто меня слышит — это Кобра-одиннадцать! Мы на Кортес под огнем… В наушнике прозвучало долгожданное — Кобра-одиннадцать, это Супер-два-два, иду к вам. Вопрос: обозначьте свое местонахождение. — Супер два-два, мы на Кортес, дом на запад от зеленого дыма, как понял, прием! — Вас понял, на запад от зеленого дыма. Вопрос: кто-то из наших занимает позиции извне этого здания, прием? — Супер два-два, ответ отрицательный, повторяю — ответ отрицательный. На улице и в других домах — одни танго, работайте свободно. — Вас понял, свободный огонь… В черную жирную пелену дыма от горящих покрышек вплелись струи ядовито-зеленого цвета, черный дым приглушал зеленый, придавливал его к земле. И тут громыхнуло — ударило так что потемнело в глазах и ходуном заходил дом, в котором они укрывались… В сознание стафф-сержант пришел через несколько секунд. Пара секунд ушло на то, чтобы понять, что он жив и его не завалило. Еще несколько — чтобы осознать, что происходит на улице. А на улице вообще ничего не происходило — сплошная стена то ли пыли, то ли дыма, то ли всего вместе… Где-то вверху… то ли шумит в ушах, то ли вертолет… Сержант с трудом поднялся на ноги… С противоположной стороны улицы кто-то дал очередь — и, отвечая ему, по зданию хлестнул пулемет… Значит вертолет… Из соседней комнаты вывалился Эспиноза, сержант вскинул винтовку. — Свои! Это я, я, сардж! — заорал Экспиноза — не стреляй! Сэр, он цел! Рано или поздно кто-нибудь все-таки перепутает… — Сардж, двигай в комнату, я тебя сменю… Не пригибаясь — если пригнешься, голова закружится, упадешь — стафф-сержант Альварес зашел в соседнюю комнату, там, где держали оборону все остальные. Андерсон и Шамбес занимали позиции у окон, Ривера лежал у стены, но крови видно не было. Уильямс сидел, привалившись к стене и бессмысленно уставившись в пространство перед собой, а Вермеер орал, перемещая свою речь последними словами в микрофон… — Супер-два-два, ты что твою мать, творишь! Ты что, с. а творишь?! — Кобра-одиннадцать, мы заметили двоих с РПГ на север от вас. — Ты же чуть нас всех не грохнул! Забирай нас отсюда! — Спокойнее, Кобра-одиннадцать, выбирайтесь на крышу, эвакуируем вас оттуда… И тут здание пошатнулось — видимо что-то взорвалось рядом, здание пошатнулось, что-то упало… Боль… Ничего кроме боли… Пришел в себя от укола — кто-то вонзил стальное жало шприца в плечо, прямо через форму — и он открыл глаза… — Твою мать… — Спокойно, сержант… Ты у своих… И он снова потерял сознание… 16 августа 2004 года Устье Амазонки, Каналь до Норте Оперативный район "Коронадо", плавбаза "Бенева" Машинист первого класса ВМФ САСШ Райан Патон Двадцать первая группа СПн ВМФ САСШ Пахло жратвой. Нет и в самом деле, можно было поклясться чем угодно — пахло жратвой. Нет, не той жратвой, которой приходится питаться на выходах — сырой рыбой, змеиным мясом, еще какими-то подстреленными зверюшками — а самой настоящей североамериканской жратвой. Такой жратвой — от которой не выворачивает наизнанку. Пахло мясом. Большим, сочным мясным бифштексом, таким сочным, что когда его режешь, то из-под ножа брызгает сок. Такой вот бифштекс он ел больше месяца назад, а Аргентине. Тогда они выбрались — верней их отправили на отдых в Аргентину, они зашли в маленький ресторанчик в Буэнос-Айресе… Таких ресторанов было там много, но хозяин этого вывесил у входа звездно-полосатый флаг. Возможно как раз для того, чтобы привлекать внимание таких как они солдат, получивших две недели отпуска, чтобы окончательно не свихнуться от войны. Они зашли в ресторан и хозяин принес им каждому по стейку, свежему, только что сготовленному стейку. Каждый стейк был размером примерно с две сложенные вместе ладони и подавался он на плоской деревянной тарелке. Табаско к сожалению в ресторане не было — но он тут и не требовался. Они переглянулись между собой — и накинулись на горячее мясо как волки. Они даже не знали, что в Аргентине так хорошо умеют готовить мясо — да и где им это было узнать. Они тогда получили две недели отпуска после почти месячной погони за призраками в проклятой дельте, безжалостной к любому чужаку. И эти две недели рая они использовали на полную катушку… Теперь о стейке можно было лишь мечтать… А можно — оторвать вдрызг уставшую задницу от подвесной койки-гамака, подвешенного где-то между переборками, пойти на камбуз и кинуть что-нибудь на зуб. А потом идти досыпать… Это была "Леди Би", легенда среди боевых пловцов, и всех, кто имел отношение к спецназу ВМФ, королева побережья. Бывшее флотское судно поддержки дедвейтом тридцать тысяч, ныне уже несколько лет бросившее якорь в самом устье Амазонки, проклятой Амазонки, зеленого ада. Каналь до Норте, северный канал стал ее портом приписки, и она не меняла его вот уже три с лишним года, находясь примерно километром мористее, в акватории Атлантического океана. За это время она превратилась непонятно во что — этакий обтянутый маскировочной сеткой, ощетинившийся противокумулятивными решетками, обросший как ракушками самодельными причалами, чуть ли не полностью перекрывающими канал, остров. База снабжения, ремонтная база, место базирования боевых пловцов, отрядов Naval Special Warfare Rigid Inflatable Boat (NSW RIB) и Special Operations Craft Riverine (SOCR). Здесь же частенько швартовались пибберы — небольшие, похожие на буксиры, вооруженные суденышки, которые базировались выше по течению, на базе в Порто де Моз. На Леди Би всегда можно было отдохнуть, поесть по-человечески, пополнить запас патронов и гранат, отставить на попечение местных эскулапов своих раненых. И снова в бой, в зеленый ад, где смерть караулит тебя на каждом шагу, где топь может засосать человека в секунду, где бесследно пропадают лучшие бойцы спецназа ВМФ, где под кронами гигантских деревьев сумрачно даже днем. Ты уходил в бой — а Леди Би оставалась и ждала тебя обратно. Леди Би была для всех этих неразговорчивых, крепких молодых людей домом… Машинист первого класса Патон одним движением, еще не открывая глаз, выскользнул из гамака, по памяти сунул руку в то место, где он оставил свое оружие, подхватил его за ремень. Автомат Калашникова — в САСШ он не был принят на вооружение, им полагался по штату автомат Кольт М4А2 с подствольником и пистолет-пулемет Кольт-45 с интегрированным глушителем. Но большинство из тех, для кого Леди Би была домом, хранили свое штатное оружие в местной оружейке, а в джунгли ходили с русским автоматом. Покупали или за свои деньги дома, или приносили трофейные и в мастерской на Леди Би их перестволяли под штатный североамериканский патрон. В зеленом аду, где жизнь и смерть порой разделяет нить толщиной с паутину паука, автомат Калашникова был единственным, который верно служил боевым пловцам, не захлебываясь в воде и болотной грязи. Рисковать отказом оружия в бою никто не хотел. Здесь и так было предостаточно возможностей для риска. Закинув автомат на плечо — здесь все постоянно ходили с оружием, машинист первого класса Патон направился в сторону камбуза. Камбуз располагался в носу, на второй палубе, почему — непонятно, обычно камбуз находится как раз в корме. Чтобы попасть на камбуз — а Патон занял свободную койку в самой корме корабля, чтобы не беспокоили хождениями — ему надо было пройти через целую вереницу кают, наскоро отгороженных углов, где спали, писали письма домой, что-то читали, резались в карты и просто смотрели в потолок. На полу было грязно, половина плафонов освещения была разбита — но здесь на это не обращали внимания, не до того было. Это тебе не океанский корабль, где у матросни только и дел, что каждый день палубу драить. Это Леди Би, парень, здесь совсем другой мир. Чистилище — перед вратами ада… — Эй, Рэ, как сходили? — спросил кто-то, лежащий в таком же гамаке — Хреново. Впустую сходили… — ответил Патон (Рэ почему то было его прозвищем, прозвища здесь были у всех) и начал протискиваться дальше. Сходили и в самом деле хреново. Их забросили неделю назад с вертолета — и они целую неделю шли к какой-то точке, вскрытой спутниковой разведкой. Была речь о том, что в этой точке находится перевалочный лагерь оружия и снаряжения, его надо было взорвать, да еще и языка желательно было бы взять. Амазонка, крупнейшая река мира, в ее дельте, поросшей тропическими лесами, может спрятаться целая проклятая армия. Она и пряталась — местные индейцы, языка которых никто не знал, боевики-анархисты, боевики-наркомафиози, контрабандисты, золотодобытчики, еще какие-то подозрительные личности — да кого тут только не было. Леса предоставляли убежище всем — деревья-великаны намертво скрывали, что под ними находится, не помогала ни спутниковая, ни авиаразведка. Ходили недобрые слухи, что в сезон дождей, когда Амазонка разливается так, что с одного берега не видно другой, по реке проходят малые подводные лодки, доставляя в верховья оружие, снаряжение, подкрепления. Чьи подлодки? Да русские, конечно, чьи же еще. Это русские помогают проклятым анархистам, это из России все это пошло. Бакунин, проклятый Троцкий — самые что ни на есть русские, русские выбросили в мир эту заразу, как выбрасывают чумных блох. Русские ненавидят североамериканцев, потому что у североамериканцев демократия, а у русских — диктатура и культ личности. Русские хотят захватить весь мир и ради этого они тайно помогают анархистам. Наконец, у русских достаточно для этого сил и их ракеты держат под прицелом города. Русские — вот кто всему виной. Но автоматы у них без вопросов — хорошие. Вот они и шли — по джунглям, по топи три дня, выходя на указанную точку. Два раза они натолкнулись на какие-то непонятные отряды — в последнем случае, в отряде было человек пятьдесят. Оба раза им удалось заметить их вовремя — и обошлось без боя, правда, в последнем случае пришлось четыре часа пролежать в болоте. А вышли на точку — и оказалось, что все впустую. Какой-то проклятый древний город, непонятно чей, непонятно кто тут жил и когда — но явно не в этом веке и не в прошлом. Даже не заминировано. И потом четыре дня они отступали к реке, последние два дня — с боем, им упали на хвост боевики. У самой реки они потеряли Данна. Джозеф Данн, корабельный старшина, шутник из Айовы, ему просто не повезло и одна из пуль, градом летящих из зарослей, попала ему в руку, а еще одна — попала в грудь, пробив бронежилет. Когда его вытащили к ведущим шквальный огонь по зеленке катерам — Данн был еще жив, он умер на реке, когда они на полной скорости шли домой. Проклятая река забрала еще одного из них, этому когда-то было положено начало, но они сомневались, что родился тот человек, которому суждено положить этому конец. Река была вечной, она текла к океану до них, и будет течь после них. И проклятые джунгли — они тоже вечны, их не сжечь напалмом и не нашпиговать свинцом, их слишком много, этих проклятых джунглей… Поднявшись по узкой лестнице на вторую палубу, Патон пошел мимо закрытых кубриков-клетушек, где квартировали немногочисленные офицеры, стараясь не попадаться никому на глаза… Камбуз был не таким уж большим, без иллюминаторов, какой-то шутник придумал оформить его под итальянский ресторанчик, но получилось плохо, здесь не достать было соломы, а то, что достали, сразу приказали убрать, потому что солома была пожароопасной. В итоге от итальянского ресторанчика остался только итальянский флаг на стене, еще какой-то придурок поймал океанскую рыбу-меч и решил сделать из нее чучело, но чучело это стало так вонять, что его выбросили в реку, а заодно чуть не выбросили самого чучельника. Вот так вот… — Эй, парни, где здесь можно разжиться бифштексом? — Да у нашего шеф-повара были… — крикнул кто-то. Кока здесь, как и полагается в ресторане, называли шеф-поваром. Бифштекс и в самом деле был, никого из своих на камбузе не было, отсыпаются, видимо, и Патон подсел к катерникам. Катерники — совершено бесшабашные и отмороженные ребята, снующие на небольших бронированных катерах по всей Амазонке, и стреляющие даже когда у них просто плохое настроение. На маленьком катере у них было аж пять пулеметов — два Минигана, два М60 и один М2 Браунинг, это не считая личного оружия. Их единственной защитой от летящих с берега пуль была скорость да шкальный огонь, позволяющий быстро подавить огневые точки на берегу и оторваться от преследования. Катерники были из того самого спецотряда, который и вытащил их с предыдущего задания… — Лэнс… — поглощая дымящееся, горячее мясо, Патон обратился к старшему катера, невысокому коренастому боцману — какого хрена здесь происходит? Боцман оторвался от поглощения порции спагетти, залитых Табаско сверх всякой меры — Ты о чем? — Ну я вот подумал… Какого хрена здесь вообще происходит? Они воюют с нами который год. За счет чего это все держится? За счет наркоты? Но почему нельзя наркоту выращивать где-нибудь в другом месте, где нет нас? Где намного тише. Да, мы видели поля — но их, черт возьми, не так уж и много. Какого хрена здесь надо русским? — Тише! — боцман осмотрелся по сторонам, но камбуз был полупустой и никого из офицерского состава не было — ты вот что, парень… Если ты начал об этом задумываться — я тебе кое-что расскажу. Но — рот на замок, понял? — Могила — Патон прижал палец к губам — Так вот. Ты помнишь, как подорвали Луизу Эм? Луиза Эм была новейшим артиллерийским крейсером класса Делавэр, она стояла на траверзе Рио для огневой поддержки операций, ведущихся в этом районе и была подорвана совершено неожиданно полтора года назад, в один прекрасный летний день. Верней, ночь. Взрыв был такой силы, что половину экипажа спасти так и не удалось. После этого случая североамериканский морфлот стал намного осторожнее — потерянный новейший крейсер это не шутки… — А это тут при чем? — Да все при том. У меня на этом крейсере однокашник служил. Он тогда на берег в самоход ушел, девочки, то-се… Ну и жив остался. И потом мы с ним на берегу встретились, он мне рассказал кое-что, такое, что волосы зашевелились — Что именно? — Да то. За пару дней до того, как Луиза Эм выдала свой последний в жизни салют, там побывали британцы из Корпуса наблюдателей. Он заметил, как один офицер совал нос совершенно не туда, куда бы следовало. И через два дня после этого, Луиза Эм — бабах! Сказанное было настолько неожиданным, что у Патона кусок застрял в горле — Ты чего? — Да того?! Совсем деревянный! Ты сколько раз тут русских видел?! Хоть раз тебе русские здесь попадались?! — Один раз. Помнишь тот случай на Рио Негро два года назад? Тогда… — Помню. Трое русских. Скорее всего, наемники. И все. Больше ни ты, ни я русских здесь не видели. Да, конечно, они профессионалы — но не настолько же! И мы тоже — не ногой сморкаемся. Но ни одного русского. Они даже наблюдателей не прислали сюда, в Мексике есть, а здесь нету. А британцев — полно. Да и римлян — тоже немало. А насчет лодок, заходящих в устье реки — все это чушь собачья! Тюлени постоянно в воде, датчики движения, это тебе не океан, черт бы все побрал. Вот и думай — почему мы так долго воюем… — Ты хочешь сказать… — Ничего я не хочу сказать — боцман еще раз огляделся — и тебе болтать лишнее не советую. Просто никогда не поворачивайся к ним спиной. И никому ни в чем не доверяй. Вот и все. Давай, доедай свою капибару и пошли на воздух… — Капибару?! — Ну да… А ты думал, тут тебя говядиной накормят… — Сейчас я… Патон рванулся из-за стола, с весьма недобрыми намерениями, но катерники, надсадно хохоча, удержали его — Еще один попался… Спокойно, братан, это и в самом деле говядина. С Адамса вертолет был, подвезли нам свежей аргентинской говядины. Говядина, говядина это… Доев свой стейк, Патон уже хотел досыпать — но понял, что не заснет. Поднялся на верхнюю палубу, подошел к самым леерам. Его сразу же осветили фонариком — но узнали и оставили в покое. Накрапывал мелкий, нудный дождь, над океаном стояла словно пелена, стена водяного тумана, скрывающего берег. Погода была нелетная, многие операции на воде также были свернуты. На смонтированной в носу вертолетной площадке, накрытые брезентом, мокли два вертолета — вооруженный СиХок и морпеховская Си Кобра, еще две вертолетные площадки были свободны. Брезентом накрыты были и две затащенные на палубу и приваренные к ней сухопутные гаубицы М203, восьмидюймовки сухопутных войск, стрелявшие новыми снарядами почти на семьдесят километров. В брезентовых плащах стояли у пулеметов нахохлившиеся часовые. Вокруг ничего не было — только едва покачивающаяся на волне Леди Би и стена воды, отделяющая ее от окружающего мира, мутная серая занавесь. Вода заливала весь этот проклятый мир, словно хотела поглотить его раз и навсегда, вместе с его ненавистью, злобой, жестокостью… Был только он. И была Леди Би. — Патон! Патон, твою мать! Патон повернулся — Да, сэр! — Какого хрена ты мокнешь под дождем! Спускайся вниз, и спи! Завтра предстоит работа, все должны быть в форме. — Да, сэр… Повернувшись, Патон пошел вниз. Досыпать. К утру дождь прекратился, выглянуло солнце. По левому борту Леди Би нетронутой волнами гладью блестел океан — ветра не было, солнечные зайчики играли на воле. По правому борту тонкой зеленой полоской на горизонте зеленел лес. Лес ждал их… Они собрались в каюте, девять человек, три боевые тройки. Так они обычно работали — тройками а не парами, как было принято у сухопутных крыс. Все — словно мародеры, а не солдаты регулярной армии: нештатное оружие, нештатное снаряжение, вымазанные черной краской лица у тех, у кого цвет кожи не был черным от природы. Задачу вставил дежурный офицер, главный корабельный старшина Ричард Блейз — ас из асов, раньше он преподавал в Коронадо,[11] а как началась война — попросился сюда. Темная сторона связала свое — так они часто говорили. Тех, кто был здесь просто по велению долга, здесь уже не было. Ни одно живое существо не могло выдержать то, что здесь происходило только по велению какого-то эфемерного долга, должно было быть что-то еще. Задачу главный старшина ставил как всегда предельно кратко. — Джентльмены, пойдете на калошах,[12] нам выделяют одну лодку. Патрулируете до Сантаны, там десантируетесь на берег. Остаетесь в порту. В город пойдут двое гражданских, позывные Белка один и Белка два, ваша задача — прикрыть их, пока они будут делать свои дела в городе. В город входите только по вызову по рации, если вызова не последует — сидите в порту, пока не дадут отбой. Вроде как патрулирование — а потом отваливаете. Вопросы? — Форма одежды? — Обычная. В Сантане есть наши, вы сделаете вид, что приехали немного гульнуть и затариться выпивкой. Но не дай Бог кто-то воспримет про выпивку серьезно — скормлю кайманам. Калоша — или лодка RHIB представляла собой большое, двенадцать метров длиной, плавсредство с усиленными кевларом бортами, постом управления, кустарно защищенным бронестеклами, и двумя пулеметами М2 Браунинг со щитами на носу и на корме калоши. Экипаж калоши состоял из трех человек — водитель, которого называли почему-то "лоцман", и два пулеметчика. Кроме того, калоша могла нести восемнадцать бойцов со снаряжением. В движение калошу приводили два мотора по двести сил каждый в специальной комплектации, с винтом для заболоченной местности и усиленным воздушным охлаждением. Моторы тоже были прикрыты бронещитками, потому что при нападении били в первую очередь по ним. Остановил двигатели — и расстреливай влекомую течением лодку как в тире. Такие лодки, вооруженные и невооруженные, были основным средством передвижения североамериканцев по Амазонке. Выходили с самого утра. Над океаном еще стелился полуночный туман, небо было свинцово серым, как и полагается зимой, дул ветер — несильный, но противный, если ты в мокрой форме — пробирающий до костей. А когда идешь по реке на скорости — разбрызгивается вода, и все постепенно промокают… Как всегда их было девять человек, три боевые тройки. В тройку Патона, помимо него самого входили старшина-электрик Том "Кот" Котлер, беззаботный калифорниец, бывший пляжный спасатель, который пошел в морфлот, чтобы спастись от жены, и чернокожий уроженец Детройта, рулевой первого класса Рик "Пугач" Браун, единственный в группе, который довольствовался штатной М4А2 с подствольником и не желал сменить ее на АК. В отличие от Котлера, Браун сбежал в морфлот от безработицы… Возглавлял их группу — в основном чисто номинально это выражалось в том, что этому человеку доставалась вся проклятая бумажная работа и лишний бокал пива от команды после работы — старшина первого класса Дик Роселли, один из немногих итальянцев на Леди Би. Именно ему принадлежала та идея с итальянским рестораном, и именно его едва не выбросили за борт, вслед за воняющим чучелом рыбы. Дик Роселли обладал многими неоспоримыми достоинствами — говорил со скоростью за сто пятьдесят в минуту, мог выпить целую пинту виски и не свалиться под стол в течение всего вечера, и таскал помимо автомата Кольт двенадцатизарядный гранатомет ММ-1 калибра 40 миллиметров, который в джунглях, где невозможно нормально прицелиться, частенько приходился весьма кстати. Сейчас он стоял у самого борта лодки и трепался о чем-то с лоцманом, пока тот проверял моторы. Патон заметил, что пойдут они сегодня с группой, которую возглавлял Тим Хиггинс. У Хиггинса вообще была очень странная судьба — начинал он пилотом корабельного вертолета, потом, после одного из вылетов вглубь дикой территории вертолет "по техническим причинам" рухнул в реку. Хиггинс дотянул-таки машину до дельты и посадил ее не на джунгли, а на воду, спас и себя и группу, которую вытаскивал из джунглей. Потом — долгие восемь месяцев госпиталей, негодность к летным операциям, переподготовка — и Хиггинс вернулся на Леди Би уже в новом качестве. Странно — но возвращались сюда многие, уходили, когда истекал контракт — и возвращались. Без войны, без запаха водорослей, без дышащей опасностью зеленой стены берега они уже не могли жить… — Все готовы? — оторвавшись от моторов, спросил Хиггинс — гальюн посетили? Лишний груз не повезу, движки и так не тянут. — Может, скинем ту самую зубастую штуку, что прицеплена к носу лодки- спросил Браун, тяжко топая по деревянным подмосткам пирса На носу лодки Хиггинса красовалась башка здоровенного каймана с раскрытой пастью. Кайманы, вопреки всем запретам и вопреки Красной книге, были объектом охоты, потому что в самом начале, когда здесь только обустраивались, они сожрали не одного и не двух пловцов. Человек для каймана — легкий и сытный обед, они привыкли нападать на индейцев и их примитивные ружья, не говоря уж о стрелах и рогатинах, ничего не могли сделать с хищниками, которые были покрыты роговыми пластинами, напоминающими броню. Одним индейским богам известно, сколько индейцев окончили свою жизнь в желудках кайманов. Сначала кайманы попробовали так же вести себя и с североамериканцами — но быстро обнаружили, что носовой пулемет Браунинга типа М2 обладает несколько большей огневой мощью, чем индейское ружье, а брошенная в воду граната и вовсе — не подарок. Теперь оставшиеся в живых кайманы, заслышав надсадный вой двигателей скоростных лодок, соскальзывали с берега в воду и не показывали носа, пока пловцы не уходили дальше по течению. А некоторые, кто замешкался — имели все шансы закончить свою жизнь в виду украшения на носу лодки, такого, как у Хиггинса… — Эй, сейчас я тебя в воду сброшу, ясно? — Хиггинсу шутки насчет украшения надоели и когда его задевали, он действовал решительно — еще одно слово насчет моего лучшего друга и отправишься в путь привязанным к кормовому линю. — Ясно, ясно… Безо всяких команд восьмерка выстроилась на чуть покачивающемся под ногами, скользком пирсе. Девятый прошел перед строем, осматривая каждого. — Все готовы? — тихо спросил Роселли. Готовы… А что тут готового? Автомат, восемь набитых магазинов к нему, шесть гранат. За спиной — запасное оружие, пистолет-пулемет, четыре магазина к нему на разгрузке и еще несколько — в Дей-паке. Кое у кого вместо пистолета-пулемета запасным — обрез. У Ника Мэджика основным оружием тяжеленный пулемет М240, лента на пятьсот патронов засунута в специальный рюкзак с прорезью, лента неразрывная, можно выпустить все хоть одной очередью. Каждый из тюленей, выстроившихся ранним утром на палубе, больше был похож на джентльмена удачи, которые тут тоже встречаются, нежели чем на военнослужащего ВМФ САСШ. Банданы вместо уставных головных уборов, разукрашенные камуфляжным кремом лица, мачете у каждого, обвешанные оружием. Если бы кто-то взялся рисовать демонов войны — то здесь было бы самое место. Натурщиков много… А…он насчет того, готовы ли психологически. Слово-то какое — психологически. Готовы ли вы психологически пойти умирать? Вот весь вопрос, мать его и все это место. Даже Шекспир до такого не додумался, у него всего лишь "быть или не быть". Двигатель фыркнул — и глухо зафырчал, забурлила вода. Для скрытности, выхлоп шел под воду. Двое пулеметчиков — носовой и кормовой — заняли отведенные им места на носу и на корме посудины. Посудины, которая поведет их в неизвестность. — По машинам! Перед тем, как спрыгнуть с пирса на пошатывающуюся на волнах лодку, каждый плюнул на пирс — на удачу. И — чтобы вернуться. — Занять сектора, доложить! У каждого на лодке — свой сектор обстрела, в любом направлении лодка готова во время движения огрызнуться шквальным огнем. — Первый готов! — Второй готов! — Третий… Звук мотора становится чуть громче, уродливая, накрытая маскировочной сетью посудина отправляется в путь. Бурлит двигатель, все больше и больше становится полоса грязно-бурой воды, отделяющая лодку от Леди Би. На удачу. И — чтобы вернуться… Шли довольно быстро… Джунгли уже проснулись — дикарем орали обезьяны, скачущие с ветки на ветку, в заводях и у берега деловито копошились пекари.[13] Одинокий кайман, услышав мотор идущей вверх по течению лодки, шустро плюхнулся в воду, прежде чем носовой пулеметчик успел развернуть свое грозное оружие в сторону добычи. Несмотря на раннее утро, река не была пустой. Вся жизнь огромной территории, именуемой "дельта Амазонки", строилась вокруг реки. Кого тут только не было — деревообрабатывающие компании вырубали лес и сплавляли его вниз по течению, индейцы занимались нехитрой охотой или спешили в город по своим делам. Наркомафиози перевозили товар — в основном кокаин. Кока — крайне неприхотливый куст, она любит, когда есть влага, и когда нет прямых солнечных лучей. Кусты коки наркомафиози сажают в прореженном молодом ливневом лесу, так, чтобы их не видно было сверху авиаразведчикам и спутникам. Джунгли были столь велики, что без точных координат плантации ее можно было искать годами. Да и не искали особо — хватало проблем и без этого. Были золотопромышленники — в дельте есть места, где можно намывать золото, есть целые поселки золотоискателей. Были охотники за редкими животными для зоопарков — зоопарки платили хорошо, находились желающие сунуть голову в капкан. Были просто ученые, настолько свихнутые на своей науке, что были готовы изучать природу в регионе, где ведутся боевые действия. Были миссионеры, старающиеся обратить индейцев в истинную веру. И были воины. Две противоборствующие стороны в этой затянувшейся войне. Боевики-анархисты, у которых в дельте были тайные лагеря, у которых через дельту проходили пути снабжения, которые за деньги охраняли плантации коки для мафии. И были они. Военнослужащие ВМФ САСШ, которые воевали с анархистами, воевали со злом. Рассвело уже достаточно, последние космы окутывавшего реку ночью тумана постепенно растворялись в воде, и пловцы внимательно наблюдали за зеленой стеной берегов. Здесь Амазонка была шириной больше километра, они шли, прижимаясь к правому берегу, а левого было почти не видно. Четыре автомата и три пулемета отслеживали малейшее движение на берегу, готовые в любой момент огрызнуться шквалом огня. Хиггинс держал обороты движка на половине мощности, а руку — на селекторе тяги, готовый при первых же выстрелах пришпорить коня. Но пока никто не стрелял. Здесь, в устье было относительно спокойно — ад начинался дальше… Внезапно машинист Галвестон развернул пулемет — и отбойным молотком прогремела очередь. В ту точку, по которой били пули, немедленно нацелился еще один пулемет. — Галвестон, доклад! — Кайман сэр! Все в норме. — Черт, Галвестон, предупреждать надо! Кайман там и впрямь был, не успел укрыться — и теперь всплыл, явив миру бледно-желтое брюхо. Зубы рептилии мелко клацали в агонии. — Добить сэр? — Оставить. Не стрелять. Подохнет и сам. Из туманной дымки утра, из-за поворота реки появилась самоходная баржа — знакомая им самоходная баржа. Это был бизнес, его вели один капитан-британец и еще несколько парней. Заключался бизнес в том, что они закупали в городе нехитрое добро, нужное тем, кто жил на реке — жратву в консервах, виски, патроны, кое-какую одежду, загружали этим баржу и поднимались вверх по реке, в обозначенных местах приставали к берегу и торговали этим. В оплату шли деньги любой страны мира, золотой песок, иногда редкие животные. Наверняка и наркота. В самом начале несколько раз баржу обыскивали, потом оставили в покое. Это была теперь одна из местных достопримечательностей. От беды британский капитан баржу вооружил и вооружил неплохо. Два пулемета М2, на носу и на корме, и четыре самых разных единых, какие удалость здесь купить — по два на каждый борт. Капитан стоял не за штурвалом, а почему-то на носу за пулеметом, увидев североамериканцев, он помахал им рукой, не вынимая изо рта сигары. Кое-кто из североамериканцев ответил тем же… — Старый пидор… — пробурчал кто-то — А ты откуда знаешь? — А все они такие. Еще через примерно милю они встревожились, заслышав ровный стук двигателя по левому борту — но не успел пулеметчик на М2 перебросить свое оружие на нужный галс — как свет прожектора разрезал рваные космы тумана, пригвоздив его к месту… — Хиггинс! Ты что ли? — громыхнул раскатисто мегафон, всполохнув досыпающих последние сны в прибрежных зарослях птиц. — Стоп машина — недовольным голосом скомандовал лоцман Через минуту, выползя из какой-то протоки, к ним подрулил "Пиббер" — верней, "Пиббером" это называлось по старой памяти. Небольшой скоростной катер типа Mark 5, по местной моде — с дополнительным бронированием и увешанный противокумулятивными решетками. От такого усовершенствования катер перестал быть скоростным, зато стал более защищенным и приспособленным для действий на реке. Вооружение — два пулемета М2 и два автоматических гранатомета Маrк 19, только если раньше стрелки открыто стояли на корме, то теперь каждый был защищен большим щитом с вставками из бронестекла для наблюдения. Ну и досмотровая команда со штатным оружием. — Принимайте конец! — крикнули с Пиббера Конец приняли — и на лодку спрыгнул, так что лодка зашаталась, бородатый, татуированный толстяк в чем-то, что когда-то было военной формой, а теперь было непонятно чем. — Гурвич, ты меня убить собираешься или как? — насмешливо спросил Хиггинс — Не сейчас… — толстяк протопал к Хиггинсу, крепко пожал ему руку, мельком глянул на боевых пловцов — таксистом сегодня работаешь? — Точно. Таксистом. Что на реке делается? Толстяк, перед тем как ответить, закурил сигарету — Вчера стреляли нехило. Где-то в Акарапейре. — Анархисты? — Нет. Мы подоспели, когда все уже закончилось. По-моему, кто-то кого-то хотел ограбить. — Ограбил? — Непонятно. Лодка вверх брюхом, дырявая, как решето моей бабушки, и четверо жмуриков. И на берегу один, остальных унесли. Одним жмуриком успели пообедать пираньи, второй вообще без документов. — Русский? — Возможно. А возможно и нет. — Еще чего? — Ты куда идешь? — На Сантану. — Там сегодня Тим патрулирует. Опознание — два-один красный. Будь осторожен, у него легкая гашетка. — Благодарю. — Да брось… Пошатывая лодку тяжестью своих шагов, толстяк прошел к борту, легко, очень легко, если учесть его габариты, вспрыгнул на борт своего пиббера. — Руби концы! Сантана… Сантана, город-спутник более крупного города Макапа еще совсем недавно был всего лишь разросшейся рыбацкой и индейской деревней. Там можно было отремонтировать лодку, перекусить и выпить, продать золотой песок и наркоту, найти себе женщину — чаще всего индианку, оторванную от племени. Все изменилось, когда пришли североамериканцы — в Макапе было совсем неспокойно, и в качестве основного опорного пункта в устье Амазонки был избран именно город Сантана. С-таун, как его называли в переговорах. Сейчас, после нескольких лет североамериканского господства от североамериканцев в этом городе остался только капитально отремонтированный порт с бетонными причалами и бетонными же ДОТами, защищающими порт от нападения, да целая цепь таких же уродливых их толстых серых бетонных плит ДОТов, защищающих город от джунглей и тех, кто в них есть. Ах, да, еще в городе раза в три увеличилось количество баров с выпивкой. Вот и все, что оставили в этом городке североамериканцы. Сантана встретила дымом, тяжелым, стелющимся почти у самой воды. Там был какой-то завод, он дымил — но никогда дым не ложился так низко, к самой воде. Дым тяжелый, черный, жирный, лезущий в нос, оседающий на языке каким-то медным привкусом… — Черт… — Роселли закашлялся — они что там, крематорий индейский устроили? Мать их так во все места… — Заткнись! — резко ответил Хиггинс, он нервничал, не хотел прозевать патруль и получить из-за этого порцию пуль калибра 12,7 только из-за итого, что у кого те легкая гашетка или плохое настроение с утра. — Гидра всем — тишина! Начинается… — Гидра для Альфы четырнадцать, выйдите на связь! Под позывным Гидра в регионе работал штаб на леди Би, которому и подчинялись они все. Такая передача означала начало крупных неприятностей. — Альфа-четырнадцать на связи. — Гидра — Альфе четырнадцать, сообщите свои координаты. — Альфа четырнадцать — Гидре, находимся на полклика ниже по реке от исходной, продвигаемся вверх. — Гидра — Альфе четырнадцать. Приказываю продвинуться на десять кликов выше, примкнуть к группе "Кайман-четыре", точка — зеленый дым, опознание по радио. Дальнейшие инструкции получите у командира группы Кайман-четыре. — Вас понял, Гидра, прошу степень опасности. — Гидра — Альфе четырнадцать. Уровень желтый.[14] При подходе к точке рандеву соблюдать радиомолчание. — Альфа-четырнадцать принял. — Гидра — Альфе четырнадцать, удачи. Конец связи… Лодка, уже забирающая вправо, к порту, резко изменила курс и, рассекая носом грязно-бурую водную гладь, устремилась курсом "вест". В страну больших неприятностей… — Готовность. — Одна минута! — Принял одна минута! Смотреть по бортам! Амазонка — река настолько большая, что возможностей для маневра на ней более чем достаточно. Те, кто хочет избежать огня с берега, должен всего лишь идти по центру фарватера, и неприятностей можно будет избежать, ибо в сезон дождей в некоторых местах с правого берега не видно берег левый. Но у них задача была намного сложнее — им надо было подойти вплотную к берегу и десантировать группу боевых пловцов, дабы поддержать еще одну группу, уже находящуюся на берегу. А берег здесь — это безумное переплетение подмытых водой корней, лианы, змеи и крокодилы, любящие отдыхать на берегу, вязкая топь… и засады. Прибрежные заросли просматриваются хорошо если метров на пять… — Доложить. — Чисто! — Лоцман, самый малый! — Есть самый малый. Сейчас они уязвимее всего — лодка RHIB — это даже не Mark5, стандартное скоростное средство боевых пловцов, у которого есть хоть какая-то защита. Лодка уязвима, ее единственная защита — скорость и шквальный огонь. Еще скрытность, поэтому подставляться под пули у берега — не лучшая выдумка командования… — Внимание! Вижу цветной дым по правому борту, примерно три клика по фронту. — Лоцман, средний вперед! Непонятно, почему они тогда решили-таки уточнить обстановку по связи. И это — несмотря на прямой запрет командования. Возможно, сыграла роль старое, вбитое еще в учебном центре в Коронадо правило — прежде чем куда-нибудь сунуть свою задницу — подумай, как ты ее потом будешь оттуда эвакуировать. Возможно, сыграл роль наработанный потенциал недоверия. Здесь, на Амазонке, в лесах и болотах не доверяли никому и ничему. Почва могла в любую секунду провалиться под ногами — и черная вязкая трясина ждала тебя. Автомат в любой момент мог отказать, забитый грязью — а враг не ждал и никого не щадил. Любой проводник, любой агент мог оказаться предателем и завести в ловушку, даже самый проверенный. Только своим можно было доверять — и то не всем, а только тем, с кем вы уже ходил в поле и не раз. С группой "Кайман-четыре" они еще не работали, хотя порой слышали про нее. И поэтому надо было кое-что выяснить. — Альфа-четырнадцать Кайману-четыре, прошу идентификации. Отозвались почти сразу. — Кайман-четыре — Альфе-четырнадцать, готов к процедуре. Что-то было не то… — Четвертый, вижу твой желтый дым. — Четырнадцатый, подтверждаю желтый дым. — Четвертый, прошу статус. — Четырнадцатый, статус зеленый, Чарли не наблюдаю. Райан Патон, машинист первого класса, только волей судьбы оказавшийся рядом с рацией, протянул руку и буквально сорвал гарнитуру с головы радиста. — Семь суток в аду! Быстро! В наушнике наступила тишина. Оглушительная. — К бою! Засада! И зеленая стена зарослей взорвалась огнем… Шансов у них не было. Совсем. Пристань они к берегу — все. Их просто выбили бы сосредоточенным огнем с нескольких точек и подрывом заряда, брошенного на мелководье. Они не дошли совсем немного, до дымовой шашки оставалось меньше полклика.[15] Но Патон поверил своим дурным предчувствиям и задал абоненту на той стороне вопрос, на который тот ответить не смог. Любой тюлень, прошедший Коронадо, смог бы. Значит — впереди был противник. Не верь никому и ничему… — Огонь на поражение! Команда эта была излишней — перебивая друг друга, с правого борта заговорили два крупнокалиберных пулемета и несколько автоматов морских котиков. Лодка прыгнула вперед, разгоняясь и разрывая дистанцию между ней и берегом, чтобы максимально использовать огонь крупнокалиберных пулеметов. В считанные секунды над узкой полоской воды между берегом и идущей параллельно лодкой разразился настоящий ад. — Молния! Гидра, это Альфа — четырнадцать, мы под огнем, рандеву сорвано, как поняли! Мы под огнем, статус красный, приём! Отсутствие ответа было самым страшным — представить, что штаб не отозвался, тем более на молнию… это было… — Молния! Альфа — четырнадцать всем, кто нас слышит! Мы под огнем примерно в десяти кликах вверх по течению от Макапы, правый берег! Мы под огнем, статус красный, просим срочной поддержки, прием! Отдолбить магазин неприцельными длинными очередями по плюющейся свинцом зеленке — вот все, что успел сделать Патон. Увидел, как яркий светлячок реактивной гранаты, оставляя за собой белую полоску дыма, летит прямо к ним, показалось, что все. Но лодка уже разгонялась, мотор выл на предельных оборотах — и светлячок миновал лодку в нескольких футах за ее кормой… Лоцман лодки предпринял опаснейший маневр — он развернул лодку на девяносто градусов, поставив ее кормой к плюющемуся свинцом берегу. Тем самым он рискнул моторами — но зато уменьшил проекцию цели для стрелков с берега и предоставил максимальный сектор обстрела для кормового пулемета. Чем и воспользовался стрелок на кормовом Браунинге — каждый его выстрел отдавался толчком под ложечку, вся лодка вздрагивала от каждого выстрела… Перекрещивающиеся над водной гладью нити трассеров, какие-то баржи на фарватере и панически мечущиеся по палубе буксира моряки, ведущие баржи в какой-то порт. Можно было бы спрятаться за баржи, переждать атаку, дождаться подхода подкреплений — но Хиггинс был не из тех, кто бежит от драки. И они, морские котики из Коронадо — тоже были не из таких. Элегантно развернув лодку на пятачке — так, что кормой задело проржавевшую сталь борта баржи, лоцман бросил ее во фронтальную атаку — под направлением девяносто градусов к берегу, теперь открыв сектор обстрела для стрелка носового пулемета. Кормовой, израсходовав патроны, перезаряжался… Наверное, это и в самом деле страшно. Когда лодка словно идет на таран берега, по пулеметному щиту щелкают пули, и ты стреляешь, мечешь стальные молнии как бог-громовержец, думая только об одном — убить, пока не убили тебя. Только бы не заглох пулемет, только бы хватило патронов, только бы с той стороны не оказалось виртуоза-гранатометчика, некоторые из которых могут сбить выстрелом вертолет… Метрах в пятидесяти от берега, Хиггинс элегантно развернул лодку — и в этот момент столб воды поднялся всего в паре десятков метров от левого борта, вода вспучилась в безумии взрыва, словно желая наказать тех, кто посягнул на великую реку. Но это были не боги реки, которым молились индейцы, это был брошенный в реку подрывной заряд… Волна шатнула лодку так, что пулеметчики вынуждены были схватиться за свое оружие — но Хиггинс управление не потерял. Работая штурвалом, он выводил лодку на новый заход. — Альфа-четырнадцать, здесь Анаконда, уходи от берега. Будем работать! Скоростной катер огневой поддержки появился как раз вовремя, Гурвич вел его на близкой к предельной скорости, притирая к берегу. Уродливое как раздувшийся труп пекари, ощетинившееся стволами корыто шло на штурмовку… — Сейчас будет жарко… — воспользовавшись передышкой, Хиггинс сделал разворот и пошел параллельно берегу в готовности прикрыть огнем катер если каким-то чудом его сумеют остановить… С катера забухтел, закашлялся гранатомет — и черные столбы разрывов на берегу вспороли зелень листвы, уже основательно подрубленную до этого пулями. Гранатомету вторил крупнокалиберный и спарка обычных пулеметов из рубки, установленная уже кустарно… Возможно, кого-то они и подловили. Но, скорее всего — нет. Повстанцы не ввязывались в длительные бои, они знали, что североамериканцы превосходят их во всем, что такой катер можно потопить разве что морской миной или диверсионным зарядом, который они уже взорвали. И поэтому второй проход катера — газонокосилки, как мрачно шутили некоторые местные — уже не потребовался… Закончив, Гурвич лег на другой галс и на средней скорости направился в их сторону… — Псих… — прокомментировал чуть успокоившийся лоцман. Катер сбросил ход, чуть повернул, чтобы притереться бортом… — Принимайте конец! 17 августа 2004 года Бразилия, окрестности Сан Паоло Аэропорт Огневая группа "Ромео-Браво-Семь" — Гонсалес! Гонсалес, твою мать и твою бабушку! Капрал Рикардо Арагон аккуратно выложил на стол, сварганенный из перевернутого снарядного ящика, несколько карт, провозгласил — Стрит от семерки. И, без всякого перехода добавил — Кажется, это серьезно… Гонсалес уныло вскрыл карты — никаким стритом ему и не светило… Три короля — вот и все, что было у него за душой. — Хоп! — Арагон сгреб лежащие сигареты, а их было примерно две пачки — когда отдашь остальное? — Как только так сразу — сказал раздосадованный Гонсалес. — Эй, с тебя еще тридцать пять сигарет! — Ему и без тебя сейчас дадут прикурить, отстать от него, Рик! — поддержал сослуживца Лумис — давай дальше. Первоначальная ставка — пачка, джентльмены. Я раздаю. Кто играет? — Играю — Арагон выложил только что обретенное богатство на стол. — Поехали! Не за то отец сына бил, что играл — а за то, что отыгрывался… Раздосадованный проигранными сигаретами, Гонсалес вышел — и едва не налетел на красного как рак ганнери-сержанта Ромеро. Тот не растерялся и цепко ухватил капрала за снаряжение, притянув к себе. — Капрал Гонсалес! — рявкнул он. — Я, сэр! — автоматически ответил Гонсалес — Признавайся как на духу, криминал за тобой есть? Вопрос был настолько неожиданным, что капрал не нашелся сразу, что ответить — Сэр, я… — Отвечать как на духу! Не врать! — Ну… понимаете, Мария сказала, что я слабак, и тогда я пошел и угнал тот Корвет[16], но я даже не разбил его, сэр, понимаете… — Достаточно, капрал… — поморщился ганни — еще что-нибудь за тобой есть? — Клянусь, сэр, больше ничего… — Отлично. За мной! Быстрым шагом, ганнери-сержант направился к зданию базы… — Сэр, я… — Помолчи, Гонсалес. Святых здесь нет. У меня есть для тебя работенка. Их было трое. И они был копами. Коп — это было написано на их лицах, Гонсалес, как и любой мексиканец, хорошо научился читать по лицам. Коп — большими буквами, черной краской на лбу. Гребаный коп. — Фрэнк — сказал один. — Гарри — сказал второй — Лиза-Энн — сказал третий. Третий — потому что у копов нет пола. Коп — он и есть коп, его задача — выломать дверь в твой дом, засадить тебе в ногу пулю, проехаться по хребту дубинкой, подбросить в твой карман пакетик с кокаином или героином и похлопать в ладоши, когда тебя потащат в камеру смертников за то, что ты не совершал. Коп — он и есть коп. — Копы, сэр? — Ну да, сынок, копы… — сказал ганнери-сержант и в его голосе было желчи столько, что хватило бы, чтобы затопить всю эту Богом и людьми проклятую страну. Верней не копы, а феды, джимэны[17] — но это неважно. Копы они и есть копы. — Но что им здесь нужно? — Спроси что-нибудь полегче, сынок… мне не докладывают, что понадобилось здесь этим кретинам. Может, им просто захотелось словить кайфа или подцепить СПИД от местной шлюхи. Не знаю. Как бы то ни было — теперь это наша проблема сынок, и я буду ее решать. Верней, ее будешь решать ты. — Но… — Пятидесятипроцентная прибавка к жалованию "за особый риск". Номер в отеле. Много шлюх — их много в этом проклятом городе и каждая из них только и ждет, чтобы трахнуться с доблестным ДжиАй.[18] Согласись, сынок, это честная сделка. — Сэр, я ничего не смыслю в ремесле копа. — Сынок, я не агитирую тебя поступить в полицейскую академию. Ты будешь нечто вроде офицера связи. Или гида, так будет точнее. Твоя задача проста как нельзя больше — ты должен держать этих копов подальше от неприятностей и подальше от Армии Североамериканских соединенных штатов. За это я обещаю тебе десять, нет, пятнадцать дней к твоему оплачиваемому отпуску за каждый месяц, когда ты будешь нянчиться с этими копами. — А что они тут будут делать? — Не знаю. И знать не хочу. Главное — не позволяй им делать то, что здесь лучше не делать. Разговаривай с ними вежливо — нет, сэр, да, сэр, поцелуйте меня в задницу, сэр. Не давай им вляпаться в неприятности. Вот и все. — Капрал Рикардо Гонсалес — представился капрал. Двое копов, не снимая черных очков — какого хрена все эти придурки носят черные очки? — уставились на него. — Кража — сказал один. — Угон. Нападение, но это маловероятно — сказал другой… И уставились на него, как будто он только что сказал им, что изнасиловал любимую бабушку президента. — Угон, сэр… — со вздохом признался Гонсалес Копы снова переглянулись, затем один из копов достал из кармана десятку и отдал ее другому копу. Второй коп улыбнулся Гонсалесу: — Бинго. Сегодня я поставлю тебе выпивку в баре, парень. — Легче… — недовольно сказал третий коп, не лишенная привлекательности, коротко стриженная блондинка лет тридцати — навалились на парня с вашими проклятыми шуточками. Здесь вам не Эл-эй, ребята… — Когда-то они тебе нравились, Лайза… — с голосом, полным пошлого намека, сказал второй коп, тот самый, который выиграл десятку — У меня всегда было нормальное чувство юмора… — презрительно сказал третий коп — а вот тебя давно не привлекали за харассмент. Судя по виду, манерам, акценту — не меньше чем Бостон. Штучка с восточного побережья…[19] — Где наша машина? Веди нас в ад, парень… — сказал первый коп, которому, очевидно, надоело стоять и глотать пыль, поднимаемую лопастями вертолетов… Дорога в ад… Точнее и не скажешь. С машиной не пожадничали — дали Хаммер, совсем новый, бронированный — но без вооружения, даже пулемета не было. По одометру — меньше пятисот миль, машина новая совсем. Хоть машина и бронированная — все равно ехать не в составе колонны без оружия было опасно. — Сэр, через полчаса отправляется колонна. Лучше подождать полчаса и поехать с ними — сказал Гонсалес копу номер один, которого он определил как старшего — я опасаюсь ездить без оружия, это может быть опасно. — Опасно? Парень, ты не выглядишь безоружным — показал коп номер один на висевший на боку Гонсалеса короткий М 4 Коммандо. — Сэр, это не оружие. Я имею в виду, что у нас нет пулемета и один автомат на четверых. С этим мы не отобьемся. — Здесь все так серьезно? — ироничным голосом спросил третий коп. — Мэм, здесь все более чем серьезно. Те, кто относились к этому как к шутке — лежат сейчас на Арлингтонском кладбище… Черт… Как иногда бывает приятно почувствовать себя настоящим, прожженным воякой, этаким гибридом Арни Шварцнеггера и Чака Норриса. Короткий автомат на боку, пистолет в расстегнутой кобуре, нож Боуи с рукояткой из луизианского несъедобного апельсина на снаряжении, противопыльные очки, настороженный взгляд по сторонам. Все как в том боевике… "Объединенная зона безопасности", вот как он называется. Круто! И это вдвойне приятно, что ты ощущаешь свое превосходство над тремя крутыми копами, которые где-то и когда-то, в прежней жизни были хозяевами положения — а здесь они просто мясо. Парни, у которых на спине кто-то прикнопил мишень. Маменькины сынки. Мягкие лапки[20]. И будут они жить или нет, доживут они до другого дня или нет — это зависит и от тебя тоже, вот так вот, сэр. Скажите — есть ли что-нибудь приятнее этого? Да только ради этого следовало согласиться работать на Дядю Сэма. — Капрал, куда нам сложить вещи? — спросил один из копов, когда они подошли к их Хаммеру. — Если нет ничего хрупкого — можете бросать прямо назад, никуда не пропадет. Если есть — то лучше держать на коленях. Копы переглянулись — потом начали загружать свои вещи в объемистый, широкий багажник Хаммера. Багажник и впрямь был хорош — Гонсалес помнил, как один раз они сваливали с места подрыва, по ним лупили сразу из нескольких стволов — и они набились в багажник сразу впятером, с оружием, с вещами, потому что за утерю вычтут из жалования по контракту. Тесно было… набились как сельди в бочке, потому что иного выхода не было, вторая машина была подбита и горела, вот-вот должны были поджечь и эту. И они рвали по ухабистой дороге, чертыхаясь и матерясь, с такой скоростью, с какой, наверное, никто не ездил. И каждый из них молился про себя, потому что знал: еще один IED на дороге или удачливый сукин сын с РПГ — и им конец. Они просто поджарятся здесь, да так, что потом их не смогут правильно разложить по гробам. Было шумно, пыльно, необычно сухо — в Бразилии вообще основные города расположены на побережье и жара здесь всегда влажная. Вертолеты и самолеты, взлетая и приземляясь, поднимали своими винтами облака пыли, которые так и окутывали аэропорт и базу мерзким покрывалом. — Черт, капрал, здесь всегда такая вонь? — Почти всегда, сэр. Так что первое, что здесь нужно раздобыть — так это респиратор или бандану, чтобы прикрывать ей рот и нос. — У вас случайно не завалялось несколько лишних? — с надеждой спросил коп. — У меня — нет, сэр. А если бы даже и завалялись — хрен бы тебе, а не респиратор. Сморщившись, коп полез в Хаммер. Капрал посмотрел на часы, подбежал к машине. — Я отлучусь ненадолго. Не уезжайте без меня. Один из копов утвердительно кивнул. Поправив непривычно висящий автомат, капрал Гонсалес легкой трусцой побежал к видневшейся неподалеку группе машин — пулеметные МРАПы в количестве двух штук и несколько больших, белых внедорожников — типичный транспорт групп сопровождения. Здесь большую часть колонн гоняли не военные — а гражданские, контракторы. Контракторы вообще брали на себя все больше и больше задач, которые раньше поручались военным — логистическая поддержка (то есть доставка грузов и все, что в нее включается, в том числе сопровождение караванов в местах с повышенным уровнем риска), разведка и мониторинг местности (беспилотных аппаратов у частников было раза в три больше, чем у военных. Причем по эффективности они не уступали, при цене ниже в несколько раз, чем у военных образцов), стационарная охрана (то есть предоставление охранников, которые стоят на одном месте и охраняют), обучение и поставка снаряжения местным службам безопасности, разминирование местности. Охрана от пиратов — их становилось все больше и больше. И, наконец, как апофеоз — охрану некоторых лагерей североамериканской армии тоже передали частным контракторам. На часах североамериканские военные тоже стоять не хотели. Вот и здесь — на автомобилях были гражданские номера, а стоявшие у капота одной из машин контрактники были одеты в черную полицейскую форму с надписью Trianon corp. на спинах, там, где полагается писать Police. Трианон — так называлась компания, которая на данный момент занимала по объему заключенных контрактов и по "всеядности", безусловно, первое место. — Джентльмены, это вы ведете колонну? Двое контракторов оторвались от изучения бумаг на капоте и в упор посмотрели на капрала Гонсалеса. Взгляд их был откровенно недобрым — но капрал давно уже научился держать такие взгляды. В конце концов — он рос на улице, и там нечто подобное происходило каждый день. Ты приходил на чужую территорию и вел себя так, как будто это твоя территория, и ты ничего не боишься — хотя на самом деле вокруг была волчья стая отморозков из конкурирующей группировки, и сердце опускалось и стучало где-то в коленках. И если ты вел себя правильно и ни на минуту не давал усомниться в том, что ты "мачо" и "крутой мэн" — тебя даже не били. А сейчас — он капрал армии Североамериканских соединенных штатов и за ним — самое сильное государство мира. И плевать он хотел на этих подонков-контрактников, большая часть из которых была англичашками… — Ты здесь что-то потерял, сынок? — голосом с противным, гнусавым британским акцентом осведомился один из контракторов. — Точно. Я потерял парней, которые ведут колонну минут через двадцать — в Зеленую Зону. Я их нашел? — Ты их нашел, сынок. А ты точно уверен, что тебе надо туда, куда ты сказал? Отказаться еще не поздно. Второй контрактор рассмеялся, хлопнул другого по спине. — Да брось, Гарри. Не кошмарь клиентов. Деньги есть деньги. Давай сюда маршрут, парень. У тебя он есть? Капрал протянул маршрут, контрактор быстро переписал из него данные, поставил закорючку и вернул его Гонсалесу. — Что за машина? — Хаммер. — Вооружена? — Нет. — Кто с тобой? — Трое. Гражданские. Контрактор еще что-то записал — они получали от дяди Сэма за работу сдельно и должны были вести учет. — Окей. Подгоняй машину, вставай… что у нас свободно? Порывшись в кармане, контрактор вытащил небольшую пластиковую табличку с номером. Номера всегда распределяли именно так, по жребию. Кому повезет. — Номер семь. Частота, на которой мы будет работать, вытиснена на табличке. Настроить рацию сможешь? Это была уже издевка — вежливая, но все-таки издевка. — Постараюсь. Если не получится — позову вас. — Зови. Рация на прием, при подрыве не останавливаться, если только не остановилась вся колонна. Докладывать по рации, если увидел что-то подозрительное или если есть раненые. Без команды не стрелять. Подгребать и становиться в строй можешь прямо сейчас. Козлы… Колонна была большой. Грузовиков тридцать с полуприцепами, не считая другой техники. В этом, как и во многом другом, было все безумие этой гребаной войны. Проше и не в пример дешевле было возить грузы через порт Сантос, с транспортировкой по железной дороге — но в порту было полно анархистов. Как результат — поджоги, взрывы, акты саботажа. В Рио порт запоминался лежащими в воде и преграждающими подход к причалам стрелами портовых кранов — их обрушили местные направленными взрывами. Порт пытались восстановить — но после третьего подрыва плюнули. Теперь грузы возили так — либо судами с последующей разгрузкой и транспортировкой на берег тяжелыми вертолетами-кранами "Каман", либо вот так вот — через аэропорт, военно-транспортной авиацией втридорога, либо сушей, через магистраль "Транс-Америка", на которой подрывали, грабили и убивали. Про железные дороги и говорить нечего: если нет взрывчатки, подкрадись к стальным путям, повреди их — и дело в шляпе. Транспортники, те, кто занимался логистикой, здесь делали состояния за год-два — но и убивали их чаще других. Хаммер управлялся непривычно тяжело — к полному отсутствию реактивного действия на руле добавлялся изрядно возросший вес, сделавший руль тяжелым. Гидроусилитель не справлялся со своей работой как надо, а потяжелевший руль делал процесс управления внедорожником для непривычного к нему Гонсалеса сущей мукой. В Мексике было уже полно MRAP, сделанных на шасси средних и тяжелых грузовиков — а вот тут они были пока в диковинку в связи с их тяжестью и вытекающей из нее сложностью транспортировки, а также плохой проходимостью. Перетяжеленные, предельно защищенные броней машины в сезон дождей просто садились на брюхо, и не только за городом, но и в фавелах. Как бы то ни было — Гонсалес умудрился подрулить к своему месту, при этом никого не задев, и удачно разминувшись с выдвигающимся на взлетную полосу транспортником С130. — Как в "Безумном Максе" — восхищенно сказал коп N 3. Та самая баба, которую называли Лиза-Энн, теперь она пялилась в боковое, толстенное стекло на огромные, кустарно и полукустарно бронированные Фреды, Маки и Интеры.[21] Там и впрямь было на что пялиться — стандартные комплекты бронирования не держали даже пулемет, поэтому опытные водилы правдами-неправдами доставали бронеплиты от Страйкеров, кустарно варили защиту, а поверх еще и приваривали решетки от кумулятивных гранат. Получалось тяжеленное, почти слепое, изрыгающее тяжелый дым от солярки бронированное чудовище — но такое чудовище давало шанс остаться в живых, даже если по колонне начинали лупить из РПГ. Коп N 2 достал мобильный телефон с встроенной фотокамерой, взялся за ручку двери… — Сэр, я бы не стал этого делать — меланхоличным тоном заметил Гонсалес. — Почему? — Видите ли, сэр, сейчас строится колонна, и водители активно маневрируют. Иногда они даже сталкиваются друг с другом, при таком бронировании и такой низкой скорости останутся только царапины. А вот что останется от вас, сэр, если вы попадетесь на пути такого вот тягача, из кабины которого ни хрена не видно — боюсь даже предполагать. Коп отдернул руку от дверцы, будто она его обожгла. — Чертовы мачо…[22] Словно отвечая на слова капрала, раздался глухой стук — один из грузовиков задел другой, маневрируя. Ругаясь, Гонсалес нажал на клаксон — чтобы не задели и его. Мимо пропылил МРАП, который пойдет в голове конвоя, чтобы фугас, если такой случится на дороге, достался, прежде всего, ему… Капрал настроил рацию, провели короткую перекличку. Их Хаммер стоял не в самом конвое, а чуть в стороне, потому что проще всего будет встроиться перед двумя грузовыми мастодонтами, когда они будут трогаться. Загруженные под завязку грузовики все еще толкались, ворочали, обдавая друг друга клубами солярного дыма — как гиппопотамы в мелком, грязном пруду. — Первый всем — начать движение! Скорость по головной машине! Колонна тронулась — больше всего это походило на то, как трогается тяжелогруженый железнодорожный состав — медленно, словно нехотя, лязгая стальными сочленениями. Поймав момент, когда борт впереди стоящего грузовика пришел в движение, Гонсалес нажал на газ — и занял свое место в колонне, прежде чем водители грузовиков — камионов успели отреагировать. Дорога из аэропорта Гонсалесу была хорошо знакома: ездили по ней и не раз с патрулями, и на блоках стояли — а вот копы смотрели во все глаза и даже пытались фотографировать через мутные бронестекла. Фотографировать было особо нечего — капрал, к примеру, знал эту чертову дорогу наизусть. Дорога как дорога — приведена в порядок инженерными частями: воронки от фугасов и старые, от фугасных авиабомб, когда "летающие кожаные затылки"[23] долбали здесь местных вояк, засыпаны, в некоторых местах заделаны стальными плитами от быстросборных взлетно-посадочных полос, горелая техника спихнута под откос. Горелой техники здесь много, как бразильской, так и своей, родной, иногда ее вывозят — но чаще всего просто спихивают под откос. Патрули — в основном на МРАПах и Хамви, ощетинившихся четырьмя-пятью пулеметами, с грозной надписью на заднем борту "Не обгонять. Держать дистанцию не менее ста метров! Иначе стреляю!". Посты — мрачные бетонные укрепления — комплекты для возведения таких вот постов почему-то не заказывали здесь, а тащили морем из САСШ и переправляли на нужные места вертолетами. Эти посты стояли через каждые пару десятков километров, перед ними на полотне дороги была выложена змейка для снижения скорости машин, которые здесь едут, сами посты тоже щетинились пулеметными и гранатометными стволами, рядом в сложенные из бетонных блоков капониры загонялась боевая техника. Плакаты там тоже были, но написано на них было несколько иное: "По команде — заглуши двигатель, открой багажник, предъяви документы. При невыполнении — стреляю!". Эти посты были вкруговую обнесены противоосколочными заборами — новшеством последнего времени, спасшим немало солдатских жизней. Здоровенный такой пакет из пластика, с обвязкой сеткой-рабицей. Их привозили на место, экскаватором грузили туда две-три тонны земли — и получался щит, способный остановить снайперскую пулю или ударную волну от близкого взрыва IED. Проклятые IED, если брать статистику — то три четверти солдат сейчас погибают не от пуль противника, а от гранат и IED. Дорога втягивалась в город — треклятый Сан Паоло, не вылезающий из первых строчек газет. Большой, полуразрушенный, грязный — если и можно было его с чем-то сравнить — так это с гигантским фурункулом почти у самого побережья. — Парень, сколько ты заплатил за проезд? — спросил коп N 1 — Сэр? — Ну, за проезд. Колонну ведь вели частники? — Я не знаю, сэр — ответил Гонсалес, и это было правдой — я просто даю им свои данные, они записывают меня в свои бумаги. Вы же не думаете, сэр, что я заплатил наличными? — Нет, конечно. Коп N 1 достал блокнот и, несмотря на то, что машину ощутимо потряхивало — что-то записал в нем. Колонна распалась на самой границе "Зеленой зоны", в логистической базе "Альфа". Чтобы понимать значение этой базы — следует, наверное, описать ее поподробнее, потому что роль ее для снабжения "Зеленой зоны" и всего Сан-Паоло в целом трудно было переоценить. Логистическая зона Альфа занимала площадь в несколько больших кварталов, а поскольку пришли они сюда всерьез и надолго — большая часть помещений базы была вырыта в земле. Тяжелой техникой "зеленых пчел" — военных строителей — были вынуты миллионы кубов грунта, как под фундамент огромного здания. Но здания не было, а вместо здания там положили бетонные плиты: тонкие снизу и толстые, выдерживающие разрыв минометного снаряда, сверху. Завезли погрузчики, поставили большие и высокие стеллажи — как на гражданке. Получился своего рода карьер, огромный карьер, в котором день и ночь горели фонари и сновали погрузчики. Часть груза была складирована внизу, часть отставляли наверху, прямо на грузовиках, и количество переваливаемых здесь грузов было таково, что "логистическая зона Альфа" была крупнейшим складом в мире. Грузовики свернули в зону, Хаммер же попал в затор перед "зеленой зоной", объединенной зоной безопасности. Так называлась часть города, отгороженная сплошной стеной с датчиками движения и патрулируемая исключительно североамериканскими контракторами. Эта зона считалась безопасной, этаким островком цивилизации в море хаоса и безумия. И как всегда, из-за досмотра, перед ней была очередь. Досматривали тоже контракторы. Несколько человек с собаками шли мимо колонны, таких групп было несколько (господи, что собака может почуять, когда она чуть ли не задыхается от выхлопных газов). У шлагбаума проверяли документы, процедура эта была быстрой, но не слишком, потому что каждый ID[24] имел магнитную полосу, которую прокатывали на специальной машине и смотрели, что покажет компьютер. Отдельно была построена площадка для полного досмотра — тут не церемонясь, раздевали догола людей и вспарывали ножами обивку салона. Контракторы вообще особой куртуазностью манер не отличались. Когда дошла очередь до них — Гонсалес протянул свой МИД[25] и три гражданских карточки своих спутников. Долго их не задерживали. В Зеленой зоне жизнь была, конечно, попроще и получше, чем за ее стенами — но не слишком. Это был лакомый кусок для анархистов всех мастей и видов — и поэтому ее постоянно патрулировали. Здесь было довольно чисто, машины тоже были чистые, а не заляпанные грязью, как обычно в Бразилии. В Зоне было много гражданского жилья, и тем бразильцам, у которых оно было, здесь очень повезло в жизни — они сдавали его в аренду представителям различных международных организаций, получая за это твердую валюту. Много заборов, тут были и виллы, и сейчас они были окружены глухими и высокими заборами из оцинкованного профнастила. В большинстве из них нашли приют различные гуманитарные фонды и организации. — Куда дальше, сэр? — В самый лучший отель, какой тут только найдется, парень! — оптимистично заявил коп N 1. — Эй, не забывай про лимит командировочных… — сказал коп N 2. — Если они попробуют вычесть с меня — я подам на них в суд. В конце концов, они должны мне платить повышенные командировочные за командировку в такое дерьмо. Отелем, конечно же, был Хилтон. Очаровательная мисс Хилтон была весьма рисковой дамой во всем, в том числе и в инвестициях. Пока риск приносил результат — номер в Сан Паоло Хилтон стоил в два с половиной раза дороже, чем сходный по площади номер в Нью-Йорке, а затраты на ремонт от попаданий мин и снарядов были относительно небольшими. Большинству постояльцев на цену номера было плевать — платили не они, платила командировавшая их организация. — Когда за вами заехать, сэр? — Эй, ты что, не заселяешься? — спросила коп N 3. — Мэм, я предпочитаю ночевать на военной базе. Копы почему то переглянулись: — Тогда завтра в… семь по-местному, нормально? — Да, сэр. Гонсалес очень удивился бы, если бы смог подслушать разговор, который состоялся между копами, когда они заселились в номера и разложили вещи. Для разговора они использовали пожарную лестницу, дверь на которую никогда не закрывалась. Вдобавок один из копов включил скэллер,[26] устройство, которое не закупало ни одно полицейское управление САСШ. — Работаем? — спросил N 2. — Есть выбор? — А этот? Подставной? — А то. Он что на базе — ночевать будет? — Мальчики, бросьте — заявила коп N 3 — в конце концов, это всего лишь армейский капрал, боящийся нас как огня. — А по вечерам строчащий рапорты. Да брось… — Или получающий нагоняй от начальства. — Слушай, Лиза. Если он тебе так приглянулся — ты его и отвлечешь, если что, окей? — Да пошел ты… 28 августа 2009 года Мексиканский залив Плавучий госпиталь Катарина Это был рай. Если не рай — то, во всяком случае, его преддверие. South line… Так когда-то звали роскошную туристическую компанию, которая работала давным-давно, когда мир еще не полетел, кувыркаясь, в тартарары, когда угнанные самолеты еще не протаранили башни Всемирного Торгового Центра, когда еще не случилось то, что случилось в Бразилии, а в Мексиканском заливе и по всему латиноамериканскому побережью еще не рейдерствовали пираты. Когда через Мексиканский залив проходили не только торговые корабли под охраной корветов ВМФ САСШ, но и туристические лайнеры безо всякой охраны. Когда Порт-о-пренс, Доминикана, Веракруз вызывали у людей ассоциации с дайкири, выжженным солнцем белым песком и знойными мучачас, а не с ежедневной сводкой о потерях. Это было время, о котором уже мало кто и помнил, как оно было — тогда. Тогда-то и работала компания Саус Лайн. Заказывала на японских, собственных североамериканских и русских верфях многопалубные (от двенадцати до восемнадцати палуб) круизные лайнеры и организовывала путешествия — круизы по всем благословенным уголкам мира. Гавана, Буэнос-Айрес, Рио — тогда еще Рио считался более — менее спокойным городом и уж во всяком случае безопасным для туристов. Североамериканские работяги, вкалывающие на заводах Дюпона и Форда, целый год копили на круиз, на две недели рая. Теперь ничего этого не было. Саус Лайн балансировала на грани банкротства, треть ее судов работала, треть простаивала, а последняя треть была арендована правительством САСШ и переделана в плавучие госпитали и центры развлечений для солдат. Их охраняли боевые беспилотные платформы всех видов — подводные роботы, надводные катера-роботы, летательные аппараты — роботы. Но эти центры считались безопасными — на земле, в зоне боевых действий подобного рода объекты размещать было намного опаснее, чем на воде. В одном из таких вот "плавучих дворцов" и отлеживался Альварес. Его доставили с базы вертолетом, в бессознательном состоянии. Два ранения, потеря крови, переломы, тяжелая контузия. Но он выкарабкался. В нем было крови больше чем в свинье, уготованной на забой в субботу и больше жизни, чем в кошке, вот так вот, сэр… А сейчас ему, уже стоящему на ногах и относительно хорошо себя чувствующему, предстояло последнее испытание. Медицинская комиссия. Зайдя в переделанный из каюты второго класса кабинет, уже по лицам членов комиссии Альварес понял — дело дрянь. Но надо было держаться. Возможно — их еще удастся убедить… Членов комиссии было трое. Первый — ему как раз больше подходила кличка "док", этакий патриархальный сельский коновал, толстый, с неаккуратными усами, с глазами навыкате. Второй — полная ему противоположность — невысокий, худой, жилистый. Третий — дама, тощая, лет сорока с вытянутым лошадиным лицом, на котором выделялись ярко накрашенные ужасающего оттенка красной помадой губы. Это делало ее похожей на вампиршу. Доктора переглянулись — как всегда делают люди, когда им надо бывает сообщить кому-то крайне хреновое известие… — Сэр… — начал один из них, толстый коновал — мы обработали результаты ваших тестов… Альварес молча ждал продолжения. — Увы, результаты для вас неутешительные, стафф-сержант. Встряски вам противопоказаны. Категорически. — Сэр? — вопросительно уставился на него Альварес. — Сколько у вас было контузий, стафф-сержант? — вопросом на вопрос ответил второй член комиссии, худой коротышка. — Три, сэр, но… — Никаких "но", стафф-сержант — подхватился "коновал" — томограмма мозга дала очень неприятные результаты для вас. Это как в боксе. Сначала ты подставляешь голову под удары, но потом получается так, что еще один хороший удар — и вы просто ослепнете. У тела тоже есть предел, и вы его достигли. Оперативная работа, тем более в боевых отрядах "Кобра", вам категорически противопоказана. Равно как и в любых других боевых подразделениях. Приговор без права обжалования… — Сэр, вы хотите посадить меня на склад? — Не все так мрачно, сэр. Окончательное заключение — утрата двадцати пяти процентов боеспособности. То есть в обычных подразделениях вы можете продолжать службу. В спецназе — нет, ни в коем случае. Из кабинета стафф-сержант Альварес вышел в настроении мрачнее некуда. Пути у него теперь было два — либо в тыловое подразделение, ибо Корпус морской пехоты САСШ предпочитает перестраховаться, либо в частную охранную фирму. Статик-гардом[27] его, конечно, не возьмут, не тот уровень подготовки для статик-гарда — но и "спецом" там точно уже не будешь. Скорее возьмут в "личку"[28] и будешь нянькой какого-нибудь жирного придурка… Верней, путь сейчас у него был только один. В бар на третьем уровне, где к нему никто не станет приставать, где часто происходят драки и где можно надраться до зеленых чертей. Может быть, кто-то даст ему по голове бутылкой — и тогда точно отпадут все сомнения, где служить. Вот туда он и направил свои стопы… Он даже не заметил сразу, откуда появился этот штатский. Он сидел, запихивая в себя четвертый стакан джина, а может и не четвертый. Джин шел в него, только подчиняясь грубому насилию. Но он все же запихал его в себя, хотел хлопнуть стаканом по столу, привлекая внимание бармена, поднял отяжелевшую от выпивки голову — и тут понял, что рядом кто-то сидит. — Какого черта… — начал заводиться Альварес. — Николас Альварес? — голос неизвестного показался трубным гласом в пустыне. — Да пошел ты! Стафф-сержант КМП САСШ Николас Альварес размахнулся, чтобы угостить надоедливого приставалу хорошим боксерским хуком, но кулак улетел в пустоту, а что было потом — он уже не помнил… Первое что он увидел, когда очнулся — так это небо. Черный бархат неба с золотистыми точками звезд, ему даже сначала показалось, что звезды не в небе, что звезды эти — у него перед глазами… — Черт… Попытался подняться, но это получалось плохо. Вся одежда была мокрой, словно его окатили из ведра — возможно, так оно и было — а лежал он на чем-то пружинящем, поддающемся под усилием… Что за черт… Перевалившись, ему удалось встать на четвереньки — и тут его буквально вывернуло наизнанку. С утробным ревом он изрыгнул все, что скопилось у него в желудке, и потом еще долго, стоя на четвереньках и чуть не падая, он выхаркивал изо рта противную, мерзкую слизь. Он блевал до тех пор, пока блевать не стало просто нечем. А пошло оно все… Ему удалось даже перевернуться, не вляпавшись в собственную блевотину, и сесть на палубе. В голове немного прояснилось — это была верхняя, шестнадцатая, открытая прогулочная палуба судна и он лежал в старом шезлонге. Подувал ветерок — прохладный, ночной. На судне уже объявили отбой, и на верхней палубе кроме него никого не было. Никого кроме него и… Незнакомец сидел на ограждении палубы, и это было весьма рискованно — можно было свалиться вниз. Но его это ничуть не волновало. — Какого хрена вам надо? — выдавил из себя Альварес. (здесь нужна точка) — Я ищу здесь одного человека — спокойно сказал незнакомец. (здесь нужна точка) — Какого именно? Какого хрена вам нужно от меня? (здесь нужен вопросительный знак) — Я ищу одного человека — повторил незнакомец — агента Хорхе Альвареса. Агента… Хмель стремительно уходил — словно мокрая губка прошлась по лицу… — Кто вы? — Есть разница? — Для меня — да. — Если это вас успокоит… — незнакомец достал что-то из кармана, отработанным движением махнул бляхой, но какой именно — Альварес не успел заметить. — Я не знаю вас. — Зато я знаю вас, и не только. Агент Хорхе Альварес. Ваш брат — близнец. Лос-анджелесское отделение ФБР, отдел по борьбе с терроризмом, три года работы под прикрытием. Весьма успешной работы, надо сказать. Скажите, как вашему брату удалось внедриться к экстремистам, при том, что вы тогда уже были на службе, и это знали? — Там смотрят по делам. Кроме того — мы все же мексиканцы, как не крути — а те парни верили в родство по крови. Какого черта вам надо? — Позвольте, я договорю. Брат работает, вы его прикрываете, официально числясь в отпуске. Потом перспективную работу вашего брата в Лос-анджелесском отделении прерывают и перебрасывают в Вашингтон. В управление по борьбе с терроризмом. Так? Но это еще не все. — Что же еще? — Альварес начал подозревать, что незнакомец знает намного больше, чем он должен был бы знать. — Еще? Еще — федеральная следственно-оперативная группа. Под руководством федерального прокурора Пачелли. На этом месте стафф-сержант попытался понять, есть ли при нем пистолет — пистолета, конечно же, не было. — Не в пистолете дело — заметил его телодвижение незнакомец — его у вас и в самом деле нет. Я хочу предложить вам работу. Я хочу предложить вам работу… Смешно — но то же самое сказал ему тогда федеральный прокурор Пачелли. Выходец из маленькой Италии, типичный итальянец — крепкий, низенький, со свернутым набок носом, из породы итальянских боксеров-даго, которые на ринге в двадцатые и тридцатые били негров, которые были вдвое больше их по размерам. Я хочу предложить вам работу — прокурор сказал это с таким видом, словно готовясь дать как следует в нос в случае отказа. Прокурор рос на улицах, и пробивать себе дорогу кулаками умел. Прокурор Эухенио Пачелли погиб в странной автокатастрофе на вашингтонской кольцевой, когда его Линкольн вдруг ни с того ни с сего на самой скоростной полосе развернуло и закувыркало по трассе. А через день умер еще один из помощников прокурора — оставив дикую, безумную предсмертную записку, он пошел на кухню, засунул голову в духовку и открыл газ. И тогда то все поняли, что они — следующие. И что самое время бежать. — Работу какого плана? — недоверчиво поинтересовался Альварес — я всего лишь сержант морской пехоты со здоровьем, подорванным на двадцать пять процентов. — Да бросьте. Вы знаете, что такое прикрытие, прикрывали своего брата и сами работали под прикрытием. Имеете хоть какое-то — но представление о том, что такое правоохранительная деятельность. Ваши навыки боя с оружием — это всего лишь дополнение к вашей основной профессии, и, надо сказать, небезынтересное. — СРС? — Дипломатическая секретная служба.[29] — Никогда не слышал. — Мы не любим рекламы. — И чем же вы занимаетесь? — Официально? Официально мы занимаемся защитой дипломатических и консульских учреждений САСШ в этой и соседних странах от террористических атак. — А неофициально? — А неофициально тем же самым, только мы смотрим на вещи немного шире. Нам интересно, что мы можем сделать для того, чтобы террористических атак больше не было. Мы не строим стены — мы сажаем снайперов и они отстреливают всех, кто прорывается к охраняемому объекту. Такая аналогия вас устроит? Стафф-сержанта Альвареса она устраивала. Более чем. — Что вам нужно от меня? — Простой фразы — да, парни, я с вами — для начала. А потом — это будет потом Ну и что терять? Хуже точно не будет… — Тогда, парни… я с вами… Потом стафф-сержант Николас Альварес не раз пожалеет о сказанных им словах. Не стоило их говорить, не стоило. Но… Но все, что с нами будет потом — ведь это будет потом! Не правда ли? 12 сентября 2009 года Североамериканские соединенные штаты Лос Анджелес Каунти. Сан Габриэль Но то, что с нами будет потом Ведь это будет потом! — Эй, смотри. Какой-то pendeho[30] забрел по ошибке на нашу территорию… Хосе Кабрера, семнадцатилетний член банды Los tigres, контролирующей квартал, заметил бредущего по заплеванному, засыпанному мусором тротуару человека. Точнее — это не был человек. Это был лох. Мудак. Овца, напрашивающаяся на стрижку. Ниггеры назвали бы добычу "снежок", но любому esa[31] стремно говорить как ниггер. И, тем не менее — бабки с белого мудака стоило взять, по крайней мере за то, что он зашел на их территорию. Зашел — плати. — Плюнь на него… По виду у него нет и десятки в кармане… — Заткнись, женщина… — процедил Луис, главарь. Пока под его началом было всего около двадцати человек, но даже это позволило ему купить шикарный лоурайдер,[32] купить настоящий, русский автомат Калашникова и содержать такую телку, как Ангелина. Больше всего денег уходило именно на нее — зато с телкой с такими буферами не стремно было появиться в любой компании. Именно она сейчас сидела в машине рядом с Луисом и именно она так точно оценила благосостояние чужака. На самом деле она просто не хотела, чтобы парни с ним связывались… что-то наигранное было в этом человеке, что-то было не так и она это чувствовала женским чутьем. Да, он шел по тротуару как обычный алкоголик, шаркая ногами, сгорбившись, не смотря по сторонам, а в руке было нечто блестящее. Бутылка, конечно же, бутылка, что еще может быть у алкоголика. И все равно — что-то было не так. — Дай! В заднем сидении лоурайдера был прорезан замаскированный лаз в багажник, по нему мог пролезть человек. Но это сейчас не требовалось — просто Хосе сунулся в багажник и достал оружие. Обрез полицейского Ремингтон-870 для Луиса и Кольт 1911 для себя. Ангелине оружия не полагалось, телка она и есть телка. Луис принял оружие, чуть сдвинул цевье назад, проверяя, есть ли патрон в патроннике. Он там был… — Луис, не надо… Ангелина чувствовала опасность, что-то буквально кричало внутри нее, что сейчас произойдет беда. — Заткнись! — Луис несильно смазал ее по щеке. Он был настоящим macho[33] и искренне считал, что женщине иногда следует показывать ее место — Хосе, я подруливаю, ты делаешь. Без пальбы, думаю, ему хватит без этого. — Делаем, мужик — согласился с главарем Хосе. Понеслась! Квартал был опасным, в темноте он пустел — поэтому дорога была свободна. В визге широкопрофильной резины Луис развернул свою тачку, секунда, вторая — и они настигли бредущего по тротуару лоха… — Э, puto[34]… Мужик остановился, когда выскочивший из машины Хосе ткнул его Кольтом в спину. — Ты должен нам бабло, мужик… Мужик медленно повернулся. Фонари здесь давно были перебиты — но даже в темноте бросалось в глаза его лицо, бледное, казавшееся безжизненным. — Повтори… — мужик говорил совсем не так как пьяный. Наркоман? — Ты должен нам бабки, мужик. Ты на нашей территории, это наша улица и все, кто по ней ходят, должны нам платить. Мы собираем деньги на вывоз мусора, понял, мужик? Видишь, сколько здесь мусора? Хосе отучился в колледже при христианской миссии аж три года, поэтому мог довольно связно выражать свои мысли и гордился этим. — Думаю, я пройду бесплатно… — с этими словами мужик демонстративно плюнул вперед. У Хосе аж дыхание перехватило от такой наглости. — Ах ты… — увидев, что его соратник по бандитской жизни не справляется, Луис полез из машины, не выпуская из рук обреза. И это стало его ошибкой. Они даже не поняли, что произошло. Просто каким-то образом получилось… Луис вылезал из машины и вдруг мужик шагнул вперед, прижал руку Луиса к стойке машины, а дуло обреза, заряженного картечью, глянуло в живот Хосе — Madre…[35] Обрез оглушительно бабахнул — и град картечи снес беднягу Хосе на тротуар, сломав его пополам. Ошеломленный происходящим, Луис и не заметил, как мужик свободной рукой сделал короткое движение… вспышка в глазах, и все погрузилось во мрак. Вечный… Мужик подошел к корчащемуся в агонии на тротуаре Хосе, поднял выпавший из рук пистолет. Подошел к машине. Ангелина, вся вина которой состояла лишь в том, что она выбрала не того мужика, подняла руки, загораживаясь от кошмара. — Не надо… — жалобно попросила она. Пистолет выстрелил. Раз, потом еще раз… 12 сентября 2009 года Североамериканские соединенные штаты Лос Анджелес Каунти Бар Бары бывают разные… Бывают бары, где можно просто нажраться вусмерть, в хламину и не думать ни о чем. Таких баров немало, в них подают самые дешевые и крепкие напитки — дешевый виски, джин, водку. Иногда напитки эти оказываются разлитыми в подвале, без уплаты акцизов, есть и специальные бутылки, разбавленные водой — если бармен видит, что клиент "дошел до кондиции" — он наливает ему именно из такой бутылки, потому что ему все равно. Бывают базы для одиночек. Это обычно бары в больших городах, в деловых районах, и вход для дам бесплатный, а для кавалеров наоборот — достаточно дорогой. В таких барах обычно знакомятся после трудового дня менеджеры, секретарши, дизайнеры, помощники адвокатов, и никому ни от кого здесь ничего не надо кроме одной ночи, проведенной вместе. Бармены здесь понимающие и стоит только подмигнуть и сунуть купюру покрупнее — они нальют вашей даме из специальной бутылки, в которую добавлен чистый спирт — дабы скорее снять моральные барьеры. Сюда же ходят на охоту дорогие проститутки — из тех, кто не стоит на углу улицы, а также дамы, совмещающие работу днем и подработку на ниве древнейшей профессии — вечером. Есть бары, через которые организованная преступность отмывает свои капиталы. Там тихо, пристойно, напитки дешевые, а атмосфера спокойная. Там не любят шума, не любят драчунов, и если вам приспичило подраться — то лучше выбрать другой бар, ибо хозяева этого могут сломать руки бейсбольной битой. Бывают бары по интересам. Самые распространенные из всех — "Девятнадцатая лунка", бары при гольф-клубах, где все пристойно и дорого и где проигравшие угощают победителей выпивкой. Но интересы бывают разные и бары по интересам тоже бывают разные. Например, у дорог часто бывают бары для дальнобойщиков, где не подают спиртное, зато можно дешево и вкусно перекусить, и есть бары для байкеров. Там рекой льется пиво, а у стоянки обычно бывает подвешена табличка "Harley parking only. All others will be crushed".[36] Туда ходить не рекомендуется, у байкеров набить морду непонятно за что — ни разу не заржавеет. Есть и бары для других групп по интересам. Самым разным… Николас Альварес, бывший морской пехотинец, изгнанный из корпуса морской пехоты с позором, перед тем как подойти к нужной двери, огляделся по сторонам. Времени было немного — полиция явно уже выехала. Ни один полицейский Лос Анджелеса не горел желанием разбираться с тем, что произошло здесь, в насквозь бандитском районе — но если есть вызов на стрельбу — они обязаны его отработать. И если есть три трупа — они обязаны вызвать коронера[37] и начать следствие, как полагается. Правда, настоящее следствие вели раньше, в шестидесятые-семидесятые годы. Благословенные годы, когда экономика росла, когда не было войны, когда на североамериканца — любого североамериканца — смотрели с уважением и даже некоторой опаской. Сейчас североамериканская армия уже не первый год вела две войны, победа в которых даже не просматривалась, во многих местах обоих американских континентов местные готовы были всадить пулю в спину североамериканцу, как только он отвернется. Инфляция зашкаливала за десять процентов в год, в некоторых штатах единственным местом, где можно было получить работу, оставался армейский вербовочный пункт, а место солидных гангстеров и мафиози заняли обдолбанные малолетки с CAR-15[38], ненавидящие весь мир и готовые перерезать автоматной очередью любого, кто не так на них посмотрел. Лос-Анджелес, город у моря, был поделен между вооруженными до зубов бандами, всякий приличный квартал отгородился от окружающего мира решеткой под током и частной вооруженной охраной. В Чино и Фолсоме — федеральных тюрьмах особого режима — вступило в строй новое приспособление для исполнения смертных приговоров — электрическая софа, позволяющая казнить троих осужденных одновременно. Не так давно на электрическом стуле казнили некоего Дэвида Чиапеля — его судили как взрослого, когда ему было тринадцать лет, и приговорили к смерти. Общественность штата — та, что живет, прикрывшись заборами под током — встретила исполнение приговора с чувством глубокого удовлетворения, потому что казнили его за то, что он наставил револьвер в живот какой-то даме из богатого пригорода и сказал: "Снимай побрякушки". Та замешкалась, и он трижды выстрелил ей живот. А потом еще раз выстрелил и убил копа, пытавшегося его задержать. И никто, ни один человек во всех этой запутавшейся, больной, исходящей взаимной ненавистью стране не сделал из произошедшего правильного вывода. Так что сейчас следствие по поводу убийства двоих молодых бандитов и их девушки в районе Сан Габриэль должно было закончиться лишь фразой: "Может быть, когда-нибудь мы и узнаем, кто сделал это". В Североамериканских соединенных штатах преступления раскрывались обычно двумя способами — либо преступник оказывался запечатленным какой-нибудь камерой наружного наблюдения, коих по улицам приличных районов было пруд пруди, либо преступник начинал болтать о содеянном и полиция узнавала это. Николас Альварес не был запечатлен камерой, он не собирался ни о чем болтать, он был одет в перчатки во время того, как застрелил этих подонков, а пистолет он выкинул куда подальше, от души размахнувшись. Можно сказать, с концами — в районе Сан Габриэль если кто-то выйдет из дома и найдет валяющийся пистолет — мысль пойти и отнести его копам в голову нашедшему точно не придет. Николас Альварес ничуть не сожалел о содеянном. Война сильно меняет людей, и жизнь что своя, что чужая начинает цениться меньше. Появляется понятие "враг" и врага можно и даже нужно убивать. Те трое, которых он уничтожил — именно уничтожил — это были отморозки, без чести и без совести, они напали на него первыми, чтобы ограбить и, возможно, убить. Возможно, их когда-нибудь задержали бы, осудили на пожизненное или электрический стул, но, скорее всего, они погибли бы раньше, погибли бы в разборках между бандами. Как бы то ни было — все то время, пока они жили бы — они, безусловно, совершали бы еще преступления и, более чем вероятно, убили бы кого-нибудь. Причем кого-нибудь, кто в отличие от них не был бы виновен ни в чем. Сейчас же их отвезут в морг, засунут в специальный холодильник в пластиковом мешке, а потом, если никто не востребует их тела — закопают в дешевом гробу за счет дяди Сэма. Как бы то ни было — можно быть уверенным в том, что эти трое больше не совершат ни одного преступления, и тем более никого не убьют. Этот результат произошедшего был для стафф-сержанта Альвареса самым главным и оправдывающим все, что он сделал. И тем не менее — с улицы надо было уйти. Наблюдение он заметил сразу — те, кто наблюдал за улицей, сидели в дешевом белом минивэне с затемненными стеклами, припаркованном на противоположной стороне улицы. Те люди, которые держали этот бар, были серьезными людьми, выходцами из силовых структур, из Министерства безопасности Родины, из Федерального бюро расследований, из Центрального разведывательного управления. Все они имели немалый опыт обеспечения безопасности тех или иных объектов и знали, что одна из грубейших ошибок — ограничить периметр охраны самого объекта, натолкать на этот периметр побольше датчиков, посадить на охраняемом объекте вооруженную охрану и на этом успокоиться. Да, обеспечение периметра самого объекта является важной задачей службы охраны — но не менее важным является обеспечение наблюдения и наличие мобильной силовой группы за периметром самого объекта. Вот эти трое — а Альварес посадил бы именно троих в этот припаркованный на противоположной стороне улицы фургон — являются одновременно наблюдателями и охранниками. Они видят, что происходит на улице перед объектом и могут сообщать об этом своим коллегам. Они могут проверить кого-то на улице, не задействуя для этого охрану самого объекта. Наконец, у каждого из них есть оружие, и они могут при штурме объекта нанести удар в спину штурмующим и кардинально изменить ситуацию — в этом случае штурмующие оказывались под огнем сразу с двух сторон. Но он не представлял видимой опасности — один и без оружия. В этом баре бывали специфические люди, и приходили они сюда для того, чтобы решить свои, специфические вопросы, и Николас Альварес вполне вписывался в рамки понятия "Обычный посетитель бара "Две розы". Поэтому охрана уделила ему не больше внимания, чем обычным посетителям этого бара. А он — уверенно подошел к обитой сталью двери с глазком и трижды постучал. Ждать пришлось долго — на какой-то момент ему показалось, что бар закрыт — потому что окон в нем не было, и понять с улицы, закрыт он или открыт, было невозможно. Но когда он уже повернулся, собираясь пойти прочь — глухо и солидно лязгнул засов. Альварес развернулся — и столкнулся взглядом с мрачным молодым мужиком, испанского вида, но не факт что испанцем. Мужик был одет совсем не так как испанец — черные штаны, очень похожие на те, которые носят копы из спецгрупп, черная же куртка, в распахнутом на шее отвороте которой выглядывала белая трикотажная футболка армейского образца. Рукава куртки были закатаны довольно высоко, обнажая сильные мускулистые руки. Местные eso, да и вообще испанцы обожают татуировки — здесь же, по крайней мере, на видимых частях тела, их не было ни одной. Не было видно и оружия — хотя чутьем опытного pistolero Альварес определил, что оружие есть и привратник умеет им пользоваться. Особенно насторожило его то, что привратник смотрел ему не в глаза — он смотрел в район солнечного сплетения, туда же, куда попадет его пуля. — Я вас знаю? — привратник говорил спокойно и вежливо, как каком-нибудь дорогом отеле. — Нет, сэр. Но кое-кто посоветовал прийти сюда и пропустить пару стаканчиков. Сказал, что здесь я встречу единомышленников. — Могу я узнать имя вашего друга? — Круз. Специалист Гонсало Круз. — И как поживает специалист Круз? — Никак. Он мертв. Специалист Гонсало Круз и в самом деле говорил про это место — набравшись текилы. Про него не стоило говорить, что в трезвом виде, что в пьяном — но он в тот вечер набрался более чем серьезно и у него развязался язык. Тогда в жуткой перестрелке в Паррас-де-Фуэнте, в гребаной дыре в одном из центральных штатов они потеряли сразу двоих — и потери противника не могли это компенсировать. Нажравшись, Круз начал говорить то, про что следовало бы помолчать — например, куда обращаться, если нужна будет работа или ты просто хочешь подработать. Вообще-то говорил он это другому человеку, а Альварес просто слышал, лежа на соседней койке в алкогольном угаре. И запомнил — чудом. А через три недели они хоронили уже самого Круза, словившего пулю калибра.50 при проверке на одном из блок-постов в Сан-Мигель… — Значит, вы хотите встретить единомышленников? — Так точно. — Вы их встретили. Хотите выпить? — Возможно, сэр. Бутылочка холодного "Курс" найдется? Это был еще один пароль. Президент фирмы Курс — она так и принадлежала семейству Курс бог знает уже в каком поколении, был известен как крайне правый и, (это надо исключить) и активно помогающий деньгами крайне правым. — Найдется, сэр. Думаю, вам лучше сесть вон туда, за свободный столик — и бутылочка Курс найдет вас. А пожевать? — Если пару гамбургеров… — Свинина? Говядина? — Да все что угодно, лишь бы мясо. Стафф-сержант Альварес сел за указанный ему столик, отчетливо понимая, что где-то уже заработала видеокамера и сейчас его личность пытаются установить по армейской базе данных. Возможно — и не только армейской. Но на лжи его будут ловить потом, сначала установят — что есть правда, а что — ложь. — Сэр, пиво и гамбургеры. Пиво и в самом деле было холодным. Гамбургеры — кинг-сайз, королевского размера. — Спасибо. Сколько? — Доллар пятьдесят, сэр, ни больше, ни меньше. Еда и выпивка здесь были на удивление дешевыми. Тот, кто держал этот бар — похоже, что особо в лишних деньгах не нуждался. Он съел гамбургеры, выпил пиво, и уже подумал, что сегодня ему не светит — когда кряжистый, седой человек опустился на стул напротив него. Стул только крякнул под тяжестью. Альварес молча смотрел перед собой. Он не звал незнакомца — но незнакомец принес две больших кружки с пивом и поставил одну из них перед ним. — Кажется, мы знакомы. — Не знаю… — ответил Альварес, и чуть подумав, добавил — сэр. — Зона Койот. — Я вас там не видел, сэр. — Просто не обратили внимания, стафф-сержант. Подполковник Мемфис, Большая красная первая. — О да… — Не стоит, стафф-сержант, не стоит. — Я ничего такого не сказал, сэр. Между обычными пехотинцами, в частности, из Большой красной первой (бронекавалерийской дивизии), и морскими пехотинцами постоянно существовали антагонистические противоречия. Большая зеленая машина[39] не вписывалась в классическую триаду "армия-флот-авиация" и имела немного от армии, немного от флота, немного от авиации. Офицеров морской пехоты учили рассчитывать только на себя, это делало их несколько заносчивыми и не склонными к сотрудничеству. Морская пехота целиком относила себя к силам спецназа, что вызывало справедливое возмущение пехотных частей. Поставить рядом пехотную и морпеховскую часть — значило обеспечить полевой лазарет работой еще до боеконтакта с противником. — Сержант, мы оба знаем, что вы сказали. И что вы не сказали. Оставим это. Я в отставке, вы тоже… — Откуда вы знаете, что я в отставке? — Слухи быстро разносятся. На рынке дефицит специалистов, хватаем, кого только можем. Скоро дойдет до того, что придется казаков звать. Обе стороны рассмеялись, отсалютовали друг другу бокалами. — Док мне сказал, что еще одна хорошая контузия и… — Да бросьте, сержант… Во-первых, есть места там, где контузия никому не грозит. Во-вторых — черт, каждый из нас привык бросать кости на стол судьбы и ничего не умеет делать кроме этого, не так ли? — Возможно, сэр. — Короче — без хождений вокруг да около — я хочу предложить вам работу, пока ее не предложили другие. — От кого, сэр? — Трианон. Слышали? Про Трианон мало кто не слышал. Все больше и больше функций, которые раньше исполняла армия — теперь исполняли частные лавочки, в которых работали (или служили, черт поймет) те же, кто раньше служил в армии, и дяде Сэму все это обходилось втридорога. Каждая такая контора кем-то крышевалась, за каждой кто-то стоял. За Трианоном, если верить слухам, стояли сами Буши, ни больше, ни меньше. — Слышал. — Жалованье умножьте на два. Для начала. — И что я должен делать за такие деньги? — Интересный вопрос… Сначала мы должны вас проверить. Во Флориде у нас есть учебный центр, будете преподавать там за жалованье. Потом, как только получите допуск — там будут другие задания, разовые, но хорошо оплачиваемые. За них — оплата другая. — Поверх жалования? — Да, сэр. Что это были за задания, и почему за них платили отдельно, поверх жалования — Альварес не спросил. В дверь шандарахнули — раз, другой, похоже, что молотом. Здесь дверь была устроена так, что автомобильным тараном не возьмешь, и обычным, ручным молотом ее выбить — тоже было непросто. — Быстрее! — подполковник, как завсегдатай заведения, сориентировался быстро и четко — сюда! Пошли! Копы… Из-за тех наркоманов. Черт… — Куда? — Там лаз! Быстрее! Посетителей было немного — тот же бармен, который принес ему пиво Курс, открыл спрятанную в стене дверь — и они оказались в какой-то мастерской. Стапели, подъемники, полуразобранные машины. Бензиновая вонь. — Где мы? — На другой улице. Тихо. Это давно работает. Подполковник подошел к стене — тут двери представляли собой подъемные жалюзи наподобие тех, что используются в обычных гаражах. Нажал на кнопку, дверь с шорохом поползла вверх, открывая путь к… Сразу несколько фонарей — прожекторов осветили их — Полиция Лос-Анджелеса! На колени! Не двигаться! Тот, кто имел дело с североамериканскими копами, знают, что их приказы лучше всего исполнять. До сих пор на слуху дело, как пятеро копов пытались задержать одного парнишку, чернокожего. Он не сопротивлялся, он просто стоял и не выполнял их приказы. Прошло минут двадцать — и, наконец, один потерявший терпение коп выстрелил этому парню в голову. В городе начались расово-ориентированные массовые беспорядки, копа судили — но суд так ни к чему и не пришел. Состав присяжных раскололся, не смог принять решение — и коп вышел на свободу. Подняв руки, сержант осторожно опустился на колени, то же самое сделали и другие. Несколько копов, прикрываемых остальными, приблизились к ним, держа наготове оружие, надели наручники и положили лицом на бетон. — Чисто! И вот это "чисто" и убедило Альвареса в том, что все это — хорошо разыгранный спектакль. Чисто — это армейская аббревиатура, полицейские ее не используют никогда. Или — почти никогда. — Фамилия. Имя? — Альварес, Николас. Среднего имени нет. — Год рождения. — Семьдесят второй. — Место рождения? — Пало-Альто, Калифорния. — Привлекались раньше к уголовной ответственности? — Нет, сэр. Составлявший протокол коп посмотрел на сидящего перед ним человека. Впервые — как на человека, а не как на потенциального преступника, на которого надо составить протокол. — Служил? — Морская пехота. — Мексика? — Она самая. Спецотряд. Коп положил ручку. — Ты что, оборонялся от нападавших? — О чем вы, сэр? — Перестань. Двое мексиканских ублюдков и телка. Несколько часов назад. — Сэр, я по-прежнему не понимаю. — Двое ублюдков с ружьем, ножом, револьвером. Подъезжают и просят подать на бедность, на дозу наркоты. Оказывается, что перед ними не простой белый пендехо — а морской пехотинец, превратившийся в Мексике в боевую машину. Бах-бах-бах — и тремя ублюдками стало меньше, а у меня прибавилось головной боли. Итак? — Сэр, я просто зашел в бар выпить пива и перекусить. — Самооборона. Прокурор попросит пару лет условно, адвокат согласится. И ты выйдешь на свободу. — Сэр, я просто зашел в бар выпить пива и перекусить. Потеряв терпение, полицейский нажал на кнопку. Вошли двое. — В камеру его. Камера, конечно же, была не одиночной — в наши криминальные времена одиночная камера это роскошь, мало кому доступная. Примерно десять на восемь, какие-то нары в два этажа, запах дезинфицирующего средства и дерьма. И примерно пятьдесят ублюдков. У того, кто стоял ближе всего к нему — не было одного глаза и тело было покрыто татуировкой. Вся шея, все лицо, бритая наголо голова. МС-13, сальвадорская мафия. Эти обожают казнить, вырывая из человека внутренности через задний проход. Рядом еще один ублюдок. Этот — из конкурирующей Зетас, ангелы смерти. Профессиональные убийцы, но не только. Садисты, поклоняются смерти, обожают сжигать людей заживо в бочках и рубить на куски. Буква Z, похожая на ту, которой расписывался Зорро, любимый герой в латиноамериканской мифологии. На воле МС-13 и Зетас конфликтуют, здесь — трогательное единение. Все как один — латиноамериканцы. Негры, видимо, тоже есть, их намного меньше — но их не трогают. За все надо платить — замочи сейчас негра и потом, если придется отбывать наказание где-то севернее, где негры в большинстве — негры сделают из тебя горячую латиноамериканскую девчонку. Белых не видно. Вероятно — их здесь нет. — Привет, солдат… — сказал представитель Зетас. Солдат здесь люто ненавидели, назвать другого солдатом — значило дать повод для расправы. Солдаты несли смерть — там, где была зона свободного огня. Николас Альварес презрительно плюнул на пол. Прежде чем мексиканцы добрались до него — он, вцепившись руками в решетку, нанес страшный двойной удар ногами. Он видел, что попал, и сальвадорец и мексиканец упали под ноги своих сородичей, остальные продолжали напирать. Ему удалось нанести еще один сильнейший удар — тыльной стороной ладони по носу снизу вверх — правильно выполненный, он вызывает смерть от того, что сломанные кости носа входят в мозг. После чего ему оставалось только отбиваться от озверевших мексов, хотевших только одного — убить его… — Как он? Человек в полицейской форме раздраженно махнул рукой — Нормально… С вашими дубинноголовыми ничего не делается. Вы знаете, что он убил человека в камере? Человек средних лет, в гражданском, но с военной выправкой, в черных очках, которые он не снимал даже в помещении — усмехнулся — Человека, мистер Лекок? — Черт бы вас побрал с вашими экспериментами… Полицейский капитан, которому выпала нелегкая доля служить в участке, который находился в одном из самых опасных районов Лос-Анджелеса, испытывал странное чувство. Смесь гнева, раздражения и… страха. Он был родом из Нового Орлеана, веселого, шумного, почти латиноамериканского города, который после урагана Катрина превратился в рассадник бандитизма. Он был белым христианином мужского пола, относился к самой угнетаемой в современной Северной Америке социальной группе. Сначала он вступил в популярное на юге Общество Джона Бэрча, потом еще кое-куда, где состояли многие полицейские и военные, ребята, которые реально делают дела, а не просто размахивают флагом Конфедерации на тусовках. Но теперь он все чаще и чаще задумывался — а куда идет путь, по которому они идут. Вот и этот, то ли майор, то ли полковник, побывавший и в Мексике, и в Бразилии. Он же псих, у него крыша поехала! Он вообще не считает мексиканцев за людей! Для него убитый в камере мексиканец — все равно, что падаль, от которой надо быстро и тихо избавиться. И он ведь не один такой… — Наш… подопытный сильно пострадал? — Переломов нет. Несколько порезов, один глубокий. Зашивают. — Тогда я его забираю. И этого ублюдка, которого он прибил — тоже. Николас Альварес пришел в себя в чем-то, напоминающем морг. Кто-то наскоро латал его, порезанного и избитого в камере, словно после ранения, полученного от взрыва подложенного террористами фугаса. Было больно. Он повернул голову — и понял, что это и в самом деле морг. Он лежал на секционном столе и кто-то зашивал его рану на груди, сделанную обломком опасной бритвы. — Лежи спокойно, парень… — голос врача был добродушным и уверенным — через несколько минут будешь как новеньким. — Черт… — прохрипел Альварес — а у вас нет чего-то типа… наркоза? — Здесь морг, как ты видишь. Зачем местным… клиентам наркоз? Потом ему выдали одежду, недорогую, неприметную, но крепкую, такую обычно носили наемники. Массивные ботинки "Катерпиллер" со стальной вставкой, пластиковые противоударные часы, возможно — с маяком внутри. Они прошли чередой каких-то выложенных белой плиткой коридоров, мимо омерзительно воняющих кабинетов, где хранили и вскрывали трупы — и вышли во двор каунти-морга. Здесь их ждал черный, новенький Субурбан. — Там тебя ждут. Иди. Альварес сделал шаг, потом остановился. — Спасибо, что подлатали док. Как смогли… Доктор помедлил немного, потом протянул руку, большую и сильную. — Будут проблемы, обращайся. Здесь безопасно и никакой отчетности. Альварес пожал руку, потом сел в Субурбан, на заднее сидение. В машине были трое, все в гражданском, но Альварес не сомневался — военные. Отслуживший в морской пехоте, он давно научился отличать военных и гражданских… Субурбан тронулся с места, выехал на улицу, стафф-сержант понял, что они направляются в сторону северного Голливуда. Никто не объяснял ему, в чем дело, куда они едут и что, черт побери, все это значит — и он не считал нужным обращаться к кому-либо с вопросами. Машина едет, никто не стреляет, не пытается его убить — и значит, пока все нормально… Они выехали за пределы Лос-Анджелеса, проехали плотное месиво пригородов, выехали на шоссе, ведущее в Аризону. Проехав по нему миль двадцать, потом водитель без команды свернул с шоссе на проселочную дорогу, потом еще раз. Впереди были какие-то развалины, похоже на завод по производству строительных материалов или шахту. Старые, заброшенные, грязные, никому не нужные и никем не охраняемые. Было уже темно, над развалинами висела полная, серебристая луна. Они проехали в ворота, затем свернули налево, к пыльным, с выбитыми стеклами корпусам. Заехав в один из них, остановились… — Выходим… Человек, который это скомандовал, по званию был как минимум капитаном. Морская пехота, десант или даже спецназ, подготовку не скроешь. Средних лет, короткая стрижка, темные очки. Старше водителя и еще одного пассажира, по-видимому, охранника. Этим — нет и тридцати… Стафф-сержант открыл дверь, вышел. Пробежался взглядом по стенам с висящими жгутами кабелей, полу, на котором еще были следы от установленных станин и подведенного к ним питания. Жалкое зрелище экономического упадка… Метров пять до ближайшей стены, метров тридцать до ворот. Не уйти. Тем временем, два человека, водитель и телохранитель, вытащили из багажника и бросили на пол стандартный пластиковый мешок, применяемый в армии для транспортировки трупов. Явно полный. — Сержант Альварес, ко мне! — скомандовал человек в черных очках. Сержант подошел ближе, принял стойку смирно, как сделал бы любой морской пехотинец перед командиром, или тем, кого он считает командиром. — Я удовлетворен вашим поведением во время испытания. Вы показали, что морская пехота САСШ по-прежнему чего-то стоит. — Сэр! — Можете принять стойку "вольно", сержант, у нас не принято излишнее следование уставу. В конечном итоге Устав — не более чем средство сделать из гражданских раздолбаев некое подобие армии, а у нас в этом нет необходимости. У нас нет никого, кого нужно учить должному порядку. Рядом с вами мешок, откройте его. Сержант открыл мешок. Там лежал один из ублюдков, которые напали на него в камере — этому не повезло, он погиб от удара в нос. Сломанный, провалившийся нос, черные мешки под глазами — явные признаки кровоизлияния в мозг. — К сожалению, мы не можем здесь действовать так же, как мы действуем в Мексике, сержант. Даже там нас держат за руки всякие ублюдки, которые умеют красиво говорить, но ни черта не делают, у кого североамериканский флаг лежит на полу вместо половой тряпки, и которые считают за подлость сотрудничать с государством и служить в армии. К сожалению, мы вынуждены защищать и их, потому что таков наш долг. Здесь же за то, что вы сделали за прошедший день — вас вполне могут приговорить к смертной казни. — Сэр, это была самооборона. — Я и не сомневаюсь в этом. Предатели, засевшие в Вашингтоне и торгующие страной, делают все, чтобы отнять у простого американца самые необъемлемые, самые очевидные права, в том числе и право на защиту от преступных посягательств. Перед вами лежит тело, сержант, от которого надо избавиться. Взрывчатку вы найдете в багажнике. Приступайте. О чем идет речь — Альварес хорошо знал. Стандартная процедура. Когда у вас оказывалось тело террориста, от которого надо было гарантированно избавиться — его вывозили в безлюдное место, приматывали к нему несколько фунтов взрывчатки и подрывали. Основное достоинство этого метода было в том, что после подрыва не оставалось вообще ничего, никаких следов. Если тело бросить в воду с камнем на шее — оно обязательно всплывет, если закопать — найдется какой-нибудь ублюдок, который стукнет, могилу эксгумируют, и начнется внутреннее расследование. А здесь — не остается ничего, ни костей, ни могилы, ни даже чего-либо пригодного для того, чтобы взять образец ДНК. А нет тела — нет и дела… Взрывчатка была не армейская, а промышленная, для использования при вскрышных работах в карьерах. РДХ или что-то в этом роде, шашки в один фунт, как нельзя лучше подходящие. Николас Альварес распределил шашки по всему мешку, чтобы от тела не осталось ничего, связал взрывную сеть, вывел концы проводов на блок управления, который нашел вместе с шашками. Вопросительно взглянул на человека в черных очках. — Достаточно. Итак, вам, сержант Николас Альварес, предлагается вступить в общество. Я мог бы много говорить о нем, но не вижу в этом смысла, в этой стране и так слишком много слов. Скажу только вот что: мы свято чтим Конституцию Североамериканских соединенных штатов как величайший политический документ, который когда-либо был создан человеком. Мы свято чтим государство, созданное отцами — основателями и на сегодняшний день управляемое узурпаторами и предателями. Мы свято чтим традиции североамериканской армии — как последнего бастиона на пути воинствующего варварства, захлестывающего нашу страну. От своих соратников мы не требуем принесения ни клятвы, ни присяги — достаточно той, которая уже принесена. Вы можете ее повторить, стафф-сержант? Я, Николас Альварес, торжественно клянусь сохранять верность Североамериканским Соединенным Штатам, верно служить им против любых врагов, подчиняться приказам президента Североамериканских Соединенных Штатов и назначенным вышестоящим офицерам в соответствии с военным законодательством. Да поможет мне Бог! Стафф-сержант помнил эту клятву. Хорошо помнил. — Как видите, сержант — продолжил человек — клятва обязывает вас служить против любых врагов. Любых, сержант, которые посягают на территориальную целостность нашей Родины и основы существования нашего общества. Теперь посмотрите на тело, которое лежит в мешке, и скажите — враг он или нет. Сержант знал, что они хотят услышать. Но знал он и то, что переигрывать опасно. — Не знаю. — Вам известно, что такое La Raza? Или движение "Двадцать третье мая"? — Известно, сэр. Я сражался против них. — Нам это известно, и только поэтому мы считаем вас достойным вступления в движение. Нам нужны соратники, которые убивали и умирали, которые пролили кровь за свою страну. Древо свободы время от времени необходимо окроплять кровью патриотов и тиранов — так сказал Томас Джефферсон. Но современная армия узко понимает понятие "враг" — а кое для кого из политиков в Вашингтоне наши враги становятся нашими друзьями. Скажите, разве La Raza[40] и движение "Двадцать третье мая" не посягают на территориальную целостность нашей страны? Разве они не хотят отторгнуть от нее значительные территории ради создания собственного государства? — Вероятно да, сэр. — Не "вероятно", стафф-сержант. Названные мною организации созданы именно для этого. В то время как картели являются обычными наркотранзитерами, Зетас — наемными убийцами, Раса и Двадцать третье мая существуют для того, чтобы разрушить нашу страну, забрать наши земли, уничтожить на них наших людей. Само их существование является прямой и явной угрозой Североамериканским соединенным штатам, дальнейшему существованию нашей страны и нашего общества. Для борьбы с этой угрозой допустимы и приемлемы любые средства. Вы с этим согласны, сержант? — Э, сэр… а как же… — Как же быть с тем, что вы латиноамериканец по происхождению? Что же, я по происхождению француз, а вот Брик — он шотландец. Наши предки прибыли на эту землю в поисках лучшей доли и они поселились здесь, чтобы создать новую, справедливую и богобоязненную страну, а не для того, чтобы приобрести какие-то земли для своей бывшей страны. Наши предки всей душой, всем сердцем принимали новую родину и служили ей, и проливали за нее кровь. Посмотрите, что творится теперь? Мексиканцы, которые прибывают сюда — они требуют пособий и в то же время кричат, что эта земля краденая. Они не желают становиться североамериканцами, учить наш язык и подчиняться нашим законам, они совершают преступления, сбиваются в банды, создают гетто и требуют уважения к себе, хотя ничего для этого не сделали. Второе отличие их от вас, сержант, в том, что вы добровольно пошли в морскую пехоту САСШ, защищали нашу страну и проливали за нее кровь. Именно поэтому для нас вы североамериканец, сержант, и ваша кровь, ваша внешность и цвет вашей кожи не имеют для нас никакого значения. Итак, вы согласны, сержант, что для обеспечения нашего тыла, тыла сражающейся страны, мы обязаны сделать все возможное, вне зависимости от того, отдан нам приказ это сделать, или нет? — Да, сэр. Согласен. — Вы готовы помнить о своей клятве и защищать свою страну от врагов, внешних и внутренних, вне зависимости от того, кем они будут, и будет ли их защищать закон? — Да, сэр. Готов. — В таком случае, сержант, отныне вы член Общества, и да поможет вам Бог в выполнении Ваших клятв. — Да поможет нам Бог, сэр — сержант не знал, что именно отвечать, но судя по реакции окружавших его людей, ответил он правильно. — Да, да поможет нам Бог. Четыре человека, относящиеся теперь к Обществу, сели в машину и выехали в ночь… — Сэр? — Взрывчатка, мистер Альварес — напомнил человек. Стафф-сержант Николас Альварес сжал армейскую подрывную машинку — и где-то там за спиной полтора килограмма взрывчатки превратили в ничто человека, которого он убил. — Да, сэр. — Ваш вопрос, сержант? — Сэр, что мне делать дальше? Каковы приказания? Возвращаться в часть? — Не думаю. Вам найдется… куда лучшее применение. Брик… Громила с переднего сидения обернулся — и протянул Альваресу небольшой пакет из крафт-бумаги, который он достал из бардачка Субурбана. Стафф-сержант заглянул в него — первое, что бросилось в глаза, так это толстая пачка денег, крупные купюры. — У вас двадцать пять процентов потери здоровья, вы были ранены и обладаете достаточным опытом. Возвращайтесь в часть и не позднее чем через месяц подайте рапорт на демобилизацию из Морской пехоты США. Дальше явитесь по адресу, указанному на листе бумаги, там офис одной организации, которая нас чрезвычайно интересует. Будете использовать только подлинные документы, там умеют проверять тех, кто приходит к ним. Попроситесь к ним на работу. При проверке говорите правду обо всем за исключением нас. Думаю, ваши навыки весьма заинтересуют эту организацию. Дальше будете делать то, что скажут они, пока мы не выйдем на вас. Постарайтесь подняться по служебной лестнице. Ждите нашего сигнала, вам ясно? — Ясно, сэр. А как мне узнать… ну, того, кто пойдет со мной на контакт. — Вам не нужно будет знать его, он будет знать вас в лицо. Мы не используем ни паролей, ни разорванных банкнот, ни прочих глупостей, сержант. Просто каждый знает то, что он должен знать — и не более того. Мы едем в Эл-Эй, где вас высадить, сержант? Когда огни Субурбана растворились в суматохе ночного движения Лос-Анджелеса, у стафф-сержанта Николаса Альвареса возникло стойкое чувство того, что его сегодня — раскусили. В опале 11 мая 2012 года САСШ, севернее Нью-Йорка Осада… На общественной дороге, у съезда на подъездную дорожку к поместью стояли фургоны с антеннами и яркими логотипами известных телекомпаний — британских, американских, австрийских. Стоило только моему Майбаху притормозить перед съездом — как репортеры нацелили на машину свои хищные орудия труда. Пентакс, Минолта… объективы, больше похожие на телеобъективы снайперских прицелов, даже больше по размеру. Не упустить ничего, донести новость… еще один Майбах, гражданские номера… наверное, не пройдет и пяти минут, как эти номера будут "пробиты" по базе данных и об этой машине узнают все — когда выпущена, кому принадлежала, кто последний владелец. Ну-ну… машина принадлежала известной инвестиционной корпорации, с головным офисом в Багдаде… пусть ищут, если хотят. Нет… я не от злости, просто надоело. Не могу понять, как можно жить в доме, постоянно находящемся в осаде таких вот хищных насекомых. Впрочем — это не мое дело… Инциденты уже были и могли быть — поэтому с этой стороны забора, окружающего поместье, стояли и машины правоохранительных органов — машины департамента местного шерифа, машина полиции штата… а вон, кажется, тот черный Шеви Субурбан… это машина Секретной службы САСШ, судя по широким подножкам и большому люку в крыше. По-моему, правительство САСШ и само было не радо, что все так получилось, но раз уж получилось… Я притормозил у ворот, тут стояли специалисты из частных служб безопасности, специально нанятые для охраны Императрицы. Выглядели они — как полицейские из специальных подразделений. Опустил стекло — и снова вспышки, близко не подходили, видимо, наученные опытом — но не запечатлеть, кто приехал проведать Ее Величество, они не могли. — Вице-адмирал флота Его Императорского Величества Воронцов, извольте проверить — я протянул специалисту по безопасности свой паспорт. Специалист по безопасности, который знал меня хотя бы потому, что я и подбирал охрану поместья, глянул на паспорт, на меня — видимо, черные орлы на погонах моей парадной формы внушили уважение, он не стал ни просить выйти из машины, ни открыть багажник (что я непременно попросил бы, будь на его месте). Козырнул, вернул паспорт. — Стоянка… — Я знаю. — Сэр! — Несите службу. Дорога — довольно широкая для поместья, здесь не то что две, здесь и четыре машины могли разъехаться — петляла по парку, засаженному столетними деревьями… в основном серебристые американские ели, такие же, каких много вокруг Вашингтона и некоторых других мест. Аккуратно подстриженные газоны, прудики с черной, стоячей водой, искусно инсталлированные в окружающий мир беседки… Машин на подъездной дорожке было немного, выделялся своей имперской, величественной статью Руссо-Балт с маленькой копией имперского штандарта на крыле, но, судя по тому, что он был заставлен другими машинами — его долго не использовали на выезд и использовать не собирались. Зато, готовый к выезду, стоял черный Шевроле Корветт… дьявольская машина, настоящая бомба, двести миль в час набирает. — Дядя Саша! — раздалось со спины, когда я запирал машину. Я обернулся — как раз для того, чтобы схватить бегущего ко мне наследника Русского Имперского Престола. — Большой-то какой… — Дядя Саша приехал… Бонна-француженка, которую по традиции приставили к наследнику (я бы уже не приставлял, вон какой богатырь вырос!), подбежала, запыхавшись — за быстроногим пацаном она явно не успевала. — Ваше Высочество, нельзя называть взрослых просто по имени… — наставительно сказала она. — Миль пардон, мадам… — с уморительным прононсом отозвался наследник, которого я поставил на землю — добрый день, Ваше Высокоблагородие. Мы поедем в Россию? С большим трудом мне удалось сохранить бесстрастное выражение лица… — Полагаю, что об этом нужно поговорить с мамой… — Тогда пусть приедет Ник. Хоть ненадолго… пожалуйста. Мне здесь совсем не с кем играть, дядя Саша… — Нельзя приставать к взрослым, Ваше Высочество… — пытаясь помочь мне, сказана бонна. Я присел на корточки перед наследником… если честно, было мне в тот момент так хреново, как давно уже не было. Натворили… дел. И то, что я принял в этом самое непосредственное участие — гнетет меня еще больше… Придурок… как я додумался только организовать ту поездку. Как только ума хватило… баран тупорогий. Хотя… кадару-Ллахи ва ма ша а фа аля[41]. Некоторое время в должности наместника Его Императорского Величества в Персии дали мне многое в понимании Востока… и еще одну контузию в придачу. Если бы я не организовал… случилось бы что-то другое. И какая теперь разница рассуждать… что Аллах пожелал — то и произошло. — Черт… Как же я забыл то… Подожди. С заговорщическим видом я открыл багажник Майбаха, достал оттуда большую коробку. Старую… можно было бы купить, но что такое купленное. — Держи. — Ух ты… Что это? — Это такая игра. Хорошая игра, я сам в нее играл. Набор карт и кораблей, карты — про все крупные морские сражения, какие только были, про самые известные морские сражения. Морской бой называется. Я в нее в детстве играл — и вот видишь, стал адмиралом. — Здорово. — Что надо сказать? — строго спросила бонна. — Мерси, мсье… — со зверским выражением лица заявил Цесаревич. Судя по тому, как застыла в стойке бонна — за спиной кто-то был… Обернувшись, я увидел Ее Величество, на ней были старые джинсы, синий халат и резиновые перчатки, перепачканные землей. Понятно… возилась в цветнике. — Ваше Величество… — Не нужно, Александр — Их Императорское Величество спрятала руки за спину, не давая мне выполнить положенный придворным этикетом церемониал — у меня… грязные руки. — Мама! А дядя Саша мне подарок привез! Вот! — Цесаревич смело шагнул вперед, предъявил коробку. — А ты сказал спасибо? — Да, сказал, сказал! А еще дядя Саша сказал, что мы скоро поедем в Россию! — Как вам не стыдно врать, Ваше Высочество! — взвилась бонна — а ну-ка, пойдемте! Сейчас я вам устрою за ложь! — А я все равно поеду! — выкрикнул наследник, увлекаемый бонной в дом — убегу и поеду, вот увидите! Императрица старалась не смотреть на меня… а я на нее. — Вы от него, Александр? — наконец спросила она. — Ваше Императорское Величество, вам должно быть известно, что с определенного времени я нахожусь не только в отставке, но и в опале. Если бы Его Величество пожелал отправить Вам послание — на роль гонца он подобрал бы кого-либо другого. Я не был приглашен ко двору в течение последних нескольких лет… Их Императорское Величество сняла перчатки, бросила прямо на дорожку. — Пойдемте. Пройдя мимо безмолвных стражей, охраняющих покой Российской Государыни, мы прошли в дом с черного входа. Я не знал, что и где расположено в этом доме, но судя по размерам и обстановке той комнаты, в которую меня привела Ее Величество — это было что-то вроде малой гостиной. Совсем малой, человек на десять. — Присаживайтесь. Вам побольше льда? — Ее Величество в деле смешивания напитков предпочитала обходиться без слуг. — Ваше Величество, со времени последней контузии я стараюсь не пить ничего крепче родниковой воды. Триста килограммов взрывчатки в припаркованной машине, двойной механизм инициации с лазерным каналом, более ста погибших. Может быть… когда-нибудь и расскажу. — Ах да… Тогда содовую, если не возражаете. Со льдом. — Было бы просто замечательно… Для себя Их Императорское Величество смешала коктейль с водкой и льдом. Водки на мой взгляд могло бы быть и поменьше, льда побольше. Было больно на это смотреть… — Так чем же мы обязаны вашему визиту? — Государыня пристально рассматривала меня и не торопилась пить из своего бокала. — Ваше Императорское Величество… находясь в Североамериканских Соединенных штатах проездом, я, как русский дворянин и офицер, не мог не отдать визит Высочайшей Особе, находящейся в той же стране. — Высочайшей Особе… — Высочайшей Особе, Ваше Величество. Вы были, есть и будете законной супругой Его Императорского Величества Николая Третьего и так будет, пока стоит земля. Государыня рассмеялась… горько. — Боюсь, визит ко мне не прибавит вам популярности при дворе, Александр. Ныне все норовят запечатлеть поцелуй совсем на другой руке. — Ваше Величество, я не ищу популярности при дворе и не равняюсь по глубине морального падения на других людей. В России есть только одна Царствующая Императрица и мать наследника Цесаревича. — Я слышала, что может быть и две… — Две никак не может быть, Ваше Величество. Ни дворянские собрания, ни Георгиевская дума, ни церковь никогда не примут такого неприкрытого позора! — Уверены? При дворе говорят иное. — Уверен. Если произойдет подобное — я откажусь от дворянства и уверен, что многие поступят так же. Подобное безумие не может быть терпимо. Государыня наконец-то отхлебнула из своего бокала. У нее появились морщины… в уголках глаз. Поросенок… ублюдок. Набить бы морду, как в старые времена… — Вы… непреклонны, Александр. — Каков есть, Ваше Величество… — Вы все… — Государыня смотрела как будто сквозь меня… — непреклонны. Люди, сделанные из стали. Люди… уверенные в своей правоте. Я не мог понять смысл этих слов. — Что вы подарили Павлу? — Морской бой, Ваше Величество. В эту игру… играл когда-то я сам. Теперь она мне уже не нужна… — А как же Николай? — У Николая… есть подарки от меня. — Морской бой… — задумчиво сказала Государыня… Произошедшее дальше меня потрясло — прежде, чем я успел что-то предпринять, Государыня поставила бокал на столик и… рухнула передо мной на колени. — Умоляю… Александр… я знаю… вас послушают… дворяне… Синод… пусть нас просто отставят в покое… пусть нас… — Ваше Величество… — Нет… не трогайте меня… выслушайте. Я не хочу, чтобы мой сын был наследником. Пусть рожает эта… пусть ее сын будет наследником. Она… хотела этого и получила… пусть будет так… Я не хочу… понимаете… не хочу… я подпишу все что нужно… не хочу. Мне, наконец-то удалось поднять… потерявшую себя женщину, усадить ее обратно на диван. Что делать — я не знал. — Ваше Величество, почему вы хотите лишить своего сына законных прав на престол? Почему вы хотите лишить Россию власти? — Я думаю не… о России. Я думаю… о моем сыне. Знаете, с чем он играет? — Не знаю… — Он играет с пневматической винтовкой… это с семи лет его любимая игрушка. Он просит у меня настоящую… — Полагаю, желание мальчика поиграть с винтовкой — нормальное желание. Он представляет себе, что защищает кого-то. Разве это плохо — защищать? — Плохо… у меня нет сына. У меня на руках наследник престола. Он делает все, что вы от него хотите… вы, жесткие и непреклонные мужчины. Вы… Николай и все вы отняли его у меня. Даже здесь он мне не принадлежит. — Ваше Величество… Государыня подняла на меня глаза. Трудно было усомниться в природе этого взгляда. В конце концов — этот взгляд и сейчас очаровывал миллионы и многие бы отдали все, что у них есть за такой взгляд. Но не я. В роду Воронцовых не было подлецов. А сейчас я имею возможность сделать подлость, великую подлость. Нет… Николаю я уподобляться не буду. Нет нужды равняться на других в моральном падении. — Ваше Величество… — повторил я. Государыня чуть отодвинулась от меня. Она все поняла. — Жесткие и непреклонные мужчины… — с горечью повторила она — уверенные в своей правоте. Мужчины, несущие свою честь как знамя. Как же я тогда ошибалась… — Какие есть, Ваше Величество — козырнул я, сам находясь в смятенных и сильно расстроенных чувствах. — Идите, Александр… Спасибо за визит… и за подарок Павлу. Уверена… ему понравится играть в морской бой. — Честь имею, Ваше Величество. Выходя, я услышал звуки, которые бы предпочел не слышать — Государыня плакала. Черт возьми… почему я все и всегда делаю не так? Когда я отпирал Майбах — я услышал, как кто-то постучал по крылу. Обойдя вокруг машины, я увидел наследника, он прятался за ней. — Павел… ты что здесь делаешь? — Прячусь… не говорите никому. — Не скажу. А можно с тобой прятаться? — Нет… увидят. Дядя Саша… скажите, почему нам нельзя поехать в Россию? Ну и как ответить на этот вопрос двенадцатилетнему пацану? Ему ведь и в самом деле не с кем играть в этом поместье. — Павел… в жизни получается так, что не всегда ты находишься там, где хочешь, и с теми, с кем хочешь. И делаешь то, что ты хочешь. Но если ты должен, ты делаешь то, что ты должен и там, где ты должен. Воспринимай это… как задание. Шпионское задание в чужой стране. Господи… что я несу? — Дядя Саша, а папа меня любит? Да… если меня из этого поместья не вынесут на носилках — это будет очень хорошо. Я присел перед Наследником на корточки, чтобы смотреть ему в глаза. — Папа тебя очень любит. Папа не может тебя не любить, потому что ты один — у папы. И папа — у тебя тоже один. — А почему он тогда не любит маму? Почему мама у папы не одна? Боже мой… — Павел, ты мне веришь? Ты веришь мне? — Верю, сударь. — Тогда послушай меня. Папа… любит и маму. Просто папа запутался и очень сильно. Папа очень упрямый, и когда ему говорят, что он поступает неправильно, он продолжает поступать неправильно просто из… своего упрямства. Но это неправильно, Павел… никто не имеет права поступать неправильно, даже Император. Понимаешь? Все должны поступать правильно. Не знаю, понял ли меня Павел, но он нахмурился и сказал. — Я никому не позволю обижать маму. Даже папе. А эту… я просто убью. Убью и все. Господи… Господь Всеблагой, так вот зачем ты просишь винтовку. Николай… гад, что же ты творишь-то?! — Вот что, Павел. Ты не должен так думать. Помимо папы есть и дворяне. Есть честные дворяне, которые укажут папе на то, что так делать нельзя. Но ты — не должен никого убивать. Ты будущий монарх, и дворяне поддержат тебя, если увидят, что ты поступаешь правильно. А убивать — неправильно. Понял? Раздался шум, я посмотрел поверх багажника и заметил, что бонна вышла и смотрит в мою сторону. — Беги. Кажется, нас заметили… Будущий император козырнул мне как сумел. — Честь имею, сударь. — Честь имею. Беги. И не хулигань. Наследник повернулся — и отчаянно ломанулся в кусты, которыми опоясывалась стоянка для машин. Под пристальным взглядом бонны я встал, открыл багажник, сделал вид, что туда что-то кладу. Потом — достал ветошь, вытер руки. Я просто проверял, что с колесом, у меня спустило колесо. Ничего более… Вот так вот. Вот до чего мы дожились. Ехали, ехали и… приехали. Это снова я, Александр Воронцов, вице-адмирал Флота Его Императорского Величества — только теперь уже в отставке. Человек, оторвавшийся от Родины, от корней — грин-карта, которая у меня есть — это всего лишь разрешение здесь жить, Северная Америка никогда не была моей родиной и не станет ею. А в России я не был уже два года. Почему? Спросите что-нибудь полегче, может и отвечу. Теперь я представляю собой нечто вроде бизнесмена. Торговля оружием и решение вопросов безопасности. Вдобавок и консультант СРС. Внештатный, конечно же, никто не примет в штат разведывательной службы человека с такой биографией, как у меня, лучше сразу заявление об отставке написать. Проблемы, какие я решаю, относятся теперь к обеим Америкам — Северной и, в основном — Южной. Сюда я прилетел из Каракаса, на несколько дней — просто отдохнуть. Находясь в САСШ, я, конечно же, не мог не отдать визит Ее Императорскому Величеству, которая после известных событий покинула Россию и теперь живет здесь вместе с наследником. Ее Высочество, принцесса Мария осталась в России с отцом, на попечении нянек. Про развод, конечно же, никто не говорит — но Августейшей семьи больше нет. Не в смысле Августейшей — а в смысле семьи — распалась семья в самом житейском смысле. В этом во всем виноват и я тоже. Косвенно — но это не дает мне покоя. Кабы знать, кабы ведать… Сев в машину, я выехал с территории поместья — но через некоторое время был вынужден затормозить у первой же забегаловки. Если так ехать — рано или поздно врежешься в восемнадцатиколесную фуру, и на этом закончится твоя жизнь. Непутевая… Болела голова — но это не от контузии, с нею-то я справился, у меня голова крепкая. От ощущения непоправимости прошлого, бессмысленности настоящего и кошмарности будущего. Вот так вот — три в одном. Местные фермеры, заруливающие в забегаловку отведать пулярки[42] по рецепту полковника Сандерса, недоуменно косились на мой Майбах — такие машины здесь не останавливались, их владельцы питались в других местах. Ну и черт с ними, пусть косятся… Решив, что лучше пока никуда не ехать, я включил компьютер, удобно расположенный прямо на передней панели Майбаха, вышел в Интернет. Чтобы не сидеть и не думать о том, о чем думать не следует, лучше потратить минут пятнадцать — двадцать на приведение дел в порядок. Как у любого человека, скрытного и занимающегося требующими секретности делами — у меня было шесть действующих электронных почтовых ящиков, расположенных в разных странах, у разных провайдеров и даже на разных языках — русском, английском, французском, германском. Работать в Интернете, выходя в него с арендованной машины, хорошо — след ни к кому не приведет, Майбах я беру в аренду по корпоративной карте и расплачиваюсь от имени корпорации. Проверил русский ящик — ничего, он у меня спящий. Все три английских — как обычно полно спама, хватает сообщений и по делам — но ничего такого, что требовало бы немедленного ответа, займусь этим вечером. Французский ящик тоже спящий, немецкий… В немецком было послание. Подписанное одной только буквой — К. Его я смотреть не стал — в конце концов, хватит уже. Я тоже человек. Basta. Подготовка 18 июля 2004 года Особый район Российской Империи на Дальнем Востоке КВЖД Двадцать один километр от демилитаризованной зоны — Дай сигарету… Вместо сигареты, решившему закурить казачине прилетел смачный подзатыльник от вахмистра, который, как оказалось, ехал рядом, а казак Быстрицкий даже не услышал это. Впрочем — не было в этом ничего удивительного — есаул перед выходом надел на ноги своего коня специальные чулки, заглушающие звук копыт. Раньше тряпками обматывали — теперь вот… за казенный кошт чулки эти выдают… — Казак третьего года службы Быстрицкий!!! Вечернюю тишь демилитаризованной зоны покрыл раскатистый рык урядника. — Я! — казак, несмотря на то, что удар был тяжелым, увесистым, — умудрился сохранить посадку, и даже принял нечто похожее на стойку "смирно". — Покурить захотелось? — зловеще сказал урядник — правила забыл, стервец? Я тебя чему в прошлом году в лагерях учил? — Никак нет господин урядник, не забыл! — на едином дыхании отчеканил провинившийся казак. — То-то же. Как приедем — два наряда. — Есть два наряда, господин урядник! Правило было простое — до первого унтер-офицерского чина — курить нельзя. Совсем. Вот как произведут в унтер-офицеры — тады смоли. А так — нельзя. Вообще, в армии, как и во всей Российской Империи, курение не поощрялось, но в армии, а также и в казачьих войсках это довели до абсурда. Для казака сигарета, подаренная унтер-офицером за образцовое несение службы, например — была как милость, а уж целая пачка — праздником. Впрочем, были и те, кто в самом деле не курил. Группа патруля — восемь человек, автоматы, снайперская винтовка, пулемет ехала по внешнему периметру Дороги. Именно так, с большой буквы — Дороги, потому что КВЖД здесь была всем, без дороги здесь не было бы России. В первом году нового тысячелетия, в присутствии Его Императорского Величества был сдан в эксплуатацию "скоростной путь" КВЖД аж до самой Читы, сейчас заканчивалась реконструкция пути до Иркутска с расширением моста через Байкал. Этот проект гражданского инженера десятого класса Леонтия Кабаладзе дал буквально вторую жизнь умиравшей, не выдерживающей конкуренции со стратегической дорогой Берлин-Владивосток дороге. Основным конкурентным преимуществом КВЖД теперь была скорость. Две особые ветки, проложенные где-то параллельно основному пути, а где-то и отходящие от него — на всем протяжении дороги были накрыты легким, но прочным куполом и получалось нечто вроде метро. Если по стратегической железной дороге груз шел со скоростью в сто — сто тридцать километров в час — то тут в прошлом году рекордный состав прошел со средней скоростью в двести тридцать шесть километров в час. Скорость — вот чем брала эта дорога, она почти не имела остановок, на ней эксплуатировались мощные, сверхсовременные электровозы, а из-под купола отсасывался воздух для сокращения аэродинамического сопротивления несущемуся составу. Купцы моментально смекнули, какие новые преимущества приносит эта дорога, и контейнерный грузооборот Порт-Артура за это время вырос на сто восемьдесят процентов. Потом, в Чите, контейнеры быстро перегружали на вагоны стратегической дороги. Даже пассажиры, привыкшие к роскоши и комфорту стратегической, все чаще заказывали отдельный билет на "скоростной". От автора Здесь надо пояснить подробнее. Граница Российской Империи в этом регионе проходила намного южнее, чем сейчас проходит граница СССР и РФ. Весь район к северу от КВЖД, сама КВЖД, а так же кое-какие районы южнее находились под контролем Российской Империи, Дальний (Дайрен) и Порт-Артур тоже были под контролем России. Эти территории были выделены в отдельный район и управлялись специальным наместником Его Величества. Все это стало результатом войны, которую не признавали историки, и которая едва не переросла во Вторую Мировую с массированным применением ядерного оружия. Официально это был ряд не связанных между собой конфликтов — американцы называли это Тихоокеанской войной, русские — второй русско-японской, англичане — Восточной. Она длилась почти двадцать лет, с шестьдесят четвертого по восемьдесят второй, с резким обострением как раз в восемьдесят втором, когда в Польше бушевал страшный мятеж, русская армия в этот момент готовилась к броску на Пекин, а русский Тихоокеанский флот, усиленный прошедшими Севморпутем кораблями, готовился к чудовищной битве в Японском море с кораблями Японского Императорского Флота. Бросок на Пекин не состоялся, атомная бомбардировка Владивостока и Николаевска-Уссурийского тоже, не состоялась и битва в Японском море. Был заключен мир при посредничестве Священной Римской Империи, по которому Россия приобрела территории, американцам не удалось отстоять Вьетнам и Лаос — но удалось сделать их независимыми, японцам удалось отстоять внешний оборонительный периметр, а американцы сохранили свои права на Панаму и Гавайи. Эта война шла на очень большом участке, львиную долю времени представлялась в виде мелких, локальных конфликтов и мятежей, поэтому ее и не признают как единую войну. Но, тем не менее — это была единая война, едва не закончившаяся общемировой катастрофой. И все бы ничего — да была одна беда. Террористы. Япония так и не смирилась с поражением во второй русско-японской. В континентальной Японии черт знает что творилось, японцы искусственно поддерживали бардак и не допускали объединения здоровых сил страны, чтобы сбросить ненавистное иностранное иго — в этом они всецело следовали рецептам своей старой, мудрой и циничной покровительницы Британии. Разделяй — и властвуй. Так появилось "Общество железного дракона", которое решило избрать своей целью освобождение китайских земель, оккупированных Российской Империей. В сущности — "Общество Железного дракона" было одним из многих проектов японской военной разведки Кемпетай, скорее даже крышей, используя которую, японские офицеры могли проникать на территории России и совершать там диверсии. Вот потому-то и пылит сейчас по едва заметной тропинке казачий отряд, вот почему и парит над дорогой беспилотный летательный аппарат — он следит постоянно, а казаки делают два обхода в день, каждый раз без какой-либо системы, когда вздумается — потому что чутье и нюх опытного, много повидавшего человека не заменит никакой летающий глаз. А так — это была плодороднейшая, красивейшая земля, слева, вдалеке виднелись отроги Сунгарского хребта, справа, примерно километр с небольшим — серая, кольчатая змея скоростного пути, едва слышный, но все-таки слышный, неумолкающий гул вентиляторов, ровный шум проходящих составов. Слева — зона отчуждения, где местные китайцы умудрились насадить картошки (кстати, хорошая запретная зона, если кто полезет к путям, китайцы за свою картошку…), справа — кажущееся бескрайним золотистое пшеничное поле с тяжелыми колосьями. Убирать должны были начать со дня на день… И птица… нерусская, что-то тоскливо кричащая над неубранным хлебным полем. — Тоскует… — сказал кто-то из казаков, провожая е взглядом. Конь урядника, старшего патруля, умнейший, выезженный Демон внезапно остановился и уставился куда-то в поле, нервно перебирая ногами на месте. — Стой! — подал команду урядник. Казаки моментально развернулись боевым порядком, прикрывая сектора огня. Им предлагали пересесть на внедорожники, проблем с этим не было — но они упорно отказывались. Внедорожник — его покупать надо — надо, ремонтировать надо — надо, бензин надо — опять надо. Не напасешься, в общем. А конь — он и пропитаться себе летом найдет, и ремонтировать его не надо, если с умом ездить, от кобылы тебе и жеребята будут. Одна выгода, понимаешь. Не говоря уж о том, что такие кони, как Демон, везут тебя, снаряги килограммов шестьдесят — семьдесят и умные как служебно-розыскная собака — все неладное чуют и о том тебе знак дадут. Урядник склонился к уху коня, похлопал его по лоснящейся шее. — Что, Демон? — спросил он. Конь фыркнул и промотал головой. У коня и его хозяина был собственный, особый, непонятный посторонним язык. Так конь дал знать хозяину, что в поле чужой. — Быстрицкий, Гуров — у лошадей! Остальным спешиться, дистанция двадцать метров, начать прочесывание. Гуров, сообщи куренному — здесь неладно. — Есть! Защелкали автоматные предохранители, места здесь были неспокойные, поэтому казаки, выходя на патрулирование, всегда досылали патрон в патронник. Группа казаков редкой цепью выстроилась у дороги, у кромки поля. Собственно говоря, никто не ожидал особо плохого — наверняка контрабандисты с опиумом, каким-то образом прошедшие демилитаризованную зону. Но могло быть всякое. — Смотреть под ноги. Перекличка каждые две минуты. Пошли. С шорохом расступилась перед казаками спело-желтая гладь поля… — Нашел! Урядник резко повернулся на крик казака. — Что? Казак Пахомов с ликующим видом поднял из желтого моря драный, старый сапог. — Сапог, господин урядник. Урядник погрозил кулаком. — Вот я тебя нагайкой, враз дурковать отучишься! Над полем быстрыми, порскающими из под ног птицами летела перекличка казаков. — Михеев! — Воротынцев! — Скрипников! Михеев, который с утра тоже был каким-то не по чину веселым, видно, к розгам, шедший на левом фланге у урядника, решил "разбавить тишину". — Господин урядник! А правда, что тут ниндзя водятся? — Какие такие низзя? — Да ниндзя, господин урядник. Эти… японские самураи в черном. По ночам шастают. — Тьфу, пропасть. Это кто тебе сказал? — Да Бакаев надысь гутарил. — Бакаев… Бакаев бы еще больше гяолана[43] пил, так ему не то что самураи в черном, ему бы слоны в розовом померещились, прости… Михеев не сразу понял, что что-то неладно. Только через пару секунд он осознал, что фраза не закончена, повернулся — и не увидел своего урядника. — Владимир Павлович! — не нашел ничего лучшего, как позвать его он. Что-то черное пружиной взметнулось из ржи, оттуда, где он только что прошел, по горлу резанула удавка. Одновременно неизвестный каким-то совершенно безумным ударом ногой сумел выбить из автомата магазин. Михеев попытался ударить назад локтем — но сильный, костяной удар в затылок моментально выбил из казака сознание. — Э, смотри! Быстрицкий, сошедший с коня, чтобы дать ему отдохнуть, вдруг увидел, что троих казаков, отошедших от края полевой дороги метров на сто, уже нет, а еще трое с кем-то сражаются, и похоже, что безуспешно. — Гур, огонь! Ответа не последовало. Забеспокоились кони, Быстрицкий повернулся, потеряв секунду, и увидел — что пулеметчик навзничь лежит в дорожной пыли, оружия рядом с ним нет. Он вскинул винтовку, чтобы хоть чем-то помочь тем, кто безнадежно боролся в поле, да хоть просто выстрелом сигнал подать — и тут что-то ударило его в шею. В следующее мгновение он упал, не в силах пошевелить даже пальцем, чтобы нажать на спусковой крючок. Пока что он был в сознании — и с удивлением и ужасом видел, как к нему приближается человек, вида такого, словно он встал из земли, из жирной черной земли, которая так хорошо родит картошку и пшеницу. Он был в грязи с головы до ног, блестели только глаза, в руках у него было что-то вроде трости. Потом он перестал видеть и это… Сикорский — пятьдесят девять, квадратный, уродливый, с двумя винтами один над другим и торчащими из десантного отсека стволами скорострельных пулеметов, приземлился прямо посреди дороги, до полусмерти напугав лошадей — они бросились бы опрометью от этой страшной черной летающей машины, если бы не путы на ногах и не крепкая рука, которая держала их. Чуть в сторонке лежали и сидели связанные казаки, у тех, кто их охранял, было оружие казаков. Из десантного отсека вертолета выпрыгнули двое — седой, среднего роста, с черными, без единого проблеска седины короткими офицерскими усами русский, и кореец, низенький, щуплый, с виду ничего из себя не представляющий — но крепкий, как стальной трос. Четверо — все как на подбор роста среднего и чуть выше среднего, одетые в простые черные костюмы, наподобие тренировочных, черные сапоги с мягкими подошвами, с масками на головах — моментально выстроились, отдали честь. Потом один сделал уставные "два шага вперед". — Господин старший инструктор, задание выполнено, потерь в группе нет! Доложил гардемарин Островский! Инструктор покачал головой. — Задание ни хрена не выполнено! Они успели сообщить в штаб, перед тем, как вы их взяли. Вы привлекли их внимание и провалились! Теперь — в штабе ждут доклада, если его не будет — поднимется тревога! Гардемарин отчаянно посмотрел на инструктора. — Но господин старший инструктор, весь патруль захвачен живым. Мы можем заставить… — Ты дурак! Дурак! Японцы, с которыми вам придется иметь дело — их не заставишь! Ты будешь отрезать им пальцы один за другим — а они будут смеяться тебе в лицо и говорить — да здравствует Император! Они не боятся смерти, для них бесчестие страшнее смерти! Ты должен был найти способ, как снять патруль еще на дороге! Ты провалил задание! — Так точно! — Ты провалил задание! — еще громче сказал офицер — ты погиб сам и погубил своих людей! — Так точно, господин старший инструктор!!! — изо всех сил выкрикнул кадет. Офицер внезапно потерял интерес к кадету, повернулся к корейцу. — Это лучшие? — презрительно сказал он — группа подготовлена плохо. Если остальные подготовлены еще хуже — у нас большие проблемы. Возвращаемся. Офицер достал из-за пояса нож, бросил его на землю, потом повернулся и пошел к вертолету. Следом пошел кореец. Поднимая пыль, вертолет быстро взлетел, скорее даже не взлетел — а прыгнул в темнеющее небо как бабочка. Один из "ниндзя" снял маску, это оказался пацан, лет восемнадцати, то ли китаец, то ли кореец, то ли японец. — Мы не выполнили задание — сказал он по-русски. Тот, кто докладывал, повернулся, скомандовал. — Построиться! За мной, бегом марш! Маленький отряд сорвался с места, они бежали тем особенным бегом, какому научил их Ко, когда ты бежишь так, человек должен присмотреться, чтобы увидеть тебя, даже если ты бежишь на ровном месте в ста метрах от него. Это было особое умение, оно передавалось в тайных обществах Кореи, издревле сопротивлявшейся захватчикам. Примерно минут через десять казакам удалось подобрать брошенный для них нож, перерезать путы одному из них на руках, потом освобожденный освободил остальных, вскочил и, грязно выругавшись, бросился к оружию. Чуть в стороне тревожно прядали ушами, переступали с места на место нервничающие кони. — Ах, б… — Ат-ставить! Урядник, уже поднявшийся с земли, посмотрел в ту сторону, куда убежали эти самые. За десять минут невозможно было убежать далеко, да и солнце светило — но этих — видно не было. — Ниндзя… так их мать! До лагеря, до которого группе гардемаринов предстояло добраться — было пятнадцать верст пути. Мастер Ко, сухощавый, без возраста, как и все корейцы, в простом черном костюме — широкие штаны, борцовская куртка, косынка на голове, мягкие полусапожки с кожаной подошвой — единственное из униформы русского морского спецназа, которое он носил — стоит перед коротким четырехшереножным строем. Четыре шеренги по пять пацанов — гардемаринов в каждой, оружия нет, знаков различия тоже нет. Все те же борцовские костюмы, только белые. Поровну — узких глаз китайцев, корейцев, монголов, и обычных — русских, казаков. Все пацаны почти одного роста — в морской спецназ не берут выше метра семидесяти пяти, что связано с возможностью транспортировки на подводных лодках и абордажными боями… — Вы все… — мастер Ко говорит без экспрессии, спокойно, этим он отличается от любящих поорать других инструкторов — пока еще не воины. Даже не бойцы. Чтобы стать бойцами — вам не просто нужно уметь бить руками и ногами, вам надо понимать, для чего вы это делаете. Ну, а для того, чтобы стать воинами… Мастер Ко прерывается, осматривает строй. Никто еще не понимает. Все они насмотрелись приключенческих боевиков, пошли в скауты, потом выбились по скаутской лестнице в разведчики и командиры отрядов, потом прошли вступительные испытания. Они, кстати, не такие суровые, суровостью испытаний и запредельными нагрузками ничего не решишь. Первичный отбор проходится еще в скаутском отряде, там годами доказывает скаут-мастеру и другим пацанам и девчонкам, что ты достоин. Что если тебя выберут разведчиком или командиром — отряд не сгинет, не оплошает, дойдет и вернется. Это не проверить никакими испытаниями, человек (еще маленький человек) проверяется в скаутах годами, в самых разных ситуациях, там он всегда на глазах самых строгих экзаменаторов — своих сверстников. Пацанский мир — он очень жестокий, в нем нет места жалости к тем, кто не справился, выбился из строя, подставил, кто не такой как все и этим гордится. Только те, кто сумел завоевать уважение и доверие, кто доказал — только из тех отбирают гардемаринов для дальнейшего обучения, которые здесь стоят перед мастером Ко. Но они еще не понимают… ничего еще не понимают… Когда во время прошлых думских слушаний бюджета — сверстать без дефицита не удалось, огромные деньги уходили на реинтеграцию Польши и Персии, там строили, восстанавливали, создавали нормальную жизнь, нужно было делать это быстро, чтобы никто не смел сказать, что раньше было лучше — так вот, когда группа депутатов выдвинула идею сократить расходы на детско-юношеское воспитание — Его Величество, сам отслуживший и знающий, что к чему, отреагировал неожиданно резко. В отличие от своего всегда выдержанного отца он иногда взрывался и переходил на общенародный говор, неприемлемый в стенах Думы — так вот, Его Величество пододвинул к себе микрофон и сказал: "Хороший садовник по необходимости обрезает ветки дерева — но нужно быть полным идиотом, чтобы начать обрезать корни". Предложение не прошло. Нет, не понимают… — … Чтобы стать воинами, вам нужно научиться умирать. Только тот, кто каждую минуту, каждую секунду готов умереть — только тот воин! Мастер Ко снова оглядывает строй. По-прежнему не понимают. Но поймут. Обязательно поймут… — Разбиться на пары! Я хочу посмотреть, кто из вас чего стоит в рукопашной. Удушающие, удары в пах, скручивающие на шею запрещены. Остальное — можно. Деритесь так, как вы умеете драться! Начали! — Я никогда не смогу… Костяшки пальцев — грязное месиво, кровь, остатки кожи и крупный речной песок. Перед пацаном — большая бочка, наполненная этим самым песком. — Сможешь… — мастер Ко улыбается — боли нет. Забудь про боль, она тебе просто кажется. Боль — это всего лишь страх твоего организма. Страх перед этим песком. Скажи — разве ты боишься речного песка? — Никак нет. — Тогда начинай. Тебе осталось лишь четырнадцать раз. Боли нет, запомни это и повторяй про себя. Боли нет… Боли нет… Боли нет… И пацан снова втыкает кулак в грязное месиво песка. Рядом стоит бочка с крупной речной галькой. Это — следующий этап. — Автомат двухсредный специальный АДС "Морской волк"[44], пришел на смену автомату "Морской Лев". В отличие от своего предшественника, он стреляет что под водой, что на берегу спецпатронами стандартной длины, для него не нужны два типа магазинов! Единственное, что должен сделать боевой пловец перед выходом на сушу — это переключить тип работы газоотводной автоматики из положения "вода" в положение "суша". Вот здесь! Капитан второго ранга Мирзаев, горец, каким-то чудом попавший в подразделение боевых пловцов и награжденный в мирное время двумя военно-морскими крестами, белозубо улыбается — и тут же взрывается криком — Если вы этого не сделаете, автомат откажет, а, возможно, и разорвет. И тогда — лучше, если вас перережет пополам пулемет с берега, чем потом вы, разгильдяи, попадетесь ко мне в руки! Что встали — на позиции! Проверить переключатель среды — положение "суша"! Примкнуть магазины! Доложить готовность! Одиночными, по движущимся целям — начали! Мотобот. Траверз Поста святой Ольги. Сумрачное, серо-зеленое море, в лицо хлещет солеными брызгами ветер. Погода не сказать, что хорошая. Мотобот, перегруженный за ватерлинию — стоит носом к волне, идет малым, когда идет особо сильная волна — вода перекатывается с носа до самой кормы. Прохладная, соленая стихия обитания "морских львов" — диверсантов — подводников. Мичмана и старшины — настоящие, с острова Русский, живые, во плоти — надев свои акваланги, проверяют акваланги курсантов. За каждым закреплен свой курсант, каждый идет в паре, отвечает за своего курсанта — иначе нельзя, сдуру кессонку[45] только так можно схватить. Море шуток не любит и не воспринимает. Гардемарин Островский идет в паре с мичманом Тишко — белозубый, как и все боевые пловцы[46], он проверяет в последний раз регуляторы смеси на аппарате гардемарина. — Во-о-от так. Лучше два раза перепроверить, чем потом в госпитале с кессонкой валяться. Сколько будет твоя декомпрессия при погружении на сотку на пятнадцати метрах? — Четыре минуты по таблице Хана, господин мичман! — Молодец. А смесь? — Двенадцать на пятьдесят шесть! — Снова молодец. Но лучше на такую глубину не лазать. Нехрен там делать. И мичман задорно подмигивает. — Двинем сегодня на спуск? — А командование? — А хрен с ним… Все равно — вертолет раньше двадцати двух не придет. На заливаемую солеными потоками воды палубу выходит старший инструктор Безбородько, он обладает каким-то поразительным умением держаться на палубе раскачивающегося мотобота без рук. В руках — мегафон. — Личному составу — на исходные! — раздается над волнующимся морем. Маску на рожу, регулятор в крайнее положение — смесь пошла, ты уже на "искусственном дыхании". Чуть закладывает уши. Чуть ли не ползком гардемарины перебираются к своим инструкторам — те уже сидят на бортах мотобота, спинами к морю. Все это сильно напоминает, как птицы садятся на провода, собираются на них перед тем, как лететь в дальние края. Чтобы не вывалиться так за борт, тем более что полные баллоны тянут тебя в бездну, а мотобот шатает — курсанты держатся изо всех сил. — Сброс! Мгновение полета — и прохладная пучина принимает их в свои объятья. Лазаревская. Спуск к порту, к спортивной гавани. Гомон, пахнет рыбой, как и во всем Владивостоке. Полно рыбных кафе, икрой здесь можно разжиться по цене в три, а в сезон — в двадцать раз дешевле, чем в Санкт-Петербурге. Много машин, если подняться повыше — то будет виден громадный мост адмирала Макарова — мост на остров Русский. С тех пор, как его проложили — там полный бардак и рассекречивание объектов, принадлежащих диверсионной службе Флота Тихого Океана. Полным ходом строится еще одна база как раз рядом с Постом святой Ольги, это оттуда они сегодня ходили в море. Гардемарин вместе с мичманом сегодня — по выходной форме, гардемарину она не положена — но баталер сварганил, у хорошего баталера всегда найдется запас. Форма — это одно из непременных условий, без нее на спуске ловить нечего. Второе непременное условие — это хорошо подвешенный язык и богатое воображение. Рядом — две барышни, обеим — лет по шестнадцать. Последний курс гимназии. Прямо в форме — темно-синие платьица, белые носочки. В руках у дам китайские коктейли, их "устроил" хорошо все понимающий Ван — хозяин сего почтенного заведения, из-за этих коктейлей в его заведении всегда не протолкнуться — и все парами. Все дело в том, что пьется он как легкое вино — а вот последствия от него куда серьезнее. Мичман предупредил своего молодого, неопытного напарника, чтобы больше четверти стакана он ни в коем случае не пил, а при необходимости — незаметно отливал, и даже показал, как это незаметно делать. Сказал он и еще кое-что, что я здесь приводить не буду — уши повянут, если вы, конечно, не моряк. Сегодня мичман в ударе — барышни зачарованно внимают его рассказу о "крайнем" заходе в Токио, как он попал в дурной квартал и еле выбрался оттуда, преследуемый разъяренными якузда, японскими бандитами. Корабль уже отвалил от пристани и ему пришлось прыгать в воду — и там отдали шторм-трап и подняли его — все это под пулями. Ну и… комендоры корабля в накладе тоже не остались. Гардемарин Островский уже достаточно "в теме" по флотским делам, чтобы понять — мичман врет. Но красиво врет! Мичман дважды кашляет — готовность. Предложить барышням прогуляться по набережной должен именно он, у него еще полудетское лицо, и его приглашение не вызовет подозрений, не то что приглашение взрослого мужика. С набережной можно сойти на пляж — а там и домики купальные на самом краю есть. Пустые… Ночь. Свет фонарей на мокром песке, крики. Тяжелое дыхание и вязкий сырой песок под ногами… — Падлы… Давай, салага, туда… Бегом! — Господин мичман, я китель забыл. — Черт… Поздно уже, побежали… С обратной стороны, у мыса, по заброшенной дороге продвигается внедорожник, фара-искатель жадно шарит по пляжу. Сине-красная круговерть над кабиной. — А, черт… Мичман остановился так, что песок полетел, затравленно глянул на полицейский внедорожник. Путь к пригороду — был перекрыт. — Ну, салага, сдаемся? Или еще повоюем? Гардемарин Островский сел на песок рядом, тяжело дыша. Безумие какое-то, вторая в его жизни девчонка — и тут такое. Собственные полицейские их травят как волков. — Что скажешь? — Воюем… Луч мазнул краем по ним, прошел мимо. Потом остановился — и хищно метнулся к ним. — Вон они! Гардемарин Островский затравленно глянул на далекие огни острова Русский. И — отчаянно бросился в воду. — Вот следы, господин исправник. Толстый, карикатурно усатый исправник присел на мокром песке, зачем-то потрогал вмятины от ног руками. Проследил их взглядом — до кромки воды. — Ушли, сукины дети. По воде ушли… — раздосадованно сказал он. К группе полицейских и служителей пляжа подбежал молодой, курносый жандарм, на коротком поводке у него нервничала овчарка. — Господин исправник… — Поздно… — сказал огорченно исправник проводнику СРС[47] — если, конечно, твоя псина с воды не умеет следы читать. Пойдемте. Остров Русский… Твердыня, прикрывающая Владивосток с моря, больше половины которой отдано в распоряжение флота. В тридцатые тут были поставлены орудия береговой бороны, сейчас их не было — но остров не был демилитаризован, как на том настаивали японцы. Постоянно велись какие-то работы, копались новые тоннели и подземные казематы, все они были способны выдержать падение самой мощной авиабомбы или удар оружия главного калибра Японского императорского флота. На острове Русский — пока что основная база диверсионной службы Тихоокеанского, Его Императорского Величества флота. Третий уровень. Двадцать восемь метров под землей, бункер — старый, пятидесятых годов постройки, если даже и не более раннего периода. Дверь, выкрашенная корабельной серой масляной краской. Неистребимая затхлая сырость внутри, давящая со всех сторон теснота. Крепкая и бесхитростная мебель. Лампы-плафоны в решетках. Андреевский флаг в углу, в подставке для знамени, портрет Его Величества на стене в дешевой рамке. Корзина для мусора, сделанная из стреляной гильзы шестнадцатидюймового калибра. Еще одна обрезанная гильза — подставка для письменных принадлежностей. Капитан второго ранга Борисюк, сидя за столом, мрачно смотрит на вытянувшегося перед ним по стойке смирно гардемарина Островского. Чуть в стороне, в такой же стойке — начальник учебного курса, ему тоже отвечать за подчиненного. — Орлы! — как бы в раздумьи говорит он — соколы ясные! Гардемарин молчит, он уже усвоил — не стоит сразу отвечать на вопросы начальства, что заданные, что незаданные. Молчи — и целее будешь. — Ну… то, что вы с дамами познакомились на Спуске — это я понимаю, сам когда-то таким был. Пусть одна из них и несовершеннолетняя. Хорошо, пусть так, про это мы забудем. Но зачем вам понадобилось взламывать чужой пляжный домик, скажите мне на милость? Ума не хватило дам в нумера отвести? Гардемарин молчит. — Я вас спрашиваю, гардемарин! — Никак нет, господин капитан второго ранга! — Что — никак нет? Ума не хватило? — Никак нет, мы ничего не взламывали. Может, кто-то и взламывал — но не я, господин капитан второго ранга! — Не вы. А полицейские по пляжу за Святым духом гонялись… — Об этом надо спросить полицейских, господин капитан второго ранга. — Спросить… Да если их начать спрашивать — тебя, салагу, вон с курсов с волчьим билетом. Раздолбая этого — могут и с флота долой, сам на преступление пошел и подчиненного потянул. Я ж тебе, мальку, предлагаю по-свойски порешать… Тон капитана становится более доверительным. — Вот что, гардемарин. Этот Тишко уже давно часть позорит, залет за залетом у него. И мне, как его командиру — достается. Получатся, от него все страдают — я, сослуживцы, теперь и ты можешь пострадать. Тебе это — зачем? Скажи правду, и решим между собой, получишь ты десять нарядов вне очереди и плавай дальше. Малек… Гардемарин молчит. — Чего молчишь? — Я не понимаю, о чем вы говорите, господин капитан второго ранга. Мы ничего не взламывали и вообще… — Что — вообще? Что — вообще, гардемарин? А какого же хрена тебя в заливе выловили, вместе с твоим инструктором по легководолазной? — Мы поспорили — упрямо отвечает гардемарин. — Чего?! — Господин капитан второго ранга, разрешите доложить! — Докладывай… Если есть что докладывать. — Господин капитан второго ранга, мы с господином мичманом прогуливались по пляжу, но мы ничего не взламывали. Господин мичман посмел нелестно отозваться о школе, сказав, что мы на воде держимся как дерьмо в проруби. Я сказал, что это наглая ложь, и предложил доплыть до Русского, чтобы доказать свои слова. Поэтому мы и поплыли, господин капитан второго ранга! Капитан второго ранга пробурчал что-то насчет осьминога и клюзов. Потом шваркнул на стол пакет, вытряхнул из него парадный китель. — А как ты объяснишь вот это? Это в домике нашли. Не твое? — Никак нет, господин капитан второго ранга! Я гардемарин, мне не полагается парадная форма одежды, господин капитан второго ранга! Капитан второго ранга побагровел, как украинский бурак. — Конвой! Конвой, мать вашу! Хлопнув дверью, в кабинет влетел сначала адъютант, за ним — двое из караульного взвода. — Вот этого… — капитан хватал воздух ртом как выловленная и брошенная на берег рыба — вот этого поганца на цугундер! На цугундер! На хлеб и воду! Мерзавец, ах какой мерзавец! — Есть! А ну, пошли! Руки за спину — вперед! Когда за гардемарином Островским и караульными закрылась дверь — открылась другая дверь, замаскированная под дверцу шкафа — и из нее шагнули два человека. Мичман Тишко, известный залетчик, и второй, среднего роста, почти лысый, крепкий как обкатанный волной голыш. Борисюк в это время наливал воды из графина, горлышко графина позвякивало об стакан. — Выдохни, Хохол… — насмешливо проговорил второй, старше по званию и почти лысый — смотри, так и лопнешь. Капитан Борисюк на хохла не обиделся — такое было прозвище у него еще с учебки. У того, лысого — прозвище было Скат. — Вот поганец… — пожаловался он, приходя в себя — врет и не краснеет. Какую шпану вы к себе тащите? — Врет и не краснеет? — переспросил Скат — это хорошо. Очень хорошо. А ты, мичман, что скажешь? — Салага шпанистый, но дельный — задумчиво сказал Тишко — толк будет. У него как пружина внутри. Чем больше гнешь — тем сильнее потом тебе же по лбу. Гордый. — А вот это плохо. Гордые подыхают. Твое мнение, мичман — не протабанит? — Никак нет, господин капитан. Не протабанит. — То дело. Тебе с ним потом возиться. Пошли. Ах, да… На стол капитану Борисюку ложится сигара — H.Upmann в отдельной алюминиевой упаковке с вставкой из кедра внутри. — Рахмат, Хохол. С меня причитается… Капитан второго ранга Борисюк посмотрел вслед уходящим офицерам амфибийных сил флота. Его в свое время — не взяли. — Намучаетесь вы со своими… ортодоксами. Так проходили испытания будущие бойцы амфибийных сил флота — морская пехота и боевые пловцы. Закон у них был един — один за всех и все за одного… А отсидеть Островскому положенное все-таки пришлось: натворил — отвечай! 11 мая 2012 года Вашингтон, округ Колумбия Anacostia Naval Station National Counterterrorism Center Наследие… Но не предков. Наследие прошлой, совершенно безумной администрации, ловкой как слон в посудной лавке, непреклонной в своей тупости как манчжурский богдыхан, вознамерившейся переделать если и не весь мир, то его значительную часть. Наследие проигранной войны… право же, иногда казалось, что нужно просто бросить все и уйти… и катись все в пропасть, можно построить стену, высотой в пять, десять, пятнадцать метров… можно перекрыть Мексиканский залив… вот только где найти стену, которая защитила бы от самих себя. Национальный антитеррористический центр был одним из новых агентств, созданных в дополнение к старым после жутких событий 10/9, когда гражданские самолеты врезались в здание Всемирного торгового центра, в Пентагон, а один из самолетов упал на лужайке. Уже сейчас открыто говорили, что для того самолета, что врезался в Пентагон, это была запасная цель, основная — Белый Дом, мимо которого пилот — террорист промахнулся, а у того, что врезался в фермерское поле — целью был Капитолий. Очень остроумно — если учесть, что президент САСШ в это время был во Флориде, читал лекцию детям в школе, и это ни от кого не скрывалось — достаточно было зайти на сайт пресс-службы Белого Дома и получить там информацию об очередных поездках Президента. Но речь не об этом. Как только были созданы новые службы — для Министерства безопасности Родины возвели объект размером с пять гипермаркетов, поставленных друг на друга — по закону бюрократии для всех, кого туда наверстали, незамедлительно нашлось дело. Президент САСШ совершил такое, чего от него не мог ожидать ни один разумный человек: вместо того, чтобы приложить все меры к замирению Мексики и стран Центральной Америки, он ни с того ни с сего обвинил бразильскую хунту в нарушении прав человека и попытках создания ядерного оружия, послал в Бразилию несколько дивизий наводить порядок. Порядок навели достаточно быстро — на троне из штыков долго не усидишь, народ, пораженный идеями троцкизма, диктатуру ненавидел, военные и жандармы частично разбежались, частично перешли на сторону новой, проамериканской, "демократической" власти, частично ударились в террор. Но уже через несколько месяцев творящийся в стране бардак перерос в жестокое, организованное, координируемое и финансируемое извне террористическое сопротивление, имеющее целью изгнание американцев с южноамериканского континента (ни больше, ни меньше) и провозглашение народного бразильского государства, основанного на идеологии троцкизма, то есть агрессивного большевизма. Сопротивление это усиливалось год от года, в прошлом году Священная Римская Империя по просьбе Аргентины перебросила на южноамериканский континент две дивизии парашютистов с целью поддержки аргентинской государственности и оказания содействия в борьбе с красным проникновением. Североамериканцы на сегодняшний день потеряли в Бразилии только погибшими двенадцать тысяч человек, ранеными — больше пятидесяти тысяч. Ситуация в Мексике с введением туда дополнительного контингента не только не стабилизировалась — но года с шестого, как только в Бразилии отчетливо проявились проблемы — начала снова обостряться, ставя САСШ перед реальной возможностью создания в будущем единого антиамериканского фронта на юге, а возможно — и единого государства с сильными идеями большевизма. Вот такое вот наследство оставил своему преемнику президент Меллон-младший. Новым президентом САСШ стал демократ Морган и это был не самый худший выбор. Бывший адвокат довольно левых взглядов, конгрессмен из Аризоны, умеющий говорить с публикой и называть вещи своими именами — по крайней мере, он умел это делать во время предвыборной кампании. Когда предвыборная гонка только начиналась — его считали чуть ли не леваком, в нем была латиноамериканская кровь по матери, а кое-кто поговаривал, что его мать была и окторонкой.[48] Как бы то ни было — идея расследовать хищения денежных средств в Вашингтоне, совершенные командой бывшего президента, и судить Меллона понравились разочарованным в республиканцах избирателях, и президент Морган въехал в Белый Дом триумфально, с огромным перевесом голосов. Это вообще был его стиль — конгрессменом он стал, набрав больше голосов избирателей, чем любой другой конгрессмен из Аризоны, когда бы то ни было, и ведь это был южный штат, где еще лет тридцать назад слухи о капле негритянской крови в жилах было достаточно, чтобы похоронить карьеру любого политика окончательно и бесповоротно.[49] Когда огласили итоги выборов, в Вашингтоне собрался митинг, на котором — неслыханное для Северной Америки дело — разъяренные люди кричали, что надо пойти к Белому Дому и выкинуть оттуда придурка Меллона-младшего прямо сейчас. Митингующих с трудом успокоили, пришлось выступить лично Моргану — но одно это показывало, сколь накалены были страсти в Вашингтоне в то время. Зимой две тысячи восьмого года президент Морган принял клятву на конституции и торжественно въехал в Белый Дом. Сто дней "медового месяца"[50] пролетели быстро, и постепенно стали выявляться некоторые проблемы в президентстве Моргана, на первый взгляд незначительные — но тем не менее. Президенту было пятьдесят девять лет — и весь его опыт политической и управленческой работы исчерпывался несколькими годами в должности мэра города Тусон, а затем — двумя годами стажа конгрессмена. Это — все, в молодости он был помощником прокурора по уголовным делам, достаточно успешным в деле посадки преступников, потом адвокатом — но это не давало ему нужных знаний для того, чтобы управлять государством. Не было у него и команды. Президент Меллон-младший был откровенно недалеким человеком, к тому же алкоголиком, про него говорили, что бывшим, но тем, кто с этим сталкивался, хорошо известно, что бывших алкоголиков не бывает — но вместо него правил вице-президент Джек Мисли, опирающийся на опасную группировку бывших большевиков-троцкистов, прорвавшихся к власти. С возрастом они поменяли взгляды, переместившись с крайне левого на крайне правый фланг политического спектра, но оставили в своем арсенале методы борьбы большевиков — государственная измена, саботаж, шпионаж, политические убийства. Да, это была чрезвычайно опасная команда — но это была команда, у которой был лидер, члены которой знали друг друга, имели собственные убеждения и действовали в соответствии с ними, поддерживая друг друга. У президента Моргана не было команды как таковой, ему подобрали команду из случайных, плохо знающих друг друга и не доверяющих друг другу людей, которые были схожи между собой только тем, что все они принадлежали к функционерам Демократической партии САСШ. В остальном — они действовали разрозненно, несогласованно, не поддерживали друг друга — и в результате команде президента до сих пор не удавалось овладеть ситуацией в "силовых" министерствах и агентствах, кроме разве что аполитичного и не вмешивающегося со времен смерти Гувера в политические дрязги ФБР. Президенту и его людям удалось сместить неоконов. Бывший вице-президент Джек Мисли работал в нескольких наблюдательных советах крупнейших оборонных корпораций страны, одновременно читал лекции и участвовал в политической жизни крайне правого крыла Республиканской партии. Дональд Миз, бывший генеральный атторней САСШ, находился под следствием — против него выдвинули обвинение в сексуальном домогательстве — и тоже читал лекции. Министр обороны Ричард Нолан — редчайший случай! — не только остался в кресле министра обороны с приходом демократов, но и укрепил свои позиции. Кевин Лугар, спецпредставитель президента САСШ в Мексике, находился под следствием по обвинению в умышленном раскрытии личности действующего агента СРС журналистам, потом был помилован уходящим с поста Меллоном, при новой администрации ушел в тень, видимо, понимал, что новые скандалы ему совсем некстати. Советник президента по вопросам национальной безопасности МакФадден — теперь руководитель чрезвычайно влиятельной Международной ассоциации частных служб безопасности, организации, объединяющей большую часть работающих по контрактам частных разведывательных агентств, агентств безопасности и военных агентств. Уайт, бывший министр безопасности Родины — ныне работает в паре советов директоров в оборонке, преподает в нескольких университетах — читает курсы по стратегии национальной безопасности, хотя уровень его знаний таков, что эти лекции не помешали бы ему самому. Пол Крейг, заместитель госсекретаря САСШ — ушел из политической жизни и из жизни вообще раз и навсегда при подозрительных обстоятельствах еще при прошлой администрации, поговаривали, что его карьера оборвалась на взлете. Остальные неоконы тоже были разбросаны по различным фондам и лекционным залам, отстранены от политической власти и мало оказывали влияние на умы простых североамериканцев — но ежу ясно, что они ждали реванша. Бремя ответственности за принимаемые решения, бремя власти после отстранения от власти республиканцев легло на демократов, в этом, кстати, есть величайшая несправедливость демократического представительства, кашу, которую заваривали одни, вынуждены хлебать другие, при монархии решения принимаются осторожнее, спихнуть ответственность и последствия принимаемых решений не на кого. Именно эти люди, принимающие сейчас решения в области национальной безопасности САСШ, собрались сейчас на военно-морской станции Анакостия в так называемом "стеклянном доме" — десятиэтажном цилиндре из стекла и бетона, одном из зданий, построенных специально под новые разведывательные службы. Кабинет, где проходило совещание, находился на десятом этаже — фактически это был одиннадцатый этаж, но он считался десятым, потому что между девятым в этом здании был технический этаж, который обычно бывает последним. На десятый этаж не ходил ни один лифт, лестницы были со шлюзами, и всем проходящим пришлось подвергаться повторному просвечиванию на сканере и повторной биометрической идентификации личности. Исключений в этом не делалось ни для кого, даже для тех, кто сегодня здесь собрался. — Начнем… — Президент Морган, по должности председатель Национального антитеррористического центра, открыл папку с раздаточным материалом, поморщился, обнаружив очередную схему в стандарте IDEF0 — мистер Фернесс, может быть, вы ознакомите нас с текущей ситуацией, прежде чем мы начнем разбираться в этой ереси? Хэл Фернесс, бывший командующий корпусом морской пехоты САСШ и нынешний помощник президента САСШ по вопросам национальной безопасности, который по традиции должен был ознакомить всех остальных членов совета с текущей ситуацией — мановением руки с зажатым в ней пультом первым делом установил максимальный режим разрешения на экране, потом показал первый слайд. — Приступим, джентльмены… Данная схема была разработана специальной группой независимых аналитиков — экспертов по проблемам терроризма. В их число вошли французский генерал Венсан Бельфор, ныне находящийся в Мексике, испанский полковник, граф Альберто да Ривера, специалист из Секретариата государственной безопасности, князь Адольф фон унд цу Путлиг, бывший рейхспротектор Германской Западной Африки, князь Александр Воронцов, бывший наместник Его Величества на территории Персии. С нашей стороны работала группа специалистов под руководством бывшего посла в Персии, господина Томаса Пикеринга, который здесь присутствует и готов дать пояснения. Томас Пикеринг, бывший посол в Персии, а ныне — начальник департамента СРС кивнул головой. — Итак, для начала исходные данные. Мексика — крупное федеративное государство со сложным этно-племенным составом. На территории Мексики, как и по всей Латинской Америке, получили опасное распространение идеалы коммунизма. Первоначально это был коммунизм, разжигаемый выходцами из России, главным из которых некий Лейба Давидович Бронштейн, он же Лев Троцкий, сейчас это коммунизм, разжигаемый националистами, возглавляемыми крупной мексиканской олигархией. Он мутировал, господа, коммунизм вообще обладает необыкновенной способностью мутировать, приспосабливаться к среде. Теперь местный, модифицированный коммунизм базируется на следующих постулатах. Фернесс сменил слайд — Первый постулат — проповедь национальной исключительности. Изначальный коммунизм был интернационален и универсален, постулат национальности он вообще не рассматривал — но сейчас местные коммунисты повернулись с точностью до наоборот. Истоки этого движения лежат в сочинении La Raza Cosmica, Космическая раса, принадлежащем перу мексиканского философа и кандидата на пост президента Мексики в двадцать девятом году прошлого века Хосе Васконселоса. Это человек провозгласил испанцев, смешавших свою кровь с местными индейцами — ацтеками, пятой, "космической" расой, за которой будущее на континенте. На тот момент мы всемерно поддерживали Васконселоса и движение, потому что Васконселос выступал против разрушительного коммунизма Троцкого и призывал своих сторонников к борьбе с коммунистами с оружием в руках. Именно благодаря развитию национализма в Латинской Америке нам долгое время удавалось удерживать ситуацию под контролем и не допускать прихода коммунистов к власти в какой-либо стране. Однако, коммунисты мутировали. После того, как нам удалось нанести им ряд серьезных ударов — они пошли на переговоры с националистами, и теперь — выступают единым фронтом. Теперь коммунистическое будущее рисуется только как результат победы пятой расы в войне — и таким образом, разногласия снимаются. Второй постулат — возвращение к архаике. Новое движение проповедует возврат во времена господства Ацтеков, при этом возвращение трактуется как освобождение родной земли от нашествия чужаков. В роли чужаков выступаем мы, все европейцы и мы. Полковник да Ривера особенно подчеркнул, что расчет на национальное родство испанцев, как бывшей метрополии, и мексиканцев — не сработает. Третий постулат — агрессивный коммунизм. Новое общество трактуется как общество общин, общинного труда и общинного распределения, простого и понятного. Общество-семья, общество ячеек и коммун. Ни от кого особо не скрывается, чем должны заниматься коммуны — возделыванием наркотиков. Они считают, что это исконный промысел индейцев, выращивать кокаиновый куст. Только если раньше кокаиновые листья жевали — то теперь делают из них кокаин. Четвертый постулат — агрессивный антиамериканизм. Они воспринимают нас как вселенское зло. Мы оккупировали их землю. Мы не даем им выбрать правительство, которое они хотят. Мы заставляем их работать. Мы насилуем и совращаем их женщин. Их цель — не только наше поражение в Мексике — но и отделение от нашей территории штатов, где значительную долю населения составляют испаноговорящие переселенцы из Мексики и их потомки. После этого предполагается провозгласить Ацтлан — государство ацтеков. Наконец, пятый постулат — вооруженное насилие, которое можно и нужно применять ради достижения своих целей. Это они позаимствовали из коммунизма. Их власть над жителями Мексики, пока нелегальная, опирается на систематически осуществляемое насилие, как в отношении неугодных, так и в отношении миротворческих сил. Насилие — вот то, что составляет самую их суть. Агрессивно-националистические движения на настоящем этапе развития опасны тем, что их поддерживает большинство мексиканцев и, что самое страшное — поддерживают высшие слои общества, часть бизнеса и олигархии. Если коммунизм не поддерживался олигархией априори, поскольку подразумевал обобществление накопленного богатства — то новое движение поддерживается высшей прослойкой общества, по крайней мере, ее частью. Сейчас националистические движения уже осторожнее подходят к вопросам обобществления, предлагая обобществить только макиладорес — заводы в приграничной зоне, принадлежащие в основном североамериканским бизнесменам. И вообще — все, что принадлежит не расе, не мексиканцам. Вторая причина поддержки — то, что в Мексике можно гораздо чаще, чем у нас, встретить истории успеха, только в крайне извращенной форме. Основной товар там — переправляемый из Колумбии кокаин. При переправе через границу и распространении даже оптом можно сделать "три конца" — то есть наценку триста процентов, такой наценки нет ни в одном легальном бизнесе. Конечно, при пересечении границы многие попадаются, а кто-то даже бывает застрелен — но бывает те, кому везет. Пары удачных рейсов хватает для того, чтобы ты стал уже главарем и нанимал людей, которые рисковали бы за тебя. Таким образом, годам к тридцати выходец из нищих районов барриос может стать миллионером. Миллионером в долларах, а не в песо, в песо там все миллионеры. Этот человек, в тридцать лет ставший миллионером, располагает огромными деньгами — но внутри он остается тем же самым пареньком из барриос, с теми же искаженными морально-ценностными ориентирами, с тем же жизненным опытом. Поэтому — он поддерживает националистов, поэтому он поддерживает даже откровенных коммунистов. Ну и бизнес-интересы — без них никак. Если они создадут Ацтлан, если они смогут открыть посольства и пользоваться дипломатической почтой для переправки кокаина — их доходы будут просто космическими. Специальная группа, проанализировав ситуацию, выделила следующие основные особенности обстановки в Мексике Первое — это феномен длительного существования общества при разрушенных или парализованных государственных институтах. Нынешняя фаза обострения конфликта началась в восемьдесят втором году и продолжается и поныне с небольшими перерывами. Фактически, можно говорить об идущей в Мексике социальной войне. В Персии ситуация кардинально отличалась тем, что там было государство и государство сильное — соответственно, после его крушения основной задачей было быстрое восстановление государственных институтов, а дальше — борьба с противниками нового государства. Феномен Франции — это феномен привнесения совершенно чуждой европейской культуры на новую землю и противостояние по этнической и религиозной линиям — но и там были государственные институты. Феномен испанского Марокко практически схож с Францией. Ближе всего нам подходит германский опыт — но Священная Римская империя изначально строила колониальное государство, которое предполагало простое подчинение колонизируемых народов — а мы пытаемся заставить мексиканцев построить государство самим, в то время как они этого не хотят. Сегодня — оружие в руках у поколения, которое уже не знает другой жизни, кроме жизни вне закона, жизни в беспределе. Поэтому — время для терапевтических решений упущено, государство должно строиться заново. Второе — отсутствие заинтересованности общества в государстве, что вытекает из первого. За десятилетия беспредела в стране сложилась параллельная судебная система — суд посредством обращения к криминальным авторитетам, параллельная власть — те же криминальные авторитеты, параллельные вооруженные силы — боевики. Большинству мексиканцев, сконцентрированных в барриос и пригородах, нравится — не платить налоги, не подчиняться всеобщей воинской повинности, не подчиняться закону. Третье — раскол общества как такового. Он начался задолго до того, как конфликт перешел в активную стадию противостояния. В стране сложилось фактически два народа. Первый — американизированный, знающий английский язык, имеющий возможность учить детей в нормальных школах, через которые этот слой воспроизводится. Эти люди живут в отдельных районах, обнесенных колючей проволокой, и патрулируют их с оружием в руках. Это и есть единственная база поддержки существующих властей — но их не более двадцати процентов, и даже в крупных городах — менее пятидесяти, кроме разве что Мехико. Второй народ — народ барриос, маленьких городков и предместий. Озлобленный, жестокий, готовый на все — причем, что самое интересное, большинство мексиканской олигархии вышло как раз из этой прослойки народа, они пробились наверх, но сохранили связи со своим социумом. Ни в одной рассматриваемой параллельно стране, кроме разве что Персии — такого феномена "двух народов" не наблюдалось. Четвертое и последнее — беспрецедентная финансовая подпитка сопротивления. В отличие от Персии, Франции, Марокко, германских частей Африки — мексиканское сопротивление располагает огромными денежными средствами, приток их остановить не удается. Источник финансирования сопротивления один — наркомафия. Наркомафиозным боссам выгодно поддерживать страну в дестабилизированном состоянии, потому что так они меньше рискуют лишиться нажитого и оказаться в тюрьме пожизненно, а то и перед винтовками расстрельного взвода. Наркомафиозным боссам выгоден агрессивный сепаратизм и даже создание собственного независимого государства, потому что они получают в этом случае новые возможности по легальной доставке наркотиков потребителям. Ни в одной рассматриваемой параллельно стране такой финансовой подпитки террористы и бандиты не получали. — Вижу, вы неплохо заплатили этим экспертам — сказал Морган, он любил едкие и колкие замечания — кстати, почему-то среди них одни дворяне с невыговариваемыми фамилиями… — Сэр, европейский континент в большинстве своем привержен монархическому режиму правления — успокаивающе ответил Пикеринг — у них с подобными ситуациями разбираются в основном дворяне, как слуги императора, титул и статус которых в обществе требует от них посвятить себя служению Родине. Отобранные нами люди — признанные специалисты в области борьбы с терроризмом и замирения территорий, каждого из них знают в СРС и Пентагоне. Князя Воронцова из России я знаю лично, он служил в Персии одновременно со мной, его вывезли из Персии в бессознательном состоянии, когда там вспыхнул мятеж. — Хорошо, продолжайте — махнул рукой Морган. — Итак, теперь переходим собственно к выводам. Они радикальны. Прежде всего — все иностранные специалисты, привлеченные нами к анализу ситуации, сошлись во мнении, что существующими силами проблему дестабилизации Мексики не решить. На сегодняшний день мы ввели в Мексику две дивизии — воздушно-десантную и морской пехоты, шесть экспедиционных отрядов морской пехоты и некоторые другие, более мелкие подразделения. Миротворческие силы имеют численность до двух сводных дивизий. Плюс полностью разложившиеся и коррумпированные силы мексиканской полиции и армии. Есть отдельные исключения — но это не меняет общей картины. Иностранные специалисты сошлись во мнении, что для надежного контроля ситуации необходимо будет ввести в страну от шести до десяти дивизий морской пехоты на длительный срок, срок этот будет исчисляться годами. Такого мы не можем себе позволить, господа, равно как не можем позволить себе и другого — разделить Мексику и отдать ее части на усмотрение крупнейших мировых держав по нашему выбору. Поэтому следует прибегнуть к нестандартным методам. Предложение исследовательской группы заключается в том, чтобы ответить на проект Ацтлана — другим проектом. Они называют его — Боливарийской конфедерацией. Или федерацией. Это долгосрочный проект, направленный на противостояние как проекту Ацтлан, так и окончательно дестабилизированной Бразилии, и нацеленный на исключение финансовой поддержки террористов за счет наркоторговли. Побочный эффект достигается за счет того, что боливарийская конфедерация становится поневоле геополитическим противовесом любому правительству Мексики и Бразилии. Как известно, Симон "Освободитель" Боливар в период своей жизни предпринял несколько серьезных походов для того, чтобы освободить континент от испанского владычества. Его мечтой было создать Соединенные штаты Центральной и Южной Америки. Он был вполне американизированным человеком и его проект был прогрессивным и антикоммунистическим по своей сути. Симон Боливар до сих пор пользуется уважением в странах Латинской Америки, его именем названа даже страна — Боливия. Первоначально проект целесообразно строить как конфедерацию, с учетом мнений и интересов политических элит разных стран и их жителей. Основой конфедерации может стать Колумбия, как самая крупная страна континента, далее в нее должны войти Венесуэла, Коста-Рика, Никарагуа, Эквадор, Перу, Гондурас и Куба[51]. Ключевой связью между этими двумя группами стран является Панама, и она же будет являться территорией, с которой САСШ будут осуществлять контроль новообразованной конфедерации. Эта конфедерация должна строиться с объединения, прежде всего вооруженных сил и основной задачей их станет борьба с культивацией наркотиков в горных областях. Только подорвав наркоторговлю, мы сможем говорить о действительно серьезном ударе по мексиканскому сопротивлению. После объединения армейских частей под единым командованием — скорее всего командованием с участием САСШ, и ликвидации наркоплантаций — можно будет говорить об экономическом объединении стран и о создании единой валютной системы, а также об унификации законодательства. Проект этот потребует только на первичную фазу не менее пяти лет — но позволит в корне сломить ситуацию. Проблема Мексики заключается как раз и в том, что наркогангстеры и террористы в глазах населения являются благодетелями. Они дают людям работу — пусть эта работа заключается в транспортировке наркотиков. Они проводят раздачи хлеба в бедных районах — тратя на это не более десяти процентов своих криминальных доходов, но зарабатывая при этом огромную популярность. Они решают какие-то проблемы по помощи беднякам из своих барриос, из тех барриос, из которых они родом — и делают это без бюрократических проволочек и воровства. Купить лекарства больному ребенку, отремонтировать крышу — на все это выдаются наличные, смешные суммы для наркобаронов, но молва идет по барриос, прославляя благодетелей. Только подорвав благосостояние наркомафии и иного криминального бизнеса — можно справиться с ситуацией в Мексике. Второе предложение исследовательской группы заключается в консолидации здоровых сил в самих Североамериканских соединенных штатах. Нами проанализировано состояние дел с оружейными законами по штатам в динамике с середины прошлого века и все исследователи, как наши, так и приглашенные специалисты, сошлись во мнении, что курс на ограничение частного пользования оружием — кардинально неправильный. Если в пятидесятых годах армейскую автоматическую винтовку можно было купить по почтовому каталогу — то сейчас надо покупать лицензию третьего класса и уплачивать значительные суммы за нее. Меры по контролю за оружием никак не сказываются на количестве оружия в гангстерских бандах — оно устойчиво растет, начиная с восьмидесятых годов, равно как и число участников банд. Сейчас на вооружении некоторых банд находятся пулеметы и гранатометы, они неоднократно применялись в разборках между собой и нападениях на банки. В случае, если нам удастся создать Боливарийскую конфедерацию и пресечь выращивание наркотиков — экономическая обстановка в Мексике сильно ухудшится, удар будет нанесен прежде всего по жителям барриос, вовлеченным в криминальную инфраструктуру. Следует ожидать, что часть из них перейдет к прямому вооруженному восстанию, которое, тем не менее, можно будет подавить — а часть попытается с оружием в руках проникнуть на нашу территорию с целью совершения преступлений как общеуголовной, так и террористической направленности. С целью недопущения дестабилизации обстановки в южных штатах САСШ следует ввести чрезвычайное положение и уже сейчас приступить к созданию структур народной милиции штатов и их вооружению. Необходимо создать полувоенные части из белых, законопослушных мужчин, обучить их и вооружить армейским автоматическим оружием со складов длительного хранения. Формирования народной милиции должны иметь в своем составе офицеров, отслуживших в зонах локальных конфликтов, и подчиняться местному шерифу — что-то вроде posse comitatus, только лучше организованный и вооруженный. Совершенно необходимо, чтобы члены народной милиции хранили оружие и запас боеприпасов дома — эти они будут отличаться от национальной гвардии. На случай резкого обострения обстановки необходимо отработать активизацию режима особого периода с предоставлением правоохранительным органам чрезвычайных полномочий, включающих расстрел на месте для некоторых категорий преступников. Необходимо бороться с сепаратизмом не только на территории Мексики — но и на территории самих САСШ, предоставляя законопослушным гражданам свободу и возможность самим защитить свой дом, свою семью и свой образ жизни, и вводя режим нулевой толерантности для некоторых категорий… местных жителей. Исследовательская группа осознает тот факт, что результатом выполнения этих рекомендаций, несомненно, будет резкое обострение ситуации в Мексике и перевод ее из категории вялотекущей — в категорию активной войны. Однако, именно к этому и следует стремиться — в результате военных действий вскроются террористические и подрывные структуры — а войскам удастся обескровить сопротивление, физически уничтожив наиболее активную и пассионарную его часть в открытых боестолкновениях. В открытой войне свою роль сыграет превосходство нашей армии перед бандформированиями по всем параметрам — подготовка, дисциплинированность, разведка, наличие тяжелой техники, поддержка с воздуха. По подсчетам исследовательской группы взрыв в Мексике произойдет не более чем через год после образования Боливарийской конфедерации, и на подавление активного сопротивления уйдет от трех до шести месяцев. Таким образом, мы сможем кардинально изменить ситуацию в Мексике за срок от трех до пяти лет. В который уже раз Фернесс сменил слайд — это был последний. — Итак, господа, кратко предложения. Первое — создание Боливарийской конфедерации и противостоящего троцкизму боливарианского проекта, предусматривающего, помимо прочего, борьбу с культивированием наркотика. Второе — подготовка частей народной милиции штатов из лояльных властям белых североамериканцев с целью эффективной обороны и наведения порядка на местах. Проект рассчитан на срок от трех до пяти лет и при наличии политического решения может быть принят к исполнению немедленно. Президент — недовольно покачал головой. — Это безумие. Совершенное безумие. Мы своими руками создаем геополитического конкурента — кто может поручиться за то, что боливарианская конфедерация, или, тем паче, федерация не спутается с британцами? Или с испанцами, за которыми торчат германские уши? — Панама будет важным звеном… — Да ни черта она не будет! — разозлился президент — мы просто ставим свой штат, в котором нам с трудом удалось навести порядок в восьмидесятых — во враждебное окружение. Этот боливаризм — он же нам боком и выйдет. — Чтобы потушить горящую нефть, сэр, обычно рядом с пожаром устраивают взрыв — сказал государственный секретарь Клинт Монро. Техасец, он был из того же штата, что и предыдущий республиканский президент, и сильно стеснялся этого. Сейчас, после Меллона и его команды — Техас был не в моде. — Но этот взрыв устраивают не под своей собственной задницей! Собравшиеся на совещание замолчали, шокированные откровенной грубостью Моргана. — Все что нам требуется сейчас — заявил Гаола, министр торговли — это свободная торговля. Реанимация МЕРКОСУР, свободной экономической торговой зоны. У нас не так ладно с экономикой, чтобы устраивать вооруженные пляски при Луне! Последнее утверждение было диковато-шизофреничным по сути — но никого это не смутило. Мозги североамериканцев, накормленные до отвала политкорректностью и толерантностью, иногда просто отказывались соображать. — Мистер Фернесс, какими силами планируется создание боливарийской конфедерации? — спросил Монро — полагаю, что этот проект настолько масштабен, что нам не хватит всех существующих у нас сил для того, чтобы контролировать земли новообразованнгого государства. Как насчет политических элит мелких стран, обреченных войти в новую конфедерацию? Они лояльны нам — но не слишком ли мы переоцениваем их лояльность? Как только речь зайдет об объединении их в единое государство — лояльность моментально исчезнет. Тем более — если будут новые соблазны — а они, я полагаю, будут. — Мистер Нолан? Сидевший в конце стола министр обороны САСШ — неспешно встал, прошел к повешенной на стену доске. — Господа, прежде чем речь пойдет о наших предложениях относительно силового обеспечения создания боливарийской конфедерации — позволю себе напомнить текущую ситуацию в регионе и список развернутых там частей и подразделений. Основой наших сил в регионе являются первая и вторая дивизии морской пехоты САСШ, из них первая дивизия — рассредоточена в Мексике, вторая — в Бразилии, причем силы, расквартированные в Бразилии после известных вам событий, расквартированы в основном на воде: на судах поддержки и двух островах J-MOB.[52] Кроме того — в обеспечении безопасности в регионе задействованы восемьдесят вторая воздушно-десантная, сто первая десантно-штурмовая дивизии, первая и третья пехотные дивизии, и силы специальных операций, численностью до дивизии. Итого: у нас в регионе есть чуть более ста тысяч человек. Из них — реальной боевой работой заняты примерно половина — то есть у нас есть пятьдесят пять — шестьдесят тысяч стрелков. Для целого континента эта цифра поразительно мала, возможно, даже исчезающе мала, она позволяет нам лишь отвечать на вызовы — но не менять ситуацию в свою пользу. Численность мексиканской армии на данный момент составляет примерно двести пятьдесят тысяч человек — но мы можем полагаться на нее лишь в ограниченных пределах. Силы наркомафии давно проникли и в мексиканскую полицию, и в мексиканскую армию, спецподразделения используются наркомафиози для того, чтобы за государственный счет получить специальную подготовку у наших же инструкторов. В Бразилии — созданный нами режим держится из последних сил, он может рассчитывать на двести пятьдесят — триста тысяч человек, не более. В масштабах крупнейшей страны континента это ничто, некоторые бандитские объединения насчитывают несколько десятков тысяч человек. Кроме того — нам уже сейчас приходится сталкиваться с ростом агрессивных проявлений в самих Штатах, особенно на юге. Выход, джентльмены, существует только один. Мы должны признать, что мы не в силах более тащить на себе две войны одновременно. У нас нет ни финансовых возможностей, ни силовых. Единственная возможность для нас — сосредоточиться на том, что ближе к нам, перебросив все силы. То есть — на Мексике. Бразилию — придется оставить. Полностью. — То есть, как оставить? — не понял Морган. — Примерно так, как обещал наш президент в своих предвыборных речах. Оставить совсем, забрать все, что у нас там есть и уйти. Вернуть солдат домой. — Прекратите, Нолан, у меня тоже есть чувство юмора. Если мы оставим Бразилию сейчас — полыхающий там пожар перекинется на весь континент. Черт, там сейчас сущее адское варево творится. — Согласен, господин президент. Именно поэтому — в соответствии со статьей восемь Второго Берлинского протокола мы имеем право призвать международное сообщество оказать нам помощь и создать международный миротворческий контингент для действий в Бразилии. Этот контингент будет состоять, в том числе и из наших воинских частей — но там будет максимум дивизия, скорее даже неполного состава. В качестве основы сил миротворческого контингента — будут выступать русские казаки. Президент мрачно осмотрел собравшихся. — Кто поддерживает предложение мистера Нолана? — Я, сэр. Спокойный голос бывшего посла САСШ в Персии Пикеринга прозвучал здесь подобно грому небесному. Он был… не слишком высокой должности, чтобы высказываться первым. — В таком случае — может быть, кто-то объяснит мне — каким образом пропуск иностранных войск на территорию, закрепленную за нами доктриной Монро — отвечает интересам Североамериканских соединенных Штатов? Мистер Фернесс? — Вы не совсем поняли, сэр — осторожно сказал Фернесс — речь идет не о русском присутствии в Бразилии. Но особых вариантов, особого выбора у нас нет. Священная Римская империя будет только рада, что рядом с лояльной ей Аргентиной появится лояльная ей Бразилия — опосредованно, через Испанию — она будет контролировать весь континент и станет сильнее любой другой страны мира — если и не сейчас, то в обозримой перспективе. Япония — все мы помним, какие планы на этот континент — не только на северную, но и на южную часть — у Японии. Небольшие, дружественные нам страны, типа Франции — пришлют своих солдат, но основой контингента они не станут. — Вы забыли про Британию — напомнил Морган. — Британия… — ответил не Фернесс, а снова Пикеринг — сэр, если взять исторический опыт, и посмотреть сквозь его призму на нынешнее состояние дел — оказывается, что Британия и есть главный зачинщик, главный выгодоприобретатель от того, что происходит на южноамериканском континенте. Когда почти весь континент находился под властью испанской короны — Британия сделала все, чтобы власть испанцев рухнула. В ситуации с Кубой — тайная помощь британцев на сей раз досталась испанцам — потому что Британия всегда поддерживает слабого против более сильного, это их политика, уравновешивать шансы. В восемьдесят втором ситуация в южной части Атлантического океана едва не закончилась войной — все понимают, что дело не в островах, острова лишь предлог для удара по Аргентине, основному проводнику интересов Священной Римской Империи в Новом свете. Сейчас — британцы тайно орудуют по всей Южной Америке, их корпус наблюдателей открыто занимается шпионажем. Есть серьезные основания предполагать, что известные события в Сан-Паоло пятого года дело рук британцев. — Это серьезное обвинение, мистер Пикеринг. Вы высказываете собственное мнение — или говорите от лица СРС? — Сэр, я имею все полномочия говорить от лица СРС. — Черт, да вы ребята, похоже, решили закрутить с русскими… — пошутил Морган, при этом лицо его оставалось серьезным. — Сэр, сотрудничество с русскими времен Тихоокеанской войны дало нам намного больше, чем это принято признавать — заговорил еще один человек, министр безопасности Родины Уэзерс — современная конфигурация сил в Тихом океане и на всех его берегах это результат именно этого сотрудничества. И она не так плоха для нас, как могла бы быть — мы не смогли победить — но и Япония победить не смогла. Морган ничего не ответил. Еще год назад он бы сказал категорическое "нет" — но сейчас все было немного иначе. Шла предвыборная компания. Республиканцы выдвигали сильного кандидата — а ведь ситуация в стране была совсем не такой, чтобы твердо быть уверенными в переизбрании. Они пришли к власти на критике действовавшего в то время президента — но сейчас они сами были властью, и огонь критики обрушивался уже на них. Несмотря на громогласные призывы вывести войска, закончить непопулярные войны и вернуть североамериканских солдат домой — сделать этого так и не удалось. Экономика балансировала на опасной грани, корпоративный долг и долг домохозяйств удалось отвести за опасную черту — но все это ценой роста государственных расходов и государственного долга. Вкачиваемые в экономику деньги оседали в спекулятивном сегменте, с безработицей так ничего и не удавалось сделать: экономика по показателям выбралась из кризиса, но она не генерировала рабочие места, и напряжение в обществе не спадало. Требовалось сделать своего рода "ход конем", что-то такое, что гарантирует переизбрание, что затмит проблемы и нейтрализует критиков. И с Бразилией — и в самом деле надо было что-то решать: в конце концов, для того, чтобы добывать нефть в оффшорных водах, совершенно не обязательно контролировать берег, не так ли? Но и с русскими — шашни надо ограничить. Это не те союзники, с которыми можно спокойно спать. Кузены, несмотря на то, что они дерьмо — по крайней мере, свои, они думают так же, говорят на том же языке, и их связывают с Новым светом долгосрочные экономические интересы. А русские… они себе на уме, и они очень опасны. Они с континента, они не островитяне… и никто из них не учился в Оксфорде. Этим — все сказано. — Господа, у нас есть еще какие-то презентации или можно переходить к обсуждению? — спросил Морган, внутренне если и не приняв решение, то наметив его контуры. — Полагаю, что презентаций больше нет. — Тогда у меня есть несколько вопросов. Первый — господин Нолан, насколько мы сможем обеспечить наши интересы в создаваемой Боливарианской конфедерации? Я имею в виду — интересы, обеспечиваемые военной силой. — Примерно так же, как и в Панаме, сэр. Экстерриториальность… военные базы. Потребуется привлечь значительные силы, сэр, открыть подряды… — Это-то вы умеете делать как никто. Открывать подряды, я имею в виду. — Сэр, такова современная война. — Я так и не услышал ответа на свой вопрос, господин министр. Министр обороны понял, что от прямого ответа — не отвертеться. — Сэр, я считаю, что выделенными силами я смогу обеспечить интересы Североамериканских соединенных штатов в Боливарианском проекте — но только в том случае, если мы сконцентрируем все силы, как у нас только есть. Никакие половинчатые решения недопустимы. Потребуется построить не менее двадцати новых баз постоянного базирования. Строительные подряды — кусок не менее лакомый. — Каким образом будут обеспечены наши экономические интересы? — Прямой привязкой нового боливарианского песета к доллару и контролем банковской системы — заявил представитель Госдепартамента Иглвуд, отвечавший за экономические и политические вопросы на этом совещании — этого будет вполне достаточно. Прямого территориального контроля не потребуется. — Мистер Иглвуд — моментально отреагировал Нолан — ошибка предыдущей администрации заключалась в том, что решения, принимавшиеся ею, воплощались в жизнь половинчато и намного меньшими силами, чем следовало бы. Концентрация усилий — вот что нам нужно для того, что боливарианский проект состоялся. Мы должны бросить на это все свои силы, использовать все возможности, какие только у нас есть. Президент поднял руку, прекращая спор. — Насколько проработан проект? Велись ли предварительные переговоры? — На уровне неофициальных консультаций. Не более. Но боливарианский проект, равно как и фигура Боливара — популярны в этой части света, и мы получим народную поддержку сразу, как только объявим о своем решении. Местные политические элиты не посмеют вмешаться в наши планы, сэр, им достаточно будет просто гарантировать неприкосновенность их собственности и вложений. Вложений в наших банках, господин президент. Конечно же, в североамериканских банках. Еще великий банкир, потомок пиратов Джон Морган сказал: позвольте мне контролировать банковскую систему — и я буду контролировать государство. — В какой стадии проработки находится проект? — В высокой, господин президент. Полагаю, в случае его принятия как концепции — достаточно будет всего пары недель на доработку. — Сколько времени нужно будет на его воплощение в жизнь? — Примерно восемь — десять лет, господин президент. Президент прикинул — это второй срок его администрации, еще как минимум один срок. Если все пойдет как надо — на выборах шестнадцатого года Демократическая партия сможет выдвинуть как кандидата уже Мейлина. И все-таки — устраивать шашни с русскими не дело. Совсем не дело… Собравшиеся молча ждали решения. — Джентльмены — с долей торжественности провозгласил президент — проект мне представляется достаточно интересным. И имеющим право на жизнь. Но при разработке этого проекта — вы допустили ошибку. Очень серьезную, не с военной — а с политической точки зрения. Этот континент — южноамериканский континент, я имею в виду — принадлежит нам, джентльмены. Наши деды и отцы сделали все для того, чтобы это было так, и я не вижу никаких причин отказываться от этого. Если русские согласятся прийти в Бразилию — что ж, это их право. И их решение. Но мы не должны допустить, чтобы контрольный пакет в Бразилии оказался у них — да и у любой другой страны тоже. Поэтому — я понимаю, что это решение снизит чисто военную эффективность акции — но все же я настаиваю на том, чтобы международный контингент создавался с равным представительством русской и британской армии, и только на таких условиях. Никакие иные нас не устроят. Если русские и англичане перегрызутся между собой — мы только похлопаем в ладоши. Это первое обязательное условие, и это условие — sine qua non.[53] Президент перевел дух, обдумывая, как продолжить. — Второе обязательное условие, господа, будет заключаться вот в чем. Дело в том, что я не верю русским. Не верю и все. Удивлен, что им поверили вы — но я старый человек, и я им не верю. Мы совершенно разные, и я не верю, что русские не доставят нам проблем. Если вы говорите, что не можете обойтись без них — что же, я приму это. Но я требую — и это второе условие sine qua non — итак, я требую, чтобы русские, перед тем, как сесть с нами в одну лодку, продемонстрировали нам свою лояльность и пользу общему делу. Испытание должно заключаться вот в чем. Есть человек, которого вы пытаетесь найти и уничтожить очень давно. Этот человек — дестабилизирующий фактор во всем регионе. Этот человек ответственен за гибель тысяч североамериканских солдат. Этот человек представляет собой прямую и явную угрозу национальной безопасности Североамериканских соединенных штатов. И этот человек — водит нас за нос уже двенадцатый год, смеется над нами. Так вот. Если русские хотят быть в доле, пусть они принесут нам подарок. Принесут и положат перед нашими дверьми, только тогда эти двери откроются. И этим подарком должна быть голова Мануэля Альварадо, короля наркомафии Латинской Америки. Только в этом случае — мы будем разговаривать с ними дальше. На этом — все, господа. Я жду через две недели этот план, проработанный на таком уровне, чтобы Президент мог включить его в предвыборную программу. И я жду — подарка от русских. Всем спасибо, господа. На выходе — министр безопасности Родины остановил Пикеринга, недавно назначенного заместителем директора по анализу. — Мои поздравления… — начал он. — Спасибо, сэр. Мимо прошел Нолан, с ним были двое военных и несколько охранников, которые сопровождали министра даже здесь. — Кто и как пойдет на контакт с русскими? — Я пойду, сэр. Возможности есть. Но мне нужна будет поддержка. — Какого рода? — Совместная операция. Русские не пойдут на то, чтобы убрать Мануэля Альварадо в одиночку. Мне нужны будут ваши возможности, и, возможно — возможности военно-морского флота. Вы знаете, кого конкретно. Министр посмотрел на ЦРУшника, своего подчиненного — но лицо того было непроницаемо, как маска египетского фараона. — Устроим, — решил министр, — дайте результат, об остальном позабочусь я. 15 мая 2012 года САСШ, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк Нью Эйдж Арена, вечер Все началось здесь, на этой вечеринке, если так можно назвать мероприятие с двумя тысячами приглашенных, где многие друг друга просто не знают, а некоторые — терпеть не могут друг друга. Тусовка, променад… это можно назвать по-разному. Короче говоря — нечто вроде бала для местного дворянства (верней, того, что здесь можно считать за дворянство) — и все это под выворачивающую душу музыку. На мероприятие был приглашен британский певец какого-то модного стиля, такого, про который хочется сказать — "этот стон у нас песней зовется". Кстати — никто не задумывался о том, что все или почти все новейшие музыкальные тренды последнего времени идут из Лондона, и все они предполагают антиобщественное, антисоциальное поведение? Впрочем, хватит об этом. Я еще не настолько стар, чтобы брюзжать. Итак, был вечер, и был город Нью-Йорк, город Желтого Дьявола, город греха. Верней, не сам город, а его промышленная окраина, точнее бывшая промышленная окраина. Когда-то здесь был металлургический завод, но это было тогда, когда министерство юстиции и думать не думало штрафовать капитанов тяжелой промышленности за выбросы в окружающую природную среду дыма и прочих отходов с этих заводов. Сейчас штрафы просто чудовищны, а каждый человек, у которого врачи обнаружили рак — ищет, на кого бы подать в суд в связи с этим. Поэтому — металлургического завода здесь уже не было, а была Нью Эйдж Арена, огромное, похожее на неаккуратно упавшую на бренную землю летающую тарелку сооружение, которое могло использоваться и в качестве спортивной арены, и в качестве концертной площадки, и в качестве зала для политических мероприятий. Сейчас оно используется во втором качестве — парень из Сохо[54] привез с собой триста тонн аппаратуры и сейчас упорно проверяет несущие конструкции нового сооружения на прочность — рухнет это все под воздействием низкочастотных вибраций или все же устоит. Что касается приглашенных — то человек всегда был крепче стали. Выдержит и не такое. После визита к опальной Государыне я находился в весьма расстроенных чувствах, однако мне нужно было задержаться в этой стране, чтобы решить кое-какие свои проблемы, связанные с бизнесом. Их я по мере возможностей решил, и сегодня — мой последний день здесь. Завтра улетаю в Мехико. Бизнес. Ну… сложно объяснить, но все же попробую. Любой человек должен заниматься чем-то полезным, ибо в Библии сказано "в труде заработаете хлеб свой". За то время, пока я находился на службе Его Императорскому Величеству, я научился вещам, которые умеет хорошо делать один человек из десяти тысяч, и то в лучшем случае. Прежде всего — это противодействие терроризму и анархии. Некоторое время на должности наместника в Персии научат этому, как ничто другое. Поэтому после попадания в опалу я отбыл в САСШ и решил именно этим и заняться, благо у меня был солидный начальный капитал, связи с людьми и хорошее знакомство в Секретной службе САСШ. Марианна как раз ушла из службы — ее все-таки "сожрали", выперли со службы — поэтому, первое частное агентство по оказанию услуг в сфере безопасности мы зарегистрировали на ее имя. А дальше… а дальше пошло — поехало. Мексика. Бразилия. Сальвадор. Колумбия. В этой части света услуги по обеспечению безопасности, частным военным операциям и так называемому "кризисному менеджменту" очень востребованы, поэтому на данный момент меня можно назвать состоявшимся человеком. По любым меркам. Здесь, на этой Нью-Эйдж я по двум причинам. Во-первых — одна из компаний, через третьи руки принадлежащая мне, выиграла тендер на обеспечение безопасности сего почтенного мероприятия, и если сегодня все пройдет идеально — то следует ждать и долгосрочного контракта на обеспечение безопасности мероприятий… скажем, на два или даже три года. Это, помимо реальных прибылей, сделает и хорошую прессу. Вот почему я пожертвовал спокойным вечером в пользу этого… не будем, в общем. Несмотря на то, что британский певец считается молодежным — на открытие собрался в основном бомонд, это видно хотя бы по автомобилям, припаркованным на новой, десятитысячной подземной автостоянке. Прибыли и мэр, и губернатор, видел я и бывшего мэра города, и возможного кандидата в президенты САСШ, бывшего федерального прокурора, которого я уважаю, и который считает меня ставленником мафии (доводилось нам встречаться). Были несколько глав инвестиционных и промышленных корпораций, чьи офисы находятся в Сити, с двоими я уже переговорил — и те, и другие дают мне контракты в Латинской Америке, это стоит ценить. Но так… так, основную часть публики составляла молодежь и то, что называется "бомондом". Писатели, артисты, футболисты и бейсболисты, короче говоря, те, на кого можно привлечь публику. И публику привлекли — ее вопли едва не перекрывали грохот музыкальной аппаратуры. Пока народ веселился, я находился в одном из помещений, примыкавших к ВИП-трибуне и отдельно охраняемых — там было организовано что-то вроде фуршета для тех, кто хочет поберечь свои барабанные перепонки. В руках у меня был хайболл — широкий бокал с толстым дном, в котором было немного виски и много воды от растаявшего льда — пить виски я так и не научился. Рядом, конечно же, была дамочка — модная писательница, натуральная блондинка в декольтированном платье (выглядит на двадцать с хвостиком, по оперативным данным — тридцать пять), которая написала два скандальных романа и сейчас раздумывала о замужестве. Мысли ее, по-видимому, были направлены в строго определенном направлении, иначе бы она не призналась мне с очаровательной непосредственностью, что не любит носить трусики. Меня это ни в коей мере не интересовало, однако из вежливости я выслушивал бред, который несла она, и даже умудрялся внятно отвечать. Мысли мои в этот момент были далеко… очень далеко. — А что это значит, князь… — блондинке все же удалось вернуть меня на грешную землю, — этот титул дает какие-то привилегии? — Некоторые, конечно же, дает. Княжеский титул — один из самых высоких в государстве, раньше он означал, что обладатель этого титула является кем-то вроде губернатора. Но сейчас это означает только то, что ты имеешь право посещать Дворянское собрание, кредитоваться в Дворянском банке и должен служить России, если не забыл о том, что такое честь. Примерно так, сударыня. — О, как здорово! — дама захлопала в ладоши, — а почему вы переехали в Америку? Вам захотелось жить в свободной стране, да? Объяснил бы я тебе… — Примерно так, сударыня. — Я хочу написать книжку о дворянстве. Балы, и все такое. Как думаете, она будет пользоваться успехом у дворян? Учитывая то, что ваша предыдущая книга была о лесбиянстве — вряд ли, мадам. По крайней мере — не среди дворян. — Сударыня, уверен, что все, что выйдет из-под вашего пера, будет пользоваться спросом, — я поцеловал настойчивой даме руку, просто из вежливости. — О, как здорово. Галантные мужчины просто кружат мне голову, здесь не встретишь такой очаровательной обходительности. Вы могли бы рассказать мне что-нибудь про дворянские обычаи, как там они называются… — Этикет, сударыня. — Да, этикет… — писательница заходила на цель подобно стратегическому бомбардировщику, смертоносно и неотвратимо, — только не здесь, здесь слишком шумно, не находите? Прежде чем я придумал, чтобы такое ответить, чтобы не обидеть даму, раздался спасительный звонок. — Прошу прощения, мадам — я шагнул в сторону, достал мобильный телефон, — у аппарата. — Прошу прощения, сэр, — я узнал голос Марка Мишо, специалиста по безопасности, бывшего агента ФБР, — извиняюсь за то, что… — Извинения пропустим, Марк, — перебил я, — что случилось? Одно из правил, которое было принято в организации — происходило из военно-морского флота и гласило "Никто из нижних чинов никогда не получит взыскание за то, что сообщил старшему по званию то, что счел нужным сообщить". Случаи, когда оставленный за штурвалом рулевой предпочитал посадить корабль на мель тому, чтобы разбудить капитана — уже бывали. — Извините, сэр. Мы задержали здесь молодого человека, который вел себя неподобающим образом. Он угрожает нам и ссылается на вас. — Каким образом? — Он назвал ваше имя и звание. Говорит, что вы друг семьи. Семьи… — Я сейчас буду. С ним еще кто-то задержан? — Нет, сэр, — замогильным голосом ответил Мишо. — Все. Отбой… — Покидаете меня, князь…. Писательница, конечно же, оказалась рядом. Интересно, почему бы ей и третью книгу не посвятить лесбиянству или чему-то в этом роде. Гертруда Стайн и Алиса Токласс[55], так их. — Увы, сударыня. Первым делом, первым делом самолеты[56]… — Самолеты, князь? — В России есть такая песня. Германец бы сказал "служба превыше всего", а мы, русские, предпочитаем изъясняться намеками. Византийское происхождение, понимаете? Ждите меня, и я вернусь… Господи… Избавился наконец-то. Вниз я спустился по служебной лестнице, бетонной, с голыми стенами и плохо освещенной. Североамериканцы предпочитают "пускать пыль в глаза" — шикарная отделка клиентских помещений и скаредная, до цента экономия на служебных. Но здесь, по крайней мере, было, где разместиться — служебные помещения были большие и просторные, как и сама арена. На входе стоял неизвестный мне парень, одетый в форму нашего агентства, в руках у него была резиновая дубинка. Меня он, по-видимому, знал, потому что отступил в сторону, не спрашивая документов. Я остановился на мгновение, чтобы пожать ему руку, потом шагнул в открывшуюся дверь. Если хочешь, чтобы твои люди были преданы тебе — будь одним из них и никогда не упускай возможности выразить нижним чинам благодарность за их верную службу. Внутри было то, чего я и ожидал увидеть. Это, конечно же, был Микеле. Молодой бычок, на голову выше меня, курчавые волосы, смуглая кожа и дурной характер. Сейчас он был красным от гнева, руки заведены за спину и скованы наручниками. Не полицейскими, а одноразовыми, пластиковыми, такими, какие использует армия. Рубашка — конечно же, красная — порвана на вороте и рукаве, набухающие синяки… кажется, еще и порез… да, точно, порез. В вороте рубашки видна золотая цепь, намного толще, чем это здесь принято. Ходячая выставка дурных манер — но, по крайней мере, он прост, как пятидесятицентовая монета. — Салют, Микеле, — жизнерадостно сказал я. Микеле посмотрел на меня и ничего не ответил. Дышал он тяжело, как загнанный зверь… видимо, моим пришлось повозиться. Двое с дубинками по обе стороны от драчуна, и одному точно попало. — Что он натворил? — Устроил драку, сэр. — Что-то повредил? — Да, сэр. Разбил стекло и чуть не перевернул машину для попкорна. — Это не я! — рявкнул Микеле, — машину не я! — Свободны, — сказал я гардам, — разберусь сам. Гарды недоуменно посмотрели на меня, потом один осторожно сказал. — Сэр, это ваше, конечно, дело, но этот парень отправил Гарри в больницу и не факт, будет ли он еще папой. — Если только римским. Я знаю, что я делаю. Идите на посты, нечего здесь стоять. Гарды сложили дубинки и покинули кабинет, один из них притворил дверь так, как будто она была стеклянной. — С тебя две штуки, Микеле! — не изменяя жизнерадостному тону, сказал я, — и еще три для этих парней. Всякая работа должна быть оплачена, не так ли? У тебя есть пять штук? — Я считал вас другом, мистер Воронцов, — заявил Микеле, фамилию мою он выговорил с трудом. — Я и есть твой друг. Только поэтому я не скажу дону Онофрио о том, что ты здесь натворил. Именно это обойдется тебе в пять штук. Простое правило — в каждой социальной среде есть свои правила, и если ты хочешь добиться успеха, ты должен знать их и следовать им. Уговаривать этого громилу бесполезно, в участок его везти глупо, это будет воспринято как предательство. Набить морду… этот засранец вряд ли поймет, надо было его воспитывать, когда он поперек лавки лежал, сейчас уже поздно. А вот пять тысяч американских долларов за возмещение ущерба — это нормально, это понятно и приемлемо. Доставил проблемы — плати. — Итак, у тебя есть пять штук с собой, Микеле? — Нету, — мрачно сказал здоровяк. — А сколько есть? — Ну… пара сотен и кредитки. — Зачем мне твои кредитки? Ключи от машины есть? Надеюсь, не угнал? Громила промолчал, что было принято за знак согласия. Я обошел его, достал нож — хороший складной нож нужно всегда носить при себе, чиркнул по белой полоске из сверхпрочной пластмассы. — Давай ключи. — Мистер Воронцов, а как же… — У тебя же есть двести долларов. Поедешь домой на такси. Завтра принесешь пять штук и получишь назад ключи. Скажи, это честно? Хоть я и не был итальянцем — правила жизни итальянцев, особенно сицилийцев, я знал. И они относились ко мне — с опасливым уважением, хотя бы потому, что я никогда не учил их, как жить, я играл в том числе и по их правилам. — Справедливо, мистер Воронцов, — признал, наконец, Микеле, протягивая ключи. Я мельком глянул — ключи были от Триумфа, маленькой и верткой британской машинки. Излюбленная машина для местных плейбоев. — Как твоя дама, Микеле? Нормально будет, если она поедет на такси, или ты рискуешь потерять ее благорасположение? — Да пошла она… — выругался здоровяк, растирая запястья, на которых были красные полосы от наручников. Так-так, интересно… — Дело твое. Тогда и мы пойдем. — Куда, мистер Воронцов? — На выход, куда же еще. Мне не нужны больше здесь драки. Это серьезное мероприятие. Все, пошли. И приведи рубашку в порядок. Мы вышли из комнаты, которую эти двое все-таки охраняли, я показал им, чтобы и в самом деле шли на посты, делать здесь нечего. Мы же пошли к служебной лестнице, по ней можно было спуститься вниз, к автостоянке и на улицу, где полно такси. Я раздумывал над тем, кто же посмел поднять руку на Микеле Альвари, среднего сына дона Онофрио Альвари, одного из некоронованных королей Нью-Йорка — видимо, какие-то беспредельщики, возможно негры. Так получилось, что неподалеку от лестничной клетки, ведущей на служебную лестницу, был еще один выход, для специалистов по клинингу[57], к туалетам. Только поэтому мы и услышали приглушенный крик, который оборвался каким-то глухим хлопком, сильно похожим на тот, с которым захлопывается дверь туалета. — Мистер Воронцов… — сказал Микеле. — Я слышал. Держись за мной и не делай глупостей. Дверь — открывается не внутрь, а наружу, к ней пристроен доводчик. Я осторожно открыл ее — и первое, что я увидел, была расшитая золотой нитью дамская сумочка, брошенная на кафельном полу у двери. Интересно… Возня была слышна вдалеке, это место не просматривалось от входа. Там были туалетные кабинки, здесь — раковины, зеркала и сушилки для рук. Все новенькое, блестит… Жаль будет, если что… Так… А этих кто сюда пустил? Конечно же, это были негры. Кто еще кроме негров — додумается до такого. После отмены расовых ограничений — негры распоясались окончательно, до двух третей мест в учреждениях пробации[58] занимают именно негры, правда, сейчас эта цифра уменьшается с каждым годом — криминальными королями страны все увереннее становятся латиноамериканцы. Но здесь были не латиносы — а именно негры, трое. Довольно прилично одетые, в джинсах, а не в спущенных чуть ли не до колен штанах типа "обосрался и иду"[59], в рубашках, у одного еще жилетка из натуральной кожи поверх рубашки, еще у одного — в расстегнутом вороте рубашки видна черная, по горло, водолазка. На всех троих полно золотых украшений — у двоих цепи, у двоих проколоты уши и серьги в ушах, а третий — держится за свое ухо и кровь между пальцев видна. Получил по заслугам… нечего женские сережки в уши вдевать. У одного рукава рубашки закатаны и видно золото на руках — массивные золотые часы и браслет. Этими руками он держит девчонку, белую, по виду лет двадцати с небольшим, приличную. Та придушенно трепыхается, но видно, что из последних сил. Употребить ее они еще не успели — но мы появились явно на самом интересном месте. Это — не рэперы, как тут называют мелкое хулиганье, увлекающееся примитивной негритянской музыкой и таскающее на плече дешевый музыкальный плейер — кассетник. Это, похоже, Черные братья — негритянская мафия. Агрессивная организация, занимающаяся криминальным бизнесом, ей больше сорока лет — еще когда не отменили ограничения прав чернокожих, она уже существовала. Идеологические предпочтения у черных братьев самые разные — среди них есть агрессивные троцкисты, исламисты, вудуисты[60], анархисты. Эти не вудуисты — вудуисты носят длинные волосы в косичках и золотые перстни или подвески с оскаленным черепом. Возможно, троцкисты или анархисты, в Нью-Йорке таких много. Негр не смотрел на меня, хотя я шел первым и был старше. Негр смотрел на Микеле. — Что, сынок, привел на разборки папочку? — Или — старшего дрю-южка… — протянул еще один негр, ниже всех ростом, по-видимому, самый задиристый. Микеле не стал в ответ бросаться в драку — правила вбиты в него с детства, он рос в такой семье. Пока старший говорит — младшие молчат. Из этого правила нет исключений. Я внимательно смотрел на негра, который был ближе всего ко мне и, вероятно, был самым авторитетным из всех. Конечно, это моя вина — меня и моих людей, эти человекоподобные существа вообще не должны были пройти дальше поста охраны. Проблема вот в чем — любое публичное мероприятие должно иметь посещаемость, ради этого все здесь и работают, начиная от певца, что дергается на сцене в пляске Святого Витта, и заканчивая вашим покорным слугой. Не бомж, прилично одет, золото, приличная машина, не похоже, что пьяный или обкурившийся, есть билет — проходи. Трать свои денежки. Любое мероприятие должно "собирать кассу". — Твой друг вспомнил тюремные университеты? — я кивнул на того, кто упомянул про "дрю-южка", но обращался к старшему Этот оказался нервным — дернулся, но старший придержал его. — Мой кореш на зоне очень любил белый сахарок… — сообщил мне старший, — и, откинувшись, он не изменяет своим привычкам. — Если вы не изменяете своим гнусным привычкам, — ответил я, — почему пристаете к леди? Думаю, твой дружок не откажется обслужить тебя своей задницей. По-дружески. Или ты сам любишь подставлять? Негр чуть заметно переступил на полу, перенося центр тяжести тела и разворачиваясь боком. Я сделал шаг в сторону, уходя с возможной линии атаки в сторону его левой, слабой руки. Рука еще одного негра поползла в карман, он думал, что незаметно — но я заметил и это. — Ты кто такой, сахарок? — спросил негр, — это наш квартал и наша земля. И мы с тебя имеем за оскорбление черной расы. Если нет денег — расплатишься натурой. — Не суди о других по себе. Отпусти даму и продолжим. — Эту б… — негр повернулся к своему подельнику, — она тебе нужна? Зачем? Мы заплатили ей сто баксов, чтобы она отсосала всем троим. — Я заплачу тебе тысячу, если через две минуты ты будешь стоять на ногах. А если нет — эту тысячу заплатишь мне ты. Или тот, кто останется жив. — Ты пробуждаешь во мне зверя, сахарок, — довольно осклабился негр, — но если тебе нужна эта б…ь, забирай ее. В этот момент второй негр резко швырнул девчонку навстречу нам, как снаряд. Мысленно попросив прощения у дамы, я сделал шаг вперед, не разрывая, а сокращая дистанцию и пропуская девушку рядом с собой — ловить ее было некогда. В следующее мгновение я ударил негра вытянутым указательным пальцем в глаз, со всей силы. Прием спецназа, выводит из строя противника быстро и надежно. "Представители черной расы" кое в чем ошиблись. Они были нацелены на драку, пусть и нечестную, а меня в свое время натаскивали убивать. Убивать голыми руками и делать это максимально эффективно. Негр взревел от боли так, что заложило уши — а я уже ушел с его линии атаки и оказался рядом со вторым. Второй занял свою руку тем, что крутил, раскрывая, филиппинский нож-баллисонг, так называемую "бабочку". Ему досталось одновременно носком ноги в пах и кулаком, сжатым как "голова кобры" — по сонной артерии. В свое время нас учили убивать человека ударом ноги в пах — разрыв брюшины, размозжение половых органов и верная смерть, причем нелегкая. Сейчас на мне были не десантные сапоги с подкованным сталью носом, а простые ботинки из натуральной кожи, правда, с весьма крепкой подошвой — убить не получилось, но с потенцией у парня проблемы будут всю оставшуюся жизнь. Негр не успел ни закричать, ни махнуть ножом — он просто повалился как куль, потеряв сознание от болевого шока и удара по сонной артерии. За спиной послышался звук солидного боксерского удара — это Микеле как следует приложил первого негра, ставшего моими стараньями циклопом. Отскочив, чтобы падающий негр не сшиб меня с ног, я ушел от размашистого удара ножом третьего. Одним движением сбросил пиджак, перехватил… Махнув ножом, негр остановился — видимо, до него наконец-то дошло, что разборка идет совсем не по плану, не так как обычно. Он чуть посерел — негры, когда пугаются — не белеют, а сереют. Выставив перед собой пиджак, который стоил семь тысяч долларов и которым я собирался перехватить руку с ножом, я смотрел в глаза третьему негру, который все еще стоял на ногах. Не совсем твердо — но стоял. За спиной что-то грохнуло, я не стал оборачиваться — Микеле продолжал расправу. — Штука баксов с тебя, черномазый, — негромко сказал я, перемещаясь в более удобную позицию, — таков был уговор. — Ты кто такой, ублюдок? — в голосе негра проскальзывал страх. — Имперский маг Нью-Йорка. Знаком с местными клавернами?[61] Негр что-то выкрикнул, какое-то нечленораздельное восклицание — и бросился вперед, замахиваясь ножом сверху по широкой дуге. Нож я перехватил пиджаком, потом зафиксировал руку, сил бросить такую тушу через плечо могло не хватить, поэтому бросил через бедро — прощай пиджак за семь кусков. Негр ахнулся на кафель так, что дрогнули стены и намертво вделанные в них зеркала, я мгновенно оказался сверху и парой ударов выбил из него сознание. Яме — конец поединка. Вскочил. Черт бы все побрал… Микеле, прижав циклопа к стенке туалета, упражнялся на нем, как на боксерском мешке. Было видно, что это доставляет ему удовольствие. — Заканчивай с этим, — я достал телефон, набрал номер дежурного. — Дежурный. — Это Первый — я представился так, как меня обычно называли — служебный туалет на втором этаже. Пришлите сюда пару парней покрепче. И вызовите скорую. В этот момент Микеле нанес особенно сильный, добивающий прямой в голову — и негр, выломав запертую дверцу туалетной комнаты, провалился туда внутрь. — Ва бене… — сказал Микеле и облизал сочащуюся с ободранных костяшек кулака кровь. — Долго возился. — Эти черномазые совсем оборзели. Вчера какие-то пришли к Альфонсо, у него пиццерия на сорок второй, и сказали, что если он не будет им платить, они его изнасилуют. Траханые ублюдки, мы никогда себе такого не позволяли. — Моя охрана берет от пятидесяти долларов в день. Микеле усмехнулся — Scuzi[62], дон Алессандро, но с такими делами мы разбираемся сами. — Я не дон. Твой отец — он дон, но он не будет махать кулаками в туалете. — Вы правы, он устроит так, чтобы этих ублюдков если и потом и найдут — так найдут в багажнике машины, поднятой со дна Ист Ривер. И потом коронеру[63] придется поработать, чтобы опознать их. Но я благодарен вам, синьор. — За что? — Это с ними я сцепился тогда. Ну… Я кивнул, принимая благодарность. Хлопнула дверь, в туалет ввалились двое с шокерами, за ними — сам Марк Мишо, у него был пистолет шестьдесят восьмого калибра, стреляющий шариками с раздражающим веществом и красителем. Были и шарики с мелкой дробью — но это на самый крайний случай. — Э, э! — окликнул я, видя как Мишо вскинул пистолет, целясь в Микеле — отставить, это свои. Вот этих забирайте. Бывший агент ФБР посмотрел на меня с уважением — он сам работал на улице и знал, как сложно справиться с тремя громилами — неграми, причем голыми руками. — Должно быть, вам следовало вызвать подкрепление, сэр, — негромко сказал он, — эти парни очень опасны, никогда не знаешь, что у них в кармане. А наркомана можно колотить как мешок с песком двадцать четыре часа без перерыва — и он будет только лыбиться. А ну-ка стойте… Двое с шокерами, уже упаковавшие двоих в наручники остановились. Бывший агент ФБР подошел к третьему, просмотрел в его разбитое лицо, потом пару раз хлестнул по щекам, чтобы привести в себя. Негр, тот самый, который лишился глаза, а потом нашел упокоение на туалетном сидении — глухо заворчал. — Просыпайся, просыпайся, Дариус. Ты ведь у нас крепкий ублюдок. Негр застонал. — Как черта… Я подам на вас в суд. — Вот. Твои мозги работают только после хорошей встряски, Дариус, не правда ли? — Мишо… Чертов ублюдок. — Это ты — чертов ублюдок. — Я подам… подам в суд… козлы. Негр мокро закашлялся, заперхал, видимо, Микеле его неслабо обработал. — Не раньше, чем тебе вставят глаз, чертов псих. Уберите его отсюда, пока я не разозлился! Вошли еще двое — для транспортировки каждого негра до машины скорой нужно было как минимум два человека. — Я вынужден выразить вам признательность, сэр — сказал Мишо — этого ублюдка мечтает приложить так каждый полицейский Нью-Йорка. Не знаю, как это у вас получилось — но после того, как об этом узнают в баре на пятьдесят шестой улице — вам долго не придется там платить за свою выпивку… — Знаешь его? — Лучше чем хотелось бы, сэр. Этот ублюдок имеет какие-то темные дела, но он очень осторожен. Он еще пацаном угодил в каталажку за вооруженное нападение. В зоне, когда мотал срок — познакомился по переписке с какой-то дурой, она встречала его у ворот. Через пару месяцев школьный педагог заметил, что с одним из детей в негритянской школе что-то неладно. Оказалось, что у этой женщины был сынишка, десяти лет, и этот скот насиловал его, когда надоедали женщины. Копы дали ему хорошую взбучку в участке — но он выжил. — Почему он не сидит в Райкерс, а находится здесь, на мероприятии, которое мы охраняем, и на которое не пускают человекообразных? Мишо слабо улыбнулся. — Добро пожаловать в Америку, сэр. Ассоциация защиты прав цветного населения выделила ему адвоката, он поднял шум и доказал, что признание получено под физическим воздействием. В итоге двух хороших копов вышибли со службы, а Большое Жюри отказалось передавать обвинение на процесс. С тех пор он стал хитрее. — Я не услышал ответа на вторую часть вопроса, Марк. Мишо пожал плечами. — Сэр, у них не было ничего противозаконного, они были трезвы и купили билеты. Если бы мы их остановили — разразился бы скандал, а нам вчинили бы иск, та же Ассоциация защиты цветных сплясала бы на нашей могиле. Понятно… Толерантность нас погубит. Я улыбнулся, положил руку бывшему старшему агенту Мишо на плечо. — Марк, ты сейчас видишь перед собой чертовски нетолерантного и неполиткорректного дворянина Российской Империи, который не собирается закрывать глаза на то, что творится вокруг. Не знаю, как у вас — а у нас принято называть вещи своими именами. Пусть мы прослывем расистами — но я не желаю, чтобы о нас говорили как о людях, которые допустили изнасилование во время своего дежурства из-за того, что пускали на объект кого попало. Так что если ты, или твои люди еще раз увидите подобных ублюдков на охраняемой территории — я ожидаю от вас более адекватных угрозе действий. Ты меня понял? Для агента ФБР, североамериканца было сложно это понять, люди здесь настолько запуганы перспективой "собрать плохую прессу" или получить повестку в суд с миллионным иском — что не шевелятся даже и тогда, когда все вокруг горит синим пламенем. Но агент ФБР есть агент ФБР — он привык работать в команде и подчиняться установленным правилам. Какими бы они не были. — Я вас понял, сэр. — Вот и хорошо. Краем глаза я заметил, что Микеле пробирается к двери, ведущей из туалета, когда на него никто не обращает внимания — Микеле! Он резко повернулся — как раз для того, чтобы поймать ключи от машины, которые я ему бросил. — Ты мне больше ничего не должен. Спасибо за помощь. Микеле скорчил улыбку. — Вам спасибо, синьор Алессандро. Приходите к нам на обед в воскресение. Мама будет делать спагетти с мясным соусом. — Мой холестерин уже находится за гранью добра и зла. Тем не менее, я приду, если буду в этот день в Нью-Йорке. Хлопнула дверь. — Сэр, если позволите… Этот ублюдок и в самом деле может подать на вас в суд за нанесение телесных повреждений. Но этого можно избежать, если у вас будет свидетель, который расскажет в прокуратуре, как все было на самом деле. Я посмотрел на свидетеля. Точнее — на свидетельницу. Опасался увидеть разбитое лицо, а то и сломанный нос — но не увидел ни того, ни другого. Некоторые женщины падают мешком, некоторые — как кошки. Эта, судя по всему, относилась ко второй категории. Она сидела в углу, так что ее прикрывал массивный умывальник, и с любопытством смотрела на нас. — Спасибо, Марк. Я сам. — Понял, сэр… Я подошел к даме, протянул руку. — Прошу прощения за неприятный инцидент, мэм. Вставайте. Дама поднялась, опираясь на мою руку, и я с удовольствием убедился в том, что она и в самом деле двигается как кошка. Балет? В нашей стране балет очень популярен, сама Императрица-мать танцевала в балете, но это Североамериканские соединенные штаты. Или… Боевые искусства? Так плавно могут двигаться мастера восточных единоборств. — Спасибо, сударь. За руку и… за то, что меня спасли. Сказано было на чистейшем русском с петербургским акцентом, который можно было резать ножом. — Мы с вами соотечественники, сударыня? — удивился я — Вероятно да, сударь. Если вы тот, за кого себя выдаете. Вы же князь Александр Воронцов? — Собственной персоной, сударыня. А вы… — Меня зовут Катерина — судя по голосу ей было двадцать… двадцать пять, не больше. Просто удивительное самообладание — девять из десяти американок уже бились бы в истерике, звонили адвокату, психологу, бывшему или нынешнему мужу… — Катерина, а дальше…. — Оставим просто Катерина… — девушка лукаво взглянула на меня — сударь, вы часто пытаетесь приударить за дамой, находясь в ретираде[64]? — Боже мой… — мне и в самом деле было стыдно — какая оплошность. Готов на все, чтобы загладить ее. — Думаю, если вы сопроводите меня в зал и предложите бокал шампанского — я все забуду. Только… извольте немного подождать, мне надо привести себя в порядок. Так получилось, что в этом мире мне не везло с женщинами. Катастрофически не везло. Марианна… с ней мы были просто друзьями, верней — почти друзьями, хотя я видел, что ей от этого больно… просто я не мог ей врать, не мог ежедневно врать. Марина… а что Марина… это, видимо, мой крест, который мне тащить до конца. Смешно, но я числюсь женатым человеком, хотя никогда таковым не являлся. Ксения… это отдельная тема, которой я не хочу даже касаться, это не женщина, это погибель, это каток, от которого ты не убежишь. И… И мне до сих пор было больно. Очень больно. Просто я свыкся с этой болью, как люди свыкаются с дурной погодой, и уже не замечал ее. Но это не значило, что ее не было. А теперь… А теперь я даже не помнил, как оказался в зале. И только оказавшись там, одернул себя — опомнись, дурак, она же тебе в дочери годится! Но голова уже не работала. Совсем. Катерина оказалась общительной, за полчаса я узнал, что, оказывается, она родом из богатой семьи в Санкт-Петербурге, отец ее товарищ министра финансов и претендует на несменяемого товарища после того, как эта должность освободится. Мать — известный искусствовед, она сама писательница и вольнослушательница Лондонской школы экономики. Здесь у нее нечто вроде каникул… изучает работу одного крупного банковского дома. Позже, разбирая эту ситуацию, я пришел к выводу, что вел себя как пораженный стрелой амура набитый дурак. Я не задал себе вопроса — а каким образом столь крупный банковско-инвестиционный холдинг, который хранит банковскую тайну как зеницу ока и которому совершенно не нужны студенты на подработку — взял на практику обычную студентку Лондонской школы экономики, да еще позволил ей что-то там изучать. Я пропустил мимо ушей то, что ни в коем случае не должен был пропускать. И если бы я не пялил глаза на то, на что пялить глаза было неприлично, а осмотрелся бы по сторонам — возможно, я бы заметил людей, которых здесь уж точно не должно было быть, и само присутствие которых сигнализировало о смертельной опасности. Увы… в тот вечер я вел себя как старый набитый дурак, вот и закончилось все… Плохо закончилось. — Князь, вы совсем меня не слушаете — Катерина капризно топнула ножкой. — Отнюдь. Вы рассказывали про книгу, которую намереваетесь выпустить в свет. — Да… просто вы выглядели так, как будто… вы не здесь, а где-то далеко. — Юлий Цезарь умел делать три дела одновременно. Я не присваиваю себе лавры великого полководца, но… К тому же… сударыня, если мужчина и отвлекается, то только на вас. Этот несколько неуклюжий комплимент Катерине понравился, и она продолжила щебетать о книге, которую собирается написать. И только в какой-то момент я выделил из столь щедро изливаемого потока информации слово, которое ударило меня словно током. Афганистан! Страна смерти. Край большой охоты. Вспышка едва не ослепила меня — какой-то назойливый, лезущий бесцеремонно в личную жизнь фотограф, папарацци. Их тут полно. — Простите, сударыня. Вы упомянули про Афганистан… — Нет, вы все-таки меня не слушаете. Так вот, ее похитили и привезли в Афганистан. Это были бандиты… потом ее привезли на базар и стали продавать. Знаете, там, на базаре… очень страшно. Мерзкое место… там все время пахнет, очень неприятно пахнет, и очень жарко, от этой жары можно упасть в обморок. Там есть ряды, где продают белых невольниц. Молоденьких белых девушек на усладу местным эмирам. Эти девушки находятся за стеклом, там богатые ковры, и… эти девушки совершенно обнаженные. Но трогать их нельзя… так местные торговцы распаляют воображение мужчин, чтобы они охотнее расставались с деньгами. Базара того уже не было — он сгорел в адском высокотемпературном пламени нескольких термобарических бомб. Там никто не селился, потому что это место считалось теперь проклятым, и те, кто контролировал Кабул — а власть в Кабуле менялась с периодичностью в несколько месяцев — никто не осмеливался находиться там долгое время, даже просто пройти по обгоревшим развалинам. Из уст в уста передавалось, что там живут джинны. — Простите, сударыня. Если ваша героиня попала в такой переплет — как же она будет выбираться оттуда? Катерина надула губки. — Какой вы право, недогадливый. Вероятно, вы ни разу не пробовали писать. Конечно же, ее спасут. Придут наши солдаты и спасут. — Афганистан — опасное место. Очень. — Я знаю. Но ее все равно спасут. Она попадет во дворец, а потом ночью придут… — Спецназ — машинально подсказал я. — Да, да. Спецназ. И спасут ее. Они будут долго идти по горам, а потом ее эвакуируют на вертолете. Ночью прилетит вертолет… черный, страшный, и они улетят. А эмира, который покупает девушек и издевается над ними — на его дворец сбросят бомбу. И снова у меня не возникло никаких ассоциаций. А должно было бы! — Весьма неправдоподобно… — Почему же? — Понимаете, во-первых, надо будет описать, как спецназ нашел ее, как он вышел на дворец эмира. Потом — бомбить дворец — это все-таки слишком. Это межгосударственный инцидент, вторжение самолета одного государства в воздушное пространства другого и нанесение бомбового удара. Это может закончиться войной. Катерина поставила бокал на стойку, закусила губу, задумавшись. — Может, вы и правы… Вы так об этом говорите, как будто… ах да… — Вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, бывший Наместник Его Императорского Величества в Персии к вашим услугам… — Я немного слышала про вас. В газетах. Что-то про Тегеран. Вы воевали в Тегеране. — Это нельзя назвать войной, там воевали другие люди, которые ежедневно выходили на улицы и дороги, которые прочесывали селения в поисках бандитов. Все, что я делал — так это старался им не мешать. — Но вы же знаете, как все это происходит. Высадка людей с вертолета… — Полагаю, что да, сударыня. Это называется десант. — Решено — с решительным видом объявила Катерина — в таком случае мы пишем эту книгу вместе. Соавторы! Я не успел даже ответить — заметил не кого-нибудь, а главу консульского отдела в Нью-Йорке господина Доманского, с любезнейшей улыбкой идущего в нашу сторону. Что самое удивительное — в руке у него был сотовый телефон. — Доброго здравия, Ваше Высокопревосходительство… — склонил голову он. — Доброго здравия и вам, советник. — Если я не ошибаюсь — вам изволят телефонировать — на даму, стоящую рядом со мной, он даже не взглянул, не соизволил поздороваться. — Мне? Вы уверены, сударь? — Определенно, это вас, если вы — князь Александр Воронцов. Недоумевая, я взял телефон. — У аппарата. — Выложи свой телефон. Мне показалось, что за шиворот мне сунули кусок льда — столь знаком мне был этот голос. Ксения! Я наощупь достал телефон из внутреннего кармана пиджака, выложил его на стойку рядом с бокалом Катерины — Да. — Теперь отойди туда, где можно нормально разговаривать. Ксения знала что делает — это была женщина из стали, предусмотрительная, хитрая, много чего набравшаяся, в том числе и от меня. Сотовый телефон нельзя было держать при себе, потому что он, даже выключенный, может улавливать человеческую речь мембраной и передавать ее тому, кому слышать какие-то разговоры не следует. Оставив Катерину с Доманским, я вышел в служебный коридор, проложив путь через веселящихся, пьющих, пытающихся танцевать людей. Кто-то на меня натолкнулся, едва не сшиб с ног — тут уже были и пьяные и обкурившиеся. В коридоре было потише, если не считать парочек по темным местам. — Уже. — Нам нужно встретиться. Немедленно. Вот так. — Ты не потрудишься мне объяснить, чем… — Не по телефону. Мне надо тебя видеть. Господи… Это ведь была Ксения. Которой я на ее пятнадцать лет подарил цветы, проникнув ночью туда, куда проникнуть теоретически было невозможно. Потом, многим позже произошло все остальное — и я огреб проблемы на всю оставшуюся жизнь. И сына. — Когда? — Как можно скорее. Я в Берлине. Самолет ждет в Тетерборо. — Доберусь сам. — Как хочешь. У тебя двадцать четыре часа, не больше. — Успею. Где? — Как тогда. Под липами. Прибавь пятьдесят четыре. Как тогда. Под липами — это Унтер ден Линден, главная улица Берлина и вообще Священной Римской Империи Германской Нации. Прибавь пятьдесят четыре — к возрасту Нико, который… в общем, которому десять лет. Получается Унтер ден Линден шестьдесят четыре, адрес русского посольства. Имеющий уши да не услышит. Имеющий глаза да не увидит. Имеющий язык да не сболтнет… — Я понял. — До встречи… — Ксения запнулась и тем же самым голосом, хорошо поставленным, сказала — я скучаю. Скучаешь ты… — Жди — я нажал отбой. 15 мая 2012 года САСШ, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк Тоннель через Гудзон Болел локоть. Когда она упала — она инстинктивно выставила локоть, как делают все, кто не умеет падать — и сильно ударилась. Теперь на нем наливался чернотой синяк и о платьях с открытыми руками — на ближайшее время следовало забыть. Катерина относилась к редкому типу женщин и одновременно детей, в чем-то она была настоящей хищницей, в чем-то — ребенком. Родители не воспитывали ее, воспитывала бонна-француженка не самых твердых моральных устоев, причем лет с двенадцати она была Катерине больше подружкой, нежели воспитательницей, моральным авторитетом. Благодаря своей красоте и живому, незлобливому характеру Катерина получила доступ в петербургскую богему, познакомилась с титулованными молодыми людьми, близкими к молодому двору. От родителей она переняла практичность, рано поняла, чего от нее хотят мужчины, какое впечатление она на них производит — и как этим пользоваться. Но она не покатилась по наклонной, всегда выбирала сама и могла сказать "нет". Сверстники ее не интересовали, она интересовалась мужчинами постарше, твердо стоящими на ногах, которых не надо ничему учить. В конце концов, произошло то, что обычно происходит с такими вот "продвинутыми" в вопросах общения c противоположным полом девушками, мало задумывающимися о том, с кем они знакомятся и к чему это все может привести. Они отправились с матерью погреться на Каспий, там она познакомилась с "роковым брюнетом" и легко согласилась пойти с ним на пляж ночью. Брюнет оказался не грузинским князем — а афганцем и похитителем людей, и очнулась Катерина в руках работорговцев, в Афганистане. Тем не менее — ее ангел-хранитель сохранил ее и там, над ней тоже горела Полярная звезда. Ее купили и вывезли из Кабула за несколько часов до того, как вакуумная бомба с беспилотника испепелила кабульский рынок рабов, а в Джелалабаде ее освободил спецназ, пришедший по душу бандитов, нарко и работорговцев. Пройдя по горам, они были эвакуированы вертолетом специальной эскадрильи, приземлившимся уже на нашей территории, на базе ВВС в Туркестане. Тогда же она была представлена Наследнику и с изумлением узнала, что нескладный молодой солдат, которого она спасла от ножа афганцев, и который не говорил по-русски — был наследником Британского престола, наследным принцем Виндзорской династии. Уже через несколько минут после того, как адмиральский катер отвалил от гранитной стенки Гельсингфорского причала, унося принца на Крейсер Ее Величества Дели — Катерина поняла, что сказала на прощание принцу что-то не то. Дальнейшее было проще простого. Британцы подумали, что все это подстроила русская разведка — но на деле все это подстроили две хищницы, мать и дочь. Мать в свое время удачно выскочила замуж за перспективного чиновника, теперь товарища министра и тайного советника, дочь на ушко рассказала ей, что есть еще более интересный вариант. Через несколько дней бедняга тайный советник пришел к выводу, что дочь должна учиться в Лондонской школе экономики и нигде больше, никакой другой университет не даст ей подобающих знаний — хотя несколько дней назад он думал совершенно иначе. А через несколько месяцев Катерина отправилась в подготовительную школу для поступления в LSE, а дальнейшее — узнать, где и что и выгодно попасться на глаза — было делом техники. Никакая разведка не сравнится с женщиной, которая знает, что ей нужно и твердо намерена это получить. К сожалению, Катерина не интересовалась геополитикой, она не представляла, что значит брак наследного принца с русской, и какую угрозу он несет для Вестминстерского престола. Если бы это было операцией русской разведки — ее бы тайно прикрывали двадцать четыре часа в сутки, и вышедшая на цель команда ликвидаторов была бы тихо, быстро и безжалостно устранена. Но, увы — она играла эту партию на свой страх и риск, даже не подозревая о том, что плывет по водам, полным акул… Сопровождаемая сотрудником службы безопасности, она вышла на подземную стоянку в своей машине. Это была Мазерати, красного цвета и очень мощная, модель "Баркетта" с почти полным отсутствием приспособлений безопасности. Легкая, стремительная, красная торпеда была хитом сезона — и те, кто жил на сто двадцать процентов покупали ее, не задумываясь о последствиях. — Спасибо… — небрежно сказала она охраннику, доставая ключи — Вас сопроводить до выезда, мэм? — вежливо спросил он — Не стоит. Чао… — Катерина нажала на кнопку, которой в итальянских машинах запускался мотор и он отозвался низким, злобным рычанием Выруливая на пандус, она подумала о мужчине, который ее спас, а потом бесцеремонно бросил ее и смотался. Она просто ненавидела его! Привыкшая к жадной похоти, которая окружала ее, Катерина просто бесилась, когда кто-то из мужчин ею пренебрегал. Еще больше ее взбесило то, что если бы этот мужчина предложил ей посмотреть редкие марки у него дома — она согласилась бы не раздумывая, несмотря на разницу в возрасте. От него исходило ощущение уверенности в себе, спокойная сила, когда не надо доказывать окружающим, кто ты есть. От этой скрытой внутренней силы она просто шалела, как кошка от валерьянки. Увы, верность Катерине была неведома — но ей была присуща хитрость и осторожность. С детства она знала, что мать изменяет отцу, но так осторожно, что она ни разу не попалась и даже не допустила появления слухов в свете. Точно так же вела себя и Катерина — помимо принца в Лондоне она была близка еще с тремя мужчинами, в том числе — с самим сэром Энджелом Григгсом, председателем совета директоров Виккерс, которого все считали… ну, неважно кем. Тем, кем он не являлся на самом деле. Ни разу это не попало на страницы таблоидов, и бедняга принц был искреннее уверен, что его русская возлюбленная ему верна. Аккуратно вырулив с пандуса, она прижала педаль газа — и Мазерати рванулась вперед, опасно маневрируя в редком в это время дня траффике. В конце концов — черт с тобой, придурок, если ты не смог оценить то, что само шло к тебе в руки. Второго раза — не будет. Следом за Мазерати — шел небольшой, но мощный Шевроле, взятый напрокат по поддельному паспорту, удерживаться на хвосте у Мазерати было сложно — но за рулем Шевроле был опытный водитель, прошедший курс контраварийного и силового вождения в Уэльсе. Рядом с водителем сидел исполнитель. Трагедия случилась в одном из мостов, проходящих под рекой Гудзон и ведущих в Манхеттен. В это время в тоннеле немного машин, а система внутреннего наблюдения как назло была отключена на профилактику. Тоннель был опасным местом, его поддерживали массивные бетонные опоры- быки и каждая унесла как минимум одну человеческую жизнь. Из, конечно, попытались обезопасить, обернув специальным сотовым материалом — но помогало это мало. Катерина гнала на своей баркетте под восемьдесят миль в час, дорога летела под колеса, высвеченная светом фар с потолка тоннеля. Форсированный мотор взревел рядом, она поняла, что рядом еще какая-то машина, инстинктивно обернулась — и мощный поток света ударил ей по глазам. Это был переделанный охотничий прожектор мощностью в шестьсот тысяч свечей, с рефлектором, фокусирующим свет относительно нешироким лучом. Этот луч света подобно разрыву светошумовой гранаты ослепил и парализовал девушку, она сделала то, что сделает девять человек из десяти — выкрутила руль вправо, в сторону рабочей руки, направив машину на столб. Водитель Шевроле прибавил газу, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от тоннеля, все было сделано как надо, даже без контакта между машинами, отчего должны были остаться следы краски. За спинами британских убийц — вспыхнула разбитая всмятку баркетта… Все было сделано как надо, на высшем уровне. Автокатастрофа, никаких следов — следы алкоголя, вызванные выпитым шампанским в крови Катерины — только подтвердили эту версию. Никаких следов на кузове, никаких доказательств в виде пленок с камер. Но кое в чем британцы все же просчитались, хотя этот фактор они никак не могли учесть в раскладе и принять правильное решение. Обоим — и водителю, и пассажиру Шевроле — оставалось жить меньше недели. Заговор 18 мая 2012 года Священная Римская Империя Германской Нации Берлин, улица Унтер дер Линден Посольство Российской Империи В Берлин я прибыл обычным рейсом Дойче Люфтганза, в международный аэропорт Гатов, межконтинентальным Юнкерсом, в котором в первом классе можно разложить сидение в самую настоящую двухметровую кровать. Если бы не питание — немцы упорно придерживались своих простых блюд типа жареной капусты, колбаски, свиной ноги и прочего — было бы вообще замечательно. Но и так неплохо — хотя после столь тяжелой пищи немудрено и изжогу заработать. Хвост за собой я заметил еще в аэропорту и там же его срубил. Гестапо[65] работало не на высоте — немцы слишком заорганизованы, чтобы эффективно вести слежку. Самолет из Нью-Йорка оказался лакомым куском для обретающихся в аэропорту гестаповцев, нас взяли под колпак еще в свободной зоне, гестаповцев было человек десять — пятнадцать, они были в форме сотрудников аэропорта, летчиков, стюардесс — но так нарочито скрывались, что это было видно. Я прошел таможню не по зеленому коридору — а вместе со всеми и вместе со всеми вышел в зал для встречающих. Там как всегда было полно народа, кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то провожал — и я заметил низенького, носатого филера-гестаповца, приклеившегося персонально ко мне — видимо, решили проследить за мной более капитально. Я поменял доллары на рейхсмарки, вышел к стоянке такси, положил свой атташе-кейс в багажник Мерседеса-такси, сунул водителю двадцать рейхсмарок — и тут хлопнул ладонью по лбу, как будто что-то забыл. Мой филер уже находился на стоянке такси и обратно в здание не пошел — решил, что если я заплатил таксисту и положил чемодан в багажник — значит, обязательно вернусь, ни один немец не подумал бы иначе. В итоге филер остался с носом, таксист — с двадцатью рейхсмарками и чемоданчиком с парой старых сорочек и электробритвой, а я — нырнул на лестницу и вместе с толпой спустился на станцию U-bahn[66] "Гатов". Великолепный для запруженного автомобилями Берлина вид транспорта — чисто, порядок, транспортная полиция на каждой станции следит, чтобы не было хулиганов, поезда с точностью до минуты ходят. Одна пересадка, двадцать минут — и я уже поднимаюсь на поверхность в самом центре Берлина, на Унтен-дер-Линден. Улице Лип, где находится посольство Российской Империи. Когда-то давно — так давно, что сложно припомнить всех деталей — мы сидели здесь с Ксенией в одном из кафе, и никто вокруг не знал — кто я и кто она. Можно было просто сидеть, пить кофе и ни о чем, ни о чем не думать. Хорошие были времена… В посольстве были предупреждены — как-никак Великая Княгиня, сестра Его Величества, к тому же обладающая немалым политическим весом в стране. Меня ждали уже на входе в посольство — какой-то разодетый хлыщ лет тридцати на вид, который мне сразу не понравился. Кивнув головой, он предложил мне следовать за ним, на входе германские полицейские нас пропустили, а местная охрана — не проверила у меня документы. Я шел, наклонив голову — чтобы на гестаповских камерах, которые круглосуточно, день и ночь отслеживают обстановку вокруг посольства — получиться как можно хуже. Пусть делают фоторобот, пусть реконструируют — лишняя практика никогда не повредит. Хлыщ провел меня через консульский отдел, повел коридорами, потом мы поднялись по лестнице наверх в помещения ограниченного доступа. Он открыл карточкой одно из них — это оказалась небольшая, пристойно обставленная для переговоров комната. — Граф Николай Толстой, гофмейстер двора Ее Высочества, Великой Княгини Ксении, честь имею — церемонно представился хлыщ То-то и оно. Вот почему ты мне сразу не понравился — Князь Александр Воронцов, вице-адмирал флота Его Императорского Величества в отставке — представился и я Граф показал на уголок для переговоров — два кресла и расположенный между ними угловой столик — Присядем. Выпьете что-нибудь, сударь? — Не пью. Столь резкий и неожиданный ответ в самом начале разговора обычно обрывает нить разговора, которую выстраивает собеседник и заставляет его лихорадочно импровизировать. Мало кто способен вести разговор правильно в такой ситуации Граф смешал себе коктейль с водкой, расположился напротив в кресле — но контакт был уже потерян и он не мог его восстановить. Разозлившись, он выбрал наихудший из возможных вариантов продолжения беседы — без подготовки попер напрямик. — Мы слышали, что, будучи в Североамериканских соединенных штатах, вы отдали визит Ее Величеству… Я посмотрел прямо в глаза графу. Хочешь в игры поиграть со мной… думаешь, тебе это удастся… заговорщик гребаный. Да я ж тебя как раскрытую книгу читаю, за мной — почитай двадцать лет обучения и службы, а за тобой — только придворные расшаркивания. Шаркун паркетный. Из тебя же заговорщик, как из… Разве может быть, любовник из тебя хороший. В конце концов, Ксении тоже одной быть в тягость… только если ты думаешь, что ты сам и твоя наглость меня задевают, то ты сильно ошибаешься. Меня уже ничто не задевает… — Рад, что из Коннектикута до Санкт Петербурга сплетни доходят быстро, очень рад граф. И рад, что там есть, кому их выслушивать. — Эти сплетни имеют гораздо большее значение… — Никакая сплетня не имеет знание, граф, не преувеличивайте. Сплетня… это только сплетня и не более того. Да поможет Господь тем, кто пробавляется сплетнями. — Речь идет о делах государственной важности. — Слово и дело государево? Эти слова когда-то произносил я… но не уверен, что их по чину произносить вам, граф. Предательски скрипнула половица паркета, отодвинув тяжелую занавесь в кабинет, вошла Ксения. Романова Ксения Александровна, одетая по последней моде — черная узкая юбка выше колен, женский пиджак, минимум косметики, высокая прическа. Как это она называла — в полном всеоружии… — Николай, уйди — сказала она — Но Ваше… — Уйди немедленно! Граф Николай Толстой, гофмейстер двора Ее Высочества, княгини Ксении медленно поднялся с кресла, покинул кабинет. Вероятно — для того, чтобы подслушивать… пустой и смазливый придурок. Впрочем — Ксении такие и нужны, она не любит, чтобы ей указывали… редко встретишь женщину такой силы. — Пойдем — сказала она — Можно поговорить и здесь. — Здесь нельзя. Пойдем в пузырь… Пузырем называлась прозрачная комната, с прозрачной мебелью, защищенная от всех возможных способов прослушивания. Перед самыми важными совещаниями все участники совещания переодеваются в тренировочные костюмы, которые тут висят в шкафу, на разный размер и вкус. Сейчас переодеваться не стали — но Ксения сдала свою сумочку и, что меня удивило — тут был специалист по безопасности посольства, который обвел вокруг нас прибором с большой круглой антенной, проверяя, нет ли на нас подслушивающей и записывающей аппаратуры. — Чисто — кивнул он — Спасибо — вежливо кивнула Ксения, она вообще отличалась вежливостью с обслуживающим персоналом и властностью с теми, кого допускала к себе — подежурьте пока здесь, сделайте милость. — Слушаюсь, Ваше Высочество… Мы зашли в пузырь, и специалист закрыл за нами дверь. Ксения выбрала стул, я уселся напротив нее. Мы просто смотрели друг на друга, и я понимал, что после разговора с ней я буду как выжатый лимон. — Как Ник? — спросил я — Спасибо, что поинтересовался… — с язвительной усмешкой ответила она Вот ведь… Это не просто стерва, это невиданная стерва. Стерва самого высшего разряда, который только я видел. Она способна довести до белого каления даже монаха — бенедиктинца. Иногда — даже меня. — Не надо, Ксения — этот прием был мне хорошо знаком, главное вывести человека из себя, чтобы потом надавить — я интересуюсь сыном, это ты чинишь всяческие препятствия мне в общении с ним. — Когда-то давно никакие препятствия вас не останавливали, господин вице-адмирал. Даже охрана Зимнего дворца, которой был преподнесен немалый сюрприз. — Извини. Серый волк сломался… — не остался в долгу я Неожиданно — но это ее пробило. И сильно! — Сволочь… — устало сказала она — И еще какая… Так как Ник? — Не так как ты думаешь. Я его отправила из страны. В Швейцарию. И не хочу пока возвращать… А вот это было для меня новостью… — Не самая худшая страна… — сказал я подчеркнуто равнодушно. — И ты не хочешь спросить, почему я это сделала? — Полагаю, ты сама стремишься мне об этом рассказать. Я видел, как Ксения лихорадочно пытается подстроиться под меня. Нет… все таки нам не стоит жить вместе. Для нас обоих все это — пытка. Пытка, когда в семье два лидера постоянно состязаются друг с другом. Ксения по знаку зодиака Скорпион (везет мне на Скорпионов), лидерства она не упустит. Так в семье жить нельзя. — Я опасаюсь за его жизнь. За свою — тоже. — Вот как? — И за твою. — Я то в чем виноват?! Я много лет как покинул Россию. — Вот именно. Ты не знаешь, что происходит при дворе? — Как же я могу знать, если меня изгнали? Ксения устало вздохнула — Нет, все-таки ты не изменишься… Ты можешь хоть сейчас не играть в игру со мной? — Начнем с тебя. — С меня… хорошо. Как думаешь, для чего я попросила тебя приехать? Мне это начинает нравиться. Не призвала верного раба к ногам своим, а попросила приехать. Уже прогресс. — Полагаю, чтобы предложить принять участие в гвардейском перевороте, для чего же еще. Многих обратали? — Пока нет. Я хочу предупредить, что опасность угрожает и тебе. — Вот как? — На стол Николаю положили кое-какие документы. Тебя обвиняют в подготовке государственного переворота. В заговоре. — Вот как? И какой же план? — План? За тобой — силовое обеспечение. У тебя — уникальная позиция — ты как Господь, един в нескольких лицах. — Не богохульствуй. — Перестань… дай договорить. Ты вице-адмирал флота, многие флотские знают тебя либо лично, либо по рассказам других, у тебя есть имя и в частях специального назначения. Конечно… там тебе не сравниться с Николаем — но знают и тебя, а Николай свою репутацию в последнее время изрядно изгадил. Одновременно — у тебя целая частная армия, связи, ты можешь за один день закупить оружия и боеприпасов на целую дивизию, погрузить это все на корабль или самолеты и отправить в любую точку земного шара. У тебя — связи с североамериканской разведкой и выход на самые верха. Одновременно ты откровенно делаешь вызов — наносишь визит Ее Величеству, причем в форме. И что там произошло… — Прекрати… — Да я то прекращу. Но ты понимаешь, что люди судят людей по мере своей испорченности? — Это проблема людей, а не моя. — Теперь это уже твоя проблема. В России за последние годы стало много недовольных. В основном… дворянство, офицерство. Кто — то это все умело подогревает. — Я даже подозреваю кто именно. — Перестань… Мне не нужны беспорядки. Они лишат меня и того, что у меня есть, я хорошо учила историю. Так вот — все это собрали в одну папку в виде аналитического доклада, положили ее на стол Государю. А Николай и так устал от фронды и неповиновения. Ты помнишь историю Франца Фердинанда? Еще бы не помнить… Сараевские мученики, наследник австрийского престола выбрал себе в морганатические супруги неравнородную себе Софью Хотек, прижил от нее детей. Весь венский свет издевался над ним, особенно — престарелый Франц Иосиф, он делал все, чтобы побольнее ударить мать своих внуков. Это было жестоко… и один Бог знает, что было бы, если бы Франц Фердинанд пришел к власти, а не был бы убит сербскими террористами в Сараево. Поговаривали о том, что связанный законом о престолонаследии он собирался разделить Австро-Венгрию на два самостоятельных королевства, и отдать их своим сыновьям от морганатического брака. Вот и думай — за что, в самом деле, убили сараевских мучеников. — Сараевские мученики — Они самые… — Надеюсь, вы не намереваетесь повторить это в России? — Николаю нашептывают, что это собираешься сделать ты. — Да что вы там все, совсем охренели, в своих интригах!? — не выдержал я — я хоть один шаг к этому сделал?! Что у вас там вообще происходит? Вы с головой — дружите?! — Не кричи — поморщилась Ксения — Мне что, поехать в Россию и сказать Николаю, что он идиот? — Даже не думай. Тебя арестуют. Сказанное окатило меня — как холодной водой из ведра — Даже так… — Именно так. Ты не знаешь, что произошло при дворе за последний год. Удален не только ты, удалены многие. Николай как с ума сошел. Ксения помолчала и добавила — Анахита снова беременна. — Что?! — Что слышал, ты что, совсем идиот?! — разозлилась Ксения — ты думаешь, что если мужик по два раза в день укладывает бабу в постель, то ничего не будет? Ты ждал чего-то другого?! Какое-то время я молчал, переваривая новость… — В конце концов… — неуверенно сказал я — у Александра Второго Освободителя была морганатическая супруга — княжна Долгорукая и дети от нее. — Ну да. Только не при живой жене! И он не собирался делать ублюдков наследниками престола! Какое-то время я даже выговорить ничего не мог. Осознание своей вины в происходящем давило на меня как валун в несколько пудов — До чего же мы дожились… Ксения спокойно смотрела на меня. Я ее знаю… не лжет. Да и… желтую прессу посмотри — все как на блюдечке. Я только не думал, что там печатают правду. — А дворяне? Георгиевские кавалеры? — Делегацию дворянства он прогнал — отрезала Ксения — георгиевские кавалеры не решились идти. Он не поехал в Константинополь, чтобы остаться с этой… ты прекрасно знаешь, чем это может кончиться… Еще бы… Константинополь это турки. Турки — это весь Восток. Россия находится под угрозой распада. — Николай сошел с ума. — Вы все сумасшедшие. Как только видите смазливую мордашку и ноги от ушей. Ты ведь и сам ее трахал, помнишь? Что ты, что Николай, что все вы — одинаковы. Нашли сиротку… — Прекрати… — мне было очень неприятно еще и от того, что я понимал правоту Ксении. Она всегда бывает права в таких случаях. Безжалостно права. — Молчу, молчу. Какое то время я молча переваривал информацию. — Что вы намерены делать? Он точно намерен поставить ее на престол? — Он уже заказал исследование. Геральдическая палата должна доказать ее происхождение из шахского рода. Ты понимаешь, что это значит. Черт… Моника… когда он привез ее в Россию, возникли серьезные вопросы… но все смирились, потому что Моника и в самом деле сумела понравиться людям. А эта… — Она никогда не принадлежала к шахскому роду. Это провокация бывшей САВАК, они держали ее в стране… — Говори это не мне, а ему. — Черт, и скажу! Если он хочет бросить друга детства в Петропавловку — так пусть бросит! Ты что думаешь, я Георгиевский кавалер, чтобы не решаться идти и сказать!? Я уже в опале — хуже не будет! Ксения протянула свои руки навстречу моим, посмотрела мне в глаза — Даже не думай. Тебя убьют. — Пусть попробуют. — Я не про то. Ты знаешь, кто теперь начальник дворцовой полиции? — Нет. — Генерал свиты ЕИВ Нассири. Сказанное показалось мне шуткой — Кто?! — Ты слышал. В конце концов — он работал с тобой. — Он никогда не работал со мной! Он работал под моим контролем! Мне надо было разобраться, что ко всем чертям происходит в стране, которая десятилетиями жила под пятой террора! Если бы я его не контролировал, он работал бы на другую сторону… ему все равно! Этот человек морально изуродован, как и все кто оттуда! Пройдет поколение, может и два, прежде чем кого-то оттуда можно будет ставить на посты, вы что, не помните историю? Не помните, как работали на Востоке? — Я то помню. Николай — нет. При дворе стало слишком много людей оттуда, он привык к восточной лести. — Святой Бог… Конечно… я в какой-то мере понимаю Николая. Ему — проще всего с людьми оттуда. Когда началось… многие, слишком многие бросили ему в лицо — ты не прав. Мы, русские — свободны и рождены свободными. Там — люди изуродованы настолько, что будут славословить, если даже Николай будет пить кровь младенцев. Ему должно быть очень неуютно, когда вокруг — молчаливая стена осуждения и недоверия. Прошли времена… у русских дворян осталась честь и все должны поступать правильно, даже Император. Многие удалены от двора… а те, кто туда пришел — уважают действо и намерение российского самодержца, каким бы оно ни было. Получается — что все удаленные будут группироваться около Ксении, больше не у кого. Это — дворянство и офицерство, в основном — гвардия, наиболее подготовленные части. Никому не понравится, что при дворе сейчас — засилье персов, мало кто будет с этим мириться. Другие — конечно же, постараются расшатать ситуацию. Кому нужна конституционная монархия, кому республика, кому и того чище — агрессивный большевизм и гражданская война. На Востоке сразу активизируются… не могут не активизироваться исламские экстремисты, их есть кому поддержать, цель все та же — отторжение от России Востока и создание халифата — открытой террористической клерикальной диктатуры. Святой Господь… Николай, этому ли тебя учил отец? Твой отец, который был примером служения и до последней своей смертной минуты думал о России?! Этому ли тебя учила вся твоя жизнь? Ты же георгиевский кавалер… что же ты Россию на бабу то меняешь. Черт, ты же Император Всея Руси! Разве тебя не устраивают подданные, которые не лгут и не боятся? Император ли ты — до сих пор? Тут меня пронзила еще одна мысль… как клинком. Не сыграли ли тогда втемную — меня самого? Господи… ведь это я подвел к Николаю Анахиту! Ведь это благодаря мне происходит все то, что происходит! Это я — виноват в том, что происходит. Значит — и разгребать — мне. — Что делать? — спросил я, хотя уже двадцать лет не задавал этот вопрос. Как маленький мальчик… прости Господи… — Надо помочь. России, Николаю… всем нам. — Что говорит вдовствующая императрица? — Мама… он отослал ее. Отослал в Москву. В сказанное невозможно было поверить. Николай всегда любил мать, любил ее намного больше, чем отца. Ксения всегда любила отца, мать почти что не признавала — а Николай считался маменькиным сынком до того, как пошел в десант. — Он с ума сошел. В это невозможно поверить — но он с ума сошел. Я встал со стула. В "пузыре" чувствуешь себя голым… в каком то смысле я и есть голый. Я… Ксения… Нико… мы все беззащитны перед грядущим. А оно ничего хорошего не обещает. — Где Путилов? — Путилов… — в голосе Ксении прозвучала горькая ирония — Путилов, наверное, уцелеет при ядерном взрыве. — Как он относится ко всему этому? Ты с ним говорила? — Как относится. Ты знаешь первый принцип предательства? — Предавать только в пользу сильных… — Вот. То-то и оно. Я не хочу давать Владимиру Владимировичу такого козыря. Нет… он этого не дождется. Так… ладно! — В заговоре против Николая я не участвую — поставил условие я. — А ты постарел… — каким-то странным голосом сказала Ксения — раньше ты соображал быстрее. Иногда ты угадывал мои желания раньше, чем я их произносила… и даже тогда, когда я не могла их произнести, потому что была порядочной девушкой. — Я действительно постарел. И нервы ни к черту, предупреждаю сразу. — Вижу. Мог бы догадаться, что мне от тебя нужно. Ты был военным и гражданским наместником Персии до опалы, до того, как поставили Андроникова… — Как он работает, кстати? — С этим тоже придется разбираться… В свое время. Но сначала о главном. Я хочу, чтобы ты отнял брата у этой. — Но как? — ходить надоело… как тигру в клетке. Я сел. Пытаясь ухватиться за что-то, собрать распадающийся на осколки мир. — Ты скажи мне — как. Ты привел Анахиту в наш дом — Ксения говорила жестко и безжалостно — теперь скажи, как ее оттуда вывезти. Я ничего не ответил. Ксения снова коснулась моей руки… она всегда знала, что и как сделать чтобы получить нужное. — Это надо сделать… Я ни в чем не обвиняю тебя… просто это надо сделать. Пока мы не узнаем, откуда она взялась, как она оказалась около Николая, кто она такая, пока не поймем, что она задумала — мы не сможем ничего сделать. Переворот — не выход, на нас накинутся со всех сторон. В этом мире… пахнет кровью. — Хорошо, что ты это понимаешь. — Но если ты не сможешь… начну действовать я. — Недавно я был в САСШ… ну, ты знаешь. Павел сказал… что ему нужна винтовка… чтобы защитить маму. Мы оба помолчали… — Он защищает маму. Я защищаю страну — безжалостно проговорила Ксения — я тоже Романова, во мне — кровь Романовых. Отец всегда говорил, что плохо, что я родилась девочкой. Ксения мысль не продолжила… но было понятно и без слов. Екатерина Вторая была одной из величайших правительниц России. А узурпации престола намерены не допустить слишком многие… и любой ценой. В свое время… так погибла великая Персидская Империя. Шах Кавад из династии сасанидов, приблизив к себе царицу Есфирь из рабынь-иудеек, сначала отдал первого министра Амана и весь дом его, и все имущество его иудеям, а самого Амана и десять сыновей его повесили. Потом Есфирь и приблизившиеся ко двору правители из иудеев в одну ночь уничтожили большую часть персидской знати, которая по преданиям была бела кожей, голубоглаза и светловолоса. Потом, когда одни иудеи разорили данную им страну и скрылись — другие подняли мятеж, возглавив недовольство народа и разграбили персидских купцов и разделили достояние из между собою. Но тут из провинции вернулся третий, младший сын шаха Кавада, царевич Хосров, и вернулся он во главе конного войска из тысяч всадников. Отца он по одним преданиям отстранил от власти, по другим — убил, всю иудейскую знать, первого визиря Маздака, царицу Есфирь и все ее потомство повелел бросить на корм хищным зверям. А потом встал на царствование и первым своим указом повелел перебить всех иудеев в своих владениях, от грудных младенцев и до последних стариков. Приказ монарха был исполнен, но никогда более Персия не достигала такого расцвета, ее лучшие роды, на которых держалось государство, были изведены под корень, народ голоден и озлоблен, а экономика разрушена. Нет… такого не должно случиться с Россией. Это — не про нас. — Я… — Подожди. В этот момент я окончательно принял решение. Страна или друг… я выбираю страну. — Мне для начала нужен один человек. Здесь… и как можно быстрее. — Кто? — Генерал Кордава. Кордава Нестор Пантелеймонович — Кто он? — Военный разведчик, генерал-майор, затем генерал-лейтенант. Он возглавлял у меня разведку и контрразведку в Персии. — Где он сейчас? — Не знаю. Но его надо найти. У него — концы многих нитей. Он занимался агентурной разведкой, его группа разбирала дела САВАК, те которые уцелели. Уцелело немного… но кое-что уцелело. — Я найду его. — Подожди… Я вырвал из лежащего на столе блокнота бумажку, карандашом (ручки в Пузыре не использовались, в ручках великолепно монтируются подслушивающие устройства) черкнул пару строк на фарси. — Пусть ему отдадут это. Он поймет, что от меня. — Что это? — Пара слов. Постороннему человеку они ничего не скажут. — Хорошо… — Ксения послушно забрала бумажку, когда ей надо она может быть очень, очень послушной. — Где Нико? — В Швейцарии, я же сказала. — Кто его охраняет? — Лейб-гвардия. Больше некому. Я написал еще одну записку, на сей раз на немецком. — Аллея Кайзера Вильгельма, двадцать семь. Запомнила? — Запомнила. Что там? Скажешь — лично оберсту Гансу Зиммеру. Он даст тебе людей, хороших людей. Бывшие горные егеря, дивизия Эдельвейс[67]. Пусть двое-трое будут не дальше нескольких метров от тебя и от Нико. — Ты понимаешь, о чем просишь? Если узнают… — Обязательно узнают. Ты что — думала, что можно задумать такое и это не коснется лично тебя? Доверять нельзя никому, мы воюем против русской самодержавной власти! Ты этого еще не поняла? Оберст Зиммер был моим конкурентом — конкурентом Трианон ЛТД — но таким конкурентом, который стоит любого друга. Германец до мозга костей, упертый как вол, по его шрамам можно изучать историю Африки. Он не просто немец — а немец, родившийся в Германской Юго-Западной Африке[68], в таких местах, где обычная смерть — милость. У него есть честь… и совершенно нет инстинкта самосохранения. При встрече — он может не долго думая дать мне в морду, как и я ему — но если я доверю ему Ксению и Нико — он костьми за них ляжет, потому что именно так его научили в его чертовой германской Африке, про которую он любит петь свои гнусавые, доводящие окружающих до нервного срыва песни. — Сама тоже не возвращайся… Если станет жарко — я тебе скажу. Варианта два — Южно-Африканская Республика или Аргентина. И там и там — относительно безопасно. — И что я там буду делать? — Изучать местные этносы. И убери от себя этого прыщавого ублюдка Толстого. Он выводит меня из себя. — Меня же не выводит из себя твоя американка! — Каждый думает в меру своей испорченности. Этот "граф" — слово "граф" я произнес так, будто имел основания сомневаться в графском достоинстве Толстого — не просто придворный шаркун. Он на тебя и стучит. Кстати — он многое знает? Судя по его вступлению — да. — Он знает только то, что должен знать. — По крайней мере — факт нашей встречи он знает, то, что мы спускались в пузырь — тоже. Милая, предают всегда в пользу сильных, не забывай. Если он и не предал еще, то не преминет это сделать, как только вернется в Санкт-Петербург. Тем более — ему есть что сказать новому начальнику дворцовой стражи. Да… пока не забыл. Я написал третью записку, на сей раз по-русски. — Вот место, где я жду Нестора Пантелеймоновича. Семь дней. После этого — все. — Может… стоит указать место подробнее. — Нестор Пантелеймонович найдет. Запомнила? — Да Я сунул бумажку в карман. — Пошли. И выше нос — мы одни против всего мира. — Вот теперь я тебя узнаю… Но у меня поддерживать игривый тон Ксении не было никаких сил. 20 мая 2012 года Интерлейкен, Швейцария Римско-швейцарская граница Из Берлина я вылетел в Цюрих по своим подлинным документам, взял открытый билет, переплатил — но вылетел немедленно. Цюрих-Берлин — одна из самых загруженных авиационных трасс мира и на ней я имел возможность насладиться комфортом нового двухпалубного "трансъевропейского" двухмоторника Юнкерс-400. Полет продолжался чуть меньше часа, в Европе все полеты очень коротки, Европа вообще вся — большая деревня. Это у нас — полдня в полете. В Цюрихе я опять заметил за собой слежку — сработали быстро, видимо кто-то контролируют купленные билеты — они не прилетели со мной на самолете, они ждали меня в Швейцарии. Немного поводив их по аэропорту, пройдя демонстративно мимо свирепо-неподкупных швейцарских полицейских, я сделал вывод, что это — не местная контрразведка. Кто — определить не мог, но что-то подсказывало мне, что это свои. Русские. Отрываться здесь или в городе? Решил в городе. Прямо в аэропорту арендовал у Герца старый Опель, выезжая со стоянки, заметил за собой хвост — в темно-синем Вандерере. Машина такая, какая в Швейцарии популярностью не пользуется — это в Германии нужны практичные машины для бюргеров, а здесь — важен полный привод и мощный мотор, дороги здесь в основном горные, как на ралли едешь. Можно было бы помотать… но раз свои — мучить не буду. Сделаем все быстро. Оторвался от них я на Банхофштрассе, в районе так называемого "треугольника" — средоточия торговли в Цюрихе, образуемого упомянутой уже Банхофштрассе, Шторкенгассе и Лимматай. На Шторкенгассе я поймал такси, назвал адрес — совершенно не тот, который я намеревался посетить. В том адресе я зашел в кафе. Со вкусом побежал, только потом попросил хозяина заведения вызвать такси и назвал уже правильный адрес. Все таки, тот, кто привык уже жить в западном мире — может оторваться от гостей здесь в мгновение ока. Путь мой лежал на ту же самую Банхофштрассе 36 — там, в старинном здании с тысяча восемьсот девяностого года работала, приумножая капиталы своих клиентов одна из самых закрытых финансовых групп мира — Julius BДr BG. Там я держал нас номерных счетах свой неприкосновенный запас — по одному миллиону русских рублей, британских фунтов стерлингов, германских марок, долларов САСШ и десять миллионов швейцарских франков. Это деньги меня сейчас не интересовали — а интересовал ящик, который находился в подвальном помещении банка, и который не мог быть вскрыт без моего присутствия и одобрения ни при каких обстоятельствах, ни по какому решению суда. Швейцария не признавала решений и приговоров ни одного суда в мире, а собственный суд свято блюл то, на чем держится государство — ТАЙНУ. Тайна была тем товаром, который торгует Швейцария и ни одному человеку в этой стране не было дела до того, что я храню в подвалах банка Юлиус Бер. Принесли ящик, заодно угостили колумбийским кофе и оставили меня наедине с моими тайнами. Оружие мне было не нужно, пачки наличных — тоже, а вот паспорт я взял. Один из чистых паспортов на имя подданного Священной Римской Империи Германской нации Юлиуса Бааде. Паспорт обычный, не дипломатический, но чистый и с действующей, непроспроченной многократной визой в САСШ и Россию. Больше мне пока ничего и не надо. Закрыв ящик, я отдал его банкирам. Да… забыл сказать. Мои горе — преследователи меня на Банхофштрассе не дождались и в расстроенных чувствах уехали. Их проблемы — учили, наверное, что надо быть терпеливым. Могли бы и дождаться… За пару часов экипаж Баварских моторных заводов домчал меня от Цюриха до Интерлейкена — небольшого, стоящего у подножья гор городка на римской границе. Дороги в Швейцарии опасные, но восемь цилиндров, триста лошадиных сил и полный привод — это доложу вам, вещь. Экипаж Баварских моторных заводов, только он может совершать обгоны на тридцатиградусном подъеме без малейшего напряжения сил, как машины, так и водителя, только решил — и ты уже впереди всех. Только водить надо уметь… пропасть близко. Интерлейкен, как и большая часть приграничной Швейцарии зарабатывали на соседних странах. Границ… какие в Европе границы, господа, двадцать первый век уже, почти и не досматривают, в Швейцарию ехали отдохнуть, укрыть благополучно ухороненные от обложения доходы, выпить чашку горячего шоколада в маленьком ресторанчике на берегу озера. Швейцария вся — кукольная какая-то, ненастоящая, как в синематографе про гномов, эльфов или кого еще там. Горы, изумрудно-зеленая трава, покрывающая луга — даже на горных склонах она аккуратно и ровно косится на корм скоту, сытые и довольные пестрые коровы, маленькие деревушки, где половина домов каменные, а вторая половина — деревянная, и домам этим — редко какому меньше ста лет, и при том в них живут люди. Здесь уже давно не было ни войн, ни революций, ни вторжений, здесь знать не знают что такое теракты, здесь в таких вот деревушках каждый знает каждого и приветливо здоровается по утрам. Здесь пал от руки убийц некий Владимир Ильич Ульянов, который жил здесь, но заразу большевизма почему-то хотел нести в Россию, видимо понимал, что здесь его люди просто не поймут. Здесь во многих местах были русские дома, из России приезжали люди, лечились на водах, просто ходили по горам. Эту страну можно было пересечь по диагонали летом за несколько часов, если у тебя хорошая машина, и ты не боишься штрафов, Швейцария была маленькой, очень маленькой — но в ней дышалось намного свободнее, было такое ощущение, что ты не холодишь, а паришь. На Кавказе такого не было… видимо мы, имперцы, привыкли жить под давлением, под грузом обязательств и давлением долга, и приезжая сюда можно было на какое-то время отрешиться от всего этого и просто выпить чашку свежего парного молока в придорожной забегаловке. Вот только рыб, привыкших жить на глубине, под давлением — доставать оттуда, наверх, к свету — нельзя. Погибнут. Дома в Интерлейкене, где было небольшое казино и несколько отелей были смешными — ну точь в точь как деревянные русские избы, только в несколько раз больше и бывало что до трех этажей в высоту. В России так не было принято строить — тот, кто имел средства на трехэтажное строение, строил его из камня, из дерева строи бедняки. А тут видимо этого не было — большие "гастхаусы" обшитые самым прозаическим тесом, витрины на первом этаже, за витринами кафе или магазин. Узкие улочки, пешеходы, каменные здания, причем не одно не повторяется архитектурой. Идиллия! И рад бы в рай, как говорится, но… Конечно же, я не стал ждать генерала у русского дома, это было бы очень просто. Я купил темные очки, порцию мороженого, которое здесь делали вручную, вышел на набережную реки Лиммат, сел на скамейку и стал ждать. По моим прикидкам, генерал должен было уже появиться… Генерал Кордава заставил меня ждать часа три, но все же появился — кепка, темные очки, массивная дубовая палка, недорогой, но опрятный костюм — ни дать ни взять законопослушный бюргер, который давно уже на пенсии, дети выросли — вот он и добирает то, что не сумел добрать в молодости и зрелости, наслаждается жизнью. В руке — свернутая газета. Идя мимо, не обращая на меня внимания, он вдруг притормозил, осмотрелся — будто решая, можно ли здесь присесть, не продует ли. — Здесь свободно, уважаемый? С его стороны все нормально. — Совершенно, герр… — Штойбле. Франк Штойбле. — Рад познакомиться. Юлиус Бааде. Генерал Кордава совершенно не собирался заниматься Востоком, он был опытным германистом, учился в Петербурге, где была лучшая академическая германистская школа, начинал тоже здесь, в Кенигсберге. Потом жизнь бросила в восточное пекло… Сидим, как настоящие шпионы, в самом деле. — Как погода в Кенигсберге? — спросил я по-немецки Генерал отложил газету. Улыбнулся — Как угадали? — Пруссака всегда узнаешь по выправке. — Это верно. Увы, она не такая как в молодости. — Не клевещите на себя. — Бог с вами. Вот, приехал здоровье поправлять… на воды. — Не порекомендуете? — Отель Доринт Ресорт. На самом берегу. — Там хорошо лечат? — Изумительно… Как заново рождаешься. Чистят кровь, сосуды… все чистят. Я кивнул. — Премного благодарен. — Не за что, герр Бааде. Был рад поговорить с хорошим человеком… Следующий раз мы встретились уже в горах, отойдя от подъемника — отель Доринт Ресорт стоит на берегу озера и у подножья горы, гора покрыта лесом, так что если ты не хочешь, чтобы тебя видели — тебя и не увидят. Только там, на лесной полянке, откуда открывался изумительный вид на озеро, на пирамидальное здание Доринг Ресорт. Едва слышно стучали по стыкам колеса — тут рядом проходила высокогорная железная дорога. — Работаете? — спросил я генерала, сразу переходя к делу, времени было не так то и много, как могло показаться — Как же… Начальник отдела архивации… Издевательство… — А вместо вас? — Ашруби. Господи… и впрямь кто-то утратил разум. Это ж надо назначить на такое место перса — и это десяти лет не прошло после войны. — Он считается лояльным. — Там нет лояльных — мрачно сказал я — и еще лет двадцать не будет. — Де Сантен… — Де Сантен — жуир и пустозвон. Генерал покачал головой, словно осуждая резкие и недвусмысленные слова. — Я слышал, вы сильно поднялись там…. — Это что-то значит? — Для кого-то ничего… Для кого-то — и значит… Понятный намек — само общение со мной может быть превратно истолковано. Следить могут и со спутника. Двадцать первый век на дворе. — Разве это что-то значит для дружбы? — обострил я Генерал странно улыбнулся, мудрой и всепонимающей улыбкой. Он и в самом деле сильно изменился… мы все изменились. Никто и ничто — не будет прежним. — Нужно уметь выбирать друзей — сказал он — но еще важнее уметь выбирать себе врагов. — Я был другом, другом и остаюсь. Для тех, кто не понял — только что я сказал, что не собираюсь участвовать ни в каких заговорах и пришел с чистыми в этом отношении помыслами. Разговор разведчиков — а теперь то, к моим считай сорока, могу себя таковым считать — без перевода бывает сложно понять. — Это хорошо — когда есть друзья… — туманно ответил генерал. Да что же это такое… — Нестор Пантелеймонович, а вам не кажется, что нас тогда цинично развели? Кто-то провел операцию внедрения — конкретно через нас, через меня, через вас и через всех, кто там тогда был. Я не снимаю с себя вины — но ошибся тогда не только я, получается, что ошибались мы все. Мы думали, что мы выигрываем — а на самом деле — мы проигрывали. Цугцванг — каждый ход ухудшает положение на доске, что бы мы ни делали. Вам не кажется, что то, что происходит сейчас в стране — это и есть цугцванг? — О чем вы? — Вы знаете. О том самом. Высочайшее повеление Божией милостью мы, Николай Третий, Император и Самодержец Всероссийский, царь Польский, Великий князь Финляндский, Великий султан Анатолийский, Шахиншах Персидский и прочая и прочая и прочая Сим повелеваем князю Воронцову Александру, вице-адмиралу Моего Российского Императорского Флота немедленно принять и до особого распоряжения исполнять обязанности Моего военного и гражданского наместника в Персидском крае. Повелеваем обязанности сии исполнять верно и нелицемерно, докладывая Мне немедля о всяком ущербе и противозаконии, творящемся в Персидском крае, кем бы они не творились, и учинять любые предприятия к вящему спокойствию и замирению, кои сочтет нужным учинить. Всем военным и гражданским властям Персидского края повелеваю исполнять распоряжения Моего наместника, как если бы они были сделаны мною. Господь, да благословит нас! Дано в Царском Селе 11 августа года 2002 от Р.Х. На подлинном, Собственною Его Императорского Величества рукою начертано Николай К сему министр императорского двора, генерал-адъютант, князь Оселиани руку приложил 11.08.2002 г. 24 сентября 2002 года Тегеран, бывшая "Зеленая зона" Люнетта, маленькая Луна Я ошибался, предполагая тогда, что я вижу Тегеран в последний раз, и все мы — видим Тегеран в последний раз. Как ушли — так и вернулись… Перелет был долгим и утомительным, с несколькими пересадками. Самолетом в Баку, город большой нефти, что-то типа русского Марселя в смеси с Далласом, на данный момент — Баку был административным центром управления новыми Персидскими территориями. Но в Баку я пробыл недолго — всего два дня. Как новоназначенный Военный и гражданский Наместник Его Императорского Величества на Персидских территориях я приказал всей военной и гражданской администрации перебазироваться из Баку в Тегеран, потому что столица территорий находится именно там. Всем, кто возроптал, ссылаясь на плохой климат, наличие детей и тому подобные обстоятельства я сказал, что больше с ними работать не желаю. Жестко — но правильно. Как говорится в Коране — сидите с сидящими. Коран я приобрел в Санкт-Петербурге, после того, как немного оправился от очередного ранения и решил, что пора приступать к справлению возложенной на меня Государем службы. Зашел в Санкт-Петербургскую соборную мечеть, которую посещали в основном живущие в городе татары, и собрался купить Коран — но имам-хатыб мечети преподнес мне его в дар, сопроводив словами "Спасутся те, кто уверуют". То ли меня знают уже по всем городам и весям, то ли на лице что-то недоброе написано. Тем не менее — чек я выписал, только — на благие дела. Вертолет Сикорского, на котором я прилетел, приземлялся ровно в том месте, откуда меня эвакуировали — просто пилоты знали площадку перед русским посольством, и приземлялись обычно на нее. Перед этим — я попросил заложить круг над Тегераном — и пришел в ужас от того, что увидел. Просто удивительно, как правление варваров, сменивших тирана, способно уничтожить один из лучших городов Востока. Конечно, была тут и наша работа, направления ударов моторизованных групп с высоты птичьего полета были видны без карты — но большую часть работы все же проделали сами персы. Мне пришло в голову, что ни один предшествовавший мне наместник не имел дела с таким. Когда брали Багдад — что там было? Нищие улицы, дома и виллы, какие небоскребы, господа. Заводы — да не было там никаких заводов. Даже Варшава в восемьдесят втором после подавления большого рокоша не выглядела так страшно — поляки все же были цивилизованной нацией и не рушили собственную среду обитания. А здесь — рушили. Убивали инженеров, разрушали дома и заводы. Словно дьявол вселился в людей — они с яростью вгоняли свою страну в средневековье и люто, до зубовного скрежета ненавидели всех, кто этому противостоит. Может быть, Ульянов был в чем-то прав[69]. Но — ничего. Шалите, господа. Не Ульяновы — восстановим. Вертолет коснулся земли своим шасси, пилот не стал глушить турбины. Поползла вниз аппарель, кроме меня на вертолете летело еще двадцать тонн груза. Его надо разгрузить, потом вертолет дозаправится в Мехрабаде и полетит обратно. Я поблагодарил экипаж, спустился на персидскую землю по трапу — прыгать как раньше, я не могу и возможно — уже никогда не смогу. С горечью посмотрел на изуродованный сад, на закопченные стены посольства — здесь было что-то вроде исламского комитета, потом они разбежались, когда стало понятно, что армия взяла город и сопротивление бесполезно. Через испачкавшую стены черную копоть — проступали написанные на фарси лозунги. Я не знал, что здесь было написано, и не хотел знать. Люди занимались своим делом. Чуть в стороне — несколько голых по пояс казаков сноровисто орудовали лопатами, наполняя землей большие, армированные стальной обвязкой мешки. Это HESCO — идею посмотрели у англичан, здравая идея, быстро и выходит на порядок дешевле, чем применяемые раньше для защиты территорий бетонные блоки. Бетон мы найдем, куда деть и без этого — предстоит много, очень много работы. — Равняйсь! Смирно! Равнение — на старшего! Побросав лопаты, казаки, и, как оказалось — гвардейцы из бодрствующей смены, выстроились в некое подобие строя — по пояс голые, но с оружием. Оружие лежало рядом с ними, на листе брезента, расстеленном рядом с ямой, из которой добывали землю. Почему-то стало… сентиментальным становлюсь. — Здравствуйте, казаки! Здравствуйте, гвардейцы! — Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство! В одном из усатых богатырей я опознал… — Здравствуй, поручик Скобцов. Или уже не поручик? Двухметровый гвардеец, тот самый, который охранял меня во время визита в соседнее, почти не пострадавшее от действий толпы британское посольство неловко протянул мне грязную, испачканную в земле руку — Так точно, господин вице-адмирал, еще поручик. — Ничего. Живы остались и, слава Богу. А звания будут. — Так точно… — смутился Скобцов — Звания будут… — в задумчивости повторил я — тем, кто жив останется. Здание саперы проверяли? — Так точно, с собаками. И в подвал заходили, господин вице-адмирал. — Это хорошо. С нами Бог, господа! — С нами Бог, за нами Россия! Мой кабинет — кабинет, который какое-то время был моим — оказался выгоревшим дотла. Пахло какой-то химической дрянью, до сих пор, стойкий, не выветривающийся запашок. Жгли специально, чтобы сюда не вернулись. А вот же — вернулись. И не уйдем. Но работать здесь — нельзя. Нужно восстанавливать, но на это уйдет время, силы и много чего. Надо искать что-то более подходящее. Еще и потому, что нужно все службы собрать в одном месте, на то, чтобы ездить с одного конца города в другой — не будет ни времени, ни возможностей. Потом — здесь надо восстановить все, создать… не знаю, что создать, посольство тут уже не нужно. Важно, чтобы это было что-то русское. Провел пальцем по стене, посмотрел на гарь. Гарь была жирной, липкой. Потом — пошел вниз, к машине… Ближе к вечеру — два бронированных АМО остановились около виллы, в которой я когда-то квартировал. Меня тянуло сюда — сам не знаю, почему… Из первой машины — это даже и не машина была, сплошной бронированный корпус, это уже не машина, а бронетранспортер — выбрались несколько человек с автоматами и двумя собаками. Начали вытаскивать какое-то оборудование, миноискатели на данных палках, что-то вроде маленькой спутниковой антенны на пистолетной рукоятке — прибор для просвечивания стен. Инженеры — саперы, без их заключения здесь нельзя входить ни в одно здание. — Зря вы это, Ваше Высокопревосходительство — сказал мне один из моих телохранителей, здоровенный, усатый казачина с нетипичной для казаков светло-соломенной шевелюрой и укороченным ручным пулеметом на боку. — Что — зря? — Здесь дюже опасно. Со всем уважением — лучше бы вы в другом месте поселились… — Это в каком? — Ну… в компаунде, например. Там, в конце концов, стража постоянно, техника есть, и посторонних нету. В чем-то он, конечно прав. Если смотреть перед носом. — Тебя как зовут, казак? — Тихоном батя прокликал, господин вице-адмирал… — Ты так меня называть будешь, так и сохранить мою драгоценную жизнь не сумеешь, Тихон. Пока это выговоришь… Все засмеялись — осторожно, пока притирка идет. Начальство разное бывает. Иное вот так, то пошутит — а то и по загривку. В кулак засмеялись. — Так вот, Тихон. Ты где в жизни бывал? Ты откуда вообще. — Та с Вешенской. Ну, в Варшаве был… — казак явно был не в своей тарелке, он подумал немного и добавил — и в Ростове зараз с батей бывал. — А ты там компаунды видел? — Да нет… вроде. — Правильно. Потому что их там нет. Если я поселюсь в компаунде — остальные тоже там поселятся, и будет так. В компаунде — безопасно, а в городе — по ночам стрельба. И не только стрельба. Мы будет управлять этими землями, отгородившись от них. И никогда не выйдем из этого компаунда. Компаунд — вот все, что будет здесь нам принадлежать, вот вся земля, которая будет здесь нашей. Потому что, когда ты поднял флаг над какой-то землей — дело не закончилось, дело только начинается. Понял? По виду было понятно — не совсем. Но скоро поймет. — Понял, господин вице-адмирал. — Вот и дело… Мы сидели так, в тишине еще несколько минут — пока к нам не подошел сапер, не постучал в люк. Шлем свой он уже снял. Один из казаков открыл люк, спрыгнул на землю, за ним последовал второй. Только потом — выпустили меня. — Ну? — Чисто, господин вице-адмирал, только… Судя по лицу сапера — произошло что-то, чего он не ожидал. — Что — только? — Да девицу какую-то нашли… Пряталась… Кусается… Это что еще за девица? — Местная? — Да нет, Ваше Высокопревосходительство. По виду не местная, но на фарси только так шпарит… — Знаешь фарси? — Есть немного… Под Бухарой служил. Точики фарси — то же самое, диалект, можно сказать. — Молодец. — Служу России и Престолу, Ваше Высокопревосходительство. — Пойдем смотреть на вашу девицу… Зайдя в сад, верней то, что от него осталось — я увидел поразительную картину. Истошно лаяла собака — небольшая такса, саперы часто используют ее, потому что у нее острый нюх, и ее можно проще транспортировать, чем немецкую овчарку, да и корма она меньше требует. Один из саперов светил мощным, аккумуляторным фонарем, второй пытался справиться с кем-то, кто брыкался, вырывался и кричал. Слово "basta!", произнесенное несколько раз, меня удивило и заставило сделать определенные выводы. Я подошел ближе. — Ciao, signorina. Come stai?[70] Итальянский я знал, немного, в пределах нескольких десятков обиходных слов и выражений. Обычно, аристократия знала все европейские языки хотя бы на этом уровне, это было нормой. Это позволяло везде чувствовать себя как дома и понимать свою принадлежность к высшему классу, который един, несмотря на границы. Естественно, я знал все фразы, которые позволяют познакомиться с женщиной — для моряка, бывающего в разных портах мира это немаловажно. Сказанное на итальянском произвело эффект слова "шиболет" только в обратном направлении — драка моментально прекратилась. — Chi sei tu?[71] — Lo sono un ufficiale russo, un marinaio[72] — Russo? — Russo — подтвердил я Один из казаков, тот самый, Тихон, встал рядом со мной — и только это уберегло меня от неожиданной и стремительной атаки. Женщину он успел перехватить, она тараторила как пулемет и билась в его руках. И плакала… — Стоп, стоп, стоп… — сказал я, понимая, в чем дело. Она была так напугана, что хотела быть ближе к любому цивилизованному человеку. К любому, кто не хочет ее изнасиловать или зарезать как свинью… Женской одежды у меня не было — как-то не вожу с собой, не дошел до такого. К счастью — здесь была отдельная скважина с водой, вода шла чистая, питьевая. Нашлась и ванная — она была столь массивной, не ванна, а мини-бассейн — что ее не расколола даже автоматная очередь. После того, как прятавшаяся в подвале женщина (кой черт женщина? Почти ребенок) отмылась, переоделась в повседневную военно-морскую форму, которая ей оказалась велика и причесала волосы — она оказалась очень даже не дурна. Да кой черт не дурна — просто красавица. Огромные, блестящие глазищи, тяжелые черные локоны волос, выразительная, чисто итальянская фигура. Газа здесь, конечно же, не было — но казаки развели прямо в саду костер, поставили на огонь большой котел. С чем с чем — а с котловым довольствием у казаков проблем никогда не было — каша с огромными кусками мяса и сала, дегтярно-черный чай, в котором чуть ли не ложка стоит. В районе боевых действий полагает чарка "от Государя" — но я первым своим приказом категорически запретил употребление спиртного и казаки отнеслись к этому с пониманием. Если подняться на третий этаж — то видно трассеры, то тут, то там распарывающие небо. Стрельба идет почти непрерывно, это уже нормальный звуковой фон здесь. Для девушки нашлась миска — и она набросилась на дымящуюся кашу как изголодавшийся зверек. — Кстати, со свининой… — как бы впроброс заметил я по-русски, потому что не знал, как будет "свинина" по-итальянски. Не знаю, поняла она меня или нет — только махнула рукой и с новыми силами налегла на кашу. Похоже, что первый экзамен сдан. Правоверная никогда бы не стала есть кашу с мясом нечистого животного. Но кто же она тогда? Отстала от туристической группы и попала в самое пекло? Но сапер сказал, что она знает фарси… Синьорина бросила на меня лукавый взгляд, заметила, что я на нее смотрю — и продолжила уничтожать кашу. Окончательно стемнело. Я решил, что оборонять всю виллу смысла нет — слишком много места, и слишком мало людей. Заняли третий этаж, заминировали первый этаж и сад растяжками, казаки выставили посты. Я собственноручно отнес наверх и закрепил как смог русский флаг — утром поднимем, сейчас смысла нет, сейчас скорее время спускать флаги на ночь. Ночь обещала быть неспокойной… Предполагая, что все кровати уничтожены и спать будет негде, я взял с собой большой флотский спальный мешок, в нем можно спать даже на палубе корабля или в воде. Кровати и в самом деле были уничтожены — и сейчас передо мной возникла проблема… этического плана. О том, чтобы выгнать случайно попавшуюся нам девчонку на улицу речи быть не могло — проще самому пристрелить, на улицах ночью шайтаны правят свой кровавый шабаш. Оставить ее здесь… сначала надо было кое-что выяснить. Слишком много я повидал разного, чтобы просто так во все верить. Наверху раньше была обсерватория, теперь там был свинарник и хлам. Все разворотили — считалось, что наблюдать за небом харам, наверное, потому, что если долго рассматривать его, можно прийти к выводу, что на небе есть звезды, а не Аллах. Обсерватория была хороша тем, что можно было вести обстрел на триста шестьдесят градусов, и были видны подходы к зданию. Это был последний этаж и последняя линия обороны. Проверив посты — если от этого зависит твоя жизнь, будешь делать это сам, не барин — я поднялся наверх. Девчонка сидела в сторонке, у самой стены, непонятно на чем, поджав под себя ноги. Так, как она сидела — европейская женщина сидеть не могла. Время кое в чем разобраться… — Поговорим? — сказал я по-русски — ты знаешь этот язык? — Да… нехорошо, но знаю… Вы и в самом деле моряк? — по-русски она говорила с шепелявым итальянским акцентом. К тому же — букву "ы" она произнесла правильно, значит, ее родной язык не арабский, и не фарси. Ни в том, ни в другом языке нет этой буквы и этот звук арабы и персы просто превращают в "и". — Да, старший офицер флота — из осторожности я не стал называть ей свое настоящее звание — меня зовут Александр. И со мной можно на ты без излишних церемоний. А как зовут тебя? — Луна. — Это имя? — удивился я — Да… Хотя меня все зовут Люнетта. Маленькая Луна, Люнетта. Меня так зовут. — Люнетта, значит. Piacere di conoscerti, Lunetta[73]. — Grazie, signor — девушка церемонно наклонила голову. Вообще, несмотря на необычные обстоятельства, она умела держаться. Аристократию узнают по осанке и готовности держать любые удары судьбы. Тут это было. И нравилось это все мне — все меньше и меньше. Хотя бы потому, что соседнее с нашим посольством здание оказалось почти не повреждено. — А какие языки ты еще знаешь? — Английский, немецкий… немного. Арабский. — Ты мусульманка? Она скривилась — Нет… — Родилась здесь? — Недалеко отсюда. — В этом городе? — Да! — судя по тону, она разозлилась… — Так вот, Люнетта. Дело в том, что этот дом сейчас принадлежит мне. Нет, не потому, что я ехал по улице и мне он приглянулся. Потому что я жил здесь до этого. Так что ты должна понимать — вопросы задаются тебе не просто так. Она вскочила и направилась к лестнице, я едва успел ее перехватить — Lasciatemi andare![74] — попыталась вырваться она Драться с ней подобно тому саперу, я не собирался — а поступил примерно так, как поступил Геракл с Антеем. Перехватив ее за талию, я оторвал ее от пола, переместил туда, куда мне было нужно, и поставил. Мимоходом успел ощутить весьма выразительные формы. В астрокуполе были выбиты стекла — и были хорошо видны трассеры, взлетающие над Тегераном. — Ты куда собралась, Люнетта? Хочешь уйти туда? — Я здесь… жила… все время… пусти! Я отпустил ее — Я не желаю тебе зла. — Тогда зачем задаешь столько вопросов? — Не буду, если ты расскажешь о себе сама. Она прошла назад, но не к лестнице. Я заметил, как она идет — хм… — Зачем тебе это? — Я хочу знать, насколько я могу тебе доверять. И насколько я могу тебе помочь. Жизнь здесь очень опасна… — Ты и в самом деле хочешь мне помочь? — Возможно. — Но… Все, что она думала — было написано у нее на лице. — Успокойся, я не попрошу от тебя ничего такого взамен. Я русский дворянин. — Русский дворянин? Граф? — Князь. Князь Александр Воронцов к вашим услугам, сеньорита. Она оценивающе посмотрела на меня — Князь… для князя вы ведете себя… странно. — Как есть. Я флотский офицер и служу своей стране и своему Государю. Итак? Она какое-то время смотрела на меня, потом сказала. — Меня зовут не Луна. Люнетта — это мое прозвище, почти что имя. Почему-то я не удивился. — А как твое настоящее имя? — Меня зовут Анахита. Это мое настоящее имя. У меня нет документов — но это настоящее имя… — Пусть будет Анахита. А почему Люнетта? — От мамы… — Люнетта — Анахита скривилась от боли, которую причиняли ей эти воспоминания — ее имя было Луна, это было ее настоящее имя. Я — Люнетта, маленькая Луна. Мы с мамой… были очень похожи. — Если не хочешь, можешь не рассказывать про маму. — Нет… все нормально. Я расскажу. История Люнетты была необычной — и в то же время обыденной и страшной для этого времени и этого места. Мать Люнетты была из рода обедневших итальянских дворян. В долгах как в шелках, отец объявил себя банкротом, и у красавицы Луны не оставалось никакого другого пути, как искать подходящую партию себе. В Италии такую найти сложно — итальянцы разложились, превратились в нацию сибаритов, извращенцев всех мастей, лодырей и пустозвонов. После нескольких неудачных попыток и одного аборта Луна поехала зарабатывать на Восток — если говорить жестко, можно сказать, что она пошла по рукам. На Востоке, с его нефтяными доходами, итальянская графиня была высшим классом, ее благосклонности искали очень многие. Луна предусмотрительно выбрала Персию — нефтяные доходы и молодые офицеры, пришедшие к власти, во главе с только что провозглашенным Шахиншахом — Мохаммедом Хосейни, первым Шахиншахом династии Хосейни. От одной из связей родилась Анахита. Люнетта. — Послушай… — перебил ее я — так ты не знаешь, кто был твой настоящий отец? — Не знаю. Я несколько раз спрашивала у мамы — но она меня постоянно обрывала и гнала прочь. Тогда мне надо было насторожиться. Не насторожился. — Хорошо. Что было потом? — Потом… Потом у мамы появились деньги… много денег, мы никогда не бедствовали. Она открыла что-то типа дома свиданий… для старших офицеров. Связалась со своими друзьями в Италии, начала поставлять кое-что… — Кое-что — это кокаин? — уточнил я — Если знаешь, зачем спрашиваешь? — Просто интересно. Продолжай. — Она купила особняк, потом еще что-то из недвижимости… Из Италии приезжали женщины, которые… — но ты не думай, я не… — Я верю — успокоил я ее — продолжай. Конечно же, она в борделе не работала — мать никогда не позволить дочери работать в борделе, который она содержит. Если она, конечно, мать. — Потом… потом все началось. Мама думала, что после парада… А после парада в день Белой Революции — начался кошмар. Самый страшный, какой только можно было представить. Шахиншах был мертв, разорван осколочно-фугасным снарядом на трибуне, и шахиншах Хусейн был мертв, застреленный в спину предателем, и я был почти что мертв, валяясь в своем кабинете с пулей в спине, и почти все из тех, кто должен был прийти вечером в дом удовольствий — тоже были мертвы. Но это было ничто по сравнению с тем, скольким людям еще предстояло умереть — и смерть их была нелегкой… — Они… мама сказала мне бежать, но я не послушалась. Они… ворвались с оружием и стали стрелять. Я знаю, кто там был… — Мулла? — Нет… Там был белый человек… он говорил по-английски. Он бывал у нас в доме… — Что он там у вас делал? — Мама договаривалась с ним… о том самом, ну ты понимаешь о чем. Еще бы не понимать. Торговый дом Жардин Матессон, чья деятельность на территории Российской Империи запрещена законом, и который является одной из крупнейших публичных финансово-промышленных групп со штаб-квартирой в Гонконге. Его история началась с того, что корабельный врач Уильям Жардин нанялся на корабль Ост-Индской компании в качестве судового хирурга. Корабль этот, равно как и сама Ост-Индская компания — занимался наркотранзитом в Китай, и каждому члены команды дозволялось взять в рейс по сорок килограммов собственного товара, чтобы продать его в Гонконге или Шанхае. Трудно представить это сейчас — но тогда наркоторговлей с Китаем официально занимался весь британский высший свет, вкладывались в это и деньги членов Саксон-Кобург-Готской династии, которая тогда еще не была Виндзорской. Пятнадцать лет Уильям Жардин плавал в Китай и каждый раз он привозил и продавал по сорок килограммов опиумной эссенции. Потом — оставил морской промысел, открыл агентство на берегу и стал одним из крупнейших оптовых наркоторговцев Гонконга. Когда китайский император повелел прекратить наркоторговлю в Китае — Британия объявила Китаю войну. Потом, когда Китай аннексировала Японская Империя — Жардин договорился и с ними. Тогда же появился героин — японцы очень быстро сообразили, какое преимущество дает повальная наркотизация подконтрольных земель — миллионы рабов работали за дозу. Потом поток повернули в обратном направлении — и героин хлынул уже в Европу. Сначала через Марсель — но у немцев с юмором было совсем плохо, они ввели в Марсель дивизию парашютистов и перебросили туда лучшие сыскные силы баварской криминальной полиции. Через несколько дней — в Марселе не было улицы, на которой не было бы виселицы, а еще через месяц — поток наркотиков в страну прекратился. Англичане переориентировались на Монако, маленькое княжество на побережье, обладающее правом суверенитета на европейском континенте. Князь Монако отказался заниматься наркоторговлей, тогда у него убили жену, инсценировав дорожную аварию. Князь Монако обратился за помощью в Берлин — и порядок в стране стали охранять германские горные егеря. Тогда поток отравы переориентировался на Сицилию — итальянское королевство уже не было империей, а Сицилия готова была и вовсе отколоться от страны. Тут уже, на Сицилии, ни немцы, ни русские не могли действовать открыто — но скрытно действовали. Получается, что ублюдки тайпаны[75] протоптали тропу и сюда — с этим придется тоже разбираться. Николай, ныне Император — приказал спалить кабульский и джелалабадский базары и бомбить виллу брата афганского короля, контролирующего наркоторговлю. Думаю, что и я придумаю для борьбы с наркоторговлей нечто… радикальное. — Как тебе удалось сбежать? — У меня была паранджа. Я знала язык, и мне удалось выскользнуть. В доме был тайный выход для джентльменов, которые… Которые не хотят светиться в борделе. Понимаю. — Что было потом? — Потом… потом они сожгли и разграбили наш дом. Я видела, что они всех, и маму… сажают в машину. Они посадили их и увезли, понимаешь, увезли… Люнетта расплакалась Не стоило даже спрашивать — куда увезли. Власть над городом, довольно культурным и просвещенным, если даже бордели с европейками есть — в считанные часы захватили малообразованные, в основном очень религиозные крестьяне — феллахи. Учитывая, что здесь была практика гаремов и приличного калыма — многие не то что не могли себе позволить содержать жену — но и не видели женщин вообще. Обходились так, как обходятся в мусульманских странах, в Афганистане, в северной Индии — тем более что тут было полно афганцев. Занимались сексом с маленькими мальчиками, вязали коз к дереву. А тут — несколько шикарных, для шейхов, распутных женщин, с которыми можно делать все, что угодно. А шариат, между прочим, за распутство карает забиванием камнями насмерть. И клянусь, им повезло, если их просто забили камнями или расстреляли на стадионе. Сам не знаю, зачем я это сделал, но я сел с Люнеттой рядом — и она доверчиво прижалась ко мне. Невидимые нити связывали нас все прочнее и прочнее. — Успокойся. Мы — русские. Мы пришли и никуда не уйдем. Больше такого никогда не будет. — Но тогда-то ушли… — Это была не наша страна. Теперь — наша. Русские, если куда-то пришли — уже не уходят. Мы — такие… Потом Люнетта просто бродила по улицам. Иногда находила где-то что-то поесть. Старалась никому не показываться на глаза. Паранджа — она не только скрывает, но и защищает женщину, большинство боевиков понимали, что если они будут даже просто заглядывать женщинам под паранджу, не говоря о чем-то более серьезном — то моментально восстановят против себя всех местных, всех — до последнего человека. Потом — она забрела в бывший дипломатический квартал и нашла себе убежище. Потом — начались бои, и бои эти были настолько страшные, что она забилась в подвал и боялась выйти наверх. Подвал этот она выбрала только потому, что здесь была вода, которую можно было пить — из бака. Потом она услышала собачий лай, и поняла, что ее обнаружили. Попыталась сбежать — и ее поймали инженеры — саперы. Вот и вся история. Как есть. — Получается, ты теперь сирота? У тебя вообще никого нет? Люнетта просто вздохнула. Клянусь, никаких дурных мыслей у меня тогда не появилось. У меня на руках была Марина, которую пытались привести в чувство в Санкт-Петербурге. У меня была Ксения и Николай… хотя были ли они у меня или нет, это еще большой вопрос. Наконец, у меня была любовь, настоящая, которую надо было просто вырвать как занозу и навсегда забыть про нее. Я этого сделать не мог. — Ложись. Ложись в спальник, и спи. Утром решим что делать. — А ты… — Я найду, где мне спать. Иди — я пихнул Люнетту по направлению к спальнику, сам начал готовить себе что-то вроде ложа из того, что было. Во время специальной подготовки по выживанию мне приходилось неделями спать на земле. Тогда не умер — и сейчас не умру. — Здесь же холодно. — На корабле бывает еще холоднее. Ложись и спи. Заснул я сном, обычным для разведчика — боевого пловца — неспокойным, настороженным. Пятьдесят секунд сна и десять секунд полудремы — такой сон вырабатывается специально. Человека, который умеет спать таким сном, невозможно убить ночью. Так я и увидел, что Люнетта сначала честно пыталась заснуть в просторном спальном мешке, возилась-возилась. Потом — вылезла из него, какое-то время смотрела на меня. Потом — стала осторожно подкрадываться ко мне, как кошка. Черт бы ее побрал… — Не нужно этого делать… — сказал я, не открывая глаз Люнетта дернулась, фыркнула, как ошпаренная кошка. — Ты… не спишь. — Сплю. Но все вижу. Я не могу спать по-другому. Какое-то время она смотрела на меня, будто в раздумье, как поступить. Потом легла рядом, отчего собранная мной из хлама конструкция спальной кровати угрожающе заскрипела. — Поцелуй меня… — попросила она меня с очаровательной непосредственностью. — Люнетта, я помогу тебе просто так. Не нужно этого делать. — Нет… Я очень боюсь. Я хочу, чтобы был кто-то рядом, такой… Иначе я просто не смогу жить. Мне очень страшно. — Какой — такой? — Такой как ты. Сильный… ты сильный. — Ты знаешь меня пару часов. — Ты плохо знаешь женщин. Мы чувствуем мужчину с нескольких минут знакомства. Наверное, это идет с древних времен. Женщина должна была найти себе мужчину, который убережет ее и прокормит. И подарит ей ребенка. Или нескольких. — Я думаю не о ребенке. И тем более не о нескольких. — А о чем же? — О том, что будет завтра. Когда я встану утром. Спи. На следующий день я уехал на службу, сам не зная, что делать. Надо было налаживать деятельность военных комендатур в городе и по всей стране, надо было что-то делать с беженцами, с местами, зараженными радиацией, надо было разрабатывать план прикрытия границы в нормальных и чрезвычайных обстоятельствах, надо было… Чертовски много надо было сделать. Сделать прямо здесь, сейчас, времени на раскачку не было совсем. Каждый день оборачивался сотней убитых — я считаю не только военных и казаков, но и беженцев — и еще несколькими тысячами, если не десятками тысяч людей, разочаровавшихся в правлении Николая Третьего и в способности временной администрации навести порядок в Тегеране и во всей стране. Еще неизвестно — что из этого было хуже. Домой я приехал где-то между двадцатью тремя и двадцатью четырьмя часами, злой как собака, теперь уже четко осознающий весь масштаб проблем, свалившийся на меня. На вилле остался постоянный пост из шести казаков, там же осталась Люнетта. И она встретила меня — в комнате, в которой она умудрилась создать обстановку и даже — она с казаками нашла где-то целые стекла и каким-то чудом умудрилась их вставить. Мебель была собрана отовсюду, в основном с соседних вилл. Где она взяла пулярку — неизвестно, но явно не из казачьего котла. Той ночью произошло и все остальное… Почему это произошло? Да потому что я не железный. Нет, не в смысле разыгравшейся похоти. Просто я тоже человек, пусть и привыкший жить на глубине, под давлением. Но мне нужно было хоть какое-то живое существо рядом. Существо, общаясь с которым я и сам чувствовал бы себя живым. Хотя — можно было бы завести собаку. Картинки из прошлого 10 сентября 2002 года Тегеран, Персия Если целая страна допустила, чтобы её правил тиран, вину за это нельзя возлагать лишь на одного тирана. Уинстон Черчилль Пока Англия пребывала во сне Доброе утро, страна… Хотите, подскажу, как можно выучить язык, не слишком сильно потратившись, и даже ничего особо не делая? Очень просто — нужно купить антенну спутникового телевидения и начать с того, что слушать регулярно новости на том языке, который вы хотите выучить. Сначала это будет казаться абракадаброй, бессмысленным набором звуков. Потом — вы начнете понимать, о чем речь. Потом — начнете понимать отдельные слова. Потом — будете понимать уже все, что говорится — примитивно, но для повседневного общения больше не надо. Примерно так пацаны в больших портах, занимающиеся мелкой торговлей в свои двенадцать — четырнадцать лет знают понемногу десяток языков и нигде не пропадут. Усилием воли я вырвал себя из сна, поплелся в душ. Пять часов десять минут утра… лег в час ночи. Сегодня — не факт, что вообще удастся поспать, дела наваливаются подобно снежной лавине гораздо быстрее, чем удается их разгребать. Войну мы выиграли, теперь самое сложное — мы должны выиграть мир… Вода даже в Зеленой зоне была холодной — другой просто не было… Вот так тут мы и живем. Город — многомиллионный мегаполис — до сих пор питается из армейских кухонь, того, что успели запустить — явно недостаточно. Несмотря на все произошедшее — население города не только не уменьшилось, но и увеличилось, недавно военные подсчитали примерное количество палаточных, шиферных прочих лагерей беженцев вокруг города и пришли к выводу, что сейчас население Тегерана и его окрестностей составляет от четырнадцати до пятнадцати миллионов человек. Число это не только не сокращается, но и прибывает, потому что через восточную границу, которая до конца так и не перекрыта, в том числе через зараженные зоны продолжают идти беженцы и поток этот до конца остановить так и не удается, несмотря на патрулирование беспилотников и дирижаблей. Кроме того — люди, сорванные с мест гражданской войной, идут в Тегеран потому, что тут распределяется помощь, и этот процесс удается контролировать мне лично, в других же городах все безумие раздачи гуманитарки не удается прекратить даже расстрелами. Люди живут в палатках, в землянках, в последнее время нам удалось найти какое-то решение — мы закупили и стали выдавать таким вот беженцам стандартные сорокафутовые морские контейнеры. Хотите, смейтесь, хотите нет — но это намного лучше палаток: прочные стены, крыша, пол, двери, можно повесить замок, можно утеплить, контейнер легко перевозить, легко составлять их вместе, образуя лагеря беженцев… я не хуже вас понимаю, что это ничто, но пока это все, что мы можем сделать. А делать надо быстро, потому что ситуация, немного нормализовавшись после штурма Тегерана, снова стала ухудшаться. Эти лагеря… гигантские клоаки под открытым небом — там кишмя кишат агитаторы, экстремисты, их никто толком не выявляет и не изымает. Что там творится по ночам… шииты режут суннитов и наоборот, арабы режут персов и наоборот, все вместе ненавидят успевших прийти из разодранного войной Афганистана пуштунов — а за время беспредела их перешло на нашу сторону разве что не миллион человек, значительная часть — радикальные экстремисты. Но спрос здесь — с нас, и конкретно — с меня, потому что теперь это наша земля и мы за нее в ответе перед Богом, Аллахом, людьми и остальным миром. Действовать мы должны быстро — пока все окончательно не рвануло, мы должны как-то устроить в жизни этот табор, восстановить и запустить промышленность, дать людям работу, хоть какую-то, но работу — и только потом спрашивать за законопослушание. Власть, не способная обеспечить нормальную жизнь своим подданным не вправе с них ничего требовать. Промерзнув под душем так, что даже кости заныли, я вышел из этой душегубки, начал одеваться. Про зарядку речи больше не было — просто некогда. Кофе пить я тоже не стал — в администрации напьемся. Одеваясь, я мельком слушал новости. CNN — каждый день я слушал новости на разных языках, чтобы поддерживать в форме свои лингвистические способности. Это своего рода зарядка для ума, иначе язык забывается… Сегодня годовщина со дня трагических событий в Нью-Йорке и приходится с горечью констатировать, что за этот год мир не стал безопаснее. В Триполи… Дальше я не стал слушать — выключил. Понятно, что в Триполи — итальянцы просирают, простите, страну. У них есть такое понятие — искусство жить. Но жить с удовольствием и жить в Империи — две вещи суть несовместимые. Внизу меня ждали броневики — два массивных стальных урода с пулеметными башенками, держат по кругу пятнадцатимиллиметровый бронебойный патрон, решетки от РПГ — иначе по городу передвигаться опасно. Когда только начинали — вставал вопрос, а не передвигаться ли нам на вертолетах, благо вертолеты были, а посадочные площадки оборудовать и защитить от шахида с гранатометом было возможно. Я отказался сам и воспретил другим по одной простой причине — этим самым мы лишим себя стимулов к улучшению ситуации в городе и дадим всем заинтересованным сторонам понять, что мы не контролируем ситуацию и всего боимся. А этого — допустить нельзя. Хотя вертолеты были, и не только у меня — на них перемещались по стране, так намного быстрее. Нас было мало, и успеть нужно было везде. Надев привычный уже бронежилет — тоже хоть смейтесь, но с безопасностью здесь шутки очень плохи — я влез в головную машину, во вторую погрузился мой лейб-штандарт, то есть группа охраны. Тронулись… Улицы уже расчистили, начали разбирать завалы, самосвалы, кабины которых были заменены на бронированные, курсировали по улицам, вывозя на свалку мусор и битый кирпич — но работы был еще непочатый край. Поражало другое — работу эту делать не хотели. Пытаясь занять людей — в конце концов, чем-то же они должны были заниматься — мы объявили о наборе гражданских добровольцев за один рубль в день и кормежку. Пришло — на удивление мало людей, хотя беженцев вокруг города было столько, что весь город можно было уже вылизать как на коронационные торжества. Удивляло то, что люди не хотели приводить в порядок землю, где они жили, город, где они собирались жить (если пришли сюда — наверное, собирались здесь жить) они просто пассивно сидели и ждали чего-то. Активных было меньшинство… многих перебили, активные-то как раз и пользовались лютой ненавистью исламских экстремистов, они говорили — это мы сделали, это не Аллах сделал, по шариату сказать так страшный грех, все на этой земле — по воле Аллаха. Я знал, что с этим будет трудно — но все равно массовая апатия поражала. Такое ощущение, что многим все равно было — жить или умирать. Потом — исламские экстремисты, сориентировавшись и оправившись от полученного удара, видимо получив какое то пополнение, перегруппировав ряды и получив указания сверху, начали террор против тех, кто все же пошел работать, и с этой идеей пришлось временно распрощаться. Сейчас людям, сидящим в лагерях, просто раздавали гуманитарку, кормили, как могли и они были предоставлены сами себе. Знаю, насколько это плохо, еще на корабле нередко старые боцманы говаривали, что бездельничающий матрос хуже дезертира — но пока ничего поделать невозможно. Пока все есть так, как есть. Еще одна проблема — автомобили. Улицы повреждены, поток транспорта напоминает бурную реку с заводями, нормальное движение налажено только на центральных магистралях, на остальных заниматься этим некому, да и опасно — постовой все равно что мишень. В итоге — машины с минами оставляют на людных улицах, мотоциклисты — убийцы дают очередь по толпе или по солдатам и срываются с места… Пока двигались — в окно я не смотрел. Насмотрелся. Был у меня с собой ноутбук — но и его я не включал. Думал, пока есть возможность. Это очень кстати важно — иметь время и место, чтобы спокойно подумать. Многие необдуманные поступки совершаются только потому, что элементарно некогда подумать над тем, что ты делаешь. Иногда поражаешься тому, как быстро рушится цивилизация, как легко людей превратить в зверей, и как недалеко мы ушли от средних веков, когда казнили, убивали и кровь лилась рекой. Как легко люди, у которых была работа, было какое-то положение в обществе, пусть и небольшое — меняют это все на кровавый хаос. Позавчера я вынужден был потерять полчаса своего времени (не скажу что драгоценного, но за эти полчаса тоже что-то можно было сделать) на интервью нескольким журналистам, в том числе иностранным — приличия надо было соблюдать, мы должны были вести себя как цивилизованные люди в цивилизованном месте, чтобы рассчитывать на инвестиции и восстановление нормальной жизни. В числе прочих испанским журналистом был задан вопрос… точнее не вопрос, это была реплика на мое высказывание. Вопрос бы такой — может быть люди здесь просто хотели справедливости, поэтому и пошли на это? Я ответил довольно резко, в том смысле, что миллион погибших слишком большая плата за любую справедливость — а вот сейчас в моей душе поселились сомнения… Я видел этот режим, хоть и находился здесь довольно непродолжительное время — причем в отличие от всех тех, кто здесь жил — меня защищал дипломатический иммунитет. Этот режим нельзя было назвать однозначно злодейским — шахиншах Мохаммед многое сделал для страны, он не мог не воровать, даже наверняка воровал — но при этом он развивал страну. Даже в каком то смысле пинками — он брал своих подданных, погрязших в многовековом сонном царстве за шкирку, и пинками гнал их туда, куда они не хотели идти — в цивилизацию. От лачуг — к квартирам в многоэтажных домах, от грязных базаров — к торговым пассажам[76], от ледащих верблюдов — к автомобилям, от кустарного гончарного круга — к работе на заводе, причем к работе с правами, с выходными днями и отпуском, с пенсией — все как у людей. Почему же люди отринули все это? Я никогда не лгал себе, потому что лгать самому себе, видеть то, чего на самом деле нет — худшая из всех возможных форм лжи. И здесь я видел — террористический режим сторонников Махди пользовался поддержкой подавляющего большинства населения. Этот режим не дал людям ничего кроме ужаса, разрухи, войны, кровавых игрищ на стадионах и площадях, голода — но люди поддержали его. То, что случилось — не могло случиться без явной доброжелательной поддержки очень значительного процента населения Персии. Потом, когда пришла русская армия и в ходе блестящей многовекторной операции, потеряв меньше тысячи человек убитыми, наголову разгромила террористов — часть населения приняла наш приход так, как это принято на Востоке. По праву сильного — мы пришли, продемонстрировали свою силу разгромив и уничтожив прежних владык — значит, мы имеем право владеть этой землей и навязывать свою волю людям. Но эти люди — не поддержали нас душой они по прежнему считают то, что делаем мы несправедливостью и не будут защищать строящуюся нами страну, если на горизонте возникнет, к примеру, еще один Махди. Часть людей — не поддержала нас вообще, став либо террористами, либо активными сторонниками террористов. Да, у нас была поддержка, это были люди, которым удалось уцелеть в развязанной исламистами бойне, те, кто вернулся в страну по программе возвращения беженцев и даже часть тех, кто увидел творимое террористами и ужаснулся. Но количество этих людей исчислялось в более развитых северных местностях, на побережье — тридцатью-сорока процентами населения, в тех районах, которые были ближе к Афганистану, этот процент падал до десяти. Конечно, были люди, которые в душе поддерживали нас, но опасались выразить это открыто, опасаясь ночных гостей с приговором шариатского суда в кармане — но этих людей было не так то много. Несмотря на все наши усилия — большинство нас не поддерживало. Вопрос — почему? На Востоке — совсем другая жизнь, все здесь устраивается и складывается совершенно по-другому. Мы, северяне, привыкли все делать быстро — а ну-ка, промедли в стране, где период агротехнических работ составляет четыре-пять месяцев и это в лучшем случае. Здесь — все делается неспешно — потому что жара, круглый год жара и отличается она только степенью: сильная жара — не слишком сильная жара. Мы, цивилизованный мир полагаемся на систему, в которой каждый занимает какое-то место — на Востоке смотрят, прежде всего, на человека, и неважно какое у него звание, и какое место в системе он сейчас занимает. Мы идет по пути технического прогресса — быстрее, выше, сильнее — здесь в почете самосозерцание и самосовершенствование. У нас считается нормальным, если человек не смиряется со своей судьбой и стремится многого добиться в жизни — здесь, если Аллах повелел тебе быть бедным, значит, на то воля Аллаха. Мы очень разные — но все равно, это не дает ответа на вопрос — почему? Бунт поддержали мелкие лавочники — я уже понял почему, не только потому, что они сталкивались с самым страшным беззаконием, с низовым беззаконием мелких чиновников репрессивно-карательного аппарата, которые пользовались своей безнаказанностью вовсю. Я принимал делегацию лавочников, дуканщиков и понял, что вопрос не только в этом — они не хотят, чтобы открывались большие торговые дома и пассажи, потому что люди уходят из их мелких лавок в большие пассажи, где товар дешевле и лавочники теряют средства к существованию. Помилуй Бог, я могу жестоко наказывать вновь набираемых полицейских за поборы и бесчинства в отношении людей, давая тем самым понять, что полицейские не изъяты из сферы действия закона и отвечают перед ним точно так же как и все другие люди — но я не могу запретить восстановление старых пассажей и открытие новых! Более того — для чего сюда приглашаются купцы, миллионщики — да как раз для этого, чтобы они увидели здесь возможности и вкладывали сюда деньги! Я не могу делать ставку на базар, потому что это Россия, это цивилизованная страна, черт меня дери! Но в этом случае лавочники меня никогда не поддержат. Бунт поддержала практически вся провинция — кажется и здесь я понял, в чем дело. В стране активно развивался Север и Запад, в противовес довольно отсталым Югу и Востоку, граничащий с Афганистаном неспокойный юг и вовсе жил последнее время на кустарном производстве для нищего, примитивного Афганистана и на оголтелой контрабанде. Промышленные производства Севера и Запада просто отнимали работу у этих кустарей, которые занимались своим делом из поколения в поколение! Скажите, кто будет покупать ботинки, сшитые кое-как вручную с подошвой из старой автомобильной покрышки, если рядом стоят ботинки, сшитые на автоматической линии вновь открывшейся фабрики, сделанные не из примитивно обработанной кожи, а из специального материала, который не мнется, не рвется, не пропускает воду и не требует никакого ухода. Да еще этот пошитый на фабрике ботинок — он дешевле, потому что кустарь работает над ботинком несколько часов, а тут он изготавливается за несколько минут. Но ведь в этом случае — кустарь, получается, лишается работы и как ему прокормить семью, в которой несколько детей — сколько Аллах послал, так здесь принято. И что ему делать? Получается, что исламист, зовущий в средневековье, говорящий, что не надо носить трусы, потому что во времена Пророка Мохаммеда их не носили, и поджигающий фабрику, в которую вложили пятьдесят миллионов золотых рублей — он, получается, делает то, что хочет этот кустарь?! И так если разбираться… Тот, кто владеет примитивной, сделанной из древнего мотоцикла рикшей теряет работу когда появляются нормальные такси и у людей становится больше машин. Тот, кто веками ловил рыбу в Заливе — теряет работу, потому что добывается нефть, и в Заливе больше нет рыбы. Тот, кто шьет одежду… тот, кто строит глинобитные и саманные дома… да до черта тут можно перебирать! И все, получается, от моих действий теряют, а от действий террориста с гранатометом в руках и словами "Аллах Акбар!" на устах — выигрывают! А как быть выросшему сыну этого кустаря — с одной стороны, он не видит никакой жизни кроме той, которую ведет его отец, школа здесь не сравнить с русской, в этом шахиншах смертельно ошибся — он видит унижение отца, нищету — и тут приходят исламисты, показывают ему на тех, кто виноват, то есть на меня, на нас, русских, дают ему фугас и десять рублей. Он идет с фугасом на дорогу. Если его засек беспилотник или снайпер казаков — получается шахид, а у местных к нам прибавляется счетов. Если он все-таки установил фугас — и кто-то подорвался на дороге — придут казаки, морские пехотинцы, десантники, спецназ, устроят зачистку — будут трупы и снова пополнится счет между нашими народами. И крестьяне… они годами гнули спину на своей нищей, иссушенной солнцем земле, а тут пришли люди и стали проводить оросительные системы. Но за орошение надо заплатить, и пусть даже это окупится кратно возросшим урожаем, и пусть даже на это сельскохозяйственный банк даст ссуду (кстати, надо проверить, давали или нет и как эта работа организована сейчас) — все равно, для крестьянина это проблема. Я это понял только тогда, когда начал вплотную заниматься этим. Это для меня не проблема — я родился в цивилизованной стране, смотрел, как ведется домашнее хозяйство, потом учился, при поступлении на службу мне открыли счет в Офицерском обществе взаимного кредита и дали пластиковую карточку, потом я открыл счета в других банках, учился управлять нашими делами по мере старения деда. У меня есть машина, я умею пользоваться компьютером, искать информацию в Интернете, в морском училище нас учили управлять всем, что плавает, ездит и летает. Поэтому для меня — окажись я владельцем неорошаемой земли — проблем договориться об орошении нет, тем более если тянут ветку, и если нет денег — то взять кредит тоже проблем нет, тем более что, по крайней мере, в России государство заинтересовано в высоких урожаях и половину процента по таким кредитам идет от казны.[77] А вот этот крестьянин — для него и банк, и компания, которая взяла подряд на орошение и предлагает заключить договоры — существуют в каком-то другом измерении, для него это дико, он не знает куда идти и что делать. А те, кто все же цивилизованно хозяйствуют — они получают приличный урожай и за два-три года гарантированно разоряют всю округу, скупая за бесценок неорошаемые земли и налаживая на них орошение. И вроде все нормально — у земли есть хозяин, земля орошается, есть хорошие урожаи — вот только этот крестьянин оказывается согнанным с земли и попадает в город. Часто вместе с семьей. Нищий, темный, необученный — а в городе беспредел, который творят шахские полицейские, шахская гвардия, шахские чиновники. А потенциальные работодатели этого крестьянина, которых самих ограбила полиция, собирая дань — не прочь на нем отыграться, заставить работать в хвост и в гриву и не заплатить положенного. Вот и готова — наполненная порохом бочка. И наведение порядка, порядка в том смысле, в каком мы понимаем его — проблемы не решит. И получается, те люди, беженцы, в основном как раз с юга и востока страны, которым я предлагаю восстанавливать дороги, дома и заводы за питание и один рубль в день — они отказываются не по лени, верней не только по лени. Они видят, что русские восстанавливают все, как было, и если снова заработает завод по производству обуви — без работы останутся обувщики, автомобильный завод — без работы останутся извозчики и моторикши. Они не хотят, чтобы все было как прежде, они хотят отмотать пленку лет на тридцать назад и жить так, как раньше жили. А террористы, которые нападают на строителей, подрядчиков, военных, взрывают то, что только что восстановили — они, получается, помогают людям вернуться на тридцать лет назад. И поэтому — для них по рублику, по туману[78] — собираются деньги. И поэтому как раз лагеря беженцев стали рассадником самого махрового терроризма и экстремизма, и нам никак пока не удается уничтожить систему, вербующую все новых и новых террористов, ликвидировать организаторов и уничтожить связи между террористами. Вот и скажите мне, господа хорошие — что я, князь Александр Воронцов, военный и гражданский наместник ЕИВ в Персии — должен со всем с этим делать? Не знаете? Вот и я — не знаю. Реагируем пока в стиле пожарной команды — где горит, туда и едем. Сейчас увидите, в общем. Броневик тяжело просел на левый борт одновременно с разворотом на девяносто градусов. Это тут промоина в асфальте, которую я приказал заделать еще третьего дня, и которую до сих пор так не заделали. По этой промоине одновременно с разворотом можно сделать вывод — приехали. Резиденция Военного и Гражданского наместника ЕИВ в Персии располагалась не где-нибудь, а в Новом дворце, недалеко от дипломатического квартала, сейчас моя резиденция называлась "Хрустальный дом". Он не слишком сильно пострадал во время боевых действий, а строили его по особому проекту, и уже на этапе архитектурного проектирования в разработке проекта участвовали специалисты службы безопасности и эксперты по безопасности из России и Священной Римской Империи. Вот почему дворец такой странный — здание представляет собой замкнутый квадрат с очень большим внутренним двором, на втором этаже нет ни единого окна, обращенного наружу — все только внутрь, во внутренний двор, и это очень удачно замаскировано. Дворец построен в стиле модерн и больше походит на торговый пассаж — потому что снаружи, окон как таковых не видно — сплошной монолит зеркальных стеклянных панелей, снайперу просто не прицелиться — ослепнет от бликов отражающегося в стекле солнца. По исполнению это даже не дворец — это классический форт на дикой территории с метровой толщины внешними стенами. Все автомобили останавливаются либо в закрытой галерее, либо проезжают во внутренний двор. Во внутреннем дворе выходят только важные персоны, к которым ныне отношусь и я. Но что в галерее, что во внутреннем дворе — у снайпера нет ни единого шанса… Автомобили тяжело остановились, я отстегнулся от кресла — кресла внутри были как в гоночных авто, с четырехточечными ремнями — на случай подрыва. Ноги стояли не на полу, а на специальной подставке. Гулко стукнула, отходя в сторону дверь — она всегда открывалась только охраной, и только после того, как старший убедится, что опасности для охраняемого нет. Охраняла меня не гражданская служба, а армейская — спецотряд морской пехоты. Пистолет на всякий случай был и у меня, но это защищало меня на один процент, не более. На девяносто девять процентов в таких случаях защищает здравый смысл и доскональное выполнение требований охраны. На входе прокатали карточки под бдительным взором стоящего на воротах часового — он стоял не в одиночку, их было двое, и стояли они не на виду, как по моему приезду — а прикрытые быстровозводимой конструкцией из броневой стали — некоторые ее части могли быстро сниматься и использоваться в качестве штурмовых щитов. Бедняга, который решил пропустить "Его Высокопревосходительство" без проверки документов больше здесь не служил, а карточки и кардридер больше служили не для организации пропускного режима, а для поддержания должной трудовой дисциплины, особенно у местных. Пришел во столько — ушел во столько. Меня могли бы пустить и так — но раз все пользуются кардридером и имеют карточки — я не видел никакого основания для того, чтобы чем-то отличаться от других. Здание было разделено быстровозводимыми преградами на каждом этаже на северное и южное крыло, примерно на равные части. В северном крыле сидели военные, в южном — гражданская администрация. У военных тоже был не штаб, а администрация, на этом настоял я сам и часть работников там была вольнонаемной. Знаю, как работает армия (не думайте, не флотские понты), она может выиграть войну — но не в силах выиграть мир. Мне нужна была именно военная администрация, способная поддерживать на вверенном нам Государем территории порядок военными методами, проводить все виды акций (в том числе превентивных) и исполнять не только военные, но и полицейские функции. Был еще один штаб — штаб ВВС на аэродроме Мехрабад, вот там был именно штаб, он координировал действия всей группировки ВВС и работал почти автономно от нас, мы только заявки туда посылали. В основном там были вертолеты, тяжелые штурмовики и беспилотники всех типов и классов. Кабинета у меня было тоже два, по одному в каждом крыле, в северном и южном. По традиции, первым всегда проводилось совещание в гражданском крыле — выбор сделал я, желая показать, что война здесь рано или поздно закончится и будет нормальная жизнь. Кроме того, в отличие от военных гражданские специалисты плохо чувствовали время и сознание того, что через полчаса я встаю и ухожу, заставляло говорить кратко и просить не слишком то много. Да и дать я мог, откровенно говоря, не так уж и много. Специалисты были распределены по секторам, в основном способные начальники департаментов и товарищи начальников департаментов[79], есть и откровенные коммерсанты, прикидывающие, что здесь можно задешево купить. Я не против — если делается дело. Перед дверью глянул на часы — ровно. Все уже за столом. Отсутствие окон на втором этаже — благо, утром от остывших за ночь стен прохлада, что и кондиционера не нужен. — Тридцать минут, приступаем — сказал я, еще не сев на свое место, этой фразой я начинал каждое оперативное совещание — общую сводку, пожалуйста. Общую сводку докладывал Талейников — парнишка двадцати восьми лет, только окончивший МГУ, причем два факультета с разницей в год, и занимающий должность статс-секретаря, фактически это несменяемый товарищ министра в тех министерствах, где он не предусмотрен по штату, как минимум половину дня он частично исполнял мои обязанности — мне приходилось в основном заниматься контртеррористическими мероприятиями. Пришел он сюда по конкурсу, и никто об этом не жалел — ни он, ни я — если учесть, что должность статс-секретаря министерства занимается как минимум надворным советником по табели о рангах, а учитывая крайне тяжелую обстановку в регионе на этой должности должен быть статский советник. Открою вам маленький секрет, как получить эффективно работающую структуру: подберите людей, которые вам приглянулись, делая ставку на молодых, дайте им полномочия и смотрите первое время. Не справляются, не оправдывают доверия — меняйте, не затягивайте этот процесс. Оправдывают — поддерживайте, давайте полномочия, двигайте вверх и двигайте быстро. Человек, у которого горят глаза, который лично готов вникать во все, который не боится брать на себя ответственность и говорить вам в лицо неприятные вещи — именно то, что нужно. Бюрократический тяжеловоз — возьмет на себя любую работу, а потом у него найдется тысяча причин, почему она не сделана. Не связывайтесь с такими. Общая стратегия — чисто моя, к разработке стратегии я никого не подпускал — была в том, что вначале следует бросить все усилия на те сектора, которые либо жизненно важны для жизнеобеспечения, либо где можно что-то легко и быстро восстановить и запустить в работу. Нужно было дать людям, хотя бы части людей, что сидят сейчас в лагерях беженцев работу, и дать ее быстро, пока они не привыкли к такому существованию, к праздности и тарелке бесплатного супа. И работа должна быть нормальной, это должна быть работа достойная цивилизованной страны — учитывая количество рабочей силы можно быть уверенным, что персонал мы подберем быстро. Война с терроризмом — это не только зачистки и ночные рейды, это еще и война будущего. Видение мира. Мы должны предложить людям, сидящим в лагерях беженцев будущее, причем такое, которое окажется для них привлекательнее будущего шариатского государства, которое обещают им террористы и агитаторы. Мы должны создать сначала меньшинство, которое готово будет драться за будущее, то которое им предложим мы. Потом, по мере восстановления, действуя кнутом — специальными операциями, зачистками, и пряником — все большим и большим количеством восстановленных объектов экономики — мы меньшинство превратим в большинство. И мы будем отбивать у террористов людей до тех пор, пока исламские экстремисты не превратятся в этой стране в изгоев, в меньшинство, ненавидимое и презираемое…. — Стоп! — я слушал вполуха, но уловил недоброе. Еще раз… — Цементный завод в Занжане. Мы вынуждены отложить запуск в связи с актом саботажа. — Какого именно саботажа? — В ночное время произошел взрыв конвейера… — Кто отвечает за охрану? — На объекте — капитал Вилькицкий. — Чей объект? Кто его вообще охраняет? — Пока армия… Я сделал себе пометку. Как ни странно — армия проявляет себя не лучшим образом в деле завоевания мира. Проблема в том, что у армии нет никакого опыта выполнения полицейских функций. Казачество не справляется, просто не хватает людей — но вопрос о выводе с территории Персии всех армейских соединений кроме тех, кто будет расквартирован здесь постоянно и тех, которые занимаются специальными операциями — уже назрел. Нужно будет связаться с Забайкальским казачьим войском, с советами старейшин чеченцев, осетин, дагестанцев, со всеми. Но дальше армию использовать на охране нельзя ни в коем случае. Это не только не решает проблему, это разлагает армию. — Продолжайте, спасибо… Прежнее деление страны на останы упразднено, организовано семь секторов безопасности, север, юг, запад, восток, Тегеран, спецсектор-один и спецсектор-два. Спецсектора — это районы, подвергшиеся воздействию поражающих факторов ядерных взрывов, там работы непочатый край. Создан так называемый "спецкомитет", в него входят специалисты по ядерной безопасности, по робототехнике, по дистанционному мониторингу, по проблемам захоронения опасных отходов. Спецкомитет не подчиняется даже мне, он подчиняется напрямую Его Величеству и финансируется по защищенной строке из казны. Сейчас мы делаем многое из того, что никто и никогда не делал, проводим уникальные операции по обеззараживанию местности, спасению того, что еще можно спасти и уничтожению того, что спасти уже невозможно. Как потом мне объяснили — нам несказанно повезло. Даже те "грязные" заряды нулевого поколения, которые здесь сварганили и радиоактивный след, которые они оставили — ничто по сравнению с тем, что было бы, если бы рванул один из более чем двадцати разбросаны по стране атомных энергоблоков. Взрыв гигаваттного энергоблока с разрушением активной зоны — и сейчас полстраны были бы в зоне отчуждения, а все те, кто был бы в этот момент в стране — смогли бы ночью читать без лампы. Можно сказать — повезло. — … Домостроительный комбинат в Тегеране — полностью восстановлен, сегодня открытие… Думая о своем, я чуть было не пропустил. — Извините, еще раз — про домостроительный комбинат. — Да, домостроительный комбинат — его удалось восстановить вместе с энергоподстанцией, сегодня — торжественное открытие. На нем выступит… — Выступлю я — сказал я — пометьте, и когда открытие? — Ровно в час, Ваше Превосходительство. — Три часа. Времени достаточно. Прошу, продолжайте… Вот так и живем. Точнее — воюем. И война на мирном фронте — важнее, чем на военном. Если каждый из беженцев получит свой угол, если каждый бачонок сядет за парту — через десять лет здесь будет Россия. По крайней мере — я в это верю. А не веря — и браться не стоит. Военное совещание началось ровно через тридцать минут, очень важно точно соблюдать сроки, потому что если пустить дело на самотек — совещаться можно до бесконечности. Военное совещание было не менее представительным, чем гражданское — командующие секторами на Интернет — связи, плюс здесь, в Тегеране, военный комендант Тегерана, координатор секторов — я ввел эту должность для того, чтобы координировать совместные операции, и чтобы командующие могли видеть общую картину обстановки, а не только то, что перед носом. Войсковой атаман, представитель пограничной стражи и представитель ГРУ, отвечающий за поимку и ликвидацию наиболее авторитетных главарей сопротивления и бандподполья. Совещание шло по обкатанной схеме — каждому командующему по две минуты на прояснение обстановки в секторе, далее — докладывают по очереди те, кто находится в Тегеране. Затем — проверяем "домашнее задание", то есть выполнение предыдущих поручений, я раздаю новые, коли такие имеются. Само совещание тоже не затягиваем — хватает проблем и без этого. Северный сектор. Возглавляет турок, капитан первого ранга Мехди, потомственный янычар, у него за спиной пять поколений предков, служивших в армии. Такие не предают, турок этот — крепкий как сталь, выходец Севастопольского нахимовского. Сектор сложный — в его районе нефтяные месторождения, которые надо восстанавливать, там же — максимальное количество остаточных бандгрупп. В его секторе — действуют не только сухопутные части — но и боевые пловцы, базирующиеся на десантный корабль "Адмирал Александр Колчак", стоящий на траверзе порта Аль-Фао. Может, я пристрастен — но пока что военные моряки, приходящие с моря и после выполнения боевой задачи возвращающиеся на базу в море — наиболее эффективны в борьбе с терроризмом и бандитизмом. В его секторе у Мехди было несколько останов, в каждом из них — подпольный исламский комитет. Существует и глава района — некий мулла Дадулла, по данным разведки — одноглазый. Видимо, глаз вышибло при взятии Персии, тогда всех здорово причесали. Результаты по сектору — два ночных рейда, четыре нападения, из них два — с человеческими жертвами. Просто обстрелы не считаем — смысла нет. Опять отличились моряки — прямо в городе Хораммабаде накрыли исламский комитет, выследили, и атаковали с вертолетов. Никто не ушел. Около озера Урмия пуском ракеты с беспилотника уничтожен караван, в котором находились опознанные террористы. Как их опознавали — не знаю, и знать не хочу, дело с трансграничными караванами надо давить. Южный сектор. Полковник Абоян, армянин. Этот из десантников, отличается тем, что у него постоянно нервы на взводе, представляю, как с ним работает штаб. В штабе, насколько я знаю — все русские, потому что только русские могут выдержать экспансивного армянина, армян с армяном — так не уживутся. Тоже несколько останов, полно беженцев. В его секторе работают морские пехотинцы с тяжелого десантного корабля "Москва", он стоит на рейде острова Киш, известного курорта, теперь там госпитали для раненых и пораженных радиацией. В его секторе очень скверное место — граница не с Афганистаном, а с Британской Индией, с той стороны контрабандистов и террористов всемерно поддерживают, нападения на пограничников каждый день, принято решение по нарушителям границы открывать огонь без предупреждения. Там живет много племен, которые до этого вообще не знали о существовании границы — что ж, теперь знают. Не стоило поддерживать вооруженное выступление против шахиншаха, так бы и жили, а теперь — извините. Близость британцев сказывается — восемь нападений, три — с потерями. Взорвали тяжелую БМП — интересно, чем, она же пятьдесят тонн весит. Хотя следовало ожидать — здесь куда лучше с взрывчаткой, могут себе позволить заложить очень мощный фугас. Сектор активен, пять рейдов, в том числе ночной, на границе. Спецы проводят зачистку в горах южнее Захедана — просто группы с тяжелыми снайперскими винтовками и лазерными указателями целей, любой вооруженный человек — противник. Своего рода — санкционированный отстрел. Сектор Восток. Генерал Караджаев, осетин. Бывший абсолютный чемпион армии и флота по стрелковому троеборью[80], на состязание я его вызову, только если окончательно рехнусь. В сорок восемь лет — сам ходит в рейды, чтобы понимать обстановку — несмотря на категорический запрет для старших офицеров. В конце концов, старшие офицеры должны командовать, а не на пузе по камням елозить, В его секторе — граница с Афганистаном, длинная и страшная. Голяк — она ничем не прикрыта, не на что опереться — голая пустыня, кое-где — еще и обводненная, это значит только то, что есть деревья и есть где прятаться. Замирение сектора целиком держится на дирижаблях наблюдения, ударных самолетах и патрулях — конных и на квадроциклах. На той стороне — настоящий ад, никто ничего не контролирует, война всех против всех. Неофициально мною дано распоряжение пересекать границу при преследовании — но не попадаться. Пять нападений, Караджаеву удалось сохранить свой личный состав. Связано с тем, что здесь большая свобода передвижения и мало где можно устроить засаду. Земля плоская как стол. Три ответных рейда, все три — с результатом. Вот это, я понимаю — работа. Обычный рейд заключается в чем — спутник или дирижабль наблюдения отмечает активность — после чего на голову аллахакбаров сваливается либо бомба, либо десантники. Пленных не берут ни с той, ни с другой стороны. Караджаев несет основную нагрузку по созданию зоны "Отбойщик"[81] — пограничной полосы между Афганистаном и Персидским краем — но время у него еще есть. Зона Север. Генерал Малгобеков, фамилия у него узбекская, причем с корнем "Бек" — но он на деле русский на три четверти, родом из Ташкента, абсолютно космополитичного города и форпоста России в регионе — так что его можно считать полностью русским. Он полиглот, знает русский, узбекский, английский, немецкий, таджикский и упрощенный китайский диалект японского. Раз знает таджикский — значит, может объясниться с любым местным жителем, таджикский язык есть вариант языка фарси, точики-фарси. Выходец из десанта — но совершенно на десантника не похож — умный, расчетливый, осторожный. Кличка в войсках Бек, пользуется большим уважением. Пять лет прослужил наблюдателем в Бурской Конфедерации и пять — в Германской Западной Африке — поэтому в вопросах борьбы с терроризмом может поучить кого угодно из нас. Самый старший из нас по возрасту — под шестьдесят. В его зоне ответственности — Эльбрус и спецсектор, и то, и другое — предельно хреновые места. Каспийское побережье спокойно, потому что там одни рыбаки живут, да производства, ориентированные на Россию, исламистов очень мало. А вот в самих горах, в предместьях Тегерана — всякой твари по паре. Тегеран хоть и выделен в отдельную оперативную зону — все равно границу тут провести невозможно, и основной гнойник здесь. Даже не в Тегеране — а в его предместьях, более бедных и зараженных исламским экстремизмом. На самой границе сектора находится город Кум — город, который по здравому разумению надо сжечь напалмом и забыть. В свое время шахская гвардия повесила здесь всех аятолл и заменила их новыми — но результатом было только образование параллельной религии, подпольных исламских комитетов и страх к режиму, перерастающий в лютую ненависть. Сейчас нам приходится не вести диалог с признанными в стране религиозными лидерами — а уничтожать исламские комитеты и параллельно что-то делать с "ручными" муллами, которые стучали в САВАК, а теперь — готовы стучать и нам. За деньги и за сохранение некоего социального статуса, предполагающего безнаказанность за мелкие грешки типа наркомании или сожительства с маленькими мальчиками. По мне, ручная религия это плохо, а религия, опустившаяся и испоганенная такими вот подонками — плоха вдвойне. Все то, что здесь сотворили — сотворили люди без Бога в душе. И какая разница — как этот Бог называется? Но если мы начнем преследовать этих презираемых людьми священнослужителей — они моментально переметнутся на другую сторону и станут героями в глазах людей. Как же — оказали сопротивление власти, которая всего лишь хочет, чтобы эти ублюдки не ширялись, не доносили и не трахали пацанов. Вообще, давайте не будем про Кум. Для меня, как для наместника и человека, неоднократно имевшего дело с исламистами-фанатиками, это — очень больная тема. Будет еще время — расскажу вам, что к чему. В секторе генерала Малгобекова всего два нападения — но одно очень серьезное. Нанесли удар по колонне, на горной дороге, участвовало как минимум пятьдесят человек, и у них был ПЗРК. Плохая погода — на сопровождение не пустили беспилотник, с беспилотниками в таких горах, как Эльбрус — большие проблемы. Пока подошли вертолеты — экстремисты успели сделать свое черное дело и унесли ноги. Кабины бронированные, многого они не добились, но и того, что натворили — достаточно. Рейдов за сегодня не было. Сектор Тегеран. Самый проблемный сектор. В городе полно беженцев, среди них — достаточно исламистов. Действие рождает противодействие — и исламские комитеты, жестоко преследуемые еще при жизни шаха, стали единственным институтом власти (пусть и незаконной), которая защищала людей от произвола чиновников. Не шахиншаха — а именно чиновников, тут я уже начал кое-что понимать. Шахиншах не был такой страшной фигурой, как это принято было считать, его репрессии затрагивали в основном лишь верхушку общества, армию и спецслужбы. Ну скажите — кому интересен простой крестьянин. Шахиншаху? И как этот простой крестьянин может покуситься на его власть, что он сможет сделать дурного власти и государству? Да ничего. А вот на местах — располагались совершенно озверевшие люди. Средний слой чиновничества, который надо менять полностью, до последнего человека. У них было достаточно власти, чтобы растереть в пыль простого человека, они были достаточно близки к "земле". Чтобы иметь поводы для расправ — а возможность в любой момент самим стать жертвой расправы по обвинению в заговоре или еще чем-то — совершенно извратила их. Они жили одним днем, хватали все, что можно схватить, ненавидели и власть, и народ, а пример беззакония, подаваемого им сверху, был настолько ужасен — что они и сами творили беззаконие на каждом шагу. Шаху это было даже выгодно — время от времени он брал за шкирку одного и бросал толпе, говоря, что этот человек извращал указания шахиншаха и творил преступления. Для этого человека теперь было одно наказание — казнь его и всей его семьи и конфискация имущества в казну. И ведь этот человек и в самом деле был виновен! Шахиншах никогда не отдавал ему приказов грабить и убивать в своем остане! Просто испорченный властью, беззаконием и живущий одним днем, он не мог избрать никакого пути, кроме этого пути. Одному Господу известно, сколько времени потребуется для того, чтобы исцелить души людей. Наверное, поколение, как минимум, мы должны бороться за то поколение, которое вот-вот должно пойти в школу, мы не должны отдать его фанатикам. Остальные безнадежно искалечены — и кто-то погибнет от пуль казаков, а кто-то смирится с оккупацией, будет помогать местному исламскому комитету и тихо ненавидеть. До смерти. В секторе Тегеран за день — восемнадцать нападений на военных, казаков, военные комендатуры, лагеря беженцев, склады с гуманитаркой. Основная болевая точка — здесь и нигде больше. Двадцать миллионов людей в полуразрушенной агломерации. Количество боевых операций по Тегерану никогда не докладывалось — не было смысла подсчитывать. Тут нельзя выделить какие-то рейды — город есть город и работа скорее контрразведывательная, нежели боевая. Да, забыл сказать. За Тегеран отвечал единственный в нашей компании не военный — генерал от жандармерии Ковалев Никита Владимирович, тот самый, который сдерживал в одиночку разъяренную толпу в Казани. Ему было три года до полной выслуги — и эти три года он намеревался провести максимально деятельно. По крайней мере, он мне так сказал. Команда неприкасаемых, не иначе. Разведка и казаки никогда не докладывали — разведка порой не ставила в курс дела даже меня, во избежание утечки, а казаки как всегда — предпочитали действовать самостоятельно. Атамана сегодня не было, за атамана сегодня был есаул Донского казачьего войска Петр Велехов. В есаулы его произвели уже здесь, поперек обычаев и без должной выслуги, я знал только то, что за бои в Висленском крае и ранение его произвели в подъесаулы, а сейчас — он уже месяц как был в есаульском звании. В дела казаков я особо не вмешивался — человек дельный и Бог с ним. Есаул Велехов отвечал за казачьи войска в секторе Тегеран. С докладами покончили — дальше пошли вопросы… Вопросы — болезненная тема, потому что как всегда — не хватает всего и сразу. Слишком велика страна для тех сил, каким мы устанавливаем порядок. Я как-то подсчитал для Высочайшего доклада — какова была плотность русских сил на квадратный километр Восточных территорий, когда мы замиряли их. Получается — всемеро больше, чем есть сейчас. У меня на данный момент — пятьдесят тысяч армейских чинов, примерно двадцать — военно-морской спецназ и морская пехота, примерно восемьдесят тысяч казаков. Этими силами мы должны справиться с взбудораженной страной с пятидесятимиллионным населением, перерыть границу с Афганистаном и с Британской Индией, справиться с контрабандистами и преступниками, которых восставшие выпустили на свободу. И сделать это — не за тридцать лет войны, как на Востоке — а максимум за пять. Да, у нас есть тяжелые штурмовики, реактивные истребители, вооруженные ракетами вертолеты и беспилотники — мы можем наносить удары так быстро, как раньше и не снилось. Мы можем держать беспилотник в небе тридцать шесть часов, непрерывно мониторить ситуацию и быть готовыми нанести внезапный и точный удар. Мы можем выслать на перехват банде муртазаков вертолет и завершить дело за двадцать минут, хотя несколько десятилетий назад маневренной группе потребовалось бы двое суток. Но все равно — нас мало, хочется выть от осознания того, как нас мало, хочется закрыть глаза, чтобы не видеть ту гору проблем, какая громоздится перед нами, хочется зажать уши, чтобы не слышать стука метронома, безжалостно отсчитывающего отведенное нам здесь время. У нас очень мало времени, очень мало — совсем мало времени до того, как люди решат, что русские — ничего не могут, и им нет смысла доверять. Как только они это решат — мы потеряем Персию навсегда. Обрадовать пополнениями никого не мог — военное министерство четко и однозначно дало понять, что обстановка в мире напряженная и на удержание мира они не могут больше нам дать ни одного полка. Казаки… казаки у нас и так были по максимуму, большего мы не могли себе позволить. Оставалось только техника — в порту императора Николая Третьего[82] встал на разгрузку целый контейнеровоз с техникой, пришедшей аж с Владивостока. Сибирское производство, спецзаказ, в основном — комплекты для бронирования стандартной техники, ну и еще кое-что, по мелочи. В этом месяце нам должны были выделить еще десять ударных беспилотников — это я твердо намеревался вырвать из глотки снабженцев, чего бы мне это не стоило. Наконец, казаки заканчивали с переоборудованием двадцати легких гражданских самолетов в тяжелые штурмовики, вооруженные скорострельными пулеметами. За основу они взяли старый грузовой самолет, еще производимый Гаккелем — лицензионный DS-3 с новыми турбовинтовыми моторами и авионикой. В него удалось поместить два пулемета и тридцатимиллиметровую пушку — в общем, с чего начинали, к тому и возвращаемся. Армия уже давно расконсервировала все тяжелые штурмовики, какие только можно, и отправила их на Восток — для патрулирования трудно придумать что-либо лучше этого. Помимо этого — нам должны были выделить пятьсот тысяч противопехотных мин с поставкой до конца года, для окончательного перекрытия границы, и строительные материалы. Со строительными материалами было плохо, мы получали крохи и вынуждены были в основном обходиться своими силами. Строительную промышленность шаха, которая была одной из лучших в мире — поднимали из руин. Вот сегодня откроем домостроительный комбинат — и будем думать, куда девать плиты. То ли дома строить, то ли армейские блокпосты. А вы — как думаете? Не знаете? То-то же. Как тришкин кафтан. На выходе из конференц-зала меня остановил есаул, знаком показал, что хочет что-то сказать на ухо. Все совещание он отмалчивался, ничего особо не просил — вот Белогрудцев, тот да, тому только волю дай. Он у тебя и луну с неба попросит. — Ваше Превосходительство… — На будущее — не люблю превосходительств. Господин вице-адмирал. — Так точно… вчера ночью взяли одну явку… там исламский комитет должон был располагаться. И нашли весьма интересные документы. САВАКовские. — САВАКовские? — Мы так поняли, господин вице-адмирал. Там есть очень интересные записи… нам бы не хотелось… — Я вас понял. Где эти записи? — У нас. В полевом штабе. — Рискуете? — Никак нет. Это мой сейф. Кто полезет без ума — костей не соберет. — Я к вам загляну. Пожелания есть? — Да… как бы все есть, слава Богу. Ломаем службу, как положено. Да уж. Точно не Белогрудцев. — Загляну. Во второй половине дня. — Буду ждать, господин вице-адмирал. Кстати… как ваш конвой? Не пьют, не озоруют? Может, кто-то по розгам соскучился? — Помилуй Бог, господин есаул. У меня — не поозоруешь. В присутствии у себя я обнаружил новое лицо — человека явно не местного, только что прибывшего. По одежде замечаю — никто из тех, кто здесь служит, так не оденется. — Ко мне? — Так точно. — Прошу… В кабинете я поставил чаеварку на "максимально крепкий". Хороший горячий чай без сахара — вот что лучше всего поддерживает в сознании. — Представляетесь по случаю прибытия? Человек утвердительно кивнул. — Так точно! Нестор Пантелеймонович Кордава, генерал-майор. — По какому ведомству генерал-майор? — По разведочному, Ваше превосходительство. Если честно — ожидал, что по строительному — внешне человек… не внушал, скажем так. Но это говорило в плюс — разведчик, у которого на лице написано, что он разведчик — плохой разведчик. Значит, по разведочному. — Наместник Его Величества Воронцов — представился я — вытягиваться во фрунт не надо. Не люблю. Тем более не стоит этого делать разведчику. Как я понимаю, вы прибыли сюда по моему запросу? — Не могу знать, Ваше превосходительство. — И превосходительств не люблю. Господин вице-адмирал, господин наместник или, вернее всего — тайный советник. Хоть я нахожусь на действительной военной службе — на самом деле я не воюю. Я просто помогаю, чем могу, военным… настоящее сражение происходит совсем на других фронтах. Присядем? Присели. Дождались чая. Несмотря на то, что я видел этого человека всего несколько минут — у меня почему-то складывалось впечатление, что человек дельный. Конкретный — так говорят в купеческой среде. Конечно, как и все кто по разведочному отделению, себе на уме, но… я и сам такой. Посмотрим, в общем. — Откуда вы к нам? С Закавказья? — С Висленского края. — О-о-о… это я пропустил. Рассказывайте. Кордава вздохнул. — А что тут рассказывать… господин… тайный советник. Грязное, скверное дело. Вот и все. — Нет, Нестор Пантелеймонович… вы от меня так просто не отделаетесь. Видите ли, я… в некотором роде летописец. Пишу заметки о происходящем… пока в стол. А это дело я пропустил… вывезли отсюда в бессознательном состоянии. Так что — считайте это приказом. Рассказывайте. Кордава рассказал. Это тоже, кстати, испытание. Человек пустой, недалекий будет везде выпячивать свою роль. Человек глупый не сможет донести главного. Человек лживый будет лгать… у меня в личном конвое есть казачина… как раз оттуда, есть с чем сравнивать. Кордава прошел это испытание. Рассказал обо всем, что лично видел — просто и страшно. — Вот что — я посмотрел на часы — раз уж вы будете работать с нами… У меня есть лишний час перед выступлением. Его я потрачу на то, чтобы кое-что показать вам. У меня никто не работает силой. Только добровольцы. И я не люблю, когда люди соглашаются на что-то с закрытыми глазами. Извольте за мной, господин генерал-майор. Документы можете оставить здесь, ничего с ними не случится. Район Маадар, Тегеран Тот же день И все было построено на века, пока в один день все не рухнуло… Крепость и дознавательная тюрьма Маадар осталась почти целой по нескольким причинам. Во-первых, при штурме ее удалось взять относительно бескровно, после чего исламские экстремисты оставили ее — такая была слава у этого жуткого места, что они не решались ее использовать по прямому назначению. Шахиншах казнил и пытал своих врагов приватно, за каменными стенами, САВАК предпочитал похищать людей, брать их ночью — в то время как исламские экстремисты казнили и пытали на площадях, пока не пришли мы. Потом — никто не занял в этой крепости оборону, никто не рисковал — боялись, боялись душ людей, зверски замученных здесь. Поэтому русская армия обошла крепость стороной и не вела по ней огня. Потом — крепость была построена на совесть, по современным технологиям и с метровыми стенами из преднапряженного бетона. Нечего делать — шахиншах рассчитывал свой режим на века. И все было построено на века, пока в один день все не рухнуло… Я так и не знал, что с этим делать. Французы потом корили себя за то, что разрушили Бастилию. Можно было бы разрушить и Маадар — но как тогда рассказать людям, что происходило в этой стране? А ведь забвение открывает дорогу повторению. — Прошу сюда — я гостеприимно показал направление вылезшему из моей бронированной колесницы Кордаве. Заходя в ворота Маадара, он непроизвольно поежился. Я заметил это не только за ним — многие так делают. Хотя здесь все убрали. — Это Маадар. Крепость и следственная тюрьма — начал привычный рассказ я — видите плац? Это плац не для маршей. Здесь, на моих глазах, асфальтовым катком раскатали четверых офицеров, которые умышляли против Светлейшего. На это привезли посмотреть целый бронетанковый полк. Шахиншах таким образом воспитывал свою армию. Мы потом выяснили — именно офицеры этого полка подняли мятеж и убили Светлейшего. Как видно — не каждый урок идет впрок. Здесь, кстати, нет катка, которым давили людей — куда-то делся. Прошу сюда. В обстановке я здесь уже ориентировался, более — менее. Впереди шел казак — конвоец, в бронежилете, с автоматом и примкнутым к нему мощным фонарем — не вспышкой, а именно фонарем, дававшим долгий и ровный свет. Затем узкими, облицованными плиткой коридорами на нижний уровень спускались мы, а замыкали процессию еще двое казаков. Остальные оставались наверху и ожидали нас. Мы спустились в так называемый "гимнастический зал" — их было несколько, но все они назывались "гимнастическими залами". И здесь все было облицовано плиткой, керамической белой плиткой, стыки между которыми были черными от въевшейся крови. Наши сапоги глухо грохотали по полу. — А вот здесь, господин генерал, пытали людей — я притопнул ногой, чтобы гулкий звук оживил могильную тишину подземелья — господа, оставьте нас вдвоем. Конвойцы уже знали программу — не первого человека я сюда вел, и явно — не последнего. Прежде чем что-то делать — нужно знать, откуда все это возникло. Обратиться к истокам. Генерал Кордава осмотрелся по сторонам, посмотрел наверх, подмечая все — и спускавшиеся сверху тали, на которых за руки подвешивали людей, и лежащие в углу грудой тележки, такие же, как в больницах используют при хирургических операциях. Наверное, точно такие и есть, просто одни пошли в больницы, другие — в распоряжение САВАК. Я молча ждал реакции. Генерал смотрел на это какое-то время, потом многозначительно хмыкнул. — Просторно здесь. Говаривали, сударь, что в Крестах одно время такая же камера работала. Поменьше размером, конечно — но такая же… Немного не то, что я ожидал — но и к ответу на такой вопрос я был готов. Тяжелый, неприятный, постыдный вопрос — но и на него надо иметь ответ, если не хочешь в один прекрасный день стать предателем. Нельзя просто так забыть и все, на каждый вопрос, который ставит перед нами история — должен быть свой ответ. — Работала. И не только в Санкт-Петербурге. И в Москве. И в Иваново-Вознесенске работала. И в Казани работала. И в Баку работала. Только разница — не только в размерах. Хотите, расскажу, господин генерал, в чем она? — Буду рад услышать. — Тогда слушайте. В начале двадцатого века в нашей стране, в России созрели предпосылки для социальной войны. Именно социальной. Проклятья, которые мы сейчас посылаем в адрес Ульянова, Троцкого, Красина, Дзержинского, Бухарина — они оправданы. Все они были теми, кем они были. Педерастами[83], как Меир Валлах и, возможно, Ульянов. Агентами иностранной разведки, как Бронштейн-Троцкий. Наркоманами, как поляк Дзержинский. Террористами и убийцами, как Яков Свердлов. Просто подонками, какими были они все. Но одного у них не отнять — они видели раскол общества и мерзко, цинично им пользовались. Кто-то хотел сохранить Россию как государство, а кто-то хотел разрушить, но предпосылки для разрушения были. Именно поэтому в нашем обществе так долго и так кроваво шло это противостояние. Коммунистические террористы убивали военных, казаков, жандармов, губернаторов, умышляли против Высочайших особ. Офицерские и гражданские организации патриотов выслеживали, убивали, вешали, пытали коммунистов, эсеров, анархистов, агитаторов, пропагандистов, боевиков польских и рабочих боевок. Но все это делалось — ради сохранения России и Престола, ради сохранения нашего общества и нашего образа жизни. А вот здесь, сударь, происходило кое-что другое. Здесь тоже был террор — но он был не ради Персии, он был ради сохранения личной власти шахиншаха. Здесь не было раскола в обществе, потому что на Востоке народ вообще инертен — но теперь он есть. Шахиншах, опасаясь, что армия и спецслужбы свергнут его, как свергли его предшественника — решил повязать их кровью, сделать объектом всеобщей ненависти, сжечь за собой мосты. Он понял — что только если армия и спецслужбы сделаются объектом всеобщей народной ненависти — только тогда у них не останется выбора, только тогда они будут защищать его трон до последнего человека и до последней капли крови, чтобы и самим не стать жертвой разъяренной, желающей расквитаться за все толпы. И он создал государство в государстве под названием "армия, жандармерия, полиция и САВАК". Он создал новую касту, новый правящий класс. Он сказал: творите все, что хотите, до тех пор, пока вы мне остаетесь верны — но если вы усомнитесь во мне хоть словом, хоть намеком, хоть мыслью — рука тайных карателей уничтожит вас. А если вы взбунтуетесь — то вас уничтожит народ. Тех из офицеров, кто не был лишен совести и отказался играть по новым правилам — либо расстреляли, либо растерзали до смерти в этом гимнастическом зале, либо им удалось бежать в другие страны. Остальные оказались между молотом и наковальней. Днем они творили безнаказанные преступления, грабили, убивали, насиловали — а ночью тряслись в ожидании стука в дверь и расплаты за свои преступления — мнимые, потому что за истинные никогда и никого не карали. Здесь офицеры были разбиты на тройки, и каждому вменялось в обязанность доносить на другого, за провинность одного казнили всех троих. И доносили. Здесь САВАК, местную спецслужбу, которая владела этим объектом — комплектовали из сирот из нищих, забытых Аллахом мест, которых учили ненавидеть армию, ненавидеть народ, ненавидеть всех, кроме обожаемого шахиншаха. Здесь сын мог очиститься от подозрения в предательстве и остаться в живых, если он соглашался казнить своего отца. За годы правления шахиншаха Мохаммеда здесь сделано столько дурного, что если бы отверзлись врата и воинство ада пошло по земле — я уверен, что и они бы не смогли сотворить столько дурного. И сейчас шахиншаха нет. Но мы — остались. Мы приняли эту страну и это искалеченное общество, где не верят ни в правду, ни в добро, ни в справедливость. Здесь столько ненависти и столько боли, что не описать никакими словами. Все местные исламисты, исламские экстремисты — история каждого из них началась тогда, когда слуги государевы попрали их права и жестоко надругались над ними и над их семьями. Большинство из них встали на джихад не потому, что получили от кого-то деньги или просто поверили в Махди, его второе пришествие. Махди для многих, для большинства персов — был символом надежды, лучом света в конце тоннеля, надеждой на конец беззакония. Именно поэтому они так яростно воюют за идеи махдизма — они не верят ни во что кроме этого, и хотят наказать нас за то, что мы отняли у них эту последнюю веру. Пройдут долгие, очень долгие годы — прежде чем им удастся забыть и заново поверить… Генерал Кордава мрачнел с каждым моим словом. Вероятно, он принял меня за странствующего философа, умеющего красиво говорить, но ни черта не понимающего в борьбе с терроризмом. В каком-то смысле это действительно так. Терроризм — это философия, философия погружения в хаос, философия разрушения. Терроризм — это атака хаоса на порядок. Чтобы постичь этот феномен и найти против него действенное противоядие — недостаточно метко стрелять. Нужно перехватить инициативу у бродячих проповедников — махдистов, разоблачить их ложь, дать людям новую веру и немного больше надежды, чем у них есть сейчас. Я уверен, что школа — сделает гораздо больше в плане обращения — чем град пуль с БТР. Слепую веру может победить только знание, знание и моральные принципы. Пусть думает, что хочет. Соприкоснувшись с этим напрямую, генерал задумается о моих словах, вспомнит их. И поймет, что я — прав. — Со всем уважением к вам, господин вице-адмирал… — Здесь нет место уважению, сударь — я обвел рукой пространство пустого и гулкого гимнастического зала — здесь есть место смерти. И жизни. Продолжайте, прошу. — Да… Так вот, покорнейше прошу простить, но я никогда в это не верил. Когда мы вошли в Варшаву — то я увидел разграбленный город. Они просто все разграбили, вот и все. И поубивали — кто попался под руку. Это нельзя объяснить ни страданиями, ни какими-то притеснениями. Я улыбнулся. — А чем же, сударь? Чем это можно объяснить? — Да откуда мне знать? Может быть, мать с ними мало проводила времени в детстве или рано высадила их на горшок. Может быть, с ними в школе чем-то не тем занимались учителя или издевались сверстники. Может просто — у них есть какое-то генное отклонение, заставляющее их убивать людей. Но это очень злые люди, господин вице-адмирал, я навидался их достаточно. И, с вашего позволения, я буду их выявлять и убивать, а не пытаться понять, почему они делают то, что делают. Они это делают потому, что они чертовы ублюдки, вот почему! Я кивнул головой. — Именно этого я и жду. Мы должны делать их и делать их прежде, чем они сделают нас. Но и понимать, почему происходит то, что происходит — мы обязаны. Пойдемте отсюда, здесь невозможно долго находиться… Открытию восстановленных производств и предприятий инфраструктуры я уделял большое внимание, потому что мне хотелось прекратить войну как можно быстрее. Война не прекратится сама по себе, ее невозможно прекратить до тех пор, пока террористы подпитываются из среды народа и имеют в ней поддержку. Точно так же в двадцатые годы — невыносимые условия труда на фабриках подпитывали революционное движение до тех пор, пока не вмешалось государство и не ввело минимальные требования и обязательные правила по наемному труду. Сделало оно это просто потому, что иначе нас ждала гражданская война. Так и здесь — шахиншах оставил нам развитую промышленность — и в то же время нищую, ненавидящую нас глубинку, откуда происходит большинство беженцев. Выход из порочного круга бедности, ненависти и насилия только один — дать людям работу, дать ее даже в большем количестве, чем она была при шахиншахе. Только когда мы закроем последний лагерь беженцев, только когда сорванный бедой с места нищий феллах будет идти вместе со всеми на работу в шесть часов утра — только тогда фанатики станут изгоями. Только тогда мы победим терроризм. Домостроительный комбинат находился на северной окраине Тегерана в промышленной зоне. В отличие от южных и особенно западных подступов — здесь удалось избежать серьезных боев и в основном оборудование осталось целым. Основной проблемой было восстановление подстанции… над ней кто-то поработал и поработал серьезно. Вообще, с актами продуманного и технически грамотного саботажа — сталкиваешься на каждом шагу, тот, кто все это делал, понимал, что делает. Мой приезд хоть и был неожиданным — но все было готово, поменялся только докладчик. Рабочие — от предыдущего состава осталось человек двести, не больше, все — в аккуратных синих комбинезонах, инженерный состав — в зеленых. Около тысячи человек… это хорошо. Впервые в жизни я чувствовал, что моя работа приносит реальную пользу другим людям. И не только моя — работа всей нашей команды приносит пользу людям, мы стараемся созидать, и только по необходимости — разрушаем. Это очень приятное чувство — чувство своей нужности. Речь я не готовил — смысл? Знаю, что политикам речи готовят их помощники, но разве это не убого — пользоваться чужими словами и чужими мыслями? — Его Превосходительство, Военный и Гражданский наместник Его Императорского Величества, вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, князь Александр Владимирович Воронцов! Объявляют как артиста в цирковом представлении, но это — правильно. На Востоке очень ценят титулы. В свое время Дикая Дивизия, во главе которой был брат Государя Николая Второго — внесла немалый вклад в то, что Русь не рухнула в бездну. Две тысячи пар глаз передо мной. Они смотрят на меня, люди другого мира и другой веры. Не составит труда понять, что многие — тайно ненавидят меня. На самом деле я должен не просто сказать пару дежурных фраз и сойти с импровизированной трибуны под аплодисменты. Я должен им сказать, почему они не должны меня убивать. А в моем лице — русских инженеров, военных, учителей и казаков, которые пытаются помочь им построить новую жизнь. Жизнь, где люди не боятся ночного стука в дверь. Хапнуть незаметно воздуха в грудь — и понеслась. — Вот это все — я обвел руками массивные серые строения, в тени которых мы находились — все это построено не для нас. Все это — построено за счет вас и для вас. Отсюда — будут выходить дома, в которых вы будете жить… Не верят. Видно — не верят. — … многие из вас не верят мне сейчас, потому что я чужой для вас человек. А мулла из исламского комитета, в который вы идете за помощью и правдой — он для вас свой. Человек одной с вами крови, одной веры, одной нации. Он свой — а я чужой! Но если он свой — тогда спросите его, почему он разрушил здесь все? Почему он хочет, чтобы люди были бездомными… В следующее мгновение мой телохранитель из казаков бесцеремонно столкнул меня с трибуны так, что я едва удержался на ногах. Рации разрывались криком… — Ракетчик! Ракетчик на два часа! — Огонь! Всем, кто видит цель, огонь! — Там резервуар с топливом, резервуар с топливом! — Кто видит цель? Кто видит цель?! В таких случаях самое верное — расслабиться и получать удовольствие. Подскочили казаки, весьма невежливо стащили меня с трибуны и потащили куда-то, прикрывая собой, кто-то тащил, кто-то — пытался держать линию, ближний круг, направив пистолеты на все стороны света. Так получилось, что у одного из казаков рация включилась на громкую — и я слышал все, что происходило. — Третий сектор блокирован! — Одна цель, одна! Люди бросились в разные стороны. Страх — он очень живуч, и в такой ситуации диктует только одно — бежать, куда глаза глядят. При покушении на Светлейшего охрана могла запросто открыть огонь по толпе, как не раз бывало… — Глаз-шесть, отбой, всем отбой! — Глаз-шесть, повтори! — Глаз — шесть, отбой, цели нет! Это пацан, повторяю — это пацан! Нет цели! — Блокировать сектор! Никого не выпускать! — Господин урядник, на меня тут целая толпа несется, сомнут. Где-то впереди застучал автомат. — Главный всем, кто стрелял, запрос — кто стрелял?! — Цели нет! — Главный, это двенадцатый. Я стрелял в воздух, стрелял в воздух! У меня здесь человек пятьсот, несутся как стадо! — Цели нет, это пацан с муляжом, пацан с муляжом! — Сектор три чист, повышенное внимание! — Дайте картинку! — Стоп, стоп, стоп! — мне, наконец, удалось принять нормальное стоячее положение, впереди уже были машины — стоп, целей нет, никого нет, все нормально. — Господин адмирал, нужно покинуть комплекс, немедленно. Здесь может быть мина или что-то в этом роде. Это может быть отвлекающим маневром. — Я никуда не поеду, есаул, это будет позором. Извольте сопроводить меня до трибуны. Целей нет, все нормально. Все нормально. И я хочу видеть… того, кто на меня покушался. Людей было уже не вернуть и митинг по случаю запуска первой очереди восстановленного домостроительного комбината был сорван… все-таки какого то успеха террористы достигли, выставили нас идиотами и доказали местным, что нас можно испугать. Нехорошо, когда мы становимся посмешищем в их глазах, очень нехорошо. Надо было и в самом деле уезжать — но я не хотел покидать это место, не попытавшись хоть частично отыграть все назад. На том месте, где проходил митинг — как стадо носорогов пробежало, скамейки были перевернуты, кто-то втоптано в асфальт… помойка, в общем. Два казака подвели бачонка — смуглого, в разодранной одежде, помятого. На нем были старые кроссовки, такие старые, что в России их давно бы выбросили. Бачонок смотрел на меня, и его глаза были похожи на маленькие речные голыши, обкатанные быстрой, проточной водой. Черные, блестящие, неподвижные и ненавидящие. — Вот… — хорунжий протянул мне агрегат, из которого этот пацан хотел стрелять — извините, господин адмирал. Очень похоже. Да уж… Гранатомет, которым пацан целился в трибуну, с которой я выступал — состоял из черенка от лопаты, полуторалитровой пластиковой бутылки и напяленного на нее черного носка. Смешного тут мало — точно так же выглядят самодельные гранатометы, которые в Афганистане клепают в большом количестве, туда в свое время германцы передали производство фауст-патронов, и они производятся там до сих пор, только подпольно, в пещерах. Эта конструкция меньше по размерам, конечно — но пойди, разберись. Я присел на колени перед пацаном. — Это твое оружие? Пацан упорно молчал. Дети, подростки… они жестче взрослых, проще, однозначнее и жестче. Этот — явно пошел по стопам родственников, или отец, или старший брат стал шахидом, и он теперь мстит. Как может. Конечно, тут и без взрослых не обошлось… Я отдал пацану его оружие обратно. — Приди к тем, кто тебя послал и скажи: я, князь Воронцов, наместник Его Величества говорю вам — вы не мужчины, если посылаете меня убить бачонка с палкой и бутылкой. Если вы считаете себя мужчинами, достойными уважения — приходите с настоящим оружием. Понял? Пацан не ответил, но по глазам я видел — понял. Знает русский. И передаст. И не только тем, кто его послал — слух пойдет по всем окрестностям. — Отпустите его. И поехали. Завтра запускайте комбинат… Здание САВАК, секретной полиции при шахиншахе, было сожжено дотла и разрушено при штурме города, в том районе, где оно находилось, шли особенно ожесточенные бои. Специальная служба, которая только организовывалась, называлась "Комитет информации" и располагалась на востоке Тегерана, относительно мало пострадавшем, почти у пятого шоссе, разрезавшего город. Здесь был почти что достроен крупный отель — высотка на двадцать четыре этажа. Последние четыре были отданы под Комитет Информации — о чем я и поведал генералу Кордаве в его кабинете на последнем этаже. Кабинет был роскошным по размерам, но очень плохо обставленным, кое-где даже обоев не было. Здесь должны были быть нумера люкс-класса. — Комитет информации? Довольно необычное название. Он относится к армии или к жандармерии? Я широко улыбнулся — Он относится к аппарату Наместника Его Императорского Величества в Персии. Этот комитет создан исключительно по моему указанию и не подчиняется никому кроме меня. Финансирование — по закрытым статьям, выделяется на интеграцию в целом, я уже распределяю. Отчетность — только передо мной. — Интересно… Получается, что жандармерия и армия… — Получается вот что, Нестор Пантелеймонович. Вся информация, которая добыта здесь — здесь же и остается, не уходит наверх. Система "ниппель", сотрудничество — мы сами решаем, с кем и в какой мере сотрудничать. Без исключений. У вас есть уникальный шанс — поставить работу так, как нужно ее поставить. Кордава почесал подбородок. — Если служба будет замыкаться на вас, господин тайный советник — я хочу знать, чего вы ждете от нас. Как вы видите работу службы? — Как я вижу работу службы… Скажу вот что. Полиция, жандармерия, военная разведка — все они имеют свои направления деятельности. Не стоит наступать им на пятки. Они играют против. Я хочу, чтобы вы играли "за". — Простите, не уловил, сударь — после долгого молчания сказал Кордава. — "За" — это значит, за "террористов". Основных направлений я вижу два. Первый — здесь была отлаженная система спецслужб, политических доносов. Ее ставили не год и не два. Ваша задача — разобрать архивы, восстановить, насколько это возможно, агентурную сеть, понять, что с осведомителями, которых тут — каждый второй. Вторая задача — это дискредитация. Я уверен, что в исламистском подполье, которое действует сейчас против нас — полно тех, кто сотрудничал с режимом. Я хочу знать про этих людей. Наконец, третье — это провокация. — Провокация? — Провокация, сударь, провокация. Я хочу, чтобы были созданы террористические организации, воюющие против русских. Шиитская, суннитская, арабская. Я хочу контролировать подполье, контролировать его лично, знать, что в нем происходит. Провокация — если желаете знать — это медицинский термин. Врач вводит в организм больного что-то, что провоцирует переход болезни из вялотекущей в острую стадию. Тогда — можно лечить. — Здесь — острая стадия может означать мятеж — заметил Кордава. — Пусть. Пусть, сударь, пусть. Мы готовы. У нас здесь казаки, морские пехотинцы, десантные части, спецназ. Мятеж — подавим, если он будет. Но для меня главное знать: с кем можно работать, кого можно перетянуть на нашу сторону — ведь из грешников получаются самые верные и ревностные слуги — а кого перетянуть на нашу сторону нельзя, кого нужно просто уничтожить. Это можно узнать только изнутри… Кордава пригладил волосы — как я потом понял, это его непроизвольная реакция, когда нужно принять сложное решение. — Кому будет доводиться информация? — Я же говорю, никому. Система "ниппель". Только туда — оттуда ничего. Это правда, у меня достаточно полномочий. Не думаю, что кто-то когда-то предлагал контрразведчику такие шикарные условия службы. Шикарные не с точки зрения жалования, в конце концов, псу-ищейке достаточно полной миски, теплой конуры и любви хозяина, дай ему это — и он будет верен тебе до гроба. Шикарные с точки зрения блокировки информации. Работа без постоянных проверок, без запросов, с полной ответственностью за агентов, которых не провалят по указанию сверху. Чистая, академически чистая охота, охота на очень крупную дичь — и ничего кроме охоты. — А, пожалуй… пожалуй, я соглашусь на ваше предложение, Александр Владимирович… — сказал Кордава — система "ниппель", хочется поработать так, как вы сказали. — В таком случае — добро пожаловать в команду. Временно можете занять гостевую комнату в Хрустальном доме, там удобно, можно по вечерам читать материалы, не испрашивая разрешения на вынос из здания. Потом подыщем вам свободную виллу в Зеленой зоне, там их полно… — И еще одно… — Да. — Первое направление. Разбор архивов. Восстановление контактов с осведомителями. Налаживание сети. — Я представлю вас одному человеку. Этот человек перс, бывший сотрудник САВАК — но он работает на нас. Завтра. Сегодня — его нет в городе. 20 мая 2012 года Интерлейкен, Швейцария Продолжение — О чем вы? — Вы знаете. О том самом. Что-то продолжает работать. Настолько успешно, что вплотную подобралось к самому престолу. Генерал укоризненно посмотрел на меня. — Вам не кажется, что вы… перегибаете? Конечно… глупо все получилось, но… получилось как получилось. — Назовите мне имя начальника Дворцовой полиции. Вам не хуже, чем мне, известно, каковы люди, пришедшие оттуда. Как этот человек стал генералом. Нассири работал на нас, вы лучше меня это знаете. — Вы ведь давно не были в Петербурге… Я разозлился. — И что? Похоже, что Кордава тоже изменился. И сильно. Или это я — изменился. Генерал молчал. — Вместо того, чтобы искоренить заразу — мы принесли ее в свой дом. Им удалось проникнуть в святая святых. Вам не кажется, что пора действовать? — Против воли Его Императорского Величества? — Вы уверены, что это его — воля? Кордава пожал плечами. — Господь знает. — Вы ведь дворянин — укорил я Кордаву, бросая на стол последний козырь. — Дворянин… Хорошо — ваши предложения. — Надо доделать работу. Мы ее не доделали тогда. Генерал Тимур неизвестно где, многие из его людей на свободе. После того, что произошло в Касбе — ноль, ничего, ни единого успеха. Мы слишком мало знаем про сеть. Почему она прекратила сопротивление? Кто остался? Кто ждет своего часа? Кто держит все это под контролем? — Нужна служба. Вы понимаете, что это дело — не для Шерлока Холмса. Я молча достал чековую книжку. — Сколько? — Ерунда… — Ничуть не ерунда. Любое расследование стоит денег. Вам придется подключать людей, платить за информацию. Сколько? — Чек отследят. — Хорошо. Я открою счет в Креди Суисс. На нем будет один миллион швейцарских франков. Счет будет пополняться. Номер счета я опубликую в известном вам месте, пароль назовите сейчас мне вы. — Три семерки — единица. — Хорошо. Пусть будет — три семерки — единица. — Как будем искать? — Искать… Я вижу два направления. Первое — это исламисты. Нужно проверить, не было ли у Анахиты связей с исламскими экстремистами. — Не было. Я и так могу сказать. Исламистки так себя не ведут. — Вы забыли о такфирах, генерал. Им можно все, это все равно, что исламские иезуиты, только не в пример более жестокие. Проверять нужно все. — Хорошо, хорошо. — Второе направление — это монархисты. Мне не нравятся слухи, что Анахита имеет какое-то отношение к Шахиншаху. Это нужно проверить. Если это так — все серьезнее, чем кажется. Если нет — нужно установить истинного отца Анахиты. — Каким образом? Спросить у Тимура? — Если потребуется. Не забывайте, у вас — возможности в стране, у меня — вне страны. Если надо — мы возьмем Тимура и тряхнем как следует. — Ох, вляпаемся… — сказал Кордава с мрачной улыбкой. — Третье — не обращая внимания на мрачный цинизм контрразведчика, сказал я — это наркотики. Кокаин. — Кокаин? — Мать… Анахиты имела отношение к поставкам кокаина в Персию. Не просто имела отношение — возможно, была главным распространителем в кругах оных. Кокаин — наркотик редкий, для Персии очень дорогой, никто из людей низких званий покупать его не будет, потому что рядом Афганистан с его дешевой дурью. Кокаин — наркотик господ, салон для мужчин — идеальный канал распространения. — Откуда вы это все знаете? — Знаю… — я не хотел вдаваться в подробности — информация, скорее всего, достоверная. Полученная из первых рук. Наркотики — отсюда может тянуться очень многое. Так что третье направление — это наркотики и мадам Луна. — Как ее настоящая фамилия? — Ди Марентини, кажется. Да, ди Марентини. Достаточно известная фамилия в итальянском дворянстве — Луна ди Марентини. Этим займусь я сам. — Ох, вляпаемся… — повторил Кордава — как есть вляпаемся. — По крайней мере — за дело. — Канал связи? — Обычный. Через Интернет. Если что передать — найдете в Варшаве пана Полянского или в Берлине — оберста Зиммера. Все, что будет передано им в руки — рано или поздно дойдет до меня. Честь имею, сударь. — Честь имею… герр Бааде. Уже на обратном пути — мне пришло в голову — какой же я дурак! Набитый. На то, чтобы добраться до Женевы — мне потребовался час, машину гнал как сумасшедший, пробки на дорогах. Доехал — хотя чуть шею себе не свернул. На Кот дю Рон зашел в магазин редких книг — типичный для такого рода заведений: чистенький, с низкой притолокой и всезнающим стариком-продавцом. — Слушаю вас, мсье? — старик обратился ко мне по-французски, видимо, опознав русского дворянина. Россия и Швейцария — две страны на континенте, где говорят на французском языке. — Штойбле. Будьте любезны, мсье, Готский Альманах. — Какого года издание вас устроит, мсье Штойбле? — Последнего. Коллекционные мне не нужны. Старик неодобрительно покачал головой, потом подошел к полкам, уставленным книгами, посмотрел на них какое-то время — а потом безошибочно протянул руку и вытащил толстую книгу в тисненом переплете из свиной кожи. — Одиннадцатый год, мсье Штойбле, самое последнее издание, какое у нас есть. Я схватил книгу. — Шестьсот семьдесят франков, мсье — строго сказал старик. Я сунулся в карман, достал бумажник. Отсчитал пятьсот рейхсмарок — это в полтора раза больше, чем нужно. Сунул старику, начал просматривать книгу прямо на прилавке. Старик недовольно покачал головой — видимо, принял меня за хлыща, который дворянский титул получил лишь при удачной женитьбе — но рейхсмарки взял и ничего не сказал. Мне же — было не до вежливости и изящных манер… Священная Римская Империя… Австро-Венгерская Империя… вот! Итальянское королевство. Ди Марентини… Ди Марентини… Вот они! Ди Марентини — им были посвящены две страницы. В предках — чуть ли не портной, но потом-то, потом! Один из Марентини — барон Франции, второй — герцог Тосканы. Еще одна из ди Марентини — правда, из боковой ветви — морганатическая супруга австрийского эрцгерцога! Довольно много неравнородных браков — но ведь есть и такие, которые украсят любой род — например, тот же морганатический брак с наследником Австрийским. Интересно, из которой ветви Луна ди Марентини? Она законная графиня? Или незаконнорожденная? Две страницы… Прикинув — нашел две возможные кандидатуры. Она — либо графиня Полети ди Марентини, либо графиня Салези ди Марентини, причем барон Салези — Барон Первой Французской Империи, в европейском дворянстве это довольно высокий титул. Интересно. Получается — и та, и другая ветвь достаточно родовита, в принципе — достаточно родовита даже для того, чтобы претендовать на брак с Императором Российским. Особенно ветвь Салези ди Марентини. Салези ди Марентини, Салези ди Марентини… Если Ксения не солгала и Николай ищет родовое древо Анахиты, чтобы оправдать свое увлечение в глазах дворян — почему речь идет о том, чтобы представить ее именно родственницей (дочерью?!) шахиншаха Мохаммеда Хусейни? Почему не пойти по простому пути и не назваться графиней Салези ди Марентини? Немного денег в геральдическую палату — и ты уже не графиня — а баронесса Салези ди Марентини, а это очень высокий титул. Почему они не идут по европейской ветви? Почему речь идет именно о родстве с шахиншахом?! Пролистнул несколько страниц, пытаясь найти ответ. Чувствовал, что что-то есть именно здесь, в Готском Альманахе — сборнике всех дворянских фамилий Европы с родовыми связями между ними. Почему отвергается европейская кровь? В описании рода Полети не нашел ничего. Кроме разве что Карло Полети — председателя совета директоров Банка ди Рома. Начал искать Салези. Салези, Салези… И нашел. Пьетро Антонио де Салези, барон Салези, граф ди Марентини. Викарный кардинал Римской католической епархии и — наиболее вероятный претендент на папство. Нынешний папа, как известно — стар и болен, и… И православная церковь — никогда не примет этот брак. Ни при каких обстоятельствах. Даже дальняя кровная родственница возможного римского папы — никогда не получит благословения церковного на брак с Императором. Николай, должно быть, это понимает — и он понимает, что церковные иерархи никогда не примут ни Анахиту, ни ее детей. Что — все? Звонить Ксении? Сто-стоп-стоп… Сам же говорил — что надо все проверять. С чего это я решил, что Анахита происходит именно из этой линии Марентини? Только из того, что несколько минут листаю Готский Альманах? Надо все проверить, как следует. Найти человека… изрядного детектива, лучше в Риме и со связями в Ватикане. И все проверить. Я достал фотоаппарат, который был у меня в телефоне, и сфотографировал интересующие меня страницы — дважды, на всякий случай, и тут же — одну копию отправил в файлохранилище. Удобная все-таки жизнь в современной цивилизации. — Премного благодарен, мсье. — Мсье, а как же ваша книга?! Мсье Штойбле! Но я уже был в машине. Надо было спешить. Примерно через час — я вылетел в Рим. 20 октября 2005 года Россия, Пост святой Ольги Центр боевого управления Флота Тихого океана Минус восьмой этаж По-видимому — опять вляпался… Гардемарин Вадим Островский, которому до окончания курса подготовки остался месяц, уже изучил все флотские премудрости, и одна из них гласила: никогда не знаешь, какой косяк ты упорол, пока командование тебя за него не накажет. И ко всему этому надо относиться философски: лучшее поощрение это отмена ранее наложенного взыскания. Этот день был свободным — то есть курсанты, готовясь к "выпускному", отрабатывали то, что у них не получалось, то, чему надо уделить больше внимания. У гардемарина Островского было все как у всех, что-то получалось больше, что-то меньше, в нормативы он укладывался — но вместо того, чтобы как всем подтягивать отстающие дисциплины, он решил пойти наоборот. Он решил заняться отработкой того, что у него получалось лучше всего, для того, чтобы в чем-то быть действительно лучшим, лучшим из всех, лучшим на курсе, лучшим в подразделении, лучшим на флоте. Вадим собирался быть лучшим в стрелковых дисциплинах. В каждой гимназии, особенно на территориях, есть несколько комнат, которые отданы скаутскому отряду, там висит портрет генерала Корнилова, основателя и покровителя современных скаутов как организации, которая учит пацанов дружить и выживать, и обычно еще висит портрет ныне покойного Государя Александра Пятого — еще в бытность наследником он был Августейшим шефом корпуса скаутов. Одно из его высказываний, которое знают все скауты — стыдно быть русским и плохо стрелять. Каждый русский должен быть готов выступить на защиту своей родины с оружием, даже если он и не служит в армии! Скауты это знали, а Вадим знал еще и то, что если он промахнется, то скорее всего останется без еды сам и оставит без еды отряд. Как и все сибирские скауты, он летом мотался по тайге в составе своего маленького скаутского патруля и как разведчик — должен был позаботиться о пропитании отряда, причем используя для этого только винтовку дамского калибра 5,6. Из такой винтовки можно было подбить птицу или некрупное животное — но для этого надо было уметь стрелять почти идеально и подкрадываться к зверю на расстояние вытянутой руки. Вадим умел делать и то, и другое, один раз он подстрелил детеныша сибирского марала, и сделал это только потому, что ему и его отряду нужна была пища. Потом он не по своей воле попал в Афганистан и там ему впервые дали в руки настоящий армейский автомат, такой, какой есть у каждого военного. Тогда-то он и решил — заняться стрельбой всерьез, тем более что возраст уже подошел, и он мог купить что-то более серьезное, чем оружие под дамский патрон. Когда он пришел на вербовочный пункт — за ним были уже два первенства города и звание кандидата в мастера спорта, причем по взрослому разряду. Теперь к званию кандидата он мог с гордостью присовокупить подвески мастера[84] по стрельбе из пистолета, снайперской винтовки, автомата, легкого и единого пулемета, а также третье место на первенстве Флота Тихого Океана по армейскому стрелковому многоборью, где он соревновался с много лет отслужившими военными, в основном инструкторами. Третье место его не устраивало. Если бы устроило — он не был бы русским. Сегодня он решил заняться автоматом — его он считал наиболее сложным в освоении видом армейского стрелкового оружия, сложнее, чем снайперская винтовка. Стандартный автомат Барышева армейского калибра 6,5, магазин на тридцать патронов — шестидесятипатронные он не любил, они были менее надежны. Оптический прицел малой кратности — он полагался ему как лучшему снайперу в патруле. Одиночными выстрелами он мог свалить мишень быстрее, чем та окончательно займет исходное положение для стрельбы. Проблема в том, что в этой дисциплине засчитывалось поражение цели двумя патронами, а некоторые упражнения были рассчитаны на исполнение их автоматическим огнем. Русская армия сразу после появления автомата Федорова стала первой армией в мире, которая начала серьезно работать над проблемой поражения противника именно автоматическим огнем, над созданием огневых завес, над беспокоящим огнем, даже над стрельбой по панораме, хотя другие армии отрабатывали этот вид огня только на пулеметах. Североамериканская армия, переняв британскую концепцию точного сокрушительного одиночного огня на средней дистанции, приняв на вооружение мощную винтовку для стрельбы преимущественно одиночными — нахваталась по самое не хочу от японцев в ходе долгой, тяжелой и кровавой войны в Индокитае и Центральной Америке. Нация стрелков, чтоб их. Японцы, нахватались в свою очередь "плюх" от русских в ходе короткой и жестокой второй русско-японской, известной как "война за КВЖД" — уже тогда приняли на вооружение легкие автоматы и пистолеты-пулеметы ближнего боя, которыми был вооружен каждый японский десантник. Русская армия обучала своих бойцов автоматическому огню намного больше, чем одиночному — поэтому Вадим отрабатывал сейчас именно автоматический огонь, пытаясь заучить, затвердить в памяти именно такое положение тела, при котором отдача раскладывается правильно и автомат не уводит вверх, и тем более — в сторону. Для выполнения упражнения Вадим надел наушники и поэтому он понял, что рядом кто-то есть, только тогда, когда его хлопнули по плечу. Он повернулся — и увидел майора по адмиралтейству Тишко, с которым он подружился после того случая. — Господин майор по адмиралтейству… — начал доклад Вадим, не снимая наушников. Тишко отрицательно покачал головой, сделал знак, чтобы он заканчивал со всем с этим и шел за ним. На гражданской машине, принадлежащей Тишко, они доехали до Поста Святой Ольги — военного, в основном, города, где находилась военно-морская база и дислоцировалось соединение амфибийных сил — так называли части боевых пловцов и морскую пехоту. Самому Тишко довелось тут служить, и Вадим ни о чем плохом не думал. Смотрины. Офицер, имеющий отношение к курсам подготовки, присмотрел хорошего, перспективного гардемарина и сообщил об этом своему бывшему командиру. Такое часто бывало, офицеры сохраняли связи со своими частями, а командиры старались подбирать себе личный состав прямо с курсов, особенно отмечая тех, кто мог в будущем стать офицером, хороший, инициативный офицер — на вес золота. Сейчас с ним поговорит командир соединения легких сил, возможно, и еще кто-то из офицеров, потом, если он их устроит — они пришлют на него заявку. В свою очередь и он посмотрит, где, возможно, ему предстоит начинать свою службу. И лишь когда они прошли третий рубеж охраны и вошли в один из лифтов, который пошел вниз — Вадим понял, что ему предстоит что-то другое. — Не трясись, салага… — легко и с необидной подколкой ответил на незаданный вопрос Тишко, когда их лифт медленно полз вниз — тут одно дельце наклевывается. Я тебя отрекомендовал. Дело добровольное. Что именно за дело — Тишко рассказывать не стал, а гардемарин не стал спрашивать, потому что гардемарину не пристало ни о чем спрашивать майора по адмиралтейству. Он никто, у него даже нет воинского звания. В себя Вадим пришел только тогда, когда они оказались в кабинете легендарной "Акулы" — контр-адмирала Русского флота Таманцнева, который сейчас, выслужив все положенные сроки, возглавлял диверсионную службу Флота Тихого Океана. Кабинет Акулы оказался довольно примечательным. В углу — шкаф из дорогого дерева, там — черной летучей мышью распластался костюм для подводного плавания, судя по виду — пятерка, пятимиллиметровый, для холодных вод. Вместо обычной для кабинета офицера высокого ранга стены с дипломами, свидетельствами об окончании курсов, фотографиями с известными людьми и дворянского герба, у кого он был — на стене развешано холодное оружие, а в застекленной витрине из того же дерева — оружие огнестрельное. Вадим заметил бесшумный пистолет-пулемет Стерлинга с магазином, вставляющимся сбоку, легкий пулемет Стоунера, какой использовали североамериканские боевые пловцы, и несколько японских образцов, включая бесшумный пистолет Та-Чи, который обычно использовали ниндзя. Из холодного оружия выделялась мамелюкская сабля североамериканского морского пехотинца с подарочной надписью на лезвии и несколько мечей. Японских катан было только две, обе на вид с солидной историей. Выделялся более короткий, чем катана, зачерненный меч с тонким, обоюдоострым лезвием. Вадим не знал, как он называется — но знал, что и он, и вон тот меч-посох с двумя лезвиями — излюбленное оружие ниндзя. — Доставил… — коротко отрекомендовался Тишко, не называя ни должности, ни звания, не обращаясь к контр-адмиралу так, как это положено, как это требует устав и уважение, который любой мореман с осьминогом[85] должен был испытывать к этому человеку. Контр-адмирал, кстати, оказался совсем не таким, каким он получался на фотографиях — он был ниже и Тишко, и самого гардемарина Островского. — Господин контр-адмирал Флота Его Императорского Величества Николая, гардемарин четвертого курса обучения Островский по вашему приказанию явился! Вадим оттарабанил это на одном дыхании, надеясь, что голос его при этом — не дрожал. Контр-адмирал Таманцев отрицательно покачал головой. — Во-первых, гардемарин, я не приказывал вам явиться. Во-вторых — у нас не принято представляться таким образом. Но это ничего, для первого раза, думаю, ошибки простительны. Контр-адмирал вышел из-за своего стола, на котором не было ни единой бумаги, пожал руку сначала Тишко, потом протянул руку гардемарину. Судя по этому, здесь и впрямь дистанция между рядовым бойцом и командиром службы была намного меньше, чем того требовал устав, Вадим и помыслить не мог, что начальник курсов, к примеру, пожмет ему руку до того, как он пройдет финальное испытание и заслужит первое звание. Но наученный опытом, он подал руку так, чтобы контр-адмирал не мог перевести в рукопожатие в захват, возможно, это еще одна проверка. Контр-адмирал, однако, не стал ничего проверять — он пожал руку и Вадиму, вернулся за стол. — Вы сибиряк? — Так точно. — Скаут? — Так точно, разведчик отряда. Контр-адмирал потер подбородок, по его виду казалось, что у него в голове созрело какое-то решение, но он сомневается в его правильности. — Вы бывали в Афганистане? — Так точно. Его что, собираются направить в спецотряд, отбывающий в Афганистан? В Персию? Он же не прошел финального испытания! Или — это и будет финальным испытанием?! — Каким образом вы туда попали? Вадим рассказал все, коротко и ясно. Как он пошел искать источник воды и встретил старика, а у него был баллончик с усыпляющим газом. Как он пришел в себя и понял, что он уже в чужой стране. Как его продали на средневековом рабском базаре в Кабуле. Как его отвезли в Джелалабад и как его освободили. Как они гнали на машине по ночному Джелалабаду и как в них стреляли. Как потом они шли по горам, и как за ними прилетел вертолет. Все это он рассказал Медузе, который никак не отреагировал на его рассказ. Просто слушал. — Вас спасла русская спецгруппа, получается так? — Да… господин контр-адмирал. Таманцев усмехнулся непонятно чему. — Разрешаю называть меня Медузой, гардемарин. Меня так многие называют, это удобно. Или Виктор Петрович, если вам так претит называть старого вояку кличкой. Но не званием, здесь это не принято. А вы знаете о том, что они нарушили приказ, спасая вас? — Нет. Вадим и в самом деле этого не знал. — Это так. Более того — если бы они не нарушили приказ, вполне возможно, и даже более чем вероятно — мы бы с вами сейчас не разговаривали здесь. Город Джелалабад был целью для удара. А после удара туда вошли бандформирования экстремистов и хорошо, если в живых остался один из трех жителей этого города… Вадим не отвечал, потому что вопрос не был задан. — Как вы относитесь к тому, что могли погибнуть? Погибнуть от рук своих же… — Помните, что империя делает все, чтобы вас спасти — процитировал Вадим. В душе у него было полное смятение. Контр-адмирал как-то странно цикнул зубом, Вадим увидел, что он недоволен. — Я… не знаю… Виктор Петрович. Я должен… подумать — сказал он правду. Контр-адмирал утвердительно кивнул. — Вот это и в самом деле так. Я бы и сам не знал, как к этому относиться, накладки бывают разные. На моих глазах, еще давно… один лейтенант погиб только из-за того, что другой лейтенант не потрудился исполнить требования по безопасному обращению с оружием. Самое плохое — что они дружили и служили в одном экипаже. Бывает всякое, в том числе и такое. Зачем он это говорит? Вадим предчувствовал что-то плохое. — Вы учите английский язык? Английский язык они учили. Вадиму он давался легко в отличие от совершенно невозможного японского. Японский язык был наказанием для четырех гардемаринов из пяти — для пятого он не был проблемой, потому что тот знал японский с детства. — Так точно. — Speak English? — задал вопрос контр-адмирал так, как его было принято задавать в САСШ. — A little… — небрежно ответил Островский так, как, наверное, ответил бы эмигрант, работающий на пляже спасателем где-нибудь в округе Дейд. Эмигрантов там было полно, а работа спасателя — одна из самых простых. Они ее учили на случай, если придется внедряться. — Окей. Тогда — we have a situation — словами американского военного жаргона контр-адмирал дал понять, что намерен перейти к делу — как ты знаешь, один из наших вероятных противников это Седьмой флот САСШ. Какое-то время мы враждовали с североамериканцами, потом дружили, потом враждовали, потом опять дружили… в общем, сложная ситуация. Быстро меняющаяся. Сейчас у нас что-то наподобие дружбы. И вот, во время одной из встреч между нашим морским министром и их секретарем департамента обороны[86] было достигнуто соглашение об обмене. Это касается не только нашего флота, и не только флота… неважно, в общем. Короче говоря — из Санкт-Петербурга пришла директива на имя командующего флотом. Мы должны подобрать десять морских пехотинцев первого года службы и отправить их в САСШ для прохождения обучения в одном очень хреновом месте. Называется Naval counterterrorism center, его так называли после событий 10/9, чтобы получить нормальное финансирование. На самом деле это центр по подготовке специалистов по безопасности и противодиверсионным мероприятиям. Специфика этого центра — а таких в САСШ несколько — заключается в том, что при его окончании выдается еще и диплом легкого водолаза с правом производить подводные взрывные работы. Интересный способ борьбы с терроризмом — через подводные взрывные работы. Девять человек уже подобрали. Десятый — им мы предлагаем стать тебе. Добровольно. Вадим не ответил ни да, ни нет, он пытался понять, в чем проблема, в чем подвох. Потом — все-таки понял. — После этого я не смогу служить здесь — догадался он. — Да, гардемарин, служить здесь ты не сможешь, получается, что все твои мечты — прахом, спецназ для тебя закрыт. Но скажу вот что. Если ты согласишься — по возвращении ты должен будешь участвовать в проекте по подготовке нескольких групп по североамериканским методикам. Причем там ты будешь пользоваться правами инструктора, то есть станешь самым молодым инструктором на Флоте. Это первое. Дальше — на твой выбор. Первое — ты остаешься служить инструктором, твой потолок[87] — в этом случае — примерно капитан. Второе — после того, как ты закончишь свою инструкторскую работу — ты заканчиваешь краткие офицерские курсы, и мы переводим тебя в морскую пехоту, на командную должность. Через пять лет, если не наделаешь глупостей — ты станешь командиром группы безопасности на авианосце. Через семь — восемь — на авианосной группе. Через десять лет получишь полк морской пехоты. Не удивлюсь, если лет через двадцать ты закончишь службу в должности командира амфибийных сил флота и с черными орлами на погонах[88]. Задатки в тебе есть. Но в спецназ тебе дорога закрыта, хотя командовать им ты сможешь. Через двадцать лет и если повезет. Конечно, неприятно. Но с другой стороны… это еще как посмотреть. Командир группы безопасности на авианосце — должность намного более серьезная, чем кажется. Авианосные соединения Русского Флота бороздят мировой океан и почти всегда оказываются ближе всего к месту очередного кризиса. А еще чаще — бывает, что они оказываются ближе всего к месту кризиса, о котором никто не знает и никогда не узнает. И команда безопасности на авианосце, специалисты по ближнему бою, по абордажному бою, по противодиверсионным мероприятиям — чаще всего и делает так, чтобы о кризисе никто и никогда не узнал. Так что… смысл отказываться? — Я согласен… Виктор Петрович. — Согласен… — Медуза встал из-за стола, прошелся по кабинету — а ты знаешь хоть, на что соглашаешься? — На обучение на североамериканских военных курсах, Виктор Петрович… — На обучение… Так-то оно так, гардемарин. Но тут есть две загвоздки. Первое — североамериканцы никогда не признают, что мы хоть в чем-то лучше их. Такой это народ. Народ чемпионов. Народ лидеров. Это, кстати, не всегда хорошо. Но они будут пытаться сломать тебя, сломать любой ценой. В тот день, когда ты позвонишь в колокол — офицерский состав базы закатит вечеринку и выпьет за глупых русских, которые почему-то решили, что они смогут пройти самую тяжелую и страшную школу легководолазной подготовки в этой части света. Ни один курсант не смирится даже с тем, что в его экипаже русский, а как только ты начнешь давать результаты — в этот день ты станешь врагом для всех. Причем… в североамериканской армии этот курс можно закончить в любое время, прийти на него со службы — то есть ты и остальные будете учиться с людьми на несколько лет старше вас. Вот что вас ждет там — шесть месяцев ада. Если контр-адмирал хотел припугнуть Островского — возможно, и в самом деле хотел припугнуть, такой боец был нужен в диверсионной службе — то добился он этим прямо противоположного. Вадим, как и многие другие сибиряки его возраста — был чудовищно упрям, поступал всегда по-своему и терпеть не мог, если кто-то давал ему задачу и называл ее неразрешимой. Если из этой школы люди выходят живыми и с черным беретом — значит, он тоже сможет заполучить этот берет. Нет в нем ничего такого. — Я хочу закончить эту школу — четко сказал Вадим. — Хочешь-то ты хочешь… Проблема номер два — североамериканцы далеко не дураки. И не просто так согласились на этот обмен. С тобой там могут сделать все что угодно. В числе прочего — промыть мозги. Это очень страшно. Ты должен быть настороже двадцать четыре часа в сутки, ты должен спать вполглаза, видеть то, что происходит у тебя за спиной, взвешивать каждое слово и не доверять никому. В отличие от других курсантов, которые и впрямь новички, только что из учебки морской пехоты — ты идешь к ним из спецназа. Это накладывает на тебя двойную ответственность. Первое — ты не должен выкладываться на все сто. Выполняй нормативы и все, даже если можешь вдвое быстрее или втрое больше. Они не должны понимать наш истинный уровень подготовки — а мы должны понять, чего достигли они. К чему они готовятся и к чему они готовы, Второе — ты не должен сказать ничего лишнего. Понял? — Так точно, только… я ведь и не знаю ничего лишнего. Контр-адмирал улыбнулся — Знаешь. Ты сам не знаешь, что ты знаешь, есть такая присказка. В опытных руках — любой обрывок информации превращается в… ладно. Я не должен тебе этого говорить — но я тебе это скажу. Седьмым американских флотом командует вице-адмирал Рудольф Барб по прозвищу "Барби" — только не вздумай напоминать ему это прозвище, если встретишь, у командующего флотом не может быть прозвища Барби. Но есть еще один парень, последняя известная должность контр-адмирал, он командует специальными силами, действующими… южнее континентальных САСШ. Его имя Билл Рэндольф, контр-адмирал Билл Рэндольф. Так вот — это и есть твой последний шанс. Ты можешь назвать его имя и сказать "Браво два нуля". И можешь назвать мое имя — но только при личной встрече и только ему. Если это тебе не поможет, тебе уже не поможет ничто, понял? — Так точно. На курсы, в центр подготовки его уже не вернули. Личных вещей у него там не было — у гардемарина не может быть личных вещей. Картинки из прошлого 14 октября 2002 года Южный Азербайджан Горная цель Эльбрус, южнее Порт-Анзали Мосин — один — Наведи. — Один — один — семь. Ориентир — костер. — Ветер. — Устойчивый. Три деления влево. Человек, лежащий за снайперской винтовкой — ввел данные в компьютер. — Высота? Давление? — Три… семьсот двадцать над уровнем моря. Давление семьсот восемьдесят. Человек нажал еще несколько кнопок. Баллистический компьютер выглядел как небольшой планшет, откидывающийся в сторону от основного прицела. Сам прицел был очень необычным, экспериментальным — в нем не было обычного перекрестья, все его поле зрения представляло из себя сплошную координатную сетку, в выключенном состоянии почти не видную. После того, как баллистический компьютер вычислит все параметры выстрела — на одном из пересечений линий загорится красная точка. Это и есть перекрестье прицела, по нему нужно стрелять. Самое интересное было то, что прицел можно было подсоединить проводком к прибору наблюдения, который входил в комплект, и представлял собой гибрид подзорной трубы 60Х и метеостанции — и тогда можно стрелять в одиночку, метеостанция сама выдаст все данные на прицел. Но сейчас особой нужды в скрытности не было, поэтому данные передавались по старинке, голосом. Второй номер замерял все данные и передавал их номеру первому, который вводил их вручную. Необходимость второго номера была обусловлена еще и тем, что по правилам применения оружия, чтобы снайпер мог стрелять на поражение первым — нужно было, чтобы хотя бы еще один человек подтвердил опознание цели как противника. Эту роль и выполнял второй номер. На вычисление ушла секунда — одно из перекрестий прицела загорелось красным. — Есть цель. Наблюдаю костер, палатку, пять человек. Четыре автомата АК, один гранатомет. — Подтверждаю наличие противника, пять человек, четыре автомата и гранатомет. Гранатомет был явным признаком противника: если автомат или снайперскую винтовку мог носить охотник из горных племен, подобравший ее где-то во время мятежа и оставивший себе — то гранатомет был признаком террориста, потому что охотиться с ним можно только на людей. Пять человек, четыре автоматчика и гранатометчик, небольшая палатка, явно армейская и не русская, горит небольшой костер. Костер тоже разложен грамотно — в углублении, небольшой, но дающий довольно сильный огонь. Рядом — вынутая из углубления земля, погасить огонь — минута. Из пятерых четверо одеты в форму. — Сколько до намаза? Второй номер посмотрел на часы. — Час двадцать. Долго… лежать на камнях и пялиться на этих ублюдков час двадцать — смысла нет. — Сделаем их сейчас. Согласен? — Сделаем. Снайпер выровнял дыхание. Перекрестье прицела легло на первую из целей… Это было одновременно и боевое задание, и испытание. Боевое задание заключалось в том, что несколько групп, состоящих из двух — четырех человек, выходили в обозначенные точки в горном районе южного Азербайджана, недалеко от побережья, и уничтожали всех вооруженных людей, которые будут опознаны как противники. Точки были определены специалистом по разведке на основании данных по активности боевиков в определенных квадратах, снимков со спутника и беспилотников, опроса агентуры. Задача — обезвредить район, снизить активность боевиков в нем до приемлемого уровня. Испытание было в том, что несколько дней назад им доставили новое оружие, снайперское оружие. Его пока не закупили — и результаты тендера во многом должны были зависеть от результатов испытаний. Снайперские винтовки были изготовлены "Товариществом на паяхъ Лобаевъ и ко", частной оружейной фирмой, единственной в России, которая находилась за пределами "большой пятерки"[89] и которая занималась изготовлением высокоточного оружия. Первоначально они занимались тем, что собирали винтовки на заказ с использованием почти неизвестных в Империи североамериканских компонентов, в частности, затворных групп. Затем — взяли кредит на развитие, закупили оборудование и стали делать многое сами, в том числе самое главное — стволы высшего качества из лучших заготовок, какие только можно было найти в мире. Теперь же — они представили на испытание снайперскую винтовку малоизвестного в Российской Империи калибра.416 Barrett и заявили о достижении соглашения о покупке лицензии в случае, если данное оружие будет принято на вооружение в русской армии. Оружие, произведено не в России, конечно бы никто не закупил. А вот прицел был полностью отечественным, марки Нева. Он собирался полностью из русских компонентов и ничуть не уступал ни одному иностранному… Винтовка бухнула, солидно отдала в плечо — и в одной тысяче ста семидесяти метрах боевик с гранатометом — упал, сбив треногу с котлом — с костра. — Попадание. Снайпер перевел винтовку правее, один из боевиков бежал, причем нехорошо бежал, к палатке, еще один — пытался спрятаться. Снайпер выстрелил, просчитав момент, когда бандит остановится у палатки, замерев на мгновение. Пуля швырнула бандита на палатку, каркас выдержал, и он так и остался лежать на палатке, раскинув руки и ноги. — Попадание. Третьего террориста он подловил просто — тот спрятался за деревом, думая, что оно прикроет его. Не прикрыло. — Попадание. — Не вижу остальных. У наблюдателя — возможности по наблюдению куда больше, у него труба шестидесятикратного увеличения с широким полем зрения, это тебе не снайперский прицел. — Один за валуном. Скорее всего, выйдет слева. Снайпер прицелился по валуну и стал ждать — но дождался только того, что в воздухе траурно завыло, и мина грохнулась ниже по склону. Взвизгнули по камням осколки. — Наводи на миномет. — Сейчас… черт, где эти б… Мина — это более чем хреново. Миномет бьет с закрытых позиций, представляет собой трубу с бойком и плитой. Они уже навидались немало минометов: армейских, самодельных, были самодельные минометы, вкопанные в землю и прикрытые камнями или еще чем. Заранее копают яму, ориентируют миномет на базу или там населенный пункт, прикрывают его валуном и уходят. Ночью пришли четыре человека, по паре мин у каждого. Оттащили валун, выпустили мины, снова привалили миномет валуном и смотались. Если их на обратном пути задержат — так у них ничего нет. А чего по ночам шляетесь? Прости, эфенди, больше не будем… Вторая мина бухнулась еще дальше от них — если была бы "вилка", то надо было бы сматывать удочки, третью точно на башку положат. А так… явно бьют наугад. — Есть. Много левее и выше. В правом верхнем углу в поле зрения снайпера замигала стрелка — прицельный и наблюдательный комплекс самостоятельно обменивались информацией, наводить так получалось намного быстрее. Так и есть. Двое ублюдков, кажется, самодельный миномет без прицела, один поддерживает его, другой мины кладет. А может, прицелом пользоваться не умеют. Данные проскочили меньше чем за секунду — расстояние один четыре два, ветер прежний, поправка один выше — позиция минометчиков расположена выше их позиции, надо принять во внимание. Снайпер выстрелил — и через три секунды человека, держащего миномет за трубу — отбросило в сторону. Минометчик бросился бежать, отбросив мину куда-то ниже по склону. Она не взорвалась. — Миномет обезврежен… — Движущаяся цель. — Нет. Добежит до дома, расскажет — каково там, в горах, и что бывает с теми, кто по этим горам шляется. Такой рассказ, рассказ человека, чудом избежавшего смерти — дорогого стоит. Снайпер перевел прицел на лагерь, состоящий всего из одной палатки. Там — на взгляд никого не было. — Наведешь? — Цель не наблюдаю — ответил второй номер. — Выйди на Птицу. Глянь, что там делается… — Черт бы побрал этих уродов… Второй номер оставил в покое прибор наблюдения, забарабанил по клавишам стоящего рядом терминала связи, позволяющего получать любую информацию в режиме реального времени. В том числе — и со спутника, если, конечно, есть свободный канал для запроса их приоритета. Терминал отозвался — на экране появилась черно-белая картинка. — Так… сейчас переориентируем… В паре тысяч метров над ними парящий над горами аппарат на длинных, прямых крыльях чуть изменил траекторию полета, фасеточный глаз камеры повернулся до предела вправо, переходя из режима наблюдения в режим поиска. — Есть… Один так и сидит за этим долбанным валуном. Второй… второго не наблюдаю. Побольше… так, второй смотался. Второй смотался, идет аккурат на Мосина-три. — Свяжись с ним. — Понял. Второй номер ничуть не обиделся на то, что всю работу должен выполнять он. Это и есть его работа, снайпер должен только стрелять, а список его обязанностей не умещается на тетрадном листке. Перед выходом проверить снаряжение, при выдвижении на точку обеспечить безопасность, зачистить точку, избранную в качестве огневой позиции, подготовить запасные позиции и маршруты отхода, заминировать вероятные пути подхода противника, составить стрелковую карточку, то есть наметить ориентиры, промерить до них расстояние и сообщить информацию снайперу, вести наблюдение за окружающей обстановкой и за возможными целями, сообщать снайперу о появлении любого типа целей, осуществлять идентификацию целей… ну, вы поняли, в общем. Это плата за то, что ты умеешь стрелять хуже, чем первый номер. А подставляются под пули — оба одинаково… По камням — совсем рядом — щелкнула пуля. — Снайпер, черт, ищи его! — Сейчас… Б… Мосин-три, это Мосин-один, выйди на связь. Черт, не видно… Первый номер решил искать снайпера сам. Поставив прицел на минимальное увеличение, и получив взамен расширенный угол зрения, он начал просматривать наиболее вероятные места, где мог находиться снайпер. А времени было мало — в горах хорошие стрелки, даже на тысячу с лишним метров с третьего — четвертого выстрела он попадет в цель. — Справа, ориентиры и три четыре чисто. — Мосин-один, это Мосин-три, на связи, прием. — Мосин-три, ожидайте, у нас проблема. — Вас понял, Мосин-один, у нас тут… — Он у ориентира два, выше на три деления! Дерево! Дерево! — Делаю… Первый номер прицелился — снайпера было видно только в максимальном увеличении прицела, а если бы не наводка, или если бы дело происходило в лесу — его и вовсе не удалось бы опознать. Снайпер был в самодельной накидке — такая применяется в Афганистане пуштунами — но часть ствола винтовки было видно. Выстрел. Есть — нет? Кукла? — Не вижу. Еще один выстрел — видно, как падает винтовка… — Сделал. Второй номер не уверен — это чувствуется по тону. — Если не кукла. Давай — дым и сворачиваемся… — Есть. Гранит, Гранит, я Мосин-один. Принял решение свернуть работу, отступаю к Востоку. Активность выше расчетной. — Мосин-один, тебя понял, осторожнее. — Гранит, прошу помощи с воздуха. Пока проблем нет, но они на пороге. — Мосин-один, пока приданных вам сил достаточно. При необходимости — Громовержец прибудет через двадцать минут. — Гранит, вас понял, отбой. — Что, не дают? — снайпер уже собрал винтовку, закинул ее за спину, привел в боевую готовность пистолет. — У них допросишься. Козлы… — Как отступаем? — Вверх, к посадочной площадке. Дождемся вертолета. За мной. Они прошли пару десятков метров вверх по тропе, дальше был резкий поворот. Второй номер вдруг остановился. — Зуд! Зуд! Жегелем![90] Второй номер среагировал мгновенно — через две секунды в его руке была граната, на третью — она полетела туда, откуда раздавались голоса. РГО, ручная граната оборонительная, от нее не укроешься — сработает при ударе об землю. Рвануло — плескучий треск, второй номер проскочил вперед и ударил из автомата. Но стрелять — было уже не по кому. Дальше было небольшое ущелье, оно выходило к полянке, тропа вела резко вверх. Граната застала нескольких боевиков как раз на этой полянке, на входе в ущелье — и ударилась она не об землю, а о камень. Сноп осколков ударил как раз на уровне голов боевиков — и выжить было невозможно. — Зем! Зем![91] Ударила автоматная очередь, снизу вверх, неприцельная — но неприятная. По склону поднимались боевики. — Пошли! Они проскочили ущелье — на выходе Бес прошелся очередью по густо лежащим телам. О том, как, казалось бы, убитый враг ожил и сорвал чеку с гранаты — передавалось из уст в уста. — Чисто! Иди вперед! Я сейчас! Араб с винтовкой и пистолетом в руке начал подниматься по узкой горной тропинке. Бес наскоро воткнул между тел гранату. Выдернул чеку. Побежал дальше… Автоматная очередь встретила боевиков на выходе, один упал — и тут же рванула граната. Раздались крики, ругань. — Аллаху Акбар! Бес поспешно перезаряжал автомат… — Гранит, Гранит, это Мосин-один, нас преследуют, повторяю — нас преследуют! Нам нужно оторваться от этих ублюдков как-то! Араб вышел на связь сам, с рации на спине у Беса. Бес продолжал отстреливаться короткими очередями, экономя патроны. — Мосин-один, мы видим вас на экране. Бросьте маяк и продолжайте движение. Стрела займет позицию через тридцать секунд. — Гранит, вас понял! Араб прицепил трубку обратно, потом достал маяк — и кинул его вперед. Пихнул Беса в бок. — Уходим! Валим! — Гранит, я Стрела-один, вошли в зону, курс на триста двадцать. — Стрела-один, разворачивайтесь на спасательный маяк, стандартная частота. — Черт, Гранит, мне казалось, что маяком отмечают своих. — Стрела-один, пришлось импровизировать. Приказываю нанести удар по точке, отмеченной маяком. Цель — крупный отряд противника, преследующий снайперскую группу. Мои люди пытаются оторваться от них. — Гранит, вас понял, выполняю. Стрела-два, я Стрела-один. Координаты цели получены, цель подтверждена. Удар по отметке, указанной спасательным маяком. — Стрела-один, вас понял. — Стрела-два, иди за мной. Идущий чуть выше горных склонов двухдвигательный штурмовик Юнкерс неудержимо несся к цели. На многофункциональном дисплее — пульсировала отметка, отмечающая положение стандартного спасательного маяка… Пилот штурмовика переключил тумблер, ставя оружие в боевое положение, затем откинул крышку с красной кнопки на рукоятке управления. — Стрела-один, я Стрела-два, получи картинку. Там до черта духов… — Стрела-два, вас понял. Атакуем… Два неуклюжих, словно топором рубленных штурмовика пронеслись над горным склоном так быстро, что только самые опытные боевики племенного ополчения успели вскинуть оружие. Через долю секунды — мощные разрывы накрыли их… — Твою мать… Араб, идущий вторым, почувствовал, как дрогнула земля — и в тот же самый момент стена горячего воздуха догнала его, едва не сбросив с тропы… — Мать… держись! Где-то с шорохом ехали, срывались в пропасть камни — и оставалось надеяться только на то, что сейчас не начнется обвал. Араб поднялся на ноги. — Черт, вот это дали… Рядом — надсадно кашлял Бес, он не успел приготовиться и полной грудью хватанул гари и пыли, теперь это было как наждачная шкурка. — Пошли. На ходу откашляешься… Мосин — три Позиция Мосина — три находилась ниже и правее, у самого обрыва. Они выстроили цепочку своих позиций так, чтобы иметь возможность прикрыть друг друга. Но — им не видно было, что происходит на атакованной позиции Мосина — один. Только далекая перестрелка и крики по рации. Первый номер группы Мосин-три, ничего не говоря, начал сворачивать свою винтовку, готовясь к отходу. Оставаться такими малыми силами в племенной зоне — он не собирался… Второй номер, монтируя мину-ловушку, глянул вниз — и застыл. — Движение. На девять часов. — А, черт… — снайпер откинул уже сложенный приклад винтовки — не оторвемся. — Нет… — Работай тихо. Я поддержу. АКС-74У с глушителем и прицельным комплексом — совершенно не годился для длительного огневого боя. Но вот для внезапного нападения с дистанции метров сто пятьдесят вполне. Прыгающий на валун боевик словно поскользнулся — и с размаху грянулся об валун. Второй — недоуменно посмотрел на своего сотоварища по джихаду — и его самого отбросило назад. — Руси! — крикнул кто-то. — Аллаху Акбар! Тяжелая пуля, пущенная через кустарник, выбила пулемет из рук изготовившегося к стрельбе бородатого джихадиста, второй номер отстреливался короткими и отстреливался метко — но боевики все шли и шли. — Пошел! Первый номер бросил кое-что из снаряжения, которое не успел упаковать — пригибаясь, побежал по тропе. Хорошо, что у них — дальше удобная тропа, ведущая к высокогорным пастбищам и кошарам. Там есть места, где одиночный снайпер — может сдерживать роту. Завалился за валун, кое-как пристроил винтовку, поймал на прицел бегущего джихадиста. Глушитель приглушил звук выстрела, из головы джихадиста брызнуло. — Прикрываю, давай! — Мосин-три, это Мосин-два, что там у вас!? — Мосин-два, уходим в горы, хвост стряхнуть не можем. — Мосин-три, я вижу, как ты драпаешь. Сейчас пулемет заработает, уноси оттуда свою задницу, беги что есть силы! — Мосин-два, у тебя не было пулемета! — Сейчас есть. Три — два — один — пошел! Со склона — зарокотал крупнокалиберный, неожиданно и страшно. В ленте были трассирующие патроны, каждый пятый, и размером они были с футбольный мяч. При попадании — каждая пуля вырывала из земли целые фонтаны, а тех, кому не повезло оказаться на ее пути — просто разрывала пополам. Снайпер вскочил первым. — Ходу! Ходу! Два человека, у одного из которых был короткоствольный автомат, у другого — снайперская винтовка — поднимались по горному склону, прячась за камни, за кусты и за все, что только можно. Сверху, из прилепившейся к горному склону у самой вершины овечьей кошары — стреляли, стреляли расчетливо, одиночными, не тратя зря пули. Стреляли и снизу, в два десятка стволов, пули били то справа, то слева, то рикошетили от камней — но каким-то чудом не задевали смельчаков… Наконец — они добрались до кошары, с криками ввалились внутрь. Один истерически расхохотался, именно истерически, надрывно, как ненормальный, кашляя, хватая ртом пороховой дым — и все равно хохоча. — Чо ржешь как конь? — Ох… б… ты бы видел себя. — На себя посмотри… — Вы что там треплетесь, козлы! Один на рацию, другой ко мне! — раздался недовольный голос — ржать потом будете… Один из спецназовцев группы Мосин — два ползком направился к огневой точке, второй — к развернутой и брошенной рации. — Где Миха? — Наверху… — процедил сквозь зубы стрелок, прикрывавший их отход, выцеливая кого-то внизу — если эти Аллахакбары на голову нам свалятся, п…ц всему, не опознают потом. Выбирай позицию и работай, я уже половину БК высадил… — Гранит, Гранит, это Мосин — два, у нас проблемы, повторяю — у нас проблемы. Заняли позицию на гребне, наблюдаем повышенную активность духов, до черта их здесь! Духи работают по нам, нужна поддержка и эвакуация, прием. — Мосин-два, это Гранит, пара штурмовиков подойдет в ваш квадрат через две минуты, повторяю — РВП две минуты, прием. Вопрос — вы можете указать цели, прием? — Гранит, нам нужно просто нанести удар по обозначенной нами площади, прием. Нам нужно несколько минут, чтобы оторваться, прием. И нам не помешает прикрытие с Громовержца, прием. — Мосин-два, это Гранит, свободных птиц пока нет. Повторяю — свободных птиц пока нет. Вопрос — вы наблюдаете Мосина — один? — Отрицательно, Гранит, мы его не наблюдаем. Но его позиция тоже была атакована, мы слышали звуки стрельбы. Мосин — один — Что там за х…я? Араб остановился на минуту, запалено дыша. Можно было бросить винтовку, было бы намного легче — но он был бы не он, если бы бросил оружие. Было отчетливо слышно звуки стрельбы, ущелье усиливало их. Работал крупнокалиберный. — Кажется, двойка и тройка попали. Ругаешься как русский. — Станешь тут русским. Понести? — Справлюсь… Тропа, раньше пешеходная — теперь представляла собой едва заметную дорожку в хаотичном нагромождении валунов. Их никто не преследовал — но это пока. Местные — они как собаки, на любой лай сбегаются стаей… Они прошли еще чуть выше — и тут Араб предостерегающе поднял руку. Бес поднял ногу для следующего шага — но так и опустил. Араб повернулся, показал на пальцах — четверо. Враги. Это и в самом деле были враги. Три человека, бородатые, в чалмах, как и подобает истинному воину веры — они напряженно работали. Один из боевиков стоял на стреме, трое — что-то быстро таскали в пещеру. Какие-то ящики. Араб ни слова, не говоря, достал пистолет с глушителем и гранату. Бес приготовил автомат… Очередь — сбила с ног единственного боевика, у которого в ругах было оружие, Араб открыл огонь из пистолета. Дальность для пистолета была предельная — метров семьдесят — но один из боевиков упал и не шевелился, второй — был подранен, не смог вовремя спрятаться и был добит из автомата… Единственный оставшийся в живых боевик повел себя грамотно. Не высовываясь, он начал бить из автомата короткими, причем непонятно куда. Араб прислушался — что-то было странное в этих выстрелах. — Азбука Морзе! — выдохнул Бес. Точно! Один выстрел точка два — тире. Их этому учили — как способу связи в чрезвычайной ситуации. Но кто учил этому бородатых?! — Держи его. Я подберусь на бросок. — Есть. Им не надо было долго объяснять друг другу суть замысла. Араб — избавился от тяжеленной винтовки за плечами, змеей скользнул вбок, выгадывая метр за метром у боевика. Когда дистанция была пятьдесят метров — он снял косынку с головы, смотал ее так, чтобы получилась праща, вложил в пращу гранату. Граната попала чуть выше того места, куда он хотел попасть — но так получилось даже лучше. Брызнули камни и осколки, ошалевший террорист поднялся из-за камней, контуженный и посеченный осколками — и Бес срезал его одним точным выстрелом… — Есть! До гребня было около трехсот метров… Уходя — Бес бросил на этом месте маячок. В надежде вернуться, лишним не будет. — Смотри! Араб увидел, что происходит — еще раньше Беса. Он был снайпером и очень нервно реагировал на любое движение на расстоянии от трехсот метров до километра. — Да вижу… Найди канал… черт знает, что происходит. Бес перенастроил рацию. — Гранит, здесь Мосин-один, заняли новую позицию, обозначаю себя маяком. — Мосин-один — принято. — Гранит, Мосин-один главный на канале. Бес сунул Арабу гарнитуру рации и пополз минировать склон. — Гранит, здесь Мосин-один, заняли позицию на самом гребне, это господствующая высота. На расстоянии примерно километр двести наблюдаем огневой бой. — Мосин-один, это Гранит. Наблюдаем тебя с беспилотника. Мы собираемся выслать вертолеты с десантом, этот район нас заинтересовал. Мы собираемся приказать Мосину-два и три пройти дальше и занять посадочную площадку для десанта. Вопрос — вы можете прикрыть Мосина — два со своей позиции? — Гранит, положительно, если кто-то прикроет меня. Эти душки настроены серьезно и если они лишатся одной цели — то сразу накинутся на другую. — Мосин-один, положительно, мы решим вопрос с прикрытием. Беспилотник, штурмовики — что-то из этого будет. — Гранит, сообщите о моем присутствии Мосину-два, и я начну работать. Не хочу, чтобы этот придурок начал молотить по мне из ДШК. — Мосин-один, положительно. Мы сообщим Мосину-два. Араб начал разворачивать винтовку. В одиночку. — Не хотел бы я быть на месте тех ублюдков — сообщил Бес, приползший обратно — там ребята тертые и у них ДШК. Откуда они его только взяли? — Скоро заглохнет. Патроны закончатся. Что поставил? — Все что было. Две — больше нету. — Тогда посматривай назад. И наводи… работаем по старинке. Бес снял заглушку с линзы подзорной трубы, устроился поудобнее. — Итак, ориентир дерево — тысяча. — Взял. — Ориентир ДШК — тысяча пятьдесят. — Взял. — Намного выше, на гребне, у прохода. Тысяча триста — ориентир куст. Наблюдаешь? — Взял, взял… — Тогда работаем. Множественные силы противника. Пулемет, ориентир дерево, влево сорок и ниже… сто. По ветру работай сам. — Засек… Громыхнул выстрел… — На ветер… три влево. Цель побежала вправо… Выстрел. Пулеметчика, почуявшего неладное — пуля поразила на бегу, он странно, как заяц, кувыркнулся и больше не встал. — Ветер правильно. Гранатомет, ориентир дерево, вниз сто. — Есть… Мосин — три В кошаре, низкой, убогой, избитой пулями — стоял смог из порохового дыма. Два точно попавших заряда из гранатомета не смогли никого достать — но проделали проломы, в которые могли влетать пули. Можно было видеть в этом и хорошее — у них появились еще бойницы… — Валить надо. Они Миху снимут и обойдут со всех сторон. — Заяц сам кого хочешь снимет. — Откуда их здесь столько… Один из стрелков, выслушав то, что передали по рации — заорал, перекрикивая очереди ДШК. — Мосин-один на другой стене ущелья! На гребне! — Какого черта он там делает?! — Прикрывает нас! Гранит хочет, чтобы мы свалили отсюда и нашли посадочную площадку! Они высылают десант! — Мило… Еще один заряд гранатомета — попал, на сей раз так, что обрушилась и часть крыши. В зияющем прогале — за пеленой дыма и гари синело небо. — Черт… Завалило… — Давай! Давай! Хорошо, что крыша не бетонная. Дома — как в той сказке про трех поросят — дунь, плюнь, и развалятся. Хотя здесь про поросят — сказок не знают. Знают только то, что свинья нечистое животное и кто ест свинину — тот тоже нечист. — Идти можешь? — Наверное… черт. — Смотри за ним! На рывок — три — два — один — пошли! Мосин — один — Попадание… гранатометчик слева, тридцать пять ниже. — Засек, засек… Просто поразительно — как местные не боятся смерти. У каждого за десной — жвачка из конопляной смолки или немного опиума. Когда такое — по барабану, жить или умирать, все равно всем павшим на джихаде — рай. Бес привычно, раз в минуту, как истребитель — оглянулся, выругался по-татарски. — Контакт! У нас на шесть часов. Человек десять! Бандиты шли осторожно. Видели, что произошло до этого — и, кажется — не установили точно позицию снайпера. Но все вооружены и вооружены хорошо. У двоих — гранатометы. — Сколько… — Несколько минут. — Держи их, Бес. Надо прикрыть отход. — Попробую… Бес бросил прибор наблюдения, проворно, как ящерица, пополз на отсечную позицию. Несколько минут у них было. Араб с ненавистью глянул на небо, в котором не было ни следа собственной авиации — охренели, что ли, видимость сто — снова прицелился. Выстрел — и приготовившийся стрелять автоматчик с размаху ткнулся всем телом в камни… Мосин — три Снайпер все еще прикрывал — они перевалили за гребень, заняли позиции за валунами. Противник на гребне — был подсвечен солнцем со спины, легкая цель. Замирает на мгновение, подсвеченный сзади — и падает… Вперед или назад — в зависимости от того, с какой стороны подстрелили. — Миха — залег! — Заяц — пошел! Пошел! Спецназовец по кличке Заяц, оправдывая свое немудреное прозвище — выбил в так хорошо заметных на гребне боевиков остатки того, что было в магазине, побежал вниз, петляя. Пули выбивали фонтанчики земли под ногами, откуда-то издалека — резкими щелчками хлопала снайперская винтовка, выбивая одного боевика за другим. Словно почувствовав — прыгнул за выстроенные как баррикада валуны как раз в тот момент, когда совсем рядом разорвался заряд РПГ. Камни, осколки хлестнули по камням… Сменил магазин, поставил один из двух имевшихся у него пулеметных, на шестьдесят. Передернул затвор… Очередь — боевик, перебегающий по открытому пространству, поскользнулся, повалился за валун, но больше оттуда не поднялся. И стрельбы оттуда не было. Красная точка прицела на гранатометчике, уже приготовившемся к стрельбе. Короткая очередь — и граната уходит далеко в сторону, разрывается где-то на склоне. Еще одна очередь. Непонятно, что — но боевики бросились в стороны как тараканы, залегли. А вот не надо — сдваиваться во время атаки! Граната гранатометчика, которого они пропустили — разрывается на валуне. Хоть лежавший здесь не одно столетие камень и защищает — ударная волна бьет, осыпает камнями. Дыхалка уже на пределе, хватаешь воздух как амброзию, понимая, что каждый вдох — может быть последним. — Молота подстрелили! — В кошару! В кошару! Бегом, бегом! Заяц — вскакивает и бросается бежать, стреляя из автомата себе за спину, только бы создать впечатление, что он продолжает бой, заставить боевиков залечь. По нему стреляют, и, кажется, даже попадают… красная пелена перед глазами — но он продолжает бежать. Полуразрушенная кошара для овец перед глазами, из нее бьют автомат и снайперская винтовка — и он вваливается в нее, кажется, даже опережая летящие пули. — Э, брат, да ты ранен. — Зайцу помогите, он ранен. Заяц успел только услышать, отчетливо услышать, как кто-то сказал — вот и все. Потом — он отрубился… Двухдвигательный самолет, старый, пузатый лицензионный Дуглас-3 появился со стороны Солнца, заходя на вираж, он лег на крыло, разворачиваясь над кошарой, которая стала последней линией обороны для четверых русских спецназовцев, попавших в переплет. Два автоматических гранатомета с бункерным питанием и два крупнокалиберных пулемета КОРД, установленные на этом старом, прошедшем модернизацию и капитальный ремонт ударном самолете, заработали разом — и горный склон вскипел разрывами… Огромный Сикорский — 89 выплыл из-за гор, даже не вылетел, а именно выплыл, гася скорость и разворачиваясь. Пулемет ГШГ — четырехствольный дьявол со скорострельность четыре тысячи выстрелов в минуту — смотрел прямо на склон, вертолет разбрасывал огненные шары тепловых ловушек — и они разбивались об землю. Громовержец уже отработал и ушел дальше, над склоном до сих пор висело облако пыли и дыма, не улегшееся после разрывов… Откуда-то с самого гребня застучали очереди — и пулеметчик, довернув ствол пулемета, открыл прикрывающий огонь. Когда работает ГШГ — это не похоже ни на что другое, пульсирующий сплошной луч, бьющий по камням и разбивающийся огненными искрами, грохот очереди сливается в сплошной, мощный рокот. — Склон зачищен! Десантная группа на сброс! Чуть в стороне, выше по склону — появился еще один Сикорский. Каждый из них — нес усиленную десантную роту с вооружением. — Пошли, пошли, пошли! Три троса — два в хвостовой аппарели и один — через десантный люк в полу. По тросам — один за другим скользят вниз десантники в снаряжении повышенной степени защиты. Но, несмотря на это — у каждого под погоном — голубой берет, как символ покоренного этими парнями неба. — Десантники, вперед! За Россию! — Ура! Останавливать две десантные роты — было уже некому… Мосин — один Совсем рядом — плеснул минометный разрыв, их осыпало землей. Валуны тормознули осколки — но рано или поздно будет прямое попадание. — Козлы… — пробурчал про себя Араб, вскрывая последнюю пачку патронов к снайперской винтовке. Козлы — это, кстати, не боевики, а Гранит, не выславший поддержку. Патронов в пачке двадцать штук — как раз хватит на два магазина. Потом… А про то, что потом — он не думал. Имеет значение то, что есть здесь и сейчас. Потом — у них у каждого по два пистолета и гранаты. Живыми — они не дадутся… — Бес, что там? — Не подходят. Понятно — что им подходить, минометный обстрел, дождутся результата — тогда вперед. Поумнели… на рожон уже не лезут. Первым он услышал рокот. Знакомый, кашляющий, смазанный расстоянием, но все-таки отчетливо слышимый звук поршневых двигателей. Двигателей, жрущих любое топливо, имеющих огромный ресурс и позволяющих этому самолету приземляться на любом поле. Эта машина устарела много лет назад — но ее использовала и армия, и казаки как дешевого, надежного и неприхотливого извозчика… — Араб! Духи побежали… Араб осторожно выглянул из-за камня. Самолет летел, свалившись на крыло, по фюзеляжу — в нескольких местах мелькали яркие искры вспышек. — Кавалерия прибыла. Мать их. Дым у тебя? Бес достал зеленую дымовую шашку, выдернул чеку и бросил рядом с собой. Еще не хватало, чтобы и их причесали… — Давай! Давай! — десантный капитан, не зная принятых в строительстве знаков, остервенело махал руками, показывая знак борттехнику, стоящему у лебедки — вира! Вира, давай быстрее! Борттехник кивнул головой, лебедка недовольно заныла — но потащила груз в зависший над склоном огромный вертолет… — Вы Мосин-один?! — перекрикивая рокот лопастей и вой турбин, спросил у сидевшего чуть в стороне с винтовкой в обнимку человека майор-десантник, зам командира полка, вылетевший с ротами на задание. — Да… — устало ответил человек — есть хлебнуть чего, господин майор? Майор отстегнул вторую, меньшего размера фляжку, протянул снайперу. Тот свернул пробку, хлебнул, закашлялся. — Спирт, что ли? — А то… — Предупреждать надо. Майор пожал плечами. При других обстоятельствах — он сказал бы привычное для десанта "слабаки" — но человека, который за один день выбил до тридцати боевиков — нельзя было назвать слабаком. — Вторую группу забрали? — спросил человек, возвращая флягу. — Экспрессом. Один двухсотый, остальные трехсотые. Один тяжелый, может не выкарабкаться. Это ты здесь всех завалил? Снайпер даже не был ранен. Майор знал — бывают такие люди… ничего их не берет. Как флотские говорят — Полярная звезда над ними горит. У них в десантной учебке в Рязани преподавал один такой, двадцать лет на Востоке отбарабанил, ни одного ранения, ни одной контузии. Как заговоренный. — Не я. Мы. — А это что за хрень в ящиках? — Откуда я знаю. Очкастые — разберутся… Тегеран, бывшие казармы Гвардии Бессмертных Несколько дней спустя Спецсигнал на головной машине — взорвался недовольным кряканьем перед шлагбаумом, требуя немедленно пропустить подъехавший сюда кортеж из четырех машин. Машины были как на подбор — четыре белых внедорожника Датсун Патруль, бронированные. Их нашли в одном из дворцов Шахиншаха, нетронутыми. Раньше на них ездил принц Хуссейн, теперь это было что-то вроде разъездных машин. Там, кстати, их нашли не четыре — а куда больше, на них и Бессмертные ездили, и много кто еще. Удобные машины… Харакурэ (сокрытое в листве), книга мудрости для японского самурая, гласит: благоразумный воин, возвращаясь домой, высылает вперед слугу, чтобы оповестить всех в доме о своем прибытии. Объясняется это тем, что если воин вернется домой и обнаружит, что его слуги, а то не дай Господь и супруга заняты неблаговидными делами — ему придется наказать их. Но так как люди дурны — другие будут поступать так же, и ему придется раз за разом наказывать людей (в основном отрубанием головы) и это никогда не кончится. Наместник Его Императорского Величества в Персии придерживался противоположной точки зрения: он считал, что чрезвычайно важно знать истинное, а не приукрашенное положение дел на своей территории. Поэтому — он никогда и никого заранее не оповещал о намерении отдать визит или провести инспекцию и появлялся всегда неожиданно. Поэтому — к нему относились с опасливым уважением: жалование здесь шло неплохое, а, видя беспорядок, решения Наместник принимал быстро и жестко. Никого не ругал и не уговаривал, а просто либо давал срок для исправления ситуации, либо срок для того, чтобы передать дела и собрать чемоданы. Часовой с автоматом на воротах — просканировал пропуск на лобовом стекле головной машины, приказал поднять шлагбаум. Сидевший во второй машине Наместник хмыкнул и взял себе на заметку — поставить на вид о недопустимом состоянии охраны на воротах. Дистанционный лазерный сканер — это хорошо в порту или на складе — но не на военном объекте, который мечтает взорвать каждый террорист в городе. Пропускной режим должен быть строже. Впрочем, мнение наместника несколько смягчилось, когда он увидел, как организована система контроля внутри. Машины, которые пропустили внутрь периметра — сразу попали на стоянку — накопитель для гостевых машин и дальше им — ходу не было. Стоянка — накопитель была отделена от остальной территории бывших казарм Гвардии — натянутой на бетонные столбы сеткой — рабицей. Сделано очень грамотно — сетка — рабица простреливалась насквозь из любого вида оружия, а проделать в ней проход — дело долгое и муторное. Так что — не все здесь было плохо в плане безопасности, далеко не все. Наместник с сопровождающими лицами подошел к еще одному КП, уже выпускающему на территорию внутреннего периметра. С той стороны забора из сетки — рабицы — бежал, поправляя форменную рубашку, дежурный офицер части. — Господин вице-адмирал, воинская часть номер двадцать два — двенадцать, личный состав на боевом дежурстве, вольнонаемный на хозяйственных работах! Происшествий за время моего дежурства не было! Доложил дежурный, капитан Лодыго! — Вольно… Извольте сопроводить нас в третий блок. — Есть! По пути — Наместник оглядывал территорию части, шел не спеша. Когда началось — здесь были жуткие бои, наземные части зданий понесли серьезные повреждения, а кое-где и были разрушены полностью. Но здесь — было стратегически важная точка, граничащая с Зеленой зоной, и здесь были отличные подземные сооружения, включающие в себя отличный тренировочный комплекс, с тирами, штурмовой полосой, так называемым "колодцем" — и все это под землей. Поэтому — было принято решение восстановить здесь все и использовать часть как место постоянной дислокации частей, приписанных к комендатуре города. Это на будущее, пока здесь были расквартированы части жандармерии и спецназ, подчиненный командованию сектора Тегеран. Штабное здание отстроили заново, гимнастический зал пострадал так сильно, что пришлось его снести и на этом месте сейчас строили общежитие для холостых офицеров и командированных. Стоянку давно восстановили, сейчас ее накрыли в два слоя — сначала обычным навесом, а потом еще одним — навесом из закаленной сетки — рабицы, которая, как оказалось, отлично останавливала мины калибром до восьмидесяти двух миллиметров и самодельные ракеты. Все перемещения по территории части — были не по земле — а по выкопанным землеройной машиной ходам сообщения в человеческий рост, во многих местах и перекрытым. При массированном нападении на базу — в нужных местах стены обваливались и ходы превращались в окопы. Все здания, и какие были восстановлены, и какие еще восстанавливались — уже покрыли снаружи специальным материалом, который делал их более устойчивым к воздействию ударной волны. Все входы в здания — теперь были перенесены на заново выкопанные подвальные помещения. Арабы и персы не строят подвалов — а вот русские строят и отлично умеют использовать их для обороны. В нужном им здании они еще раз предъявили документы — и вошли на один из подземных уровней. Он отличался тем, что стены, потолки — все было закрыто толстым и прочным полиэтиленом, а двери — были поставлены заново, новые — обеспечивали герметичность. В одном из блоков, в которых была обеспечена хоть какая — то стерильность — работали несколько ученых. Один увлеченно барабанил по клавиатуре ноутбука, второй фотографировал, еще несколько — пытались что-то смонтировать. — Господа! — подал несколько неуставную команду дежурный офицер, входящий первым. Один из ученых, в белом халате, крупный, с жадно горящими синими глазами — вскочил, бросился навстречу входящим, да так быстро, что старший конвоя Наместника заступил ученому дорогу… — Нормально, нормально… — проговорил Наместник. — Желаю здравствовать, Александр Владимирович. — И вам не болеть, господа. Что-то удалось выяснить? — Поразительные вещи, Александр Владимирович, просто поразительные. Удивительно, почти инопланетная технология. — Ну, ну… Все это — дело рук вражеских, да? — Да, наверное. Но все равно — поразительно. Если вы найдете того, кто это сделал — немедленно ко мне, в лабораторию. — Это скорее вон к господину подъесаулу. Но и мы… поспособствуем. Так с чем же мы имеем дело? — С поразительными вещами, Александр Владимирович, с поразительными. Это передатчик, способный работать в очень широком диапазоне частот. И давать очень приличную мощность. — Для связи? — Нет, отнюдь! Отнюдь не для связи! Вы знакомы с воздействием некоторых частей частотного спектра на организм человека? Наместник утвердительно кивнул. Как и любой старший офицер, занимающийся вопросами безопасности — он много времени уделял чтению, был подписан на различные журналы на нескольких языках, в основном в Интернете. Вопрос воздействия различных частот звука, в том числе и не улавливаемых слухом — был поднят еще в тридцатые годы. Пионером в этих исследованиях была Священная Римская Империя Германской Нации — но один из ведущих специалистов в этой области человеческого знания то ли бежал, то ли был выкраден британскими спецслужбами — и исследования начались и там. Сначала ученых заинтересовал инфразвук — нижний спектр частот, которые не улавливает человеческое ухо. Первые эксперименты были простыми — около клетки с мышами ставили звуковоспроизводящую аппаратуру, меняли частоту и регистрировали, как к этому относятся мыши. На некоторых частотах — мыши начинали метаться по клетке, нападать друг на друга, на некоторых — впадали в депрессию, переставали размножаться. Потом — подобные эксперименты проводились на заключенных в тюрьмах, на пациентах психбольниц, даже на людях, едущих в метро. В сороковые — изъяли первые пластинки с музыкой, казалось бы, обычной музыкой — но если поставить ее на проигрыватель — у человека начинаются кошмары. В семидесятые — разработали прибор, замаскированный под пишущую ручку, его воздействие было столь сильным, что максимум через двадцать минут после включения у человека возникало непреодолимое желание покончить с собой, это был так называемый "инфразвуковой депрессатор". В девяностые — создали прибор для пыток размером с газовый баллончик, достаточно было вставить его пытуемому в ухо и нажать на кнопку. Уже в двадцать первом веке — германцы проводили эксперименты с несмертельным воздействием — им нужна была звуковая пушка для разгона демонстрантов и чтобы справляться с не желающими ассимилироваться аборигенами в Африке. В восьмидесятые годы — подобные эксперименты в САСШ были запрещены, в Российской Империи и в Священной Римской Империи Германской Нации — сильно ограничены. И только в Великобритании — они продолжались, правда, тайно, в колониях и доминионах. Не раз и не два — в колониях всплывали врачи, которым в самой Великобритании была пожизненно запрещена практика, причем без объяснения причин. И всплывали они — на самых высоких должностях, к примеру — директор благотворительного медицинского центра… — Так вот — мы считаем, что этот прибор — предназначен для передачи звуковых волн определенной частоты и интенсивности на большие расстояния. — Какие именно? — Мы не рискнули пока его включать. Здесь где-то есть механизм самоуничтожения, мы не знаем, где, но он точно есть. — Но вы можете хотя бы предположить. Тегеран? Персия? Весь мир? — Тегеран точно, Александр Владимирович, Тегеран точно. Здесь применены уникальные схемы, если мы с ними разберемся — на них можно не одну докторскую защитить. Например — в этом приборе нет антенны как таковой — но передача каким-то образом идет, причем формируемый пучок можно варьировать в широких пределах. Мы подозреваем, что точное наведение используется по данным со спутника, мы нашли станок с автоматическими приводами очень высокой точности и гироскопом. И мы думаем, что использовались какие-то отражатели. — Орудийный станок? — Что-то в этом роде. Схема та же — но это не орудийный станок, он не рассчитан на значительную отдачу и сделан с очень высокой точностью. Буквально миллиметровой точностью. И кроме того — известные нам системы требуют очень мощной системы питания. Их не включишь в розетку, им нужно много, очень много энергии. А к этому — в одном из ящиков мы нашли два дизель-генератора, причем один, похоже, был резервным, на случай отказа первого. Просто удивительно — насколько малую мощность потребляет этот прибор. — А вы не ошибаетесь? Ученый недоуменно посмотрел на Наместника. — О чем вы? — Ну… может быть, это спутниковая антенна для кого-то из племенных вождей. — Никак нет! — отчеканил обидевшийся ученый — я не просто так кандидатскую писал, господин Наместник. Извольте знать, меня в Калтех[92] звали! — Калтех — это хорошо… — неопределенным тоном сказал Наместник — то есть вы уверены, что этот прибор представляет собой ни что иное, как неизвестной конструкции прибор для передачи звуковых волн, в том числе в неслышимом спектре на большое расстояние и с высокой точностью. Что-то вроде звуковой пушки. — Да. Это она. — Смоделируйте возможные последствия ее включения. Что может быть в случае… если ее включат и направят, к примеру… на Тегеран. — Последствия могут быть разные. В зависимости от того, какая настройка и какая квалификация у пользователей. Можно вызвать агрессию, можно — подавленность. Мы, к сожалению, можем вести лишь теоретические расчеты и составлять компьютерные модели. Наместник внимательно посмотрел на несостоявшегося доцента Калтеха. Он не слишком доверял ученым… у них склад ума такой был, что для чистоты научного эксперимента они ближнего своего в мясорубку засунут и кнопку нажмут. У хороших ученых… те, кто сейчас в Санкт-Петербурге задницы просиживает, да статейки в соавторстве строчит… этих бульдозером не сдвинешь, в Тегеран ехать. — То есть — можно было на большом расстоянии управлять большими группами людей, так получается? — Не совсем так. Управление — это все-таки более высокая ступень воздействия. Если я, к примеру, прикажу вам поднять ногу, и вы ее поднимете — получается, что я вами управляю. Но если я, к примеру, оскорблю вас и вызову агрессию в мою сторону — я вас спровоцирую, но я не смогу управлять вами, потому что я в этом случае не могу знать, что вы сделаете в ответ. Не могу воздействовать, чтобы вы сделали то, что нужно, я могу лишь предполагать. Понимаете? — Да. — Так и тут. Невозможно управлять людьми на расстоянии, и слава Богу, что невозможно — иначе это был бы очень страшный мир, мир, в котором немногие управляют многими. Но вот спровоцировать инфразвуковым воздействием, к примеру, агрессию на большом расстоянии — вполне вероятно, что можно. — Тогда скажите мне вот что. В чем может заключаться эта агрессия? К примеру — я ненавижу государственный строй, но по причинам страха, опасения потерять имущество или быть убитым воздерживаюсь от мятежа против него. И другие люди, мои соседи — они тоже ненавидят строй. И если я, к примеру, попаду под удар такой пушки… может ли это привести к тому, что я забуду о страхах и брошусь на улицу бить и крушить? Доцент почесал небритый подбородок. — А знаете… так, наверное, оно и будет. Вон Василий у нас… он прослушал курс поведенческих реакций в Берлине у Аусгибера. Василий… Василий, ответь нам! К ним подошел еще один ученый, тоже молодой, с короткой и аккуратной мушкетерской бородкой. — Если, к примеру, большая группа людей, которая подавляет в себе агрессивность, направленную на один и тот же объект, попадет под удар этого аппарата — она может раскрепоститься? — Запросто. — Скачком? — Запросто — повторил Василий, не стесняясь, вытер руки об халат — профессор Аусгибер нам все объяснял. Он ради этого десять лет в Африке жил, пару раз его чуть не убили. Примитивные по уровню развития народы, которые не могут логически осознать потребность в совместном существовании и для достижения общности используют коллективные психотехники, которые известны с давних времен. Например — в шариате написано, что тот, кто будет в день по сто раз говорить: "Доволен я Аллахом как Господом, Мухаммедом как Пророком и Исламом как религией", несомненно, попадет в рай. Уже через пару месяцев такого внушения — человек самозомбируется. А спусковым крючком может быть все что угодно — проповедь уважаемого имама или даже вовремя пущенный слух — попадая в соответствующую среду, он вызывает лавинообразную реакцию. Причем для срыва — не обязательно использовать большое количество индивидуумов, по мнению профессора Аусгибера — четырех процентов сорвавшихся в толпе достаточно, чтобы вызвать лавину. Так и тут. Если они каждый день обсуждают между собой то же самое, а в нужный момент получают одновременный толчок, вызывающий агрессию инфразвуковой удар — сорвется гораздо больше, чем четыре процента. А они — увлекут за собой остальных. Да, этот аппарат сможет нанести удар такого рода. Наместник потер лоб — То есть — перед нами ни что иное, как рабочий прототип этакой "мятеж-машины"? Есть полицейские машины для борьбы с мятежом — а эта машина мятеж вызывает? — Ну… можно сказать и так. Примечания 1 G2 — военная разведка 2 прим автора — особенность североамериканской армии в том, что карьеру можно делать как по офицерской, так и по сержантской лестнице. Есть сержантские звания, равные генеральским. Офицеры в армии САСШ — скорее менеджеры, а вот сержанты реально воюют. Есть правда исключения и с той и с другой стороны. 3 ганни — общепринятое в САСШ сокращение звания ганнери-сержант, сержант-специалист по вооружениям 4 боевой клич морской пехоты САСШ. Semper fidelis, всегда верные 5 IED Improvised explosive device, самодельное взрывное устройство. После Ирака появился даже новый глагол — Ieded, подорвался на самодельном взрывном устройстве. 6 прим автора — такие пушки в армии САСШ действительно есть на саперных танках. 7 дубинноголовые — прозвище танкистов. 8 Сентенарио — коллекционная монета из настоящего золота, выпущена к столетию Мексики. Ее обожают носить как талисман наркомафиози 9 Вест-пойнт — высший федеральный военный учебный колледж САСШ. 10 Смерть заберет всех (исп.) 11 в Коронадо, Калифорния находится центр подготовки боевых пловцов Тихоокеанского побережья. 12 калоши — так на слэнге называли лодки с резиновыми бортами 13 пекари — род свиньи, умеет плавать. 14 желтый — означает, что уровень опасности не установлен 15 полклика — полкилометра. Один клик — один километр. 16 Марка машины. Шевроле Корвет, спортивная машина. 17 G-man, government man, человек правительства — сленговое название сотрудника ФБР. 18 GI Government Issue — сленговое название американского солдата. 19 Штучка с Восточного побережья — в САСШ это примерно то же самое, что и у нас москвички. 20 Мягкие лапки — одно из слэнговых названий новобранцев в US army. 21 То есть тяжелые грузовики Фрейтлайнер, Мак и Интернэшнл. Как и в нашем мире, здесь перевозчики в основном пользовались Интерами — но уважали и другие машины: Фреды за дешевизну, а Маки — за неубиваемый, переваривающий самое поганое топливо, тяговитый дизель. 22 Общеупотребимая кличка бразильцев в этом мире. 23 flying leathernecks — так называют летчиков Корпуса морской пехоты САСШ. И в этом мире и в моем они летают на AV8B, то есть СВВП Харриер, сборки McDonnell Douglas. 24 ID — документ, Ай-Ди. 25 MID — Military ID, военное удостоверение личности. 26 скэллер — устройство, забивающее помехами эфир и делающее невозможным использование подслушивающих устройств. 27 Статик-гард — начальный уровень для охранника. Это значит, что есть объект, вот он и должен стоять на посту с автоматом и охранять его. 28 Личка — личная охрана, персональное сопровождение. 29 Дипломатическая секретная служба — разведка госдепартамента САСШ, существует и в нашем мире. Именно с нее знаменитый Роберт Ладлэм писал свой "отдел консульских операций". Служба небольшая, но с предельно широким спектром ответственности. Обеспечение безопасности дипломатов и дипломатических учреждений, борьба с вербовкой дипломатов, с коррупцией в дипломатической среде, с терроризмом. В общем — опасно неопределенная зона ответственности. 30 Мудак, придурок (исп.). 31 гангстер, бандит. Самоназвание мексиканских бандитов. 32 лоурайдер — машина со специально заниженной подвеской, так, что кузов по асфальту скребет. 33 macho — настоящий мужчина, ближе всего к этому русское "крутой". Без понимания феномена мачизма невозможно понять Латинскую Америку. (здесь нужна точка) 34 puto — одно из ругательств, примерно соответствует fucking. 35 Видимо он хотел сказать Madre de dios Матерь Божья, но не успел. 36 Стоянка только для мотоциклов Харлей-Дэвидсон. Все мотоциклы других марок будут разбиты. Это кстати не шутка, и в самом деле могут разбить. 37 коронер — специальный муниципальный сотрудник, в крупных городах целая служба, занимающаяся случаями смерти в том числе насильственными. Сами они следствие не ведут, но чтобы началось следствие нужно зафиксировать факт смерти и установить причину. А это может сделать только коронер. 38 CAR-15 — старое название М4. 39 прим автора — сленговое название КМП САСШ. 40 La Raza, Раса — подрывная организация, существует и в нашем мире. Основой ее идеологии является то, что латиноамериканцы являются пятой, господствующей по отношению к четырем другим, расой. Выступают за отторжение от САСШ южных штатов. 41 Это предопределено Аллахом и он сделал, что пожелал. 42 Курицы, в данном случае цыпленка. Жареная пулярка была рецептом полковника Сандерса, который начал дело в 66 лет. 43 Китайский рисовый самогон. 44 Отличается от принятого на вооружение в нашем мире тем, что он создан не по схеме Буллпап, а по обычной схеме. Это сделано для того, чтобы проще было переучивать личный состав с одного типа оружия на другой. 45 Кессонка — при резком всплытии в крови вскипает азот, погибнуть так можно запросто. 46 Если с зубами хреново — лучше не погружаться. Все на свете проклянешь от боли. 47 Служебно-розыскная собака. 48 Человеком с одной восьмой негритянской крови. 49 В этом мире в САСШ не было такого уровня толерантности, как в нашем, и негры оставались неграми. Сегрегация явочным порядком была отменена, но голосовать они имели право только на местных выборах. 50 Так называются первые сто дней президентства. 51 Не упомянута Панама — Панама являлась североамериканским штатом. Куба не стала пятьдесят третьим штатом потому, что в этом не была заинтересована игорная мафия, распространять на Кубу североамериканские законы. 52 В нашем мире только планировались. Это сборные конструкции площадью больше десяти квадратных километров, находящиеся в море. Этакие наплавные острова, каждый из которых представляет собой базу морской пехоты, включающую в себя в том числе и ВПП для тяжелых транспортников. 53 Без чего нет (римск.), условие, без которого не обойтись 54 Сохо — район в Лондоне, аристократический. 55 Гертруда Стайн — известная североамериканская писательница, Алиса Токласс — ее однополая партнерша. В те времена открыто показывать однополые отношения было не принято и это сожительство было постоянной темой для газет. 56 Такая песня в этом мире была. 57 Уборщиц. 58 Исправительные учреждения, колонии. 59 Эта мода пошла как раз из учреждений пробации. Администрация выдавала отпетым драчунам, рецидивистам, лицам, упорно не встающим на путь исправления, штаны на три — четыре размера больше и без пояса, чтобы они были вынуждены передвигаться, поддерживая штаны руками. Постепенно это стало отличительной чертой тюремных авторитетов. 60 культ Вуду с Гаити — культ почитания мертвых, причудливое сочетание христианских и языческих верований. Приносят в жертву животных, а иногда — и людей. 61 Конечно, князь Воронцов не мог быть имперским магом Нью-Йорка. Имперский маг — глава Ку-Клукс-Клана в крупном городе — миллионнике или штате. Клаверна — первичная ячейка Клана, боевой отряд. 62 Извините (итал.) 63 Коронер — полицейский дознаватель, ведущий дознание по фактам смерти. Служба коронера занимается вскрытием трупов, если дело не передают ФБР. 64 старое название туалета. Дворяне обычно использовали его. 65 Geheime Staatspolizei — тайная государственная полиция. Создана выходцем из баварской полиции, старшим правительственным и криминальным советником Генрихом Мюллером в тридцать четвертом, он же и возглавлял ее до конца шестидесятых. В Германии Мюллер — не менее известная личность — чем в САСШ — Д.Э. Гувер, директор ФБР. Гестапо была аналогом североамериканского ФБР, боролась с терроризмом на территории Германии и рейхспротекторатов, занималась контрразведкой, выявляла и нейтрализовывала заговорщиков, коммунистов и педерастов. Правом превентивного ареста как в нашем мире — не обладала 66 U-bahn, Untergrundbahn — метро, подземная железная дорога. S-bahn — что-то вроде скоростного трамвая. И тот и другой вид транспорта в Берлине, который в этом мире не знал сорок пятого года были очень развиты. 67 Горные егеря существовали и в этом мире. Дивизия Эдельвейс была одна из лучших в мире, германская горно-егерская школа превосходила любую другую. 68 Ныне Намибия место, богатейшее с точки зрения природных ископаемых. 69 Ульянов — Ленин, Лев Толстой как зеркало русской революции. Вероятно, князь Воронцов подумал о том, что ситуация описана Ульяновым — страна раскололась и противоречия между новой Персией, тегеранской, с АЭС и заводами, и старой, с нищими феллахами, которым подвели воду, но заставляют за нее платить — дошли до цивилизационной схватки. 70 Здравствуйте, синьорина. Как поживаете (итал) 71 Ты кто? (итал) 72 Я русский офицер, моряк. (итал.) 73 Приятно познакомиться, Люнетта (итал) 74 Отпусти меня! (итал) 75 так назывались торговые дома в Гонконге, занимающие наркоторговлей. 76 Это типично русское определение примерно соответствует понятию "супермаркет". 77 А процент от четырех до шести годовых, значит, получается два-три процента в год и кредит на десять-пятнадцать лет. А технику покупают, часто собираясь всем земством (так называемые взаимные товарищества), то есть не один-два трактора, а двадцать-тридцать враз, и цена, соответственно, ниже. А если члены этого взаимного товарищества ручаются друг за друга, то продавец техники часто берет выплату этих 2–3 % годовых банку на себя и кредит получается беспроцентным. Теперь понятно, что такое нормальная, суверенная финансовая система и почему Российская Империя зерна и мяса продавала на большую сумму, чем нефтепродуктов? 78 При шахиншахе в Персии была своя валюта — туман. После вхождения Персии в состав РИ — единственным платежным средством стал рубль, но туманы во многих местах принимали еще долго… 79 Аналог слова заместитель. 80 Автомат, пулемет, снайперская винтовка. 81 В нашем мире так называлась зона между Родезией и Мозамбиком. Жуткое место, широкая полоса колючей проволоки и мин, мин столько, что их не сосчитать. 82 В нашем мире — порт Имама Хомейни. 83 Меир Валлах, он же Максим Максимович Литвинов, будущий министр иностранных дел СССР. Педераст и убийца, в 1910 году убил полицейского в Киеве и вынужден был бежать. Есть серьезные основания предполагать, что педерастом был и сам В.И. Ульянов-Ленин. 84 Аналог звания "эксперт" в североамериканской армии. 85 Символом русских диверсионных подразделений флота был осьминог. 86 Правильное название североамериканского министра обороны. 87 Имеется в виду потолок по званию. 88 Амфибийные силы — объединенные силы морской пехоты и войск специального назначения, их объединили в конце девяностых, до этого было отдельное командование. С черными орлами на погонах — то есть в звании не ниже контр-адмирала. 89 Ижевск, Тула, Сестрорецк, Златоуст, Ковров. Пять городов, где были казенные и частные оружейные заводы. Был еще Радом, но это было в Висленском крае и там не было некоторых ключевых технологий, закупали поковки и доводили до ума. 90 Быстро! Быстро! Бегом! (фарси) 91 Иди! (в смысле вперед) — фарси. 92 Калифорнийский технологический университет.